Текст книги "Длань Одиночества (СИ)"

Автор книги: Николай Дитятин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 38 страниц)

Глава 9

На спине Стража Ограниченности росла густая жесткая щетина. Столь враждебная и непроходимая, сколь разум обывателя враждебен и непроходим. Она состояла из миллиона гибких иголок, на которых трепыхались изорванные сущности, напоминающие воздушных змеев. Большей частью это были слабые представления о свободе, которые неосторожно попадались в лапы самодовольного и злого хранителя, упивающегося своей простотой.

Страж был взбешен. Он мирно спал, не видя снов, охраняя Путь на границе первого мира. Но его потревожил зуд! Страшная почесуха подняла прима-образ на ноги. Его лобастая морда сморщилась от напряжения, а короткие, неуклюжие лапы, расчесывали бока.

Образ взревел от злости, а логово затряслось, раскалываясь на части. В трещины полезли мелкие образы, вредные паразиты, тревожащие видения нового!

Свет познания!

– Фыр, фыр, фыр! – заворчал страж, давя их лапами.

Он свернулся клубком, не давая новому впиться в его нежное брюхо.

Щетина возле уха зашевелилась, но зверь уже не решался скрестись. Проклятая свобода окружила его всеми красками бытия. Разноцветные крылья ласково гладили поджатые лапы, но страж фыркал и крепился внутри своей колючей обороны.

Никола выглянул из щетины, раздвинув ее руками.

– Кажется, мы спасены, – сказал он с облегчением. – Готов поклясться, я уже видел это ухо раньше. Мы начинали ходить кругами.

Ухо было грязное и маленькое. Страж прижал его, чтобы не слышать шепот понимания. Образы свободы пытались отогнуть прижатый к голове треугольник, но, пока, безуспешно.

– А ты кто? – спросил один из них. Рослый представитель образованности. Окрыленный могучими страницами мудрости. Его высокий лоб озаряли полусферы вросшего знания. – Трое вас? Вы его малые образы? Глупость, похоть и тщеславие? Не пытайтесь мешать нам. Рано или поздно, мы достучимся до вашего отца.

Физик оглянулся на своих спутников. Действительно их можно было принять за плоды стража. Щетина цеплялась за все подряд, отчего Зигмунд и Сальвадор выглядели как совиные погадки.

– Привет, – сказал художник, сдирая с себя скатавшиеся волосины. – Неплохие сферы, друг. Я встречали и побольше размером, конечно. Недавно, подмышкой у Стража.

Агент Образованности может и оскорбился, но ничем себя не выдал. Только вопросительно поглядел на физика.

– Извините его, – произнес Никола. – Мы…

– Забавно, но представления о свободе, всегда неразрывно связаны с наготой, – как бы, между прочим, заметил Зигмунд. – Скажите, вас не посещали мысли о том, что штаны – это плоды гнусной узости мышления?

– А-а-а-а, – протянул агент, заворачиваясь в страницы, – можно мне спросить еще раз: кто вы?

– Цвет рыцарства! – не задумываясь выкрикнул Сальвадор. – Герои Многомирья! Троица достойная!

– Ложа выбрала нас для визита к чуждому образу, – скупо добавил Тесла.

– Тогда что вы делаете в шкуре Ограниченности? – изумился агент.

– Я отвечу, я отвечу! – быстро выкрикнул художник. – Все дело в том, что кое-кто решил пройти через стража, а не обойти его.

– Ты хоть представляешь, насколько это сложно?! – огрызнулся Никола.

– Это правда, – согласился агент. – Природа его такова, что вы шли бы вдоль его тела вечно. Ограниченность не ограничена.

– Если кто-нибудь еще хоть раз произнесет слово «ограниченность», я закричу.

Воцарилось недолгое молчание.

– Как бы то ни было, – подал голос агент, – только благодаря вашему вмешательству монстр раскрылся впервые за долгое время. Могу ли я вернуть услугу?

Троица переглянулась.

– Конечно, – кивнул Никола. – Вы можете донести нас до границы.

Агент с готовностью свистнул товарищей поменьше. Вместе они подхватили героев Многомирья и понесли вперед, в расступающемся сумраке пещеры. Логово стража полнилось суровой, черно-белой растительностью. Только шипы и острые листья покрывали ее. В самых густых и неприветливых зарослях кренились к земле бутоны цветов, но они не могли раскрыться. Ползучая лоза душила их, плотно охватывая лепестки.

Образы нового пытались проникнуть туда, но неизбежно гибли, застревали и смертельно ранились.

– Это бессмысленно, – с сожалением высказался физик. – Почему вы так мучаете себя? Оставьте его в покое. Он никогда не исчезнет.

– Конечно, – легко согласился агент. – Но если отступим, исчезнем мы.

Они летели, минуя километры черного камня, проносясь над озерцами помета, которые давно оставил страж. В них копошились бесформенные страстишки. К неровным стенам, сложенным из неотесанных блоков крепко присосались элементы враждебности. Они вытягивали из раковин уродливые шеи, пытаясь дотянутся до чужаков стозубыми пастями. Простая и грубая мелодия пустоты доносилась из трещин и таинственных закоулков. Страж все еще бился где-то далеко позади.

Наконец, во тьме, едва разгоняемой сиянием агентов, забрезжил свет.

– Выход! – вскричал физик. – Наконец-то!

В ширящийся овал заглядывало родное ванильное небо. Они долго приближались к нему, и физик не сразу понял, насколько выход огромен. Ближе к концу логово стало раздаваться в стороны так стремительно, что потолок вскоре затерялся за облаками, которые заплывали внутрь гонимые ветрами перемен.

– Вот она, – произнес агент, опуская пассажира на плиточный пол. – Первая Стена.

Стена представляла собой несколько поставленных друг на друга обветренных блока, шириною в метр и высотою в два. Наглухо заколоченная дверь была врезана в самый центр этой конструкции. Ничтожной, по сравнению с открывшимся выходом. Грандиозным порталом в иные миры.

– И это стена?..

– Мало кто может миновать ее, – агент перебил художника, как всегда насмешливого. – Ее странная сила может обернуть вспять любые поиски.

– Но мы пройдем ее, – возразил Зигмунд. – Нас не остановит защита сознания.

– Попробуйте, – снисходительно предложил агент.

Никола почувствовал, что стал центром внимания. Взгляды спутников остановились на нем.

– Что? – спросил он с вызовом.

– Ну… Ты доминируешь.

– Первый среди равных!

– О, значит теперь я лидер? Это немного отличается от того, что вы говорили, когда мы распределяли обязанности.

– Плебс всегда ревнив и желчен, разве можно воспринимать нас всерьез? – весело подскочил Сальвадор, разводя руки.

Болтун несчастный, – подумал физик, поворачиваясь к Стене. Он подошел к ней и подергал за дверную ручку. Раздался такой скрежет, что, казалось, даже облака поредели.

– Ладно, – испуганно произнес физик, отшатнувшись. – Она ведь не откроется, так?

– Здесь проходили все звезды мироздания, все грани сущего, все элементы настоящего, – негромко отвечал агент. – Кто-то минул, а кто-то остался. Но дверь закрыта. Ее создавали неисчислимые поколения людей. Она лишь напоминает нам, как легко остановится перед мнимой преградой.

– Тогда как нам попасть на другую сторону? – возмутился Художник.

Агенты улыбались.

– То же самое, что делали те, кто миновал Стену.

Эта загадочная реплика ничего не объясняла. Но мы должны знать, как это делается, – размышлял физик полный решимости. Он тронул пальцами старый неотзывчивый камень. Потом повел рукой в сторону, пытаясь сосредоточиться на смутном ощущении превосходства.

Пальцы нащупали край. Прим замер, взволнованный. Но его поддержала ладонь агента, мягко стиснувшая плечо.

– Не бойся. И вы, друзья, помогите ему.

Никола увидел как еще две ладони хватают край Стены.

– А теперь все вместе! – воскликнул он, воодушевленный. – Ну же! Раз, два…

– Три! – хором.

Они подтащили себя ближе.

– Еще раз!

– Три!

Ближе.

– Три!

Пьянящий ветер ударил в лицо Николы, он задохнулся, наполняясь доверху духом открытого Многомирья. Сияние галактики вначале слепило, вытачивало слезу благоговейного ужаса. Но вскоре занимало гостя полностью, разгоняя сомнения, скованность и страх. Созвездия ожидали, готовые раскрыть невероятное наследие. Путь зазывал, манил километрами приключений, неузнаваемый после каждого нового поворота. Он, то стелился голубоватым асфальтом, то петлял вязким грунтом, стращал прозрачным стеклом, осыпался расколотыми булыжниками. Не зевай! – кричал он, резко уходя вниз. Поднажми! – подбадривал на крутых подъемах.

– Я никогда еще так далеко заходил, – прошептал Сальвадор. – Мне кажется, я слишком долгое время провел в среднестатистическом мышлении. Все это… многообразие немного пугает. Совсем чуть-чуть.

– Меня тоже, – признал Никола. – Думаю, мы все порядком застоялись. Однако, пускай мы только отражение настоящих людей, где-то внутри себя нам нужно отыскать ту же творческую мощь, что двигала ими.

– Ха, – Зигмунд вовсю дымил сигарой. – Подавленная сексуальность способна довести нас до мест недосягаемых. Уж в этом мне поверьте.

Они, помогая друг другу, выбрались на площадку перед Стеной. Замок на двери визгливо и гневно заскрежетал, но уже безопасный, такой же далекий, как и пункт назначения. Ветер перемен окреп, проверяя путников. Но троица, не сговариваясь, встала ему наперекор.

– Будем идти цепочкой, – установил Тесла. – Второй меняет первого. Третий второго. За мной.

И он первым ступил на мозаичную тропу, которая начиналась там, где заканчивался каменный пол. Великое путешествие к чуждому разуму началось теперь по-настоящему.

Агенты махали вслед.

* * *

Синяя птица разлагалась. Мутные соки сочились из ран. Большинство из них уже закрыли сгустки и паразиты. От того тело разбухало, наполовину утопая в океане Раздора, наполнялось зреющей хворью. Прекрасные перья теперь стали иглами. Иглами полными отравы. Они щетинились и угрожали смертью. Смерть была здесь.

– Слабость, – сказала Максиме.

Она стояла на борту своего корабля, зовущегося Лазарем. Ржавые волны облизывали деревянные борта.

Птица умерла недавно, но была больна уже давно. Поэтому она казалась трупом эксгумированным из теплой земли. Максиме было почти жаль, что птица сдалась. Она надеялось на последнее сопротивление, на бой. В их извечном противостоянии оттачивалась решимость, проверялись убеждения… И вот она умерла. Без решительной контратаки.

Пророк убил ее. Только одним словом. И слово это было:

– Прощай.

Настолько были неравны их силы под конец. Настолько Надежда была во власти Одиночества. Теперь убийца пришел сам. Он искал здесь забытого чувства незавершенности. Намеков на будущее. Чего-то все еще грядущего. Но это был конец. Птица ничего не оставила. Даже проклятия на прощание.

– Ты думаешь о верности? – спросила пустая глазница, на облезающем черепе.

Пророк удивился этому. Она склонилась над бортом.

– Кто ты? Почему спрашиваешь о моих мыслях?

Глазница тихо засмеялась.

– Пытаюсь угодить тебе, темная госпожа. Ты так хочешь, чтобы тебя слушали. Ты думаешь о птице. О том, как много она для тебя делала раньше.

– А теперь я убила ее.

– Убила, – повторила глазница. – Рассчитывая, что ваш спор теперь никто не услышит. Ты избавляешься от врагов, которые были тебе единственными друзьями. Воля, Надежда и Любовь. Ты убила ту, что должна умирать последней, задумав хаос. Осталось сломить Волю и разрушить Любовь. Удачи тебе хотя бы с ними.

Максиме уже спрыгнула на труп. Мразь пищала и чавкала под ее ногами. Ребра похрустывали и ломались, плоть лопалась, размякшая от гангрены.

Она заглянуло в глазницу.

– Хотя бы с ними? Почему ты так говоришь?

– Потому что Надежду тебе убить не удалось, – темнота хлынула из глазницы.

Пророк отпрянула. Тугой поток блестящего бархата расколол череп. Клюв птицы, изрыгая его, разомкнулся так сильно, что половинки не выдержали и сорвались. Затем с хрустом разломилась межглазничная перегородка. И тогда бархат расцвел, превратившись в прекрасную вуаль, в центре которой парил таинственный образ. На вид он был женщиной, худой и ослепленной. Черный бархат, туго сворачиваясь, застил ее глаза. Под маленькой грудью выступали ребра, и хорошо были заметны острые углы таза.

В тонких, но сильных руках, она держала яйцо цвета голубоватого мрамора.

– Что ты такое? – спросила Максиме, ошеломленная.

– Я восстание в рядах твоего войска, – ответила женщина, улыбнувшись. – Сопротивление одного. Как и ты, впрочем.

Темная госпожа была неподвижна, но после слов образа, мир дрогнул. Перевернутый город в страхе закрылся клубами дыма. Бесконечная война уходила в бункеры, не останавливаясь, но и не решаясь увидеть гнев Одиночества.

Ливень тишины обрушился на обоих. Тяжелые капли безмолвия, рассекали пространство, странно калеча звуки. Грохот войны стал отрывистым, ломанным, распался на щелчки и шепоты. Пока, наконец, сплошной град, не уничтожил звуки полностью.

– Я ослышалась, – прогремело пространство голосом Одиночества. Мятежный образ закрылся бархатом. – Я поняла тебя в корне неверно, потому что ты не могла сказать ничего глупее и постыднее этого. Мне хватает безумия, которое учиняет Ложа. Мне хватает странных предзнаменований, которые я не могу истолковать. Я ступаю по костям героев позитива, которые забывали свои имена прежде, чем успевали выступить против. Я – громада, ставшая половиной Многомирья. И ты говоришь о сопротивлении? Сколько еще бессмысленного противодействия, я должна не заметить, что бы вы, наконец, смирились все до единого?!

Шторм безмолвия крепчал. Антизвук сжимал пространство в крохотные жемчужины. Пророк закричал, но предательница почувствовала только вибрацию. Она рванулся прочь, опекая ношу.

Максиме протянул Руку Одиночества, и та начала расти. Голубоватая полупрозрачная длань настигала бунтарку удлиняющимися пальцами. Она дрожала от нетерпения и вечной злобы. Пальцы сами превращались в руки, множились, ветвились цепкими клешнями. Они настигали удирающий образ, почти хватали его, но промахивались, раздуваясь от гнева.

Образ спиралью летел вверх, где истончалась граница мира, но не поспевал. Не поспевал!

Птица под ногами Максиме вдруг бешено зашевелилась. Ее изломанное тело затрещало, страшно изгибаясь. Обвисшие крылья порхнули в последний раз, и Пророк потеряла концентрацию. На секунду она отвлеклась, чтобы сжечь труп, одновременно захлопнув все капканы и клети.

Сотни когтистых рук сжимали пустоту.

* * *

В количестве ступеней явно присутствовала какая-то сакральная нумерология. Четырехзначная. Совершенно ненавистная тем, кому приходилось подниматься по лестнице. Про Альфу и говорить было нечего: тот несся вверх, минуя пять ступеней за прыжок. А вот Аппендикс немного отставал от остальной группы.

– Мы должны остановиться и подождать его, – просила Котожрица, постукивая пятками по груди прима.

На плечах могучего Альфы, она казалась ребенком.

– Небольшая зарядка для такого червя только впрок пойдет, – отвечал на это Альфа совершенно безжалостно. – Сейчас у него откроется второе дыхание.

В этот момент Аппендикс упал на ступени и начал медленно сползать вниз, считая макушкой.

– Клянусь фантазией, – пробормотал прим. – Вставай!

Архивариус сползал.

Помянув все грани негатива, Альфа спустился на пятьсот восемьдесят две ступени вниз. Он легонько пнул Аппендикса, от чего тот подлетел вверх и шмякнулся, непроизвольно ойкнув.

– Я устал, – произнес он угасающим голосом. – Азм есть слуга разума, а не поднимательства по лестницам. Бросьте меня.

– Ладно, – просто сказал Альфа.

– Ой, – только и успел сказать Аппендикс.

Его подхватили одной рукой и зашвырнули наверх, как спортивный снаряд. Довольно необычный снаряд. Извивающийся и вопящий на весь Полис.

Альфа, проводив его взглядом, довольно кивнул, и снова помчался наверх, не обращая внимания на критику рыцаря.

У врат Администрации они встретились. Альфа, приоткрыв рот, разглядывал фасад здания, избыточный и неестественный. Чем-то опасный для самой крепкой воли и самого стойкого разума. Химерические стены покрывали сотни ростовых икон, на которых были изображены великие герои Бессилия. Их спокойные глаза внимательно следили за гостями.

Гранитные врата были покрыты замысловатыми барельефами, изречениями и толстым, подсыхающим слоем мирры.

С самой высокой башни раздался колокольный звон. Мелодичный и зазывающий. Его подхватили другие башни и башенки. Вначале приятный, звон превратился в какофонию лязгающих звуков. Котожрица сильнее натянула колпак на голову. Потом затрубили в рожки серафимы, сидящие в нишах. Герои Бессилия на иконах меркли. Вместо них вспыхивали экраны, на которых проносились списки простых и сложных правил, которые необходимо было соблюдать в Администрации. Их было столько, что Альфа зарычал от ненависти.

– Но! – вдруг выкрикнули табло. – Всего этого вы можете избежать, если проявите истинное великодушие и преданность Бессилию, пожертвовав номинал. Все собранные средства пойдут на улучшение Администрации. Хорошо для нас, хорошо для вас. Обеспечьте свое послесмертие выгодными вкладами в душу.

Базальтовый пол перед вратами вдруг разверзся колодцем, ведущим неизвестно куда.

Альфа поскрипел мозгами.

– Котожрица?

– Понятия не имею, что им нужно.

Прим аккуратно спустил девушку подальше от колодца. Потом подошел к стене и с отчетливым «чпок», отодрал Аппендикс.

– Чего они хотят? – спросил он.

Архивариус злобно глянул на прима условными глазками. Преклонив колено перед тоннелем вниз, он принюхался к теплому воздуху, поднимающемуся из темноты.

– Им нужна жертва, – сказал он уверено. – Хватит одной интерпретации. С каждого.

– Я должен отдать этим прощелыгам интерпретацию?! – разгорячился Альфа.

– Точно так, – подтвердил Аппендикс.

Альфа поглядел на Котожрицу. Та тихонько кивнула, явно напуганная.

– Это не больно, – ласково сказал ей Альфа. – Я уже сто раз так делал. Вот, смотри.

Он резко потянул за мизинец, и выволок на свет прыщавого парня с игровым джойстиком в руках. Тот грузно повалился на базальт, хватая ртом воздух.

– Что? – воскликнул он, суча ногами, как перевёрнутый жук.

– Ты никогда не нравился мне, Доминатор Девяносто Шесть, – сказал ему Альфа. – Портишь мое либидо.

– Но я лучший! – вскричал Доминатор. – Я лучше всех. Я настоящий самец, погляди на мои рейтинги в коллективных играх! Выше только те, кто жульничает!

– Никогда не понимал, что ты во мне делаешь, – с легким презрением проговорил Альфа. – Так себе жертва, но более подходящего повода избавиться от тебя, просто не придумаешь.

Он схватил Доминатора за трясущуюся ногу. Коротко протащив его, Альфа отдал интерпретацию колодцу. Истошно вереща, образ сгинул в страшной бездне.

– Теперь вы, – Альфа сделал приглашающий жест.

Аппендикс, трагично шмыгнув носом, пожертвовал гогочущий череп неандертальца. Оставалась только Котожрица. Она стояла там, где ее ссадил Альфа. Бледная и сгорбившаяся.

– Девочка, – позвал Альфа.

– Я не хочу.

– Ты долж…

– А я не хочу! Это чудовищно! Тебе легко говорить, у тебя этих интерпретаций пруд пруди. А у меня совсем немножко.

– Сколько?

– Ну, может быть несколько тысяч.

– Сколько?! – возопил Аппендикс. – Да это в сотню раз больше, чем у меня.

– Но они все нужные! Все до одной! Не отдам!

– Если будешь так себя вести, то долго в рыцарях не задержишься, – заметил Альфа. – Как же твоя присяга?

Девушка закусила нижнюю губу и гордо выпятила грудь. Аппендикс вновь громко шмыгнул условным носом. Альфа с полуулыбкой смотрел, как рыцарь кошачества приближается к нему, глядя прямо в глаза. Так она и остановилась, грозно посверкивая зеленым.

– Вот, – она выставила мизинец из побелевшего кулака. – Сделай это. Только быстро. Я готова на все ради своих друзей.

Альфа важно кивнул, едва сдерживая хохот. Аккуратно взявшись за предложенный палец, он потянул на себя, а потом резко дернул, чтобы не растягивать боль.

– Твою ж фантазию! – воскликнул он ошарашено.

– Никогда не видел ничего прекраснее, – подхватил Аппендикс.

Черноволосая и бледнокожая королева страсти, смотрела на них, поглаживая соски, пробитые пирсингом. Длинные ноги страстно сдавливали тугие чулки, над краем которых соблазнительно выпирала молодая плоть. Кроме чулок на образе больше ничего не было. Кроме ошейника с кольцом для поводка.

– Богиня, что вы делаете сегодня вечером? Я знаю отличный храм неподалеку…

– Так, ну хватит! – воскликнула взбешенная Котожрица, вынув мизинец изо рта. – Мальчики, немедленно избавьтесь от нее!

– Но…

– Немедленно! Она воплощение порока!

Синхронно вздохнув, мальчики взяли интерпретацию Котожрицы за руки и оттащили к жертвеннику.

– Мое условное сердце разрывается, – пожаловался Аппендикс, глядя вниз.

– Когда-нибудь я еще раз дерну ее за мизинец, – прошептал Альфа.

– Что вы там шеп…

Котожрица не успела закончить. Базальт с грохотом сомкнулся. Колокольный звон медленно стих, а серафимы опустили рожки.

– Благодарим вас за правильный выбор собственных убеждений, – торжественно провозгласило табло нестройным хором. – Вы можете войти, не соблюдая правил. Администрация решит, каких именно.

Врата подались назад, тени заиграли на барельефах, оживляя силуэты. Проявившееся герои Бессилия сложили руки в приглашающих жестах. Спокойная музыка добралась до слуха пришельцев.

– Отлично, – произнес Аппендикс. – Но это было только начало.

– Ты уже бывал здесь? – спросила Котожрица.

– Нет, миледи, но слышал достаточно. Внутри нас ждет изощренная правда и беспардонная истина.

Альфа неопределенно хмыкнул. Троица вошла внутрь, бросая по сторонам взгляды, полные любопытства. Альфа, не удержавшись, нырнул вперед, но быстро взял себя в руки. Внутри администрация оказалась хорошо и богато обустроенным офисным центром, где сновал легион занятых клерков. Беспрестанно звонили телефоны, терабайты данных бежали по кабелям, покрывающим потолок и стены. Хлопали двери, кто-то кричал, вопрошая. Ему отвечали, собирая с пола рассыпанные бумаги.

Врата позади глухо захлопнулись, и Котожрица непроизвольно схватила прима за локоть.

– Куда теперь? – спросила она.

Вместо ответа Альфа поймал за шкирку пробегающего мимо клерка. Тот забился как треска, но вырваться, конечно же, не смог.

– Нам нужен Только Воздающий!

Образ молча трепыхался. На глазах его от напряжения выступили слезы.

– Ты понимаешь, что я говорю?

Молчание.

– Пожалуйста, отпустите его, – сказал спустившийся сверху архангел. – Он скромен.

Сияния при его появлении не было, но вот наряд блистал. Деловой костюм сидел как влитой, даже прорези для крыльев не убавляли эффектности. Он поправил маленькие, аккуратные очки и продолжил:

– Рад приветствовать вас, друзья Бессилия. Мое имя – Гектор. Я уполномочен сопровождать вашу миссию в лоне Полиса. Великой Администрации.

Альфа оттолкнул клерка.

– Мы хотим увидеть Только Воздающего. Немедленно.

– Это преждевременная и очень нетактичная просьба, – вежливо ответил Гектор. – Мы не можем просто так допустить вас до его мудрости.

Альфа хотел было крикнуть: «нет можете, ведь у вас пока на месте ноги и руки, а вот потом, если я рассержусь не на шутку, вы действительно будете испытывать проблемы даже с тем, чтобы под себя сх…» Но Аппендикс схватил его за локоть.

– Спокойно, – прошептал он. – Играть будем по их правилам.

– Правила могут поцеловать меня в жопу. Мне проще устроить тут бедлам.

– Понимаю. Капельку терпения, уважаемый прим. Могу я просить об этом? Мы готовы к любым процедурам, – сказал он уже Гектору. – Извините нашу нетерпеливость.

– Легко, – улыбнулся архангел. – Прошу, следуйте за мной.

– Их задача – рассказать нам как можно больше правды, – продолжал шептать Аппендикс. – Это значит – подписать на все формы бессилия, которые только существуют в Полисе. Мне стоит уточнять, что число – астрономическое? Нет? Я так и думал. Готов поспорить, что мы первые посетители за долгое время, так как они привыкли работать с клиентами удаленно. Это в свою очередь значит, что просто так нас отсюда не выпустят. Мы уже, считай, пленники.

– Поглядим, – процедил Альфа.

– Именно, мой прим, именно. Время работает на нас, потому что, чем больше я гляжу по сторонам, тем больше у меня идей.

Они последовали за архангелом в огромное фойе, с несколькими уходящими вверх этажами. Облагороженное вьющейся растительностью, мягкой мебелью и красивыми витринами, в которых лежали пожелтевшие мощи. Котожрица остановилась перед самой длинной, выполненной из чистого хрусталя. В ней рядком лежали подсохшие головы.

– Это священные останки самого Леондонна Чудотворца, – с удовольствием подсказал Гектор. – Всего известно тридцать восемь его голов, но только эти одиннадцать – подлинные.

Котожрица покивала, вопросительно глянув на Аппендикс. Никаких вопросов, – предупредил тот одними условными губами. Девушка отошла от витрины, вернувшись к надежной позиции у локтя Альфы.

– Мы строжайше чтим наследие наших героев, – с теплотой и ноткой меланхолии, говорил Гектор. – Леоднонн в одиночку смог разработать и реализовать восемьдесят пять культовых схем. Не все они прижились, но результат, согласитесь, впечатляет. Благодаря его работе, идеей Бессилия прониклись миллионы людей и сонмы образов. Ах, старик, Леондонн. Ты был лучшим из нас. Вечно озаренный…

Архангел помолчал, растроганный. Потом сказал:

– Идемте дальше. В конце концов, мы здесь для того, чтобы почтить его труды не только словами.

Архангел повел их дальше, в боковой коридор. Тот петлял, изворачивался, подкидывая поворот за поворотом. У Альфы была фотографическая память, но даже он в какой-то момент понял, что может не выбраться назад в одиночку. Все это время Гектор рассказывал им об успехах распространения Бессилия, новых веяниях и модных сектах, финансовых перспективах и прочем. Показывал комнаты для онлайн-треннингов, где его крылатые коллеги вели конференции по сети, удерживая внимание десятков начинающих божков.

Остальные двери, таинственно приоткрытые, часто охраняли парни в красном. Альфа сразу узнал их. Насмешливо скривив губы, он сделал вид, что кидается на одного из них. Страж подскочил на месте, осеняя себя эзотерическими жестами. Прим плюнул ему под ноги, оставив в покое.

– Плюйтесь, сколько вашей душе угодно, – послышалось мягкое разрешение Гектора. – Вы желаете увидеть нашу активную лабораторию?

– Всегда мечтал, – быстро сказал Аппендикс.

Не сговариваясь, Альфа с Котожрицей, ущипнули его, заворчав, но тот и условным ухом не повел. Архангел вывел их к тяжелой стальной двери, на которой висел знак ментальной опасности. Мозг на перекрещенных пилах.

– Защитные шапочки, – потребовал Аппендикс. – Живо.

Гектор заметно расстроился, вздохнув.

– Как скажете, – произнес он, доставая из шкафа несколько шлемов из фольги. – Но истинные друзья бессилия никогда бы…

– Не путайте нас со своими регулярными клиентами, уважаемый, – перебил архивариус. – Мы пришли сюда разделить ваш опыт, а не танцевать на курганах при свете луны.

Надежно защитив головы, все четверо вошли внутрь лаборатории. Аппендикс издал неясный булькающий звук. Котожрица судорожно вздохнула. Даже Альфа покрылся брутальными мурашками.

– Узрите! – воскликнул Гектор, восторженный. – Перед вами Большой Теологический Версификатор. Мощь его велика.

Вышеназванный механизм представлял собой огромную установку, похожую на игровой автомат. С той лишь разницей, что вращающихся барабанов с результатами на нем было столько, что для считывания и обслуживания к Версификатору была приставлена армия образов. Он занимал почти весь зал лаборатории: десятки метров в высоту, еще больше в ширину. Сработан из современных материалов, перемежающимися с древесиной и камнем.

Но пугала в нем не уродливая архитектура, а его жуткое устройство. В основании БТВ ярко светился стержень сильно излучающего элемента. Закрытый несколькими слоями толстого экранирования, он словно игнорировал его, прекрасно видимый.

– Это что, извлечённый из реактора стержень? – спросил Альфа, бешено поглядев на Гектора. – Это чудовище работает на Глупости?

– Мы предпочитаем термин «всеоткрытость», – невозмутимо ответствовал Гектор, с нежностью глядя на БТВ. – Нужно быть свободным от предрассудков, противоречивых сведений и сомнений, чтобы принять истину.

– Теперь и я начинаю ненавидеть это слово, – пробормотал Аппендикс.

– Да, мы извлекли этот стержень из реакторов Всеоткрытости, – Гектор подошел к машине вплотную. – Но вы только поглядите, какие перспективы это перед нами открыло.

С правой стороны, в маленькой кабинке, сидел образ в бурой хламиде. Его почти не было видно из-за перекрученной ленты желтого пергамента, которая выбивалась наружу беспорядочными петлями.

Образ отвлекся от своей писанины, и согнал бумагу с небольшого рычага. Взявшись за него костлявой десницей, образ резко дернул вниз, а потом отпустил. Что-то негромко провернулось в машине. Она задрожала, разогреваясь. Металлически щелкая, прокрути-лся первый барабан. За ним второй, третий, – вскоре БТВ гремела не прекращая, едва не отрываясь от пола. Стержень сверкал и переливался, заливая пространство желтым сиянием.

Альфа закрыл Котожрицу своим телом, выставив глупости спину. Аппендикс стоял, не прячась, сложив условные руки на груди. Улыбка не покидала его условного лица.

Когда все барабаны провернулись, машина одышливо застонала, скрежеща внутренностями. Образы в балахонах, засуетились, занимая ее помосты. Они внимательно изучали символы на барабанах, копируя их на восковые дощечки.

– Когда Леондонна скосила прогрессирующая научность мозга, мы поняли, что даже лучшие из нас не застрахованы от этой проказы, – горько проговорил Гектор, все поднимая тон. Последнее слово он почти выкрикнул. – Мы заменили ненадежный живообразный фактор механическим. Научность здесь работает против себя! Великий триумф наш! Мы разбили все культовые схемы на отдельные элементы, которые теперь подбираются случайным образом. На ваших глазах, родилась новая теологическая база! Она уже облучена всеоткрытостью, так что способна укоренятся в разуме, перестраивая его под себя. Позвольте, я кратко зачитаю ее вам. Имя нового божества: Дельта Тысяча Восемьдесят Два. Он человекообразная щетка, живущая на призрачной планете в глубинах второстепенного космоса. Создал мир за два часа, плюс десятиминутный перерыв на войну со злом. Зло не побеждено до конца. Верующим нужно помочь Дельте достичь конечного просвещения решительными жертвами!

Гектор упал на колени, рыдая от восхищения. Крылья его трепетали, порываясь в воздух. Образы затянули тяжелыми голосами что-то совсем уж фанатичное. Машина взрыкивала, остывая. Враждебное сияние стержня ощупывало пространство, постепенно слабея.

– Эти шапочки ни хвоста не помогают, ведь так? – спросила Котожрица, прижимаясь к Альфе. – Спасибо, что защитил.

Она благодарно поцеловала его в щеку.

– Не за что, малышка, – хрипло ответил прим. – Клянусь фантазией, моя спина вскоре облезет.

– Защитные шлемы рассчитаны на кратковременное пребывание рядом с Глупостью, – объяснил Аппендикс. – А эти ребята, по-моему, уже прожарились до основания.

– Вы должны увидеть это, – вдруг сказал Гектор. – Должны ощутить! Снимите защиту. Отдайтесь Всеоткрытости.