Текст книги "Высший генералитет в годы потрясений Мировая история"

Автор книги: Николай Зенькович

сообщить о нарушении

Текущая страница: 44 (всего у книги 74 страниц)

– Мне известно только из газет, что Англия занималась подстрекательством против Германии. А Болгария… Из вашей прессы мне известно, что Англия пыталась заниматься подстрекательством и действительно этим занималась. Она подстрекала против вас Югославию, Грецию. Однако, также известно, что, например, в Финляндии Германия больше старалась натравить финнов против России, чем, например, Россия подстрекала Болгарию против Германии. Насчет Болгарии все это выдумано, трудно сказать.

– Я хотел бы знать еще вот что! На нем ведь сравнительно неплохая одежда. Возил он эту гражданскую одежду с собой, или получил ее где-нибудь. Ведь пиджак, который сейчас на нем, сравнительно хороший по качеству.

– Военный? Этот? Нет, это не мой, это ваш. Я уже вам сказал, когда мы были разбиты, это было 16-го, 16-го мы все разбрелись, я говорил вам даже, что красноармейцы покинули меня. Не знаю, может быть вам это и не интересно, я расскажу вам об этом более подробно! 16-го приблизительно в 19 часов, нет, позже, позже, по-моему в 12, ваши войска окружили Лясново. Ваши войска стояли несколько вдалеке от Лясново, мы были окружены, создалась паника, пока можно было, артиллеристы отстреливались, отстреливались, а потом они исчезли, не знаю куда. Я ушел от них. Я находился в машине командира дивизии, я ждал его. Его не было. В это время ваши войска стали обстреливать остатки нашей 14 танковой дивизии. Я решил поспешить к командиру дивизии, чтобы принять участие в обороне. У моей машины собрались красноармейцы, обозники, народ из обозных войск. Они стали просить меня: «Товарищ командир, командуй нами, веди нас в бой!» Я повел их в наступление. Но они испугались, и когда я обернулся, со мной уже никого не было. Вернуться к своим уже не мог, так как ваши минометы открыли сильный огонь. Я стал ждать. Подождал немного и остался совсем один, так как те силы, которые должны были идти со мной в наступление, чтобы подавить несколько ваших пулеметных гнезд из 4–5 имевшихся у вас, что было необходимо для того, чтобы прорваться, этих сил со мной не оказалось. Один в поле не воин. Начало светать, я стал ждать своих артиллеристов, но это было бесцельно и я пошел дальше. По дороге мне стали встречаться мелкие группы, из мотодивизии, из обоза, всякий сброд. Но мне ничего не оставалось, как идти с ними вместе. Я пошел. Все начали переодеваться, я решил этого не делать. Я шел в военной форме, и вот они попросили меня отойти в сторону, так как меня будут обстреливать с самолета, а следовательно и их будут обстреливать. Я ушел от них. Около железной дороги была деревня, там тоже переодевались. Я решил присоединиться к одной из групп. По просьбе этих людей я обменял у одного крестьянина брюки и рубашку, я решил идти вечером к своим. Да, все это немецкие вещи, их дали мне ваши, сапоги, брюки. Я все отдал, чтобы выменять. Я был в крестьянской одежде, я хотел бежать к своим. Каким образом? Я отдал военную одежду и получил крестьянскую. Ах нет, боже мой! Я решил пробиваться вместе с другими. Тогда я увидел, что окружен, идти никуда нельзя. Я пришел, сказал: «Сдаюсь». Все!

– Я хотел бы спросить еще одну вещь! Женат он или еще холостяк?

– Да, я женат.

– Хочет ли он, чтобы его жену известили о том, что он попал в плен?

– Не нужно. Если вы можете исполнить мою просьбу, не надо.

– Есть у него семья, дети?

– Одна дочь.

– Сколько лет дочери?

– 3 года.

– Почему он не хочет, чтобы его семья знала о том, что он в плену? Может быть, он думает, что семья из-за этого пострадает?

– Я, собственно говоря, ничего не думаю. Если хотите, сообщите, не хотите, не надо. Что тут сообщать? Пожалуйста, сообщайте, мне все равно.

– Разве это позор для солдата попасть в плен, или же он думает, что его семья будет иметь из-за этого неприятности?

– Нет, никаких неприятностей, мне стыдно, мне!

– Да, но ведь после войны он снова вернется домой. Тогда ему придется стыдиться всю жизнь. С солдатом ведь всегда может случиться, что он попадет в плен, будучи ли ранен или просто как храбрый солдат.

– Мне стыдно перед отцом, что я остался жив.

– Но ведь не только перед отцом, но и перед женой.

– Жена – это безразлично.

– Разве его не беспокоит, что жена беспокоится о нем. Может быть семейная жизнь в России настолько безразличная вещь, что он даже не ощущает потребности известить своих близких, как это делает немецкий солдат, попадая в плен.

– Нет, она мне не безразлична, я ее очень уважаю, я очень люблю ее!

– Если он не даст о себе знать, то его жена будет думать, что он умер. Разве ему это безразлично?

– Скажите, почему это вас так интересует?

– Нас это интересует как солдат, когда мы, солдаты, попадаем в плен, то у нас всегда бывает желание известить своих близких, потому что у нас брак и семейная жизнь играют большую роль, для нас эта исключительно важно, в противоположность красной России.

– Нет, там уже знают, что я или умер или попал в плен, точно не знают, но там известно, что моя дивизия разбита, что я или умер или взят в плен.

– Имеет ли он намерение написать дамой?

– (Продолжительная пауза). Конечно, мне хочется, я этого не отрицаю.

– Не будет ли он возражать, если мы сообщим па радио о его пленении, с тем, чтобы его семья и его жена узнали, что сын жив, или он думает, что отцу это безразлично?

– Нет, по радио не нужно.

– Почему? Потому что его отец занимает самый высокий пост в правительстве, или же он думает, что отец заклеймит его позором?

– Я не хочу скрывать, что это позор, я не хотел идти, но в этом были виноваты мои друзья, виноваты были крестьяне, которые хотели меня выдать. Они не знали точно, кто я. Я им этого не сказал. Они думали, что из-за меня их будут обстреливать.

– Его товарищи помешали ему что-либо подобное сделать, или и они причастны к тому, что он живым попал в плен?

– Они виноваты в этом, они поддерживали крестьян. Крестьяне говорили: – «уходите». Я просто зашел в избу. Они говорили: «Уходи сейчас же, а то мы донесем на тебя!» Они уже начали мне угрожать. Они были в панике. Я им сказал, что и они должны уходить, но было поздно, меня все равно поймали бы. Выхода не было. Итак, человек должен бороться до тех пор, пока имеется хотя бы малейшая возможность, а когда нет никакой возможности, то… Крестьянка прямо плакала, она говорила, что убьют ее детей, сожгут ее дом.

– После того, как он попал в плен, с ним обращались хорошо, или же он хочет пожаловаться на что-нибудь, или же он твердо убежден теперь в том, что со всеми пленными обращаются так же, как и с ним.

– Нет, со мной обращались хорошо, я ничего не могу сказать. Мои сапоги понравились людям, но я не сержусь, ведь это в конце концов трофеи, пожаловаться я не могу.

– Но он ведь снял свои вещи?

– Да, сапоги с меня сняли.

– Может быть, его просто обыскали, чтобы посмотреть, нет ли в сапогах оружия?

– Нет, не «может быть», а точно, сапоги отобрали.

– Он должно быть сам снял сапоги, когда одевал другие брюки?

– Нет, когда я пришел и сдался в плен, я был в крестьянской одежде и в сапогах, но на следующее утро сапоги у меня забрали. Мне было немного неприятно, но я не так уж сердился. Раз взяли, значит взяли.

– Как он сейчас одет?

– Сапоги мне дали, эти, конечно, хуже, но для меня они лучше, потому что не жмут.

– Но он ведь говорил, что получил хорошие вещи.

– Очень, очень много.

– Известно ли ему, что красное правительство сбрасывает листовки и думает ли он, что эти листовки побудят немецкого солдата перебежать на сторону красного правительства, на сторону Красной Армии?

– А если я вам задам такой же вопрос, будут ли иметь ваши листовки успех в Красной Армии или нет? (Я очень прошу меня не фотографировать).

– Почему он не хочет, чтобы его фотографировали? Может быть, он думает, что снимок будет опубликован?

– Фотографируют всегда в самых безобразных позах. Я не потому это говорю, что всегда нужно сниматься только в красивых позах. Не потому я это говорю, но мне это не нравится, я вообще этого не люблю.

– Какое впечатление произвели поражения Красной Армии на солдат и офицеров?

– Конечно, это понижает настроение. Это неприятно.

– Может быть, ему известно какое количество самолетов потеряла уже Красная Армия?

– Нет.

– Свыше 7 000!

– А сколько же вы потеряли?

– Мы не потеряли и 200.

– Простите, я этому не верю.

– Разве он не видел аэродромов с разбитыми русскими самолетами?

– Тех, которые находятся на границе, я не видел. Мы работали на линии Витебск – Лясново, здесь я тоже не видел.

– Сильно ли он верит в остатки красной авиации. Сюда же не залетает ни один самолет.

– Видите ли, я этих остатков не вижу, откровенно говоря, я в них верю.

– Да, но как же так, разве так бывает, что сначала дают себя избить до полусмерти, а потом говорят, что я еще жизнеспособен. Это ведь несколько необычно.

– Правильно, но почему то все же в это не верится.

– Скажите ему, пожалуйста, что он переночует в соседнем доме, а утром будет отправлен дальше.

– Хорошо, а куда меня отправят, разрешите спросить?

– Он будет помещен в лагерь для военнопленных офицеров, так как он офицер. Может быть, он хочет написать домой привет, его письмо дойдет быстрее, чем через женевский Красный Крест. Или, быть может, он думает, что его жена убежит вместе с красным правительством?

– Может быть, может быть!

– Думает ли он, что отец возьмет с собой его жену?

– Может быть да, а может быть нет.

– Не хочет ли он послать пару строк жене?

– Я вам очень благодарен за любезность, но пока в этом нет необходимости.

– Еще один вопрос, г-н майор! Не создалось ли у него впечатления, что многое из того, что ему раньше говорили и что делалось в Советском Союзе, на деле окажется совсем по– другому, и что многие, собственно говоря, были обмануты.

– Разрешите мне ответить на это позже, в настоящий момент мне не хочется отвечать.

– Не правда ли, трудный вопрос? Многие командиры, которые были взяты в плен, в том числе и высшие офицеры, говорили, что у них как бы завеса упала с глаз и они теперь видят, куда вела их вся система.

Капитан Реушле.

Глава 3
Мифологизация

Тащили ли его за уши наверх?

Я опять должен вернуться к Василию Сталину с учетом рассказанного во второй главе. Не так все просто было на Ближней даче в начале марта 1953 года.

А можно ли верить документам? Ведь их создают люди под влиянием конкретных исторических обстоятельств. В первой главе были преимущественно одни документы. Сейчас – слово мнениям, суждениям, точкам зрения. Многие из них, как увидит читатель, идут вразрез с составленными полвека назад документами.

По мнению его сестры Светланы, судьба Василия трагична. Он был «продуктом» и жертвой той самой среды, системы, машины, которая породила, взращивала и вбивала в головы людей «культ личности», благодаря ему он и смог сделать свою стремительную карьеру. Василий начал войну двадцатилетним капитаном и окончил ее двадцатичетырехлетним генерал-лейтенантом…

Его тащили за уши наверх, утверждала сестра, не считаясь ни с его силами, ни со способностями, ни с недостатками, – думали «угодить» отцу. В 1947 году он вернулся из Восточной Германии в Москву, и его сделали командующим авиацией Московского военного округа, несмотря на то, что, будучи алкоголиком, он сам уже не мог летать. С этим никто не считался тогда. Отец видел его состояние, ругал его беспощадно, унижал и бранил при всех, как мальчишку, – это не помогало, потому что с болезнью надо было бороться иначе, а этого Василий не желал, да и никто не осмеливался ему это предложить… Отец был для него единственным авторитетом, остальных он вообще не считал людьми, стоящими внимания.

Но вот мнение противоположное. И принадлежит оно человеку компетентному, не понаслышке знающему о порядках в авиации, в прошлом боевому летчику С.В.Грибанову:

– Когда речь о Сталине и его сыне Василии заходит, тут ни логики в рассуждениях, ни простого здравого смысла. Одно талдычат: папаша продвигал, папаша сынишке карьеру делал…

Но вот одна деталь, о которой почему-то помалкивают, когда речь заходит о полковнике Сталине. Командование дивизией Василий принял, когда у него был налет 3105 часов! Он летал на всех типах истребительной авиации, состоявшей на вооружении нашей армии, на многих бомбардировщиках. А еще на штурмовиках, на американских да английских боевых машинах. Много это или мало – 3105 часов в воздухе? Сравним с другими.

Например, заместитель командира авиадивизии А.Ф.Семенов к тому времени налетал 1960 часов. Командиры авиационных полков этой дивизии В.А.Луцкой – 1387, В.А.Яманов – 1115, Е.М.Горбатюк – 1106 часов.

И все равно папаша толкал! Не мог этот Василий в 23 года командовать дивизией…

Минутку, а были ли прецеденты столь стремительного служебного роста среди воздушных бойцов? Да сколько угодно! У С.Грибанова множество примеров.

Например, летчик А.К.Серов в 1938 году был всего лишь старшим лейтенантом, командиром эскадрильи, а через год он уже комбриг, начальник Главной летной инспекции ВВС РККА. В.С.Хользунов в 1936 году был капитаном, командиром эскадрильи, а в 1937 году – командующий авиационной армией особого назначения. А.А.Губенко в 1936 году был старшим лейтенантом, командиром звена, а в 1938 году – полковник, заместитель командующего ВВС округа. Г.Н.Захаров в 1938 году – командир звена, старший лейтенант, а в 1939 году – командующий ВВС округа. Георгий Нефедович в кабинет наркома обороны вошел старлеем, а вышел полковником. Г.П.Кравченко в 1937 году был капитаном, а в 1941 году – генерал-лейтенантом, тоже командующим ВВС округа. П.В.Рычагов в 1937 году – старший лейтенант, командир звена, а в 1940 – генерал-лейтенант, начальник ВВС РККА. Да и у авиационных штурманов таких примеров много. Г.М.Прокофьев в 1937 году был штурманом эскадрильи, а на следующий год он уже флаг-штурман ВВС.

А Василий Сталин, кстати, был и младшим летчиком, и рядовым инспектором-летчиком, и летчиком-инструктором. Так что по поводу его лампасов и суесловить по большому счету стыдно. На генеральское звание он имел право рассчитывать согласно занимаемой должности еще весной 1944 года! Но прошел год войны. Закончилась Вторая мировая. Под хорошее настроение победителям вручали и Золотые Звезды Героев, многим повторно, и генеральские звания. А Василий все в полковниках – как командир полка. В этом звании он прослужил больше четырех лет, и генерал-майором авиации стал после трех представлений. Отец дал согласие, уступив настойчивым ходатайствам министра обороны Булганина. Иосиф Виссарионович спросил у него: «Вы что, действительно считаете, что он достоин?» Только тогда и было подписано соответствующее решение.

Камня на камня от мифа, будто Василий Сталин был плохим летчиком, а в служебном отношении рос лишь благодаря покровительству отца, не оставляет и В.Ф.Аллилуев:

– Осенью 1942 года Василию было присвоено звание полковника. И еще он вставил себе платиновые коронки, которыми очень гордился. А мне они не нравились, и ничего красивого я в них не находил, они были темными и просто уродовали его рот, не говоря уже о том, что из-за этих коронок Василий выглядел значительно старше. В нашей стране платиновые коронки не употреблялись, зато в Германии ими пользовались.

Поздней осенью того же, 1942, года в нашей семье шли свои события. А Василий продолжал маяться в своей инспекции. Я часто задумываюсь над вопросом, где истоки той страшной беды Василия, которая называется алкоголизмом. Я вижу ее в одном: его нельзя было держать в тылу, в этой инспекции тем более. Человек он был активный, моторный, смелый. Летал прекрасно, на фронт рвался, и его место, безусловно, было там, он тяготился своим тыловым положением и страдал от того, что люди думают, будто он хорошо устроился за отцовской спиной. Пить он начал именно тогда, когда работал в инспекции. А тут еще его втянули в создание какого-то фильма о летчиках, который он должен консультировать. Так Василий познакомился с Каплером, а через него со многими деятелями литературы и искусства. В Зубалове начались гульбища и застолья, в них принимали участие А.Я.Каплер, Р.Кармен со своей красавицей женой Ниной, К.Симонов, М.Слуцкий, В.Войтехов, А.Мессерер и его племянница Суламифь, В.Серова, Л.Целиковская и многие другие, всех не упомнишь. Закончилось все, как и должно было, большим скандалом.

В 1998 году газета «Совершенно секретно» (№ 6) опубликовала статью заслуженного юриста России А.Сухомлинова «За что сгноили сына отца народов». Автор изложил совершенно другой взгляд на личность Василия Сталина.

Друг В.И.Сталина, дважды Герой Советского Союза генерал-полковник авиации А.Е.Боровых рассказывал А.Сухомлинову, что после гибели сына Микояна Владимира, сына Фрунзе Тимура, после загадочного исчезновения в бою сына Хрущева Леонида Василию Сталину категорически запретили боевые вылеты. Он звонил отцу, требовал разрешить. Тот ответил: «Мне одного пленного уже достаточно!»

Но Василий продолжал летать.

Как видно из документов, «специалисты» от авиации, рассказывающие, что Василий рос «как на дрожжах» и «купался в наградах и почестях», мягко говоря, не правы. Он как начал войну полковником, так полковником ее и закончил. Четыре ордена получил заслуженно. За всю войну в должности повышен лишь один раз – назначен командиром дивизии.

Миф о баловне судьбы и никудышном летчике развенчивает и А.Авторханов: «Василий Сталин к началу войны окончил военно-авиационную школу. Всю войну провел на фронтах, летал на истребителях, командовал дивизией, корпусом, авиационным соединением в Германии после войны. Потом он был назначен командующим военно-воздушными силами Московского военного округа. Всеми традиционными воздушными парадами под Москвой, а во время праздников и над Красной площадью командовал лично Василий Сталин. Конечно, в возрасте двадцати пяти – двадцати шести лет офицеры генералами не делаются, исключением был разве только Наполеон (на то он и был Наполеон), но Василия тоже надо считать своего рода исключением – он был сыном Сталина. Сталинские маршалы, чтобы угодить самому Верховному, раболепствовали перед его сыном и осыпали его чинами и орденами. Однако сколько бы ни рассказывали, что Василий любил выпить, никто не оспаривал его отваги и мужества во время войны, да трусы и не лезут в летчики реактивной истребительной авиации».

Трудный ребенок

Из дневника родственницы первой жены И.В.Сталина М.А.Сванидзе, запись от 17 ноября 1935 года: «За ужином говорили о Васе. Он учился плохо. И. дал ему 2 мес. на исправление и пригрозил прогнать из дому и взять на воспитание 3 вместо него способных парней. Нюра плакала горько, у Павла тоже наворачивались на глаза слезы. Они мало верят в то, что Вася исправится за 2 мес., и считают эту угрозу уже осуществившейся. Отец верит, наоборот, в способности Васи и в возможность исправления. Конечно, Васю надо привести в порядок. Он зачванился тем, что сын великого человека, и, почивая на лаврах отца, жутко ведет себя с окружающими. Светлану отец считает менее способной, но сознающей свои обязанности. Обоих он считает холодными, ни к кому не привязанными, преступно скоро забывшими мать…»

Причины неровного поведения мальчика его двоюродный брат В.Ф.Аллилуев видит в семейной драме родителей.

– Самоубийство Надежды дважды ударило по ее детям: оно рано лишило их матери и крайне ожесточило отца. Сильнее всего удар этот прошелся по Василию, которому в 1932 году было 12 лет. Этот возраст сложный, ломкий, если еще учесть, что Василий с детства был «трудным ребенком». Такие дети особенно остро нуждаются в близком человеке, способном понять подростка и направить его неуемную энергию в нужное русло, не дать ему «разболтаться», обрести внутренний контроль за поступками, не допустить вседозволенности.

Но, считает В.Ф.Аллилуев, судьба распорядилась иначе, рос он почти беспризорным. Мать, которую Василий сильно любил, обязана была ради сына пожертвовать своим «я». Но… она перепоручила воспитание сына, да и дочери тоже, Муравьеву Александру Ивановичу, человеку, быть может, и очень хорошему, но не близкому детям. В конце концов, такое отношение к детям обернулось против нее самой, она не обрела в них опору и радость.

В «Двадцати письмах к другу» С.И.Аллилуева воспроизвела диалог, услышанный Александрой Андреевной Бычковой (няней Светланы. – Н. З.), который произошел незадолго до самоубийства ее матери. На вопрос подруги: «Неужели тебя ничего не радует в жизни?» – мать ответила: «Ничего не радует. Все надоело! Все опостылело!» – «Ну а дети, дети?» – «Все, и дети…» Услышав это, няня поняла, что Надежде действительно надоела жизнь.

Не потому ли, оставшись в детстве без матери, Василий рос парнем хулиганистым, учился неровно и часто спустя рукава.

Хрущевский зять А.И.Аджубей рассказывал, что тесть помнил Василия безнадзорным мальчиком, пропадавшим целыми днями в гараже Кремля. Шоферы и механики отмечали его любовь к технике, желание копаться в моторах. Мальчиком он научился управлять автомобилем.

По рассказам близких родственников, отец разбирался в характере сына, «художеств» его не поощрял и требовал того же от его наставников, воспитателей и командиров. Это подтверждается многими фактами: к примеру, начальник Качинской Краснознаменной авиашколы имени А.Ф.Мясникова был снят с должности за создание привилегированных условий курсанту Василию Сталину, а от руководителей 16-й воздушной армии, в которую был во время войны направлен Василий, Сталин требовал «…не делать каких-либо исключений для сына».

Конечно, восклицает В.Ф.Аллилуев, эта вечная перегруженность работой не прибавляла внимания к сыну, а он в нем ох как нуждался! Отец занимался его воспитанием урывками, страдал от этого, но ничего уже изменить не мог. Время было упущено, Василий рос в педагогическом отношении запущенным ребенком. Возможно, плохую услугу оказали парню сердобольные родичи – бабушка с дедушкой, перенесшие на него всю свою любовь к его матери. Баловали Василия, многое ему прощая и защищая от праведного гнева отца.

Как бы то ни было, учеба Василия с грехом пополам продолжалась, сначала он перешел в Артиллерийскую школу, а затем в 1939 году поступил в Качинское авиационное училище, которое и окончил перед войной.

Каким он был

Больше всего любил Василий быструю езду и компании. Ездить он обожал на всем – от лошадей до самолетов. Техникой владел безупречно, хорошо ездил на мотоцикле, прекрасно водил автомобиль любой марки, классно летал.

– Я предпочитал с ним ездить на машине, которая в его руках была легка и покорна, как живое существо. На мотоцикле тоже с ним катался, но страшновато было, уж больно лих он был на виражах, – рассказывает В.Ф.Аллилуев.

Его всегда окружала куча друзей. Он с ними гонял в футбол, ездил на рыбалку, парился в бане. Ребята эти были веселые, бескорыстные. Но постепенно эти компании все больше притягивали к себе людей, которым что-то надо было от сынка вождя. Кстати, отец этого терпеть не мог и всегда внушал Василию и Светлане, чтобы они были поразборчивее с друзьями и не привечали тех, кто не прочь использовать их в своих корыстных интересах. К сожалению, эти увещевания помогали мало…

– Я часто общался с Василием, и в моей памяти он был и остался порядочным человеком. Он был намного проще и, я бы сказал, мягче Светланы. Его отличала исключительная доброта и бескорыстие, он мог спокойно отдать последнюю свою рубашку товарищу. На моих глазах он подарил прекрасную «татру» одному своему другу, который просто не мог скрыть своего восхищения машиной. Хорошо зная эти его качества, я никогда не поверю, что он мог присвоить себе какие-то казенные деньги, спекулировать заграничными шмотками. Он был очень прост и демократичен с людьми, но холуев не переносил и не упускал случая над ними поиздеваться.

Это и другие свидетельства В.Ф.Аллилуева очень важны, поскольку в бесконечных писаниях современных авторов на темы кремлевской жизни превалирует один и тот же заезженный мотив: заевшиеся барчуки, пользовавшиеся привилегиями родителей. Но нет-нет, да и проклюнутся изредка зерна правды. Сын Василия Сталина, ныне режиссер Театра российской армии, А.В.Бурдонский убежден: все легенды насчет того, что сталинские дети могли себе много позволить, – вранье. То, что вытворял его отец, сходило ему с рук только потому, что не всегда об этом докладывали Сталину. Хотя у него действительно характер тяжелый был, он мог и подраться.

Его мать рано ушла из жизни. Занимались им чужие люди. По словам Александра Васильевича, в четырнадцать лет какие-то бабы уже тащили его в койку… Каждый хотел извлечь из этого какие-то выгоды. Он был с детства лишен искреннего к себе интереса – не как к сыну Сталина, а просто как к обычному ребенку… Это, наверное, определило во многом его характер, за который он и расплачивался жестоко. Он был командующим авиацией Московского военного округа, пока Сталин не снял его после скандала на параде на Красной площади. А Капитолина Васильева, третья жена его, говорила Александру Бурдонскому, что часто он вообще не приносил домой зарплату. Приходил, допустим, и говорил: сейчас несколько месяцев денег не будет, потому что я все отдаю – команда ВВС разбилась…

И тут есть еще одна вещь, много значившая в трагедии его судьбы. Когда мама Александра начинала всерьез пилить Василия, как каждая жена пилит мужа, он всегда говорил: «Галка, запомни, я жив до тех пор, пока жив Сталин». Через месяц после смерти Сталина его арестовали. И выпустили тогда, когда он, в общем, был уже обречен.

В книге Л.П.Тарховой «Заложники Кремля» описан такой эпизод.

Во время войны на аэродром литовского города Шяуляя, где стояли советские войска, внезапно прорвались немецкие танки. Началась паника, летчики побежали прочь от своих самолетов. А к Василию в этот день как раз прилетела из Москвы жена. Он посадил в открытую машину свою Галю, она тоже была не робкого десятка, и выехал на взлетную полосу, перегородив дорогу бегущим.

– Трусы! Вот женщина и та не боится! – кричал он.

И наступило отрезвление, пилоты вернулись к своим самолетам, их удалось поднять в воздух.

С таким же жаром он мог отдаться и любой прихоти, исполнение которой требовало и мужества и нередко – изобретательности. В том же Шяуляе, только в другой раз, провожая жену домой, он попросил ее забрать на соседнем аэродроме небольшую поклажу. Галина очень удивилась, когда ей показали… раненую лошадь, которую следовало прихватить в Москву. Галя не выполнила экстравагантной просьбы мужа, но Василий все-таки переправил животину в Москву и потом выходил ее у себя на даче.

Марфа Максимовна Пешкова, внучка Горького, вышедшая замуж за сына Лаврентия Берии Серго, рассказала известному знатоку тайн кремлевских жен писательнице Ларисе Васильевой поистине гусарскую историю.

В Ташкент, где жила в эвакуации их семья, зимой 1942 года прилетел на военном самолете Вася Сталин. Он стал уговаривать Марфину маму отпустить Марфу с ним – в школе каникулы – слетать в Куйбышев к его сестре Светлане, Марфиной подруге.

– Светлана там скучает, – настаивал Вася.

Мама отпустила, и они полетели. Василий сам вел машину – он был замечательный летчик, лихой, очень ловкий. С ними летел Иван Павлович Ладыжников, издатель Горького. В эвакуационной спешке затерялся один из ящиков с дедушкиными рукописями, и Ладыжников надеялся найти его в Куйбышеве.

В какой-то момент полета Марфа с Иваном Павловичем заметили, что иллюминаторы стали покрываться маслом. Оно хлестало все сильнее и сильнее. Команда забегала.

Самолет против обледенения заправляют спиртом, но этого не сделали: спирт Васины приятели употребили по другому назначению.

Машина стала обледеневать. Вышла из строя рация. Там, в Ташкенте, мама Марфы все время звонила на аэродром. Ей отвечали, что самолет в пути. И вдруг говорят: с экипажем потеряна связь.

Вася сидел за штурвалом, он делал все, что мог. Ему повезло – внизу был лес с поляной. Посреди поляны – заснеженный стог сена. Он исхитрился посадить машину в стог. Если бы уткнулись в дерево, то все погибли бы.

Сели. Василий стал принимать сердечные лекарства. Самолет военный, без мягких, теплых кресел. Лавки по краям. Пассажиры стали замерзать. Кто-то из команды пошел искать населенный пункт. К счастью, неподалеку было село. Председатель колхоза дал розвальни.

Летчики, попав в домашнее тепло, тут же начали праздновать счастливый исход посадки. Жена председателя колхоза, увидев пьяную компанию, от греха подальше заперла Марфу в своей комнате. Наутро девушку на машине отправили к какому-то вокзалу.

Марфа, по ее словам, нисколько не испугалась во время полета и посадки: когда Василий сидел за штурвалом, можно было не беспокоиться.

После этих свидетельств диссонансом выглядят такие, например, подробности, которые излагал известный советский футболист Н.П.Старостин. Их разговор за обедом обычно начинался с одного и того же вопроса:

– Николай Петрович, вы знаете, кто самый молодой генерал в мире?

Футболист понимал, куда он клонит.

– Наверное, вы.

– Правильно. Я получил звание генерала в 18 лет. А вы знаете, кто получил генерала в 19 лет? – И сам же отвечал: – Испанец Франко.

Несмотря на бесконечные повторы, такая викторина, по словам Старостина, видимо, доставляла Василию удовольствие. Сказывались тщеславие и обостренное самолюбие. Футболисту представлялось, что благодаря этим качествам он мог бы стать неплохим спортсменом. Спорт он действительно любил и посвящал ему все свободное время. Хорошо водил мотоцикл, прекрасно скакал верхом. Из рассказов адъютантов и других людей из его окружения Старостин знал, что Василий очень смело и дерзко летал на истребителе. В этом отношении он был далеко не неженка, хотя выглядел довольно тщедушным. Если и весил килограммов шестьдесят, то дай-то Бог…

Его женитьбы

Несть числа слухам о любвеобильности Василия Сталина, о несметном количестве его жен. Давайте разберемся, сколько их было в действительности, что здесь правда, а что досужий вымысел.

Первой женой сына вождя была Галина Бурдонская. История их знакомства и вступления в брак довольно неординарна. Здесь не обошлось и без возвышенной романтики, преодоления некоторых трудностей, в том числе возражений родителей, как со стороны невесты, так и жениха.

Журналистка Л.Тархова, написавшая большую книгу о кремлевских детях, узнала из достоверных источников, что Василий познакомился со своей суженой во время одного из приездов домой на каникулы на самом популярном тогда в Москве катке на Петровке, 26. Галина Бурдонская была студенткой полиграфического института. Вася всегда умел кружить головы девушкам. Ухаживая за новой знакомой, он не раз выделывал трюки на самолете над станцией метро «Кировская», где жила неподалеку Галина, прямо у нее на глазах. Почти по Валерию Чкалову, легендарному летчику, совершившему в 1937 году первый беспосадочный перелет Москва – Северный полюс – Ванкувер в Канаде. Тот, как известно, пролетел, красуясь перед возлюбленной, под мостом.