355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Николай Зенькович » Высший генералитет в годы потрясений Мировая история » Текст книги (страница 27)
Высший генералитет в годы потрясений Мировая история
  • Текст добавлен: 24 сентября 2016, 05:51

Текст книги "Высший генералитет в годы потрясений Мировая история"


Автор книги: Николай Зенькович



сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 74 страниц)

Эпилог

Минутку, а почему в приговоре отсутствуют обвинения в военном заговоре? Ведь следствие настойчиво требовало от Павлова подтверждений, что он преднамеренно открыл фронт немцам, чем совершил изменническое деяние? Куда девались обвинения о связях с врагами народа Тухачевским, Уборевичем, Мерецковым?

Суд разобрался во всем и исключил обвинение в заговоре как недоказанное? Отнюдь нет. В проекте приговора, представленном предварительно на ознакомление Сталину, Павлов обвинялся в антисоветском военном заговоре: «Проводил вражескую работу, выразившуюся в том, что в заговорщических целях не готовил к военным действиям вверенный ему командный состав, ослабил мобилизационную готовность войск округа, развалил управление войсками и сдал оружие противнику без боя…»

Прочитав проект, Сталин вызвал Поскребышева:

– Передайте, пусть выбросят всякую чепуху вроде «заговорщической деятельности». Остальной текст годится.

Часть 9
Оболганный и забытый
Как завязывались узелки

Узелки интереса к этому человеку драматичной судьбы завязывались у меня давно и туго.

В самом начале шестидесятых годов, я, в ту пору скромный студент, пробующий свои силы на ниве журналистики, сидел в «Телевизоре» – так называли обитатели старого Дома печати в Минске стеклянное кафе «Молодежное» – со знакомым сотрудником молодежной газеты, через которого проходили мои публикации. Был день выдачи гонорара, и «Телевизор» гудел многоголосым шумом богемной публики, читающей стихи, обсуждающей последние литературные и журналистские новости, беспрестанно ссорящейся и мирящейся, наполняющей и опустошающей фужер за фужером с дешевым сухим вином.

В гонорарные дни сюда приходили писатели, журналисты, художники, артисты. Здесь можно было встретить немало странных личностей, внешний облик которых ничего бы не сказал о характере их занятий даже проницательным инженерам человеческих душ. Одна из таких личностей подсела за наш столик. Мои компаньон плеснул в пустой фужер вина из ополовиненной нами высокой бутылки с длинным и узким горлышком, подвинул непрошеному гостю:

– Промочите горло, Аверьян Степанович! За успех нового газетера – крупно у нас выступил. Почти на полполосы…

Маленький, тщедушный, неопрятного вида человек, которого мой благодетель назвал по имени-отчеству, сначала с жадностью опрокинул содержимое фужера в редкозубый рот, вытер губы рукавом и только потом произнес:

– За удачу, молодой человек! К сожалению, не читал. О чем прописали?

– Да так, на военную тему. Вернее, на историческую, – неопределенно ответил я.

– На военную? Историческую? – насмешливо переспросил он. – Что вы в вашем возрасте можете знать о войне и об истории!..

Подсевший к нам человек явно был уже навеселе. Притом довольно сильно. От добавленного за нашим столиком вина его, похоже, совсем развезло. Он заговорил сбивчиво, путано, перескакивал с одной темы на другую. Но вот проскользнуло что-то, более или менее напоминающее связную мысль:

– Война, история… А вам приходилось видеть Маршала…

Икнул:

– Советского Союза в крестьянском зипуне? В лаптях? Растерянного и жалкого?

Пьяно засмеялся:

– Каково, а? Бредет обросший черной цыганской бородой мужик в лаптях. Навстречу – военный патруль. Цыган подзывает военных, требует отвести его в ближайший штаб, строго спрашивает, из какой они части. «Да кто ты такой? – теряет терпение старший патруля. – Документы!» «Я Маршал Советского Союза Кулик, – сердито отвечает цыган. – А ты кто такой? Как стоишь перед заместителем наркома обороны?» Патрульные хохочут: ну и умора, вот так номер отмочил цыганище. А чернобородый лезет за пазуху, достает красную корочку и – в морду начальнику патруля: глаза разуй, над кем смеешься. Тот корочку в руки, раскрыл: и точно, физиономия цыгана, только на фото он с маршальской звездой в петлицах…

Аверьян Степанович потянулся к бутылке, сам вылил остатки в свой фужер и, зажмурив глаза, заглотнул содержимое.

– Может, хватит, Степаныч? – ласково спросил мой компаньон. – Вам больше нельзя…

– А я и не прошу. Моя душа меру знает, – обиделся непрошеный гость. Но по всему было видно, что уходить из-за стола не собирался. Добавленные два фужера к принятой до этого дозе были для него лишними. Его развезло.

По-заговорщически подмигивая и поминутно оглядываясь, словно в плохом детективе, он намекал на свою личную причастность к поиску маршала, потерявшегося в Белоруссии в первые дни нападения немцев на Советский Союз. Якобы маршала прислал из Москвы сам Сталин для изучения обстановки и координации действий войск Красной Армии. Но по прибытии в район боев связь с ним прервалась. Никто не знал, куда девался личный посланец Сталина. Генштаб всполошился: неужели попал в плен? На поиски пропавшего были брошены специальные группы. Маршала Кулика, в крестьянском зипуне и в лаптях, случайно обнаружила одна из многочисленных поисковых групп, прочесывавших местность. В эту группу, судя по его рассказам, входил и Аверьян Степанович.

Мне показалось забавным сочетание смешной фамилии, обозначающей распространенную в Белоруссии болотную птицу, и громкого воинского звания. Маршал Советского Союза Кулик… Этим и запомнился давнишний эпизод из студенческой жизни. Да, кажется, я поинтересовался у журналиста, с которым сидел за столиком в «Телевизоре»: а кто этот Аверьян Степанович? Оказалось, бывший партизан, после войны подвизался в журналистике, спился.

Ныне его нет в живых, но фамилию называть не буду, чтобы ненароком не причинить боли его родным и близким. Так бы и остался, наверное, этот эпизод невостребованным, если бы не еще одна случайная встреча.

Произошла она на заброшенном хуторе в Пружанском районе Брестской области. Там я познакомился с удивительной судьбы человеком, который пробудил в памяти впервые услышанную за столиком в минском кафе незвучную фамилию – Кулик, резко контрастирующую с другим титулом, громким и красивым воинским званием.

На хуторе проживал Павел Будько, капитан, воевавший в Испании в составе интербригады. Я видел фотографию, на которой он был снят вместе с Долорес Ибаррури – могучий, статный красавец в свитере грубой вязки, с мужественным правильным лицом. А тогда передо мною сидел сильно сдавший от болезней и старости, усталый, много натерпевшийся в жизни человек. Диктофонов у нас еще не было, и я не отрывался от блокнота, стараясь как можно полнее записать все, что он рассказывал об испанских событиях.

Будько был знаком с Михаилом Кольцовым, Ильей Эренбургом, много и талантливо писавшими о Гражданской войне 1936–1939 годов в Испании; с военными советниками Павлом Батовым, Яковом Смушкевичем, Дмитрием Павловым, Николаем Вороновым, которые впоследствии стали крупными советскими военачальниками. Тогда об их участии в испанских боях писали крайне редко и скудно, а тут, на заброшенном лесном хуторе – человек, лично видевший их в деле! И—не боявшийся давать оценки, высказывать свои суждения, нередко не совпадающие с общепринятыми. Смелость по тем временам потрясающая. Ведь некоторые имена даже вслух опасались произносить – того же генерала армии Д. Г. Павлова, командовавшего Западным фронтом в июне 1941 года и расстрелянного с группой генералов по приговору военного трибунала за потерю управления войсками, их паническое бегство и сдачу врагу огромных территорий. А Павлов, оказывается, воевал в Испании. И воевал умело, грамотно. Но там он командовал полком, а вот с фронтом справиться не сумел, не было у него для этого данных.

– А вот Кулик и в Испании ничем не отличился, – пренебрежительно махнул рукой Будько. – Знаешь, как его республиканцы называли? «Генерал но-но». То есть «нет-нет».

Кулик! Снова эта несолидная, вызывавшая насмешки в военной среде фамилия.

– Вы знали его?

– А как же! Он был единственным советским советником, который не сумел освоить ни одного испанского слова. Малограмотный, ограниченный, недалекий…

– Но ведь он, кажется, Маршалом Советского Союза был… Или это другой Кулик?

– Тот самый. Сталин разжаловал его из маршалов. А потом приказал расстрелять. Правда, это уже после войны случилось. Кулик тогда заместителем командующего округом был. Приволжского, сдается. Или какого-то другого, но точно помню, что второстепенного.

Фамилия Кулика много раз всплывала во время встреч с участниками боев 1941 года. В 1971 году отмечалось тридцатилетие начала Великой Отечественной войны, и мне, в ту пору члену Белорусского республиканского штаба Всесоюзного похода молодежи по местам боевой славы, пришлось возглавить одну из экспедиций, прошедшей от Бреста до Москвы маршрутами, по которым советские войска отступали от западной границы. Нас принимали ветераны разных городов Белоруссии, а также бывшие фронтовики Смоленска, Вязьмы, Можайска. В их воспоминаниях было много горечи и боли за проигранные сражения, огромные жертвы, позор отступления.

Особенно не стеснялись в выражениях московские генералы. Больше всех доставалось маршалу Кулику.

– Какой у него кругозор, знаете? Как вести огонь из полевых орудий времен Гражданской войны. А он заворачивал артиллерией всей Красной Армии. Вот и наворотил столько, что едва разобрались потом. Перед самой войной расформировал многие противотанковые артиллерийские части, механизированные корпуса. Словом, исправил «вред», нанесенный Тухачевским, – возмущался один из собеседников.

– Да, малограмотный был человек, – соглашался другой. – Выпуск автоматов объявил ненужным, в ущерб государственным интересам. Кому, мол, нужны эти «пукалки», которые и бьют-то всего на двести-триста метров? Прицельный огонь из них вести невозможно, а рассеивающий – это сколько же патронов потребуется, учитывая громадные российские просторы? А немцы поперли против нас не с винтовками, – со «шмайсерами».

– Предел, потолок Кулика – артиллерийский полк, не выше, – жестко говорил третий. – А он вознесся на головокружительную высоту, занимался вопросами вооружения всех наших войск. Не по Сеньке оказалась шапка. Сталин понял это, и довольно быстро, уже через несколько месяцев после начала войны. Снял Кулика со всех постов, разжаловал из Маршалов Советского Союза в генерал-майоры. Слишком много вреда принес этот незадачливый военачальник, слишком много.

С кем бы из военных я ни начинал разговор об этом человеке, никто не произнес ни одного доброго слова в его адрес. Поразительно! О Берии, кровавом палаче и злодее, и то иногда отзывались более или менее сочувственно. Относительно Кулика – никаких исключений в оценках. Почему? Как-никак – все-таки Маршал Советского Союза, да и звание получил при Сталине, в 1940 году.

В середине семидесятых годов мне довелось два года проучиться в одном престижном в ту пору московском учебном заведении. Через знакомых сокурсников нашел выход на знающих людей. Один из знатоков закулисной жизни сильных мира сего просветил простодушного провинциала:

– Чудак-человек! Так ведь Кулик из буденовцев!

Вместе с Ворошиловым и Сталиным оборонял Царицын в девятнадцатом. После изгнания Троцкого и смерти Фрунзе все ключевые военные посты начали занимать выдвиженцы из 1-й Конной. Тимошенко, Москаленко, Апанасенко, Рокоссовский, Тюленев – это ведь закадычные дружки Семена Михайловича. И Кулик из этой компании. Сталин доверял только тем, кого лично знал.

– И что, Кулик совсем бесталанным был?

– Ну не совсем. Просто кое-кому удобно было многие неудачи на него списывать. Кулика расстреляли в пятидесятом. А сталинские маршалы за мемуары взялись в шестидесятые годы. Из могилы голоса не подашь, написанное не опровергнешь. Мертвые-то ведь сраму не имут.

– Стало быть. Кулик – жертва наветов? Козел отпущения?

– Никто всерьез им не занимался. По одним свидетельствам, Кулик – отчаянно храбрый человек, талантливый организатор. Действительно, у него было три ордена Красного Знамени. Как у знаменитых героев Гражданской войны. Плюс три ордена Ленина и звание Героя Советского Союза. И награды, и звания в сорок первом были отобраны. По другим сведениям, наиболее распространенным. Кулик – малограмотный, не умевший широко и масштабно мыслить. Военная удача – дама капризная. Были крупные служебные неприятности у генерала армии Петрова, но они описаны Симоновым, Карповым, другими писателями. А о Кулике почему-то никто не написал ни строчки. Откуда он родом, как стал военным, за что был выделен и вознесен Сталиным – тайна сия велика есть. Мраком покрыты и причины опалы. Не говоря уже об аресте и расстреле. Есть предположение, что Кулик готовил заговор с целью смещения Сталина.

– Невероятно. В 1950 году?

– Именно тогда. Вроде кто-то подслушал его разговор и донес Сталину. В любом случае это драматическая личность. Но вот интереса к ней почему-то не проявляют. Разве это справедливо? Правда, ходили слухи, что он был отъявленным пьяницей и развратником.

Вот тогда-то я принялся развязывать туго затянувшиеся (или затянутые?) узелки недавнего прошлого.

Узелок 1. Роковая поездка

В ночь с 9 на 10 ноября 1941 года заместителя наркома обороны СССР Маршала Советского Союза Григория Ивановича Кулика, находившегося в Ростове в качестве представителя Ставки Верховного главнокомандования, подозвали к телефону. Звонил Сталин.

– Северному Кавказу угрожает серьезная опасность со стороны Крыма, – сказал Верховный. – По имеющимся сведениям, державшая там оборону 51-я армия в беспорядке отступает к городу Керчь. Есть угроза, что противник сможет переправиться через Керченский пролив, овладеть Таманским полуостровом и выйти на Северокавказское побережье и Кубань…

Кулик замер. Напряженно вслушиваясь в слова, приглушенные расстоянием, он пытался по тембру знакомого голоса определить настроение говорившего. Но оттенки скрывались протяженностью телефонной линии и специфическим воспроизведением звука аппаратурой высокой частоты (ВЧ).

– Выезжайте немедленно на Таманский полуостров и в город Керчь, – продолжал Сталин своим обычным глуховатым голосом. – Помогите командованию 51-й армии не допустить противника форсировать Керченский пролив, овладеть Таманским полуостровом и выйти на Северный Кавказ со стороны Крыма. Для усиления 51-й армии передается 302-я горная дивизия, расположенная по Северокавказскому побережью, нужно скорее ее собрать и форсированным маршем двинуть к Керченскому проливу. Примите меры к ее правильному использованию. Да, еще. У нас имеются сведения, что вы беспробудно пьянствуете и ведете развратный образ жизни. Это недопустимо.

У Кулика перехватило дыхание. Он почувствовал на лбу холодный пот. Маршал хотел сказать, что это чудовищная провокация, что он требует немедленно ее расследовать, но связь неожиданно прервалась: в Москве положили трубку. Кулик знал манеру Сталина, который никогда не говорил «до свидания» по телефону.

– Случилось что-то, товарищ маршал? – с любопытством спросил командующий 56-й армией Ф. Н. Ремезов, присутствовавший при разговоре и не догадавшийся покинуть помещение. Вопросительно смотрел на Кулика и член военного совета армии А. И. Мельников, который тоже оказался невольным свидетелем этого разговора. Насторожился первый секретарь Ростовского обкома партии Б. А. Двинский, доверенное лицо Сталина, бывший у него перед войной помощником.

И тем не менее Кулик не стал вдаваться в подробности только что закончившегося разговора.

– Приказано отбыть на другое направление, – сухо ответил представитель Ставки.

Ремезов, Мельников и Двинский незаметно обменялись взглядами. Они догадывались, кто мог отдать такое приказание заместителю наркома обороны, маршалу, уже около месяца находившемуся в Ростове по личному распоряжению Верховного.

Буквально через несколько минут Москва снова потребовала Кулика к телефону. На этот раз звонил Шапошников.

– Григорий Иванович, Верховный просил передать вам его приказание об отбытии на Тамань.

– Борис Михайлович, он только что сообщил мне об этом сам.

Кулику доставляло удовольствие, что слушавшие его разговор с Москвой понимали, кто его собеседник.

О миссии маршала Кулика в Ростове ходили разные слухи. Поговаривали, что Григорий Иванович попал в немилость к Сталину, что военная удача отвернулась от главного артиллериста Красной Армии с первых дней немецкого нападения, что посланный Сталиным в Минск Кулик попал в окружение и чудом избежал плена. Не добился перелома он и под Ленинградом, где командовал армией. Заверяя Шапошникова, что приказание Сталина будет выполнено, маршал хорохорился перед слушавшими его телефонный разговор генералами:

– Борис Михайлович, по приезде на место после ознакомления с состоянием фронта и войск я вам немедленно донесу свои соображения.

Генералы и Двинский сидели молча. Лицо Двинского было непроницаемо: он еще не успел получить от своих кремлевских друзей последние новости, в том числе и об отъезде Кулика из Ростова. Значит, решение созрело у самого Сталина.

Закончив разговор с Шапошниковым, Кулик вызвал адъютанта и приказал готовиться к отъезду.

Мы не знаем, как провожали маршала высокопоставленные ростовчане – со спиртным или без, хотя этот вопрос вскоре будет расследоваться самым строжайшим образом, но командующему и члену военного совета 56-й армии в душе было искренне жаль расставаться с Григорием Ивановичем. Кулик по сути был ее крестным отцом: в соответствии с личным указанием Сталина сформировал крупную войсковую единицу из разрозненных, порядком потрепанных полков и батальонов, снабдил ее оружием, которое собиралось в других гарнизонах его властью заместителя наркома обороны и представителя Ставки. Отъезд маршала перекладывал ответственность за положение дел на военный совет армии. За спиной представителя Ставки Верховного главнокомандования было все же безопаснее…

Одиннадцатого ноября Кулик прибыл в Тамань. Обстановка здесь, как и на всем юге страны, была сложной. Если Ростову угрожала 1-я танковая армия Э. Клейста, вышедшая на подступы к городу, то в Крым рвались танкисты 11-й армии Э. Манштейна. Им противостояли ослабленные 51-я Отдельная армия генерал-полковника Ф. И. Кузнецова и части эвакуированной из Одессы Приморской армии генерал-майора И. Е. Петрова. Пытаясь сдержать танковые полчища, они отступали с тяжелыми боями на Керченский полуостров и Севастополь. Чтобы улучшить управление сухопутными и морскими силами, действующими в Крыму, Ставка Верховного главнокомандования объединила их, создав командование войск Крыма во главе с вице-адмиралом Г. И. Левченко.

За день до прибытия Кулика в Керчь, 10 ноября, вице-адмирал Г. И. Левченко доносил на имя Сталина: положение исключительно тяжелое и ежедневно осложняется. Обороняющиеся части совершенно деморализованы и небоеспособны. Они не в состоянии удержать Керченский полуостров. Вызывала большое опасение возможность потери всей материальной части артиллерии и техники. Командующий объединенными крымскими войсками просил разрешения у Верховного приступить к эвакуации с Керченского полуострова войск, матчасти и техники.

Что увидел Кулик в Тамани? По дорогам тянулись в беспорядке отходившие тылы, группами и в одиночку брели бойцы. Замнаркома пришел в ярость, наткнувшись на отступавший в беспорядке целый стрелковый полк во главе с командиром, который бросил фронт три дня назад, переправился через Керченский пролив и уже подходил к городу Темрюку. Дрожавшим от страха голосом командир полка лепетал бессвязно, что армия разбита, все бегут.

Кулик из этого полка создал несколько заградотрядов, приказал останавливать отступавших, приводить их в чувство. Иного способа прекратить дальнейший отход деморализованных остатков частей он не видел.

Изучение обстановки повергло его в глубокое уныние. Выяснилось, что нет ни одной воинской части, которая могла бы прикрыть полуостров. Наблюдатели-пограничники, конечно, не в счет. Обнаружилось полнейшее отсутствие оборонительных сооружений, за исключением одиночных окопов, вырытых бойцами горного полка, который был уже переброшен в Керчь и втянут в бой. Противник каждую минуту мог совершенно безнаказанно высадить десант.

Еще в большее расстройство Кулик пришел, когда прибыл на следующий день в Керчь. Подходя к городу со стороны моря, он догадался, что бой идет уже в районе крепости. Это катастрофа, поскольку крепость расположена на господствующих высотах. Противник обстреливал город и южные пристани артиллерийским и минометным огнем. Моряки взрывали огнеприпасы. Полыхало пламя.

Командующего крымскими войсками Левченко Кулик обнаружил в пещере, недалеко от пристани. Там же находился и штаб 51-й армии. Выслушав доклады, Кулик понял, что ни командующий, ни начальник штаба армии подлинного положения не знают. Они доложили, что крепость в их руках. Но Кулик, – опытный артиллерист, по разрывам определил, что на территории крепости рвутся наши снаряды. Пришлось брать с собой члена военного совета армии Николаева и везти его на главное направление. Оттуда хорошо была видна почти вся линия фронта наших войск и противника. Николаев имел возможность убедиться, что крепость в руках врага. А также господствующие высоты юго-западнее города.

Поездка в штабы двух обороняющихся дивизий оставила удручающее впечатление. Командиры доложили маршалу, что держатся главным образом благодаря артиллерии, что пехоты у них очень мало, и та собрана в основном из тыловиков, части перемешаны и плохо управляемы, никаких резервов нет.

– Ловим бегущих по городу, сажаем в оборону, а они через два-три часа убегают, – жаловался командир первой дивизии. – Или при малейшем нажиме противника отходят.

Именно поэтому немцами была занята крепость. Ее оборонял батальон морской пехоты, состоявший из разношерстных бойцов. Группа автоматчиков противника численностью 50–60 человек полностью его разогнала, батальон разбежался кто куда. Кулик темнел лицом, давал волю своим чувствам: где это видано, чтобы неприступную крепость захватывали несколько десятков вражеских автоматчиков! И почти без боя! Какой позор!

Панику и неразбериху обнаружил представитель Ставки и на пристанях. Мало управляемая толпа вооруженных людей производила посадку. Каждый стремился как можно быстрее попасть на Таманский полуостров. Бросали технику, личное оружие, вещевые мешки. Беспорядок усиливал артиллерийский и авиационный огонь противника.

Вернувшись в пещеру к оставшемуся там Левченко и еще раз оценив с ним соотношение сил и действия немцев, Кулик пришел к выводу: больше двух дней армия оборонять город и пристани не сможет. Выход один – войска организованно перебросить на Таманский полуостров, спасти все вооружение, в первую очередь артиллерию, а также технику. Если этого не сделать, то немцы разобьют остатки армии, которых и без того осталось всего ничего – одиннадцать с половиной тысяч бойцов, около 2000 орудий и столько же автомобилей да тысяча лошадей, заберут всю технику и вооружение и на плечах отступающих ворвутся на Таманский полуостров, а оттуда – на Северный Кавказ. Сдержать противника нечем, а из Закавказья раньше 12–15 суток ждать подхода двух-трех дивизий нельзя.

Приняв такое решение, Кулик объявил его Левченко. Командующему войсками Крыма было предложено немедленно составить план перехода армии на Таманский полуостров и как моряку самому лично возглавить переправу. На генерала Батова и члена военного совета Николаева возлагалась организация обороны Керчи и пристаней. Начальнику штаба со вторым членом военного совета ставилась задача перейти в Тамань и обеспечить прием войск, а главное – укреплять оборону Таманского полуострова. На подготовку к отходу дал два дня.

Обсудив детали предстоящей эвакуации войск. Кулик на следующий день, 13 ноября, уехал в Тамань.

Тогда же с пометкой «Особо важная» он передал шифрограмму в Ставку о состоянии армии и предпринятых шагах. Сегодня трудно сказать, совпадение это или нет, но и адмирал Левченко именно в тот же день направил Сталину доклад о том, что войска, не имея достаточного количества автоматического оружия и минометов, потеряли всякую сопротивляемость. Фронт фактически сдерживается двумя полками прибывшей 302-й стрелковой дивизии. Что касается других частей, то боеспособны лишь отдельные группы устойчивых бойцов. «Сегодня мною принято решение на переправу с Керченского на Таманский полуостров: ценной техники, тяжелой артиллерии, специальных машин, излишнего автотранспорта», – сообщал Левченко.

В ночь с 15 на 16 ноября главные силы армии были переброшены с Керченского на Таманский полуостров. Вывезли все вооружение, артиллерию, технику. В течение трех последующих суток переброшенные из Керчи бойцы зарывались в таманскую землю.

И вдруг 16 ноября Кулик получает ответ из Ставки на свой доклад от 13-го. Ему и Левченко предписывается во что бы то ни стало удержать плацдарм на восточном берегу Керченского полуострова. Телеграмму подписал Шапошников.

Кулик повертел ее в руках. Как это сделать, если вся армия уже переправлена на Таманский полуостров? Холодный пот прошиб маршала: а не подумают ли в Кремле, что он струсил, сбежал из Керчи? Но ведь он лично занимался подготовкой укреплений, где надлежало развернуть оборону, сам выбирал место для артиллерийских позиций, руководил инженерными работами. Чушь какая-то лезет в голову…

Гром пока еще не грянул над его головой, но тучи уже грозно сгущались.

18 ноября он доложил в Ставку о том, как развернуты войска переброшенной на Таманский полуостров армии. Одновременно поставил вопрос о замене Левченко генерал-лейтенантом Батовым («армией с 12.11 фактически командую я»). Проинформировал, что завтра, судя по обстановке, если она будет осложняться в районе Ростова, вылетит туда.

Действительно, все говорило о том, что танковая армия Клейста перешла в генеральное наступление на Ростов и переправы через Дон. В тот критический момент соседняя 9-я армия Южного фронта открыла правый фланг 56-й армии Ремезова, неожиданно уйдя в район Шахтинского. 56-я по сути осталась одна перед наступающим противником. Ей пришлось заново перестраивать оборону. Вместо фронта на запад пришлось повернуться на северо-запад, север и даже северо-восток. Длина обороны вместо прежних 20 километров увеличилась в три с половиной раза. Плотность обороны заметно разжижилась.

Противник вел наступление на фронте в 15 километров тремя танковыми и тремя мотодивизиями. Кулик, собираясь в Ростов, переключил всю авиацию крымской группы войск, а также воздушную мощь Черноморского флота на поддержку Ремезова. На 19-е он поставил задачу сделать минимум три самолето-вылета всей авиации. Однако немецкие танковые колонны неудержимо рвались к Ростову. Угроза прорыва фронта в полосе 56-й армии стала реальностью.

Прилетевший в Ростов за день до катастрофы встревоженный Кулик увидел, что измотанные войска занимали оборону уже на последнем рубеже – в двух-трех километрах от окраин города. Ремезов навсегда запомнил, как ранним утром разъяренный маршал потребовал везти его на главное направление. Он встречался с бойцами и командирами, воодушевлял их, передавал приказ и просьбу Сталина: город ни в коем случае не сдавать. Кое-где он исправил недочеты в обороне, особенно силен был замнаркома в организации артогня.

Когда немцы перешли в решительное наступление, Кулик был на тех участках, где противник вклинивался либо прорывал оборону. Ремезов и Мельников были свидетелями того, как маршал лично водил пехотные подразделения в контратаки, отбивал артогнем танки противника. До глубокой темноты он находился в войсках, на самых угрожающих направлениях.

Было несколько критических ситуаций, когда казалось, что маршал не останется невредимым. Иногда складывалось впечатление, что он сознательно ищет смерти на передовой. Однажды так припекло, что пришлось ввести в бой последнюю роту охраны штаба армии. За винтовки взялись высшие командиры. «Очень нехорошо с нашей точки зрения ведет себя Григорий Иванович, сегодня его жизнь неоднократно была на волоске», – беспокоился Ремезов во время разговора по прямому проводу с Б. М. Шапошниковым.

Самым благоразумным в том безвыходном положении было, пожалуй, просить у Ставки разрешения на отход. Эта мысль все чаще возникала у командования армии, и кто-то осмелился даже высказать ее первым вслух. Кулик так свирепо зыркнул глазами на смельчака, что у того душа в пятки ушла. Маршал надеялся на перелом. Каждая отбитая атака, каждый временный успех казался ему началом перевеса над противником.

Но ближе к вечеру случилось непоправимое: 80 танков противника стремительным броском прорвали оборону и с ходу ворвались в город с северо-запада. Стрелковый полк и два артиллерийских дивизиона погибли под гусеницами и пулеметным огнем. И хотя около 20 танков были подбиты, остальные решили судьбу города. Измотанные в боях части отходили к переправам через Дон.

Кулик с руководством армии покинул здание обкома, где располагался военный совет, последним, когда противник занимал уже ближайшие к обкому кварталы.

Отступали в Батайск. На Кулика без страха нельзя было смотреть. Его лицо словно омертвело, глаза остекленели. Предстояло объяснение с Москвой. Кто знает, как бы все повернулось, если бы он внял советам и попросил Ставку о разрешении на отход еще в Ростове. Теперь же сообщать о том, что войска сдали город, приходилось из Батайска. То есть ставить Москву перед свершившимся позорным фактом предстояло ему как высшему военному начальнику на данном участке фронта. И это после аналогичной ситуации в Керчи!

Надо было срочно возвращать Ростов, бесславно сданный врагу 21 ноября. В Батайске Кулик спешно готовил план контрнаступления. По его замыслу. Ростов должна была отбить все та же 56-я, ремезовская, армия.

29 ноября ее части освободили город от захватчиков. Менее чем через месяц началась Керченско-Феодосийская десантная операция, в результате которой был возвращен и Керченский полуостров.

Но Кулику не довелось испытать триумфа победителя. В канун контрнаступления советских войск под Ростовом маршала отозвали в Москву. Его звезда закатилась. Впереди были позор ареста и суда, лишение маршальского звания и всех наград.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю