355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Николай Зенькович » Высший генералитет в годы потрясений Мировая история » Текст книги (страница 10)
Высший генералитет в годы потрясений Мировая история
  • Текст добавлен: 24 сентября 2016, 05:51

Текст книги "Высший генералитет в годы потрясений Мировая история"


Автор книги: Николай Зенькович



сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 74 страниц)

Плоды тех праведных трудов мы пожинаем сегодня. Стыдливое замалчивание некоторых эпизодов жизни Щорса, искусственное выпрямление его биографии обернулось сегодня, когда стали просачиваться непубликовавшиеся ранее сведения, ниспровержением с пьедестала. Прошлое жестоко мстит, если с ним обращаются вольно, в угоду сиюминутным амбициям. Когда и где Щорс вступал в партию? Место и дата называются разные. Действительно ли он учился четыре года в Черниговском духовном училище, о чем в официальных биографиях вообще не упоминалось, а затем в Полтавской духовной семинарии, которая стыдливыми биографами подменялась учительской семинарией? Верно ли, что он никогда не был штабс-капитаном, а все его военное образование сводилось к четырем месяцам в Виленском военном училище, переведенном в 1916 году в Полтаву? Кто на самом деле был организатором и первым командиром Богунского полка: Щорс или двадцатилетний А. С. Богунский, расстрелянный без решения трибунала между 27 и 31 июля 1919 года по приказу Троцкого, который обвинил его, члена партии с мая 1917 года, начальника штаба звенигородско-повстанческих отрядов, командира бригады перед бесславной гибелью в том, что два полка бригады самовольно снялись из Полтавы? Случайно ли, что за три месяца до провозглашения Сталиным Щорса «украинским Чапаевым» тогдашний председатель Реввоенсовета и нарком обороны СССР Ворошилов в газете «Красная звезда» зачислил Богунского в ряды бандитских атаманов, хотя политически юный комбриг был реабилитирован в 1920 году? В честь кого был назван «полк имени т-ща Богуна» – винницкого полковника Ивана Богуна, сподвижника Богдана Хмельницкого, или в честь его, большевика Богунского, которого называли Богуном? Могло ли слово «товарищ» быть употреблено рядом с именем деятеля несоветской эпохи?

Это вопросы или примеры лжи во имя системы? Той, которая убеждала: ни за что отвечать не придется. И щедро одаривала наемников, преуспевающих в государственной науке выпрямления истории.

Приложение № 5:
Из открытых источников
Послесловие внука Щорса А. А. Дроздова

(Щорс Александр Алексеевич – в прошлом сотрудник внешней разведки КГБ, ответственный секретарь газеты «Комсомольская правда», главный редактор газеты «Россия», предприниматель. Живет в Москве.)

Мне было легко в детстве. Я ничего не выдумывал, мне никто не подсказывал. Просто играл в деда. Не в революцию, не в Чапаева, а в своего собственного семейного героя – Щорса.

Его имя нависало над нашей семьей и как благословение, и как проклятие. Почти вся мужская линия – военные. Кого провернуло в мясорубке Второй мировой без остатка, кого проглотила предвоенная тьма. Жена героя была арестована. Кто-то остался на обочине славы. И никто из нас не увидел зарю коммунизма.

Когда кончились детские игры с отцовским кортиком, который почитал я прославленной саблей, – пришло понимание тайны. Она свято хранилась в доме, но давала о себе знать нечаянно брошенным словом, взглядом, именем…

А тайны, в общем-то, нет.

Без нимба святого от Революции, которым окружил его Сталин, судьба Щорса – судьба человека чести.

Его корень дал такой мощный сгусток крови в одной нашей семье, что ничто происходящее в России сегодня меня не пугает. Жизнь наладится. Дети выберут себе для игр новых героев.

Что поделаешь, так устроен мир. В общем, справедливо и жестоко устроен.

Только нужно-то – держаться правды.

Часть 5
Подозрительный диагноз
«Я ваш должник…»

Заведение Мейера Зайдера, открытое им до революции, устояло и при Временном правительстве. Когда к власти пришли большевики, дела предприимчивого пройдохи пошатнулись настолько, что впору было думать о закрытии, а самому молиться, чтобы не расстаться со свободой. Сменившие большевиков деникинцы весьма благосклонно отнеслись к промыслу, которым занимался Зайдер, и в немалой степени способствовали его возрождению. Пика расцвета заведение Мейера, или как его еще называли, Майорчика, достигло, когда одесские бульвары заполнились молодыми людьми в экзотической форме греческих, французских, английских, румынских солдат и офицеров, которые всерьез и надолго оттеснили не столь щеголеватых петлюровцев и даже неотразимых польских легионеров.

Недостатка в выгодной клиентуре не было, и Майорчик молил своего бога, чтобы приятная иностранная речь как можно дольше звучала под цветущими одесскими каштанами. Конечно, предпочтение отдавалось экипажам с дредноутов, стоявшим на одесском рейде, которые обслуживались в первую очередь и по высшему разряду. Но содержатель увеселительного заведения не отказывал в услугах и соотечественникам, особенно если они были в форме деникинской армии, с контрразведкой которой в Одессе считались. Поэтому, когда однажды в полдень на пороге дома, где обитали предназначенные для наслаждений за плату южные красавицы-смуглянки, появился могучего телосложения артиллерийский капитан, хозяин был с ним столь же предупредителен и улыбчив, как с иностранным клиентом. Правда, слегка смущало то обстоятельство, что гость пожаловал слишком рано, но ведь кто поймет этих военных, может, на фронт ночью отбывают, вот и прислали загодя квартирьера – места застолбить.

«Где у вас ключ от чердака? – повелительным басом произнес вошедший. – Дайте его сюда!..»

Майорчик испуганно взглянул на гостя, хотел было возмутиться, но вид капитана-артиллериста явно не располагал к выяснению цели визита. Поняв это, Зайдер дрожащими руками протянул ключ. Капитан подбросил его вверх, ловко поймал и, сопровождаемый хозяином, обратился к нему с последней ступеньки лестницы: «Надеюсь, вы поняли, что сегодня к вам не заходил ни один капитан?»

Весь остаток дня владелец публичного дома провел в мучительных раздумьях. Не сразу, безусловно, но все же он догадался, кто посетил его заведение. Имя знаменитого бессарабца было на устах у всей Одессы. Его произносили кто с ужасом, кто с восхищением. Молва приписывала ему дерзкое нападение на тюрьму и освобождение арестованных большевиков-подпольщиков, диверсии на железной дороге, изъятие крупных партий оружия и переправку его партизанам за Днестр. К вечеру до ушей Мейера Зайдера долетел и вовсе невероятный слух: неуловимый налетчик средь бела дня напал на деникинскую контрразведку и устроил там жуткую перестрелку, но ушел невредимым, прихватив с собой груду секретных документов. Налетчик был облачен в форму артиллерийского капитана.

Майорчик слыл в Одессе весьма удачливым человеком. Его супруга, до замужества завсегдатай городских панелей, была обладательницей бесценного бриллиантового колье и, пребывая в хорошем настроении, не раз хвасталась бывшим подружкам, что, если бы не шаткость положения в Одессе, в которой частенько постреливали, они с муженьком были бы счастливыми обладателями шикарного особняка с видом на море. Соблазн увеличить и без того немалое состояние был настолько острым, что Зайдер несколько раз порывался двинуть в контрразведку, которая после нахального налета неуловимого бессарабца установила за его поимку крупную денежную сумму. И каждый раз инстинкт самосохранения, а может, и природная трусость удерживали его от опрометчивого поступка.

Ближе к полуночи «капитан» спустился с чердака. Изысканным слогом героев Вальтера Скотта поблагодарив хозяина пикантного заведения за оказанное гостеприимство, он попросил у него гражданскую одежду, предложив взамен свою военную форму. Майорчик от блестящего капитанского мундира отказался, быстро сообразив, какие неприятности могут его ожидать, если мундир налетчика, которого наверняка кто-либо заметил во время перестрелки, обнаружит деникинская контрразведка. Цивильный костюм, хоть и с большим сожалением, он вручил незнакомцу. Тот быстро переоделся, вынул из портфеля парик, который прихватил с собой, отправляясь на операцию, и водрузил его на свой круглый, совершенно голый череп. Парик изменил внешность гостя до неузнаваемости. Перед Майорчиком стоял дородный, холеный господин с барственными манерами. Прощаясь, он неосмотрительно бросил фразу, которую Майорчик, к сожалению, не забыл: «Я ваш должник…»

Семь лет спустя, в ночь на шестое августа 1925 года, Мейер Зайдер выстрелом из маузера уложил своего должника – легендарного героя Гражданской войны, комкора, удостоенного трех орденов Красного Знамени и революционного почетного оружия Григория Ивановича Котовского. Именно он был тем самым «капитаном», который нашел кратковременное убежище в увеселительном заведении Майорчика после успешного налета на деникинскую контрразведку.

«Предательски убит…»

Подлинное имя убийцы сорокачетырехлетнего полководца тщательно скрывалось свыше шестидесяти лет. Более того, в десятках книг, энциклопедий, справочников оно вообще не упоминалось. В первой Советской энциклопедии, например, о гибели Котовского сказано так: «Предательски убит в совхозе «Чабанка». Формулировка 1937 года без изменений воспроизведена в БСЭ 1953 и 1965 годов. Что касается более поздних изданий, то они представляют собой образчики чудесных метаморфоз. Так, в Большой Советской Энциклопедии, выпущенной в 1973 году, сведения о том, где и как погиб Котовский, отсутствуют совсем. Приведенная там туманная формулировка «Похоронен в Бирзуле» (ныне город Котовск Одесской области. – Н. 3.) повторена и в Советской Военной Энциклопедии, изданной в 1977 году. Линия, проводимая официальными источниками, находит свое отражение и в историко-беллетристической литературе. Вот как говорится о гибели Котовского в посвященной ему книге из серии «Жизнь замечательных людей», вышедшей сравнительно недавно – в 1982 году: «Вечером 5 августа 1925 года он был на костре у лузановских пионеров. Затем провел какое-то время с отдыхающими на вечере, а когда возвращался домой к жене и сыну, его жизнь оборвала пуля, выпущенная безжалостной рукой из маузера».

Пять типографских строк, отведенных в двухсотстраничной книге обстоятельствам гибели видного полководца Гражданской войны, только усиливают недоумение от недосказанности. «Его жизнь оборвала пуля, выпущенная безжалостной рукой из маузера…» Кому принадлежал маузер? Кто он, безымянный убийца? Почему он поднял оружие на Котовского? Ответов, увы, нет.

А вдруг их можно найти в других книгах, вышедших до того, как из Большой Советской Энциклопедии убрали упоминание о том, что Котовский был предательски убит в совхозе «Чабанка»? Пожалуй, самым авторитетным свидетельством в этом смысле могут быть воспоминания жены Котовского, прошедшей с ним всю Гражданскую. Изданная в 1958 году небольшим тиражом, всего три тысячи экземпляров, да еще в Кишиневе, пятидесятистраничная брошюрка под заголовком «Верный сын советского народа» тем не менее оказалась едва ли не единственным источником, из которого можно было наконец узнать, что такое Чабанка и почему Котовский оказался там летом 1925 года.

Согласно рассказу Ольги Петровны, врача по специальности, с которой Григорий Иванович познакомился в поезде по пути на фронт и вскорости женился на ней, в июле 1925 года Котовский впервые получил отпуск. Еще в 1924 году он стал часто страдать приступами желудочно-кишечных болей. Один из таких приступов случился в Киеве. Профессор Яновский, предположив язвенную болезнь, предложил Григорию Ивановичу лечь в клинику на обследование. Но приступ прошел, и Котовскому, как обычно, некогда было заняться собой. Тогда жена втайне от мужа сообщила командующему Украинским военным округом о состоянии здоровья Котовского, и согласно постановлению военного совета ему предписано было выехать в Москву для всестороннего обследования состояния здоровья.

Консультации профессоров, лабораторные и рентгенологические исследования заняли около двух недель. Язвенная болезнь была исключена, а установлен невроз кишечника, возникший от тяжелой неврастении.

От поездки в санаторий Григорий Иванович отказался. Зачем куда-то ехать, если можно отдохнуть с семьей поблизости, благо море недалеко. Фрунзе посоветовал ему съездить в военный совхоз «Чабанка» под Одессой, где накануне летом отдыхала его семья.

В совхозе «Чабанка» находился небольшой дом отдыха человек на тридцать. Котовскому приготовили отдельный домик. Стоял он на отшибе, отдельно от других. Место было глухое, и это беспокоило Ольгу Петровну. По ее словам, еще до их поездки на отдых органами ГПУ дважды были задержаны диверсионные террористические группы, направлявшиеся в Умань, где стоял штаб второго кавалерийского корпуса, для убийства Котовского. Здесь же недалеко проходила граница, что особенно страшило Ольгу Петровну. Поэтому она приняла кое-какие меры предосторожности: достала ручной пулемет, прикормила совхозных собак. Когда Котовский засыпал, а спал он на веранде, она вставала и садилась у окна, прислушиваясь к каждому подозрительному шороху.

Хотя Котовский хорошо отдохнул, стал спокойнее и укрепил нервную систему, ему тем не менее отпуск продлили. Однако он решил ехать домой, в Умань: жена была беременна, до родов оставался один месяц. Да и дела требовали присутствия в корпусе; вскоре предстояло расставание с любимыми бойцами и командирами, впереди маячило новое назначение, слухи о котором все более усиливались. Теперь известно, что они были небеспочвенными. А ведь люди, знавшие правду, хранили глухое молчание более шестидесяти лет. Многие унесли с собой тайну, в которую были посвящены, в могилу, боясь за себя и своих близких. И все-таки правда вылезла, одолев эпоху унизительного безгласия и безмолвия.

Но всему свой черед. К высокому перемещению Котовского и планирующемуся переезду в Москву мы еще вернемся. А сейчас продолжим рассказ Ольги Петровны о том трагическом дне, когда Григория Ивановича не стало. Приведем это место полностью, ибо оно исключительно важно, поскольку является по сути единственным опубликованным у нас свидетельством очевидца. «5 августа Котовский был на костре в Лузановском пионерском лагере и вернулся около 9 часов вечера, – вспоминает она. – Отдыхающие решили устроить нам проводы. Собрались около 11 часов ночи. Котовский с неохотой пошел, так как не любил таких вечеров, да и был утомлен: он рассказывал пионерам о ликвидации банды Антонова, а это для него всегда значило вновь пережить большое нервное напряжение.

Вечер, как говорится, не клеился. Были громкие речи и тосты, но Котовский был безучастен и необычайно скучен. Часа через 3 стали расходиться. Котовского задержал только что приехавший к нему старший бухгалтер Центрального управления военно-промышленного хозяйства. Я вернулась одна и готовила постель.

Вдруг слышу короткие револьверные выстрелы – один, второй и затем мертвая тишина. Как электрическим током пронзила мысль: «Это выстрелы в него». Я побежала на выстрелы, крича: «Что случилось?» Ни звука в ответ. У угла главного корпуса отдыхающих вижу распластанное тело Котовского вниз лицом. Бросаюсь к пульсу – пульса нет. Кричу: «Люди, скорее на помощь, Котовский убит!»

Услышав выстрелы у себя под окном, отдыхающие спрятались и только на мой зов вышли. Котовского внесли в столовую, я осмотрела маленькую ранку в области сердца. Признаков жизни не было, да и не могло быть, так как пробита была аорта и смерть наступила мгновенно.

До приезда следственных органов, заперев столовую, я вернулась на дачу. Силы оставили меня, и я села на веранде. Подходит начальник охраны сахарного завода, прибывший в Чабанку несколько дней тому назад. Бросается передо мной на колени: «Спасите меня, вы были матерью для всех в корпусе, будьте и мне матерью, спасите меня, я убийца».

Я могла только сказать: вон отсюда.

Он ушел. Я собрала все свои силы и побежала к директору совхоза. Рабочие бросились искать убийцу, и конные догнали его, уходящего берегом моря по направлению к Одессе.

К вечеру мы привезли Котовского в Одессу.

Одиннадцатого августа траурная Одесса провожала Котовского в последний путь в Бирзулу, где он в первые дни революции формировал красногвардейские отряды; там решено было его похоронить».

Как видим, фамилия убийцы не фигурирует и в воспоминаниях вдовы Григория Ивановича, вышедших из печати при ее жизни Ольга Петровна скончалась в 1961 году. Но зато здесь мы обнаруживаем ценную подробность: должность убийцы. Ольга Петровна называет его начальником охраны сахарного завода.

Речь идет о Перегоновском сахарном заводе близ Умани, который восстанавливали конники Котовского. Его корпус имени Совнаркома Украины стал на квартиры, раскинувшись на многие десятки километров в районе Умани, Гайсина, Крыжополя. С 1922 года у Советского государства не было фронтов, и красным командирам приходилось самим ломать головы над тем, как одеть и накормить бойцов. С этой целью и создавались ВПО – военно-потребительские общества, перед которыми ставилась задача не только снабжать войска необходимыми товарами, но и производить их. Котовский активно ратовал за подсобные хозяйства, предприятия и мастерские в частях своего корпуса. Бездействовавший сахарный завод в Перегоновке осмотрел лично и пришел к выводу, что восстанавливать его стоит. Заключил договор с крестьянами на контрактацию посевов сахарной свеклы. Успех был небывалый: после расчета с крестьянами и рабочими в распоряжении ВПО корпуса осталась солидная прибыль – 30 тысяч пудов сахара высшего сорта. На совещании работников сахарных заводов в Москве тогдашний председатель ВСНХ Ф. Э. Дзержинский ставил в пример работу Перегоновского завода. Выходит, начальник охраны этого предприятия – убийца Котовского? Как его фамилия?

Имя стрелявшего в комкора не называется и в более ранних книгах. «Нелепый и бессмысленный выстрел неожиданно прервал кипучую жизнь Котовского. Он погиб во цвете сил, полный жажды борьбы, готовый отдать свою жизнь для победы социалистической революции. Имя его навсегда войдет в историю классовой борьбы, как имя преданного солдата коммунизма, отдавшего все свои силы во имя лучшего будущего грядущих поколений», – такими словами заканчивается книга С. Сибирякова и А. Николаева, изданная о нем для молодежи в 1931 году. Сталинская интерпретация прошлого набирала силу: вместо исторических фактов – идеологические клише, вместо представляющих человеческий интерес подробностей – обтекаемые формулировки.

Неужели ни в одном печатном источнике так и не фигурирует имя убийцы? Я был уже готов утвердиться в этом мнении, как вдруг совершенно неожиданно в библиотеке ЦК КПСС в одном из запертых на замок шкафов обнаружил пожелтевшую от времени тридцатистраничную брошюру малого, размером карманного блокнота формата. От недостатка воздуха и солнечного света она почти истлела и буквально расползлась у меня в руках, едва только я извлек ее из хранилища, куда она была заточена, судя по инвентарному номеру и дате на штемпеле, в 1929 году. Брошюра вышла в 1925 году, сразу же после смерти Котовского, в серии «Дешевая библиотека журнала «Каторга и ссылка». Этот журнал выпускался издательством Всесоюзного общества политических каторжан и ссыльных поселенцев. И общество, и его издательство по указанию Сталина были распущены.

Сохранился ли чудом еще где-нибудь подобный экземпляр, сказать трудно. Поистине библиографическая редкость! На предпоследней страничке читаю, не веря своим глазам: «В ночь на шестое августа, в тридцати верстах от Одессы, в совхозе Цупвоенпромхоза «Чабанка» начальник охраны сахарного завода конкорпуса Майоров выстрелом в грудь из маузера предательски убил Григория Ивановича Котовского». Майоров! Вот она, фамилия. Но почему ее нет в издании 1931 года? Текстологическое сличение показало, что тридцать страничек С. Сибирякова полностью, без правок, вошли в совместную с А. Николаевым книгу о Котовском для молодежи. В новое издание не попало только имя убийцы и детали трагедии в Чабанке. Вместо них появился цветистый, пустопорожний абзац, абсолютно не персонифицированный. Его можно вписать в некролог любому революционеру-большевику. Видно, С. Сибирякову, отсидевшему с Котовским не один год в тюрьме, специально «придали» в соавторы человека, который знал, как теперь надо писать о революции и Гражданской войне.

Итак, промелькнув однажды незаметно в одной-единственной тоненькой брошюрке карманного формата почти много лет назад, имя, кстати, не подлинное, убийцы крупного командира Гражданской войны никогда больше не появлялось на страницах советской печати. А как в зарубежной?

В 1990 году издательство «Молодая гвардия» выпустило книгу Романа Гуля «Красные маршалы» – впервые на родине автора, которую он покинул в 1919 году. Некоторые его книги, в частности, «Ледяной Поход», «Белые по Черному», в двадцатых годах выходили в Советской России. Что касается «Красных маршалов», то по поводу первого раздела о Тухачевском, выпущенного им отдельно в Берлине издательством «Петрополис» в 1932 году, И. Эренбург сказал, что эту книгу Советы не простят ни автору, ни издателю. В 1933 году в том же «Петрополисе» вышла книга Р. Гуля о других советских маршалах – Ворошилове, Буденном, Блюхере, Котовском.

Роман Борисович Гуль скончался в США в 1986 году, немного не дождавшись часа, когда его отнесенная к антисоветской литературе книга вышла в Москве. Живой и правдивый свидетель почти 80-летней истории России, он остро чувствовал необходимость донести до своего народа всю полноту исторической правды.

Глава, в которой описаны последние дни красного маршала, небольшая, всего несколько страничек, называется просто, без вычурности: «Смерть Котовского». Р. Гуль приводит слова, сказанные на похоронах над могилой Котовского его соперником по конной славе и популярности Семеном Буденным и комментирует их так: можно подумать, что Котовский убит на поле сражения. Нет, интригует читателя многоопытный автор, смерть члена трех ЦИКов и популярнейшего маршала темным-темна.

Далее приводится историческая аналогия. В 1882 году в гостинице «Англетер» внезапно умер знаменитый генерал М. Д. Скобелев. Он был человеком рискованного и бурного темперамента, связанный с неугодными правительству течениями. Несмотря на его огромные заслуги перед государством, все знали, что царь, двор, сановные военные круги ненавидели Скобелева. И вот вокруг смерти популярного вождя поползли слухи, что «белый генерал» отравлен корнетом-ординарцем.

«Но кто же убил «красного генерала»? – задает вопрос Р. Гуль. – Из маузера несколькими выстрелами в грудь Котовского наповал уложил курьер его штаба Майоров».

Из московского источника русифицированная фамилия убийцы перекочевала в книгу, первоначально вышедшую в Берлине! И только 65 лет спустя мы узнали подлинную фамилию стрелявшего в Котовского – не Майоров, а Мейер Зайдер, не курьер его штаба и не адъютант, а бывший владелец публичного дома в Одессе, а тогда, в 1925 году, начальник охраны Перегоновского сахарного завода.

Что же толкнуло Майорчика на такой поступок? Цитируем дальше Р. Гуля: «В газетных сообщениях о смерти солдатского вождя – полная темнота. То версия «шальной бессмысленной пули во время крупного разговора», то Майоров – «агент румынской сигуранцы». Полнейшая темнота.

Но был ли судим курьер штаба Майоров, о котором газеты писали, что он «усиленно готовился к убийству и, чтобы не дать промаха, накануне убийства практиковался в стрельбе из маузера, из которого впоследствии стрелял в Котовского»?

Нет, в стране террора Майоров скрылся. Агент румынской сигуранцы? А не был ли этот курьер штаба той «волшебной палочкой» всесоюзного ГПУ, которой убирают людей, «замышляющих перевороты», людей, опасных государству?

О Котовском ходили именно такие слухи.

В смерти Котовского есть странная закономерность. Люди, выходившие невредимыми из боев, из тучи опасностей и авантюр, чаще всего находят смерть от руки неведомого, за «скромное вознаграждение» подосланного убийцы.

Для Котовского таким оказался курьер штаба».

Нельзя не отметить прозорливости Р. Гуля. Он довольно подробно описал похороны Котовского: и салют из 20 орудий в городах расположения 2-го кавалерийского корпуса, и приспущенные над Одессой траурные флаги, и речи красных маршалов Егорова, Буденного, Якира над могилой героя. Именем Котовского назвали один из красных самолетов: «Пусть крылатый Котовский будет не менее страшным для наших врагов, чем живой Котовский на своем коне». Несколько городов постановили именем Котовского назвать улицы. Наконец, пришли предложения поставить вождю красной конницы памятник. Может быть, и поставят Котовскому памятник, делает предположение Р. Гуль, памятники молчаливы, памятники ничего не рассказывают.

Поскрести бронзу

В самую точку попал живший в эмиграции писатель! Поставили Котовскому памятник, и не один. И – сразу же начались канонизация, отсечение всего, что могло бросить тень, превращение мятущегося бунтаря в сладко-сиропную положительную личность. Во множестве посвященных ему книг и кинофильмов он предстает большевиком чуть ли не с пеленок, произносит слова и осуществляет действия, не всегда подтвержденные документами. Перед историками, писателями и журналистами закрываются двери госархивов. Никому не разрешалось подступиться к документам царской полиции, касающимся деятельности Котовского в дореволюционный период. Сейчас ясно почему: во многих из них полиция называла его «бандитом», «главарем шайки» и т. д. В свое время бесследно исчезли и до сих пор неизвестно, сохранились ли где-нибудь материалы суда над убийцей Котовского. Не только имя Мейера Зайдера, но и все обстоятельства, связанные с выстрелом в Чабанке, оказались под запретом. Публиковать эти сведения не разрешалось – из текстов воспоминаний ветеранов-котовцев нещадно вымарывали даже краткие упоминания о деталях трагедии в совхозе под Одессой.

Первым информационную блокаду вокруг тайны гибели Котовского прорвал журнал «Знамя». В 1989 году здесь появилась публикация Виктора Казакова «После выстрела», в которой даны различные версии убийства в Чабанке. Не обойдена вниманием исследователя и та, которая связана с распространявшимися в тридцатые годы слухами об убийстве на почве ревности.

Однажды, пишет В. Казаков, в редакцию газеты «Вечерний Кишинев», где он тогда работал, пришел пожилой человек и, поговорив о своем деле, вдруг сказал: «Котовский погиб на моих глазах, и я могу рассказать, как это было. Нет, не для того, чтобы вы об этом написали, – правда об этой смерти уже давно никому не нужна, расскажу просто так, только для вас».

И вот что он рассказал: «Я был с Котовским в Чабанке. В тот вечер сидели за столом, выпивали. Котовский пришел с незнакомой нам молодой женщиной… Ну, пили водку, разговаривали, время перевалило за полночь, и тут Котовскому показалось, что военный, сидевший напротив него, как-то «не так» смотрит на его новую пассию. Он расстегнул кобуру, достал револьвер и сказал военному: «Я тебя сейчас застрелю». Адъютант Григория Ивановича, зная, что командир слов на ветер не бросает, стал отнимать у него оружие, и во время этой возни раздался выстрел – Котовский сам нечаянно нажал курок, и пуля попала ему прямо в сердце…»

В. Казаков считает, что в словах этого человека не было и малой толики правды, и он сам хорошо знал об этом. Для чего же он тогда все это рассказывал? Чтобы набить себе цену. Ведь самые невероятные слухи о смерти Котовского ходят лишь потому, что до сих пор не рассказана вся правда о трагедии в Чабанке.

Об этом с горечью говорил мне сын комкора Григорий Григорьевич Котовский, ныне ведущий научный сотрудник Института востоковедения, заместитель генерального секретаря Всемирной Федерации научных работников. Маленькому Грише было всего два года, когда он лишился отца. Рождение сына было большим событием в семье Котовских: Григорий Иванович и Ольга Петровна не могли забыть смерти дочерей-двойняшек и мечтали о новом ребенке. О том, что у него появился сын, Котовский узнал, находясь в Москве. Спеша увидеть новорожденного, он помчался на вокзал. Из-за снежных заносов железнодорожное сообщение было прервано. Комкор добрался до Умани, меняя лошадей и дрезины.

Григорий Григорьевич давно бьется над разгадкой тайны гибели отца. Мать с негодованием отвергала досужие домыслы о том, что причиной была ревность. Григорий Григорьевич верит матери, убежден в ее кристальной честности. Ольга Петровна работала корректором рядом с сестрой Ленина А. И. Ульяновой в социал-демократической газете, которую издавал муж Анны Ильиничны Елизаров. Училась на медицинском факультете Московского университета, была любимой ученицей знаменитого хирурга Бурденко. Свою последнюю операцию она сделала в 66-летнем возрасте. Ее уважали все: коллеги, соседи, знакомые. Подозревать маму в неискренности перед ним у Григория Григорьевича нет никаких оснований. Ни разу, даже в самые трудные моменты, а их у нее было немало, Ольга Петровна ни словом, ни намеком не дала повода сыну для сомнений в правдивости рассказов о той страшной августовской ночи.

«Тайна убийства Котовского всегда жила с матерью, – так прокомментировал сын полководца публикацию в журнале «Знамя». – Слухи, порочащие его память (убийство на почве ревности), стали превращаться в официозную версию. В 1934 году, когда мама отдыхала в военном санатории в Кисловодске, она услышала, как об этом со смешком говорили молодые командиры. Узнав, кто перед ними, они смутились, но в свое оправдание сообщили Ольге Петровне, что такую информацию о гибели Котовского распространяет… Политическое управление РККА».

Григорий Григорьевич приводит и такое свидетельство. В 1936 году его мама была участницей съезда жен командного состава Красной Армии, который проводился в Кремле. Во время приема в честь участников съезда к Ольге Петровне подошел маршал Тухачевский и, пристально глядя ей в глаза, сказал, что в Варшаве вышла книга, автор которой – польский офицер – утверждал, что Котовский был убит самой Советской властью. В 1949 году Григорий Григорьевич нашел эту книгу в библиотеке Варшавского университета. Книга была посвящена не только его отцу, но и некоторым другим видным советским военачальникам, и в ней действительно было сказано, что Котовского убила Советская власть, поскольку он был человеком прямым, независимым и, обладая громадной популярностью в народе, мог повести за собой не только воинские соединения, но и массы населения Правобережной Украины. Очевидно, считает сегодня сын комкора, Тухачевский дал матери понять: убийство Котовского имело политический характер.

В 1946 году Григорий Григорьевич случайно встретился со знакомым военным следователем. Тот вел дело захваченного годом ранее в Маньчжурии атамана Семенова. В конце 20-х годов этот следователь, проходивший в Киеве военную службу, бывал в семье Котовского. От него сын Григория Ивановича узнал, что в сверхсекретном архиве органов госбезопасности он познакомился с делом Котовского. Оказывается, еще при жизни его отца, в 20-е годы, в Москву о нем поступали агентурные сведения! Следователь, правда, был весьма уклончив в своих ответах на вопросы сына Котовского и ничего больше не сообщил. Тем не менее у него, заявляет Григорий Григорьевич, как и у покойной Ольги Петровны, нет сомнения в том, что убийство отца – одно из первых политических убийств в стране после Октября.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю