Текст книги "Год бродячей собаки"

Автор книги: Николай Дежнев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 18 страниц)

С чего же это я так надрался? – думал Андрей, стоя под теплыми струями душа. Свинцовая тяжесть сна давила грудь, он чувствовал себя сломленным и бесконечно уставшим. Нахлынувшие апатия и безразличие смешивались с острым чувством стыда и недовольства собой. Дорохов вдруг вспомнил, что в шесть по полудню надо быть в Останкино, и застонал. Ехать не хотелось, как не хотелось никого видеть и ни с кем разговаривать. Взять бы сейчас удочку, лениво думал он, растираясь махровым полотенцем, махнуть к Москве-реке и посидеть у воды, посмотреть, как играют на ее поверхности солнечные блики. Потом искупаться, полежать бездумно на припеке, глядя в яркое, майское небо.

Закончив вытираться, Андрей долго и внимательно рассматривал в зеркале отечное, с мешками под глазами лицо. Перед тем как идти в гостиную пить кофе, вызвал парикмахера и массажиста. Голова все еще гудела, но картинка предстоящего дня постепенно прояснялась. Перед телестудией предстояло заехать в избирательный штаб и обсудить расписание встреч на воскресенье, когда, собственно, по всей стране пройдут президентские выборы. Где-то ближе к ночи планировалось его появление в программах национальных каналов с благодарностью избирателям за оказанное доверие. Впрочем, в теперешнем смурном состоянии столь дальняя перспектива Андрея мало волновала.

Горячий, свежий кофе вернул Дорохову способность соображать, но настроение ни на йоту не улучшил. Текст заготовленного Нергалем выступления учить не хотелось, да и зачем: что ни скажешь, все сойдет, – и он решил пройтись по усыпанным красным гравием дорожкам примыкавшего к дому парка. Теперь, когда муть прошедшей ночи истаяла, приснившийся сон полностью завладел его мыслями. Дорохов чувствовал, что привидевшееся не только его не оставляет, а все больше забирает над ним власть, гнетет своей безысходностью. Он видел заснеженную Конюшенную площадь, и манеж, и Екатерининский канал с летевшей в сторону Мойки каретой государя, он вдыхал влажный, туманный воздух Петербурга. В его голове все мешалось, и, казалось, две разные жизни на самом деле сплелись в одну-единую и уже не су-шествовали одна без другой. А тут еще некстати вспомнился вчерашний тусклый взгляд из зазеркалья, и опять, как тогда на набережной, на него навалилась вселенская пустота бытия.

Шедший навстречу врач приостановился, поинтересовался его самочувствием.

– Прекрасно, – улыбнулся Дорохов, – лучше не бывает!..

– У вас сегодня ответственный день, Андрей Сергеевич, – доктор хмурился, не смотрел в глаза. – Вам бы лучше немного полежать.

Не жизнь, а какой-то аквариум, все-то на тебя смотрят, всё-то про тебя знают! Стоит икнуть – тут как тут и медицина, и служба безопасности… Дорохов повернулся, пошел в сторону видневшегося за молодой, распускающейся зеленью дома. Тем не менее к указанию доктора он прислушался и довольно долго лежал поверх одеяла без мыслей, без сна. Потом решительно поднялся, велел готовить машину и подать темно-синий протокольный костюм, в котором летал в Европу. На вопрос камердинера о галстуке бросил: красный. Впрочем… Махнул рукой, оставляя выбор за прислугой.

Уже через полчаса одетый с иголочки, пахнущий французским одеколоном Дорохов садился в огромный, как линкор, бронированный «Мерседес». Придерживавший толстенную дверцу начальник личной охраны – подчиненные звали его за глаза генералом – ласково улыбался.

По трассе ехали цугом: впереди милицейский «Шевроле» с сиреной и мигалкой, за ним, чуть сбоку, огромный джип и уже за хозяином, – замыкавший кортеж второй джип с охраной. Шли ровно, без спешки, но и не притормаживая. Напоминавшие перепоясанные тумбы гаишники собственными жирными спинами сдерживали толпы жавших на клаксоны, нетерпеливых автомобилистов и брали под козырек. Кутузовский и Новый Арбат проскочили за считанные минуты, но уже на подъезде к Никитским воротам с разгона сели в пробку. Сирены машин сопровождения надрывались, но это создавало лишь еще больший хаос в беспорядочно сгрудившемся стаде автомобилей. Через затемненные стекла лимузина, из кондиционированного уюта Дорохов наблюдал, как два майора ГАИ полосатыми жезлами и матом расчищали кортежу путь. Неожиданно Андрей заметил мелькнувший знакомый силуэт и коротко приказал тронувшему было «мерседес» шоферу: останови!

– Андрей Сергеевич, не положено! – пытался урезонить его начальник личной охраны, но Дорохов даже ухом не повел. Открыв массивную дверцу, он вышел в гудевший, рычавший сизым выхлопом ад и, пробираясь между бамперами, направился к тротуару. Андрей не ошибся: в ближайшем кафе у прилавка стояла Мария Александровна и о чем-то вполголоса говорила с толстой женщиной в белой шапочке.

– Эй, гражданин, у нас не курят! – предупредила продавщица, заметив, что Дорохов достает из кармана сигареты.

Мария Александровна мельком обернулась и продолжала прерванный разговор. Андрей не понял, узнала она его или делает вид, что не узнает. Между тем на прилавке перед Машей появилась чашечка кофе и тарелочка с венгерской ватрушкой. В это время дверь с улицы отворилась и в кафе вошли два плечистых молодых человека в одинаковых темных костюмах и галстуках. Даже в выражении лиц у них было что-то общее. Один из парней остался стоять у входа, второй, оглядевшись, направился к арке в стене, ведущей куда-то в глубину помещения. Круглое лицо продавщицы стало цвета ее собственной, кокетливо сдвинутой на бок шапочки. Мария Александровна взяла с прилавка чашку и тарелку и направилась с ними к стойке, у которой стоял Дорохов. Ближайший из охранников внимательнейшим образом следил за ее движениями.

– Будьте любезны, – попросил Андрей, – сделайте и мне кофе!

– Вам тоже с ватрушкой? – едва ли не автоматически переспросила женщина за прилавком.

– Да, пожалуйста! – ответила за Дорохова Маша.

– Он очень любит мучное, но скрывает: боится поправиться.

Андрей молча наблюдал, как она устраивается напротив него у стойки, как размешивает сахар. Вся белая, продавщица поставила перед ним заказ и, глядя снизу вверх на человека, чье лицо знала вся страна, робко заметила:

– Вообще-то у нас самообслуживание…

Мария Александровна раскрыла сумочку и подала ей деньги, а Дорохову сказала:

– Действительно, Андрей Сергеевич, могли бы, для разнообразия, и сами о себе позаботиться! Да вы кушайте, кушайте, я угощаю…

Плохо понимая, что происходит, работница прилавка переводила удивленный взгляд с женщины на мужчину.

– А вы, правда, тот самый, что на плакате? – спросила она, набравшись храбрости.

– А что, не похож? – улыбнулся Дорохов.

– Да нет, очень даже похожи, – продавщица рассматривала его, склонив голову набок. – Только в жизни вы старше и грустнее.

Андрей посмотрел вслед удалившейся в свой угол женщине, повернулся к Маше.

– Ты тоже так считаешь? Мы ведь давно не виделись…

– Говори за себя. – Маша откусила кусок ватрушки, запила его кофе. – Я, лично, вижу тебя по несколько раз на дню, достаточно в любое время суток включить телевизор. Чаще показывают только прокладки с крылышками…

Собравшийся было полакомиться ватрушкой Дорохов едва не поперхнулся.

– Вот что, ребята, – обратился он к сотрудникам службы безопасности, – пойдите, подышите свежим воздухом!

Подождав, когда парни закроют за собой дверь, Андрей повернулся к Маше.

– Я тебе звонил и домой, и в институт…

– Домой?.. У меня теперь другой дом. Я вернулась в свою старую квартиру, там не так остро чувствуется одиночество. А на работе ни с того, ни с сего изменился номер телефона. Наверное совпадение, правда? – Маша смотрела на Дорохова с издевательской улыбкой.

– Но я-то здесь при чем? Ты прекрасно знаешь, чем я был занят. Сегодня последний день кампании…

Мария Александровна продолжила за Дорохова:

– … и в девять вечера вся страна прильнет к экранам телевизоров, чтобы узнать, что поведает нации новый президент.

– Да, именно! И обращение еще предстоит записать. – Голос Дорохова звучал раздраженно и обиженно. – Между прочим, ты зря по этому поводу иронизируешь. Страна ждет, чтобы президент навел порядок, помог каждому…

Маша всплеснула руками, горько усмехнулась.

– Вот видишь, ты уже научился выдавать собственные интересы за чаяния масс, за правду в последней инстанции. Еще один шаг – и о себе будешь говорить в третьем лице. Оказывается, власть и чувство юмора – вещи плохо совместимые.

Дорохов промолчал, полез в карман за сигаретами, но, вспомнив запрет, убрал пачку обратно. Маша подняла взгляд от стола, посмотрела Андрею в глаза.

– Знаешь, а ведь я все это время с тобой разговаривала. Я хотела, чтобы ты, по ту сторону экрана, меня услышал. Я очень этого хотела.

Дорохов поколебался, но все же заставил себя спросить:

– Услышал – что?

Мария Александровна только безнадежно махнула рукой.

– К чему теперь об этом. Поздно, Андрюша, все поздно. Ты и сам теперь не хочешь ничего знать.

Дорохов набычился, глядел исподлобья, на щеках вздулись, заходили злые желваки.

– Нет уж, начала, так договаривай!

Маша смотрела на него с какой-то непонятной, сочувственной улыбкой.

– А я ведь знала, что мы с тобой должны встретиться. Ночью не могла заснуть, а под утро забылась, и мне приснился удивительно яркий и какой-то пронзительный по своей достоверности сон. Я видела палаточный город, окруженный земляным валом с башнями, и в центре его большую квадратную площадь. На ней правильным каре стояли в боевом вооружении римские легионеры, а в стороне, на возвышении, пугавший меня большой деревянный крест. Какой-то человек сидел в кресле с лицом тяжелым и надменным, и другой, бородатый уродец, подмигивал мне из-за его спины. Речь шла о твоей жизни или смерти, и только я могла тебя спасти. – Маша беспомощно улыбнулась. – Будильник прозвонил, лежу, и так тревожно на сердце…

Дорохов провел ладонью по лицу, будто хотел стереть с него усталое, напряженное выражение.

– М-да, веселые у нас с тобой сны! – заметил он с кривой усмешкой. – Именно это ты и собиралась мне рассказать?

– Ну, если ты настаиваешь… – Маша отодвинула от себя недопитую чашку кофе, вскинув голову, посмотрела Дорохову прямо в глаза. – Ты… ты уверен, что несешь людям добро? Постой, я поясню! Помнишь, – продолжала она после короткой паузы, – ты рассказывал про Батона, как ты посоветовал ему открыть свое дело? Так вот, сейчас он в больнице, третий инфаркт. За все приходится расплачиваться, в том числе и за чужие грехи… Мой муж, мой бывший муж, – я так понимаю, не без твоей помощи – сколотил приличный капиталец. Теперь пьет запоем, пьет так, что никого уже не узнает…

– Я, что ли, с ним пью? – раздраженно огрызнулся Дорохов.

– Постой, это только начало, прелюдия! – остановила его Мария Александровна. – Из денег американца на мои исследования половина пошла государству, тридцать тысяч на взятки – чтобы государство не забрало все целиком, и, наконец, остальное на отделку коттеджа академика Версавьева. Нет, нет, молчи! – Маша распалялась все сильнее. – Теперь открытие детского дома. Сироты в смокингах и бальных платьицах – дети ответственных чиновников, они и поехали отдыхать в Калифорнию по приглашению американских благотворительных организаций, а с ними, но уже за счет твоего фонда, их родители. Теперь давай разберемся, куда пошли миллионы, заработанные тобой на акциях. Где они? Я тебе скажу – расползлись по счетам всяких там Ксафоновых и иже с ними! Ты что, об этом не догадывался? А откуда взялось место в Думе для твоего благодетеля? Не желаешь узнать?.. Если хочешь, я могу продолжить, рассказать, например, кое-что о тех, кто ведет твою предвыборную кампанию. Кстати, на какие деньги? И как ты собираешься с ними рассчитываться?

Дорохов побледнел, достал из кармана платок и вытер взмокший лоб.

– Откуда ты обо всем этом знаешь?

– Люди говорят, кое-что пишут газеты. А тут мне позвонил один твой благожелатель, представиться не представился, но блеющим голоском очень много и с большим удовольствием о тебе выложил…

– Шепетуха?

– Тебе лучше знать своих друзей. – Маша протянула руку, коснулась руки Андрея, как бы стараясь смягчить нанесенный удар. – Поверь, я действительно не хотела, ты сам настоял. А может быть, это и к лучшему…

Дверь кафе приоткрылась и в образовавшуюся щель заглянул начальник личной охраны.

– Андрей Сергеевич!.. – генерал укоризненно постучал пальцем по стеклу своих наручных часов.

– Уйди! – Дорохов повернулся к Марии Александровне, он тяжело дышал. Было видно, что владевшие им чувства не находят выхода. – Вопрос тебе покажется странным, или даже дурацким, но мне действительно важно знать!.. Помнишь, ты рассказывала о Лорис-Меликове, как сложилась его судьба?

Маша не спускала встревоженных глаз с Андрея. Что-то болезненное и горькое появилось в ее лице: она прекрасно понимала, что с ним происходит.

– Как?.. Как это обычно и бывает в России: с приходом нового государя граф, с его идеями возрождения страны, оказался никому не нужен. Последовала отставка, отъезд за границу, где Михаил Тариелович через несколько лет и умер… – Маша помедлила, потом, как-то очень просто и без всякой связи с предыдущим, сказала. – Знаешь, Андрюша, я тебе очень благодарна, я теперь живу и чувствую по-другому. Не каждая женщина может похвастаться, что любила волшебника…

– Что ты хочешь этим сказать? Неужели ты не понимаешь, что я только сейчас стал настоящим волшебником, только теперь я могу все, вообще все! Подожди немного и ты увидишь, я изменю жизнь людей, все пойдет по-другому…

– Тебе не дадут, если… если даже к тому времени ты захочешь что-то сделать! У каждой игры свои правила. Это в театре свита играет короля, в теперешней России свита играет королем. Волшебник не ты, волшебники те, кто стоит за твоей спиной. В сравнении с ними ты – мелкий, провинциальный фокусник. Впрочем, наших с тобой отношений это не касается. – Маша поправила висевшую через плечо сумочку, нахмурилась. – Неужели ты думаешь, что я любила тебя за твои экстравагантные выходки, за твои возможности? Ты был живой и не боялся жить. Настоящий волшебник – ты уж меня прости, – но настоящий волшебник лишь тот, кто, оставаясь собой, может превратить жизнь любимого человека в сказку. А все остальное!.. – лицо Маши исказила гримаса горечи. – Помнишь, я говорила тебе, что люди тянутся к власти от пустоты собственной жизни, что власть заменяет им все на свете и любовь. Ты помнишь? Мне тогда казалось, что я еще могу тебя уберечь!.. А теперь прости, мне пора!

Мария Александровна обогнула стойку, поднявшись на цыпочки, ткнулась губами в щеку Андрея и направилась к выходу. От дверей она вернулась.

– Вот, нашла на столе в старой квартире! – Маша протянула Дорохову мятый картонный прямоугольничек.

Андрей автоматически взял визитную карточку, прочел под собственной фамилией: «Художник». Когда дверь за Марией Александровной закрылась, наблюдавшая из своего угла продавщица приблизилась к Дорохову, заботливо спросила:

– Может, водички? Я сейчас принесу. У меня и валидол есть, только в халате, в подсобке…

– Что? Воды?.. – Андрей автоматически улыбнулся, сунул визитку в карман. – Нет, спасибо! Мне бы лучше кусочек счастья…

Охранники на улице переминались с ноги на ногу. Генерал стоял у бронированного лимузина и от нетерпенья барабанил пальцами по его черной, нагревшейся на солнце крыше. Автомобильная пробка рассосалась, но гаишники из служебного рвения полностью перекрыли движение по Бульварному кольцу. Какое-то время Дорохов стоял, упершись невидящим взглядом в тонированные стекла ближайшего джипа, потом засунул руки в карманы брюк и пошел по тротуару в сторону Никитских ворот.

– Андрей Сергеевич! – окликнул его генерал.

Дорохов обернулся.

– Оставайтесь здесь, я немного пройдусь.

Начальник личной охраны непонимающе пожал плечами. Машины, выстроившись в цепочку и немного отставая, двинулись следом за Дороховым. Несколько оперативников забежали вперед и как бы неводом прочесывали улицу, напряженно следя за поведением попадавшихся навстречу редких прохожих и вглядываясь в окна домов. У двухэтажного здания, в котором в незапамятные времена находился кинотеатр повторного фильма, стоял, опираясь подмышками на костыли, молодой одноногий мужчина. Пустая штанина его камуфляжной униформы была подвернута, в руках он держал солдатскую фуражку. Дорохов замедлил шаг, приблизился к краю тротуара.

– Деньги есть? – обратился Андрей к высунувшемуся из окна «мерседеса» генералу.

Тот поискал по карманам, набрал несколько крупных купюр. Дорохов сложил их вместе, подошел к солдату.

– Друг, возьми!

Парень на костылях колебался, смотрел то в лицо Дорохову, то на деньги. Вдруг сказал:

– Да пошел ты! – И отвернулся. – У моих друзей кресты на могилах. Ты и меня послал умирать, но я вот, уж извини, выжил…

– Я тебя никуда не посылал! – Дорохов покраснел, напрягся.

– Ну, не ты, так другие, такие как ты. А ты, ты еще пошлешь, тебе тоже понадобится своя войнушка…

Андрей полез в карман, достал сигареты, сунул одну в рот. Солдат перехватил поудобнее костыли, протянул к пачке руку.

– Дай закурить!

С минуту они молча курили. Проходившие мимо люди удивленно оборачивались: у желтой, залитой клонившимся к закату солнцем стены стояли плечом к плечу инвалид на костылях и блестяще одетый мужчина с удивительно знакомым, но хмурым лицом. Тут же, разделенные тротуаром, им противостояли три огромные черные машины с крутившимися на крышах мигалками.

– Слушай, как думаешь, – Дорохов покусал губы, – неужели и правда власть убивает любовь?..

Солдат не ответил, только пожал плечами.

– Ладно! – Андрей выкинул сигарету. – Ты на меня зла не держи. А деньги возьми, пригодятся.

Дорохов сунул сложенные в несколько раз купюры в карман камуфляжной куртки. Маявшийся у «мерседеса» генерал понял жест по-своему, угодливо распахнул заднюю дверцу машины. Дорохов подошел. Черты его лица затвердели, ставшие холодными глаза жестко, в упор смотрели на начальника личной охраны.

– Вот что, генерал, – произнес он с расстановкой, – если я замечу, что кто-нибудь из твоих ребят за мной идет, пеняй на себя. Завтра же всех до одного уволю! Я ясно излагаю?

– Андрей Сергеевич!..

– А теперь, – не слушал его Дорохов, – сажай свою команду в машины, и чтобы я вас не видел! До студии доберусь сам.

Андрей подождал, пока лакированные зады автомобилей и проблесковые маячки скроются из виду, снял пиджак и, перекинув его через плечо, пошел через пустую площадь. На гравии у памятника академику Тимирязеву играли в салочки дети. Веселый и яркий весенний день клонился к вечеру. Дорохов брел по Тверскому бульвару и улыбался. Многие прохожие оборачивались, смутно узнавая подтянутого, изрядно уже поседевшего мужчину, перешептывались: как похож. Не доходя до Пушкинской площади Андрей вдруг остановился, как если бы что-то вспомнив, начал проверять содержимое карманов. Потом отцепил от пояса трубку мобильного телефона и набрал семизначный номер…

Шотландия, по крайней мере, в исторические времена не отличалась жарким климатом, но эта весна выдалась особенно дождливой и холодной. С северо-востока, с моря, дул ровный, пронизывающий ветер, гнал по безрадостно-серому небу громады угрюмых облаков. Окна маленького замка выходили на склон заросшего вереском холма, по которому серой лентой вилась узкая дорога. Пользовались ею редко, а ближайшие соседи и вовсе избегали бывать в этих местах, и не потому, что здесь водились привидения, – а уж, что водились, так это точно, – отталкивала неприветливость и нелюдимость обитателей одиноко стоящих строений красного кирпича. Впрочем, те, кто решался сюда заглянуть, никого и не видели, кроме огромного, всегда мрачного и молчаливого негра, холодно взиравшего на незваных гостей с высоты своего недюжинного роста. Говорили, что хозяин владений, какой-то иностранец, не пользуется даже электричеством, но его самого никто никогда не встречал. Это и понятно, поскольку Нергаль возвращался в свою резиденцию непосредственно из астрала и не имел дурной привычки гулять по заросшим травой и диким вереском окрестностям.

Начальник службы тайных операций зябко передернул плечами, потер, согревая, руки.

– Джеймс, старина, прикройте, пожалуйста, окна и приготовьте нам с Серпиной по кружке хорошего грога.

– Да, сэр! – Огромный негр в белой ливрее и седом парике склонил голову, бросился выполнять поручение.

Нергаль повернулся к тайному советнику.

– Нам ведь есть, что отпраздновать, не правда ли, Серпина?

– Конечно, монсеньер! Я, если позволите, придерживаюсь того же мнения. Под вашим руководством!..

– Ну, полно вам, Серпина! Вы увлекаетесь. Не стоит привносить свойственную людям лесть во взаимоотношения внутри Департамента темных сил, нам и своих проблем хватает. Да! – улыбнулся он, как если бы вспомнил что-то приятное. – Надеюсь, вы меня извинили за то, что пришлось повесить вас в камере? Этого требовала логика взаимоотношений полковника Нергаля с представителем российского Генштаба.

– Ну что вы, монсеньер, для меня это удовольствие! – заверил начальство в своей лояльности Серпина. – Мне не привыкать…

– Вот и прекрасно! А то, знаете ли, люди достаточно болезненно относятся к таким вещам, и я бы не хотел, чтобы мои сотрудники перенимали у них дурные привычки. К сожалению, человеческие слабости заразны и, время от времени приходится менять оперативный состав Департамента, проводящий по долгу службы слишком много времени в нижнем мире грубой материи. Есть и другая опасность! – Нергаль скорбно покачал головой. – Сущность человека так устроена, что, какое бы учение ни посылалось ему свыше – будь то христианство или буддизм, – он все равно низведет его до рутины и догмы, приспособит к своим будничным представлениям и нуждам. В свое время, на заре цивилизации, Департамент темных сил немало потрудился, чтобы развить у людей эту способность, но теперь существует угроза, что и наши оперативные сотрудники станут каждое поручение выворачивать наизнанку с максимальной для себя выгодой. Я не имею в виду вас, но этот… – черный кардинал нетерпеливо прищелкнул пальцами, – Шепетуха! – он просто-таки забывает, зачем послан на Землю. Такое впечатление, что ему доставляет удовольствие жить человеком среди людей.

– Да, сэр! Вы совершенно правы, сэр! Но… – тайный советник запнулся, боясь открыто противоречить высокому начальству.

– Говорите, Серпина, говорите, мне интересно знать ваше мнение. Вполне вероятно, что я ошибаюсь…

– Как можно, монсеньер, как можно! – Серпина прижал обе руки к тому месту на груди, где у людей находят сердце. – Я только хотел заметить, что род людской настолько изоврался, что порой уже и не знаешь, что бы еще придумать и в какую пропасть его заманить. Что ж до Шепетухи, то ему и Ксафону поручено глаз не спускать с нашего подопечного.

– Ну ладно, – Нергаль сделал слабое движение рукой, принял вид небрежный и утомленный. – Это я к слову, пусть работают… Кстати, чем сейчас занимается раб божий Андрей?

– Едет на телецентр, сэр, записывать обращение к народу! – отрапортовал тайный советник. – Текст подготовлен в соответствии с вашими указаниями, создает образ человека твердого и решительного, нечто вроде отца нации. Как говорится: строг, но справедлив, ну и, конечно, не без джентльменского набора обещаний в красочной демагогической упаковке. – Серпина позволил себе гадостно хихикнуть. – Нахлебавшись либеральных реформ, люди в России жаждут твердой руки и порядка!

Появившийся в дверях Джеймс прервал на время их тихую беседу. Поставив серебряный поднос на столик у камина, негр замер на секунду в ожидании дальнейших указаний, после чего поспешил исчезнуть. Приглашая гостя, Нергаль указал советнику на кресло, однако тот не спешил занять свое место, дождался, пока черный кардинал усядется и возьмет в руки одну из высоких, расписанных охотничьими сценами кружек.

– Вы как-то со смешком отозвались о русских, – заметил, пробуя грог, черный кардинал, – а зря. Несчастный, обездоленный народ, затянутый в кармическую воронку российской истории. Видите ли, Серпина, – Нергаль лениво закинул ногу на ногу, – Россия, вообще, особая страна, очень сложная и противоречивая, но, по сути, простая и искренняя. Ее населяет талантливый, способный остро чувствовать народ, не знающий, однако, причины всех своих бедствий – в этом и заключается загадка русского бытия, обрекающая людей на животное существование. Родина никогда их не любила и о них не заботилась. Для правителей, как бы они себя ни называли, русские люди всегда были не больше, чем материал, нечто вроде леса. Их истребляют, их вырубают и жгут, а они, поколение за поколением, встают, будто вырастают из земли. Что же до загадки!.. Помните, когда мы сидели в лондонском пабе, вы задали вопрос: почему служба тайных операций так носится с рабом божьим Андреем? Теперь я готов на него ответить. – Нергаль отпил из кружки, тонким платком неспеша промокнул губы. – Все дело в том, Серпина, что судьба этого человека тесно переплетена с судьбой России. До тех пор, пока русские будут искренне любить тех, кто ими владеет и выбирать себе правителя в едином порыве, а потом молиться, чтобы он не оказался тираном или запойным самодуром, – до этих пор они будут жить в нищете и бесправии. Абсолютная, никем не контролируемая и не сбалансированная власть имеет свойство воспроизводить себя на всех уровнях, распространять вглубь общества цепную реакцию бесправия и насилия, насаждать закон наглых и сильных, всевластие денег. Последним из русских властителей, кто это, пусть интуитивно, но понимал, был Александр II. С тех пор, кто бы ни правил Россией, народ всегда считался быдлом, и с приходом в Кремль раба божьего Андрея унижение и страдания русских людей будут предопределены на века. И неважно, хороший он человек или плохой, важно, что он один-единственный, всеми любимый и превозносимый, – сам этот факт, без нашего вмешательства, будет повсюду сеять Зло. Передающееся из поколения в поколение неуважение к самим себе, психология временщиков, живущих одним днем, затянет Россию в такие глубины бессмысленности и уныния, откуда уже не будет возврата. В этих мирах неверия и забвения люди жаждут лишь наркотика лжи, ждут, чтобы перед их глазами бесконечно мелькала трагикомедия политического абсурда, заменяющая им их собственную жизнь. Именно поэтому нам так важен раб божий Андрей!

Тайный советник сидел поникший, потупившись, смотрел на кружку с грогом, которую держал в руках.

– Да, экселенц, теперь я понимаю, экселенц, как глубоко заблуждался, предлагая низвести Андрея до положения мелкого фокусника…

– Отнюдь, Серпина, отнюдь! Все случилось именно так, как вы и говорили. Неужели, вторя людям, вы полагаете, что должности и прочие туземные звания что-то значат? Однако, вернемся к судьбе России!..

Нергаль поднялся на ноги, прошелся по белому, утопающему в полутьме залу, остановился у окна. Заговорил, как если бы воочию видел разворачивающуюся перед его взором панораму страдалищ:

– Мы с вами, Серпина, станем свидетелями того, как гниение и ржа охватят каждую клеточку огромной страны. А ведь именно России предначертано вести человечество к духовности бытия! – черный кардинал усмехнулся. – И она выполнит свое предназначение… Как тот козел, что ведет стадо на бойню, Россия проложит человечеству дорогу к всеобщей животной ненависти и страху, в атмосфере которых будет нестись в пространстве забытая Создателем крупица материи по имени Земля!..

Начальник службы тайных операций воздел к потолку руки, темно-красное, мрачное сияние языками адского пламени окружило его фигуру, однако закончить тираду Нергалю не удалось. Через сверкающее пространство большого венецианского зеркала прямо из астрала к его ногам вывалились два безобразных, борющихся тела. Продолжая завязавшуюся в ином измерении потасовку, они с энтузиазмом тузили друг друга. Зал огласился истошными криками:

– Ты доложишь!

– Нет, ты! Я бес второго разряда, а ты никто!

Черный кардинал недоуменно посмотрел на Серпину:

– Это еще что такое!

Будто выброшенный катапультой, тайный советник выпрыгнул из кресла, крикнул так, что у люстр зазвенели хрустальные подвески:

– Молчать!

В это самое мгновение над копошащимися телами возникла огромная фигура негра. Наклонившись, Джеймс оторвал от паркета Ксафона и Шепетуху, держа их, как котят, за шиворот, подвесил в воздухе. Мелкая мразь настолько увлеклась выяснением отношений, что посмела предстать пред очи черного кардинала в своем натуральном виде, то есть голыми. Зрелище поросших серым волосом безобразных тел кого угодно могло вывести из себя, но только не Нергаля.

– Ну-с, чем обязан посещению? – Начальник службы тайных операций внимательно разглядывал незваных гостей похожими на стволы пистолетов глазами.

– Это все Ксафон! – сразу же заверещал Шепетуха, тыча кривым, тонким пальцем в сторону своего обидчика. – Ему было поручено глаз не спускать, а он: генерал все знает! генерал все сделает!..

– Экселенц! – завопил, как резаный, Ксафон, засучил тонкими ножками под свисающим бурдюком живота. – Неужели вы верите этому мерзавцу? Я говорил, я предупреждал, а он знать ничего не хочет, кроме денег!

Громадный негр переминался от нетерпения с ноги на ногу.

– Сэр! Не угодно ли будет, чтобы я выкинул эту падаль охладиться в межзвездное пространство?

– Не спешите, Джеймс, еще успеете! – остановил слугу Нергаль. – Вполне возможно, что они сумеют выдавить из себя нечто осмысленное. Ну!

Начальник службы тайных операций пронзил взглядом Шепетуху. Тот, как от удара током, забился в конвульсиях, но остатков сознания не потерял.

– Ваше превосходительство! Экселенц! – зарыдал Шепетуха в голос. – Пока вы тут, а мы там!.. Пока вы здесь, а мы оттуда!.. Андрюха, раб божий, ушел, пустился в бега! Совсем, козел, с резьбы сорвался!

Лицо черного кардинала мгновенно превратилось в каменную маску. С трудом шевеля помертвевшими губами, он беззвучно произнес:

– Поймать! – потом взревел с такой силой, что в ближайших горах сорвался в долину камнепад. – За мной! В Россию!

В мгновение ока все пространство замка стало цвета алой крови, всполохи адского пламени озарили окрестные холмы. Тело начальника службы тайных операций начало увеличиваться в размерах, и вот уже огромный рыцарь в блестящих вороненых доспехах, в развевающемся черном плаще заметался хищной птицей по залу. В угловом камине сам собой вспыхнул огонь, Джеймс дико свистнул, захохотал высокие двери зала начали медленно открываться…

В воздухе чувствовалась близость вечера. Лучи клонившегося к закату солнца играли на лобовых стеклах сгрудившихся на Хорошевском шоссе автомобилей. Дорохов поднялся по лестнице станции метро «Беговая», огляделся по сторонам. С того майского вечера, когда он был здесь последний раз, ничего не изменилось. Все так же за бетонным забором грохотала по рельсам электричка и у ворот местного отделения ГАИ маячил толстый милиционер с автоматом через плечо.