Текст книги "Год бродячей собаки"

Автор книги: Николай Дежнев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 18 страниц)

– Вас не шокирует, что я так вот, запросто, без соблюдения субординации? – поинтересовался Мырлов и пояснил: – Это у меня метода такая. На трезвую голову никогда не понять, что движет человеком. Можно сколько угодно мудрствовать и демонстрировать изыски ума и при этом упустить какую-нибудь малюсенькую деталь, этакую финтифлюшечку, – он показал Дорохову отчеркнутый ногтем кончик мизинца, – а в ней-то и зарыта вся суть! Хорошему сыщику человека надо чувствовать душой, только тогда его, грешного, и можно изловить, он сам пойдет тебе навстречу. У нас ведь, если хотите знать, все преступления от бедности и униженности, и, в особенности, политические. Этих бомбистов и прочих нигилистов, ведь их тоже можно понять. Все свои глупости они совершают от возвышенности порывов, от того, что искренне хотят, как бы лучше сделать народу. Их, скажу я вам, где-то даже жалко – начитаются всякого вздора и от обилия чувств, от нервов, лезут на рожон. – Мырлов бросил короткий, хитрый взгляд на Андрея Сергеевича. – Добрые чувства, они в душе вызывают отклик…

– Иван Петрович! – Дорохов укоризненно покачал головой. – Вы уж меня увольте, отрабатывайте ваши дознавательские приемы на ком-нибудь другом.

– Нет, действительно, – несколько сконфузился Мырлов, – я это все к тому, что люди делятся на несколько пород, и сыщики, и преступники, зачастую относятся к одной из них, причем к одной и той же. Возьмите меня, к примеру. Я, Андрей Сергеевич, службист, служу-с стоящему у власти режиму. А придут, скажем, нигилисты, их врагов тоже кому-то надо будет ловить, так что я без куска хлеба не останусь. В нашей работе самое главное – это инстинкт охотника…

Видя, что Дорохов все так же скептически на него поглядывает, Иван Петрович улыбнулся:

– Ладно, чего уж там, в России надо жить со смешком и как можно больше служить – здесь это любят! – и кланяться. У нас ведь все происходит из милости начальства-с… и самое жизнь-с. – Он вдруг нахмурился, вздохнул, вспыхнувший было огонек потух на дне погрустневших глаз. – Ну да вернемся к нашим баранам… Что же вас, Андрей Сергеевич, ко мне привело и чего бы вы от меня получить желали?

Дорохов не спешил отвечать, сделал еще пару затяжек и только потом раздавил папиросу в пепельнице.

– Видите ли, Иван Петрович, – посмотрел он в глаза Мырлову, – правительство озабочено непрекращающимися покушениями на жизнь государя-императора и – насколько я понимаю свою миссию – хотело бы получить независимую, объективную картину состояния дел с их предотвращением и поимкой террористов. Вот, пожалуй, и все.

– А еще не хотели признаваться, что проверяющий! – усмехнулся сыщик. – Самый, что ни на есть, да еще с широкими полномочиями. Правительство интересуется! – он поднял к потолку указательный палец. – Тут хорошего не жди… – Мырлов задумался. – Сегодня я занят, завтра?.. Завтра, да и послезавтра не получится, а вот на следующей неделе представлю вам верноподданнейший доклад о достижениях российского политического сыска…

– А мне доклад как раз и не нужен, – мягко, почти дружески улыбнулся Дорохов. – Вы мне, Иван Петрович, так, без казенщины расскажите, что происходит, – я пойму.

Мырлов откинулся на спинку кресла, в задумчивости погладил голову, как будто приглаживая остатки непокорно торчавших волос. Временами, как теперь, его глаза становились удивительно печальными, будто он был в ответе за все то невразумительное и бессмысленное, что творится в мире. Из своего далека, через проем между папками сыщик смотрел на Дорохова, и его губы сами собой складывались в улыбку.

– Знаете, что я вам скажу, Андрей Сергеевич, – Мырлов придвинулся к столу, вытряс из валявшейся тут же пачки папиросу, – мы с вами очень разные люди, но вы мне чем-то нравитесь. Я, вообще, физиономист и с первого взгляда знаю, какие отношения у меня с человеком сложатся. Поэтому… – он чиркнул спичкой, закурил, – поэтому я вам расскажу все как на духу, а выводы уж делайте сами…

– Спасибо, Иван Петрович, я, честно говоря, на это и рассчитывал.

– Ну и слава Богу! – Сыщик открыл ящик стола и достал несколько сколотых листков бумаги. – Это, – он потряс бумажками в воздухе, – отчет за последние два года. Здесь только факты. Послушайте. Второго апреля позапрошлого, семьдесят девятого года, – начал он, не заглядывая в шпаргалку, – некто Соловьев стрелял в государя из револьвера на Дворцовой площади. Террорист схвачен, повешен. В ноябре того же года была сделана попытка взорвать поезд, в котором ехал император. Кое-кого отловили, но основные исполнители из «Народной воли» ушли. Четвертого февраля уже прошлого года краснодеревщик Степан Халтурин произвел взрыв в Зимнем дворце. Государь и семья – Бог миловал – не пострадали, террорист до сих пор находится в розыске. Не слишком отрадная картина, не правда ли?.. Вот тут-то начальство и вспомнило о существовании некоего Мырлова, дознавателя, которого оно само не так давно отправило в отставку. Это я, Андрей Сергеевич, не хвастовства ради, – засмеялся сыщик, – а исключительно для справедливости!

Иван Петрович зажег новую папиросу, пыхнул пару раз сизым дымом и вернулся к повествованию.

– Короче, в результате розыскных мероприятий уже в прошлом ноябре удалось задержать члена Исполнительного комитета «Народной воли» Александра Михайлова. Не в малой мере этому способствовал террорист Григорий Гольденберг, согласившийся, хоть и не сразу, стать нашим секретным агентом. Эти ребята при ближайшем рассмотрении тоже хотят жить, да еще как! Вот и Окладский, которого мы отловили пару месяцев назад, после моего с ним откровенного разговора быстренько сменил свои убеждения на противоположные. Такой скорости я, честно говоря, даже удивился. По его наводке полиция накрыла конспиративную квартиру на Госпитальной улице, а главное, их подпольную типографию и лабораторию, где заговорщики изготовляли динамит и мастерили свои бомбы. Ну и наконец, – щелчком по папиросе Мырлов стряхнул пепел, – позавчера был пойман Андрей Желябов, главный стратег народовольцев и их идеолог…

– То есть, как я понимаю, вы считаете, что террористическая организация практически разгромлена?

– Не все так просто, – ушел от прямого ответа сыщик. – Самое интересное еще впереди. Когда я только вернулся в департамент, меня сразу насторожило количество неудач и провалов операций, проводимых в последнее время полицией. Это поневоле наводило на мысль о работающем где-то совсем рядом осведомителе. И действительно, мне понадобилось около года, чтобы его вычислить и взять с поличным. Предателем оказался чиновник для писем, некто Клеточников – чахоточный, но работник отменный. По иронии судьбы государь недавно наградил его орденом Святого Владимира третьей степени. Между прочим, последнее время Клеточников заведовал секретной частью и в месяц получал полторы тысячи рублей – деньги, как вы видите, немалые! Человечка этого мы унаследовали от Третьего отделения вместе с массой других проблем.

– Как же это вам удалось его вычислить? – искренне удивился Дорохов. – Такая работа требует огромных усилий, анализа массы фактов и всевозможных вариантов.

– Удалось! – довольно хмыкнул Мырлов. – Вы мне не поверили, а в нашем деле, действительно, самое главное – инстинкт охотника. Пришлось допустить утечку секретных сведений, привлечь к слежке филеров и вообще поближе поинтересоваться личной жизнью нескольких сотрудников, но результат того стоит.

Как бы сторицей вознаграждая себя за все победы, Мырлов извлек на свет заветную бутылку и, не спрашивая гостя, наполнил рюмки водкой.

– Давайте понемногу, а то сегодня еще работать, – сопроводил он словами свои действия.

Дорохову ничего не оставалось, как составить Мырлову компанию.

– Что ж до вашего вопроса, – Иван Петрович утер губы ладонью, – ничего утверждать не берусь. Да и никто не возьмет на себя смелость сказать, что «Народная воля» разгромлена. Предотвратить теракт одиночки может только случай. Единственное, несколько успокаивает, что мы накрыли их мастерскую по производству динамита, но и это гарантии не дает. Впрочем, нет сомнений, что рано или поздно мы всех их переловим, – вопрос только времени.

– В том-то и дело! – нахмурился Дорохов. Он оценил откровенность начальника отдела сыска и испытывал к этому человеку искреннюю симпатию.

– У меня есть твердое убеждение, – продолжал тем временем Мырлов, – что разваливать террористические организации нужно изнутри, засылая в них своих секретных агентов, но на это уйдут месяцы и месяцы. Мы уже начали работу за рубежом, где наши тайные информаторы следят за нигилистами, но… – сыщик сокрушенно покачал головой, – видели бы вы их отчеты! Такое ощущение, что, попав за границу, русский человек дуреет. Наших агентов почему-то особенно интересует интимная жизнь русских эмигрантов, о чем они в красках и подробностях не устают доносить в столицу. Только казенные деньги растрачивают… – Дознаватель безнадежно махнул рукой, вытащил из жилетного кармана часы-луковицу и щелкнул крышкой:

– Пожалуй, пора…

Он поднялся, вытащил из ящика стола револьвер.

– Хотите, можете ехать со мной, посмотрите, как все происходит на деле. Есть все основания полагать, что на известной нам конспиративной квартире сегодня, ближе к ночи, состоится одна интересная встреча. Поедете?

Дорохов с готовностью встал.

– Тогда держите! – Мырлов протянул револьвер Андрею Сергеевичу. – Берите, берите, штука отменная, системы Лефоше. Надеюсь, не надо показывать, как с ним обращаться? Хотя весьма сомнительно, чтобы вам пришлось пускать его в ход…

С этими словами сыщик обогнул огромный стол и толкнул входную дверь. Два полицейских в штатском уже поджидали в коридоре. Не говоря ни слова, Мырлов в сопровождении Дорохова пошел вдоль вереницы комнат к центральной лестнице. Движения его были быстры, какая-то злая, веселая энергия играла в этом сухощавом, далеко уже не молодом человеке. Андрею Сергеевичу он чем-то напомнил охотничьего пса, растревоженного запахами весеннего леса. У выхода из здания сыщик обернулся, бросил с непонятной улыбочкой догнавшим их полицейским:

– Оружие проверили? Веселая сегодня может выдаться ночка…

На конспиративную квартиру ехали в маленьком возке. Дорохов сидел рядом с Мырловым, который и правил. Трое полицейских в штатском следовали за ними в извозчичьих санях, какими пользовались, когда надо было организовать наружное наблюдение. В таком случае на козлы садился специально обученный филер, в чьи задачи входило разыгрывать роль извозчика. Как знал Дорохов, агентов, обеспечивающих слежку, обучали долго и тщательно, а по окончании курса строго проверяли их умение, оставаясь незамеченными, фиксировать каждый шаг своего подопечного. Это была целая наука: как себя вести, как одеваться и даже говорить, и что в каких случаях следовало делать. Так, агентам наружного наблюдения строжайшим образом запрещалось встречаться взглядом с объектом слежки, и о каждом таком случае филер должен был специально докладывать работающему с ним офицеру полиции. Глаза, эти зеркала души, легко могли выдать наблюдающего, а посему его взгляд должен был оставаться скользящим, ни за что не цепляться и ни на чем не задерживаться. Однако, несмотря на все ухищрения, большинство агентов наружного наблюдения работали весьма и весьма посредственно, а многие к тому же едва могли писать, и с большим трудом излагали на бумаге результаты своих наблюдений.

Всю дорогу, правда, не слишком долгую, Мырлов молчал, а на вопросы Андрея Сергеевича отвечал коротко и односложно. Поняв, что сыщик к разговорам не расположен, Дорохов откинулся в глубину возка на деревянную спинку сиденья и оттуда, из-под натянутого верха, смотрел на мелькавшие газовые фонари, все в цветных оболочках радуг. Лошади встали на углу Лиговской набережной, и дальше они пошли пешком, разбившись, чтобы не привлекать внимания, на пары. Впрочем, набережная была пуста, как темны и неприютны были стоявшие вдоль нее большие мрачные дома. Один полицейский остался при лошадях и еще какое-то время маячил под фонарем на перекрестке.

Остановились у глубокой, как тоннель, подворотни. Мырлов тихо свистнул, и сейчас же из ее черноты вынырнул худосочный, вертлявый человечек в шляпе и длинном пальто, воротник которого был поднят. Какой-то разболтанной, вихляющей походкой филер приблизился к полицейским, на его губастой физиономии играла нагловатая улыбочка.

– Ну? – нетерпеливо спросил Мырлов, прикуривая от спрятанной в ладонях спички.

– Порядок, Петрович, птичка в клетке! – агент даже причмокнул и подмигнул от удовольствия. И хотя поля шляпы оставляли его лицо в тени, Дорохов увидел, как хищным блеском вспыхнули маленькие, похожие на поросячьи глазки. В остальном, решил Андрей Сергеевич, если бы он повстречал этого типа в толпе, то никогда бы не смог припомнить его наружность. Ну а эту свою развязную походочку филер, находясь на работе, наверняка менял.

– Слушай, Шепетуха! – нахмурился начальник отдела сыска. – Оставь свои прибаутки, докладывай по форме!

– Я что, Иван Петрович, я ничего! – агент поерзал в великоватом ему пальто, продолжал, не вынимая рук из карманов! – В восемь двадцать приехала на извозчике какая-то мамзель, раньше ее не видел. С той поры в квартире горит свет, но движения людей не приметил. – Шепетуха вскинул голову, посмотрел вдоль стены на окна третьего этажа. – Минут десять назад, аккурат перед вашим приездом, в парадную вошел мужчина. Но не в эту, а в соседнюю. Длинный, худой, пальто поношенное, поля шляпы мятые, сутулится, в руках потертый докторский саквояж. Лица в темноте не разглядел. Я, конечно, выждал маленько и за ним, мол, на какой этаж, туда-сюда, а мне навстречу двое пьяных. Дом доходный, вот всякая шваль тута и околачивается. Пока я их обходил, пока дверь открывал, мужик и сгинул. Свет после этого в других окнах не зажигали.

Шепетуха надвинул шляпу поглубже на глаза.

– Молодец, – похвалил его Мырлов, повернулся к полицейским. – Ждать больше не будем, пойдете с ним, – он ткнул пальцем в тощую грудь филера, – и останетесь на лестничной площадке. А минут через пять, – сыщик посмотрел на свои часы-луковицу, – да, через пять, позвоните в квартиру. Но тихо, дверь не выламывать и вообще. А ты, – обернулся он к филеру, – вернешься на улицу и продолжишь наблюдение.

Выждав, пока все трое скроются в подъезде, Иван Петрович взял Дорохова под руку и повел в глубину арки.

– Видели, каков фрукт? – Он аккуратно ступал в кромешной темноте, нащупывая подошвой дорогу. – А что делать, с кем-то работать надо, вот и приходится смотреть сквозь пальцы на амикошонство. Шепетуха, конечно, мразь редкостная, но по-своему талантливая, способная на большие подлости. Он один из лучших наших филеров, работает… – Мырлов усмехнулся, пояснил: – Хотел сказать: «с душой», но как раз души-то у него и нет! С выдумкой он работает, где-то даже с вдохновением, а все потому, что любая сделанная пакость приносит ему истинное удовольствие…

Они остановились на границе отбрасываемой аркой глубокой черной тени. Большой внутренний двор дома был едва освещен тусклым светом нескольких горевших окон.

– Вообще-то, – продолжал сыщик, – когда мы идем на задержание, то частенько оцепляем жандармами весь квартал. Так, конечно, проще и надежнее, но, привлекая большие силы, операцию не утаишь. Эта квартирка, – Мырлов поднял голову, осмотрел уходивший вверх колодец из кирпичных стен, – она весьма многообещающая, хочу оставить здесь засаду. Поэтому все будем делать максимально тихо. Ваша задача, – повернулся он к Дорохову, – наблюдать за черным ходом. Вон, видите три двери? – Мырлов ткнул пальцем в темноту. – Если кто-то оттуда появится, задержите. Будет убегать – стреляйте по ногам!

Не сказав больше ни слова, сыщик пересек пространство двора и скрылся в темноте. Теперь, когда глаза несколько пообвыкли, Дорохов начал различать контуры показанных ему дверей. Прислонившись плечом к стене, он переложил револьвер во внешний карман пальто и приготовился ждать, как вдруг что-то заставило его обернуться. В конце длинной арки, в желтом свете уличного фонаря Андрей Сергеевич увидел худого, довольно высокого мужчину в мешковатом пальто и какой-то обвислой шляпе. В руке незнакомец держал саквояж. Что-то болезненное было во всей его фигуре, в манере идти, сильно наклонившись вперед, будто падая и в последний момент подставляя ноги. Мужчина сделал шаг, другой – и исчез, оставив Дорохова в недоумении. Он хотел бежать за незнакомцем, остановить, но боялся оставить свой пост. Да и что он скажет обычному припозднившемуся прохожему? Во дворе же все оставалось по-прежнему. Прошло, наверное, минут пятнадцать, прежде чем со стороны набережной послышались шаги и один из давешних полицейских окликнул Дорохова по имени-отчеству. Следуя за ним, Андрей Сергеевич вышел на освещенный фонарем тротуар, поднялся на этаж по обшарпанной, с выщербленными ступенями лестнице. На выкрашенную зеленой облупившейся краской площадку выходило шесть дверей, одна из которых была приоткрыта. Такой же запущенной и безликой оказалась и сама квартира, убогостью обстановки напомнившая Дорохову дешевые гостиничные номера. В единственной, довольно большой и мрачной комнате по стенам притулились три застланные серыми одеялами железные койки. На застеленном газетой столе стояла большая керосиновая лампа. Меблировку комнаты завершали три простых стула и разбитый шкаф. На торчащем из его стенки гвозде висели короткая женская шубка и каракулевая шапочка. Их владелица сидела тут же, отвернувшись к окну. Одетая в глухое серое платье, с накинутой на плечи шалью, эта молодая женщина совершенно не гармонировала с окружавшей ее обстановкой. В самом спертом, пахнущем пылью воздухе квартиры было что-то нервное, взвинченное, что-то вокзальное, будто люди и не собирались здесь жить, а лишь заглядывали на короткие часы забыться чутким сном и опять уйти.

– Вы зря отпираетесь, – резко, напористо говорил Мырлов, когда Андрей Сергеевич переступил порог. – Вина ваша уже в том, что вы здесь находитесь, а следовательно, знаете заговорщиков. Облегчите душу, Мария Александровна, расскажите все, как есть, а я уж похлопочу за вас, возьму на душу грех – смягчу вашу участь…

Сыщик стоял согнув ногу и оперевшись коленом о сиденье стула, курил, часто и нервно затягиваясь. Тут же от стены к стене расхаживал подпрыгивающей походкой Шепетуха. Он даже не расстегнул пальто и руки все так же держал в карманах.

– Они все такие, – приговаривал скороговоркой филер, – все!.. Сначала отпираются, а потом ползают на брюхе в соплях и слезах, прощенья просят. Говори, стерва?..

Женщина обернулась. На красивом, бледном лице в обрамлении темных, вьющихся волос застыла маска страха, смешанного с отвращением. Маленькая рука теребила край теплой вязкой шали. Мария Александровна подняла глаза и посмотрела на прислонившегося к притолоке Дорохова. Что она здесь делает? – пронеслось в голове у Андрея Сергеевича. Как вообще она может находиться в этой убогости? Почему? Неужели не ясно, что она просто не может иметь отношения к заговорщикам?

– И не пытайся врать, что пришла покувыркаться со своим полюбовником! – Шепетуха как-то боком, с наскоком приближался к женщине.

Все остальное произошло автоматически. Дорохов выпрямился, сделал два шага вперед и приподнял филера за шиворот. Потом повернул физиономией к себе и, глядя прямо в поросячьи глазки и раздельно произнося слова, сказал:

– Еще. Мразь. Один. Звук… И я за себя не ручаюсь! Пшел вон, гнида!

– Все, все понял, ухожу! – Шепетуха барахтался в собственном пальто, пока наконец не взмолился: – Иван Петрович!..

– Оставьте его, Андрей Сергеевич! – Мырлов с интересом наблюдал за происходящим. – А ты, – напутствовал он филера, – займись делом.

Какое-то время сыщик молчал, так что отчетливо слышалась доносившаяся из коридора скороговорка Шепетухи, жаловавшегося полицейским, потом сказал:

– Нервы, все нервы… Ну, хорошо, начнем сначала. – Он поискал взглядом пепельницу, не нашел и, затушив папиросу о каблук, швырнул окурок на пол. – Расскажите нам, Мария Александровна, как вы тут оказались и что все это время поделывали.

Женщина заговорила не сразу, долго и пристально смотрела на Дорохова и, по сути, обращалась со своим коротеньким рассказом к нему, а не к начальнику отдела сыска.

– Третьего дня, – начала она неуверенно, как бы сама сомневаясь в собственных словах, – да, пожалуй, именно третьего, под вечер, к нам домой зашла Соня. Я живу вместе с мамой, она шьет, а я подрабатываю в газете: письма читаю и все такое, по мелочи. Мы ведь небогаты, а Соня, когда мы вместе учились на женских курсах, она очень нам помогала…

– Вы говорите о Перовской Софье Львовне? – уточнил Мырлов.

– Да, именно, – подтвердила Мария Александровна. – Не знаю, как сейчас, а тогда ее батюшка был губернатором Петербургской губернии. Семья у них очень хорошая, интеллигентная, правда, это было уже лет десять назад. Я вот все говорю, – спохватилась вдруг она, – а вам, наверное, это совершенно неинтересно…

– Ну, отчего же! – не согласился с ней сыщик. – Очень даже познавательно. Вы рассказывайте, Мария Александровна, рассказывайте…

Женщина недоверчиво посмотрела на Мырлова, в глубине души подозревая, что начальник отдела сыска над ней издевается, но все же продолжала:

– Я, честно говоря, очень Сониному приходу удивилась. Не знаю уж почему, но она как-то от меня отдалилась и в последнее время стала какой-то другой. Мне даже рассказывали, что Соню судили, но, слава Богу, оправдали. Я, конечно, не знаю, в чем там было дело, но только человек она очень мягкий и добрый и всех вокруг жалеет, а такие люди со временем не меняются.

– Вы так думаете? – скептически поднял бровь Мырлов. – Но, великодушно извините, у меня и в мыслях не было вас прерывать.

– Так вот, – продолжала женщина, – Соня с нами посидела немного, поговорила, но разговор как-то не клеился, она все больше про нашу жизнь расспрашивала, а о своей помалкивала. Потом, перед самым уходом, вызвала меня в коридор и попросила о помощи. Ей в Москву надо ехать, а тут у любимого человека праздник, и она хотела преподнести ему сюрприз, подарить торт. Пустяшная просьба, правда? Я и согласилась. Соня мне и денег дала на извозчика.

Мария Александровна замолчала. Мырлов вытащил из плоской картонной коробки папиросу, дунул в длинный мундштук.

– Ну, и где же вы этот торт покупали? – он заломил бумажную трубку и поднес к папиросе спичку. – На Невском?

– Да нет, я его и не покупала вовсе, мне торт принесли. Соня сказала, чтобы я ждала на улочке за Балабинской гостиницей. Вы знаете, напротив Николаевского вокзала. Ко мне подошел мужчина и передал…

– Вы что, были с ним знакомы? Видели раньше? – глаза Мырлова сузились. – Опишите, как он выглядит!

Мария Александровна пожала плечами, посмотрела на Дорохова, как будто ждала от него подсказки или помощи. И опять их глаза встретились.

– Среднего роста, скорее полный, чем худой, в теплом пальто и картузе. Уже стемнело, так что лица я не разглядела, да оно все равно было замотано шарфом, будто человек этот страдал простудой.

– Ну и что же было дальше? – торопя рассказчицу, сыщик нервно и часто подносил к губам папиросу.

– Дальше?.. Я взяла извозчика и приехала сюда. Соня дала мне ключ…

– Могу я взглянуть на ваш торт? – не выдержал Мырлов, вскочив со стула.

– Но ведь я же его отдала! – Мария Александровна с недоумением смотрела на сыщика. – Я для того и приехала. В том-то и состоял сюрприз…

– Кому? – взревел Мырлов. – Он что, приходил?

Казалось, удивлению начальника отдела сыска не будет конца.

– За несколько минут до вас. Когда ваши люди позвонили в дверь, я сразу и открыла, подумала, что он что-то забыл и вернулся. Как раз надевала шубку, чтобы и самой идти. Они могли с ним столкнуться на лестнице. А тут и вы появились с черного хода.

– Шепетуха! – голос Мырлова звучал негромко, но с таким змеиным шипением, что каждое слово сыщика было слышно в самом дальнем уголке квартиры. – Где эта ушастая сволочь? Что, упустил?.. – он буквально прожигал взглядом появившегося в дверном проеме филера.

– Я, Иван Петрович, я думал…

– На твоей службе надо не думать, а выполнять приказ! Я велел тебе продолжать наблюдение, а ты здесь ошиваешься…

– Иван Петрович… – занудил Шепетуха, но Мырлов его не слушал.

– Минут двадцать – двадцать пять… – бормотал он, глядя на часы. Перевел взгляд на женщину. – Опишите его внешность.

Понимая, что происходит нечто экстраординарное, Мария Александровна от волнения не смогла сразу справиться со своим голосом:

– Довольно… довольно высокий, очень худой, лет двадцати пяти или немного больше. В лице ничего необычного, волосы зачесывает назад, носит маленькую, реденькую бородку… Вид какой-то болезненный.

– Что же это все они у вас больные? – с какой-то горькой иронией переспросил Мырлов. – Что еще?

Мария Александровна пожала плечами.

– В общем-то ничего. Положил торт на бок в саквояж. Я ему говорю, мол, помнется, а он с непонятной улыбочкой: кто захочет, съест и такой. Ходит как-то странно, того гляди – упадет…

Дорохов вздрогнул.

– Да, – вспомнила вдруг женщина, – мне кажется, он не чисто русский, может быть, из Малороссии, некоторые слова как-то странно выговаривает…

– Гриневицкий! – от своей догадки Шепетуха даже задохнулся.

– Да, да, – поддержал его Мырлов. – Окладский описывал его на допросе. Сказал еще, что в прошлом году его выгнали из Технологического… – И тут сыщик взорвался: – Куда же ты смотрел, сукин ты сын!

– Виноват-с, темно было-с! Обмишурился-с… – пришаркивая ножкой и преданно глядя на Мырлова, пробовал защищаться филер, но звучало это как-то неубедительно. Впрочем, начальник отдела сыска не обращал на этот лепет никакого внимания. Он повернулся к Дорохову:

– Вот видите, Андрей Сергеевич, дело несколько осложняется. Оставлять в квартире засаду смысла больше не имеет, попробуем перехватить Гриневицкого в другом месте, есть у меня на этот счет кое-какие соображения. Вы же – так, на всякий случай – посидите здесь с полчасика и, если я к тому времени не вернусь, отвезите мадемуазель на Фонтанку. Лошадь с возком найдете у трактира в переулке, я распоряжусь, за ней присмотрят. Ну а пока можете продолжать допрос…

Стоило Мырлову выйти, как из коридора послышался поспешный топот ног, хлопнула входная дверь. Дорохов какое-то время еще сидел, заложив ногу на ногу, курил, потом энергично поднялся и прошел на кухню. Скудность стоявшей на простых деревянных полках посуды превосходила даже убогость обстановки.

– Мария Александровна! – позвал он в коридор. – Вы, случаем, не знаете, есть ли в этом доме чай?

Вместе с женщиной Андрей Сергеевич обследовал все уголки, но так ничего и не нашел. За давно не мытым стеклом на просветлевшем, к морозу, небе проступили звезды. Дорохов остановился у окна и долго рассматривал темные силуэты домов по ту сторону канала, забитого потемневшим за зиму льдом. Набережная, на сколько хватало глаз, была пуста. Что-то глубоко печальное, потаенное чувствовалось в этом незамысловатом городском пейзаже, как будто люди спрятались от жизни и не хотели знать, что с ними станется завтра.

– А ведь завтра уже весна… – Андрей Сергеевич все так же смотрел на улицу. Он чувствовал, что Мария Александровна пребывает в растерянности и плохо понимает, как себя вести в изменившейся обстановке. Поведение Дорохова никак не вязалось с образом следователя.

– Ну, что же вы меня не допрашиваете? – спросила она с вызовом. – Мне говорили, что жандармов хлебом не корми, дай только кого-нибудь поймать и допросить.

– А я, Мария Александровна, не жандарм и не полицейский, – Дорохов обернулся, с улыбкой посмотрел на женщину. – Я, Мария Александровна, дипломат, и здесь нахожусь по долгу службы.

– Я вам не верю, – Мария Александровна покачала головой. – Дипломаты работают за границей…

– Так то дипломаты иностранные, а у нас в России в первую очередь дипломатом надо быть у себя дома.

По устремленному на него взгляду больших темных глаз Андрей Сергеевич видел, что женщина плохо его понимает.

– Ну и что же вы здесь делаете, как вы изволили выразиться, по долгу службы?

А она умненькая, решил про себя Дорохов, а вслух заметил:

– Спасаю Отечество.

– От кого же, если не секрет? – ее губы сложились в язвительную улыбку.

– От кучки эксцентричных, экзальтированных недоумков, мнящих себя радетелями разлюбезного народа. Террор, уважаемая Мария Александровна, никогда ни к чему хорошему не приводил и на этот раз не приведет. Есть вещи, которые я с детства связываю с понятиями России и Родины и не могу позволить, чтобы их судьбу определяли недоучившиеся неврастеники, не способные видеть дальше собственного носа. Надеюсь, я доступно объясняю?.. Ну да здесь не место и не время обсуждать мои политические взгляды и пристрастия, поверьте только, что справедливость и свобода для меня отнюдь не пустые слова.

Дорохов закурил, прислонился спиной к крашенной грязно-синей краской стене. Мария Александровна молчала.

– И вы считаете, что этих людей надо ловить и вешать? – спросила она после довольно долгой паузы.

– Ваших знакомых? – уточнил Андрей Сергеевич, с прищуром взглянув на женщину. – Ловить – обязательно! Вешать?.. – он пожал плечами. – Скорее, им надо дать возможность подумать в одиночной камере над тем, что они намеревались совершить и чего бы в этом случае добились. Впрочем, эти люди мало похожи на героев, а кое-кто из них уже выдал с потрохами и своих товарищей, и все, что только мог. Может быть, рано или поздно они поймут, что не вправе решать за других, как им жить, поймут, что их необдуманные действия могут, в конечном итоге, привести к власти жадную и необузданную чернь…

– Это вы так о народе?

– Полно вам, Мария Александровна! Смотрю я на вас и искренне завидую: как, оказывается, славно ничего не знать и жить иллюзиями и идеалами. Толпе временщиков с психологией воров и завистников надо еще дорасти до народа. На это, между прочим, потребуются десятилетия, да и их может не хватить. Очень трудно убедить раба, что он тоже человек, заставить перекати-поле почувствовать себя собственником. Нам еще только предстоит заронить в умы людей мысль об их правах и обязанностях и, слава Богу, государь это понимает и ведет нас по пути реформ…

Андрей Сергеевич нахмурился, потушил папиросу в стоявшем тут же на столе блюдце.

– Ладно, пора ехать!

– Но еще не прошло полчаса! – Мария Александровна посмотрела на него с удивлением.

– Именно поэтому!

Дорохов вернулся в комнату, сняв с гвоздя, подал женщине шубку, оделся сам. Молча они спустились по лестнице, нашли оставленный напротив трактира возок. Холодный лунный свет заливал спящий город, тонкий ледок на лужах похрустывал под полозьями, копыта рысака мерно стучали по промерзшей дороге. Время от времени Мария Александровна посматривала на темный профиль своего спутника, ей казалось, что в чертах его лица застыла решимость. Неожиданно Дорохов натянул поводья. Легкий возок остановился на плохо освещенной улице, по всей длине которой тянулись глухой стеной лабазы. Неподалеку, за высоким забором, механически хрипло лаяла собака.