Текст книги "Высший генералитет в годы потрясений Мировая история"

Автор книги: Николай Зенькович

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 74 страниц)

В заметке Квятыка нет упоминания ни о пулемете, ни о железнодорожной будке, ни о направлении полета пули, оборвавшей жизнь начдива. И все же главная ценность его рассказа не в этом, хотя досаду исследователя на отсутствие в публикации столь важных подробностей можно понять. Короткая газетная заметка позволила установить имена людей, присутствовавших при роковом выстреле, которых Дубовой почему-то не называет. Не исключено, что с определенной целью. Ограничение кем-то круга лиц, сопровождавших Щорса, до одного человека, которым являлся сам Дубовой, могло быть сознательно направлено на укрепление в массовом сознании версии о пулеметном выстреле с железнодорожной будки. А если учесть, что уже в первые дни после гибели Щорса наряду с официальной версией – убит случайной пулей – упорно ходила и другая, приписывавшая выстрел своим, то говорить правду о таком количестве людей, находившихся рядом с начдивом, значило бы давать пищу для распространения и усиления подозрений. Выходит, если легенда об одном человеке, сопровождавшем Щорса на передовую, где-то и кем-то отрабатывалась, значит, было что скрывать?

Таким образом, дело приобрело неожиданный оборот. Кроме Дубового, так сказать, «законного» свидетеля, длительное время считавшегося единственным, обнаружилось еще двое, находившихся вблизи Щорса. Наименее известна и наиболее темна из них личность Танхиля-Танхилевича Павла Самуиловича, двадцатишестилетнего одесского щеголя и пройдохи, умевшего сносно говорить по-французски и по-английски, закончившего гимназию, ставшего летом 1919 года политинспектором реввоенсовета 12-й армии. Через два месяца после гибели Щорса этот хлыщ поспешно исчезает с Украины и объявляется на Южном фронте, уже в качестве старшего цензора-контролера военно-цензурного отдела реввоенсовета 10-й армии. Сторонники версии о причастности политинспектора к убийству Щорса (в марте 1989 года в республиканской газете «Радянська Украина» прямо сказано, что Щорса застрелил Танхиль-Танхилевич с санкции реввоенсовета 12-й армии) считают это звеньями одного замысла: те, кто его планировал, постарались упрятать подальше исполнителя.

Киевская «Рабочая газета» опубликовала недавно отрывки из написанных в 1962 году, но не печатавшихся по известным причинам воспоминаний генерал-майора С. И. Петриковского (Петренко). В момент гибели Щорса он командовал отдельной кавбригадой 44-й дивизии. В записках генерала содержится ряд ценных свидетельств, имеющих касательство к расследуемой нами истории. Особенно важны его оценки поведения и личности П. С. Танхилевича. Оказывается, комбриг тоже сопровождал Щорса на передовые позиции!

«30 августа, – пишет еще один неожиданно объявившийся свидетель, – Щорс, Дубовой, я и политинспектор из 12-й армии собрались выехать в части вдоль фронта. Автомашина Щорса, кажется, ремонтировалась. Решили воспользоваться моей…

Выехали 30 днем. Спереди сидели Кассо (шофер) и я, на заднем сидении – Щорс, Дубовой и политинспектор. На участке Богунской бригады Щорс решил задержаться. Договорились, что я на машине еду в Ушомир и оттуда посылаю машину за ними. И тогда они приедут в Ушомир в кавбригаду и захватят меня обратно в Коростень.

Приехав в Ушомир, я послал за ними машину, но через несколько минут по полевому телефону сообщили, что Щорс убит… Я поскакал верхом в Коростень, куда его повезли.

Шофер Кассо вез уже мертвого Щорса в Коростень. Кроме Дубового и медсестры, на машину нацеплялось много всякого народа, очевидно – командиры и бойцы.

Щорса я видел в его вагоне. Он лежал на диване, его голова была сильно забинтована.

Дубовой был почему-то у меня в вагоне. Он производил впечатление человека возбужденного, несколько раз повторял, как произошла гибель Щорса, задумывался, подолгу смотрел в окно вагона. Его поведение тогда мне казалось нормальным для человека, рядом с которым внезапно убит его товарищ. Не понравилось только одно… Дубовой несколько раз начинал рассказывать, стараясь придать юмористический оттенок своему рассказу, как он услышал слова красноармейца, лежащего справа: «Какая это сволочь с ливорверта стреляет?..» Красноармейцу на голову упала стреляная гильза. Стрелял из браунинга политинспектор, по словам Дубового. Даже расставаясь на ночь, он мне вновь рассказал, как стрелял политинспектор по противнику на таком большом расстоянии…

Эта нарочитость повторения достигла своей цели. Я начал думать о политинспекторе, стрелявшем рядом со Щорсом в момент его гибели.

…Я больше не видел политинспектора. Он в тот же день уехал в штаб 12-й армии. Мне товарищи даже называли его фамилию. Она у меня записана…

Это был человек лет 25–30. Одет в хорошо сшитый военный костюм, хорошо сшитые сапоги, в офицерском снаряжении. В хорошей кобуре у него находился пистолет системы «браунинг», никелированный. Я его запомнил хорошо, так как этот политинспектор, будучи у меня в вагоне, вынимал пистолет, и мы его рассматривали. По его рассказам, он родом из Одессы. Проходя по российским тюрьмам, я насмотрелся на уголовников. Этот политинспектор почему-то на меня производил впечатление бывшего «урки». Не было в нем ничего от обычного типа политработника. Приезжал он к нам дважды. Останавливался у Дубового. Его документ, что он политинспектор, я видел своими глазами…»

Далее следовало такое, от чего перехватило дыхание и участился пульс. Генерал С. И. Петриковский (Петренко) сделал сенсационное заявление о том, что выстрел, которым был убит Щорс, раздался после того, как замолк пулемет на железнодорожной будке! Бывший командир отдельной кавбригады из дивизии Щорса допускал даже возможность случайного, неумышленного убийства. Политинспектор волновался, а может быть, и струсил. Первый бой. Возбуждение. Свой случайно убил своего. Бывало. Что тогда? Свои разберутся. Быть может, даже под суд отдадут. Но при неумышленном убийстве всегда все-таки потом поймут.

Итак, в противовес Дубовому утверждается, что пуля просвистела, когда петлюровский пулемет уже умолк. Кстати, это не единственное свидетельство. Более того, имеются даже напечатанные, притом в солидных московских изданиях, и что уж совсем невероятно – при жизни Сталина. К ним мы еще вернемся, а сейчас дослушаем до конца бывшего комбрига С. И. Петриковского (Петренко).

«При стрельбе пулемета противника, – старается быть педантичным старый рубака, – возле Щорса легли Дубовой с одной стороны, с другой – политинспектор. Кто справа и кто слева – я еще не установил, но это уже не имеет существенного значения. Я все-таки думаю, что стрелял политинспектор, а не Дубовой. Но без содействия Дубового убийства не могло быть… Только опираясь на содействие власти в лице заместителя Щорса – Дубового, на поддержку РВС 12-й армии, уголовник совершил этот террористический акт… Я думаю, что Дубовой стал невольным соучастником, быть может, даже полагая, что это для пользы революции. Сколько таких случаев мы знаем!!! Я знал Дубового и не только по Гражданской войне. Он мне казался человеком честным. Но он мне казался и слабовольным, без особых талантов. Его выдвигали, и он хотел выдвигаемым быть. Вот почему я думаю, что его сделали соучастником. А у него не хватило мужества не допустить убийства…

…Бинтовал голову мертвого Щорса тут же на поле боя лично сам Дубовой. Когда медсестра Богунского полка Розенблюм Анна Анатольевна (сейчас она живет в Москве) предложила перебинтовать аккуратнее, Дубовой ей не разрешил.

По приказанию Дубового тело Щорса без медицинского освидетельствования отправлено для погребения…

…Дубовой не мог не знать, что пулевое «выходное» отверстие всегда больше, чем «входное». По его же рассказу, он видел рану Щорса, Щорс умер на руках у него. Так что же он пишет, что пуля вошла спереди и вышла сзади?..»

О том, что все было как раз наоборот – пуля вошла ему в затылок и вышла в висок впервые сказано в изданной в 1947 году в Москве книжке «Повесть о полках Богунском и Таращанском». Бывший боец щорсовской дивизии Дмитрий Петровский вопреки версии Дубового уверял, что в момент, когда пуля сразила Щорса, вражеский пулемет уже молчал, так как был уничтожен нашей артиллерией. Известна фамилия артиллериста – Хомиченко, который, по словам Д. Петровского, саданул четыре снаряда в будку или сарай, откуда строчил пулемет. Когда бойцы бросились к разрушенному сараю, они увидели разорванного в клочья пулеметчика и части пулемета, выведенного из строя снарядом за несколько минут до смерти Щорса. Трудно переоценить важность свидетельства артиллериста Хомиченко для следствия, если бы оно проводилось.

Когда был уничтожен пулеметчик: до гибели Щорса или после? Если артиллеристы били по будке после того, как Щорс получил смертельную дозу свинца, можно допустить, что пуля выпущена с крыши этой злополучной будки. Если четырьмя снарядами, о которых говорит Д. Петровский, саданули раньше, а после известия о смерти Щорса пушки огня не открывали – значит, стрелять с крыши было уже некому. К сожалению, материалов дознания по факту нелепой смерти Щорса нет, как нет и акта медицинского освидетельствования тела погибшего. К тому же С. И. Петриковский (Петренко) уверяет, что Дубовой не разрешил медсестре перебинтовать голову Щорса.

Как Д. Петровскому удалось печатно опровергнуть версию Дубового – до сих пор остается неразгаданной тайной. Но волна слухов и недоумений, поднятая нашумевшей «Повестью о полках Богунском и Таращанском», была столь высокой, что для ее возвращения в официальные берега вынуждены были пойти на рискованный шаг и произвести эксгумацию останков. Могилу обнаружили лишь в 1949 году. Вот истинная причина многолетних поисков места захоронения Щорса, а не обращение сербов, как объяснили наивной Ольге Александровне. Результаты судебно-медицинской экспертизы были таковы, что испуганные идеологи не придумали ничего другого, кроме сурового указания о прекращении обсуждения обстоятельств гибели Щорса. В соответствии со сценарием, разработанным в верхах, началось гневное осуждение «Повести о полках Богунском и Таращанском». Справедливости ради следует признать, что в эту шумную пропагандистскую кампанию втянули и ветеранов-щорсовцев. «Зачем ворошить прошлое? – вопрошали они. – Зачем через столько лет бередить наши раны?» Впрочем, на осуждение именно самими щорсовцами строптивого автора рассчитывали особо. Словом, свои должны расправляться со своими. Знакомый почерк, не правда ли?

Что ж, устроители осуждения «вредной» книги порядком преуспели. Они добились того, что замолчали даже самые неугомонные, догадывающиеся о правде. Но ведь шила в мешке не утаишь. Едва началась хрущевская оттепель и появилась возможность безбоязненно обсуждать вопросы недавнего прошлого, как жгучая тайна гибели Щорса всплыла снова. И снова с неожиданной стороны. Возмутителем спокойствия на этот раз был умерший в 1951 году авторитетный военачальник – генерал-полковник Е. А. Щаденко, занимавший в Гражданскую войну высокую должность члена реввоенсовета Украинского фронта. В пятом номере журнала «Советская Украина» за 1958 год появилась посмертная публикация Щаденко о Щорсе, где впервые обрисована та непростая обстановка, которая сложилась вокруг начдива-44 в последние недели его жизни. Щаденко, например, прямо говорит о том, что были вокруг Щорса люди, которые ненавидели его за непримиримое отношение к мелкобуржуазной расхлябанности, разгильдяйству. Они объявили Щорса «неукротимым партизаном», представляя его в канцелярских сферах наркомата как «противника регулярных начал», внедрявшихся в армии. «Новое командование, присланное из центра, – с горечью вспоминал престарелый генерал-полковник, – стало подозрительно относиться к Щорсу. «Угодники», создавая мнение, старались дискредитировать начдива. Новый член реввоенсовета 12-й армии Аралов не раз приезжал в дивизию, чтобы лично проверить, насколько Щорс «неукротим»… Оторвать Щорса от дивизии, в сознание которой он врос корнями, могли только враги. И они его оторвали».

Намек более чем прозрачный. Несправедливость обвинения усиливается другими свидетельствами, в частности, приведенными в уже известной нам документальной повести Юлия Сафонова и Федора Терещенко записками члена КПСС с 1915 года, бывшей работницы ЦК КП(б)У А. К. Ситниченко. Ее воспоминания хранятся в рукописном фонде Государственного мемориального музея Н. А. Щорса. Вот что рассказывает она о реакции руководителя украинских чекистов М. Я. Лациса на смерть Щорса: «В беседе о положении на Западном фронте совсем неожиданно тов. Лацис сказал:

– Получено печальное известие: вчера убит Н. А. Щорс.

– Как убит? – опросила я.

– Подробности пока не известны. Сообщение из штаба 12-й армии.

Я, никогда не плакавшая на людях, не утерпела и горько заплакала. Тов. Лацис переполошился.

– Ну зачем же плакать? Ах, да… Ведь ты служила в 1-й дивизии у Щорса. Но плакать не надо… Сообщение не проверено, может быть и ошибка… Да и сообщение какое-то странное, – успокаивал он меня. А сам глубоко задумался… – Да, очень странно и непонятно: Тимофей Черняк убит, Василий Боженко отравлен и… Николай Щорс убит. Неужели убит? Просто в голове не укладывается?.. Какая-то зловещая цепочка. И… идет она из штаба 12-й армии. Очень все запутано, непонятно!..»

Тимофей Черняк – командир Новгород-Северского полка. Убит в Ровно при загадочных обстоятельствах. Василий Боженко рангом повыше – командир бригады. Отравлен в Житомире. Четверо суток боролся его крепкий организм, но подсыпанного яда не победил. Оба – ближайшие соратники Щорса, с ними он начинал, к ним успел привязаться. Поговаривали, будто ниточки тянутся в штаб армии. А теперь вот настал черед и Щорса.

Неприязненные отношения, сложившиеся между Щорсом и новым членом реввоенсовета 12-й армии Араловым, подтверждаются, кроме Щаденко, другими источниками. Уже знакомый нам генерал-майор С. И. Петриковский (Петренко) был свидетелем безобразной сцены, разыгравшейся на его глазах, когда доведенный до крайности Щорс снял с себя портупею, пояс с револьвером и бросил их на стол, за которым сидел надменный Аралов, распекавший за что-то начдива. Эта, с позволения сказать, «беседа» проходила в салоне вагона члена реввоенсовета в Житомире, куда был вызван Щорс для очередной «проработки». Обычно сдержанный и хладнокровный начдив вышел из себя, взбешенный высокомерным тоном, демонстрируя свою готовность сдать командование дивизией. Г. Н. Крапивянский, сын командира 1-й Советской украинской дивизии, которого на этой должности сменил Щорс, утверждает со слов отца, что Аралов дважды намечал снять Щорса с поста начдива, но побоялся осуществить это намерение. Уж больно высокой была популярность у бойцов и командиров. Аралов понимал: снять Щорса без шума дивизия не позволит. А провоцировать недовольство было не с руки, поскольку положение в полосе боевых действий армии становилось с каждым днем угрожающим. Как бы там ни было, а фронт от Дубно до Винницы держали щорсовцы. Рядом с ними истекала кровью 44-я стрелковая дивизия, малочисленная, слабая в боевом отношении, сведенная из остатков 1-ой Украинской армии, в командование которой вступил ее последний командарм Иван Дубовой.

При реорганизации военных сил Украины, которые, как читатель помнит, с лета 1919 года вошли в состав Всероссийской единой Красной Армии, дивизию Щорса предполагалось перебросить на Южный фронт. На этом, в частности, настаивал наркомвоенмор Украины Подвойский. Обосновывая свое предложение в докладной записке Ленину от 15 июня, он писал, что, побывав в частях 1-й армии, находит единственно боевой на этом фронте дивизию Щорса, в которую входят лучшие в боевом отношении и наиболее слаженные полки. Кто знает, если бы план переброски на юг был осуществлен, быть может, события имели бы другой оборот. Но борьба за Проскуров затянулась, вывести части из боев было трудно по той простой причине, что их некем было заменить, да и если откровенно говорить, прежнему военному руководству не хотелось расставаться и надежной дивизией с ее командованием.

Иного мнения относительно боевых качеств бойцов и командиров этой дивизии придерживался Аралов. Назначенный членом реввоенсовета 12-й армии, образованной в результате объединения бывших 1-й и 3-й украинских армий, и при каждом удобном случае напоминающий, что назначение его произведено по личному распоряжению Льва Давидовича Троцкого, Семен Иванович уже после кратковременного, не более трех часов, пребывания в дивизии Щорса спешит уведомить могущественного патрона, в аппарате которого работал, о своих впечатлениях. Что можно вынести из непродолжительной беседы в штабе, не побывав на боевых позициях, не встретившись с красноармейцами? Семен Иванович Аралов сумел прийти к выводам, что щорсовцами впору заниматься военному трибуналу. Обвинения, одно страшнее другого, звучали ужасным приговором. Командный состав в большинстве не соответствует своему назначению. Многим место на скамье подсудимых. Командир дивизии считает себя каким-то «царьком». 1-й Богунский полк, его командный состав, как, например, командир полка Данилюк, адъютант Судженко и другие – контрреволюционеры. В частях дивизии развит антисемитизм, бандитизм и пьянство. Богунский полк представляет собой угрозу Советской власти.

Такой вердикт вынес Аралов через две недели после того, как в дивизии побывал Подвойский. Разница в оценках ужасающая. Аралов не отступает ни на шаг от позиции, занятой при первой встрече со Щорсом. Обоюдная неприязнь растет. Аралов продолжает докладывать Троцкому телеграфно и по прямому проводу о «чужих», «подозрительных», «не заслуживающих доверия» командирах-щорсовцах, о «совершенно разложившихся», по его мнению, частях дивизии, которую надо чистить и пополнять командным составом. В первую голову нужен новый начальник дивизии, просит Аралов, подходящего здесь нет. Со здешними украинцами работать трудно, они ненадежны, с кулацкими настроениями, сетует он.

В ответной телеграмме Троцкий требует проведения строгой чистки и освежения командного состава. Примирительная политика недопустима и губительна, подчеркивает председатель Реввоенсовета и наркомвоенмор республики. Сверху смотреть на установившийся порядок преступно, поучает он своего недавнего выдвиженца и доверенное лицо. Здесь хороши любые меры. Надо только неуклонно следовать правилу: сначала решительная чистка командных кадров, а уж потом – чистка красноармейской массы. Начинать – с головки…

Не в эту ли зловещую цепочку – Черняк – Боженко – Щорс, о которой с тревогой говорил руководитель украинских чекистов Лацис, воплотилось требование Льва Давидовича? По всему видно, Семен Иванович Аралов ревностно относился к выполнению распоряжений своего патрона, сидевшего в Кремле, четко следовал его указаниям. Будучи уже в преклонном возрасте, после смерти своего благодетеля в далекой Мексике, Аралов не изменил отношения к Щорсу, считая его недисциплинированным, не имеющего боевого опыта командиром, который плохо руководил боевыми операциями и являлся виновником почти всех неудач дивизии и даже всей 12-й армии. Своей оценке он остался верным до конца жизни. В 1958 году, правда, сделал модную тогда поправку на культ личности, объяснив синдромом цезаризма необыкновенную популярность Щорса. Но в главном своего видения личности заурядного, ничем не выделявшегося из массы посредственных командиров начдива не изменил. Впрочем, подробнее об этом можно прочитать в ноябрьской книжке журнала «Нева» за 1958 год. Сегодня трудно сказать, является ли публикация состарившегося члена реввоенсовета армии ответом на обвинение, выдвинутое отставным трехзвездным генералом Щаденко в журнале «Советская Украина». Во всяком случае, печатных опровержений на выступление Аралова не последовало.

Юлий Сафонов и Федор Терещенко, на чье документальное расследование о гибели Щорса мы уже ссылались, приводят любопытный штрих. В своей рукописи «На Украине 40 лет назад (1919)» Аралов как бы между прочим заявляет: «К сожалению, упорство в личном поведении привело его (Н. А. Щорса. – Н. З.) к преждевременной смерти». Что это? – спрашивают авторы. – Проговорился Аралов? Или перед нами все та же попытка мотивировать и как-то оправдать преступление? По мнению исследователей, как бы там ни было, но круг замкнулся. Вопросов у них больше нет.

С этим можно согласиться, если исходить из того, что личность Щорса стоит в одном ряду с такими однозначными фигурами Гражданской войны, как Сорокин, Муравьев и другие деятели карьеристского, авантюрного типа. Аралов пытался изобразить его именно таким – бесшабашным партизанским атаманом, а его войско причудливым скопищем вооруженных людей, где все перемешалось, все кричало, требовало, дралось, стреляло, перебегало из одной группы в другую, наступало, отступало, митинговало. Какую картину хотел получить Троцкий, такую ему и рисовал Аралов. Но мы-то знаем и другие оценки – Антонова-Овсеенко, Подвойского, Щаденко, других крупнейших военных авторитетов того времени. Подвойский, например, лично посетивший дивизию, в беседе с корреспондентом газеты «Красная Армия» с большой теплотой говорил, что среди начальников и командиров выделялись во всех отношениях Щорс и Боженко, пользующиеся большим авторитетом. «В их частях железная дисциплина, – отмечал наркомвоен Украины. – Красноармейцы сражаются с революционной энергией, несмотря на тяжелое материальное положение».

Система атаманства и батьковщины, конечно же, на Украине существовала и после объединения ее вооруженных сил с российской Красной Армией. Атаманщина жила еще и в 1920 году. На то были свои причины – и исторические, и национальные, и экономические. Не принимать их во внимание мог только оторванный от реальностей смутного времени человек. Аралов судил о событиях на Украине огульно, заданно, не хотел замечать островков дисциплины и сплоченности среди безбрежного разгула партизанщины. Докладывать Троцкому в Москву о начавшемся до него процессе стабилизации в военной среде было невыгодно, куда как удобнее увязать тенденцию к свертыванию разгула и вольницы со своим именем. А тут перед глазами Щорс – живой укор лукавству Аралова, его неслыханной дезинформации.

Если, действительно, идея об устранении Щорса родилась в штабе 12-й армии, то кому первому пришла мысль избавиться от него? Кто был исполнителем? Танхиль-Танхилевич, как считает газета «Радянська Украина»? Дубовой, о причастности которого недвусмысленно намекает отставной однозвездный генерал Петриковский (Петренко)? Если последний приводит косвенные свидетельства подозрительного поведения заместителя Щорса, то П. Крапивянский предъявляет ему прямые обвинения в убийстве. Мол, сделал он это вполне осознанно, о чем прекрасно знали Аралов и другие лица в штабе 12-й армии. Более того, они молча одобрили его действия, назначив вскорости командиром дивизии взамен убитого.

Уточним – это произошло 23 октября 1919 года. Почти два месяца Дубовой был отстранен от командования дивизией. Его положение было странным; находясь в дивизии, он был как бы не у дел. В течение двух месяцев из дивизии не вылезали различные комиссии. Одну из них возглавлял член реввоенсовета 12-й армии Сафронов. Слухи и предположения, упорно ходившие среди щорсовцев, проверяли особый отдел армии и ЧК Украины. Бойцы и командиры с нетерпением ждали правды о гибели Щорса. Однако назначением Дубового на пост командира дивизии (не восстановлением в прежней должности, а повышением!) все точки над «i» были расставлены. Невиновен.

И тем не менее вопросы остались. Дубовой в момент гибели Щорса был его заместителем, и если командование армией приняло решение не только об отстранении его от должности, как полагали ранее, а о более серьезной санкции – отчислении из дивизии, о чем стало известно совсем недавно, то, очевидно, для этого должны быть серьезные основания. Что конкретно инкриминировали Дубовому, когда отчисляли из дивизии, остается только догадываться, ибо по прошествии времени никаких документов, которые прояснили бы эту крайне запутанную историю, не сохранилось. На сегодняшний день историки располагают двумя предположениями. Первое: отчисление было связано с отсутствием медицинского свидетельства о смерти Щорса, умершего, как мы знаем, на руках Дубового. Правда, специалисты по истории Гражданской войны находят это предположение неубедительным. В те жестокие годы, когда человеческая жизнь ровно ничего не стоила, вряд ли такая пустая формальность, как отсутствие бумажки о врачебном освидетельствовании погибшего, пусть он был и начальником дивизии, могла обернуться столь крупными последствиями для его заместителя.

Второе предположение вытекает из заключений многочисленных комиссий, приезжавших в дивизию. Согласно исследованию Крапивянского, проверяющие «убедились в отсутствии преступления с контрреволюционными целями в чрезвычайных обстоятельствах, связанных с гибелью Щорса». Эту формулировку можно прочесть по-разному. Ведь сколько лет подряд всем внушали, что любое преступление, совершенное по приказу носителей Великого Идеала, ненаказуемо и похвально. Разве виноваты те первые наивные головы, которые истово верили, что ложь во имя торжества Светлого Будущего праведна.

На этой ноте вполне можно было бы поставить точку. Чем не концовка в духе модного сегодня разброса мнений, ненавязывания авторской точки зрения? Однако искушенные в тонкостях восприятия людьми новой информации специалисты предупреждают: свобода сслова, как и гастрономия, не должна перекармливать, надо, чтобы и здесь, прочитав книгу или газету, человек испытывал легкое чувство голода. Последуем же мудрому совету и попытаемся разобраться напоследок во взаимоотношениях Щорса и Дубового, что весьма немаловажно для выяснения причин рокового выстрела.

В самом деле, в силу каких обстоятельств он оказался заместителем, помощником, как тогда называлась эта должность, Щорса? Ведь мы помним его по высоким постам: начальник штаба армии, командарм. В последний раз мы видели Дубового в качестве начальника 44-й стрелковой дивизии, сведенной из остатков 1-й Украинской армии, в командование которой вступил он, ее последний командарм, могучий, бородатый здоровяк. 44-я дивизия истекала кровью рядом с 1-й Украинской советской дивизией Щорса. Обе дивизии отходили, оставляя шаг за шагом землю, недавно отнятую, политую своей кровью. Отступление крушило дух войск, самые стойкие отбивались из последних сил.

Сохранился текст переговоров между Щорсом и командующим 12-й армией Семеновым – бывшим генералом старой армии, добровольно перешедшим к красным. Узкие листы истлевшей телеграфной ленты донесли правду о том, почему Дубовой оказался в роли заместителя Щорса, отмели досужие вымыслы, приписывающие Щорсу интриги в высших штабах, узурпацию власти, диктаторские замашки.

Дата переговоров – 19 августа 1919 года. До рокового выстрела остается 10 дней.

Щорс. У аппарата начдив 1-й, начдив 44-й и военком 44-й. Создавшееся положение на фронте обеих дивизий не дает возможности исполнить ваш последний оперативный приказ. Части окончательно измотаны, босые и голые, до настоящего времени не снабжены, продолжают отходить. Связь с Шепетовкой отсутствует, судьба ее неизвестна. Только свежие части могут спасти положение. Просим указать стратегический отход обеих дивизий…

Командарм. Какие резервы имеются в 1-й Украинской дивизии?

Щорс. Кроме разоруженного Нежинского полка, который сейчас не боеспособен, я ничего не имею.

Командарм. Во имя революции надо просить бригаду задержать противника от быстрого продвижения вперед в тот самый момент, когда все войска республики начинают наступление на важнейшем фронте. Судьба сражения генерального рождается не здесь. Надо собрать невероятное усилие и задержать врага… Повторяю, каждый день, выигранный вами, для нас дорог… Имейте в виду, что Коростень имеет громадное значение для разгрузки Киева, а потому необходимы сверхчеловеческие силы, чтобы не дать этот узел противнику…

Щорс. Товарищ Семенов, дабы поднять боеспособность и уничтожить деморализацию, страх в частях, необходимо соединить обе дивизии в одну, из которых выйдет мощная боевая единица. Дивизия четырехбригадного состава, при наличии двух полков кавалерии. Имея в виду наличие тех реальных работников, как политических, так и технических, мы с полной уверенностью можем сказать, что дело облегчится, и мы сумеем ценою нечеловеческих сил создать сильную, мощную боевую единицу, с одним мощным штабом и одним мощным снабжением. При наличии свежих сил в виде пополнения с уверенностью скажу, что я, Щорс, выведу весь тот сумбур, который получился. Мы пришли к такому заключению и уверены, что иного исхода быть не может, и вы с этим согласитесь.

Командарм. Сообщите намеченных начальников и какие части сводятся в бригады.

Щорс. Сегодня к 12 часам, если вы дадите согласие, проект будет вам представлен. Как вы, в принципе согласны с этим?

Командарм. Я вполне согласен.

В тот же день, 19 августа, войскам 12-й армии был объявлен приказ о слиянии 44-й стрелковой и 1-й Украинской дивизий. Начальником вновь сведенной – 44-й дивизии назначен Щорс, его помощником (заместителем) Дубовой. Истомленные боями, обескровленные, войска 44-й дивизии встали под Коростенем, преградив дорогу рвавшемуся к Киеву врагу.

Как видим, интриг со стороны Щорса не было. Вопрос об объединении двух дивизий решался с обоюдного согласия, гласно. В разговоре по прямому проводу с командармом участвовали Дубовой и его военный комиссар. В интригах можно скорее заподозрить Дубового – ему пришлось побывать и в роли командарма, и начальника штаба армий. Можно представить, сколько влиятельных приятелей и дружков завелось у него за это время.

Нелепы обвинения Щорса в украинском национализме – он ведь белорусом был. Дед Микола, крестьянин, все силы вложив в скупую белорусскую землю, нестарым еще лег в нее и сам. Отец девятнадцатилетним пареньком выехал из Минска чугункой и сошел на маленькой станции Сновск. Сюда, на сухие, здоровые места Черниговщины повалило немало умельцев-белорусов. Вокруг станции и депо бурно шла застройка.

Историки были потрясены, когда совсем недавно узнали о белорусском происхождении Щорса, которого, как известно, было велено считать «украинским Чапаевым». Узнали правду – и вот уже отметены наветы, которые шлейфом тянулись за его именем почти семьдесят лет. А сколько еще потрясений ожидает исследователей, когда откроются, наконец, двери всех архивов? Придирчиво просеивая факты биографии Щорса сквозь сито тогдашних идеологических представлений о личности народного героя, с которого должны брать пример миллионы простых людей, в тридцатые годы безжалостно выбрасывали все, что хоть в какой-то мере могло повредить созданию мифологизированного образа, безупречного во всех отношениях.