Текст книги "Высший генералитет в годы потрясений Мировая история"

Автор книги: Николай Зенькович

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 74 страниц)

Я указал также Голубеву, что ввод 6-го мехкорпуса в бой должен быть произведен для самого сильного удара, предложив хорошенько разобраться в обстановке и в соответствии с ней действовать. В этом же сообщении я ему указал, что мой заместитель Болдин выезжает к нему.

ВОПРОС. Новую обстановку вы доложили народному комиссару обороны?

ОТВЕТ. Сводки в адрес народного комиссара обороны, в соответствии с указанием Генерального штаба, посылались исправно.

ВОПРОС. От народного комиссара вам поступали какие-нибудь указания?

ОТВЕТ. Я получал директивные указания Ставки исправно в соответствии с обстановкой.

ВОПРОС. Как дальше развивались события?

Продолжение показаний Павлова. Получив очень отрывочные данные из штаба 4-й армии о том, что эта армия в районе Жабинки собирается наносить контрудар противнику, я был поставлен этим сообщением в недоумение, не понимая, как могла в такой короткий срок 4-я армия отступить на 30 километров от Бреста. Запросил Коробкова и получил ответ от него, что связь с 49-й и 79-й стрелковыми дивизиями он потерял. Место расположения 75-й дивизии знает и поддерживает с нею связь делегатами. Коробков доложил, что он бросает корпус Оборина в контратаку против очень крупных механизированных сил противника и что результат атаки донесет.

Из последующих данных было видно, что Жабинка в этот день семь раз переходила из рук в руки, что наша пехота всюду выбивала пехоту противника, но все-таки Коробков под давлением мехчастей противника начал отходить в Кобрин.

Мною было отдано распоряжение сообщить Коробкову радиотелеграммно, чтобы он не самовольничал и не бросал бы так легко рубежи, а дрался на каждом рубеже до разрешения на отход штаба фронта.

Мною были посланы делегаты к Коробкову, которые имели прямое указание в категорической форме потребовать от штаба 4-й армии руководства и управления войсками, предложив командующему и начальнику штаба армии за обоюдными подписями сообщать – где какие части находятся и в каком состоянии. Одновременно с этим мною была тронута вперед на помощь Коробкову в его распоряжение в направлении на Картуз-Березу вся 113-я стрелковая дивизия. Для ускорения ее переброски был назначен весь автомобильный полк, находящийся в Старых Дорогах. Кроме того, было указано Коробкову, что рубеж района Картуз-Береза должен быть подготовлен для обороны и прикрытия выброски 55-й дивизии. Все эти мероприятия потом были своевременно доложены народному комиссару обороны.

Во второй половине дня Кузнецов донес, что из трех имеющихся у него радиостанций – две разбиты, а одна оставшаяся повреждена, он просит подбросить радиостанцию. За это же время от него же поступили данные, что нашими частями оставлен Сопоцкин, и Кузнецов с дрожью в голосе заявил, что, по его мнению, от 56-й стрелковой дивизии остался номер. Я ему ответил, что напрасно рано паникуешь, люди соберутся. Спросил Кузнецова, что он делает с 85-й стрелковой дивизией. Он ответил, что 85-я дивизия, развернувшись на рубеже западнее Гродно, под давлением тяжелых танков противника начала отход на юг, юго-восток, но что он, Кузнецов, бросает в контратаку танковую дивизию Стеклова и попытается этим самым восстановить положение 85-й дивизии. На мой вопрос, каково положение на его правом фланге, Кузнецов ответил, что там положение, по его мнению, катастрофическое, так как разрозненные части в районе Козе (севернее Гродно) с трудом сдерживают натиск противника, а стрелковый полк, находящийся между Козе и Друскенике, был смят ударом с тыла очень крупных механизированных частей, но что он сейчас собирает все, что у него есть под рукой, и бросает в район Козе. Наконец Кузнецов спросил: «Я чувствую, что нам придется оставить Гродно, в случае чего как быть со складами и семьями начсостава, многие из них уже остались у противника». Я ответил, что при оставлении каких-либо пунктов склады и все добро, которое нельзя вывести, уничтожить полностью. Кузнецов передал трубку члену Военного совета Бирюкову, который снова спросил – как же быть с семьями? Я ответил: «Раз застал бой, сейчас дело командиров не о семьях заботиться, а о том, как ведется бой».

В следующем донесении штаб 3-й армии сообщил, что противник подошел к Гродно, и наши части оставляют город. По приказанию Кузнецова склады взорвали, армия из этого склада пополнялась снарядами.

В этот же день Голубев, чувствуя сильно развивающееся давление противника со стороны Семятичи в направлении на Брест – Бельск, не разобравшись с обстановкой, донес, что противник находится на подступах к Бельску, в то время как противник фактически дрался еще под Брестом. Голубев принял решение ввести в действие мехкорпус.

Оценивая всю обстановку, я усматривал, что штаб 3-й армии оставил Гродно и перешел в Лунно, но противник особенного давления и преследования 3-й армии не проявляет. На левом фланге 10-й армии противник ценою больших усилий развивает успех, тесня наши части. На остальных участках 10-й армии все попытки противника перейти в наступление отбиты. В 4-й армии чувствуется полная растерянность командования, потеряно управление войсками, и противник быстро развивает успех, имея осью движения Бобруйско-Брестское шоссе.

В соответствии с обстановкой мною было приказано 6-му мотомехполку нанести удар противнику из исходного положения в направлении на Брест с задачей разгрома мехчасти противника в районе Бреста и по выполнении задач сосредоточить все в районе Волковыск в мое распоряжение. Этот приказ был продублирован делегатами с самолетов и по радио.

На участке 3-й армии мы потеряли Августовский район. На участке 10-й армии части оставались в том же районе, где они должны были быть по плану, кроме левого фланга, где противник занял Цехоновец, подходы к Бресту.

Части 4-й армии дрались за Жабинку, но мне стало известно, что при выходе из Бреста части 42-й, 6-й и 22-й танковой дивизий были обстреляны огромным количеством артиллерии противника, который весь свой огонь сосредоточил в первую очередь по домам начсостава, во вторую очередь по улицам и по дорогам и по гаражному расположению. Мне известно, что этим огнем противник нанес значительные потери материальной части выходящей из Бреста артиллерии. Это мне известно из доклада командира корпуса и танковой дивизии.

ВОПРОС. Какие вы, как командующий фронтом, сделали выводы из исхода первого дня боя?

ОТВЕТ. Из результатов первого боя я сделал следующий вывод, что против 10-й армии дерется по преимуществу пехота и что наша пехота успешно отбивает все атаки противника. На правом фланге против Кузнецова, в направлении на Сопоцкин, введены тяжелые танки противника, которые не пробиваются 45-мм артиллерией, и что противник за этими танками ввел свою пехоту, поломав нашу оборону. На правом же фланге Кузнецова был разгромлен весь полк крупной механизированной частью противника, пришедшего с севера из Литвы в составе 2–3 мехдивизий и 2–3 мотодивизий. Это заставило меня очень сильно опасаться за возможность разворота удара этой механизированной частью в общем на Лиду.

ВОПРОС. Какие меры вами были приняты, как командующим, для предотвращения прорыва фронта?

ОТВЕТ. На правом фланге мною было указано 3-й армии – используя атаку 11-го мехкорпуса в направлении Сопоцкин, частям 85-й дивизии этой же армии занять второй оборонительный рубеж западнее Гродно на Суховоло, фронтом на север. Потрепанные части 56-й дивизии я приказал Кузнецову собрать, поставить на правый берег реки Неман и оборонять Гродно и направление на Лиду.

Почувствовав удар из Литвы, я приказал командиру 21-го стрелкового корпуса (штаб в Лиде) занять оборонительный рубеж западнее Лиды противотанковой бригаде, северо-западнее – 17-й стрелковой дивизии, дабы удержать рубеж, для того чтобы выиграть время и дать возможность 37-й и 24-й стрелковым дивизиям сосредоточиться в районе северо-западнее Лиды и обеспечить правый фланг от удара из Литвы с направлением Ораны, войдя в связь с литовскими частями, что командиром 21-го стрелкового корпуса и было выполнено, но никаких частей в районе Ораны им найдено не было.

ВОПРОС. Ваше решение вы передали в порядке приказа командиру 21-го стрелкового корпуса?

ОТВЕТ. Да, это же распоряжение было передано и командующему 3-й армии, которому указывалось, что с момента получения настоящего приказа командир 21-го стрелкового корпуса входит в ее состав.

По левому флангу я уже докладывал: выдвигалась из Слуцка в направлении Картуз – Береза 55-я стрелковая дивизия, которая перебрасывалась на автомобильном транспорте с задачей войти в состав 4-й армии и закрыть Слуцкое направление. Кроме того, заканчивала сосредоточение в районе Обус – Лесная прибывшая поэшелонно 143-я дивизия с задачей усиления частей 4-й армии для нанесения контрудара в направлении Картуз-Береза или Миловицы по обстановке. Кроме того, в этом же районе стояла 131-я дивизия, подготовив рубеж реки Щара и в готовности нанести удар по обстановке или на Ружаны, или на Пружаны.

Но 10-я армия после того, как мною было указано Болдину произвести удар мехкорпусом в направлении на Брест с задачей разгрома мехчастей противника в этом районе и по выполнении задачи отойти в мой резерв на Волковыск, получив директиву Ставки, должна была нанести удар в северном направлении конно-механизированной группой с задачей восстановить положение в районе Гродно. Поставив новую задачу конно-механизированной группе 10-й армии, для ее выполнения мною был назначен генерал-лейтенант Болдин, который своевременно и прибыл на место.

Одновременно для руководства действиями 3-й и 10-й армий и проконтролировать удар конно-механизированной группы отбыл и 23 июня прибыл в штаб 10-й армии маршал Кулик.

В дальнейшем мы имели о 6-м мехкорпусе донесение, что он первой задачи не выполнил, командующий 10-й армии Голубев по не известной для меня причине в атаку его не пустил. Корпус переменил район сосредоточения, стал восточнее Белостока в районе Валилы. 29-я мотодивизия заняла фронт Соколка и юго-западнее.

ВОПРОС. Меры эти вы считали достаточно исчерпывающими, чтобы восстановить положение?

ОТВЕТ. Нет, недостаточными, но большего я не мог ничего сделать, так как частей у меня не было.

ВОПРОС. Выступавшая против вас группировка сил противника была вам точно известна?

ОТВЕТ. Нет, не точно. Эти данные уточнялись в процессе боя и авиаразведкой. В первый день боя стало ясно о наличии крупных мехсоединений противника в районе Бреста, Семятич, Жабинки и крупных мехсоединений в Литве в районе западнее Ораны. Напротив 10-й армии наступали до четырех-пяти стрелковых дивизий и в направлении Сопоцкин – Гродно наступало до трех стрелковых дивизий с тяжелыми танками.

ВОПРОС. Вы приняли все меры, чтобы обеспечить армию радиостанциями?

ОТВЕТ. Да, все меры на этот счет были приняты. Когда в первый день боя Кузнецов позвонил мне и просил прислать радиостанцию, так как имевшиеся у него три были разбиты, я затребовал их из Москвы самолетом. Москва сначала не отвечала, а после повторных моих требований ответила, что выслала 18 радиостанций, но до дня моего ареста эти радиостанции получены не были.

ВОПРОС. Почему же все-таки немцам удалось прорвать фронт и углубиться на нашу территорию?

ОТВЕТ. На Брестском направлении против 6-й и 42-й дивизий обрушилось сразу три механизированных корпуса, что создало превосходство противника как численностью, так и качеством техники. Командующий 4-й армией Коробков, потеряв управление и, по-видимому, растерявшись, не смог в достаточной мере закрыть основного направления своими силами, хотя бы путем подтягивания на это направление 49-й дивизии. На 6-ю и 42-ю дивизии на этом же Брестском направлении противником была брошена огромная масса бомбардировочной авиации. По докладу Коробкова, эта авиация со всей тщательностью обрабатывала расположение нашей пехоты, а пикирующие бомбардировщики противника выводили из строя орудие за орудием. Господство авиации противника в воздухе было полное, тем паче что наша истребительная авиация уже в первый день одновременным ударом противника ровно в 4 часа утра по всем аэродромам была в значительном количестве выбита, не поднявшись в воздух. Я лично не мог физически проверить, как была рассредоточена на аэродроме авиация, в то время как командующий ВВС Копец и его заместитель Таюрский, зам. по политчасти Листов и начальник штаба ВВС Тараненко доложили мне, что приказ наркома обороны о сосредоточенном расположении авиации ими выполнен.

ВОПРОС. Имели ли вы сообщение, что на границе появились самолеты противника?

ОТВЕТ. Такое сообщение я получил одновременно с началом бомбежки. Минский центральный пост ВНОС (воздушное наблюдение, оповещение и связь) получил сообщение о перелете государственной границы авиацией противника через четыре минуты, а приграничные аэродромы это сообщение получили значительно раньше, но подняться в воздух не смогли, так как новой техникой в ночных условиях не овладели.

После этих наводящих вопросов допрашиваемому было разрешено продолжить показания о том, как развивались события на фронте дальше, т. е. на второй день войны. Характер уточнений, производимых следователями, говорит сам за себя: допрашивающие пытались выяснить причины гигантской катастрофы, обрушившейся на Западный фронт.

Бывший командующий не уклонялся от прямых ответов, он и сам пытался разобраться, что привело к трагедии. Павлов, разумеется, не мог знать всех причин крупных поражений своих войск – слишком мало времени прошло с момента первых боев, всего каких-то две недели. Только сейчас, когда наконец открылись военные архивы, стало ясно, почему Западному фронту не сопутствовал успех.

Отвечая на вопросы следователей, Павлов оперировал теми сведениями, которыми он располагал, как недавний командующий фронтом. В принципе он правильно обозначил болевые точки Красной Армии, используя которые гитлеровскому командованию удалось перехватить стратегическую инициативу.

Павлов был совершенно прав, когда с негодованием отвергал обвинения следствия о беспечности командного состава в ночь, когда войска вермахта вторглись в пределы СССР. Командиры частей, подвергшихся нападению, не нежились в мягких постелях, как это и поныне изображают иные беллетристы. Все были на своих постах. Но этого оказалось мало – находились в войсках, а не в городских квартирах. Не уступая офицерам вермахта в личной храбрости, а в большинстве случаев даже превосходя их, красные командиры значительно отставали от своих противников по уровню военного искусства.

История формирования и Красной, и германской армии имеет немало общего. Самым сходным признаком является то, что обе армии возникли на основе старых. Однако вот здесь и начинаются различия: если новая германская армия почти на сто процентов сохранила преемственность военной традиции, идущей со времен Фридриха II, то Красная Армия не взяла почти ничего от старой военной традиции России. Поэтому и качество командного состава, да и сама военная культура в советских вооруженных силах накануне гитлеровского вторжения была значительно ниже, чем у немецких офицеров.

Это общепризнанный факт, который в последние годы существования СССР уже не оспаривался даже советскими историками в погонах. А они, как известно, твердо стояли на страже интересов своего ведомства. Но и они вынуждены были признать: да, летом 1940 года на сборах командиров полков Красной Армии из 225 присутствовавших там человек ни один не имел академического образования, лишь 25 окончили военные училища, а остальные 200 – только курсы младших лейтенантов.

О репрессиях тридцатых годов среди командного состава написано предостаточно, скрупулезно подсчитано, сколько погибло маршалов, командармов, комкоров и комдивов. В Германии к участникам Первой мировой войны отнеслись с невиданным почтением. Их боевой опыт ценили очень высоко. Не случайно в гитлеровском вермахте все без исключения командующие группами армий и непосредственно армиями воевали в четырнадцатом на командных и штабных должностях. Притом в звании не ниже капитана. В Красной Армии из всех командующих фронтами и других высших командиров служили в Первую мировую войну лишь считанные единицы – Говоров, Василевский, Баграмян. Да и то в низших званиях, в основном прапорщиками. Высшее звание – полковник – было только у Шапошникова.

Павлов ведь тоже звезд с неба не хватал, на военную верхотуру взобрался в тридцатые, голодные на военные кадры годы. В Первой мировой участвовал, но в качестве рядового. Взлет военной карьеры крестьянского сына из Костромы начался после революции. Учиться было некогда, все брал практикой, сметкой, упорством. Вряд ли хватило бы знаний у бывшего командующего фронтом для оперирования такими сложными понятиями, как сравнение военных культур командного состава Красной Армии и гитлеровского вермахта. Да и небезопасно это было, сидя в поношенной красноармейской гимнастерке и шароварах без брючного ремня на привинченной к полу табуретке перед двумя строгими следователями.

Трудно предположить, возникала ли во время ночного допроса в усталом мозгу арестованного генерала армии крамольная мысль, скорее догадка, которая сегодня считается одной из причин тяжелых потерь в начальный период войны. Командиры всех уровней, начиная от него, командующего фронтом, и кончая безусым мальчишкой-взводным, у которого под началом десяток бойцов, боялись принимать самостоятельные решения, действовать нешаблонно, идти на оправданный риск. Эти издержки следовали из неэффективной системы общего руководства вооруженными силами, которая сдерживала инициативу командного состава, вынуждала их терять время и в итоге значительно уступать противнику в принятии решений. После войны об этом слабом звене адмирал Н. Г. Кузнецов выскажется так: «Сталин сам, не перепоручая никому, занимался Наркоминделом и НКВД. Лично руководил он и Наркоматом обороны. Положение Наркомата Военно-морского флота было более сложным. Фактически им занималось несколько человек… Нарком обороны не был Верховным главнокомандующим, нарком Военно-морского флота не являлся главнокомандующим флотами… Сталин решал, остальным предоставлялось действовать в соответствии с этим… Люди, приученные не действовать самостоятельно, а лишь ждать распоряжений и указаний свыше, чтобы, не задумываясь, выполнять их, принесут мало пользы, если наступит суровый час. Боязнь наказания и безответственность нередко живут рядом друг с другом. Работа военного аппарата в этом случае идет не планомерно, а словно бы спазматически, рывками. Выполнили одно распоряжение – и ждут следующего. А если оно не поступит вовремя?»

Подмеченный наркомом ВМФ Н. Г. Кузнецовым недостаток пронизывал весь военный организм – от наркомата обороны до взвода и отделения. Попытки преодолеть сложившуюся практику жестоко пресекались, что видно на судьбе самого адмирала, который, действуя вопреки шаблону, понес наименьшие потери в первые дни войны. Боязнь инициативы и ответственности, словно дамоклов меч, постоянно висела над головами командиров высшего и среднего звена. Безусловно, командный состав был смелым и преданным своему народу, но высокие морально-политические качества не могли заменить боевого мастерства, тактического предвидения, способности быстро принимать решения.

И хотя войск в Западном особом округе было немало, по уровню подготовки они значительно уступали противнику. У летчиков, например, налет часов за первые три месяца 1941 года составлял всего девять часов. Первые же приграничные бои показали слабую живучесть советских танков. В среднем они жили от одной до трех атак, а потом выходили из строя. Немецкие танки ходили в атаки от пяти до пятнадцати раз. И не потому, что превосходили наши, это было бы фальсификацией и чудовищной ложью. Слабая живучесть советских танков, справедливо считавшихся лучшими боевыми машинами Второй мировой войны, объяснялась недостаточной подготовкой экипажей. Танки нередко мешали друг другу, наталкивались на немецкие противотанковые орудия, а в случае прорыва вражеских позиций прекращали продвижение и останавливались, подставляя бока немецким пушкам, вместо того чтобы развивать успех. Личной храбрости у экипажей краснозвездных «коробочек» было не занимать, а вот опыта вождения не хватало. До войны механикам-водителям отводилось всего пять часов практического вождения, в то время как в вермахте – не менее пятидесяти часов. Что это? Вредительство, тупоумие или вынужденная мера?

Норма – пять моточасов – была введена наркомом обороны Тимошенко не от хорошей жизни. И не от глупости. Страна испытывала острейший дефицит горючего. Павлов, занимавший в 1939 году пост начальника автобронетанкового управления наркомата обороны, скрепя сердце, завизировал подготовленный Тимошенко приказ о жесточайшей экономии топлива. Пять моточасов – это же курам на смех. Но выхода не было: после начала войны СССР с Финляндией США ввели торговое эмбарго на поставку в Советский Союз стратегических материалов. Запрет коснулся прежде всего ввоза высокооктанового авиационного бензина и горючего для танков, а также и другой автотехники. Американское эмбарго сохранялось до нападения Германии на СССР.

Вот почему на первых порах советские летчики и танкисты уступали немецким. Многому ли научишься соответственно за девять и пять часов? Вот в чем причина того, что в первые дни войны наши боевые машины быстрее выходили из строя. Из-за неправильной эксплуатации. Исправные танки и самолеты приходилось бросать на дорогах и аэродромах – не было горючего. Павлов сказал истинную правду о самолетах, которые не могли подняться в воздух в первую ночь войны. Дело даже не в том, что летчики не имели навыков ночных полетов. На новейших ИЛах и ЯКах и днем никто толком не успел полетать! Пикирующий бомбардировщик ПЕ-2 успели освоить не более 72 процентов летчиков, а истребители ЛАГГ лишь 22 процента.

Только перед концом своей жизни маршал Жуков вынужден был чистосердечно сделать горькое, нелегкое для себя признание: «Мы вступили в войну, еще продолжая быть отсталой в промышленном отношении страной по сравнению с Германией».

К моменту, когда смещенного с поста командующего фронтом Павлова допрашивали двое особистов несколько часов кряду, уставший от многосуточного недосыпания мозг арестованного генерала уже свыкся со страшной догадкой: произошло то, чего опасались больше всего. Сталин просчитался в оценке направления возможного удара Гитлера. В Кремле полагали, что если Гитлер все же осмелится напасть, то направлением главного удара выберет юго-западное – на Киев, на Украину, к сырьевым запасам страны.

Гитлер же направлением главного удара избрал западное! И этим смешал планы Сталина по отражению агрессора. Возникли хаос, растерянность, кавардак.

«Неужели особисты не понимают этого? Хотя откуда. С их-то кругозором? – подумал, наверное, с досадой Павлов. И тут же вздрогнул от резкого голоса допрашивавшего, прервавшего его тяжелые думы:

– Рассказывайте, как дальше развивались события на фронте.

ПАВЛОВ (продолжая показания об обстановке на 23 июня). Штабом фронта на 23 июня была получена телеграмма Болдина, адресованная одновременно и в 10-ю армию, о том, что 6-й мехкорпус имеет только одну четверть заправки горючим. Учитывая необходимость в горючем, ОСГ (отдел снабжения горючим) еще в первый день боя отправил в Барановичи для 3-го мехкорпуса все наличие горючего в округе, т. е. 300 тонн. Остальное горючее для округа по плану Генштаба находилось в Майкопе. Дальше Баранович горючее продвинуться не смогло из-за беспрерывной порчи авиацией противника железнодорожного полотна и станций.

(А ведь напрасно Павлов так низко оценил способности особистов. У них хватило ума не придраться, почему в округе было всего 300 тонн горючего. Это же смехотворно мало – для особого, тем более приграничного округа! Где тот Майкоп – это же за тридевять земель. Если 300 тонн, значит, не предполагалось, что округ станет решающим театром военных действий.)

На фронте 4-й армии во второй день противник, используя исключительно авиацию и танковые части с мотоциклами, подошел к Кобрину. Наши части, слабо управляемые командующим 4-й армией Коробковым, вынуждены были под давлением превосходящих сил противника оставить Кобрин. Оставление Кобрина мною расценивалось как оголение левого фланга 10-й армии и угроза ее окружения. В армию был направлен мой помощник по вузам Хабаров с моим строжайшим приказом, если нужно, расстрелять любое количество людей, чтобы штаб армии взять в руки управления (так в протоколе. – Н. 3.) Одновременно было приказано для помощи 4-й армии выбросить в направлении на Ружаны 121-ю стрелковую дивизию. На рубеже Картуз-Береза 155-я дивизия, прочно занимающая рубеж Слоним, обязана была быть в готовности повернуть с Волковыскского шоссе на Ружаны, т. е. тоже на помощь 4-й армии.

Это распоряжение было доставлено командирам дивизий и Коробкову делегатами через Барановичи и на самолетах.

Одновременно, в целях сохранения Барановичского направления 17-му механизированному корпусу (без материальной части) было приказано обеспечить со стороны Обус – Лесная узел Барановичи, что очень добросовестно выполнено 17-м корпусом даже в условиях, когда он был полностью окружен.

Во второй день авиация противника целый день производила налеты на аэродромы, где был расположен истребительный полк 43-й авиационной дивизии, произведя 12 раз бомбардировку аэродрома.

В силу того, что аэродром Лошница был разбомблен и материальная часть, учебная и гражданская, не могущая летать, вся выведена из строя, командование ВВС перебазировало полк на аэродром Слепянка. Одновременно во второй день противник наносил разрушение железнодорожным узлам Орша, Борисов, Бобруйск, Осиповичи и разрушил полностью артиллерийский склад в Гайновке.

Авиация противника в этот день потеряла 27 самолетов.

Во второй день части 10-й армии, кроме штаба армии, остались на своих местах. Штаб армии сменил командный пункт, отойдя восточнее Белостока в район Валилы. Части 4-й армии, беспрерывно теснимые мехчастями противника и авиацией, продолжали отход на рубеж Пружаны и Береза-Картузская.

3-я армия за второй день продвинулась вперед на 13–17 километров по направлению Гродно.

Никаких данных о потерях живой силы и материальной части как за первый, так и за второй день я не имел, кроме общего доклада Кузнецова, который в первый день передал, что 56-я стрелковая дивизия перестала существовать, на самом же деле дивизия потеряла процентов 25 личного состава и к концу первого дня и к утру второго дня появилась: одна часть – на левом берегу реки Неман, а другая часть – на правом берегу реки Неман.

85-я дивизия 3-й армии оторвалась и прочно заняла оборону Сухового – Генионс, в связи со второй дивизией 10-й армии.

Выводы из третьего дня: противник быстрым темпом продвигался с Брестского направления крупными механизированными силами при поддержке очень сильной авиации, обрабатывающей нашу пехоту и артиллерию.

ВОПРОС. Что вами было предпринято для осуществления перелома на фронте?

ПАВЛОВ. Для того чтобы избежать быстрого темпа наступления противника, в первую очередь мною 23-го числа была брошена вся наличная бомбардировочная авиация исключительно для бомбежки наступающего противника в районе Кобрина, ускорился темп перевозки 55-й дивизии из Слуцка в район Береза-Картузская, чтобы это направление можно было закрыть цельным организованным соединением. В распоряжение командующего 4-й армией передавались 121-я и 143-я дивизии. Последняя продолжала разгрузку и сосредоточение в районе Обус—Лесная.

ВОПРОС. Какие результаты дали вот эти проведенные вами мероприятия?

ПАВЛОВ. Результаты те, что противника мы смогли остановить на одни сутки в районе Береза-Картузская.

Последующие события развивались таким образом, что после нашего доклада Ставке о тяжелом положении на Брестском направлении и после доклада о том, что механизированные части противника ведут сильный удар по направлению Бельска и Городка, по-видимому, с задачей оторвать части 10-й армии, было получено приказание: все части быстро отвести на рубеж реки Щара. Этот приказ был вручен 10-й армии, дважды передан по радио, квитанция получена, продублирован во все армии на самолетах и парашютистами. За контролем выполнения этого приказа были отправлены в каждую армию специальные делегаты. Этой же группе делегатов было приказано разыскать в районе 10-й армии Маршала Советского Союза Кулика. Части приказ получили и приступили к его выполнению.

Одновременно для обеспечения планомерного отхода частей на рубеж реки Щара мною уже были подготовлены позиции в полном объеме частями 155, 121, 143-й дивизий, и они заняли этот рубеж.

55-я дивизия, действующая на Брестском направлении, выйдя на свой рубеж, была подвергнута атаке не менее трех танковых дивизий в сопровождении большого количества бомбардировщиков, была разрезана и отброшена в лес по обе стороны шоссе. Таким образом, одновременно с занятием фронта Щара снова образовался прорыв на левом фланге. Противник устремился на Слуцк.

Мною лично начальнику штаба Сандалову были поставлены задачи: УРовскими войсками (УР – укрепленный район. – Н. 3.) занять и приспособить к обороне Слуцкий УР, лично вместе с командующим армией выехать в 55-ю стрелковую дивизию, навести жесткий порядок и заставить обороняться на бывшей госгранице, а частями 143-й дивизии нанести контрудар в южном направлении с задачей перерезать шоссе в районе Картуз-Береза.

Мне не удалось установить, как выполнялся этот приказ. Мне лишь стало известно, что части 55-й дивизии в этот день были атакованы на правом фланге, т. е. со стороны Баранович не менее чем 60 танками.

Атака противника была отбита как силами артиллерии, так и силами бойцов, но уже эти действия показали мне, что противник в какой-то части прорвался на Барановичи и тем самым вышел в тыл и второй группировке, т. е. 121, 155 и 143-й дивизиям. Однако принятыми мерами командиром 17-го мехкорпуса генералом Петровым до 45–50 танков противника, прорвавшихся на Барановичи, были разгромлены, а остальные ушли в южном направлении.

Мне было известно, что 24-го числа части 3-й армии начали отход на указанный Ставкой рубеж – реки Щара. Мне лишь не было известно, куда направляется штабом 10-й армии 6-й механизированный корпус. По моему же приказанию он должен был ускоренным броском выйти вперед пехоты и стать в районе Слонима, дабы быть готовым отрезать возможный контрудар противника с целью окружения 10-й армии с южного направления. Этот приказ был мною передан в Ставку и был одобрен.