Текст книги "Орфей"

Автор книги: Николай Полунин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 25 страниц)

– Мы уже договорились? – только и нашелся я.

Ежка держалась за мою руку, я взглянул на нее с тревогой.

– Но все, я думаю, пройдет хорошо. Все, ребята! Вперед! Позже договорим.

Здесь к воде – я не заметил сразу – сбегали лестницы. Гордеев подтолкнул нас к одной из них. На реке вспыхнули три огня – треугольником, белый выше, красный и зеленый ниже, справа и слева. Длинный катер, сверкая мигалкой, включившейся вместе с топовым и бортовыми, сперва прошел в нескольких метрах, а потом отчего-то кормой попятился к нам. С него махали рукой. Я прыгнул и обернулся, протягивая Ежке обе руки. По инерции катер стукнулся плоской кормой в камень. Нас шатнуло, Ежка вцепилась в меня. Под днищем раздался скрежет.

– Сюда! В кокпит прыгай, твою...

Мы очнулись на решетчатом полике между кресел с железными дугами на спинках. Катер взревел и сиганул вперед, Ежа упала на сиденье, а я, не успевший ухватиться, – на пол между.

Из этой очень неудобной позы я увидел, как над стремительно удаляющимся парапетом набережной вдруг появилось множество голов. Уже нельзя было понять, который там Гордеев. По реке зашарили мощные прожектора, катера, что стояли у противоположной стенки, включив собственные мигалки, отвалили и явно собрались за нами.

– Пригнись, пригнись! – заорали над самым ухом, и я узнал перекошенную рожу Хватова. Он сидел низко, стаскивал на пол с сиденья Женю.

– Ежа!

Катер ревел, не поверить было, что он способен издавать то тихое мурлыканье, с которым подкрался взять нас. Мы уходили вверх по течению, выпуклый берег Лужнецкой набережной летел справа. Я никогда не видел берега Москвы-реки от поверхности воды. Они казались очень высокими, их гранитная облицовка.

– Хер догонят! – Мишка Хватов ткнул назад, где сверкали две яркие звезды. Катерные поисковые фары. Они беспорядочно метались.

– Ежа, ты?..

– Нормально. Ты прости, что я тебе...

– Тоже нормально.

Это она про то, как ухватилась за меня. Сам виноват, нечего было сломанную граблю совать. Я зажимал кисть между колен.

– До Балтики идем?

– Не высовывайся знай... сатирик. Вихрь трепал волосы.

Это был катер на подводных крыльях, и понятно, почему они подходили кормой – мелко, не поломать. Но и у тех, кто за нами гнался, были катера на подводных крыльях. Такие же катера водной милиции. Только настоящей.

Я посмотрел на того, кто за рулем. Мне была видна одна спина. И между прочим – в форме. Сейчас мы выйдем из-за поворота, по берегам пойдут застройки, а там – Киевский, Красная Пресня и вообще центр Москвы, па что тут рассчитывать? Пока мы вши не больше минуты. Я вдруг увидел, что в двигательной решетке застрял и бьется один пиончик. Маленький совсем. По левой стороне прыгали лучи настигающих катеров.

– Они догонят!

– Не успеют! – крикнул мне Мишка, и перед самым железнодорожным мостом катер клюнул носом, упав с крыльев на днище. – Только шевелитесь живей!

Со стенки свешивались два трапа. На подходе катер сильно тряхнуло, ударило подо дном, и я понял, что тут мелко даже для подводных крыльев.

– Хер с ним, ему недалеко!

Я подсаживал Ежку и был спиной к катеру. За ней кое-как выбрался сам. Мы вылезли сразу за мостом, к Новодевичьему. Кажется, там за деревьями пруды. Нас ждала машина. Припаркованных здесь было мало. Метрах в ста под фонарями кто-то остановился, наверное, с изумлением наблюдая, как мы появились. Хватов скинул трапы в воду.

– Глянь! – Мишка показывал вверх.

В небе, далеко позади, в тучи бил столб белого призрачного света. Тучи как будто кипели в нем, прямом и неподвижном, заворачиваясь внутрь. Из-за насыпи с железной дорогой было плохо видно, но источник находился примерно там, где мы разговаривали е Гордеевым.

– Шефа хотели взять. Садись, живо. Контора, тоже мне.

– Я уж парашютистов ждал.

– Лезь, не жди! Геник, давай!

Но я все же успел обернуться, прежде чем последовать за Ежкой на заднее сиденье. Я увидел кое-что похлеще парашютистов и неведомого призрачного света, природа которого была мне тогда непонятна.

Вновь помчавшийся катер попал в луч нагнавших-таки милицейских катеров. Кто уж там нас захватывал. Зато тех, кто был в покинутом нами, я разглядел отчетливо. Я не оговорился, именно тех, нескольких, хотя только что там оставался один водитель, который, кстати, так ни разу и не повернул головы. Вел вперед, и все.

Там снова было трое пассажиров. Лиц на расстоянии и за считанные секунды, конечно, не разглядеть. Белые пятна. Двое мужчин и одна женщина. Один из мужчин в легкой летней кепке, голова второго непокрыта. На женщине яркая кофточка. Приметное пятно. Сидели открыто, не прячась.

А уже из машины, когда заворачивали вверх по проезду, увидел, как на реке вспух оранжевый клубок огня. И донесся взрыв.

– Во мы их! – Хватов обернулся с переднего сиденья, резко дернул вниз обеими сжатыми в кулаки руками – Геник, пошел, пошел! Не дай Бог тебе красный свет проехать.

– Понятно, шеф.

– Шефов развелось, – буркнул я.

– Не говори, сатирик. Сам о том часто думаю.

– Дальше что? Захотят – город перекроют.

– Это из-за вас-то? Куришь?

– Не буду. Я спросил, дальше что делаем, Мишка? Пока все красиво, как в кино.

– Все красиво и будет. Что вы все привязались – как в кино, как в кино! Геник, где?

– Вот тут.

– Жми дальше, сам знаешь, куда.

Мы вышли, не проехав и половины Пироговки. Прошли дворами, и на следующей то ли улице, то ли в переулке нас ждала еще одна машина. Большая, шикарная. Мне показалось, что за рулем брат-близнец первого водителя. Э, да я ведь их помню. Молодцы.

– Теперь уж мы сами, сатирик, должны. Без привидений и прочей мутаты. Видал в катере? То-то.

Мы забирали по городу на северо-запад. Почти сразу ушли с Садового, на Хорошевке проехали под мостом Окружной железной дороги, свернули направо. Водитель вел очень аккуратно. Я нагнулся к Жене.

– Не трусишь?

– Мы куда, Гарь?

– Не знаю, но, по-моему, туда, куда нужно.

– Гарь...

– Что, Ежик?

– Смотри.

Она разжала ладошку. Помятый и изломанный, в ней лежал маленький пион. Почти все лепестки оторвались.

– Я подобрала с катера. Я суеверная.

– Молодец, – шепнул я и поцеловал. – Я тоже. Очень – Я имел в виду вовсе не суеверия, и она поняла.

– Время, Лелик? – сказал, обращаясь к водителю, Хватов.

– Поспеваем за три минуты до отхода, шеф. До отправления то есть.

– Вот так вот. А то – "отхода". Отходят знаешь куда?

– Эй, Мишка, ты куда нас все-таки везешь?

"Понтиак", показалось, еле втиснулся в узкий низкий тоннель под Водоканалом. Я подумал о том же, о чем думал всегда, когда прежде доводилось проезжать этот короткий, быстро ныряющий и быстро выныривающий, залитый желтым светом отрезок, находящийся и под землей, и под водой одновременно. Мне представился белый пароход, самоходная баржа "река море", еще какой-нибудь многометровый многотонный шкаф, величаво проплывающий, как в огромной ванне, у нас над головами.

На узком участке дороги вдоль Ходынки, Тушинского поля всегда было много машин.

– Одевайтесь живей. – Хватов кинул нам пакеты В них были неновые походные куртки-энцефалитки на "молниях", резиновые сапоги. Обувь пришлась впору. Хватов надел такую же. Мы свернули к Тушинскому автовокзалу. Даже не автовокзал это, просто станция пригородных автобусов. Общую идею я теперь понял. Но вот смысл?

– Ну а смысл, Миша? Ну, доедем мы в область, до самого места даже доедем, там-то все равно кто-то есть? Прямо в руки прибудем.

– Меня, сатирик, Мишей только бабы зовут. А Мишкой – только шеф. Михаил Иванович меня устроит. Как в русских народных сказках.

– Как всесоюзный староста Калинин.

– Тебе шеф что про не те, какие надо, руки говорил? – проигнорировав мое замечание, сказал Хватов. Он застегивал "молнию". – Ты так из города вырваться хотел. Вон, опасаешься, что за-ради тебя входы-выходы позапирают.

– У тебя с шефом некробиотическая телепативная связь? Вы незримо присутствуете друг подле друга?

– Иди-ка ты, сатирик... Ты просил, чтобы как в кино, вот я тебя как в кино и вывожу. Самым незаметным способом. Демократически, на автобусе. В гуще народных масс.

"Понтиак" стоял укромно, и если кто и обратил внимание па вылезших из богатой машины трех скромных туристов, то таких было не слишком много. Я не мог не отметить со всем уважением постановку дела: здесь нас тоже встречали. Хватову были переданы билетики – три белых квадрата, он подхватил рюкзак и указал мне на другой. Их сторожил тот же парень, что передал билеты. На долю Жени пришлась наша сумка. Парень буркнул:

– Автобус – вон тот. – И добавил что-то. И пропал в толпе.

– Что-что? – спросил я.

– Это конечный пункт наш так называется – Черная Грязь. А ты думал?

– Я думал, вы под занавес паролем обменялись.

– Садимся, отправление через минуту.

Мы были совершенно неотличимы от других пассажиров. Мы затерялись в сумках и рюкзаках. Никому до нас не было дела, когда мы с извинениями пробирались в хвост автобуса, перешагивая мешки и коробки.

Автобус просто закрыл двери и просто поехал. По известному своему маршруту. Я вспомнил многочисленные сцены погонь, которые описывал когда-то.

Мишка Хватов сидел позади нас. Место рядом с ним было свободно.

– Эй, сатирик, – позвал, – ты, похоже, не ошибся почти. Неплохо бы мы на тачке ехали.

Возле поста выстроилась длинная вереница машин. По-моему, там тормозили через одну. За окном пошли мелькать деревни, темные поля.

– Катастрофа, но еще не беда, – прокомментировал Хватов. – Быстрота и точный расчет. Пятьдесят восемь минут, между прочим, за все про все. Как подруга?

– Я в порядке, Михаил Иванович. – Женя говорила вполоборота, на Хватова не глядя. – Вы не могли бы в качестве ответной любезности прекратить обращаться к Игорю "сатирик"? Вы нас очень обяжете, Миша.

Мне стоило большого труда не хмыкнуть. Я спросил:

– Что значит Черная Грязь – конечный пункт? Что это такое? Где?

– Промежуточный, – ответил Хватов. Посопел. – Не боись, куда надо доедем. Куда ты так хотел.

– По-твоему, я так хотел?

Хватов копался у себя в рюкзаке. Между спинок к нам протянулась фляга. Металлическая, тонкая. Я помотал головой. Женя отпила несколько глотков.

– Ого. Пахнет розами. Что это? На лепестках?

– Коньячок из Туркмении, чтоб вы знали.

В автобусе было полутемно. От дальнего света встречных по потолку бежали без конца темно-светлые полосы. Мотор гудел. Кажется, почти все спали. После всего, что было, картина казалась нереальной.

– У тебя тоже так? – шепнула Ежик. – Как будто не с нами? Рука болит?

– Ничего у меня не болит.

– Бедненький, как же ты работать будешь?

– Ты думаешь, я буду?

– Конечно. А что же ты еще будешь? Как же иначе?

Меня вдруг охватил неподдельный ужас от того, сколько мне еще им всем и ей предстоит сказать. И сколько не сказать Мне пришла та же мысль, что уже бывала неоднократно.

– Ежа, а ты... ничего, что мы – в автобусе? Тебе не...

– Не волнуйся Ты видишь, я спокойна. Я правда спокойна, Гарь Там что-то не срабатывает словно.

Мне показалось, что она не совсем искренна Но что я мог поделать? Ничего

– Не хочу об этом. Гарька, помнишь нашу песню? Ну, Пугачевой? Со старого диска? "Деревеньки, купола... И метель белым-бела..." Что-то там "закружила, чтобы снова я решила все вернуть". Мы вернули?

– Нам.

– Ну, нам. Все равно наше.

– Не совсем еще. Вот приедем, я тебе дам почитать одну смешную цитату. И потом, сейчас лето.

Женя отодвинулась, якобы пристально всматриваясь в меня. Я понял, что она выпила хорошенько. Язык у меня не повернулся что-нибудь сказать.

– Точно, Гарька. Ты стал нудным. Старость подкрадывается. Эй, как вас, Михаил Иванович Топтыгин. У вас там осталось? За счастливое избавление?

Вместе с флягой просунулся вихор. Во фляге звенело на донце.

– Слушай, Михаил Иванович, где шапочка твоя? Такая у тебя была лихая?

– Подарил. Лелика с Геником жалко, – сказал Хватов. – А еще жальче тачку. "Понтиак", видел, да?

– Да с ними-то что будет?

– Хотя тоже верно, может, вывернутся. – Хватов принял фляжку, опрокинул остатки. – А вообще, ни хрена ты, блин, не понимаешь, сатирик.

***

Эта группа с самого начала повела себя нестандартно. Во-первых, они разделились. Часть – примерно половина, – насмотревшись за три дня на Третьяковку, Кремль, панораму с Останкинской телебашни, довоенные станции метро с их позолотой, витражами и мозаикой, отужинав последний раз в "Савое", где были размещены, укатила на неделю по Золотому Кольцу. Оставшиеся выразили желание ознакомиться прежде с Санкт-Петербургом, а также Тверью и озерами Тверской области "Я из Мичигана, – настойчиво твердил один (он крикнул про времена в России в аэропорту), – у нас тоже озера. Огромные озера! Настоящие пресные моря! Мичиган. Верхнее, Гурон, Эри. "Край водных просторов" – так написано даже на номерных знаках автомобилей у нас в штате. Я уже был на озере Виктория в Африке и на вашем Байкале. Это грандиозно! Но наши озера все-таки больше". Вежливо улыбаясь, гид согласился, напомнив, однако, что Каспийское море тоже можно считать озером. "Нет! Не говорите мне! Море – это море. В нем соленая вода?.. Вот видите, соленая. Значит, море. Мы признаем только пресноводную рыбалку!" С нарастающим удивлением среди заядлых рыболовов гид отметил и глухонемого старика индейца с двумя его гороподобными сыновьями. В группе по Москве они ходили со всеми, держась тихо и незаметно, насколько это им позволяли их габариты.

Для поездки в Тверь к ним присоединилось еще несколько сопровождающих. Гиду это не было в диковинку. К группе, выражавшей желание изменить первоначально намеченный маршрут, всегда присоединялись дополнительные сопровождающие. Гид еще помнил времена, когда маршруты загрантуристов вообще были подобны рельсовому пути – только так и никак иначе. Теперь, конечно, не то. Мы туризм развиваем. Только если надо, то с группой поедут еще два-три человека. Гостиницы в провинции, российские дороги... И мало ли чего. Обыкновенно гид таких новых сопровождающих знал, но в этот раз обменявшиеся с ним рукопожатиями все были неизвестны. Но никаких сомнений относительно их у гида не возникло. Ему на всякий случай показали документы.

Американские рыболовы пришли в восторг от Селигера, от озера Сиг, от Вселуга, Волго, озер Большое Пено и Малое Пено. В Осташкове жили пять дней, выезжая на рыбалки, один раз с ночевкой. Восхищались природой и красотой русской земли. Тот же неугомонный мичиганец заразил всех рассказами о том, как неделю путешествовал на вертолете по окрестностям Большого Невольничьего озера в Канаде, и к гиду обратились с просьбой о воздушных экскурсиях. Зная, что в округе находится несколько крупных военных частей и что вряд ли военным понравится, чтобы поблизости болтался вертолет с туристами, гид выразил сомнение. Кроме того, он вообще не представлял себе, как это можно устроить без предварительных договоренностей. Это же все-таки не Америка, где заказать воздушное такси можно по телефону. Откуда он им вертолет возьмет? "Это поправимо", – сказал один из сопровождавших, извинившись, покинул обед, на котором подавалась рыболовная добыча минувшей ночи, и, к удивлению гида, перешедшему все явные пределы, назавтра вертолет-такси появился. "Из Ржева перегнали, – пояснил сопровождающий гиду. – Будем гостеприимны, тем более что вопрос с оплатой решен. Мы туризм развиваем", – напомнил он.

Внизу разлеглись темные одеяла лесов и светло-зеленые плеши квадратных полей, по которым тянулись нитки дорог с редкими россыпями деревенек. Вид изогнутых саблями малых речек и многочисленных, как слезы, лесных озер, нестерпимо блестевших в косом закатном солнце, был великолепен.

Старик индеец все более занимал гида. Его поведение было абсолютно непонятным. Если в Москве он еще что-то смотрел, то, очутившись в этой фишин-джоней, к главной цели, собственно "фишин", никакого интереса не проявлял. Как и его сыновья, между прочим. Пока другие рыбачили, они торчали в номере. Неизвестно, что они там делали. Может быть, смотрели новости Тверского телевидения.

Старик безучастно уставился в иллюминатор. Выражение его сухого коричневого лица не изменилось и когда очень громкий, несмотря на звукоизоляцию, рев и грохот мотора прервался раз, другой и вдруг пропал совсем. "Ну да, глухонемой", – вспомнил гид, ощущая, как пол проваливается под сиденьем. Остался только свист винта в воздухе где-то над головами. Туристы то ли не поняли, то ли были в шоке от испуга. Никто не закричал, не вскочил с мест. Под падающим вертолетом была сплошная стена леса. Они довольно уклонились к западу, тут уже не было озер.

"Спокойно, – на плечо гида легла рука сопровождающего, что добыл вертолет. – Не может быть, чтобы..." Гул двигателя восстановился. Теперь в нем слышались отчетливые перебои. "Что-то случилось. Будем искать площадку, пристегните ремень". Гид машинально пристегнулся, но, вспомнив о людях, что были вверены его попечению, посмотрел назад. Все оказались уже пристегнуты. Сосредоточенные, совсем непохожие на беспечных туристов. Гид почувствовал себя лишним. Ему показалось, что в окошке мелькнула внизу вырубка с несколькими домами, похожая на маленький дачный поселок посреди бескрайнего леса.

Аварийная посадка прошла удачно, по пилот заявил, что из-за серьезной поломки топливопровода придется ждать другую машину, а она сможет прибыть лишь наутро. Вокруг возвышались огромные ели, полянка, подвернувшаяся чудом, была совсем небольшой. На замечание гида, что недалеко должны быть дома и, следовательно, люди, сопровождающий сказал, что, наверное, не стоит беспокоиться. "Ведь с собой есть все, что необходимо. Палатки уже ставят". Действительно, рыболовы оказались очень практичными людьми. Лагерь разбивался с точностью и быстротой почти военной. Содержимое нескольких объемистых тюков так и осталось для гида тайной. Ощущение собственной посторонности усиливалось. Костров не разводили, не слышно было громких голосов, шуток, замечаний по поводу неожиданного приключения в глухих дебрях России. Мичиганец, с которого слетела вся его развязность, отдавал короткие точные распоряжения вполголоса. И что самое непонятное, все трое сопровождающих подчинялись ему, хотя по-английски хорошо понимал только один и он переводил двум другим. Старика индейца нигде не было, но наконец гид увидел его, по-прежнему в окружении сыновей, появившегося из самой большой палатки.

Выглядели они поразительно. Европейская одежда заменена одеяниями, названия которым не подберешь, а описать невозможно. Они сверкали и переливались, они мерцали и звенели. Они были, и их как будто бы не было. То есть появившиеся были голые? Нет, не так. В руках держали... предметы? Вещи? Конструкции? Одно, несколько? Все, включая сопровождающих и обоих пилотов с бортмехаником, замерли, образовав две шеренги, как бы двойной строй почетного караула. И когда из палатки следом за стариком в чудной одежде вышел еще один, незнакомый, огромный, чернокожий, которого здесь не было и быть не могло, "глухонемой" старик запел. Пять повторяющихся чистых протяжных нот, не содержащая слов мелодия.

Это было последнее, что слышал гид.

***

Костер догорал, темнота размыла контуры предметов, придвинулась к нашим спинам. На фоне чуть более светлого белесого тумана Дом плыл одним огромным неясным пятном. Я надеялся, что Ежке там покойно и она наконец уснула. Свет во всех пяти окнах Дома погас каких-то полчаса – минут сорок назад. Спрашивая, отвечая и слушая, я нет-нет да поглядывал в ту сторону.

Мы с Перевозчиком развели свой костер чуть поодаль от Дома и шести новоотстроенных коттеджей, меж которых валялись еще груды строительного мусора, земля была располосована колеями и изрыта. Желтые, свежие столбы линии электропередачи выделялись своим упорядоченным строем, светлыми штрихами в темноте. Во всем остальном лес остался таким же, каким был.

Новая линия и наезженные колеи– вот что я отметил сразу, лишь мы свернули от той деревни (девять километров до Дома, магазин, аисты на водонапорной башне), где с большака отходила моя непроездная грунтовка. Джип Хватов вел сам. Мы пересели с автобуса возле населенного пункта, который в самом деле имел название Черная Грязь. Машина ждала и тут. "Штирлиц, – сказал я на Хватова. – Куда уж тебе за руль, меня, что ли, пусти!" – "Блин! Уймись, сатирик". Он не дождался моего изумления при виде новых домов, его это откровенно раздосадовало. "Стройподряд-Экстус" – не хвост собачий, – сообщил Хватов. – Ты за месяц построй, уложись. Электричество, подстанцию поставь, инвентарь завези, телефон протяни. Со всеми договорись, всюду заплати, всюду сунь сверху. Шеф сказал – тезка Мишка сделал. Западный уровень, сдача под ключ. Девиз "Экстус-строя": клиент должен быть в экстазе!" – "Ну, ты на все руки мастер", – сказал я. Но таким образом мне стало ясно, когда Перевозчик уже знал то, к чему я пришел лишь сутки назад. Знал и делал.

Дом они не тронули, Дом ждал меня Рядом желтел столб с болтающимся проводом. Прежде чем засунуть руку под крыльцо, на сухое место за ключами, я украдкой погладил щелястое могучее бревно. "Ты жил здесь эти годы?" спросила Ежка, войдя. Паутина, мутные стекла, копоть на потолке, пыль, мусор. Я почувствовал, как краснею. "Ничего, я тут теперь живо все в порядок приведу", – сказал я.

Наибольшим потрясением, конечно, было то, что все они, вся уцелевшая компания Крольчатника, уже пребывали здесь. Это выяснилось через полчаса. Известие принес тот же Хватов, заявившийся с парой работяг подключать к Дому электричество и делать внутреннюю проводку. "Без хозяев не положено", – съерничал он. По-моему, он все время понемножку добирал. В подслеповатое оконце Дома я увидел прогуливающегося с независимым видом Сему. "Конечно, все, – подтвердил Хватов, наконец-то с удовольствием наблюдая за мной. Третьего дня и привезли. Понимать надо, сати... Игорь. Это же ше-еф!" "Ладно, – сказал я, – ладно".

Я повидался с Семой, с Юношей Володей, у которого на переносице отчетливо выделялось припухшее красное пятно, с Наташей Нашей. Ларис Иванна по понятной причине не выходила, а Ксюха пребывала в лесу, куда ушла ни свет ни заря. "Она и вчера сразу – шмыг! Только огляделись, – наябедничал Сема, которому явно от Хватова перепало, – увидела – п-периметра н-нет.. А вообще мне на этом н-новом месте даже б-болъше правится. Со снабжением, п-правда, ожидаются с-сложности, но господин Х-хватов вполне обнадежил. Ты, ст-тари-чок, Барабанова навести. Приболел маэстро от всех волнений. П-погоди, расскажем, как нас из К-крольчатника увозили, да что потом было..."

Кузьмич не показался мне так уж плох. Я немного поговорил с ним. Я настолько готов был к продолжению чудес, что отсутствие Кузьмичевой обстановки меня озадачило больше, чем окажись его книга, картины, амулеты, безделушки и засушенная игуана вместе с ним тут. "Время собирать и время разбрасывать", – сказал он в ответ на мое сочувствие. Он не выглядел огорченным, а хвори, настоящие или выдуманные, то обычная его желчь. Выходя от Кузьмича, я вдруг почувствовал, что несмотря ни на что мне делается лучше и спокойнее.

Я обошел все коттеджи, занявшие поляну, что меж Домом и краем березового леса. Не подходил только к самому дальнему, незаселенному, седьмому. Кажется, в условной нумерации на "Объекте-36" у Правдивого тоже был седьмой номер.

Я успокаивался, Дом уже оказал свое благотворное воздействие на меня. А все же вопросы оставались. Я шагал и думал, что девяносто из ста нормальных людей, даже будучи посвящены во все мои обстоятельства до тонкости, все равно сказали бы, какого дурака я свалял. Что на что променял, да скольких за собой притащил. И что нечего кивать на мистику и роковые тайны, которых вовсе даже, может бьггь, и нет. И кем я вижу себя здесь? Владетелем-феодалом? Главой общины? Верховным жрецом? Ссыльнопоселенным? А что должна делать жена ссыльнопоселенного? Влачить долю и горевать о покинутом столичном быте? А товарищи твои ссыльно-каторжные, между прочим, вовсю привыкли на готовом жить. Почки-соте ты им обеспечишь? И это при условии, что вас здесь оставят. Ведь расклад сил, как ты понимаешь, не изменился ничуть. Если только в сторону худшего. Веник вот зол... Будешь злым, к человеку со всей душой, а он тебя железкой по черепу. Но ведь с душою-то не со всей...

Возле Дома Ежик не горевала, она выбивала единственную мою лысую и в двух местах протоптанную дорожку. И чихала от пыли. И отдавала распоряжения работягам внутрь Дома. И что-то выясняла с Хватовым. И спросила меня, где тут колодец, и сразу погнала к роднику одного из работяг. Хватов, чья рыжая физиономия возле Ежки мне особенно не понравилась, сказал: "Нормально, будете жить в ногу с эпохой. По России вынужденных переселенцев-то... Насчет документиков не извольте беспокоиться – уже переданы супруге. Тебе в руки хотел, да ты удрал куда-то. Это – ше-еф!" – наставительно повторил он. Ежка торжествующе на меня посмотрела.

Перевозчик появился под вечер. Работяги уехали в хватовском джипе. Продуктов на первое время было завезено достаточно во все дома, это я проверил. В коттеджах героическая фирма "Экстус" установила шведские печи и оборудовала кухни электроплитами. Мой огород можно разработать еще вширь, а на березовой опушке достаточно осталось места для поля под картошку на гектар. В березках можно и заняться заготовкой дров, только чуть глубже, чтобы не портить вид. Семе здесь будет раздолье, недаром он уже разнюхивал запасы сахара и мыл большой молочный бидон, а Юноша своей дряни вряд ли найдет. Пусть уж лучше с Семой бражку цедят. Кому отписаны здешние земли? Я никак не мог вспомнить. Надо лезть в купчую на Дом...

Ежка включила электросамовар. Он нестерпимо и непривычно блестел на столе под яркой лампой, на которую Ежка уже приладила на скорую руку абажур, Знал ли Дом раньше электричество? Никаких следов, по которым можно было бы сделать вывод, мне не попадалось. Я послушал трубку еще не подключенного телефонного аппарата. И газет с журналами надо будет выписать. По-моему, рядом с тем магазином под аистами есть и почта. А еще надо...

Я чувствовал, что меня захлестывает нестерпимый вал хозяйственных проблем. Заниматься – если придется – по всему видать, только мне. Чтобы не слышать отчетливого скрипа собственных мозгов, я подхватил ведра. "Воды принесу". На обратном пути, завернув за угол, увидел на крыльце сидящего мужчину. Это было настолько похоже на день, с которого все началось, что я поискал глазами красно-черную сумку. Но разумеется, не нашел.

В руке у Перевозчика был прутик, и он постукивал им себя по колену.

***

Из последнего разговора с Перевозчиком:

– Ну вот, я тебе все сказал. За вашу безопасность не беспокойся, вас не тронут. Ни те, ни эти. На первых порах поможет Хватов, а там уж сами. Ты получил все, что хотел, Игорь, согласись.

– Да. Все, что хотел.

– У скольких в твоем Мире несопоставимо меньше.

– Конечно. Я... мы благодарны.

– Правильно, что мы с тобой не стали звать остальных. Они еще не оправились от встрясок и переживаний.

– Вы не хотите с ними проститься?

– Кое-кто из них меня вообще не знает. Вряд ли для них это так важно. Для тебя, думаю, тоже не самое важное – прощаться с каким-то там Перевозчиком.

– Это не так.

– Что ж, возможно.

– Михаил...

– Его уже нет. Он вычеркнут из Мира, так как свое дело сделал.

– Я хотел только спросить, что будет с вами дальше? Вам – туда, во Второй Зал, в кресла Магистров, к их столу?

– Нет. Все девять кресел я уже прошел. В некоторых задерживаясь, некоторые пропуская. Перевозчику не обязательно задерживаться на каждой ступени. Что будет дальше... Если и ничего, что с того? Я уже столько раз умирал, что мне даже не будет досадно. Но любопытства я не утратил. Я болтаю слишком много.

– Но если Перевозчик принят, это должно что-то означать?

Рубиново светящиеся угли подернулись сизым пеплом. Точками в небе их повторяли звезды. С тропки на родник, возле которой был костер, мы отошли на взгорок, под которым начинался малинник.

– Малина в этом году у вас будет, – сказал Перевозчик. – Женя наварит варенья по рецепту мамы, нет?

– Да... может быть. Погодите, Перевозчик, вы не сказали главного. Ну ладно, мы тут как-нибудь устроимся. Не будут трогать... хорошо. Но как быть с нашими феноменами? Они сохраняются? А у кого их нет, то есть внешне никак не проявляют? Это остается? И как мне удержать их здесь, и стоит ли вообще это делать, если от предопределенного не уйти? К чему тогда весь смысл того, что я знаю... о каждом из них, ei о срок? И... – запнулся, – н я? Со мной – ничто не изменилось? Вы понимаете, о чем я говорю. Я... могу работать? И что будет тогда?

– Ты забыл, Игорь. Будущее Перевозчику недоступно, – мягко сказал он. – Если только совсем чуть-чуть. В гораздо меньшей степени, чем Певцу, который иногда это будущее создает сам. И не одному себе... Взгляни!

В темноте я скорее угадал, чем увидел, что Перевозчик поднятой рукой указывает на едва теплящийся рассветом горизонт. Впрочем, стоп, какой рассвет, малинник тянется с севера на юг, и зари над дальним его концом никакой быть не может.

– А там!

Над противоположным лесом, за Домом и остальными, занималась точно тикая же узкая светлая полоска. Она едва светилась, но отчетливо, видимо простым глазом расширялась в обе стороны по горизонту и нарастала вверх

– У живущих в твоем Мире, Игорь, есть неплохое поверье: для каждого человека имеется место, которое этому человеку неизвестно, но его можно увидеть во сне. Если человек тем или иным путем все-таки разыщет его и поселится, он будет счастлив до конца своих дней.

– Это был не сон. Где я увидел про Дом, про то, что...

– Значит, считай, что было наяву.

– Почему такая странная заря?

– Не заря.

Полосы охватывали теперь почти всю видимую окружность, а где горизонт заслонялся стеной леса, причудливо изламывались по контуру верхушек и шли будто прямо от них. В ракурс попала верхушка близкого столба, и огненная черта пробежалась по ней, обрисовав перекладиной, но так и не прервавшись. Ее свет был ровным и холодным. Так могли бы светиться гнилушки. Так же, но с зеленоватым оттенком, светится набравший за день энергию фосфор на стрелках часов.

И было тихо. Неправдоподобно тихо даже для обычной безветренной ночи. Всегда что-нибудь шелестит, скребется, хрустнет веткой. А тут в уши будто вставили пробки. Но голос Перевозчика рядом я слышал отчетливо, без искажений.

– Меня торопят, Игорь. Меня снова торопят... Вот теперь пришла мелодия. В ней было что-то от китайской. В ней было что-то от индийской. От татарской и от шотландской. В ней чередовались ноты без интервалов. И я бы не смог сказать определенно, где находился ее источник. Кроме меня самого, он, казалось, был всюду. Она не имела ритма. От завораживающих звуков ноги делались ватными. Перевозчик сказал еще что-то