Текст книги "Звериной тропой. Дилогия"

Автор книги: Николай Инодин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 31 страниц)

  – Нет. Вор – плохо. Судить вор – хорошо.

  Такой ответ Савастея откровенно обрадовал, и он продолжил расспросы:

  – С остальными что делать собираешься?

  – Савастей, я чужой быть тут. Плохо знать, что мочь делать.

  Жрец удивлённо уставился на Романа:

  – Как не знаешь, Акчея взял?

  – Акчей воин. Эти – вор. Не знать, разница есть – нет. Много вор, столько не надо. Что с ним делать?

  – Что делать? Берегуне продай, он лишние руки быстро пристроит. В те семьи отдаст, где работников не хватает.

  Роман помолчал, подбирая подходящие слова. Поправил пояс с ножнами.

  – Ваша еда едим. Пять рот. Три конь, весь зима кормить. Я учить ваш воин, но учить как я – нет, много время надо стать – как я. Земля работать когда, время учить воин мало есть. Вор Берегуне отдать так.

   – Большой дар, Берегуня будет крепко обязан, коли сможет принять. – Жрец ткнул посохом в лежащий под ногами камешек.

  – Обязан нет. Мне нет нужны. Хочу близко вильцы жить. Когда весна, помощь нужна. Сухой бревно много, помогать дом, сарай делать. Зерно, семена. Больше нет.

  Помолчали.

  Прибежала Ласка, притащила деревянный поднос. На нём – плошка с кашей, кусок жареной рыбы, ломоть хлеба, кружка молока, солёные грибы в резной деревянной плошке. У полученного накануне подарка нашлись и положительные стороны.

  Роман поставил поднос между собой и Савастеем. Ласка пискнула и только подол мелькнул – кинулась за дополнительной порцией.

  Вильское ополчение вернулось поздно вечером, злое и расстроенное – поморяне успели их заметить и сбежали на тех самых плотах, что приготовили для перевозки краденого скота. Вот и всё ноу-хау. Скотокрадам нужно было только догнать стадо до укрытых в камышах плотов, на воде следов не остаётся. А если хозяева бросятся в погоню малым числом, можно ещё и удаль молодецкую показать, в соотношении где-то трое на одного. Причём промышляли воровством южные поморяне с левого берега Нимруна, а злоба обворованных обращалась на северных. Вильцы в отместку за кражи пару раз угоняли в северных сёлах скотину.

  Казнь Выргайлы Савастей назначил на следующий день.

  ***

  Торжественное мероприятие планировалось во второй половине дня, но вильцы начали собираться с самого утра. Лодки с празднично одетыми родовичами причаливали одна за другой, и вскоре по всему свободному пространству мелькали мохнатые меховые безрукавки, украшенные речным жемчугом головные повязки и расшитые передники. К Шишагову подошёл Дзеян, поклонился в пояс и с ходу принялся поздравлять:

  – Учитель, ты опять заставил говорить о себе народ по обоим берегам Нимруна! Слухи о твоей удачливости разошлись довольно далеко от наших краёв! Как бы не начали сбегаться к тебе желающие ухватить от неё кусочек!

  После чего дружески облапил Романа и на ухо шепнул:

  – Поговорить надо.

  Запас нерпичьего жира у Романа закончился, и жирник постреливал, сжигая топлёное свиное сало. Дзеян с любопытством осмотрел конструкцию, кивнул понимающе – да, светит хорошо, не нужно с лучинами возиться. Полезная штука.

  Когда Прядива поставила перед мужами кувшин с взваром и оставила их одних, Дзеян достал из сумки нож и топор без топорища.

  – Вот, гляди, по твоему научению ковал.

  Роман осмотрел оба изделия, оценил заточку лезвий, кивнул одобрительно.

  Вернул кузнецу образцы, спросил:

  – Тебе нравится?

  – Нравится. Не только мне. Другим кузнецам тоже по нраву пришлось. Решили так теперь делать, потому после праздника жди гостей.

  – Кто жди?

  – Ты жди, а соберутся старшие кузнецы вильских кузниц, говорить с тобой хотим. Ты что дальше делать собираешься? Не подумай чего, мы с уважением, но сам посуди – ты пришёл, а зачем и что дальше будет, мы только гадать можем.

  Роман подвинул жирник, палочкой поправил мох, чтобы его лицо было хорошо видно собеседнику.

  – Я долго ходить, ходить далеко от здесь. Много видеть, много учить себя. Ходить надоело, нужно место для быть. Здесь хорошо для я. Хотеть останавливаться.

  Кузнец немного подумал.

  – Хочешь в род?

  Шишагов улыбнулся.

  – Нет. Не хотеть род, не мочь. Нет внутри, рядом. Близко, чтобы помогать. И место находить хороший.

  – Какое ж место тебе надо?

  Роман взял уголёк, стал рисовать:

  – Вода бежать низ. Маленький ручей нет, большой ручей, маленький река. Место для дом, место для пасти конь, корова. Пашня много нет надо. Руда удобно брать – хорошо. И люди очень близко нет.

  Кузнец откинулся к стене, задумался, видно было – вспоминает.

  – Значит, чтобы речка или большой ручей сверху тёк, и скотину пасти можно было. А людей рядом не было, и хорошо бы руда рядом. Ничего если пуща кругом вековая?

  – Нет, деревья страх нет.

  – Так в пуще кто только не ходит, мало ли вылезет к твоему жилью?

  – Много видел. Жить рядом. Долго. Бояться нет.

  – Смотри сам, я предупредил. Есть такое место, но далековато, пешком один переход от Извилицы. Речка там – лодка пройдёт, если русло почистить. Про руду не знаю, но болото недалеко, и озеро подходящее в пуще, там тоже на дне может быть. Если хочешь, сходим, своими глазами поглядишь.

  – Сходим, – согласился Роман.

  Дзеян допил взвар из кружки и крякнул, будто стакан водки всосал.

  – Спасибо за угощение, мне ещё с Савастеем надо поговорить. Пойду я.

  Роман, провожая гостя, вышел на вольный воздух.

  Кузнец направился к священному дубу, а Роман присел на лавочку, которую вчера у входа в гостевую избушку вкопал Акчей. Вдруг одна из проходящих мимо тесной стайкой девиц упала прямо ему на колени.

  – Ой!

  Она попыталась вскочить, но запуталась в подоле и опять навалилась на Шишагова. Грудью.

  – Ой, дяденька, извините, такая я неловкая! Подружки толкнули, вы только не серчайте, пожалуйста, нечаянно я!

  А у самой в глазах черти скачут, и отлипать от Роминого плеча она совсем не торопится. И тут за спиной у неё выразительно так:

  – Мр-р?

  Девица мигом оказалась рядом с подружками, а на Ромины колени улеглась усатая Махина голова. Но местная красавица так просто сдаваться не собиралась:

  – Меня, дяденька, Липой кличут, – и только после этого дальше пошла, торопясь догнать отошедших подружек. Через минуту с той стороны донёсся раскат весёлого девичьего смеха.

  Роман погладил Машу, почесал за ухом.

  – Не зря Маха, ей такое имя досталось, липкость у этой девицы и вправду повышенная.

  Не обращая на сидящую Маху внимания, к Роману подошёл старый кобель, обнюхал и улёгся у ног, привалившись косматой спиной к сапогам. Его младший товарищ улёгся чуть поодаль. Теперь гуляющая публика обходила Шишагова стороной.

  Прядива с Лаской вернулись в жильё. Вчера Роман попытался с тёткой объясниться. Оказывается, она уже много раз переходила от одного хозяина к другому, причём от живого владельца перешла впервые. Прежних хозяев всегда убивали последующие. К Печкуру она попала, когда сканды, плававшие на большой лодке, разорили стоявшее ниже по течению Нирмуна село поморян. Недовольные добычей заморские гости хотели продолжить грабёж у вильцев. Скандов перебили, Прядива досталась Печкуру. Беременная, хоть и не знала ещё об этом.

  Теперь они с дочкой кормят, обстирывают и обшивают Романа с компанией. На каких основаниях она берёт у хозяев хутора продукты, Роман так и не разобрался, объясниться с Кавой у него так и не вышло – женщина не поняла его корявую речь. Или не захотела понять.

  ***

   "Сидит, отдыхает. Зверьё к нему, колдуну, льнёт, Печкур гостю не нарадуется, Кава довольна, вчера жене дарёным ножом хвасталась. Ходим-пастух после вчерашнего влюбился в него, как девка. А думать кто будет? Кто обо всём роде заботу примет? Берегунина голова болит, так и так прикидывает. И вежливый и обходительный, удачу на пояс намотал, воин могучий. Савастей в нём великого жреца узрел. А силу страшную за улыбчивой наружностью кто разглядел? Ходим видел, только где ему смекнуть – сила эта не наша, в какую сторону другой раз повернётся?"

   Если честно, старосте устьянского рода чужак тоже нравится, так ведь он не девка, чтоб такие резоны в расчёт принимать. Вздохнул Берегуня и в Савастееву землянку полез. Совет держать.

  За широким столом его уже ждали все, кому сегодня решения принимать. Савастей, жрец и хозяин, во главе стола расположился, по правую руку от него Крумкач сидит, ус на палец мотает. По левую – Печкур пристроился, остальные места заняли пятеро вязников и Дзеян. Берегуня коротко поклонился, приветствуя уважаемых людей, и сел напротив жреца.

   Савастей кивнул, его помощники подбросили дров в очаг. Пламя поднялось, разгоняя собравшиеся в землянке тени.

  – Пусть священный огонь очистит помыслы сидящих за этим столом, осветит и укажет путь, по которому поведут они своих людей.

   Жрец бросил в огонь кусок лепёшки, плеснул пива, посмотрел на вьющееся над поленьями пламя и вернулся на своё место.

  – Роман отдал нам злодея головой на суд и расправу. Я думал вчера, думал сегодня, и боги посоветовали мне поступить так: Выргайла враг, смерти повинный, но враг смелый и духом крепкий. Потому злодея сжечь, а прах развеять по пастбищам, чтобы в посмертии охранял то, что воровал при жизни. Если кто желает сказать против, говорите сейчас, потому что потом я не услышу.

  Савастей оглядел собравшихся:

  – Все согласны. Значит, как солнце к закату склонится, запалим костёр.

  Крумкач кашлянул в кулак, прочищая горло:

  – Прочих полоняников как судить будешь?

  Савастей удивился:

  – Воин, о каких полоняниках речь ведёшь? Ты тоже кого-то привёл, суду подлежащего?

  – Не заслужил я насмешек, через мою заставу поморяне не ходили. Вины с себя не снимаю, перехитрил меня злодей, буду знать, что не мешает другой раз и через плечо глянуть. Не всем боги шлют удачу, как нашему гостю.

  – Вот-вот, полоняников гость привёл, ему ими и распоряжаться, – подхватил жрец.

  – Я просил выдать только вожака, хотя не скрою, говорил со мной Роман и об остальных пленниках. Сказал, не нужны ему, желает отдать твоему, Берегуня, роду.

  – Шесть пар молодых, крепких рук, – не слишком ли велик дар, чем ещё отдавать придётся... – проворчал старейшина, на всякий случай положив ладони на пояс, не научился в важном разговоре руки в покое держать.

  – И о том был у нас разговор. Желает Роман, если мы дозволим, поселиться недалеко от наших земель.

  Один из вязников недовольно встрял:

  – С нами жить брезгует, что ль?

  – Не перебивай старших, умнее покажешься. Кто как, а я не хочу, чтобы такой человек в чьём-то роду жил.

  Тут уже Берегуня не выдержал:

  – Поясни.

  Жрец снова оглядел собравшихся – все ли внимательно слушают? Убедившись, что никто о постороннем не думает, продолжил:

  – Если мужчина желает, чтобы сын его рос, имея перед собой достойный пример, за образец ему ставит того, кто лучше, умелее и сильнее, но ненамного, иначе решит дитя, что требуют от него невозможного, и не захочет учиться, сочтя задачу непосильной.

  Слишком щедро одарён чужеземец богами, не будет большого добра, если поселится среди нас – может вызвать у людей зависть или дать лишнюю надежду. Великий соблазн – не самим справляться со своими бедами, надеяться на заморского героя. Вот Крумкач уже готов мысль допустить, что Роман может границы племени врагу заступить. Так это уже не наши границы будут, а его. Потому и не хочу, чтобы среди нас герой заморский поселился, нужно, чтобы вильский народ сам рос, своим умом жил, на себя рассчитывал.

   Берегуня в затылке почесал:

   – Тогда что выходит, поблагодарить гостя за помощь и попросить путь свой продолжить? Невежливо, и уговор нарушим. Не одобрят того боги. И люди не поймут.

   Дзеян легонько хлопнул ладонью по столу, привлекая внимание. Оно, конечно, легонько, но ладонь у кузнеца не намного меньше самой столешницы. Спросил:

   – Можно я?

   Дождался согласия Савастея и продолжил:

   – Я от кузнецов скажу. От всех наших. Роман провёл у меня в кузне всего три дня, а я уже числю его своим учителем. Не работы его взамен моей желаю, но знаний и умений, которыми он со мной делится.

   Кузнец достал из сумки топор, положил на стол, придвинул к Берегуне.

   – Ты, старейшина, не одно поле расчистил. Погляди инструмент.

   Старейшина повертел секиру в руках, остроту на ногте проверил.

   – Хорош!

   Пустил по рукам. Кто-кто, а огнищане свой главный инструмент знают и ценят. Вместе решили – доброе железо, даже у скандов как бы не хуже было. Кузнец улыбнулся:

   – Моё железо, из моей печки. Наука заморская. Такой топор в три раза дольше ковать, чем обычный, но служить он будет вдесятеро. Можно старый дуб свалить, и заточку править не нужно. Так вот, старшие родовичи, я перед тем, как идти к вам, имел разговор с Романом. Может, я не понял всего – плохо он ещё по-нашему говорит, но какой-то обет или запрет не даёт ему там жить, где людей много. Хочет он найти себе место не далеко и не близко от нашего рода, и место такое я могу ему указать. На Сладкой речке.

   – Там же пуща кругом! – не выдержал один из вязников.

   – То нам пуща, а ему, может, дом родной! – возразил другой.

   Берегуня на Савастея глянул – как жрец отнёсся к тому, что Дзеян ему перечит. Кузнец тоже с богами знается, как ещё оно выйдет, если заспорят? Жрец улыбался. Старейшина не выдержал:

   -Ты, божий служитель, чего смеёшься? Сам только что объяснял, почему не хочешь, чтобы чужак с нами жил!

   -Так Дзеян и не хочет, чтобы Роман с ним вместе был. Он хочет – рядом. И не работы от иноземца ждёт, но – науки. Хочешь ли ты, Берегуня, принять в свою семью того, кто сильнее тебя, знает и умеет больше? Забыл, он ещё и богаче тебя в разы. Сможешь ли ты стать такому родовичу старейшиной? Опекать, как сына, заботиться наравне с родными детьми? Нет, не сможешь. А соседа такого заиметь? От которого и самому помощь принять не зазорно, и если ему помочь, то в накладе не останешься?

  То-то. Вам решать, а я посоветую подарок его взять, тем более, что просит гость немного – помочь жильё по весне поставить. Да ещё и не на наших землях.

  ***

   "Конспираторы, однако... По одному собираются, с разными интервалами. А если что – подготовку к казни обсуждали, умаялись языками работать. То-то Берегуня на меня почти минуту пялился. Ну да, не смотрел я в его сторону. Почти. Можно подумать, мне смотреть нужно. Прицельное внимание и во сне чувствую, спасибо случаю".

  Роман криво ухмыльнулся.

  "Забавно получилось, как в математике – минус на минус обернулся плюсом. Два несчастных случая со мной произошли – сначала сорвался со скалы, потом подрался с леопардом, в результате стал тем, кем стал. Местные меня и человеком признать не спешат. Смотрят, то ли как на чудо, то ли как на чудовище, но пока, кажется, у первой версии сторонников больше".

  Маха, ощущая не самые весёлые мысли вожака, лизнула его руку.

  "Что характерно, навыки мои развиваются. Когда род Каменного Медведя вернулся в стойбище, я будто оглох – столько информации сразу свалилось. Мозг не справлялся, воспринимал ситуацию как опасную. Как янки это называют, "пожар в шлеме"? Когда пилот катапультируется из исправной машины из-за того, что не справляется с потоком поступающей информации. Теперь людей вокруг в несколько раз больше, но я, похоже, привыкать начал, стал бессознательно делить данные по степени важности. Та девица ещё только подружек подговаривала, а я уже знал, что она делать будет, и Машку предупредил. Хорошо! "

  Роман, не оглядываясь, протянул руку назад, и взял у Ласки плащ из песцовых шкурок.

  – Спасибо, девочка, я мало мёрзнул уже.

  Шишагов набросил пушистый мех на плечи.

  "Ну, договорились, наконец. Было что обсуждать, я вчера жрецу много чего наговорил, и с кузнецом сегодня не отмалчивался".

  Из невидимой от гостевого жилья землянки выскочил один из подручных Савастея. Побежал передавать указания по подготовке к казни.

  "Знал бы, лучше бы там убил. В бою или драке как-то честнее выходит. Устроят сейчас шоу. Ещё и поучаствовать предложат".

  Как в воду глядел. Выбравшись с совета, Савастей с Берегуней прямо к нему и направились. К площадке у дуба парни и мужички помоложе таскали дрова, укладывая в характерную конструкцию, обеспечивающую свободный доступ воздуха.

  Роман встал, приветствуя уделивших ему внимание уважаемых людей, пригласил присесть. Те сели, но разговор завести вроде как не решались, что ли. Пришлось начинать самому.

  – Что решить, старший люди?

  – Роман, просьба у меня к тебе есть. – Жрец поковырял посохом мёрзлую землю.

  – О сегодняшней казни знают не только вильцы. Из ближнего села северных поморян люди прибыли – я позвал. Нам ещё виниться перед ними придётся. О чём это я – да, обсуждать казнь будут, и в роду у Выргайлы тоже. Поэтому надо соблюсти все заветы.

  – Я понимаю, красиво надо, – помог жрецу Роман.

  – Ну да, то есть нет, по правде должно быть. Запутал ты меня. Злодея ты поймал, нужно, чтобы подручные мои его из твоих рук приняли. Прилюдно. Сделаешь?

  – Сделаю.

  И, это, будь добр, броню надень, шлем свой, оружным выйди. Копья не надо, топора на поясе хватит. Хорошо?

  – Хорошо.

  Савастей подождал, поглядел на старейшину, но, похоже, роль молчаливого свидетеля того устраивала вполне. Тогда жрец передал слово официально:

  – Обсудили мы со старостой твоё предложение, про полоняников, ну да об этом он сам расскажет.

  Берегуня, не ждавший такой подставы, крякнул, но говорить пришлось:

  – Это, Роман, значит. Мы дар твой с радостью, да, примем, только оставь одного себе. В нашем роду пять вязей, чтоб никому не было обидно – в каждую вязь по работнику. Не могу я среди них шестерых полоняников разделить. Плохо получиться может, ну, ты понимаешь.

  Роман улыбнулся. Он до последнего ждал, что осторожный старейшина откажется. На всякий случай, чтобы не вышло чего.

  – Хорошо, одного мне. Пусть так.

  – Вот и ладно, – обрадовался Савастей, – когда всё готово будет, я гонца к тебе подошлю.

  ***

   Шишагов стоял у сруба, укрывающего яму с пленниками в новом шлеме, облитый кольчугой, опоясанный трофейным боевым поясом, с мечом и кинжалом в ножнах. У ног – Машка, за спиной Акчей в собственном доспехе, с копьём и луком. Если вильцы решили показать соседям, что их земли и имущество охраняют не только они сами, это не помешает. Роман отказался от мысли обрядить рыжего скандом. Слишком велики для подростка трофейные панцири, будет смешно выглядеть. Не тот случай.

   В полусотне шагов от священного дерева на высокой поленнице возвышалась связанная из жердей клетка. Крепкая, сыромятных ремней вильцы не пожалели. Злую казнь уготовил Савастей главному скотокраду. Только Шишагов видел – в середину поленницы подручные жреца затолкали немало сырых гнилушек. Травы какой-то пару охапок засунули. Не простое сено. Значит, жрецу лишние мучения жертвы тоже не нужны. Ничего личного, работа такая.

   На казнь собралась изрядная толпа, на искушённый взгляд привычного ко всяким построениям, парадам и шествиям Шишагова – человек четыреста. Люди не только из здешнего рода, прибыли соплеменники из двух соседних. Приплыли на паре лодок представители живущих выше по течению Нирмуна руслян, пешим ходом добрались несколько мужчин от занирмунских езерищенцев, за ними гоняли на закатный берег лодку. Оказывается, у них Выргайла тоже угнал не одно стадо. Старейшина правобережных поморян стоит рядом с Берегуней. На его роду вильцы пару раз срывали злобу за выходки дальних родичей. Все эти новости в два языка Роману вывалили вертевшиеся среди людей Рудик и Ласка, каждый в своё ухо. Зрителей у задуманного жрецом представления хватает.

   Вот Савастей говорит со священным огнём, призывает Солнце и стихии в свидетели. Артист, конечно, но что-то может, народ притих, вслушиваясь в мелодичную речь жреца. Жаль, большая часть текста осталось для Шишагова непонятой – скудноват словарный запас, что тут поделаешь.

   А вот и Ромин выход – старшие сыновья Печкура под папиным руководством выудили из ямы виновника торжества.

   "Нда, клетку можно было делать и не такой крепкой", – подумал Роман.

   Руки осуждённого на казнь изрядно пострадали в процессе допроса, он с трудом удерживал от спадания разрезанные Шишаговым штаны. Несмотря ни на что, держался поморянин хорошо, смотрел на окружающих с вызовом, пренебрежительно сплюнув Печкуру под ноги.

  Роман взял Выргайлу за плечо и подвёл к ожидающим его подручным жреца.

  Дюжие парни подхватили того под локти и повели к месту казни. Приставили к поленнице лестницу, затолкали злодея в клетку, накрыли крышкой, завязали её всё теми же ремнями.

  "Сноровисто работают, видно, не в первый раз", – решил Шишагов.

  Смотреть на казнь не хотелось, была бы возможность – свалил бы Роман отсюда подальше. Но так уж вышло, на этом мероприятии у него одна из главных ролей.

  "Терпел и не такое", – Роман заставил себя не отводить взгляд, задавив вызываемые зрелищем эмоции.

  Савастей у дуба воздел руки к Солнцу, и его помощники поднесли факелы к дровам. Похоже, дерево чем-то облили, очень уж быстро разгорелся нижний ярус.

  Ветер в этот день был слабый, дыма практически не сносил, и повалившие из поленницы клубы сразу окутали клетку с казнимым. Выргайла быстро обмяк и сполз на пол. Затем пламя скрыло его от взглядов со стороны, но криков из огня никто не услышал.

  Зрители стояли молча. Вопреки ожиданиям Шишагова, не было ни радостных воплей, ни искажённых предвкушением ожидаемого зрелища лиц – собравшиеся не были просто зеваками, они принимали участие в ритуале. Ритуале, уничтожающем вредное явление, олицетворением которого являлся для них сгорающий в очистительном пламени преступник.

  "Вот так. А ты навыдумывал себе... Они не кровожадны, просто положено так – от веку, предками завещано".

  Горело долго, и всё это время люди стояли, молча глядя на медленно затухающий огонь, даже когда от костра осталась только груда раскалённых углей. Разлитую вокруг священного места силу, казалось, можно трогать руками. Когда языки синего пламени перестали пробиваться сквозь серые хлопья пепла, заговорил Савастей :

  – Казнь свершилась. Завтра, когда остынет пепелище, пусть придут ко мне все, имеющие отдельное стадо. Каждый возьмёт часть праха и рассыплет по своему пастбищу для отвращения напастей от пасущегося скота. Пусть хранят всех нас боги.

  ***

  Вот и нашёлся повод обновить новое большое жильё, построенное недавно на Печкуровом подворье. Вильцы празднуют, или, если точнее, отмечают начало второго полугодия – наступает зима. К этому времени во всех смыслянских племенах завершают сельскохозяйственные работы и до весны занимаются всяческим рукоделием. В день наступления зимы семьи собираются, готовят праздничное угощение и всю ночь проводят за столом, вспоминая и рассказывая интересные и поучительные истории, строят планы, умеренно потребляют лёгкие хмельные напитки и развлекаются всеми приличными добрым людям способами.

  Роман с утра отправил своих помогать Каве готовить пир, за одним исключением. Это исключение сейчас под личным его присмотром мездрило лосиную шкуру. Выбрать очередное пополнение работников (Шишагов даже в уме не называл их рабами) он поручил Прядиве и Рудику. На изумлённый вопрос тётки, не ожидавшей от хозяина такого выверта, Роман пояснил:

  – Вам с ним много вместе, больше я. Вам выбирать, с кто жить в один дом.

  Тогда детство взыграло у рыжего. Рудик считал себя полноправным воином и всячески старался соответствовать высокому званию – как сам это понимал, а тут вроде как его на одну доску с кухонной работницей поставили. Попытался возразить. Пришлось взять бойца за шкирку и показать Акчея, колющего дрова. Потом вернуть в землянку и аккуратно ткнуть носом в своё рукоделие – Шишагов шил Ласке теплые сапожки. Взрослым трофейной обуви хватает, а девочка попала к Роману босой.

  – Понял ?

  Рыжий сбледнул с лица – дошло до него, перед кем щёки надувал.

  – Понял.

  "У мальчишки серьёзная проблема. Торопится занять в мире место, которое не мог по рождению занять. Вот у него крышу и сносит – слишком легко в бойцы попал, боится, что обратно в рабы попасть ещё легче. Надо объяснить, а слов не хватает. Чёрт, когда я наконец смогу говорить нормально?!"

  Облечённые доверием товарищи сходили к яме, пообщались с полоняниками, и указали Роме свой выбор – могучего детинушку лет восемнадцати с чистыми, пудовыми кулачищами и детскими голубыми глазами.

  – Сильный и выносливый, а что головой слабоват, так ему торговых дел не вести, по хозяйству управится, – пояснила их выбор Прядива. Чем руководствовался Рудик, Роман и без пояснений знал – этот парень рыжему не конкурент. Рома выбор одобрил и к обеду передал остальных пленников Берегуне. А этот остался. Имя парня Шишагову не понравилось, он его даже запоминать не стал. Нарёк Бутюком, и приставил к Прядиве в качестве универсального привода всех хозяйственных механизмов, включая ручную мельницу.

  Шкура была доказательством очередного Роминого ляпа. На следующий день после казни, находясь в противоречивых чувствах, он взял Машку и с самого утра ушёл в лес. Без особой цели, так, побродить, привести мысли в порядок. И наткнулся на сохатого.

  Надо же было так совпасть, у лося тоже было неважное настроение, которое он попытался сорвать на Шишагове. Они слегка повздорили, но чисто по-мужски разобраться не получилось – вмешалась Машка. В результате последовавших догонялок длинноногий дебошир сложил рога прямо возле хутора, на опушке леса.

  "Ну вот, не всё же нам у хозяев в нахлебниках ходить, туша изрядная, мяса надолго хватит. Как раз я видел, они бочки мыли".

  В этот момент где-то за сараями, прощаясь с жизнью, мемекнул баран. Оказалось, в этот день вильцы начинают забой скота, оставляя на зиму только молочных коров и маточное поголовье. Ну и папочное, конечно, тоже. Ещё несколько дней все домочадцы Печкура и прочие обитатели хутора резали скот, снимали шкуры, складывали мясо в бочки и заливали рассолом. А также возились с ливером и делали колбасы, что в условиях отсутствия мясорубок было нелёгким и небыстрым занятием. Очень пригодились предоставленные Романом стальные ножи. Не принимал участия в аврале только Савастей – старательно общался с богами.

  Сам Шишагов занялся обдиранием туш – опыта в этом деле у него было много, никто из местных так быстро и качественно снимать шкуры не умел. Лосятина большей частью пошла на колбасу, но вырезку и окорока Роман подсолил, обработал чесночком и повесил коптиться. Прямо в жилье, под крышей.

  Теперь Роман наблюдал, как под напором могучих мышц Бутюка отлетает со шкуры засохшая паста, и подсказывал, как удобнее и быстрее работать. Эта кожа пойдёт в том числе и на подшивку новых штанов для верховой езды.

  "Нужно мялку делать, не жевать же кожу, в самом деле".

  ***

  Ножки длинного широкого стола гнулись под тяжестью заполнивших его блюд. В кажущемся беспорядке теснились кушанья из мяса жареного, вареного и печёного, колбасы простые и кровяные, гусятина и курятина, куропатки и рябчики. Уха и запеченная в сметане рыба, отварная осетрина и малосольная сёмга, икра чёрная и красная, свежайшие лепёшки, мёд, ягодные пироги – вильцы покушать любят и умеют. Под руководством Шишагова Прядива с Лаской налепили пельменей. Вместо фарша пришлось пустить в начинку смесь мелко нарезанной лосятины и куриной грудки, добавив для сочности немного свиного сала. Емкости с пивом и хмельным медовым напитком на столе не поместились – ждали своего часа отдельно.

   Вечерком, когда на небо высыпали первые звёзды, жители хутора принялись рассаживаться. Хозяйка и её помощницы, быстренько метнув на стол горячие блюда, тоже заняли свои места – в эту ночь каждый обслуживает себя сам, стараясь не забывать о соседях.

   После того, как жрец провёл ритуал приглашения богов, приступили к еде. Между прочим, с пищей тоже все оказалось не так-то просто, до утра нужно было обязательно отведать каждое имевшееся на столе блюдо, задачка не для слабаков.

  Утолив первый голод, по очереди стали перебирать присутствующих и дружно перемывать им кости. Досталось всем. Начали с Савастея. Жреца упрекнули в том, что слишком много жрёт:

  – Погляди на себя и на подручников своих! Троих можно твоим поясом обвести! Не кормишь их, видно, весь прокорм в своё пузо затолкал! На подножном корму юноши выживают, ветром колеблемы!

  Высокий, костлявый Савастей, в притворном ужасе прикрывшись ладонями, каялся и обещал больше такого не делать, его мордастые помогатели изо всех сил втягивали щёки, пытаясь придать себе вид немощный и измождённый.

  По очереди выкрикивали собравшиеся обвинения каждому из сидящих за столом, и не все они были высосаны из пальца. Пастуху Ходиму бабы и девки попеняли за грубость и невежливое обращение. Печкуру досталось за то, что на рыбалке больше времени проводит, чем хозяйством занимается, всю работу на жену и детей свалил. Третьему Печкуровичу бабы вменили в вину подсматривание за купальщицами, и пообещали, если не исправится, принять меры по снижению интереса. Роман ждал своей очереди, но его пока обходили. Уже и Рудика высмеяли за излишек воинского гонору:

  – Тебе, паренёк, гонор, как шлем, из добычи достался. И тоже на вырост. Так же сползает на нос, глаза застит. Остерегись, береги боги, оступишься и лоб себе расшибешь!

  Рыжий от стыда покраснел, хоть прикуривай, но старался смеяться. Будет из него толк.

   Уже и Прядиву помянули, и Ласке попеняли, что слишком быстро вышивает – все крашеные нитки тратит, остальным не остаётся. Всех перебрали, остался один чужеземец. Над столом на какой-то миг повисла тишина, и тут мальчишечий голос с обидой выпалил:

  – А гость заморский ленивый нам попался! Двоих только учит, а больше никого не берёт!

  Роман улыбнулся, привстал:

  – Покажись, воин, посмотреть на твоя хочу.

  – Вот он я, – забрался на лавку вихрастый мальчишка лет десяти от роду.

  – Ты очень большой для моя учёба, парень. Не догнать твоя мои ученик. Но если хотеть, и родители разрешать, я мочь дать тебе урок, ты выполнять, мне показывать – я дать новый. Так мой парни тебе догнать, потом можно вместе учить. Понятно?

  Малец кивнул так, что чуть с лавки не слетел. Роман оглядел присутствующих, и добавил:

  – Все, кто хотеть, так может.

  Сыновья Печкура радостно переглянулись -получилась, как задумали.

  "Ну-ну, порадуйтесь, соколики, я вам без слов объясню, что лучше дома сидеть, чем с копьём по чужим краям шастать"!

  В печке потрескивают дрова, горят лучины в светцах. Плавно льётся речь тётушки Кавы. Жена Печкура – замечательная рассказчица. Голос у неё богатый, грудной, истории страшные, но со счастливым концом. В самых ужасных местах Кава переходит на громкий шёпот, и молодёжь, особенно девичья часть, замирает, стараясь дышать через раз, чтобы не упустить ни слова. А Роман, хоть и понимает в лучшем случае половину, удивляется похожести её историй на сказки, которые им в детстве читала воспитательница. Только тётушкины рассказы больше напоминают страшилки, которые дети любили рассказывать по ночам – сюжет вроде сказочный, но Кава повествует о том, что вот только вчера произошло, рядом, просто рукой подать. Горят у молодёжи глазёнки от страха и восхищения – не избалованная аудитория, доверчивая.