Текст книги "Трагические судьбы"

Автор книги: Николай Андреев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 29 страниц)

Все, кто служил с Дудаевым, отмечают, что он был блестящим командиром. Брянский журналист Андрей Воробьев попал на службу в авиационный полк под Иркутском. Командир полка – Джохар Дудаев. Новобранец увидел его таким:

«Идеальным прямоугольником, отутюженный и начищенный, с раннего утра полк замер на плацу. Развод. «Равняйсь, сми-ирна!» По первозданному чистому снегу заскрипели сапоги начальника штаба майора Днепропетровского. Рука взлетела к виску: «Товарищ подполковник, Н-ский полк дальней авиации по вашему приказанию построен». – «Вольно». Подполковник Дудаев с недовольным видом обходит нас, горе-вояк, через одного делая замечания. Один плохо выбрит, другой криво подстрижен, а у этого недостаточно туго затянут ремень. По его мнению, во вверенной ему части все беспросветно плохо. Любимчиков у Дудаева нет, даже среди земляков-чеченцев и других народностей Кавказа. Сибирь не их родина, но их почему-то полным-полно здесь. Наконец тычет пальцем в какого-то солдатика, вопрошая: «Москвич?» – «Так точно!»

«Ну, я так и знал», – разводит руками Дудаев. Столичные ребята вызывают его особую нелюбовь. Каким-то внутренним безошибочным чутьем он угадывает их среди общей массы как две капли похожих друг на друга солдат.

В звенящей тишине колючий сибирский мороз пробирается за куртку, еще дальше, за гимнастерку и даже под нательный свитер, выдаваемый в условиях службы Восточной Сибири. Минус сорок, а может быть, и ниже. Вот кто-то уже отморозил уши и прямо с плаца зашагал в медсанчасть. Как назло, задул еще пронизывающий ветер. От него стараются отвернуться все: солдаты, низшие и высшие офицерские чины, забывающие в этот момент, что им не подобает вести себя таким образом. Все, кроме подполковника Джохара Дудаева, вылепленного словно из другого теста. Как всегда, он стоит прямо, не сгибаясь, во весь свой небольшой рост. Строг, подтянут, недоступен».

Впечатляющий образ: строг, подтянут, недоступен. Подобное героическое поведение помогало Дудаеву держать в подчинении полк, военных людей. Но эти ли качества требуются человеку, чтобы управлять республикой? Не уверен. Но Дудаев не сказал подобно Аслаханову: я летчик, мое дело летать, а власть не по мне. Он прибыл в Чечню властвовать. Но это не означает, что стоило ему захотеть – и власть упала прямо ему в руки. Да, Хасбулатов и Аслаханов не претендовали на лидерство в Чечне. Но были еще Сосланбеков, Яндарбиев, Умахаев – сегодня имена подзабытые, а тогда они были на слуху, этих страстных трибунов, ораторов все знали в лицо. Они умели поднимать толпу на великие дела. Был, наконец, Саламбек Хаджиев, талант лидера у него от Бога. А что Дудаев? Да, генерал, да, слегка популярен, но речь его путанна, сформулировать внятно мысль он не в состоянии. Я просмотрел немало записей его телеинтервью: невыразительная личность.

Джохар служил далеко от Чечни – в Прибалтике – и был страшно горд ответственным постом командира крупного авиационного соединения. Все у него складывалось замечательно в Тарту. Командовал дивизией дальних бомбардировщиков. Занимал должность начальника военного гарнизона города. Был популярен у местного населения. Однажды во время авиационного праздника, парашютист развернул в небе национальный эстонский флаг, который в то время еще не был официально признан государственным. Это произвело на эстонцев большое впечатление, на глаза мужественных эстонских парней навернулись слезы. В честь Дудаева в Тарту назовут площадь его именем.

Затем генерал круто повернул свою судьбу: вышел в отставку, собрал чемоданы и переехал в Грозный. Что по тем временам смотрелось рискованным виражом. Тогда еще было неясно, куда и как все повернется. А генерал в Советской армии – это уважение, это высокая зарплата, это положение. Летчики не участвовали в разборке межнациональных конфликтов. Что Дудаев добросовестно служил коммунистическому режиму, доказывает следующий факт: он написал рапорт с просьбой послать его в Афганистан. И так искусно бомбил единоверцев, что заслужил орден, да не один – у него 12 наград СССР. Он, разумеется, член славной Коммунистической партии Советского Союза.

Дудаев как-то сразу стал смело держаться в Грозном. Людей в нем привлекло, возможно, то, что он сильная личность, герой – это был именно тот человек, который мог объединить чеченцев в их стремлении к свободе. И он это сделал. Что из этого получилось, мы знаем: вместо цветущего Грозного развалины, вся Чечня – сплошное поле боя, линия фронта проходит через каждый дом. Вот интересно: если бы митингующим в свое время стало известно, чем все это кончится, поддержали бы они Дудаева?

Он был непуганым романтиком

В 1990 году Дудаев политически был еще младенец. Он мало жил в Чечне, не знал ее. Шарип Асуев, корреспондент ИТАР-ТАСС в Чечне отметил: «Главный его недостаток: судит о людях по книгам прошлого столетия и говорит на одном из диалектов родного языка». Леча Салигов назвал Дудаева непуганым романтиком. И, как всякий романтик, он был недалек и даже примитивен. Я читал его статьи – их, кстати, немного, – и меня не оставляло ощущение, что стиль, лексика мне живо кого-то напоминают. И вспомнил: Сталина!

Выписка из статьи Дудаева «Мы победим, потому что мы правы»: «Если ты мудр и терпелив, – это не значит, что тебя могут втоптать в грязь, подменив мудрость покорностью. Когда терпение кончается, оно выливается в протест… Труден наш путь. Но рассчитывать на дешевую демократию, дешевым путем, мелкой ценой – это совершенный блеф, на который мы никогда не должны идти. Законы должны быть внесены на всенародное обсуждение… Другой путь только отбросит нас назад, вернув к новому витку борьбы… И для этого нужно найти в себе мужество отстоять эту позицию, именно эту постановку». В дудаевских фразах те же – сталинские – рубленость, краткость, примитивная образность.

Дудаев, как и Сталин, умел разговаривать с массами на простом и убедительном языке. Ораторы на I съезде Общенационального конгресса чеченского народа упражнялись в красивостях обличения партократов, цветисто расписывали прелести демократии, негодовали по поводу тупости власти, а генерал сказал прямо: «Чечня должна быть независимой». Взрыв восторга. Генерал продолжает: «Мир велик. Обойдемся без России. Предлагается создать единую экономическую Кавказскую зону, в которую будет входить Ростов, Ставропольский, Краснодарский края, Волгоградская область наряду с кавказскими республики».

Он был не особо силен в логике. Вот, например, обосновывает готовность земляков к государственности: «Чеченский народ многотысячными непрерывными митингами наращивал и политическую сознательность, и политическую активность, а отсюда и право на свою государственность». Если бы так элементарно можно было дорастать до государственности… Постояли на площади, тесно прижавшись плечами к другу другу, неделю-другую, выслушали десяток-другой ораторов – и оформляй заявку в ООН. Как отметил грозненский профессор Жабраил Гаккаев, «главная проблема нашей революции – проблема невежества. Эта демоническая сила правит балом. Невежество может стать причиной многих трагедий и даже нашей гибели».

Нам стоит хотя бы эскизно представить политический пейзаж России и Советского Союза того периода, чтобы встроить трагическую судьбу генерала Дудаева в соответствующий исторический масштаб. Итак, 1990 год. Разворачивается битва за лидерство между Горбачевым и Ельциным. В то время советником Ельцина по правовым вопросам был Шахрай. Он додумался до идеи: чтобы Ельцин победил в битве титанов, нужно развалить Советский Союз. Что означало: нужно поддерживать потуги союзных республик на отделение, в результате великий и могучий Советский Союз рухнет как колосс на глиняных ногах, и только этой ценой можно спасти целостность России.

План Шахрая был блистательно воплощен в жизнь. Результат получили несколько иной, нежели рассчитывали. Нет, Союз-то рухнул, свалить его было несложно, он давно, задолго до битв Ельцина и Горбачева, держался на честном слове. Но оказалось, что и Россия нетвердо держится на ногах. Татария, Башкирия, Якутия напористо стали прощупывать варианты отделения от России. Сначала были заявления: мы живем на этой земле столетия, потому она наша, потому мы имеем полное право жить на ней по-своему. Потом ввели термин «суверенитет», он звучит почти нейтрально, но раскройте словарь иностранных слов и прочитайте, что суверенитет – полная независимость государства от других государств в его внутренних делах и внешних отношениях. Суверенная Татария или суверенная Якутия вроде бы не претендовали на полную независимость, но настаивали на неких особых отношениях с Россией, что и было зафиксировано в виде двухсторонних договоров. Над чем едко иронизировал Солженицын: попробовал бы штат Техас настаивать на заключении договора с Вашингтоном, ему бы устроили веселую жизнь.

А что касается ссылок на то, что, дескать, наш народ живет на этой земле с древности, то известный историк и культуролог Лев Гумилев приводит такой пример на эту тему: «В 1945 году, после взятия Берлина, я встретился и разговорился с немецким физиком моего возраста. Он считал, что славяне захватили исконно немецкую землю, на что я возразил, что здесь древняя славянская земля, а Бранденбург – это Бранный Бор лютичей, завоеванных немцами. Он вскричал: «Sie waren Primitiv!», и остался при своем мнении. Будь он начитаннее, он бы упомянул, что лютичи в V веке вытеснили с берегов Эльбы германских ругов. Но разве в этом суть? Все народы когда-то откуда-то пришли, кто-то кого-то победил – таков диалектический закон…»

Ельцин суверенитет по-своему трактовал, приехал в Татарию и сказанул: проглотите суверенитета, сколько осилите. Смысл этой фразочки темен. Ее можно считать призывом к раскройке России на отдельные территории. Но можно совет Бориса Николаевича истолковать буквально и примитивно: мол, глотайте, глотайте – подавитесь! Татарский лидер Шаймиев явно высчитал, что, как широко ни разевай рот, а все равно не осилишь полную независимость, потому вовремя притормозил на пути к отделению от России. Но Шаймиев все-таки не генерал, потому мудр и даже хитер, он не поддался давлению доморощенных сепаратистов, стал торговаться с Москвой и выторговал максимум: не платить ясак в российский бюджет, вести самостоятельную внешнеэкономическую деятельность, еще кое-что по мелочи. И в результате Татария торговлей отвоевала у Центра намного больше, чем Дудаев военными действиями. Уже не говоря про человеческие жертвы. Кто теперь помнит, что и в Казани были буйные митинги с требованиями выхода из состава России? Забыли даже, что в Татарии проводился референдум о государственном суверенитете и как по этому поводу вибрировала Москва.

Чечней овладел зуд суверенизации еще до появления Дудаева. Генерал еще наслаждался поэмой «Тазит», а Завгаев уже подписал 27 ноября 1990 года Декларацию о государственном суверенитете Чечено-Ингушской республики. Этот документ без затей фактически устанавливал независимость республики, в нем не упоминались ни СССР, ни РСФСР. В Москве не заметили этот дерзкий вызов целостности Советского Союза. Как считает Султыгов, тогда Чечня была как никогда близка к тому, чтобы стать союзной республикой со всеми вытекающими из этого статуса последствиями.

Таким образом, Дудаев, призвав к независимости, пошел уже по проторенному пути. Но это был шаг в другое измерение. Новый призыв в Центре тоже поначалу не расслышали. Должно было произойти множество событий, как в России, так и в Чечне, прежде чем слово переросло в войну. Война была неизбежна – ее жаждало слишком много горячих голов и в Москве, и в Грозном, и далеко за пределами России.

Чечне проще завоевать Россию, чем России – Чечню

Так ли уж нужен был чеченцам разрыв с Россией? Чеченский журналист Муса Темишев делится такими соображениями на сей счет: «Я убежден, что Чечня должна быть частью российского содружества. Я, как и все чеченцы, всю свою сознательную жизнь мечтал о свободе нации, но сегодня убедился в том, что до свободы нужно дорасти. Один из моих давних оппонентов сказал, что чеченцы на сегодняшний день – конгломерат тейпов, сект, семейных кланов. Тогда я с ним разругался. На днях я ему принес извинения. Мне горько сознавать, что до нации мы должны дорасти, причем должны пройти этот путь вместе с русским народом – на едином экономическом и культурном пространстве России».

Трудно даже вообразить, что в Коми или, скажем, в Хакасии народ возьмется за оружие и объявит войну России. Иное дело – Чечня. Тут народ другой. Другие настроения. И самое главное – другая, трагическая история. Депортация целого народа неизбежно наложила отпечаток на характер и натуру каждого чеченца, даже если в те страшные дни февраля 1944 года он был, как Дудаев, в младенческом возрасте. Это унижение не скоро прощается, если вообще когда-либо прощается. С началом перестройки подспудная обида прорвалась наружу. Чеченцы поняли, что теперь позволено все.

В тот момент депутат Верховного совета России Виктор Югин писал записку Ельцину, в которой анализировал состояние межнациональных отношений. Суть ее можно свести к одному абзацу:

«На Кавказе в пределах России уже давно зрела вспышка. Так бывает в природе, когда от долгого и раскаленного солнца вдруг вспыхивает торф. Вокруг болота воды, воды уйма, а торф горит, как порох, да так, что в одном месте тушишь, а он тлеет, тлеет и прорывается в другом месте. Кавказ тлеет».

Совет Югина Ельцину: «Отказаться от популистских поездок к шахтерам Кемерово, рыбакам Камчатки, нефтяникам Тюмени, а провести десять дней на Кавказе, объездить все республики, повстречаться со всеми старейшинами, лидерами всех движений, интеллигенцией, авторитетными людьми. Потом сделать анализ положения, созвать совет горцев и постепенно сообща решать остро встающие проблемы. Если этого не произойдет, то Россию ожидает то же самое, что переживает Союз – кровь, как в Прибалтике, Молдавии, Нагорном Карабахе…»

От записки веет неисправимым романтизмом: сядем в круг, выкурим трубку мира – и безмятежный покой обнимет кавказские горы и долины, разольется по российским равнинам.

Ни тогда, ни сейчас никто не знает, как справиться с национализмом, с сепаратизмом. Я был в самом начале событий в Нагорном Карабахе, это февраль 1988 года. Из Москвы все казалось если не простым, то решаемым. Ну, не поделили два народа два квадратных километра территории, ну, есть некоторое недопонимание в отношениях. Но можно договориться. Тем более тогда все газеты писали о красивом, овеянном традицией поступке одной азербайджанской женщины: когда шли друг на друга две объятые ненавистью толпы, она бросила между ними платок – они и застыли, а потом по-братски обнялись. Проехался я по маршруту Баку – Степанокерт – Ереван. Переговорил с десятками людей. И ужас овладел моим сердцем, я понял, что платком не обойдешься. Будто заглянул в дьявольскую пропасть, откуда дохнуло такой густой ненавистью одного народа к другому, что мороз по коже. Когда я вернулся в Москву, все сразу ко мне с расспросами: что да как? Я отвечал: из-за Карабаха будет война. Не верили: «Ты с ума сошел!»

И все-таки Дудаев, несмотря на обжигающее заявление о независимости, несмотря на избрание его лидером Общенационального конгресса, оставался, по сути, никем. Лидер общественной организации, каких тогда было как грибов в дождливый июль, из Москвы он смотрелся крошечной фигуркой – экзотической и забавной. Это вам не Ландсбергис или Гамсахурдиа, которые представлялись серьезной опасностью для целостности Союза. 11 января 1991 года Горбачев в телефонном разговоре с Бушем, тогдашним президентом США, сказал: «Беда в том, что Верховный совет Литвы и Ландсбергис не способны ни на какие компромиссы, не делают никаких встречных шагов. Сегодня ситуация неутешительная». Напомню, разговор – за два дня до кровавых событий в Вильнюсе. О Дудаеве тогда мало кто слышал.

Ельцин, отдадим ему должное, уделял внимание кавказским делам. Именно в январе 1991 года он отправился в Закавказье и на Северный Кавказ. Ельцину хотелось предстать миротворцем в грузино-осетинском конфликте, поэтому планировалась встреча с Гамсахурдиа. Сделал Ельцин краткую остановку в Грозном, встретился накоротке с Доку Завгаевым. Погрозил ему пальцем: не мечись между мной и Горбачевым – прогадаешь. Из Грозного двинулись на БТРах по Военно-Грузинской дороге, добрались до Казбеги. Там ждал Гамсахурдиа. Подъехал Асхарбек Галазов, тогдашний глава Северной Осетии.

Переговоры шли тягуче. Гамсахурдиа никак не соглашался признать Южную Осетию суверенным государством. Ельцин убеждал, что другого пути нет, надо дать осетинам волю, так же как и абхазам. Гамсахурдиа стоял как скала: никакого самостоятельного государства «Южная Осетия» на карте нет и быть не может, в лучшем случае он, президент Грузии, может разрешить культурный суверенитет, пусть осетины пляшут лезгинку, сочиняют стихи на своем туземном языке, но о самостоятельной политике не сметь и мечтать. Ельцин понял, что Гамсахурдиа не сдвинешь, потому предложил такой вариант: Грузия и Россия уважают друг друга как два независимых государства, а Южная Осетия оставляет за собой право называться, как желает ее народ, а не так, как хотелось бы Москве или Тбилиси. Гамсахурдиа опять затянул песнь о культурном суверенитете. Непробиваем.

Николай Федоров, президент Чувашии, размышляет над этой проблемой: «Национализм – это защитная реакция, им прикрываются, когда нечего сказать, когда в голове и душе – одна пустота и убожество». В мечтательных мозгах иных политиков независимость зачастую сводится исключительно к своему Министерству иностранных дел, к своим деньгам, к своей таможне, наконец, к своим вооруженным силам. Зачем это? Что за бред? Есть страны побольше, есть поменьше. А есть такое крошечное государство Лихтенштейн, где в наличии все атрибуты государственности, в том числе и великая воинская сила – 7 полицейских. Но Лихтенштейн, Андорра, Сан-Марино – это исторический, географический, политический казус: мол, водятся на земле и такие государственные образования.

А есть страны, где в общих границах традиционно собраны многочисленные национальности и народности. Это не только Россия. И после великого раздела СССР и Югославии создание новых стран, похоже, закончилось.

Курдов по численности много больше, чем чеченцев – 20 миллионов, а не имеют своей государственности, хотя воюют за нее столетия. Великие державы разыгрывали курдов как козырную карту, спекулировали на них. Генерал Судоплатов занимался в начале 50-х годов курдской проблемой. Он пришел к такому выводу: «Бросая ретроспективный взгляд, видишь, что сверхдержавы вовсе не стремились к справедливому решению курдской проблемы. Судьбу Курдистана с точки зрения его интересов никогда не рассматривали в Кремле, как, впрочем, и в Лондоне, и в Вашингтоне. И Запад, и нас интересовало одно – доступ к месторождениям нефти в странах Ближнего Востока, как ни цинично это выглядит».

Как ни цинично это выглядит, но и России, и Западу глубоко наплевать, что конкретно происходит в Чечне, они преследуют свои интересы. И Чечня, и, скажем, Косово – лишь инструменты для политической игры. Хрущев как-то сказал: «Восточная Германия – это мозоль на ноге западного мира. Мы имеем возможность наступать на нее всякий раз, когда нам этого захочется». Перефразируя Хрущева, можно сказать: Чечня – мозоль на ноге России, и Запад наступает на нее всякий раз, когда ему надо вызвать озверелый крик России.

Можно быть неуступчивыми, как чеченцы. Отрезать головы русским козлам, но что толку? Если вдуматься, то Чечне проще завоевать Россию, чем России – Чечню. Прислала моя тетя письмо из маленького оренбургского городка, среди прочего сообщает: прокурор – чеченец, судья – чеченец, начальник милиции – чеченец. Вся власть чеченская. Перед ними все лебезят, вся сила у них. В Волгоградской области 70 тысяч чеченцев. Они добились, что власти не вмешиваются в их дела. Губернатор публично попросил главу диаспоры замолвить словечко перед Басаевым, чтобы тот не шел на Волгоград. Горцы воспользовались губернаторским расположением, заняли господствующие позиции в местном криминальном мире. Под контролем чеченцев находится весь нефтяной бизнес области, начиная от переработки нефти и кончая бензоколонками. Вайнахи вытесняют русских с хуторов, из поселков, превращая их в маленькие Ичкерии. Сюда ездят на отдых, на лечение бойцы из отрядов, воюющих в Чечне.

А уж сколько чеченцев в Москве – и никто из них не бедствует. Так что еще стоит выяснить, кто кого завоевал. Вместо того чтобы убивать русских в Чечне, лучше и проще действовать мирным способом. Чеченцы – динамичны, предприимчивы, напористы, потому за ними будущее.

Обидно: Тувалу независимое государство, а Чечня нет

Надо все же отметить, что не так уж при Дудаеве были популярны в Чечне сепаратистские настроения. Борец за экологическую чистоту Леча Салигов вспоминает: «В начале 1991 года ко мне пришли доверенные лица Дудаева и сказали, что он приглашает меня в свою команду и предлагает самому определить мою роль в ней. Я ответил, что с уважением отношусь к личности генерала, но не приемлю его радикализма – прежде всего его установок на достижение независимость от России любыми способами. 95 процентов чеченцев говорят на русском без акцента. Мы что, в считанные годы научим их английскому и в считанные месяцы переключим наши хозяйственные связи на Европу с Америкой? Допустим. Допустим и то, что нас там только и ждут с распростертыми объятиями. Но мы с трех сторон окружены Россией, а с четвертой – горами и не пылающей любовью к чеченцам Грузией. И что нам светит, если мы станем добиваться независимости с оружием в руках? Полная блокада и утрата всего нашего экономического, научного и культурного потенциала».

Но способен ли митинг слушать предостережения? Спокойное развитие событий не входило в планы генерала Дудаева.

Стремление к независимости часто вызывается чувством неполноценности – мол, унизительно быть маленькой нацией, о которой никто в мире не слышал. В Мексике в 60-х годах работал корреспондентом АПН Николай Леонов, он подружился с председателем гватемальского парламента Виктором Мануэлем, которого свергли военные, и он вынужден был бежать за границу. Мануэль приходил в гости к Леонову, завидовал ему: «Вам хорошо жить на свете. За вами огромная страна, мировая слава культурного наследия, славная известная история. А каково народам, о которых люди не знают почти ничего? Гватемалец, гондурасец – это для многих просто указание на принадлежность к аборигенному племени, за которым ничего не стоит, кроме этнографической привлекательности. Наши государства – парии в международном сообществе».

Что и говорить, неприятно быть парией, изгоем, аборигенным племенем, неизвестным в мировом сообществе. Неодолимо тянет преодолеть комплекс неполноценности. Рашид Ахмадов предупреждал в газете «Голос Чечено-Ингушетии»: «Кто чувствует свою внутреннюю неполноценность, способен возвеличивать себя в словах. Посмотрите, ведь англичане, французы, русские очень спокойны насчет этих вопросов. Того, что творится в нашей стране, наверное, нет больше нигде». А вот и неправда. Кто бы сегодня знал о Кубе, если бы не Фидель? Если бы не он, так и оставался бы остров курортом, на котором нежатся американцы. Но революцию все это смела. С Кубой до сих пор считаются. Чем Чечня хуже Кубы? Неужели Джохар по смелости не сравним с Фиделем? И ведь до чего похожи геополитические ситуации: над Кубой с севера нависли США, а над Чечней – Россия. Да и вообще обидно: Тувалу, которое не сразу и отыщешь в Океании, насчитывающее 10 тысяч человек, независимое государство, а полуторамиллионная Чечня – нет. Впрочем, слово обидно не отражает сути, точнее сказать – позор для чеченца быть российским подданным!

Ельцин не подозревал о переживаниях генерала. Комплекс неполноценности российскому президенту несвойствен. Если бы ему тогда сказали, что наступит час и Чечня доставит ему столько же хлопот, как в свое время Куба Соединенным штатам Америки, а Дудаев будет требовать, чтобы Россия вела себя по отношению к Чечне, как к равноправному члену мирового сообщества, Ельцин бы, наверное, взревел: «Шта? Направить туда 38 снайперов!»

Для встречи с Дудаевым у Ельцина времени не нашлось

Но вернемся к похождениям Бориса Николаевича на Кавказе в горячем 1991 году. Мы оставили его беседовать с Гамсахурдиа. Беседа закончилась тем, что Ельцин расчувствовался, приобнял Гамсахурдиа, предложил: «Давайте, Звиад Константинович, будет друзьями. Навеки». Звиад не возражал, хотя взгляд его оставался холоден. Подарил Ельцину саблю в серебряных ножнах. На этом они расстались.

А война в Южной Осетии продолжилась.

Второй раз Ельцин очутился в Грозном в мае 1991 года, тогда его носило по всей России ураганом предвыборной кампании за президентство. И опять он не нашел возможности встретиться с Дудаевым. А поговорили бы два лидера – история могла бы повернуться по-иному. Ельцин тогда полагал, что Доку Завгаев надежно держит в своих руках республику. Вот как проходила встреча с Завгаевым в изложении Виктора Югина:

«За столом президиума Верховного совета Чечено-Ингушетии мы сидели втроем: Бен (так рассказчик фамильярно называет Ельцина. – Н.А.), Завгаев и я. Старовойтова вышла подышать свежим воздухом. В зале находились и представители казачества. Встречу открыл Завгаев. Упомянул о принятом законе от 26 апреля. Высказал точку зрения, что он вполне отвечает чаяниям его народа».

Прервем рассказ Югина, дабы пояснить: 26 апреля 1991 года Верховный Совет СССР принял закон, по которому автономным республикам присваивался статус союзных, то есть Чечня или Удмуртия становились вровень с Узбекистаном или Украиной.

«После этого я заметил, как казаки начали переглядываться, ерзая на стульях. Занервничал и Завгаев, зная о некоторых волнениях в станицах, выступлениях против дискриминации казачества.

Бен, положив руки на стол, неудобно и неуклюже их переплетал Он не мог найти выход из ситуации: нужно поддерживать Завгаева, переплюнув Горби, и хочется защитить казаков. Вошла Старовойтова и что-то прошептала ему на ухо. Он кивнул ей. Я взял слово и начал с вопроса Завгаеву: «Вы говорите, что республика топчется на месте, медицина на последнем месте в Союзе, малые капвложения. Став самостоятельной, как она сможет себя поднять?» – «Очень просто. Деньги мы будем получать напрямую из союзного бюджета». – «Это с деньгами. А как с ответственностью? Сможете стоять перед народом не на трибуне, а глядя ему в глаза – не боитесь? Свобода, суверенитет имеют и оборотную сторону медали – ответственность за состояние республики и людей». – «Отчитаться можно всегда…» – ушел от ответа Завгаев».

Через несколько минут мы попрощались и направились на улицу. От Старовойтовой узнали, что выход из здания блокирован грозненцами: они хотели Бену высказать наболевшее. «Хорошо, я тоже скажу, найдите мегафон».

Стоявший неподалеку гаишник принес свой мегафон, и Бен блестяще провел атаку на центр, импотентный Верховный совет Союза и тонущего в роскоши Горби. Площадь кричала ему «Ура!»

Через пять часов Ельцин выступал в Назрани. Он провозгласил, что репрессированные чеченцы и ингуши должны возвратиться на земли своих предков. Площадь скандировала: «Ельцин! Ельцин». А когда он поддержал обращение народофронтовцев Ингушетии об отделении от Чечни, заплясала вся площадь. Нужно видеть Завгаева: он был подавлен и унижен. Причин для подобного заявления не было, но в Чечено-Ингушетии ощущалось некоторое превосходство чеченцев над ингушами, которые более мягкие и добрые, открыты в общении. Но Бен поступил как всегда: сказал, а что потом – разбираться всему миру».

Для Дудаева у Ельцина времени не нашлось. Может, он просто не слышал тогда о нем. А ведь генерал сыграл некоторую роль в его судьбе. В январе 1991 года, сразу после кровавых событий у вильнюсского телецентра, Ельцин вылетел в Таллинн, чтобы обсудить ситуацию с прибалтийскими лидерами. Так совпало, что Горбачев направил вслед беспощадное спецподразделение «Альфа». Самолет с «Альфой» должен был совершить посадку на военном аэродроме под Тарту, но командир дивизии, а им оказался не кто иной, как Дудаев, не дал разрешение на приземление. И «Альфа», не выполнив задания, вернулась домой. Что это было за задание, остается тайной до сего дня. КГБ явно что-то планировал. И не случайно Ельцин возвращался из Таллинна в Москву не на самолете, а на машине через Ленинград.

Стоит напомнить, что на первых порах охрана Ельцина, когда он был председателем Верховного Совета России, состояла почти сплошь из чеченцев. На чем сосредотачивала свое внимание коммунистическая печать. Газета «Гласность» напечатала интервью некоего сотрудника Главного управления уголовного розыска МВД СССР, который заявил: «Известно и то, что целый ряд из них имеет прямое отношение к уголовной среде… Кроме того, резкое увеличение – примерно вдвое – числа чеченцев в Москве приходится именно на период работы Б. Н. Ельцина первым секретарем МГК КПСС».

Интересно, как в тогдашнем хаосе и людской круговерти сумели высчитать, что число чеченцев в столице выросло именно вдвое и именно в те несколько месяцев, что Ельцин командовал городской партийной организацией. Но уже тогда закладывался фундамент мифа о чеченской мафии и ее связи с Ельциным. Как только оживала оппозиция существующему режиму, сразу же всплывал «чеченский вопрос».

Не только Ельцин наезжал в Чечню. Побывал там и Валентин Степанков, в то время Генеральный прокурор России:

«В феврале 91-го года меня утвердили генпрокурором. Среди первых забот, которые встали передо мной, – состояние борьбы с преступностью. По цифрам я увидел, что на Северном Кавказе уровень преступности самый высокий в России, и в то же время укомплектованность прокуратуры кадрами стопроцентная. Так же, кстати, как и в милиции. То есть получалось, что в органах правопорядка людей много, а преступники ведут себя вольготно. Это настораживало. Я составил график поездок по стране, наметил в первую очередь посмотреть республики Северного Кавказа.

До этого я был председателем комиссии Верховного совета по национальному устройству. Тогда-то я понял всю серьезность национальных проблем: поехали ко мне чеченцы-акинцы, ингуши, я узнал, что такое клановые проблемы, о влиянии тейпов. То есть, было некоторое понимание: ситуация далеко не радужная. Но только во время поездки убедился, как драматично межнациональная напряженность проявляется в реальной жизни.