Текст книги "Трагические судьбы"

Автор книги: Николай Андреев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 29 страниц)

Ох уж этот знаменитый пас пяткой! Когда Стрельцов вернется в футбол, от него будут ждать именно этого знаменитого приема. И он не обманет ожиданий публики, будет по-прежнему завораживать своим знаменитым пасом новое, выросшее без него поколение болельщиков. Испанского футбольного виртуоза Альфредо ди Стефано, который обращался с мячом так, как мы с ложкой, хлебая щи, спросили: почему он никогда не играет пяткой, ну, как Стрельцов? На что ди Стефано якобы ответил: «А зачем мне пяткой, когда я и так могу?»

Поняли суть? Если нет, то разъясняю: ди Стефано имел в виду, что пас пяткой – это чтобы покрасоваться, это игра на публику, излишество, без которого можно обойтись, если умеешь на поле все. Но, как утверждают свидетели, почти всегда стрельцовский пас был самым экономичным и элегантным способом решения игровой ситуации. А с другой стороны, десятки тысяч болельщиков, валом валивших на Стрельцова, ждали этого паса пяткой, и разочаровать народ, не показать ожидаемый им, народом, финт было бы крайне невежливо. Народ бы не понял. Так что и ди Стефано прав: это была игра на публику. И ничего в этом плохого не вижу. Стрельцов однажды сказал Александру Нилину: «Ты же, когда пишешь – фантазируешь? И никто приказать тебе не может, правда? И я вот на поле фантазирую».

Но продолжим слушать тех, кто вживую видел игру Стрельцова еще в 50-х годах: что же он был за игрок, что же такого изумительного, кроме паса пяткой, демонстрировал на поле, так что все приходили в экстаз? Факты всплывают неожиданные, вот, например: «Игрок Стрельцов был ленивый. Ему даже с трибун иногда кричали: «Стрелец, бегай!» – а он ноль внимания. Стоит, стоит, стоит. Но вот дожидается мяча, рванет, забьет – снова стоит…» Ди Стефано тоже не особо усердно передвигался по полю. Испанские журналисты разносили его за лень. Ди Стефано однажды отрезал: «Пусть рояль таскают те, кто не умеет на нем играть». Скажут: зазналась испанская звезда. Но в футболе как в жизни, одни – исполнители, их удел таскать рояль, и таких большинство, и единицы – созидатели, они на рояле виртузы. Должны быть подносчики снарядов, чернорабочие, работяги, и должны быть такие, как Стрельцов: стоит, даже в сторону трибун отвернется, а потом удар – гол! Буря восторга. Ради них и ходят на футбол.

«Стрельцов был очень атлетически подготовленный спортсмен, – вспоминает врач сборной тех лет Олег Маркович Белаковский. – С прекрасными функциональными возможностями. У него была гармонично развита опорно-двигательная система, хорошая сердечно-сосудистая система. Он был абсолютно здоровым спортсменом. Эдик прекрасно переносил тренировочные и соревновательные нагрузки. За три летних месяца в 1957 году Стрельцов выходил на поле 19 раз, забил 31 гол – такие нагрузки мог перенести только железный организм. А было ему тогда 19 лет».

Болельщик с дореволюционным стажем вспомнил о Стрельцове следующее: таран, пробивной, защиту разносил в щепки. Еще один свидетель стрельцовских чудес говорит, что чувством гола тот обладал в высшей мере, в штрафной был опасен, как летчик Покрышкин в воздухе. Вы представили себе Стрельцова образца 1957 года? Я, к сожалению, не очень. Да, его надо было видеть, как надо было видеть на сцене великого Михаила Чехова, чтобы, так сказать, ощутить масштаб…

«Не штенка», – сказал товарищ Тимошенко

Тут вот еще о чем надо обязательно сказать: чем был футбол в СССР в конце 40-х годов и все 50-е годы? Он был составляющей системы. А система провозглашалась самой передовой в мире, так что она должна была быть передовой во всем, в том числе и в спорте. В ФИФА СССР вступил еще в 1946 году, а на официальные международные соревнования сборная по футболу вышла только в 1958 году. Боялись проигрыша. Московское «Динамо» отправилось на товарищеские матчи в Англию в 1945 году, конечно, ради спортивного интереса: а как мы с родоначальниками футбола – справимся? Но не в последнюю очередь поединкам придавалось и политическое значение. Ставилась задача: во что бы то ни стало победить представителей идеологического враждебного общества. И когда динамовцы выиграли у англичан, у спортивных чиновников отлегло от сердца: могли ведь и на архипелаг ГУЛаг загреметь. Уместно привести свидетельство генерала КГБ Павла Судоплатова: «Я помню, одно заседание Спецкомитета в 1945 году проходило в часы трансляции из Лондона футбольного матча между нашей командой и английской. Члены Политбюро и правительства были шокированы, когда Капица предложил прервать заседание и послушать матч. Возникла неловкая пауза, но Берия, ценивший юмор, к всеобщему изумлению, объявил перерыв. Напряжение спало. А затем настроение присутствующих поднялось, поскольку наша команда победила».

После проигрыша советских футболистов на Олимпиаде в Хельсинки сборной Югославии оргвыводы последовали мгновенно: разогнали и сборную, и команду ЦДКА, большинство игроков которой составляли сборную. И поделом: проявили политическую незрелость – проиграли команде Югославии, которая олицетворяла клику Тито.

Но футбол был и зрелищем, которое отвлекало народ от мыслей о хлебе насущном. Наверняка вы хотя бы раз видели документальные кадры, как люди валят на стадион «Динамо», как залезают прямо в окна трамваев. Трибуны, забитые под завязку бедно одетыми людьми. «В 50-е годы ходить на спортивные зрелища было и модно, и частью жизни, – вспоминает Нами Микоян, мать Стаса Намина и жена…. – На стадионах в перерывах прохаживались самые красивые девушки, специально для этого принаряженные. Особенно привелекала внимание жена Константина Бескова, уже тогда выдающегося футболиста, Лера Бескова». Кадры кинохроники не зафиксировали красавицу Леру, только трибуны, а на них море замерших, внимательных лиц, и наконец – гол! Стадион превращается в море ликующее. Вот оно счастье народное: Бобёр забил гол.

О, Бобров, как много ты значил для народа! Твои финты, рывки, голы давали выход эмоциям, отвлекали от изматывающего труда и жуткого быта, позволяли забыть об униженности, забитости, беспросветности. Тогда сложились футбольные поговорочки, прибауточки, выраженьица. Мазила! – понятно, в чей адрес крик. Дырка! – это о вратаре. «Не штенка», – сказал товарищ Тимошенко – прибаутку помнят, а что она значит, не сохранила народная память. Класс игры на патефоне – это если игрок сыграл блестяще. Вместо офсайда говорили овёс, вместо корнера и пенальти кричали корень и пендаль. В футболе в то время находили выход свободомыслие и даже диссидентские настроения.

Футбол был в чести у партийного начальства. Оно приходило на матчи, усаживалось на лучшие места. Был даже такой случай в Ленинграде – местный партийный бонза отменил гастроли театра «Современник» и с ленинской прямотой так аргументировал свое решение: «Питерский пролетариат хочет смотреть мужественные спектакли своей команды «Адмиралтеец», а не заезжих скоморохов». На матче «Адмиралтейца» с «Торпедо» случился поэт Анатолий Найман, который стал свидетелем такого «спектакля»: «Вратарь «Адмиралтейца» вышел на поле пьяный… Стал без нужды поправлять сетку, запутался в ней. Вдруг рядом с ним оказался болельщик, неизвестно как проникший на поле, тоже пьяный. Он вытолкал вратаря из ворот, встал в них сам; примеряясь, несколько раз подпрыгнул, имитировал бросок в угол. С трибуны полетели пустые бутылки, одна ударила ему в спину, он вгорячах метнул ее обратно. Кто-то не успел отклониться, бутылка попала в лоб, лицо залилось кровью. Через минуту весь стадион дрался». Вот такое представление увидели ленинградцы вместо «Вечно живых», знаменитой постановки «Современника».

Словом, футбол был не только любимым народом зрелищем – футбол был государственным делом. И те, кто исполнял это государственное дело, должны были быть образцом поведения. Советский спортсмен олицетворял собой советский образ жизни – морально устойчив, всех крушит на соревнованиях, скромен в быту. Вообще скромен. Вот кадры матча 1954 года с ФРГ, западные немцы – тогда чемпионы мира. Наши победили 2:1. Забили гол – побежали на свою половину поля. Ни вскинутых рук, ни кучи-малы, ни целования перстня, ни воздушных поцелуев на трибуну любимой девушке или жене – эти сегодняшние вакханалии чудно даже представить в 50-е годы. Забили советские игроки второй гол – и опять, как роботы, потрусили, опустив голову, к своим воротам. Вот это истинно советский характер: сильный, но скромный.

Советская команда по своей идеологической основе была сборной равных, если кто высовывался – ему сразу ставился диагноз: звездная болезнь. И будь ты по игре на десять голов выше Пеле – тебя сгноят, если позволишь себе пренебречь идеологическими устоями. На чемпионат мира 1962 года в Чили не взяли Валерия Лобановского. Причина: заболел звездной болезнью. «Комсомольская правда» писала: «И какой только умник внедрил эту голливудскую терминологию в наш спортивный лексикон!» Лобановского же припечатали за то, что не скромен, заносится. И уж совсем немыслимое: заявил, что у него есть дела поважнее, чем комсомольское собрание. Действительно, как после таких демаршей брать игрока на чемпионат мира?

Вот и Стрельцов. Классный игрок. Народ от него в буйном восторге. Ни «Торпедо», ни сборную СССР без него представить невозможно. И вместе с тем он вызывал стойкое раздражение у спортивного начальства. Оно чувствовало, видело, что талант Стрельцова выламывается из общего ряда. Что на поле он независим и неуправляем, делает то, что сам хочет, а не то, что прикажут. И начальство дает команду: проработать. В газетах, журналах появляются статьи, в которых Стрельцова пытаются осадить, указать ему его скромное место. Вот, к примеру, воспитательные строки из фельетона Семёна Нариньяни «Звездная болезнь», опубликованного в июльском номере журнала «Огонек» за 1957 год: «У нас среди молодежи есть много замечательных футболистов, которые с успехом выступают сейчас и в играх на первенство страны, и в международных матчах. Один из них – Эдуард Стрельцов. Центр нападения «Торпедо» может ударить по воротам, как Федотов, выкатить мяч партнеру, как Бесков. Это, если он хочет. А если Стрельцов не захочет, он будет стоять оба тайма, как Бобров, и ждать, когда товарищи поднесут к его левой бутсе мяч на блюдечке с голубой каемкой». Помните де Стефано с его роялем? А знаете, как Нариньяни назвал тренера? Технорук! Если в двух словах, то технический руководитель.

Сила печати тогда была огромна, газетной статьей можно было сокрушить любого. Вот появляется в «Правде» статья «Сумбур вместо музыки», в которой опера Шостаковича «Леди Макбет Мценского уезда» признается идеологически вредной. Поневоле ополоумеешь после таких строк: «Музыка крякает, ухает, пыхтит, задыхается, чтобы как можно натуральнее изобразить любовные сцены… Композитор, видимо, не поставил перед собой задачи прислушаться к тому, чего ждет в музыке советская аудитория». И после этого выступления начинается погром в музыке, Шостаковича смешивают с грязью. А не будь талантлив! Звезд полагали необходимым ставить на место и давать им понять, что место это определяет власть, а не данный Богом талант.

Знатно прошелся по Стрельцову Нариньяни. У фельетониста был свой талант – так словом унизить, уничтожить человека, что тому иногда не оставалось ничего другого, как сунуть голову в петлю. Насчет петли – это не преувеличение. Герой одного из фельетонов Нариньяни повесился. ЦК КПСС специально разбирал этот случай, было принято постановление, смысл которого сводился к следующему: можно, конечно, критиковать, но не до такой же степени, чтобы люди кончали с собой.

На общество фельетон «Звездная болезнь» произвел впечатление. Со Стрельцовым, понятно, официально провели воспитательную работу, где только можно было. Но и в дружеских компаниях его воспитывали. Рассказывает одна из его знакомых: «Эдик был у меня дома в гостях. Тогда были мои друзья по МГУ. Эдик всем понравился. Вел он себя хорошо. Это было вскоре сразу после фельетона. Мои друзья поучали Эдика, чтобы он больше не допускал безобразий, о которых указывалось в фельетоне».

Стрельцов раздражал. Тем, что кумир, тем, что народный любимец, тем, что такой независимый. Да, власть отмечала кумиров почетными званиями, вешала на их грудь ордена, не жмотничая, подкармливала материально – для знаменитостей было не проблемой получить квартиру, обзавестись машиной, достать шмотки из особого магазина. Но если избранника народа уличали во фронде, он запросто мог отправиться в небытие. Кумиры, дерзнувшие думать самостоятельно или, как Стрельцов, пренебрежительно махнувшие рукой на отведенное им властью высокое и ответственное предназначение и решившие пожить в свое удовольствие, рисковали. Ведь бросил же Стрельцов однажды: «Если что, уеду во Францию. Приглашают!» Кто-то настучал, где-то отложилось в папочке. Во Францию захотел! А на лесоповал вместо Елисейских полей – слабо?

В обществе, где царил культ великого общего дела, где славился человек труда, где рабочий, пролетарий был объявлен главной социальной фигурой, на талант смотрели с подозрительным, порой враждебным прищуром. Не могли смириться – ну как это, стоит, стоит, руки в боки, потом, глядь, оторвался от защиты, протащил мячик через полполя, обвел на ходу пару защитников, забил – и снова стоит. Неправильно это, идеологически и политически. Когда Стрельцову в 19 лет дали заслуженного мастера спорта, «Огонек» возмутился: «Ни Шостаковичу, ни Хачатуряну, ни Туполеву, ни Улановой, ни Рихтеру, ни Долухановой не присваивали почетных званий в девятнадцать лет… Почетные звания нужно завоевывать, заслужить, выстрадать подвижническим трудом в спорте». Чужд и подозрителен был тот, кто достигал успеха за счет Богом данного таланта, а не изнурительного труда. А если его еще и за рубеж тянет? Не наш человек, не наш.

А деньги Стрельцову в той же Франции могли предложить немалые. Валентин Бубукин, игрок сборной 60-х годов, вспоминает: «Мне как-то в Англии сделал предложение «Вест Бромвич», зарплату обещали 800 фунтов в месяц и по 100 фунтов за каждую победу. Конечно, я не стал бы там самым оплачиваемым игроком, но сравните: новая модель автомобиля «ягуар» стоила тогда всего 600 фунтов». И что же Бубукин? Он ответил: «Спасибо за предложение, но у советских собственная гордость».

Подхожу к самой горькой странице в судьбе Эдуарда Стрельцова. Оттягивал, оттягивал, все-таки приятнее писать про звездные часы человека, чем про грязь и несправедливость.

Воздух футбола всегда пахнет славой, деньгами, женщинами

Футболист проводит на поле во время матча 90 минут, и за эти полтора часа он показывает, на что он способен. Стрельцову достаточно было и десяти минут, чтобы все увидели: гений. Но беда в том, что вне поля существует жизнь, и там игрок проводит не часы – годы. И жизнь эта опасна для гения. Она проверяет его на прочность. Стрельцов вне игры оказался непрочен. Футболист Виктор Царев точно определил его натуру: насколько он силен был на стадионах, настолько же слаб за их пределами.

Не каждый был в состоянии выдержать испытание оглушительной славой, тем более в 18 лет, в 19, в 20. «Воздух футбола всегда пахнет славой, деньгами, женщинами, – задумчиво говорит Александр Ткаченко и спрашивает: – А что в этом плохого? Особенно, если заработано все честными ногами и потом? Тем более для молодого и здорового органона…» Ничего плохого, ничего страшного, если в меру. Стрельцов – наступил момент – меру потерял. Лев Яшин, например, всю жизнь вел себя так, будто за пределами поля он самый обычный советский гражданин – трудолюбивый работник, примерный семьянин, активный член партии. Но Яшин – исключение для футбольного мира. Большинство талантов жили размашисто.

Стрельцов, будем говорить честно, за пределами поля был далеко не ангел. Выпивал. И выпивал лихо. Вспоминает врач команды «Торпедо» Сергей Егоров: «Мне приходилось лично наблюдать, как Стрельцов пьет на различных банкетах. Литр водки он может выпить и спокойно пойти, не шатаясь. Я видел, как во Франции на банкете Стрельцов одним глотком проглотил большой фужер коньяка, который был по его просьбе налит, несмотря на предупреждение не пить за границей». Крепкий организм!

Но пьянство было вполне обычным делом в спортивной, особенно футбольной, среде – недаром присказка пивка для рывка, водочки для обводочки родилась там. Хуже другое: выпив, Эдик куражился и, как говорят в народе, выступал. Мнил о себе, что он неподсуден, потому не боялся куролесить. Случались безобразные эпизоды. Потом суд ему все художества припомнит. Например, драку 14 апреля 1957 года. В материалах дела зафиксировано: «Стрельцов учинил драку во дворце культуры завода им. Лихачева. При этом работник редакции газеты «Московский автозаводец» т. Устинов показал на предварительном следствии, что Стрельцов неоднократно хулиганил во Дворце культуры завода им. Лихачева, дрался, сквернословил, кричал, что стоит ему позвонить директору завода Крылову, и все будет в порядке. Все это проходило бесследно».

Ну, а что в наши уже времена вытворял Марадона? Когда играл в «Наполи» (и вывел эту команду в чемпионы Италии), не вылезал из ночных увеселительных заведений, употреблял наркотики, буянил, сквернословил, связался с сицилийской мафией, газеты писали о какой-то темной истории с убийством – и ничего, был признан лучшим спортсменом Аргентины ХХ столетия.

Футболисты не ангелы. В 1997 году был я в Лондоне. Там как раз тоже случилась история с футболистом. Нападающий сборной Англии Пол Гаскойн знатно отдубасил свою жену Шерил из-за подгоревших котлет. Впечатляли ее фотографии в газетах с кровоподтеком под левым глазом. Гаскойна тут же отчислили из сборной, и было забавно смотреть, как он по телевизору просил прощения у Шерил, тянул: «Я больше не буду».

Но, с другой стороны, Зинеддин Зидан – ну просто образец для подражания молодому поколению. Скромен, выдержан, вежлив. Как на поле, так и за его пределами. А какой семьянин! А какой заботливый сын! И всего достиг: славы, богатства, уважения публики.

По-разному может складываться жизнь футболиста и в нашем футболе, и в закордонном. И пример с Марадоной я привел не для того, чтобы показать: ему, мол, все сходит с рук, а Стрельцова так жестоко наказали. Тут у меня другая мысль. Марадона – тоже ведь вопиющее исключение. Футболист на Западе, да и у нас сейчас в России, знает один простой закон: трудовой век его недолог, так что нужно успеть заработать столько, чтобы хватило на всю оставшуюся жизнь. Вот они и вкалывают на поле, а за его пределами ведут сдержанную жизнь. Не без развлечений, конечно, не без удальства, но мастера кожаного мяча знают меру.

А советский футболист образца 50-х, 60-х, 70-х годов жил одним днем. Он получал много по сравнению с простым людом, но обеспечить себя, семью до конца жизни был не в состоянии. Да и во что мог вложить деньги советский человек? Не было тогда ни банков, ни акций, недвижимость не приобретешь. Чаще всего в 30 лет футболист оказывался никем. Ни накоплений, ни профессии. Нельзя же всерьез воспринимать совет «Комсомольской правды» Стрельцову: «Футбол-то футболом, а место в жизни тебе надо находить. Хорошей рабочей специальности у тебя нет…» Как будто он только и мечтает, после того как блистал на поле, пойти в слесари или сварщики.

Многие советские футболисты, покинув футбол, спивались, рано уходили из жизни. Пускали деньги по ветру, пускались в загулы.

Так было. Да и сейчас есть. Вот Александр Панов, нынешняя звезда российского футбола. После его фантастических голов на «Стад де Франс» он стал сумасшедше знаменит в Питере. И так много развелось желающих выпить с ним на брудершафт! Поэтому Панова часто можно было видеть в клубе «Метро»: сигарета в одной руке, кружка с пивом – в другой. Где-то под утро нередко такая сцена – пьяная в дым футбольная звезда и пьяный обожатель его таланта: «Сашка? Панов? Не верю глазам своим! Выпьем – за знакомство». Будет что рассказать внукам: с самим Пановым пил.

Буйное поведение Стрельцову прощали. Правильно написано в материалах уголовного дела: «Все это проходило бесследно». Устраивали, конечно, проработки на собраниях. Но Стрельцов знал, что, попади он в отделение милиции, тут же последует звонок из высокого кабинета, и его отпустят и даже еще извинения принесут. Так случалось неоднократно. 26 января 1958 года Стрельцов ночью устроил дебош у станции метро «Динамо», его забрала милиция. Там он вел себя буйно, ударил сержанта. Материал был направлен в суд. И в суд же из Госкомитета по делам физкультуры и спорта была направлена справка о том, что Стрельцов должен выехать в Китай на товарищеские матчи. И судья назначает футболисту щадящее наказание – трое суток ареста.

Оригинальничать знаменитостям дозволялось. Воздушный ас Александр Покрышкин гулял как-то в ресторане гостиница «Москва». Засиделись веселой компанией далеко за полночь. Их стали выпроваживать. «Да вы знаете, с кем вы разговариваете?!» – вышел из себя трижды Герой Советского Союза, выхватил пистолет и принялся палить в потолок. Наутро доложили Сталину. Тот усмехнулся: «Герою можно!»

Нариньяни в своем фельетоне глумливо описывал, как Стрельцов курит, пьет, гоняет с девицами на машине, утверждал, что ему наплевать на рабочие традиции рабочего коллектива автозавода и вообще мораль строителя коммунизма… И фельетонист дает совет: «Начни-ка, друг Эдик, всё сначала. Поиграй в клубной команде…» Накаркал.

И все-таки то, что Стрельцов попал под репрессивный каток, – стечение обстоятельств. Валентин Иванов, его многолетний друг и партнер, скажет: «Случилось несчастье. Эдик девушку изнасиловал». Несчастье в том, что не было Стрельцову никакого смысла насиловать девушку. И не только ему, но и любому сколько-нибудь известному футболисту. Липли девушки к знаменитым игрокам почем зря, отбоя от поклонниц не было. Случаи сваливались на голову уникальные. К Александру Ткаченко заявилась футбольная фанатка с просьбой стать ее первым мужчиной. Красавица, 24 года – с чего вдруг? Боялась, что ее парень будет презирать ее за то, что она все еще невинна. «Но почему я?!» – вскричал Саша. «Мой парень – болельщик, он меня зауважает, когда узнает, кто у меня был первым», – последовало объяснение. Так-то вот.

Это эпизод с Ткаченко, слегка известным футболистом. А у таких знаменитостей, как Стрельцов или, скажем, красавец Валерий Воронин, вообще проблем не возникало и возникнуть не могло: привлекательные, статные, интересные – как тогда выражались, да еще игроки сборной.

Эдик ходил на танцевальные вечера во дворец культуры ЗИЛа. На сборах команды в Тарасовке тоже по вечерам танцы. В моде были фокстрот, танго, когда партнеры имели возможность тесно прижиматься друг к другу. К Эдику Стрельцову очередь девчушек. Они слетались в Тарасовку чуть ли не со всей Москвы и всего Подмосковья. Чтоб, потанцевав, потом рассказывать подружкам, скажем, по ткацкому цеху: «Девчата, он такой…». Кстати, соперники пытались использовать популярность Стрельцова у женщин. Когда «Торпедо» приезжало играть в Донецк, Ленинград, Тбилиси, его норовили заманить в ресторан, где сводили с какой-нибудь красоткой. Ясно, для чего: ночью вымотается, выйдет на поле усталый, не выспавшийся, «Торпедо» будет ослаблено…

На Стрельцова девушки вешались, многие считали за честь переспать с ним. Александр Ткаченко приводит такой случай: после приезда московского «Торпедо» в Одессу одна местная красавица бродила по улице и твердила как полоумная: «Я была с Эдиком. Никому после этого не дам…» Сразу всплывает в памяти слесарь завода Михельсона Никандр Хомутов, который в грозном 19-м вместе с Лениным на субботнике носил бревно, и вождь мирового пролетариата пожал ему руку. Потрясенный простотой Ильича, слесарь после этого месяц руку не мыл.

Так что не было нужды Эдуарду Стрельцову кого-то насильно принуждать к сексуальному контакту. Но – имело место быть. Как? Почему? Какого рожна ему не хватало?

Восстановим события 25 мая 1958 года.

К Татушину прильнула Инна, Огонькову выпала Тамара, Стрельцову – Марина

Сборная СССР готовилась к отъезду в Стокгольм на чемпионат мира. Среди прочих в ее составе Эдуард Стрельцов, Борис Татушин, Михаил Огоньков. Они трое и станут участниками драмы. С утра сборную повезли в спецателье, где футболисты примерили цивильные костюмы, в которых в свободное от игр время им предстояло разгуливать по улицам буржуазных городов. Потом всех распустили по домам.

Огоньков, Стрельцов, Татушин договорились встретиться, чтобы отметить отъезд. Встреча произошла на улице Горького. Татушин был на «москвиче» со своим другом – военным летчиком Эдуардом Карахановым. С ними две девушки. Двинули на дачу к Караханову, это станция «Правда» по Ярославскому направлению. Заехали на дачу, набрали закуски, выпивки, Караханов кинул в багажник роскошный текинский ковер – пикник предвиделся знатный! Пригласили еще двух местных девушек, одной из них, Марине, будет суждено сыграть зловещую роль в судьбе Стрельцова.

Тут же еще вот что надо учитывать. Решение об участии в чемпионате мира принималось на самом верху. И была задача выиграть. И началась подготовка, которая называлась тогда – централизованная. «Суть ее состояла в том, – разъясняет Олег Маркович Белаковский, – что команда несколько раз садилась на длительные учебно-тренировочные сборы. Например, был выезд нашей сборной в Китай, в котором ребята провели около десяти игр двумя составами. Играли товарищеские тренировочные игры в Советском Союзе. Команда практически все время находилась на учебно-тренировочных сборах. Домой игроков отпускали редко. Начальство боялось, что, если игроки будут распущены по домам, они примутся нарушать режим в любом смысле этого объемного слова, и это скажется на подготовке. А постоянное пребывание на учебно-тренировочных сборах для молодых людей – тягостное дело, они лишаются обычных человеческих радостей – общения с родителями, друзьями, со знакомыми, с девушками. И я думаю, что эта искусственная изоляция в какой-то степени спровоцировала события, которые случились, когда ребят отпустили на волю».

Доктор, на мой взгляд, поставил точный психологический диагноз состояния футболистов на тот день.

Компания расположилась на берегу водохранилища в Тишково. Отдыхали, можно сказать, по-семейному, к приятелям присоединились отец и мать Караханова, его брат и сестра, напросились соседи – им было лестно побыть со знаменитостями, трое детей путались под ногами. То есть ничего такого, что указывало бы на специально готовившийся разврат.

Как-то само собой распределились по парам. Стрельцову выпала Марина, Огонькову – Тамара, к Татушину прильнула Инна. У Эдика с Маринкой сразу пошло гладко и легко: гуляли по бережку, обнимались, целовались. Правда, она не сразу поверила, что он и его приятели – футболисты. Но проходили мимо ребята с лодкой, узнали их и предложили сыграть в футбол, после чего она уверилась, что они именно те, за кого себя выдают.

Было всем замечательно. Жарко – все разделись, загорали, но в воду полез только Караханов. Играли в футбол: «Спартак» против «Торпедо», цвета «Спартака» защищали Татушин и Огоньков, за «Торпедо» – четыре девушки и Стрельцов. Хохотали до изнеможения.

Потом все устроились на ковре, пили, закусывали, вели веселые разговоры. Маринка сидела у Эдика на коленях, ела из его рук. Идиллия. Позже Тамара, как свидетельница, даст показания: «В Тишкове Марина сказала Инне, что ей нравится Стрельцов и что она пьяна. Стрельцов брал Марину за талию, а она его обнимала. На даче она сидела рядом с ним, а после ужина полулежала на его коленях, и они целовались».

В девять вечера, уставшие, но довольные вернулись на дачу. Гулянка продолжилась. Пили. Водку. Что, конечно, нехорошо, особенно для спортсмена, а уж для молоденьких девушек и подавно. Детей и старших сморило, они ушли спать. Сказать, что сильно напились, нельзя, еще и в настольный теннис резались. Но часто промахивались по целлулоидному шарику – ржали до упаду.

«Стрельцов и Марина вели себя слишком неприлично, и я вынуждена была уйти»

К полночи Марина и Тамара засобирались на электричку, они жили в Пушкине, но их уговорили: куда на ночь глядя, оставайтесь, веселье только начинается. Остались. Боря Татушин повез Инну в Пушкино: ей позарез надо было вернуться, а потом он уехал в Москву. Марина, если б пожелала, если б захотела, то могла бы сесть в машину Татушина и покинуть дачу, но нет – она выбрала компанию Эдика.

Часа в два ночи Стрельцов увлек Марину в отдельную комнату – она слабо сопротивлялась. Там им мать Караханова заранее постелила свежее белье. Они легли в кровать… Одна из свидетельниц, которая заходила в комнату, показала: «На кровати лежали Стрельцов и Марина… Я не могла там долго сидеть, так как Стрельцов и Марина вели себя слишком неприлично, и я вынуждена была уйти». Другая свидетельница вот что обнаружила: «Марина лежит со Стрельцовым и, обняв его, спит».

Дальше, если верить старшему советнику юстиции, прокурору Эльвире Мироновой, происходило следующее: «Стрельцов, будучи «в стельку пьян», несмотря на отчаянное сопротивление несовершеннолетней Марины Л., выбил ей зубы, сломал нос, порвал одежду и изнасиловал. Марина плакала, звала на помощь, оказала отчаянное сопротивление, но силы были неравны – нападающий Стрельцов и хрупкая девушка-подросток! Она случайно оказалась в этой компании, пыталась ее покинуть, но ее обманным путем завели в одну из комнат дачи и заперли там вместе со Стрельцовым».

Зловещая картина. Напечатаны эти суровые строки в газете «Советская Россия» 29 июля 1997 года.

Но, видно, память подвела через 39 лет старшего советника юстиции. Материалы дела, показания свидетелей рисуют иные образы участников, иную логику их поведения. Да и факты, приведенные в статье, мягко говоря, не соответствуют действительности. Ну, например: Марина была на тот момент не хрупкая девушка-подросток, а вполне сложившаяся девушка 20 лет.

Вообще, изнасилование – из раздела скользких дел в следственной и судебной практике. Чисто юридически все просто: «изнасилование – половое сношение с применением насилия или с угрозой его применения к потерпевшей или к другим лицам, либо с использованием беспомощного состояния потерпевшей». Я привел статью 131 Уголовного кодекса. Есть случаи бесспорные: изнасилование группой, когда нанесены тяжкие телесные повреждения, и совсем плохо для насильника, если потерпевшая несовершеннолетняя. Судебно-медицинский эксперт и писатель Михаил Фурман высказывает суждение: «В моей практике и в практике любого судебного медика встречались подобные эпизоды, связанные, скажем так, с любовно-постельными делами. Когда далеко не всегда обвиняемый «насильник» оказывался действительно виновным. Тут ведь как повезет: масса самых различных обстоятельств в тайне двух и еще самое, пожалуй, главное – талант и непредвзятость следователя, его служение истине. На футбольном поле Стрельцову всегда везло, в жизни оказалось иначе».