Текст книги "Звериной тропой. Дилогия"

Автор книги: Николай Инодин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 31 страниц)

  – Ну да, только ты в ту пору нашим гостем был.

  – А у них бойцов было мало. Собрали сканды силу к весне, куда пошли – меня искать, или добычу? Они требовали с Гатала виру или напали сразу?

  – Сразу напали, по всему берегу.

  – Значит, грабёж для них важнее, так больше доходу получается, за одну усадьбу сколько селений разграбили? Сюда новости добираются медленно, а ты со сбродниками недавно торговал, что там сейчас, расскажи.

  На кузнице заработал механический молот, но через толстые торфяные стены звук проходит слабо и разговаривать не мешает.

  – Гатал сидит в лесу, тревожит скандов наскоками – людей у него мало. Северяне весь морской берег заняли, насыпают валы, ставят частоколы – весь полон на стройки согнали.

  – И что это значит?

  – Значит, допёк их Гатал со своими лучниками.

  – И всё?

  – Уходить они не собираются. Не то сели бы на корабли, и домой. Наоборот, из Сканды корабли идут – с новыми отрядами.

  -Я тоже так думаю. За какими товарами скандские купцы приходят на торги?

  – Янтарь скупают, жемчуг берут охотно, но его мало. В основном покупают зерно, мёд. Ткани ещё берут, больше лён.

  Роман кивает – скандский импорт ему хорошо знаком.

  – Если удержат побережье, за янтарь им платить больше не нужно. А где в наших краях больше всего зерна? Ведь на острове хлеб плохой? Холодно у них для пшенички.

   Старох повертел в руках кружку, допил, поставил посуду на стол и поднял глаза на Романа.

  – Так ты, значит, думаешь. Да, зерно на торг в основном смысляне везут, мы больше соседей сеем, и земля у нас лучше.

  – И povod для нападения у скандов есть – я. Думаю, когда Гатала сомнут, придут на Извилицу. Может, не сразу, но придут обязательно. И дело не во мне, povod всегда найдётся – хорунгам надо кормить дружины. Хлеба им не хватает, зато оружия много. А взятая добыча только распаляет желание грабить.

  Старох уже не сомневается, просто думает вслух:

  – Вильцы – не сбродники, Гатал с трудом собрал сотню воинов, остальное охотники и рыбаки с кольями – мясо. Нас так просто не взять. Ты ополченцев учить взялся, знал, значит, что сканды придут?

  – Нет. Но уж очень беззащитными вы мне показались. Достаток больше, чем военная сила, понимаешь? Слишком большой соблазн.

  Этайн в разговор не вмешивается, но слушает внимательно. И смотрит. Подлила мёда в опустевшие кружки, подвинула ближе пышные лепёшки, усыпанные поверху конопляными зёрнами.

  – Ну, силу ты не всю видел, и даже не десятую часть.

  Роман пожал плечами.

  – Пока бойники соберутся, пока соседи подтянутся, сканды на месте Печкурова хутора частокол поставить успеют. Им ведь даже подминать смыслян под себя не понадобится – сядут на торговом пути, и будут на весь товар ставить свои цены. Но Берегунин род им как кость в горле. В больно хорошем месте живёт. Думаю, нужно строить там свою крепость, чтобы сканды не застали врасплох, как сбродников. На заставе Крумкача ещё одну – небольшую, чтобы весть подать могли и задержать, сколько получится. Печкуров хутор укрепить, чтобы устоял, пока подмога придёт. Место там самое удобное, и торжище рядом.

  Старох слушает внимательно, не перебивает – согласен.

   Чтобы времени было больше, помочь нужно Гаталу. Свой запас железа отдам весь, но у сбродников кузнецов – кот наплакал. Нужно наших просить, пусть наконечники куют, топоры, шлемы. Я свои заделы отдам, но у меня оружия не так много – мы пока больше инструмент делали, косы, мотыги, пилы хорошо пошли.

  Вождь машинально отхлебнул мёду, заел куском лепёшки – задумался.

  – Думаю, твоя правда. Людей в помощь сбродникам не поднять – плохая о них память. А оружие продать нужно. Ты людей берёшь?

  – Беру. Прокормим. Будут ещё – присылай, больше рук – больше дела сделаем.

  – У меня пленные сканды есть, покалеченные – хромые в основном. Или без одного глаза. Пятеро. Присылать?

  – Присылай, лишь бы не безрукие. Найду чем занять.

  Вечером, на берегу, уже собираясь забираться в лодку, Старох замялся немного, но всё-таки заставил себя сказать:

  – Ты прости, Роман, я плохое про тебя думал. Когда ты дружину начал собирать, решил, что хочешь нас под себя согнуть. Не подумал что для защиты сила нужна. Не сердись, мне за всё племя перед богами ответ держать.

  – Я постараюсь помочь,– улыбнулся Шишагов, – и с богами тоже. А присмотр с меня не снимай – и тебе спокойнее, и старейшинам. Как соберётесь крепость ставить, дай знать, я приеду. Может, чего полезного подскажу.

  ***

  Муж говорит, я упрямая. Это правда. Своё мнение у меня всегда есть. В Колесе жрецы учат, что Бог – один и ему нет до нас никакого дела. Ромхайн не любит рассуждать о божественном, но видно – не верит в богов совсем. Мужчина, что с него взять. Богам нет разницы, веришь ты в них или нет. Невзлюбили – готовь дрова на костёр, понравился – подставляй ладони. Я неделями мечтала о полудюжине помощниц, строила планы. Ромхайн вчера сказал – нужны женщины, и вечером следующего дня я ломаю голову, где разместить полтора десятка. Из них дюжина – крепкие, нестарые ещё бабы. К ним в придачу три девчонки-подростка, тоже годные, через пару зим можно будет выдавать замуж. Любят боги моего мужа.

  Бабы стоят кучкой, теребят в руках тощие узелки с одеждой. Троих парней сразу увёл Акчей. Двое новеньких перешептываются за спинами стоящих впереди. Тихонько, но мне всё слышно.

  – Здесь нас не скоро найдут.

  – Ничего, Быстрый доберётся и сюда, просто придётся дольше терпеть.

  – Я боюсь. Скоро какой-нибудь дикарь утащит нашу Карон согревать свою вонючую постель.

  Скандский очень похож на речь далёкой Родины, только северные ледышки вместо "к" говорят "п", подобно племенам Притайн. Но понять нетрудно.

  – Можешь не бояться. В нашем селении насильников зарывают в землю по пояс. Ногами вверх. Меня зовут Этайн, я здесь хозяйка. С сегодняшнего дня заботиться о вас – моя обязанность.

  Те, что перешептывались, испуганы. Очень. Не ждали, что я понимаю их речь. Притихли, ждут, что будет дальше. Ничего не будет – пока. Медвежонок уже не лает, рычит – слышит запах страха. Что, если сейчас придёт Маха? Ладно, будем удивлять дальше.

  – Эта женщина – моя приёмная дочь, её зовут Жива. Проводит вас в дом, где вы будете жить, там сейчас заканчивают делать лавки.

  То, что там хотели делать хлев, им знать необязательно.

  – Оставите вещи, вас накормят, потом по одной будете приходить ко мне вот под тот навес – знакомиться. Сразу говорю – в нашем селении рабов нет. Лентяев тоже. Вы пока должники. Когда отработаете, сможете уйти, куда глаза глядят. Если захотите. Можете остаться, выйти замуж. Холостяки пока ещё есть.

   Не верят. Но глаза от земли подняли.

  – Отработать долг нетрудно, работы хватит всем, увидите. А сейчас – кушать. Живушка, проводи.

  ***

  Две фигуры застыли на вершине холма. Много троп может извиваться по его склонам, каждая из них – путь, они различны, потому что начинаются в разных местах. Вот только пройдя по любой до конца, обязательно окажешься здесь. Если, конечно, всё время стремился вверх.

   Налетающий порывами ветер играет прядями волос, забирается под одежду, холодит тела. На него не обращают внимания, непоседливый шкодник обижается и летит дальше – дёргать деревья за ветви, морщить поверхность вод, мешая небу любоваться отражениями. Высокое небо не сердится на беспутного шалопая, ведь отражаться можно не только в воде. Солнечный свет падает на замершие тела, заодно согревает муравья, пробирающегося по заросшей щеке одного из сидящих мужчин. Лапки рыжего разведчика щекочут кожу, но не могут отвлечь человека. Он занят.

   Эти двое сейчас на вершине, и не важно, что старший прошёл большую часть пути в одиночестве, а младший заблудился в самом начале, был подобран и шёл, направляемый дружеской, но твёрдой рукой. Даже то, что их вершины не похожи одна на другую, не имеет значения. Застывшие лица оживают – младший радостно хохочет, старший довольно улыбается. Сидящая неподвижно огромная кошка наслаждается, купаясь в океане их счастья.

   Бушующие эмоции требуют выхода и Вага, беззвучно спросив разрешения, вскакивает на ноги, громадными прыжками сбегает с холма и исчезает в глубине леса.

   Роман поднимается спокойно, ласково треплет шелковистые, украшенные кисточками уши.

   – Да, Маха, это не Алису с пудингом познакомить.

   Распирающее рёбра счастье требует выхода, но бегать по лесу нет никакой нужды. Спустившись к реке, Шишагов, не говоря ни слова, хватает жену, подбрасывает в воздух, ловит, усаживает её, ещё сердитую, но уже готовую смеяться, на плечо и танцующим шагом направляется к ближайшему сеновалу. Собравшиеся у мостков бабы понимающе переглядываются, улыбаются и продолжают бить вальками по мокрым тряпкам. Стук понемногу сливается в общий ритм, и женщины начинают петь, отзываясь на возникшую ниоткуда, непонятную, беспричинную радость.

  Сено ароматной, медовой горой поднимается к стропилам, распирает в стороны лёгкие плетёные стены, шустрые травинки лезут в волосы, щекочут, легонько царапают кожу в самых неожиданных местах.

  – Ты сумасшедший!

   Сил повернуться нет, она жадно вдыхает ароматный воздух, слушая, как постепенно успокаивается разогнавшееся сердце.

  – Я знаю, – улыбается, проявляя целенаправленный интерес к её вздымающейся груди.

  – Даже не думай! – отмахивается она, подтягивает смятую рубашку и прикрывается ею от жадных горящих глаз. – Всё сено укатаем, чем зимой будем коров кормить?

  Она одевается, делая вид, что спешит, а сама всё время стреляет хитрыми глазищами на мужа, который бесстыдно развалился на шуршащей перине, наслаждаясь устроенным женой спектаклем.

  – О боги! Мои волосы! – женщина начинает вытряхивать из пышной золотистой волны набившееся сено.

  Мужчина встаёт, помогает выбрать самые запутавшиеся травинки, ласково перебирает белокурые пряди.

  – Прекраснее твоих волос нет ни в одном из миров, любимая.

  Роман ласково притягивает жену к себе и начинает нежно, едва касаясь губами, целовать ее глаза, губы, подбородок...

  – Хватит, – шепчет она отстраняясь. Потом обнимает мужа за шею и крепко целует в губы.

  – Я тоже тебя люблю. Всё, перестань, не то я за себя не ручаюсь.

  Этайн достаёт из кошеля гребень и начинает расчёсывать свою гриву, готовится переплетать косы. Роман одевается, натягивает сапоги и садится рядом – любоваться.

  – У вас получилось?

  – Да.

  – И что, Вага теперь совсем как ты?

  Роман отрицательно качает головой.

  – Как и я, он не будет больше оборачиваться. В человека тоже. Он теперь целый, всегда. Но не как я – как он, понимаешь? Мы похожи на два вареника. Только один из пшеничной муки с вишней, а второй из ячменной с черникой. Вага-человек был не похож на человека Рому. Даже дикая наша, древняя суть, тоже отлична, хоть и не так сильно. Его ещё учить и учить, но боец он и сейчас замечательный.

  – Фуда ты его фел? – Этайн собирает причёску заколками, которые предусмотрительно убрала в кошель до того как оба окончательно потеряли головы, и часть из них держит во рту.

  – Бегает по лесу, любит весь мир и хохочет от счастья. К вечеру остынет – вернётся.

  Жена вздыхает, очередной раз отряхивает рубаху, завязывает юбку, огорчается притворно:

  – Будет сегодня бабьим языкам работа.

  – Бойчее станут. Глядишь, скоро свадьбы начнутся, – мечтательно произносит он, забрасывая ладони за голову. – Погуля-а-ем!

  ***

   Они сто, тысячу, сто тысяч раз прокляли тот день, когда по чужой подсказке их тогдашний ватажник решил проверить на пугливость забравшихся в пущу поселенцев! Клятый оборотень уцепил всю девятку, как рыбу за жабры – ни вздохнуть, ни вырваться. Его ненавидели все, вылетая до рассвета из выделенной для сна лачуги, отбивая пятки о корни лесных тропинок, по которым проклятый выродок лося и росомахи заставлял бегать, пока крепкие молодые парни не падали от усталости. Его спокойная рожа всегда маячила рядом, чем бы они ни занимались. А после пытки, которую оборотень и его подручные именовали учёбой, приходилось целый день колотиться на работах – рыть землю, черпаками грести из болотной жижи руду, метать в стога сено, лепить из грязи ненавистные кирпичи. И всё это только для того, чтобы вечером снова скакать через палки, пинать деревянные чурбаны и "толкать землю" руками. Уставали так, что вечером, попадав на охапки камыша, не могли заснуть. Уходящий день зубами тянул за собой следующий, похожий на него, как две капли воды. Только день в седмицу им давали передышку – не было тренировок, работы были простые и понятные – постирать одежду, зашить, заштопать. Строили себе дом – не спеша, в своё удовольствие. Когда Старох, которого светлые боги надоумили, привёз баб и девок, стало легче – работа поделилась на всех. А их в сарае стало двенадцать – трёх поморян просто толкнули в их сторону:

   – С ними жить будете.

   Глядя на задыхающееся поморянское отродье, загордились было – сами уже давно не падали на бегу. Рано радовались – оборотень заставил таскать задохликов на себе. Когда озверевшие вильцы собрались поучить гадёнышей, проклятый чародей выскочил, будто из-под земли. Собрал на урочной поляне, дал каждому по колу. Меня, говорит, колотите, их-то за что? Отрыжка цмокова, как он их тогда избил! Бил и смеялся. Руками, ногами, даже друг дружкой – никого не покалечил, но было обидно. Под конец покидал их в кучу, стал сверху и смеётся:

   – Мало мы вас гоняем, девять лоботрясов бились с одним врагом, не смогли даже задеть.

   Зацепишь его, колдуна – глаза отводит и с места на место перескакивает.

   Когда к ним поселили Вагу, было страшно, но тот уже совсем на зверя не похож, как обычный человек, не обернулся ни разу. Привыкли. К тому времени они не разбирали, кто из них бойник, а кого военный вождь с верёвкой на шее приволок. Втянулись, у всех будто пелену с глаз сорвали. Ведь так, как они, в селении ВСЕ мужчины живут. Только кузнецы идут на работу в кузню, Бутюк – нетеля стадо пасёт, а прочие больше на стройке колготятся. А бегают, прыгают и руками машут точно так же.

   Старох привёз ещё людей, все крепкие молодые парни попали к ним в ватагу, теперь над ними измывается Акчей. "Старички" бегают по лесу с мешками камней и копьями, и весело смеются, глядя, как падают на утоптанную их ногами тропу неотёсанные ещё новички.

  ***

   Когда-то мальчик Рома очень не любил собирать чернику. В начале июля весь детский дом с ведёрками и корзинками отправлялся в лес, заготавливать чёрную ягоду себе и для заготконторы. За день нужно было набрать пять литров, тогда можно было поставить ведро на телегу и заниматься своими делами – искать грибы или просто лазить по лесу. Нудная кропотливая работа угнетала Рому, ведро наполнялось слишком медленно. Мальчик постоянно отвлекался, злился на воспитателей, ведро и чернику, под вечер сдавал так и не наполнившуюся посудину. Пока однажды не понял простую вещь – ягода маленькая, но когда она попадает в ведро, пустого места там становится меньше. Значит, нужно чтобы ягоды падали в ведро без перерыва. К концу ягодного сезона угнаться за Шишаговым не могли даже старшеклассницы.

   Со стройкой вышло похоже. Вроде и не слишком много удаётся сделать за день, большую часть времени отнимают повседневные дела и заботы. Не страшно, главное – делать не останавливаясь. Прошло два месяца, и в хозяйстве Шишагова работает настоящий завод. Такой и Петру Первому не стыдно было бы показать. Всё новые полосы прокованного железа смазываются и укладываются в кладовой, ожидая, когда до них дойдёт очередь. Кузница не справляется с переработкой сырья, почти половину железа приходится продавать заготовками. Круглые сутки пышут жаром тигельные печи – пока одна работает, пыхтит батареей мехов, вторая медленно остывает, их специально сложили толстостенными. Ахают в кузнице два механических молота – второй сделали вдвое массивнее первого. Потихоньку заработала лесопилка, распускает на брус и доски сыроватые ещё брёвна. Пиленую древесину сушат принудительно – в сушильную камеру по керамическим трубам идёт от тигельных печей горячий воздух.

   Кто поражает Романа, так это Азар. Когда хранитель выбросил из головы лишнюю дурь, оказался отличным парнем и незаметно стал правой рукой Шишагова, особенно в делах, связанных с глиной. Уважаемый ученик Парабата родился и вырос в семье гончара. Прекрасные горшки, блюда, миски и кувшины, которые уходят на продажу – его заслуга, хоть соли на их глазировку уходит больше, чем на кухню. Растут день ото дня штабеля кирпича. В их селении живёт больше пяти дюжин человек, Этайн волнуется, хватит ли зерна до нового урожая. Зато больше не нужно рвать жилы, делая по три работы зараз, – жизнь наладилась, обрела ритм и мелодию, смех и шутки слышны куда чаще, чем раньше. Люди стали петь и за работой, и по вечерам – для удовольствия. А голова предводителя освободилась для новых забот.

   Все мужчины, что работают с Романом с прошлой осени, и бывшие бойники тренируются работать в строю, с тяжёлыми щитами из сырых досок и учебным оружием удвоенного веса. Полторы дюжины обученных бойцов в здешних местах – серьёзная сила, а если Романа и Вагу учесть, то очень серьёзная. Хорошо бы эту силу прикрыть бронёй. Плести на всех кольчуги долго, волочильный стан для изготовления проволоки Роман представляет только конструкции инженера Смита, спасибо Жюль Верну. Кованый нагрудник не получился, не хватило умения, только испортили заготовку. Можно стёганки какие-нибудь придумать, льняным волокном набить вместо ваты, пенькой, но это на крайний случай, от безысходности. При такой кузнице одевать бойцов в телогрейки – позорище. И посоветоваться не с кем – не носят вильские воины никакой защиты, кроме шлема. Акчей говорит, старшие дружинники сбродников используют доспехи из бронзовой чешуи, нездешней работы, кузнец Батраз таких не делает. И тут облом, хоть сплавляйся по Нирмуну и снова скандов режь – чтобы кожаными доспехами разжиться. Их там сейчас много.

   Выход Роману приснился.

   Желтые трёхэтажные корпуса под серым шифером двускатных крыш, пыльная зелень старых деревьев, расчерченный белыми линиями на прямоугольники асфальт плавится под летним солнцем. Их роту по тревоге сорвали с занятий. План "Кольцо" – в гарнизоне сбежал из части вооружённый дезертир. Большинство курсантов и офицеров уходят в патрули, перекрывать вокзалы, аэропорт, выезды из города, блокировать станции метро. В магазинах их автоматов боевые патроны. Роман остаётся на месте – группа захвата дежурит у выделенного бронетранспортёра. Парни, помахивая касками, собираются на газоне и укладываются на пыльную траву, не снимая бронежилетов. Броники удобные, в них комфортно лежится даже на булыжнике.

   – Да-а, – думает проснувшись Роман, разглядывая потолок и стараясь не шевелиться, чтобы не разбудить жену, – забыл я про бронежилеты.

   До утра лежит, перебирая в уме разные варианты. К рассвету кое-что придумалось. Попросил у Прядивы на выкройку кусок старого полотна, и марш в кузницу, экспериментировать.

   Получилось довольно симпатично. Не сразу, пришлось поломать головы. С виду – кожаный жилет, равномерно усеянный блестящими заклёпками. Только застёгивается не спереди, а слева – чтобы слабое место прикрывалось щитом. Внутри – стальной корсет из дюжины пластин. Ещё три прикрывают верхнюю часть груди и спину от шеи до середины лопаток. Спереди к жилету приклёпан фаршированный бронёй передничек, – прикрывает верхнюю часть бёдер и самое дорогое, но кланяться не мешает. Тяжеловато получилось, больше пуда, пожалуй. Вдвое тяжелее прототипа. Зато надёжно – после цементации, закалки и отпуска стальную пластину удалось просечь только хорошим прямым ударом топора. Акчей смог прострелить из Роминого лука. Стрелял в упор, стрелой с гранёным наконечником из тигельной стали. Прочие стрелы от доспеха отскакивают, или вязнут в металле. Такой бронежилет довольно технологичен в изготовлении и ремонте, после рубки пришлось заменить пару пластин и поставить на кожу несколько заплат. Акчей его даже на работе не снимает, чтобы привыкнуть. Заказ на кожаные заготовки отдали вместе с выкройками в соседние сёла. Сами, забросив остальную работу, принялись ковать пластины. Почти все они стандартные, одной ширины, отличаются только длина и форма верхнего края. Края пластин после ковки обтачиваются на точильном станке, по шаблонам. Приходится возиться только с изогнутыми элементами защиты верхней части торса, но за неделю, не сильно напрягаясь, удается изготовить комплект пластин для четырёх – пяти доспехов. Гораздо лучше, чем ожидал Шишагов. Каждый из четырёх Роминых учеников делает какой-то один вид работы. Пока один выколачивает на механическом молоте заготовки пластин, второй доводит их до ума в ручном режиме, третий на специальной наковальне несколькими ударами молота формирует Г-образный выступ по внешнему краю – и ребро жёсткости, и соединение с соседней пластиной улучшает. Он же пробивает отверстия под заклёпки. Первак Заградович занимается цементацией и закалкой – у парня талант, старший сын старейшины вильских кузнецов просто шкурой чует, когда надо опускать заготовку в масло, и насколько. У Шишагова получается хуже. Поэтому он куёт изогнутые детали. Их нужно меньше, остаётся время на прочие дела.

  ***

   Сурово сведённые бровки обнажённой красавицы выглядят несерьёзно.

   – Ромхайн, если ты не перестанешь так себя торопить, ты скоро сложишься и не сможешь больше ничего.

   Ласковые пальчики жены нежно, самыми кончиками скользят по груди мужа.

   – Не сложишься, а свалишься.

   – Не цепляйся к словам, ты меня понял. Мой муж почернел, как арендатор, и высох, как забытый на печи сыромятный ремень. Тебе нужно больше спать.

   Роман прижал к себе супругу и поцеловал – долгим, нежным поцелуем. Этайн сначала ответила, подалась ему навстречу, но потом оттолкнула и зашептала сердито:

  – Не пытайся заткнуть мне язык!

  Волнуясь, она ещё иногда путает вильские слова. Роман улыбнулся:

  – Мне жаль тратить на сон ту часть ночи, которую мы не спим вместе.

  – Скоро нам придётся сделать перерыв.

  – Почему?

  – Глупый. Причину скоро заметит даже слепой.

  Шишагов рывком сел на постели, уставился на жену, будто первый раз увидел.

  – Правда?

  Довольная произведённым эффектом, жена потянулась, соблазнительно изогнувшись. У Романа чуть дыхание не перехватило – так и не привык за прошедшее со свадьбы время.

  – Мы ведь старались, правда? – И рассмеялась счастливо, будто серебряные колокольчики прозвенели.

  Шишагов вскочил с кровати, подхватил жену на руки и зарылся лицом в её волосы.

  – Я тебя люблю.

  – Я тоже тебя люблю, положи меня на место, муж мой, – шепнула она ему прямо в ухо.

  – Щекотно! – затряс он головой.

  Набитый свежим сеном тюфяк тихо зашелестел под тяжестью двух опустившихся на него тел. Последнее слово, Этайн, как всегда, оставила за собой:

  – В кузнице и без тебя хорошо справляются. Возьми Маху, погуляй несколько дней в пуще, отдохни – я же слышу, как тебе хочется побыть одному.

  – Хорошо, – согласился Роман, – я так и сделаю.

  И в лесу найдётся занятие. Шишагов давно туда собирался.

  ***

   В старой дубраве солнечный луч нечасто добирается до земли – только зимой и в самом начале весны проскользнёт между голых ветвей, приласкает мимоходом первые подснежники. Летом здесь зелёный полумрак, между уходящими далеко ввысь колоннами стволов даже трава – редкость. Мох, и тот не растёт, задавленный палой листвой. На земле – царство папоротников. Того и гляди, на ближайшем пригорке выйдет из-за серых стволов какой-нибудь аллозавр, улыбнётся безразмерной пастью. Но нет, не выходит ящер. Только серые холки кабанов торчат над папоротником, свиньи роют мягкую подстилку в поиске червей, личинок и прошлогодних желудей. Сытые, наглые, учуяв человека, уходят нехотя, не торопясь, мол – гуляем мы тут. Оборачиваются, наводя в сторону подозрительного шума большие уши.

   Единственное место, где солнце может пробиться сквозь кроны, находится там, где старое дерево не выдержало натиска времени, болезней и ветра, где рухнул на мягкую землю, ломая по пути вершины молодых соседей, огромный ствол. Сквозь прореху в кронах пробились жаркие лучи, высушили кору. Забрался наверх и сиди, отдыхай от окружающей сырости. Ходить по пуще тяжело, не зря вильцы в неё стараются наведываться пореже – ни дорог, ни просек, старые стволы и сучья валяются, как попало, из земли выпирают могучие корни, норовят подставить подножку пробирающемуся человеку. На редких полянах пасутся непуганые олени и зубры, гудят пчёлы, разносят взяток по облюбованным дуплам. По протоптанным между деревьями и буреломом тропам пробегают к пастбищам и на водопой тарпаны. Из-за них Роман и лазит по пуще – трёх трофейных лошадок не хватает, надо таскать косилку, лодки с рудой, глиной да известью, возить брёвна на лесопилку. На ту прорву народа, что собралась вокруг Шишагова, землю под огород стоит не лопатами вскапывать, поднимать плугом. Нужна тягловая скотина. Из лесного коника ещё тот работник, но лодку или тележку потащит, а потомство от мышастых кобыл и скандских жеребцов просто обязано прибавить если не в росте, то в силе. А ещё и овсом подкормить....

   Взрослых дикарей не приручить даже с учётом талантов и умений Этайн, но жеребят можно захомутать. И несколько молодых крепких кобыл оставить для случки. Остальных отпустить обратно в пущу, пусть размножаются. Есть и проблема – дикие лошади постоянно пасутся рядом со стадом чёрных длиннорогих быков, как ни прикидывал Роман, под облаву попадут и те и другие.

  – Ладно, в загоне отсортируем как-нибудь, правда, Маха?

  Всей реакции – дёрнулось ухо с кисточкой. Не любит рыся домашнюю скотину. Инстинкт требует убить и съесть, вожак запрещает – одно расстройство. С горя приходится ночами ходить в пущу, отводить душу. С тех пор как в прайде появилась новая самка, Роман почти перестал охотиться, гон у него. В последнее время и Маху часто охватывает какое-то непонятное томление, вроде как ждёт чего-то.

  – Не зря мы с тобой ноги били, всё я продумал, пора домой возвращаться. Будем делать загон для облавы.

  Шишагов намотал просохшие портянки, натянул сапоги, затянул шнуровку и направился на восход, оставив за спиной пасущиеся на берегах лесного озера стада.

  ***

  Растолкав нахальные серые мордашки Этайн вытерла руки о передник, пошла к забору, у которого ждёт её Ромхайн.

  – Стригунки здоровые, все четверо. Мелкие, но крепкие. На них сена не жалко. Тора сразу нужно пускать к кобылам, ему Вальки мало. Одна кобыла больна, хромает, и суставы на ноге горячие. Может и зашибла, но возиться не будем – пустим на мясо. Можно было и больше десяти отобрать, Тор жеребец славный, он и полтора десятка кобыл покроет.

  – А телят ты зачем оставила? Такие коровы молока дадут, как коза. На мясо?

  – Бычки молока не дают. Ты собирался пахать землю. Пара крепких волов для этого лучше, чем четыре таких лошади.

  Ромхайн отвечает, а сам краем глаза следит за недалёкой опушкой леса:

  – Хорошо, что ты у меня есть, умница и красавица. Я про волов не подумал, наши крестьяне на лошадях пахали, – и, тем же голосом: – Не вылезай из-за забора. Укройся за мной. Если там враги, беги к реке и за кустами вдоль берега лети домой.

  Потом в лес, громко:

   – Долго прятаться будете? Я топот услышал, когда вы через овраг перебирались!

  Выходят. Не сканды – издалека видны голые подбородки и смыслянские щиты. Много – под три десятка. Копья несут железом в зенит.

   Подошли, стали в ряд – хоть на парад веди. Рубахи новые, вышитые, даже волосы стрижены. Вильцы говорят – стрехой постригли, голова после стрижки похожа на соломенную крышу. И цвет такой же. У многих на поясах кинжалы скандской работы. Не бедствуют ребятушки, серебром блестят, кое у кого выставлены напоказ и золотые цацки. К чему бы это?

   – Мир в дом, хозяин! Хозяйке наше почтение! Кобырь я, это ватага моя. А ты, Роман, и в самом деле вещун – мы ещё не выступили, а тут уже жеребятину на угощение готовят! Дело у нас к тебе есть.

  Ватажок уже не молод, за тридцать перевалило. Морщинки в углах глаз, фигурой похож не на ясень, на дуб, что растёт посреди луга, на приволье.

   – Про вещуна врут больше, чем знают. Не ждал я сегодня гостей, жеребят для дела ловил. Без того найдём, чем гостей покормить. За столом и потолкуем. Прошу к жилью, пока с дороги умоетесь, пока познакомимся – как раз угощенье накроют.

  Снова бойники пожаловали. Эти умнее – подошли с уважением. Шагая рядом с мужем, Этайн прислушивается к гостям. В ватаге два оборотня, у обоих зверь не силён, посажен на цепь, как собака, на волю вырывается, только если отпустят. Ни у кого чёрных мыслей в голове нет, чего-то хотят от мужа, но не уверены, сомневаются. Драки не будет, а накормить накормим, парного мяса после облавы хватает. Быков и лошадей Ромхайн бить запретил, но и без них под облаву попало много дичи. Кабанов целое стадо перебили.

  Этайн краем глаза посматривает на мужа – её мужчина спокоен, только у самого жилья улыбнулся – не зря гонял людей на случай внезапного нападения. Наблюдатель не проворонил, поднял тревогу. Ставни на окнах закрыты, бабы и девки по улице не бегают, поперёк дороги выстроили стену щитов старшие дружинники. Всего десяток – не все сегодня работают в селище, но доведись ратиться, неизвестно, чья будет победа. Все свои в бронях и шлемах, со щитами, щедро окованными по краю, сверкают на солнце стальные умбоны. Ноги и руки тоже закрыты железом. Если бы у отца были такие доспехи, не подворачивал бы сейчас пустой рукав на левой руке. Младшие дружинники, бездоспешные, встали дальше, наложили тяжёлые стрелы на плетёные тетивы своих луков. Ждут.

  – Отбой! – машет рукой Ромхайн, и поднимаются вверх уставленные копья, щиты открывают лица. Опускаются луки. Отсюда не видно, но и в домах не одна рука перестала теребить тетиву, которую готова была рвануть к уху, чтобы выпустить навстречу врагу оперённую смерть. Некоторые бабы не хотят отставать от мужчин, хоть не каждая может управиться с боевым луком.

  Пир удался, а разговор – нет. Кобырь надувал щёки, принимал гордые позы, речи вёл туманные, "со смыслом". Роман заскучал на пятой минуте – и так ясно, хотят дармового оружия и военной науки. С их точки зрения, Шишагов обязан по-братски поделиться, нормальные же ребята, пришли как люди. Уважь! На случай, если колдун сволочь, нормального обращения не понимает, запаслись выгодным предложением – пусть поможет подмять под ватагу один из поморянских родов. Всего работы – сотню или две тамошних мужичков вырезать, освободить правильным бойникам место. А они, как нормальные пацаны, отдадут половину скотины Шишагову. Своих сил ватаге не хватает, а вместе с Романом – раз плюнуть.