Текст книги "Высший генералитет в годы потрясений Мировая история"

Автор книги: Николай Зенькович

сообщить о нарушении

Текущая страница: 46 (всего у книги 74 страниц)

Итак, по вечерам Василий Сталин во время застолья в своем доме-особняке любил обсуждать с игроками, среди которых оказалось и несколько бывших спартаковцев, текущие спортивные дела.

И вот однажды при очередном таком кворуме один из них, Саша Оботов, брякнул:

– Василий Иосифович, да что мы все думаем-гадаем, как нам поправить дела. Надо назначить тренером Николая Петровича.

Все его дружно поддержали. Командующий на секунду сдвинул брови, видимо, что-то про себя прикидывая, потом вызвал своего адъютанта, тоже хорошо известного в то время футболиста Сергея Капелькина, и произнес фразу, положившую начало двухмесячной эпопее: «Соедините меня со Старостиным».

Все это Николай Петрович узнал много позже в Москве. А тогда ночью в Комсомольске-на-Амуре, сделав шаг к черному телефону правительственной связи, он шагнул навстречу судьбе.

– Старостин слушает.

– Николай Петрович, здравствуйте! Это тот Василий Сталин, который Волков. Как видите, кавалериста из меня не получилось. Пришлось переквалифицироваться в летчики. Николай Петрович, ну что они вас там до сих пор держат? Посадили-то попусту, это же ясно. Но вы не отчаивайтесь, мы здесь будем вести за вас борьбу.

– Да я не отчаиваюсь, – ответил Старостин бодрым голосом и почувствовал, как его прошиб холодный пот. За один такой разговор он вполне мог получить еще десять лет.

– Ну, вот и хорошо. Помните, что вы нам нужны. Я еще позвоню. До свидания.

От телефонисток по Амурлагу мгновенно разлетелась весть: Старостин разговаривал со Сталиным. Фамилия завораживала. В бесконечных пересудах и слухах терялась немаловажная деталь: звонил не отец, а сын. Местное начальство, конечно, знало истину, но для них и звонок отпрыска значил очень много.

Шел 1948 год – до конца срока оставалось четыре года. Но судьба благоволила к футболисту.

Директором одного из заводов Комсомольска был инженер Рябов из Москвы, с Красной Пресни, наудачу оказавшийся болельщиком «Спартака». Он сумел использовать то, что отцы города и Амурлага, сбитые с толку особой расположенностью к Старостину сына вождя, позволили немыслимую вещь: не только зачислили политического заключенного на завод, но и допустили его к работе на станке. Как вскоре объяснил Рябов, теперь при условии выполнения плана за день полагалось два дня скидки со срока заключения.

Так прошли два года, которые были зачтены ему за четыре. Срок истек. Местный народный суд на основании представленных документов утвердил досрочное освобождение. Старостину выдали паспорт, где черным по белому были перечислены города, в которых он не имел права на прописку. Первой в этом списке значилась Москва.

И тут вновь позвонил Василий:

– Николай Петрович, завтра высылаю за вами самолет. Мы ждем вас в Москве.

– Как в Москве… Я же дал подписку…

– Это не ваша забота, а моя. До встречи… – И в трубке раздались частые гудки…

Прямо с подмосковного аэродрома Старостина привезли в особняк на Гоголевском бульваре – резиденцию Сталина-младшего.

Когда Старостин вошел, Василий поднялся.

– С возвращением, Николай Петрович!

– Спасибо.

– Выпьем за встречу.

– Василий Иосифович, я не пью.

– То есть, как не пьете? Я же предлагаю «за встречу». За это вы со мной должны выпить.

Стоявший сзади Капелькин потихоньку толкнул Старостина в бок, а Саша Оботов из-за стола начал подавать знаки: мол, соглашайся, не дури. Старостин замялся, но деваться некуда – выпил. И, усталый после перелета, голодный да еще и непривычный к алкоголю, сразу захмелел.

А Василий, смачно хрустнув арбузом, тут же перешел к делу.

– Где ваш паспорт?

– При мне, конечно.

– Степанян, – позвал «хозяин» одного из адъютантов, – срочно поезжай и оформи прописку в Москве.

Офицер моментально исчез.

Вскоре, так же незаметно, он появился и вернул Старостину паспорт. Футболист открыл – и не поверил глазам: прописан в Москве постоянно по своему адресу, Спиридоньевский переулок, 15, квартира 13.

Чем ближе подходил он к Спиридоньевке, тем отчетливее понимал, чего ему больше всего не хватало все эти годы – ощущения, что его ждут. И когда он, переступив порог квартиры, увидел плачущую жену и дочерей, понял, как мало, в сущности, нужно человеку для счастья.

На следующий день его доставили в штаб ВВС Московского округа, где правил бал Василий Сталин. Вся эта суета после Комсомольска-на-Амуре казалась футболисту игрой в оловянных солдатиков. Главное – вскоре он должен был получить возможность вновь окунуться в любимую атмосферу футбольной жизни.

Но, как говорится, человек предполагает, а Бог располагает. Через несколько дней к нему на квартиру явились два полковника из хорошо знакомого ведомства.

– Гражданин Старостин, ваша прописка в Москве аннулирована. Вы прекрасно знаете, что она незаконная. Вам надлежит в 24 часа покинуть столицу. Сообщите, куда вы направитесь.

Подумав, назвал Майкоп. В его распоряжении оставались сутки.

Не теряя времени, отправился в штаб ВВС МВО и доложил о случившемся командующему.

– Как они посмели без моего ведома давать указания моему работнику? Вы остаетесь в Москве!

– Василий Иосифович, я дал подписку, что покину город в 24 часа. Это уже вторая моя подписка, первую я дал в Комсомольске о том, что не имею права находиться в столице. Меня просто арестуют…

Василий задумался.

– Будете жить у меня дома. Там вас никто не тронет.

Василий Сталин решил бороться за футболиста не потому, что считал, будто невинно отсидевший действительно имеет право вернуться домой. Он был ему нужен как тренер. Но тогда и это отошло для него на задний план. Суть заключалась в том, что он ни в чем не хотел уступать своему заклятому врагу – Берии, которого люто ненавидел, постоянно ругал последними словами, совершенно не заботясь о том, кто был в тот момент рядом.

Переехав в правительственный особняк на Гоголевском бульваре, Старостин не сразу осознал свое трагикомическое положение – персоны, как он выразился, «приближенной к отпрыску тирана». Оно заключалось в том, что они были обречены на «неразлучность». Вместе ездили в штаб, на тренировки, на дачу.

– Даже спали на одной широченной кровати, – свидетельствовал знаменитый футбольный тренер. – Причем засыпал Василий Иосифович, непременно положив под подушку пистолет. Только когда он уезжал в Кремль, я оставался в окружении адъютантов. Им было приказано: «Старостина никуда одного не отпускать!» Несколько раз мне все-таки удавалось усыпить бдительность охраны и незамеченным выйти из дома. Но я сразу обращал внимание на двух субъектов, сидящих в сквере напротив, вид которых не оставлял сомнений в том, что и Берия по-прежнему интересуется моей особой. Приходилось возвращаться в «крепость»…

Где здесь правда, а где, мягко говоря, подвела память? Ну конечно же, Василий Иосифович с утра каждый день ездил в Кремль, как будто там располагался штаб ВВС Московского военного округа. С точки зрения футболиста, куда еще мог ездить сын Сталина? Ну конечно же, другой кровати или хотя бы завалящей раскладушки в огромном особняке не нашлось, и Василий Иосифович укладывал гостя в свою постель. Ну конечно же, сын Сталина на ночь засовывал под подушку пистолет. Ну и, разумеется, на квартиру к футболисту нагрянули сразу аж два полковника – не будут же заниматься проверкой паспортного режима какие-то там старшие лейтенанты да капитаны.

Странное впечатление производит и лексика рассказчика: «отпрыск тирана». Как никак – вызволил «отпрыск тирана» из заключения, более того, приютил в собственном доме. Откуда же неприкрытая неприязнь, явное неуважение? Ответ ясен – так требовалось, так полагалось говорить в горбачевскую эпоху, содержанием которой было развенчание Сталина и его идей.

К сожалению, Николая Петровича уже нет в живых. Может быть, сегодня он все рассказывал бы по-другому? Впрочем, он и тогда признавался, что был не самый подходящий собеседник для разговоров на темы, отвлеченные от спорта и футбола.

– Беседы наши, как правило, – вспоминал Николай Петрович, – происходили по утрам: с семи до восьми с ним можно было обсуждать что-то на трезвую голову. Потом он приказывал обслуге: «Принесите!» Все уже знали, о чем речь. Ему подносили 150 граммов водки и три куска арбуза. Это было его любимое лакомство. За два месяца, что я с ним провел, я ни разу не видел, чтобы он плотно ел. С похмелья он лишь залпом опорожнял стакан и закусывал арбузом. Затем из спальни переходили в столовую. Там и оставалось полчаса для обмена разного рода соображениями. Чаще всего спортивными, но которые – хочешь, не хочешь – всегда задевали текущие общественно-политические события. Мой «покровитель», как я вскоре убедился, очень слабо представлял себе проблемы и заботы обычных людей. Характер у него был вспыльчивый и гордый. Возражений он не терпел, решения принимал быстро, не тратя время на необходимые часто размышления…

Стакан водки и ломоть арбуза по утрам – эта деталь с легкой руки Николая Петровича прочно вошла в публицистический арсенал обличения Сталина и его семьи. Только самый ленивый журналист не использовал запущенного в оборот Старостиным яркого штриха, характеризовавшего деградацию личности сына вождя всех народов. Но нигде, ни в каком другом источнике я не смог найти подтверждения, что завтрак Василия состоял из столь необычных блюд. Нет доказательств ни в письменном, ни даже в устном виде.

Между тем, по рассказу Старостина, его постоянное присутствие в особняке непрерывно напоминало Василию о необходимости решать этот вопрос. Тем более что сама ситуация – проживание бывшего политзаключенного без всяких документов (паспорт был переслан в Майкоп) у члена семьи руководителя партии и государства – становилась двусмысленной и давала Берии прекрасный шанс для компрометации сына в глазах отца. Реального выхода для себя футболист не видел, нервы были напряжены до предела. Может быть, поэтому допустил ошибку: решил, несмотря на риск, снова повидать семью. Дождавшись, по его словам, когда Василий, уже основательно набравшись, уснул (будто действие происходило в каком-нибудь общежитии на стройке. – Н. З.), он незаметно выбрался в сад, перелез через ограду и оказался на Гоголевском бульваре. Оглянулся – никого. Свернул к Никитским воротам и пошел на Спиридоньевку. Воодушевленный тем, что так удачно обманул бериевских агентов, забыв об элементарной осторожности, остался ночевать дома.

Ровно в шесть часов утра раздался звонок в дверь, и два знакомых ему полковника (два полковника! В шесть утра! Словно обыкновенные участковые милиционеры! – Н. З.) вошли уже без всяких церемоний.

– Одевайтесь. Мы за вами. Почему вы не уехали, хотя давали подписку?..

– Не уехал потому, что мне не разрешил командующий.

– У нас есть указание отправить вас в Майкоп немедленно.

Старостин в очередной раз собрал чемоданчик, положил туда плащ, рубашки. И в сопровождении «почетного конвоя» прибыл на Курский вокзал. Буквально через несколько минут ему принесли билет и сказали:

– Следуйте до Краснодара. Там явитесь в городское управление МВД и получите направление в Майкоп и свой паспорт.

Потом один из полковников вышел в соседнюю комнату, и Старостин услышал, как он докладывал кому-то по телефону:

– Товарищ генерал, Старостин на вокзал доставлен. Отправляем его в Краснодар ближайшим поездом. Нет, не сопротивляется, ведет себя спокойно…

Старостин притулился в купе. Напротив еще трое. Вычисляет: который из них приставлен следить? Во время стоянки в Орле вдруг видит в проходе вагона знакомую фигуру начальника контрразведки Василия Сталина, которого встречал в особняке на Гоголевском бульваре. С ним стоял старостинский верный Санчо Панса – Василий Куров – и подавал чуть заметные знаки: мол, идите сюда. Когда Старостин вышел в тамбур, начальник контрразведки сказал:

– Николай Петрович, мы догнали вас на самолете. Василий Иосифович приказал любыми средствами вернуть вас в Москву.

– Мне нельзя в Москву.

– Николай Петрович, он вас ждет. Вы даже не представляете, как он рвет и мечет!

Поезд вот-вот тронется, надо что-то решать. Старостин пытается найти для себя последнюю зацепку:

– Там мои вещи. И, потом, за мной, скорее всего, следят.

– Черт с ними, с вещами и вашим шпиком. Надо лететь.

Была, не была! Старостин соскакивает с поезда. Бежит на привокзальную площадь. Там уже ждет «джип». Быстро в него – и на аэродром. Короче, когда футболист переступил порог кабинета Василия Сталина, то имел в прямом и переносном смысле очень бледный вид. Но тот не обратил на это никакого внимания. Истерично кричит:

– Кто?! Кто вас брал?

– Они не назывались, но в разговоре один из полковников упомянул фамилию Огурцов.

– Ах, Огурцов! Ну, хорошо…

Хватается за телефон и набирает какой-то номер. Из трубки слышится голос:

– Генерал-лейтенант Огурцов у аппарата…

– Вы не генерал-лейтенант Огурцов, вы генерал-лейтенант Трепло. Это я вам говорю, генерал-лейтенант Сталин!

Тот явно с испугом:

– Товарищ генерал! Что случилось?

– Я с вами разговаривал два часа назад. Спрашивал, где Старостин. Вы сказали, что не знаете, где он.

– Действительно не знаю.

– Как вы не знаете, когда вам докладывали с вокзала, что его отправили в Краснодар.

– Вас кто-то ввел в заблуждение.

И тут Василий, уже успокоившись, отчеканил:

– Меня ввел в заблуждение Старостин, который сидит напротив. Но вы должны знать, что в нашей семье обид не прощают.

И бросил трубку.

У Старостина, по его словам, одно желание – побыстрее умыться и отоспаться. Но командующий не унимается.

– Николай Петрович, сегодня «Динамо» играет с ВВС. Идите, пообедайте, и поедем на футбол. Сейчас мы их всех там накроем.

Игра пошла ва-банк. Подъезжают к «Динамо» – ворота стадиона настежь, все сразу навытяжку: «Здравия желаем, товарищ генерал!» Входят в центральную ложу, которая забита до отказа. При появлении Василия все поднялись с мест.

– Познакомьтесь, – говорит он Старостину, – это генерал Огурцов. А это, – обращается к генералу, – Николай Старостин, которого вы сегодня утром выслали из Москвы.

Побагровевший Огурцов демонстративно покинул ложу.

– Видите, – обратился ко всем Василий, – какой он нервный? Значит, чувствует свою вину.

Остальные офицеры последовали примеру Огурцова.

Присутствие Василия Сталина в первом ряду центральной ложи вызвало повышенное любопытство болельщиков на трибунах.

Василию не сиделось. Он сказал:

– Пошли, они все в буфете.

Вошли в буфет.

Генералы встали и ушли в ложу. Обслуга в недоумении. Никто ничего не понимал.

– Ну, все, – подвел он итог. – Выпейте кофе, а я добавлю водочки, и пойдем к команде. Считаю, что мы им отомстили.

После всего происшедшего Старостин более ясно осознал, в какую историю втянул его Василий, и даже не хотел предполагать, чем она может закончиться. Все осложнялось тем, что как раз в это время Василий был в опале: на рыбалке, когда он с друзьями глушил рыбу, осколками одной из гранат ранило его и убило военного летчика, говорили, что личного пилота Сталина. После этого отец очень рассердился на сына. Василий считал, что Берия преподнес этот инцидент специально в искаженном виде, чтобы поссорить его с отцом.

Через день Василий сказал Старостину за завтраком:

– Берия улетел из Пицунды. Отец остался там. Я сегодня вылетаю к нему. У меня есть несколько неотложных вопросов, и одновременно я постараюсь поговорить о вас. Будете дожидаться моего возвращения на базе. Никто вас там не тронет. Берите с собой жену и дочерей. С вами поедет мой адъютант Полянский. Отдохнете, половите рыбу в озере…

Для Старостина это предложение было заманчиво, потому что рядом, буквально в 18 километрах – деревня, где в то время жили его мать и сестры с детьми.

Василий вызвал майора Полянского.

– Возьмите в сопровождение две машины охраны. Одна из них пойдет впереди, другая – сзади. В середине поедет Николай Петрович с семьей.

– Что я должен делать, если по дороге люди Берии захотят арестовать Старостина, если они попытаются захватить его силой?

– Отстреливаться…

– Василий Иосифович, как отстреливаться? – вмешался Старостин. – Мы будем стрелять в чекистов, а они в нас? Я не поеду.

Тогда Полянский предложил:

– Мы можем долететь туда на двух самолетах. Там есть маленький аэродром. В воздухе Берия не сможет нас перехватить.

– Хорошо, действуйте. Но учтите, отвечаете за Старостина головой.

И вот младшая дочь (старшая из-за учебы осталась дома), жена, Куров, Полянский и футбольный тренер на двух самолетах приземляются на аэродроме.

Роскошная территория базы, прекрасное озеро, рыбалка… Это немного отвлекло от мрачных мыслей.

Через несколько дней позвонил из Пицунды Василий, сообщил:

– С отцом хуже. Врачи к нему не пускают. Не сегодня-завтра сюда опять должен прилететь Берия.

«Все, – решает Старостин, – больше невмоготу. Надоело. И рыбная ловля, и охрана. Да и жена волнуется: в Москве как-никак старшая дочь осталась».

Просит соединить с Пицундой.

– Василий Иосифович, я принял решение – еду в Краснодар. По прибытии извещу, куда меня направят. Это самый реальный и простой выход. Я уже два месяца мотаюсь между небом и землей. Не хочу чувствовать себя камнем на вашей шее.

Через два-три дня после приезда в Краснодар Старостина вызвали в городской отдел МГБ:

– Москва не разрешила оставить вас в Краснодаре. Вам придется ехать в Майкоп.

– Хорошо, – согласился, – поеду в Майкоп.

Но и здесь в прописке отказывают.

В конце концов, прописали у какой-то старухи в Ульяновске, и Старостин начал тренировать ульяновское «Динамо».

Проходит год. Все идет своим чередом: Старостин тренирует команду, ездит с ней на матчи. И вот однажды на вокзале подходит к нему высокий парень и говорит:

– Товарищ Старостин, можно вас на минутку… Вам придется поехать со мной.

– Почему?

– Команда поедет с Куровым, а у меня есть приказание сопровождать вас отдельно от команды.

Вышли на привокзальную площадь – там стоит тюремная машина. Приводят в кабинет к начальнику областного управления МГБ О.М.Грибанову.

– Николай Петрович, извините, что так вышло. Пришло постановление коллегии. За злостное нарушение паспортного режима вы осуждены на пожизненную ссылку в Казахстан. Я пытался как-то это смягчить. Все, что можно было, сделал. Но… Распишитесь, что вы ознакомлены с решением коллегии.

Старостин понял, что наступила расплата за московскую эпопею, за его дерзкое появление в центральной ложе стадиона «Динамо».

Опять тюремный вагон. Направление следования – Акмолинск. Господи, когда же кончится эта маета?!

Из воспоминаний А.Тарасова, знаменитого хоккейного деятеля того времени:

– Я думаю, в конце жизни он о многом жалел. Что пил. Почему-то кажется, чувствовал вину за гибель футбольной команды ВВС. История такая. В матче ЦСКА – ВВС я играл за армейцев, я был играющим тренером. И мы в ключевом матче победили со счетом 3:1. Следующая игра у команды ВВС была назначена в Челябинске, а у нас – в Свердловске. Ко мне на следующий день пришел брат, а он играл за ВВС, и сказал: из-за того, что мы их команду обыграли, Сталин ломает расписание матчей, посылает игроков потренироваться тоже в Свердловск.

Наша команда поехала поездом, а Сталин был нетерпелив, потребовал для своей команды самолет… Получили мы в Свердловске в гостинице номера. Я собираю ребят, и тут подходит ко мне один игрок и говорит что-то совершенно невероятное: команда ВВС разбилась. Подлетая к городу, самолет рухнул рядом со взлетной полосой.

Я:

– Нет, нет, не может быть!

– Точно!

У меня нашелся телефон военного округа. Звоню по одному номеру, по другому. Информации не дают. Наконец говорят:

– Тебя вызывает Жуков.

Маршал Жуков в то время был в «ссылке», командовал Уральским военным округом. От него и узнал, что команда действительно погибла и с ней мой брат.

Василий организовал похороны, обеспечил приезд родственников – все было, как сейчас бы сказали, по первому разряду. Он все любил так делать…

Я знал двух его жен, после Екатерины была еще Капитолина Васильева. Обе красивые, видные. Капа Васильева – пловчиха, героическая женщина, стала многократной чемпионкой СССР, показывала мировые рекорды. Так Василий в ее честь построил бассейн, он до сих пор действует на стадионе ЦСКА. Василий ничего не делал вполсилы. Если уж дарить, так бассейны.

Наверное, так и было, как рассказали Старостин и Тарасов. Если и возникают сомнения, то не в подлинности сведений, не в достоверности фактов, а в преобладании обвинительной интерпретации.

Чем можно объяснить поведение Василия? Ведомственным патриотизмом, конкуренцией? Он ведь тоже живым человеком был, ему хотелось соревноваться с другими, расширять свое влияние, как-то зарекомендовать себя, проявить, не уступать пальму первенства. Государству-то в итоге без разницы, какому ведомству принадлежат спортивные звезды. Главное, чтобы они были, чтобы было на кого равняться другим, с кого брать пример.

К спортивной теме я еще вернусь. Не беру на себя смелость опровергать все свидетельства современников о проделках Василия, но что многие измышления были заказными, сегодня не вызывает сомнения. Исключением являются разве что детские впечатления его сына от первого брака Александра Бурдонского.

Пожалуй, Бурдонский не лукавит, когда говорит, что он в детстве боялся отца. Боялся и не любил. В этих высказываниях, по-моему, нет политической конъюнктуры. Потом, когда стал старше, он его жалел и сейчас жалеет. С высоты прожитых лет многое воспринимается по-иному.

– По сути, он мальчик был, – собирает на лбу горестную складку морщин пятидесятилетний мужчина, – когда его посадили в тюрьму, только-только за тридцать. Избалованный мальчик, которого развращали, кто как мог. Не знаю, можно ли выдержать такое давление и не сломаться. Он маме как-то, когда она ругала за что-то, сказал: «Галка, ты меня тоже пойми, ведь я жив, пока жив отец!»

И ведь так и случилось.

Вряд ли, наверное, можно с полным доверием относиться, например, к свидетельствам того же Полянского. С одной стороны, адъютант, стало быть, близкий и потому много знавший человек. Но, с другой, могущественный шеф арестован, отец шефа то ли убит соратниками, то ли сам скончался. Все адъютанты под следствием, и они прекрасно понимают, каких признаний ждут от них на допросах. Шефа, конечно, жаль, но что может быть дороже собственной жизни? Словом, спасайся, кто как может. Вот Полянский и спасался, рассказывая то, что хотели от него услышать:

– Пьянствовал Василий почти ежедневно, неделями не появлялся на работе, ни одной женщины не пропускал… Этих связей у него было так много, что если бы у меня спросили, сколько, то я не смог бы ответить.

Находились десятки людей, дождавшихся своего часа. Шли в органы добровольно, оговаривали, пользуясь моментом, мстили по-мелкому, из зависти за собственную никчемность, бесталанность.

Б. В-в, писатель:

– Зимой, в конце 1949 года, приехав на квартиру второй своей жены, актрисы Марии П., застал ее в растерзанном виде – сказала, что только что у нее был в гостях Василий и пытался принудить ее к сожительству. Я поехал к нему на квартиру, где он пил в компании летчиков… Василий встал на колени, назвал себя подлецом и негодяем и заявил, что сожительствует с моей женой. В 1951 году мы помирились, у меня были денежные затруднения, и он устроил меня в штаб референтом. Работы я не выполнял никакой, а зарплату получал, как спортсмен ВВС.

Претензии были даже у шофера А.Брота:

– У него в штабе был свой большой гараж. Для него дорожных правил не существовало. Когда он был выпивши, он, сидя рядом со мной, нажимал ногой на педаль газа, требовал мчаться. Требовал часто, чтобы мы выезжали на встречную полосу.

Выгораживая себя, адъютант А.Капелькин давал волю бурно разыгравшейся фантазии:

– Как-то ночью, перед ноябрьскими праздниками, он позвал меня на квартиру, сказал: «Мы должны допросить террориста». Он был пьян и сообщил, что начальник контрразведки полковник Голованов арестовал группу террористов, которые имели будто бы намерения совершить теракт против И.В.Сталина. Василий заявил, что будет пытать одного из них – бывшего сотрудника отдела кадров майора Кашина. Он приказал одному из подчиненных разуться и встать коленями на стул. И стал его бить хлыстом по ступням ног, проверяя орудие пытки. Когда привезли Кашина, Василий ударом кулака сбил его с ног. После такого вступления начался допрос Кашина. Майор не признавал себя виновным. Ему велели встать на стул коленями, однако после первого удара по его ступням хлыст сломался. Тогда мы все начали бить Кашина, чтобы сознался. Когда он падал, били ногами. А потом все начали пить.

Его окружение

К сильным мира сего всегда льнули и льнут предприимчивые, умеющие прогибаться в нужный момент люди. Они молча сносят пренебрежительное к себе отношение, не замечают наносимых обид, поскольку начисто лишены чувства собственного достоинства. Они ждут своего звездного часа, когда хозяин, будучи в хорошем настроении, может выполнить их просьбу. Кто-то мечтает о квартире, кто-то о досрочном воинском звании, кто-то и вовсе довольствуется самым малым. Совместной попойкой в ресторане, единовременной денежной подачкой – «маме на лекарства».

Не был исключением и Василий. По словам его сестры Светланы, какие-то темные люди – футболисты, массажисты, спортивные тренеры и «боссы» – постоянно толклись вокруг него, подбивая на разные аферы, на махинации с футбольными и хоккейными командами, на строительство за казенный счет каких-то сооружений, бассейнов, дворцов культуры и спорта… Он не считался с казной, ему было дано право распоряжаться на службе огромными суммами, а он не знал цены деньгам.

Жил он в своей огромной казенной даче, где развел колоссальное хозяйство, псарню, конюшню… Ему все давали, все разрешали – Власик стремился ему угодить, чтобы Василий смог в нужную минуту выгородить его перед отцом. Он позволял себе все: пользуясь близостью к отцу, убирал немилых ему людей с дороги, кое-кого посадил в тюрьму. Ему покровительствовали и куда более важные лица, чем Власик (Берия, Абакумов, Булганин), им вертели как марионеткой, ему давали ордена, погоны, автомобили, лошадей, его портили и развращали, пока он был нужен. Но, когда после смерти отца он перестал быть нужен, его бросили и забыли…

Серго Берия тоже считает, что Василия погубило окружение.

Н.П.Старостин, знавший этих людей не понаслышке, рассказывал, что в основном вокруг него крутились типы, которые устраивали свои личные делишки: «пробивали» себе квартиру, звания, служебное повышение. Молва о нем слыла такая, что если попадешь к нему на прием, то он обязательно поможет. И действительно, он никому не отказывал, отдавая устройству чужих дел половину своего рабочего времени.

Разномастные чиновники не давали ему прохода. Он наивно выполнял бесчисленное количество просьб оборотистых людей, которые его использовали. Все вопросы решались обычно с помощью одного и того же приема – адъютант поставленным голосом сообщал в телефонную трубку: «Сейчас с вами будет говорить генерал Сталин!» Пока на другом конце провода приходили в себя от произнесенной фамилии, вопрос был практически решен.

Говорили, что Василию нравилась роль вершителя чужих судеб, он пытался в этом подражать отцу.

И тут Н.П.Старостин снова не преминул пнуть своего спасителя. По словам футбольного тренера, вращаясь в пределах высшего партийного круга, с высот которого кажется, что в жизни все просто, не приученный даже к минимальным умственным усилиям, он не был расположен к серьезной государственной деятельности. Заниматься какой-либо научной работой тоже был не в состоянии. Вот какие футбольные тренеры были у нас: они, оказывается, могли не только судить об игре на стадионе, но и знали, у кого есть предрасположенность к государственной деятельности, а у кого нет. Старостин видел, что Василий не всегда работал дома с теми служебными документами, которые не успевал просмотреть в штабе, и на этом основании делал вывод о его неспособности к умственной деятельности.

Впрочем, чему тут удивляться? Каждый человек смотрит на окружающий мир со своей колокольни. С точки зрения землекопа чисто одетый человек, прогуливающийся вдоль пруда, никакой не писатель, а праздный бездельник, потому что писатель должен сидеть за письменным столом. Так и в представлении футбольного тренера государственный деятель непременно должен все время работать с документами. Как, например, Борис Ельцин.

Не мною замечено, что воспоминания у нас чаще всего пишут люди из обслуги. Вот и недавно в одной из газет промелькнуло сообщение: некий метрдотель из Кремля сочинил и скоро издаст свои мемуары. Подобного рода литература в первую очередь является автопортретом самих сочинителей. Нижний чин, как говаривали в старину наши не такие уж и глупые предки, и есть нижний чин, хотя он и напялил на себя генеральские сапоги.

Нет, не простая это задача – понять, как воспринимал мир тот или иной исторический персонаж, особенно из недавнего прошлого. Увы, чаще всего они предстают перед нами такими, как их понимают авторы кремлевских бестселлеров – недавние охранники, повара, метрдотели, врачи, шоферы. Исходя, разумеется, из собственных представлений, сформированных особенностями их профессий.

Поэтому трудно передать те чувства, которые испытываешь при знакомстве с текстами, чьи авторы выбиваются из надоевшего пошлого ряда кремлевских стражников, лекарей, толмачей и прочей обслуги. Обратимся к уже знакомому нам юристу А.Сухомлинову, который одним из первых попытался по-новому взглянуть на личность Василия Сталина.

В 1948-м он стал командующим ВВС Московского военного округа. Что представлял собой тогда этот округ?

Пятнадцать областей центра России, по которым прошла война, были сожжены дотла. А стране нужна была мощная авиация. Значит, необходимо было строить аэродромы, «сажать» на них авиационные части, подводить коммуникации и средства связи, размещать службы обеспечения, ремонта и тыла, обеспечивать быт городков, личного состава, семей и, самое главное, обеспечить «налет», как говорят в авиации.

В кратчайшие сроки были построены аэродромы в Подмосковье, в Тверской, Брянской, Тульской, Смоленской областях. Это Василий Сталин «выбивал» фонды и стройматериалы, технику, людей, контролировал ход строительства.

В подольском архиве Министерства обороны сохранились документы об итогах соцсоревнования в ВВС «василесталинского периода». «Справка. ВВС МВО: 1947 г. – 10-е место, 1948 г. – 2-е место; 1949–1950, 1951 гг. – 1-е место среди воздушных армий и ВВС военных округов. Налет составляет 3 нормы часов, по рационализаторской работе ВВС МВО – 1-е место, Серпуховское авиационное училище ВВС МВО по итогам подготовки курсантов – 1-е место среди технических вузов ВВС».