Текст книги "Исследование по истории феодального государства в Германии (IX – первая половина XII века)"

Автор книги: Николай Колесницкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 17 страниц)

Вотчинная концепция феодального государства

Вотчинная натурально-хозяйственная концепция феодального государства является безусловно наиболее научно-прогрессивным направлением в немецкой буржуазной историографии средневекового государства.

Это можно заключить уже из того факта, что вотчинная теория подверглась самым ожесточенным нападкам как рая со стороны наиболее реакционных историков, видевших в ней «материализм» и неуважение к немецкому государственному духу, к «публично-государственной идее» и т. п. Современная немецкая буржуазная историография феодального государства, стоящая в теоретическом отношении значительно ниже взглядов вотчинной теории, считает эту концепцию в научном смысле полностью преодоленной и превзойденной. Заслуга в этом приписывается Г. Белову. Но не является ли это «превосходство» попятным движением? Скорее всего именно так.

Выше мы уже отметили, что в понимании существа государства сторонники вотчинной теории были такими же идеалистами, как и прочие буржуазные историки. Но в ряде вопросов хозяйственной и социальной истории у них действительно имеется экономический материализм.

К. Т. Инама-Штернегг и К. Лампрехт объясняют вотчинную власть (судебную, полицейскую) хозяйственными потребностями крупного землевладения[69]69
  К. Т. Inama-Sternegg. Deutsche Wirtschaftsgeschichte, Bd. I, Leipzig, 1879, S. 246 ff.; Bd. II, Leipzig, 1891, S. 461 ff. K. Lamprecht. Deutsches Wirtschaftsleben im Mittelalter, Bd. I, Leipzig, 1886, S. 994. По их мнению, судебная организация поместья создавалась на основе хозяйственной организации: каждое поместье – особая судебная единица, каждый мейер – судья.


[Закрыть]. Изменение организации вотчинной власти, по их мнению, зависело от изменения организации хозяйства, способов эксплуатации земельной собственности и форм ренты[70]70
  К. Т. Inama-Sternegg. Deutsche Wirtschaftsgeschichte, Bd. II, S. 258 ff. К. Lamprecht. Deutsches Wirtschaftsleben, Bd. I, S. 994. К. Лампрехт. История германского народа, СПб. 1894, т. II, стр. 47 и сл.


[Закрыть].

Точно так же и изменения в положении крестьянства они объясняют переменами в способе ведения помещичьего хозяйства. При существовании крупного барского хозяйства господствовала барщинная система, при распаде вилликаций – система оброков.

Зависимость крестьянства выводится ими из права феодальной земельной собственности[71]71
  К. Lamprecht. Deutsches. Wirtschaftsleben im Mittelalter, Bd. I, S. 993. K. T. Inama-Sternegg. Deutsche Wirtschaftsgeschichte, Bd. II, S. 168, 202.


[Закрыть].

К. Лампрехт и К. Т. Инама-Штернегг объясняют хозяйственными условиями не только положение людей, но и явления политической и культурной жизни. Чем более развито хозяйство, тем выше культура[72]72
  К. Лампрехт. История германского народа, т. II, стр. 8. См. А. И. Данилов. Указ. сочинение, стр. 73.


[Закрыть]. От этого утверждения еще бесконечно далеко до понимания общественных формаций. Вместо экономических формаций Лампрехт говорит о «социально психологических типах» и «культурных эпохах» (в этом он является предшественником современных циклистов – Д. Г. Робинсона, А. Тойнби и др.).

Феодализм у него представляется как система натурального хозяйства. «Феодальный строй есть явление, неизменно сопутствующее всякому организованному на натуральных основах хозяйству»[73]73
  К. Лампрехт. История германского парода, т. I, стр. 384.


[Закрыть].

Изменения в государственном устройстве сторонниками вотчинной теории объясняются непосредственным воздействием хозяйственных условий (а не экономических отношений).

Образование системы ленов и сеньорий, по их мнению, обусловлено натуральным характером хозяйства (наделение землей в вознаграждение за службу). Ликвидация «феодализма» (т. е. ленно-сеньоральной системы) явилась, согласно этой теории, следствием разложения натурального хозяйства и распространения денежного обращения, давшего возможность вместо вассалов и министериалов ввести платное чиновничество и наемное войско[74]74
  К. Lamprecht. Deutsches Wirtschaftsleben im Mittelalter, Bd. I, S. 1505, 1523. К. Лампрехт. История германского народа, т. I, стр. 384.


[Закрыть].

Этот взгляд присущ не одним сторонникам вотчинной теории. В той или иной форме он встречается у большинства буржуазных историков, в том числе и у таких ярых противников вотчинной теории, каким был Г. Белов (см. его оценку т. н. отчуждения «публичных прав» королевской властью производившегося ею по «чисто финансовым» соображениям). В нем есть несомненная доля истины. В условиях натурального хозяйства в Европе IX – XI вв. невозможно было организовать последовательно централизованное государственное управление. Но объяснять одним этим фактором феодальную политическую раздробленность Европы той эпохи было бы неправильно. Достаточно известно, что до наступления этой классической раздробленности существовала относительно сплоченная раннефеодальная монархия, хотя хозяйство раннефеодальной эпохи было не менее натуральным. Следовательно, дело здесь не в одном натуральном характере хозяйства; имелись еще и другие, более глубокие причины[75]75
  К ним относилось прежде всего наличие свободного крестьянства, эксплуатируемого государственной властью.


[Закрыть].

Таким образом, в построениях вотчинной натурально-хозяйственной концепции нет подлинно научного подхода к познанию природы феодальной судебной и политической власти. Судебная и прочая принудительная власть выводится из нужд организации хозяйства. Но она не ставится в связь с характером феодального производства, которое немыслимо без непосредственного внеэкономического принуждения, а также с характером феодальных производственных отношений и особенностями феодальной собственности, объектом которой являлся сам непосредственный производитель.

В силу этого, вотчинная теория не может раскрыть и истинного существа феодального государства. Для нее это государство представляется не чем иным, как простым атрибутом «домашнего хозяйства» (Hausherrschaft – К. Бюхера).

Рассмотрим вотчинную концепцию феодального государства по существу.

Распад Франкского государства оценивается сторонниками вотчинной теории как совершенно закономерное явление, вытекающее из внутренней слабости этого государства. По характеристике К. Лампрехта, Франкская империя представляла собой не настоящее сплоченное государство, а конгломерат отдельных областей. Она «не имела ни хозяйственной, ни национальной основы и должна была уже в силу этого распасться»[76]76
  К. Lamprecht. Deutsches Wirtschaftsleben im Mittelalter, Bd. I, S. 668.


[Закрыть]. Перед нами взгляд на Франкское государство, совершенно противоположный взгляду П. Рота и других сторонников публично-правовой теории. (Инама-Штернегг дает более высокую, чем Лампрехт, оценку Каролингскому государству и его хозяйственной деятельности в особенности[77]77
  К. T. Inama-Sternegg. Deutsche Wirtschaftsgeschichte, Bd. I, S. 385, 681, Bd. II, S. 459.


[Закрыть].).

После распада Каролингской империи основной силой в строительстве государства становится крупное землевладение: «Землевладение явилось... единственной солидной политической силой как в сельской местности, так, на первое время, и в городах. Ему принадлежало, ввиду распадающегося государственного строя, большое будущее. Оно явилось ядром образования княжеских территорий, основой первого настоящего территориального управления и базисом развития княжеской власти, нашедшей свое законченное выражение в абсолютной монархии. Из землевладения выросло современное государство»[78]78
  K. Lamprecht. Deutsches Wirtschaftsleben, Bd. I, S. 668, 669.


[Закрыть].

Эта оценка политической роли крупного землевладения совершенно противоположна той, которая давалась до Инамы-Штернегга и Лампрехта (и после них) сторонниками «публично-государственной концепции». Там феодальное землевладение характеризуется как сила, разрушавшая государство, здесь оно превозносится как созидающая политическая сила. Не будем говорить, который из этих взглядов правильнее. Оба они несостоятельны, так как исходят из антинаучной предпосылки в понимании существа феодального государства. Вопрос следует ставить не о противоречиях между землевладением и «публичными началами», а о том, почему в одних исторических условиях в государстве преобладали «публичные начала», а в других вотчинные.

К. Лампрехт и его предшественник Инама-Штернегг не просто провозглашают государственную миссию крупного землевладения, но и пытаются научно доказать (этому посвящены их главные усилия), почему именно крупное землевладение должно было сыграть такую важную роль в государственном строительстве.

Следует сказать, что постановкой данного вопроса и попытками его разрешения вотчинная теория, в лице К. Лампрехта, сделала важный вклад в изучение социально-экономической истории. К. Лампрехт, а еще ранее Г. Маурер, поставили в качестве одной из важнейших задач экономической и социальной истории изучение процесса превращения свободного маркового устройства в вотчинное устройство. И в решении этой проблемы они сделали все, что возможно было сделать с позиций идеалистической методологии.

До господства вотчинного строя хозяйственная, социальная и политическая жизнь заключалась в марках (сельских общинах, сотнях, областях) и в общей государственной организации. Марковое устройство являлось одновременно и хозяйственной, и судебной организацией[79]79
  G. Maurer. Geschichte der Markenverfassung in Deutschland, Erlangen, 1856, S. 322 ff. K. Lamprecht. Deutsches Wirtschaftsleben im Mittelalter, Bd. I, S. 1015, 1516.


[Закрыть]. Судебная организация марки увенчивалась государственными судебными органами. В государстве сосредоточивалась вся политическая жизнь. Так было вначале. В это устройство вторглась вотчина и начала его разлагать, присваивая одну за другой его функции. Вотчина поглотила крестьянскую общинную собственность, а затем и самое общину и присвоила хозяйственные функции и хозяйственную автономию марки[80]80
  K. Lamprecht. Deutsches Wirtschaftsleben im Mittelalter, Bd. I, S. 1517.


[Закрыть]. (У Маурера марковый строй не поглощался полностью вотчинным). Вместе с тем вотчина впитала в себя судебную организацию марки. В отношении организации суда вотчина, по мнению Лампрехта, имела все преимущества перед маркой. В марке уже давно было нарушено единство хозяйства и права, в вотчине оно существовало налицо.

В этом рассуждении заметна явная идеализация вотчины. Лампрехт не делает никаких попыток раскрыть классовую эксплуататорскую роль феодального права; наоборот, он всячески его приукрашивает.

Вотчинный строй поглощает не только хозяйственную и судебную организацию общества (марок), он поглощает и всю систему государственного устройства, само разваливающееся государство[81]81
  Ibid., S. 1519.


[Закрыть].

Судебная власть вотчины росла «автогенно». Землевладелец обладал юрисдикцией над лично несвободными крестьянами в порядке «вещного» права – права собственности; над зависимыми – вследствие их поземельной зависимости и на основе права «покровительства». Государственную юрисдикцию над населением вотчина получила с помощью иммунитета[82]82
  Ibid., S. 1016.


[Закрыть].

К. Лампрехт и К. Т. Инама-Штернегг считают, что к концу каролингского периода крупная вотчина была уже вполне сформировавшейся хозяйственной и политической силой. Вотчинный строй охватывал своей экономической, судебной и политической организацией все население: крестьян в порядке личной и поземельной зависимости, мелких феодальных землевладельцев – в порядке ленных отношений[83]83
  К. Т. Inama-Sternegg. Deutsche Wirtschaftsgeschichte, Bd. II, S, 88. К. Lamprecht. Deutsches Wirtschaftsleben im Mittelalter, Bd. I, S. 1505.


[Закрыть].

Старая крестьянская свобода погибла. Гибель крестьянской свободы К. Лампрехт изображает более или менее реалистически, отдавая должное и роли, сыгранной при этом государством: «Их свобода стала означать зависимость от государства и обязанность выполнять его повинности. Сохранение этой свободы... было не благом, а несчастьем... Так бесславно погибла германская свобода. Подкошенная хозяйственно, отброшенная в социальном смысле, отягощенная политически, она опускалась все ниже и ниже[84]84
  K. Lamprecht. Deutsches Wirtschaftsleben, Bd. I, S. 1501.


[Закрыть]... С X в. свободные или несвободные люди были крепостными, а крупные землевладельцы господами земли»[85]85
  Ibid., S. 1505.


[Закрыть].

К. Лампрехт вовсе не отрицает наличия некоторых элементов свободного крестьянства и в более позднее время. Их существование он прослеживает вплоть до XIII в.[86]86
  К. Лампрехт. История германского народа, т. II, стр. 54.


[Закрыть].

Он не признает только какого-либо значительного влияния этого факта на хозяйственную и тем более на политическую жизнь эпохи. И с этим мнением нельзя не согласиться.

Вотчинная теория признает за крупным землевладением решающую роль в образовании территориальных княжеств в Германии[87]87
  К. Lamprecht. Deutsches Wirtschaftsleben im Mittelaller, Bd. I, S. 1257: Die Grundherrschaft – Hauptgrundlage Territorialbildung.


[Закрыть].

Территориальная власть рассматривается как прямое продолжение вотчинной власти. Не «средневековая империя», а крупное землевладение является творцом территориальной власти и родоначальником «современной государственности»[88]88
  Ibid., S. 1510.


[Закрыть].

По Лампрехту, крупная земельная собственность с самого начала была полугосударственным институтом (Halbstaatliche Institut). В дальнейшем с помощью иммунитета этот государственный облик крупной вотчины был еще более усилен. Для превращения крупной вотчины в территориальное княжество требовалось только округлить земельные владения и присвоить права верховной власти (Hoheitsrechten). Первое достигалось путем купли, обмена и земского фогства (дававшего возможность присваивать земли свободных крестьян). Второе – путем получения от короля или присвоения в явочном порядке высшей юрисдикции, графских прав, различных регалий, бургового права и т. п. Подчинение князем феодальных землевладельцев совершалось с помощью ленной системы[89]89
  Ibid., S. 1258 ff., 1520 ff.


[Закрыть].

Так представляет существо процесса образования территориальной власти в Германии вотчинная теория. Как видим, здесь не выясняются причины образования территориальных княжеств и не вскрываются экономические условия, определившие данный путь политического развития Германии; здесь дается только юридическая схема превращения вотчины в территориальное княжество. В этом отношении вотчинная концепция по существу ничем не отличается от «публичной» концепции.

В довершение характеристики политических взглядов К. Т. Инамы-Штернегга и К. Лампрехта следует сказать, что они откровенно идеализируют вотчину и патримониально-княжеское территориальное устройство.

* * *

Реакцией против либеральных взглядов на государство Гирке и Маурера, которые по существу отрицали настоящий государственный смысл средневековой германской монархии, явилась книга Р. Зома о Франкском государстве[90]90
  R. Sohm. Die fränkische Reichs-und Gerichtsverfassung, Bd. I, Weimar, 1911.


[Закрыть].

Взгляды Зома были позже развиты Г. Беловым и Ф. Кейтгеном в их полемике против вотчинной теории. По своему политическому характеру «публично-правовая» концепция является консервативно-монархической концепцией. Она считает грехом для настоящего немца проявлять сомнение в извечности государства или не признавать за средневековым германским государством подлинно публичного характера. Государственность, основанная на тех же принципах, что и милая их сердцу прусская монархия, существовала у немцев извечно и неизменно. А то, что в живой действительности феодальное государство вовсе не походило на «современное», их ничуть не смущает: государственность, мол, оставалась та же, перемещались только верховные государственные права, то концентрируясь в руках монарха, то переходя от монарха к князьям.

В смысле научного метода эта теория представляет явную деградацию. Она оперирует одними голыми юридическими и правовыми категориями и совершенно отказывается видеть конкретную историческую действительность. Поэтому ее «победа» над прежде господствовавшими представлениями является мнимой победой. Положения вотчинной теории по существу ею не опровергнуты. «Опровержение» произошло только в идеалистической спекуляции этих авторов.

Р. Зом формулирует свою «правовую» точку зрения с присущей ему четкостью[91]91
  R. Sohm. Die fränkische Reichs-und Gerichtsverfassung, Einleitung.


[Закрыть]. Он пришел к ней в результате изучения судебного устройства Франкского государства[92]92
  Ibid., S. XIII.


[Закрыть]. Он решительно выступает против «господствующего мнения» (О. Гирке, Г. Маурер), отказывавшегося видеть в устройстве Франкского государства разграничение публично-правовых и частно-правовых начал и отрицавшего наличие в нем системы публичного государственного подданства (Untertanenverband)[93]93
  G. Maurer. Geschichte der Fronhöfe, der Baueinhöfe und der Holverfassung in Deutschland, Bd. I, Erlangen, 1862, S. 187, 206: рассматривает этот Untertanenverband как Hintersassenverband.


[Закрыть]. Особенно он нападает на «теорию товарищества» О. Гирке, которая, по его словам, отрицает за государством государственный смысл и отождествляет его с цехом или «союзом по зажиганию свечей» (в этой критике несомненно скрывается истина). Р. Зом считает, что Франкское государство было таким же настоящим «публичным» государством, как и современное – в полном смысле «правовым государством», не имевшим никаких других задач, кроме реализации права.

Реализация права, закона (Зом признает настоящим правом только государственный закон) составляет главную цель государства. Эту цель государство осуществляет с помощью всех средств насилия, имеющихся в его распоряжении. «Государство держало в своей руке меч, а не пальмовые ветви». «Государство – это сила всех сил, высшая суверенная сила внутри человеческого общества»[94]94
  R. Sohm. Die fränkische Reichs-und Gerichtsverfassung, S. XIV.


[Закрыть]. Идеалом Р. Зома, как можно судить, является неограниченная монархия.

Р. Зом называл своим учителем П. Рота. Но от Рота он ничего положительного не заимствовал, кроме юридического метода и сконструированной с помощью этого метода системы «всеобщего подданства» (Untertanenverband).

В восхвалении средневековой монархии еще дальше Р. Зома пошел Г. Белов.

Г. Белов считал своим духовным учителем именно Р. Зома[95]95
  G. Below. Der deutsche Staat des Mittelalters, Leipzig, 1914, S. 51, 94.


[Закрыть]. То, что Зом говорил о Франкской монархии, он перенес на Германскую монархию средневековья. Своего противника Г. Белов видел в лице вотчинной теории, критике которой и посвящена его работа о «Германском средневековом государстве». Правда, свои стрелы он направляет против патримональной теории Л. Галлера и о К. Лампрехте упоминает весьма редко. Но патримониальная теория служит для него «точкой отталкивания», а врагом является живая вотчинная теория.

Г. Белов пытается дать положительное построение противоположное вотчинной теории. Посмотрим, что же он противопоставляет этой теории?

Чтобы опровергнуть тезис вотчинной теории о замене в послекаролингское время системы «общего государственного подданства» вотчинной зависимостью, Белов старается доказать, что подданство королевской власти со стороны всего населения государства, в том числе и со стороны крестьянства, никогда в средние века в Германии не исчезало. Для этого он пускается в сомнительное, по научной объективности, исследование положения крестьянства[96]96
  G. Below. Der deutsche Staat des Mittelalters, Kap. 4. G. Below. F. Lütge. Geschichte der deutschen Landwirtschaft im Mittelalter in ihren Grundzugen, Jena,, 1937, S. 84 ff.


[Закрыть] и приходит к выводу (к которому пришли уже задолго до него Каро и др.), что свободное крестьянство существовало в течение всех средних веков и что падение старой свободы непосредственно соприкасалось с рождением новой (коммутация ренты).

Г. Белов считает в подлинном смысле свободными тех зависимых крестьян, которые сидели на помещичьей земле и имели возможность с нее уходить. При этом он утверждает, что невозможно провести строгую грань между свободными и полусвободными, что, по его мнению, служит еще одним аргументом в пользу концепции распространения свободы в средние века[97]97
  G. Below, F. Lütge. Geschichte der deutschen Landwirtschaft, S. 84: «Часто бывает трудно определить, является ли крестьянин свободным собственником, или свободным поселенцем на чужой земле, или, наконец, несвободным держателем».


[Закрыть]. Но этим Белов только опровергает самого себя: невозможность провести такую грань лишь свидетельствует о том, что все крестьяне были феодально эксплуатируемы. Г. Белов ни в какой мере не поколебал «долго господствовавшее заблуждение», что «в средние века были только „господа и слуги“. Те, кого он считает не господами и не слугами, являлись на самом деле людьми эксплуатируемыми в такой же почти степени, как и „слуги“.

Ложным является и основной вывод Белова, что значительная масса населения, в том числе и многочисленные слои крестьянства, находились в период «феодализма» (т. е. в X – XIII вв.) в публично правовых отношениях к королевской власти[98]98
  G. Below. Der deutsche Staat des Mittelalters, S. 112.


[Закрыть]. На самом деле в прямых отношениях зависимости от короля были только крупные феодальные землевладельцы и некоторая часть средних и мелких феодалов. Из крестьян в зависимости от короля (т. е. в непосредственной эксплуатации со стороны фиска) были только те, кто сидел на землях домена, и в некоторой степени крепостные церкви.

Дальнейшее «исследование» Белова имеет еще меньшую научную ценность. Чтобы доказать «публичный» характер средневекового германского государства (под государством он понимает только королевскую власть с подчиненными ей органами), он пускается в толкование названий Reich, Land, королевских и императорских титулов, эмблем и инсигнии и приходит к выводу, что они от начала и до конца представляли понятия, «сугубо публичные». Особенно убедительным, по его мнению, аргументом публичности средневекового государства являлось наличие различного рода регалий, служивших по самой своей природе прерогативой короля и передававшихся только его именем. (Заметим, что факт отчуждения королем регалий как своей собственности скорее служит аргументом в пользу патримониальной теории). По мнению Белова, если и существовала в средние века другая государственная власть, кроме королевской, то только по мановению последней, в результате получения от нее своих полномочий. Подняться само собой из землевладения и вотчинных отношений никакая истинно государственная власть, по его представлению, не могла.

Подобно тому, как в теологии божество, а у Гегеля «абсолютная идея» не саморождается, а только перевоплощается, так и у Белова перевоплощается государственность. Она может только трансформироваться, но не способна появиться заново. Приобретение крупными вотчинами элементов государственности – следствие получения ими от короля иммунитетов (публичных полномочий), регалий и пр. Образование территориальных княжеств (в государственном характере которых не приходится сомневаться и Белову) – результат сосредоточения в руках князей публичных графских прав[99]99
  G. Below. Territorium und Staat, München, 1923, S. I ff.


[Закрыть].

Исходя из всего этого, Г. Белов дает следующее определение государства: «...государство – учреждение, посвященное целям, образующим высший, всеобщий, единый интерес»[100]100
  G. Below. Der deutsche Staat des Mittelalters, S. 174.


[Закрыть]. При этом Г. Белов с похвалой цитирует следующие слова из диссертации некоего А. Альбрехта: «Монарх живет высшей, чем простые смертные, идеей». Это уже по существу обожествление личности монарха.

Но интересы борьбы с патримониальной теорией заставляют Г. Белова считать короля, несмотря на всю его святость, всего лишь органом и слугой государства.

Весьма убедительным аргументом против патримониальной теории он считает тот факт, что «государственность» существовала и проявлялась независимо от личности короля в периоды междуцарствий, во время королевских выборов и т. п.

Феодализм у Г. Белова рассматривается в полном соответствии с его «публично-правовой» концепцией государства[101]101
  G. Below. Der deutsche Staat des Mittelalters, S. 279 ff, 311, 332.


[Закрыть]. Автор не соглашается с тем мнением, которое характеризует феодализм как «перерыв государственных связей подчинения и зависимости» «Чисто государственные» связи и отношения существовали, по Г. Белову, несмотря на ленную систему и вопреки ей.

Корни и существо феодализма Г. Белов видит в пресловутом отчуждении «верховных прав» (Hoheitsrechten)[102]102
  Ibid., S. 311. «Феодализм по своей природе и происхождению связан преимущественно с отчуждением верховных прав, с их переходом в другие руки». Какой огромный шаг назад в понимании феодализма по сравнению с Г. Вайцем и другими немецкими историками XIX в.!


[Закрыть]. «Верховные права, передаваемые от лица государства князьям, не теряли своего публичного государственного характера» (там же, стр. 275); следовательно, феодализм «не устранил государство», а только видоизменил его. Феодализм оставлял достаточно места для «чисто государственных отношений».

Г. Белов воюет против объяснения феодализма «хозяйственными условиями». Его аргументация в данном вопросе показывает всю ограниченность научного кругозора этого незаурядного представителя немецкой историографии. Вот пример: Генрих IV хотел «упразднить феодализм» и ввести налог (Bede), но это ему не удалось. По какой же причине? Отнюдь не по хозяйственной, а только по политической: из-за сопротивления знати! (там же, стр. 337).

Или вот еще одно «опровержение материализма»: «Наиболее ярко мы можем заметить влияние феодализма с его отчуждением публичных прав на образование городского сословия. На первый взгляд это представляется как результат влияния хозяйственных условий. Но средневековый город отнюдь не продукт хозяйственного развития. Средневековый бюргер – это член общины, наделенной определенными привилегиями, которые имеют своим основанием соответствующее отчуждение государственных прав» (там же, стр. 286).

Больше того, Г. Белов объявляет креатурой государства весь социальный строй средневековья.

Таково «последнее слово» немецкой буржуазной историографии начала XX века»!

Книга Белова о средневековом германском государстве была принята немецкими историками как крупное достижение историографии. А. Допш в своей рецензии на эту книгу[103]103
  А. Dopsch. Der deutsche Staat des Mittelalters. – Das Mittelalter in Einzelndarstellungen, Wien, 1930, S. 220 ff.


[Закрыть] отмечал как величайшую заслугу Белова то, что он «на основе новейших достижений историографии средневековья доказал государственный характер средневекового германского устройства» и что он навсегда разгромил вотчинную теорию, видевшую в феодальной монархии простое «домашнее хозяйство короля» (Hausherrschaft). Дополняя и развивая взгляды Белова, Допш утверждал, что эта монархия осуществляла, кроме прочих своих благодеяний, и «положительную социальную политику», в частности – «она защищала свободу» от покушений со стороны крупных землевладельцев. Пресловутое «отчуждение верховных прав». А. Допш считает не «падением государства», а, наоборот, его созидательным деянием: посредством этого «отчуждения» монархия привлекала широкие общественные силы для целей государственного строительства.

Вот в каком направлении развивается «публичная концепция» феодального государства.

Современная немецкая буржуазная историография критически относится к публично-правовой концепции германского средневекового государства Г. Белова. Но она не уменьшает заслуг этого историка в деле «разгрома вотчинной теории»[104]104
  O. Brunner. Land und Herrschaft, Wien, 1939, S. 183. Mitteis. Land und Herrschaft – Histor. Zeitschrift, 1941, Bd. 163, H. 2, S. 272.


[Закрыть].

Ф. Кейтген. Ученик Белова Ф. Кейтген по существу ничего оригинального не прибавил к концепции своего учителя. В своей книге о средневековом германском государстве[105]105
  F. Keutgen. Der deutsche Staat des Mittelalters, Jena, 1918.


[Закрыть] он перепевает взгляды Белова, прибавляя к ним кое-что от Елинека и Гирке. Однако построения Кейтгена представляют для нас значительный историографический интерес. В них, как в зеркале, отразились все пороки немецкой историографии феодального государства.

Ф. Кейтген, как и Г. Белов, по своим политическим убеждениям консерватор-монархист. Идеалом для него служит прусская монархия, в которой монарх не отождествляется с государством, а признается, по словам прусского короля его «первым слугой»[106]106
  F. Keutgen. Der deutsche Staat, S. 28.


[Закрыть]. Это высказывание прусского короля по мнению Кейтгена, в корне опровергает и патримониальную, и вотчинную теорию.

Чтобы доказать «публичный характер» германского средневекового государства, Ф. Кейтген пускается в исследование следующих проблем: а) государство, как юридическое лицо; б) суверенитет государства; в) отношение публичного и частного в средневековом государстве[107]107
  Ibid., S. 4 и сл.


[Закрыть].

По всем этим пунктам он приходит к неопровержимым, по его мнению, выводам, что средневековое государство было таким же настоящим публичным государством, как и «современное».

Приведем некоторые примеры «конкретных доказательств» Кейтгена:

Средневековое государство представляло собой «юридическое лицо» (Staatspersonlichkeit) независимо от личности монарха. Доказательства: современники понимали государство, как regnum, res publica и т. п.

Ленные отношения содержали в себе частноправовое начало, но по существу являлись публичными отношениями. Ход доказательства: ленные отношения возникли из частного института, из дружинных отношений. Но образовались они для чисто государственных целей Франкской монархии.

Власть территориального князя имела не частноправовой, а публичный характер. Доказательства: а) жители княжества в своей массе являлись не крепостными князя, а его подданными; б) князь был господином в стране, а не господином над страной (Herr im Lande, nicht aber am Lande).

«Развивая» положение о пресловутом немецком «дуализме» в области «правовой и государственной идеи», Кейтген достигает «вершин» юридической схоластической мудрости.

Дуализм заложен в самой природе немцев и их государственности. Суть его в том, что индивид представляет особую величину в отношениях с государством; государство обладает своим правом (публичным), а индивид – своим (частным). Противоречия и борьба между этими двумя правовыми началами определяли собой всю историю государственного развития Германии вплоть до эпохи абсолютизма.

Характерным порождением немецкого дуализма Кейтген считает факт установления наследственности должностей и превращение должностных лиц в самостоятельных владетелей. Причины этого явления, оказывается, скрывались в том, что немцы, будучи от природы склонными видеть в порученном им государственном деле свое личное дело, относящееся к их частному праву, выполняли свои должностные обязанности не «по-казенному», а вкладывали в них всю свою индивидуальность и превращали тем самым эти должности в свое частное достояние.

Одно из ярких проявлений немецкого дуализма Ф. Кейтген, вслед за Г. Елинеком, видит в политическом устройстве территориальных княжеств. Здесь князь, представляющий государственное единство, противостоит сословиям, представляющим союз личностей, наделенных особыми правами. Только абсолютизм был способен покончить с дуализмом и заменить его строгим монизмом. Государство окончательно подчинило индивида; публичное право овладело частным правом (там же, стр. 145 и сл.). Вот как просто «творится история»!

Такой же юридический подход обнаруживает автор и в своем построении о территориальных княжествах. За основу образования территориальных княжеств он, вслед за Г. Беловым, принимает сосредоточение в руках князей графской власти[108]108
  F. Keutgen. Der deutsche Staat des Mittelalters. S. III. «Власть графа в соединении с непосредственным подчинением императору создает территориальную власть».


[Закрыть]. Фокус превращения крупного землевладельца в территориального князя он усматривает в факте завладения им публичными правами. Эти права, переходя в руки землевладельца, ни в какой степени не теряли своего публичного характера. Ибо в тот самый момент, когда господин земли приобретал эти права, он сам превращался из «частного лица» в лицо публичное – в главу государственной власти (там же, стр. 125). При этом происходило и другое любопытное превращение: к территориальному князю возвращались все публичные права, потерянные некогда графом вследствие раздачи иммунитетов. Своеобразный закон «сохранения публичных прав»!

Образование реальных территориальных княжеств в XIII в. для Ф. Кейтгена еще ничего не значит. Для него главное состоит в юридических, а не в действительных превращениях. Он утверждает, что эти княжества являлись всего лишь административными округами империи. Земли князей оставались ленами императора, а люди, сидевшие на этих землях, – королевскими подданными. А то, что император реально не распоряжался ни этими землями, ни их населением, объясняется весьма «простым» фактом: у него не хватало на это сил. Если бы у короля нашлись силы (?), то он без всяких потрясений мог бы, на основе существующей юридической организации, воскресить единое жизнеспособное государственное целое (там же, стр. 127). «Территориальное княжество стало тогда самостоятельным государством, когда империя перестала быть государством, превратившись в союз государств». А это произошло, по мнению Кейтгена, только в 1648 г.

Г. Зелигер и его школа. Одновременно с Г. Беловым с критикой вотчинной теории выступил Г. Зелигер[109]109
  G. Seeliger. Die soziale und politische Bedeutung der Grundherrschaft im frühren Mittelalter, Leipzig, 1903; – Staat und Grundherrschaft in der alteren deutschen Geschichte, Leipzig, 1909.


[Закрыть]. Различия в концепциях Г. Зелигера и Г. Белова не столь значительны. По существу, они критикуют вотчинную теорию с одних и тех же «государственных» юридических позиций.

Принципиальное расхождение между ними определилось при трактовке возникновения территориальной власти (Landeshoheit). Г. Белов основу процесса образования территориальных княжеств усматривает в собирании графской власти, Г. Зелигер – в образовании «округов банна» (Bannbezirke). И тот, и другой, исходит из чисто юридической предпосылки, хотя и несколько различной. Оснований для неприязни и вражды, казалось бы, здесь не должно быть. Тем не менее Г. Белов видел в Зелигере противника, который был для него ненавистнее любого откровенного приверженца вотчинной теории[110]110
  G. Below. Territorium und Stadt, München, 1923, S. 7: «У него (Зелигера) что верно, то не ново, что ново, то не верно».


[Закрыть].

Не сказывалось ли в этом соперничество из-за чести победы над вотчинной теорией или из-за открытия «источника» территориальной власти (Landeshoheit)?

Следует сказать, что научный уровень критики, как и всего построения, у Зелигера выше, чем у Белова.

Г. Зелигер взялся пересмотреть господствовавшие представления о всех феодальных институтах, составляющих, по мнению буржуазной историографии, существо социально-экономического и политического строя феодализма (прекарий, бенефиций, иммунитет, округ банна). Все сказанное Зелигером по этим вопросам не представляет собой принципиально нового в немецкой исторической науке, хотя некоторые уточнения в частностях его работа вносит.