Текст книги "Высший генералитет в годы потрясений Мировая история"

Автор книги: Николай Зенькович

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 74 страниц)

Дальше – больше. Наступил час, когда был зачитан приговор: Зайдера приговорили к десяти годам тюремного заключения. Соответствовала ли мера наказания тяжести преступления? В том же здании одновременно с Зайдером судили уголовника, ограбившего зубного техника, и суд приговорил его к расстрелу. Человека же, убившего самого Котовского, – к десяти годам?

Романтические приключения и загадочные истории, которые так любил Котовский при жизни, продолжались вокруг его имени и после трагической кончины. В 1928 году, отсидев всего два года из десяти, назначенных судом, убийца Котовского появляется на свободе. О двух годах, проведенных в тюрьме, он отзывается со смешком: какая уж там отсидка, заведовал клубом, в дневное время имел право выхода в город. Смеющийся Майорчик устраивается сцепщиком на железную дорогу в Харькове. Еще через два года на железнодорожном полотне вблизи харьковского городского вокзала обнаруживают труп сцепщика с застывшей усмешкой на лице. Кто-то убил Майорчика и бросил на рельсы, по которым должен был пройти скорый поезд, но он опоздал, и рабочие нечаянно наткнулись на страшную находку. Явная попытка имитации несчастного случая. Кто ее предпринял? Почему надо было убирать единственного человека, знавшего истинную причину трагедии в Чабанке?

Убийц Майорчика даже не искали. По некоторым сведениям, идущим от Ольги Петровны Котовской, однажды ее навестили трое котовцев и сообщили, что Зайдер приговорен ими к смертной казни. Ольга Петровна воспротивилась этому намерению: нельзя убирать Майорчика, ведь только он один знает, как все было на самом деле. Не будучи уверенной в том, что она убедила своих посетителей, вдова Григория Ивановича предупредила командира части, где служили кавалеристы, о ставшем известным ей намерении котовцев ликвидировать убийцу ее мужа. И тем не менее Майорчика убрали.

По мнению В. Казакова, убийство Зайдера, совершенное руками котовцев, не обошлось без участия все тех же неизвестных дирижеров, причастных к устранению Котовского. Сделав свое черное дело, Майорчик должен был уйти из жизни. Для этого его и выпустили из тюрьмы так быстро. Несчастный случай – банальный финал не только этого злодейского замысла. Котовцев, по тому же замыслу, просто спровоцировали на этот шаг. Ни Стригунов, ни Вальдман (фамилия третьего участника казни Зайдера неизвестна) не пострадали.

Несостоявшееся назначение

В этой цепи логических построений немаловажное значение приобретает и тот малоизвестный факт, что М. В. Фрунзе, назначенный в январе 1925 года председателем Реввоенсовета и наркомвоенмором СССР, внимательно следил за ходом следствия по делу об убийстве Котовского. Потрясенный нелепой смертью командира одного из самых крупных и важных соединений РККА, ставшего недавно членом Реввоенсовета СССР и приглашенного на пост заместителя наркомвоенмора, Фрунзе, по-видимому, заподозрил что-то неладное, затребовав в Москву все документы по делу Зайдера. Кто знает, как повернулось бы следствие, какие бы нити потянуло оно и какие бы имена были названы, если бы сам Фрунзе в октябре того же года, через десять месяцев после нового назначения не умер неожиданно на операционном столе? После его отнюдь не случайной смерти документы по делу Зайдера вернули обратно в Одессу, и тамошним следователям уже никто не мог помешать выстраивать нужную кому-то легенду о гибели Котовского.

Нужную – кому? В. Казаков прямо не называет фамилий, но они легко вытекают из следующего заключения: кому был неугоден Фрунзе, тому опасен был и Котовский, которого новый нарком назначил своим заместителем.

Более определенно высказывается сын Котовского, у которого нет сомнений в том, что убийство отца – одно из первых политических убийств в стране после Октября. Кто мог организовать его? Те, на пути которых стоял М. В. Фрунзе. В середине 20-х годов, когда обострилась внутрипартийная борьба и наметились две основные противоборствующие стороны, представляемые Сталиным и Троцким, возникла еще одна, связанная с именами Фрунзе и Дзержинского. Обоих унесла внезапная смерть. Фрунзе высоко ценил военный талант Котовского, продвигал его в высший эшелон военного руководства.

Этого ему не простили.

Пытались найти «язвенную болезнь» и у Котовского. Ее признак якобы обнаружили в Киеве. Срочно вызвали в Москву, уложили в Боткинскую больницу, куда вскоре упекли Фрунзе. Наркомвоенмор скончался на операционном столе. Что касается Котовского, то врачи две недели настойчиво обследовали его. Заподозрив неладное, Котовский сбежал из хирургической палаты и возвратился в свою «Котовию». Тогда приступили к другому плану. И разыграли его как по нотам. Результаты превзошли все ожидания. Что же, был бы спрос, а зайдеры всегда найдутся.

Приложение № 6. Из закрытых источников

Из приказа командующего войсками Тамбовской губернии М. Н. Тухачевского № 0116 от 12 июня 1921 года

«Остатки разбитых банд и отдельные бандиты, сбежавшие из деревень, где восстановлена советская власть, собираются в лесах и оттуда производят набеги на мирных жителей.

Для немедленной очистки лесов п р и к а з ы в а ю:

1. Леса, где прячутся бандиты, очистить ядовитыми газами; точно рассчитывать, чтобы облако удушливых газов распространялось по всему лесу, уничтожая все, что в нем пряталось.

2. Инспектору артиллерии немедленно подать на места потребное количество баллонов и нужных специалистов…»

Из приказа полномочной комиссии ВЦИК № 171 от 11 июня 1921 г.

«…Банда Антонова решительными действиями наших войск разбита, рассеяна и вылавливается поодиночке. Дабы окончательно искоренить все эсеровско-бандитские корни и в дополнение к ранее отданным распоряжениям, полномочная комиссия ВЦИК приказывает:

1. Граждан, отказывающихся называть свое имя, расстреливать на месте без суда.

2. Объявлять приговор об изъятии заложников и расстреливать таковых в случае несдачи оружия.

3. В случае нахождения спрятанного оружия расстреливать на месте без суда старшего работника в семье.

4. Семья, в которой укрылся бандит, подлежит аресту и высылке из губернии, имущество конфискуется, а старший работник в семье расстреливается без суда.

5. Семьи, укрывающие членов семей или имущество бандитов, – старшего работника таких семей расстреливать на месте буз суда.

6. В случае бегства семьи бандита имущество его распределять между верными Советской власти крестьянами, а оставленные дома сжигать или разбирать.

7. Настоящий приказ проводить в жизнь сурово и беспощадно.

Председатель полномочной комиссии ВЦИК Антонов-Овсеенко

Командующий войсками Тухачевский

Председатель губисполкома Лавров

Секретарь Васильев

Приказ прочитать на сельских сходах».

Из письма Сталина Молотову от 9 августа 1925 г.

(Написано в Сочи, где вождь был на отдыхе. «Тов. Молотов! Письмо прочти Бухарину» – говорится вначале.)

1) Как здоровье Фрунзе?

2) В какой обстановке убит Котовский? Жаль его, незаурядный был человек.

РЦХИДНИ. Ф. 558. Оп. 1. Д. 2809

П р и л о ж е н и е № 7. Из открытых источников

Из письма читателя А. Н. Донского автору книги

(Александр Николаевич Донской – доктор геолого-минералогических наук, ведущий научный сотрудник одного из киевских институтов.)

«Об убийце Котовского. Мой отец – Донской Николай Александрович (умер в 1953 г.) – в юности воевал в составе войск Котовского и поддерживал в дальнейшем отношения со своими боевыми товарищами.

По его словам, когда убийца Котовского вышел из тюрьмы (он сидел в г. Харькове), собралась группа котовцев, которые окружили его, а затем разошлись, оставив на земле задушенный труп. Дело замяли».

К. Бобров: «Я был трубачом у Котовского»

(Кирилл Владимирович Бобров – артист эстрады, конферансье. Родился в семье предводителя дворянского собрания в Екатеринославе. Во время Гражданской войны служил у красных, которые расстреляли его отца. Мать со старшим братом остались за границей.)

«Я стал беспризорным, шлялся по югу России. Мне сказали, что в Харькове есть детский приют, я пешком пошел туда и по дороге повстречался с бригадой Григория Ивановича Котовского. За конницей в фаэтоне ехала его жена. Она заметила меня, подобрала. Меня помыли, почистили и отправили в обоз. С этого и началась моя артистическая карьера.

Сначала я чистил картошку, потом меня решили сделать трубачом. Чтобы я не терзал людей своими упражнениями, меня отправляли с лошадьми в ночное. Одна из лошадей, когда я разучивал сигналы, подходила ко мне и начинала слушать. Звали ее Помидором. Когда я выучился трубить, Котовский сказал: «Т-тебе нужна лошадь». Я ответил, что лошадь уже нашел. Он распорядился: «Дайте Помидора т-трубачу».

С этого момента я уже был трубачом. Мне подогнали шинельку. Мне достали сапожки. Меня стали уважать».

(Из интервью журналу «Столица», 1992, № 15)

Часть 6
Споткнувшийся о жезл

Глава 1. Знак беды

Рано утром 23 апреля 1937 года заместитель наркома Михаил Николаевич Тухачевский в безукоризненно сидевшей на нем маршальской форме, источая запах хорошего мужского одеколона, спустился к ожидавшей у подъезда служебной машине.

Водитель, услышав звук хлопнувшей двери, сразу же увидел высокую статную фигуру своего пассажира и поспешно вскочил с места, чтобы загодя открыть дверцу автомобиля.

Тухачевский шагнул к застывшему в приветствии у открытой дверцы водителю, протянул ему руку, чтобы поздороваться, и вдруг, нелепо взмахнув ею, потерял равновесие и растянулся прямо на асфальте, покрытом тонким ночным ледком.

Шофер помог подняться, заботливо спросил:

– Не ушиблись, товарищ маршал?

– Да нет, вроде все в порядке, – смущенно произнес Тухачевский, ощупывая правый бок и сердясь на себя за досадный конфуз. – Наверное, не повезет сегодня. Плохая примета…

Водитель все перевел в шутку. И Тухачевский, войдя в свой кабинет, через несколько минут уже забыл о случившемся с ним происшествии. Маршал окунулся с головой в водоворот наркоматовских дел.

В три принесли папку с документами на визу. Тухачевский переключил телефоны на приемную, отпустил начальника секретариата, как-то странно взглянувшего на него, и раскрыл папку.

По установившейся традиции начальник секретариата формировал стопку бумаг по степени их важности. Наверху всегда оказывались самые срочные. На этот раз первым лежало спецдонесение Ежова, адресованное Сталину, Молотову и Ворошилову.

Тухачевскому в силу его служебного положения приходилось читать и визировать сотни страниц важнейших документов ежедневно. Читал он быстро, схватывая самую суть, зная, где ее искать. Пространные преамбулы, как правило, просматривал беглым, рассеянным взглядом.

«Нами сегодня получены данные от зарубежного источника, заслуживающего полного доверия… – машинально скользнул он глазами по первой строке машинописного текста, собираясь перевести взгляд в конец, где обычно излагалась суть дела, но, увидев дальше свою фамилию, впился в продолжение фразы:…о том, что во время поездки тов. Тухачевского на коронационные торжества в Лондон над ним по заданию германских разведывательных органов предполагается совершить террористический акт».

«Однако!» – недоверчиво хмыкнул Тухачевский. Но то, что он прочел дальше, говорило о серьезности намерений немцев. «Для подготовки террористического акта создана группа из 4 чел. (3 немцев и 1 поляка). Источник не исключает, что террористический акт готовится с намерением вызвать международные осложнения. Ввиду того, что мы лишены возможности обеспечить в пути следования и в Лондоне охрану тов. Тухачевского, гарантирующую полную его безопасность, считаю целесообразным поездку тов. Тухачевского в Лондон отменить. Прошу обсудить. 21 апреля 1937 года».

Тухачевский повертел в руках эту страничку, уже испещренную подписями читавших. В левом углу наискосок знакомым почерком Сталина красные карандашные слова: «Членам ПБ. Как это ни печально, приходится согласиться с предложением т. Ежова. Нужно предложить т. Ворошилову представить другую кандидатуру. И. Сталин».

Бумага уже побывала и у наркома Ворошилова, который наложил резолюцию: «Показать М.Н. 23.IV.37 г. KB». Тухачевский завизировал документ, подумав про себя, что Ежову с его агентурой виднее. Что ж, поездку придется отменить, хотя он уже рассказал о ней домашним. А впрочем, ничего особенного…

И он совершенно спокойно начал читать следующий документ – постановление Политбюро, принятое 22 апреля, т. е. вчера:

«1. Ввиду сообщения НКВД о том, что т. Тухачевскому во время поездки на коронационные праздники в Лондоне угрожает серьезная опасность со стороны немецко-польской террористической группы, имеющей задание об убийстве т. Тухачевского, признать целесообразным отмену решения ЦК о поездке т. Тухачевского в Лондон. 2. Принять предложение НК обороны о посылке т. Орлова на коронационные праздники в Лондон в качестве представителя СССР по военной линии».

ЦК решение принял, ЦК и отменил. Пускай Орлов съездит, посмотрит, как будут короновать Георга VI. Ему, Орлову, это в диковинку. А он, Тухачевский, знает жизнь коронованных особ не понаслышке. И маршал размашисто завизировал документ.

Прошло немногим более двух недель. Уже и Орлов успел возвратиться из Лондона, уже и его сослуживцы перестали развешивать уши в наркоматовских курилках, внимая рассказам побывавшего за границей товарища, как вдруг в тихих коридорах этажей, занятых отделами и службами наркомата, которые курировал Тухачевский, грянул гром.

10 мая Политбюро приняло решение: «Утвердить: 1. Первым заместителем народного комиссара обороны – Маршала Советского Союза т. Егорова А. И., 2. Начальником Генерального штаба РККА – командующего войсками Ленинградского военного округа командарма 1 ранга т. Шапошникова Б. М., 3. Командующим войсками Ленинградского военного округа – командующего войсками Киевского военного округа командарма 1 ранга т. Якира И. Э…. 8. Командующим Приволжским военным округом – Маршала Советского Союза т. Тухачевского М. Н. с освобождением его от обязанностей заместителя наркома обороны».

Решение было принято на основании письма в Политбюро об утверждении новых назначений. С письмом обращался нарком обороны Ворошилов. Обращает на себя внимание невероятная быстрота, с которой это решение принималось. Ворошилов направил письмо 9 мая, а уже на следующий день вышло постановление.

Для Тухачевского такое понижение и перевод в Куйбышев было полнейшей неожиданностью. Никаких предварительных бесед с ним не проводилось, никаких объяснений высылки из Москвы не дано.

Встревоженный маршал понял, что дело худо. Знак надвигающейся беды был и в том, что прежние друзья моментально отвернулись от опального военачальника. Ясность мог внести только сам Сталин. Однако прорваться к нему было не так просто.

И все же чудо свершилось. Как свидетельствует книга регистрации лиц, принимаемых им лично, 3 мая 1937 года он дал аудиенцию Тухачевскому в Кремле. О чем был разговор, неизвестно. Суть состоявшейся беседы не зафиксирована ни в одном документальном источнике. Архивные изыскания пока не дали результатов.

Единственное упоминание об этой встрече удалось найти лишь в справке о проверке обвинений, предъявленных в 1937 году судебными и партийными органами Тухачевскому, Якиру, Уборевичу и другим военным деятелям в измене Родине, терроре и военном заговоре. Эта справка имела гриф «Совершенно секретно» и готовилась в течение трех лет комиссией КПК при ЦК КПСС под руководством Н. Шверника. Итог трехлетней работы был представлен заказчику – Н. С. Хрущеву – 26 июня 1964 года, за четыре месяца до его смещения.

В названном документе имеется ссылка на сообщение старого товарища Тухачевского, бывшего члена ВЦИК Н. Н. Кулябко, который в 1918 году рекомендовал Тухачевского в партию. В июне 1937 года персональное дело Кулябко рассматривалось в партийной организации, где он состоял на учете. Старому партийцу пришлось держать ответ, почему он способствовал проникновению в партию такого чуждого ей человека, как расстрелянный к тому времени Тухачевский.

Так вот, среди объяснений Кулябко есть такой штрих. Когда он узнал из газет о смещении Тухачевского с поста замнаркома обороны и понижении в должности до командующего Приволжским военным округом, то посетил опального маршала на его квартире. Тухачевский сказал Кулябко, что причиной его перевода в Куйбышев, как сообщили ему в Кремле, является то обстоятельство, что его знакомая Кузьмина и бывший порученец оказались шпионами и арестованы.

В справке Шверника содержится еще одна любопытная деталь. Касаясь обстоятельств отмены поездки Тухачевского в Лондон на коронацию Георга VI, комиссия докладывала Хрущеву: никаких материалов о готовившемся в Англии террористическом акте в отношении Тухачевского в КГБ СССР не имеется. Следовательно, утверждал Шверник, спецсообщение Ежова от 21 апреля 1937 года является сфальсифицированным. Тухачевского не выпустили за границу совсем по другим причинам – его подозревали в организации военного заговора против Сталина.

С тяжелым грузом на душе, обуреваемый самыми мрачными предчувствиями, маршал отбыл в Куйбышев.

Глава 2.
Честное слово

Окончив чтение, Сталин почувствовал невероятную усталость. Ощущение было такое, словно сразу постарел на много лет.

Он закрыл глаза, как бы ограждая себя от этого жестокого мира, от неблагодарных, строивших злые козни людей. Но иллюзию отрешенности удалось сохранить не более минуты.

Опостылевшая, мерзкая действительность вновь ворвалась в жизнь. В дверях кабинета бесшумно появился бритоголовый Поскребышев.

– В приемной Ежов! – хотел доложить он, но, увидев, что Сталин не открывает глаз, попятился назад и тихо прикрыл за собой дверь. За годы совместной работы помощник научился распознавать состояние Хозяина.

– Подождать? – догадался приподнявшийся с кресла тщедушный Ежов.

Поскребышев утвердительно кивнул головой и углубился в свои бумаги.

Ежов снова сел. В руках он держал записную книжку, куда заносил указания и поручения Сталина. Поскребышев, отрываясь от бумаг при каждом телефонном звонке, глядя на маленького наркомвнудела, гадал, какие фамилии появятся в ежовском блокноте после того, как нарком переступит порог большого кабинета.

Однако кнопка вызова молчала.

– У него кто-то есть? – шепотом спросил Ежов, показывая на дверь.

Поскребышев отрицательно помотал головой.

– Значит, думает, – таким же почтительным полушепотом произнес Ежов.

Сталин и в самом деле пребывал в глубоком раздумье. Боль и гнев, горечь и обида клокотали у него в груди. Невидимые постороннему взгляду, они тем не менее раздирали его мозг и сердце. Только одному ему было известно, какой ценой достигались внешняя невозмутимость, умение держаться на людях спокойно и уравновешенно.

Итак, значит, все это не клевета, не наветы, не придворные интриги. Вот и Фельдман вчера признался. Сталин снова подвинул к себе лист, после прочтения которого так расстроился.

«Тт. Сталину, Молотову, Ворошилову, Кагановичу. Направляю Вам протокол допроса Фельдмана Б. М., бывшего начальника Управления по начсоставу РККА, от 19 мая с. г.» Ну уж должность Фельдмана Коля мог и не указывать, разве мы не знаем, кто такой Фельдман… Старается новый нарком, старается. «Фельдман показал, что он является участником военно-троцкистского заговора, и был завербован Тухачевским М. Н. в начале 1932 года».

Среди заговорщиков Фельдман назвал начальника штаба Закавказского военного округа Савицкого, замкомандующего ПриВО Кутякова, Егорова. Это который же Егоров? Ага, начальник школы ВЦИК. Сталин впился глазами в фамилии тех, кто готовил ему смерть: начальник инженерной академии Смолин, замначальника автобронетанкового управления Ольшанский. Ну, эти уже неопасны – вовремя арестованы. К тому же они мелкие сошки.

На свободе остался крупняк: Тухачевский, Якир, Эйдеман. Сталин потянулся за синим карандашом, подчеркнул последнюю строку записки Ежова: «Прошу обсудить вопрос об аресте остальных участников заговора, названных Фельдманом».

Большие настенные часы показывали половину двенадцатого ночи. Ежов, наверное, уже в приемной. В первой половине дня, прочитав протокол допроса Фельдмана, Сталин велел Поскребышеву, чтобы тот передал Ежову: пусть прибудет в одиннадцать тридцать, ему будет сообщено решение по поставленному им вопросу. Назначенное время наступило, Ежов в приемной, а окончательного решения нет.

Шесть дней назад в это же время, в этом же кабинете всегда надменно гордый Тухачевский униженно заверял в преданности.

– Товарищ Сталин, верой и правдой служу вам, партии, советской власти. За вас готов отдать жизнь, – пресмыкался раздавленный понижением маршал.

– Честное слово? – спросил Сталин.

– Честное слово! – не отводя взгляда, произнес Тухачевский.

Сталин после того разговора даже засомневался в достоверности сведений, поступивших на него еще раньше от Ежова. Может, и в самом деле наговаривают на удачливого военачальника завистливые людишки. А может, и ежовские следователи перестарались. Эти костоломы от кого хочешь добьются каких угодно признаний.

Все-таки известный в стране, популярный в армии военный. Победил белых под Симбирском, этого не отнимешь. Тяжелораненый Ленин радовался как ребенок, узнав об освобождении своего родного города. Разбил Колчака и чехов на сибирских равнинах, отчаянно форсировал Уральский хребет. Добил и опрокинул на французские корабли армию Деникина. Беспримерным маршем пришел с криком «Даешь Европу!» к стенам Варшавы. Взял штурмом по льду Финского залива мятежный Кронштадт. И той же весной подавил вспыхнувшую восстаниями поволжскую мужицкую вольницу.

Таким он, конечно, представляется в массовом сознании. Мы же знаем кое-что из его славной биографии такое, о чем он предпочел бы забыть. Но в восприятии народа – он герой, красный маршал, талантливый полководец. И мнение это нелегко изменить.

Ворошилов с тех пор, как стал наркомом обороны, не слазит со своего любимого конька, постоянно напоминая Сталину о том, что Тухачевский был выдвиженцем Троцкого, его любимцем. Именно Лев Давидович приложил руку к тому, чтобы ввести 31-летнего Тухачевского в состав Реввоенсовета республики, председателем которого был сам.

Да, тогда, в годы ожесточенной борьбы с Троцким, это было сильнейшим компроматом. Поэтому Тухачевского после свержения Троцкого отправили из морозной Москвы в жаркий Туркестан командовать округом. Правда, через некоторое время пришлось снова вернуть в столицу – как следствие небольшого компромисса между Сталиным, с одной стороны, и Зиновьевым с Каменевым – с другой. Тухачевский возглавил штаб РККА – по-нынешнему генеральный.

Звезда Тухачевского, вопреки возражениям Ворошилова и Буденного, снова блеснула полным блеском. И снова на непродолжительное время. Клим не мог терпеть рядом с собой воспитанного, образованного начштаба, не замечал и игнорировал его. Нарком действовал сам по себе, а штаб сам по себе. Противоестественность такого положения была очевидна всем членам РВС. В апреле двадцать восьмого Клим трясущимися руками бросил на стол Сталина скомканный лист бумаги:

– Полюбуйся на эти художества. Он уже мне письма присылает!

Сталин аккуратно разгладил лист, прочел. Тухачевский напоминал наркому, что штаб должен быть рабочим аппаратом в его руках, чем, к сожалению, не является.

– Правильное замечание, – промолвил Сталин.

– А что, я этого не знаю? – вспыхнул Клим. – Кто ему мешает быть этим самым аппаратом?

– Наверное, ты, – примирительно ответил Сталин.

– Я? Да он ни разу не предложил своей помощи! С какой стати мне стоять перед ним с протянутой рукой? Перед мальчишкой сопливым? Пусть лучше на своей скрипке пиликает… Тоже мне полководец. Тьфу…

Неприязненные отношения с Тухачевским были не только у Ворошилова. Постоянно на него жаловались старые рубаки Буденный, Дыбенко. Конфликтовал и грамотный Егоров.

Объединившись, они направили Ворошилову письмо с требованием освободить Тухачевского от должности начальника штаба РККА. Торжествующий Клим принес письмо Сталину:

– Читай.

Письмо было категоричным. Под сомнение ставились заслуги Тухачевского в Гражданскую войну, умалялся боевой опыт. Успехи приписывались исключительно покровительству Троцкого, который искусственно раздувал авторитет своего протеже. Давалась уничижительная оценка деятельности Тухачевского на посту начальника штаба РККА. С точки зрения военной обвинения не выдерживали никакой критики. А вот с политической… Готовилась высылка Троцкого в Алма-Ату, от сторонников Льва Давидовича можно было всего ожидать. Кто знает, как поведет себя начальник штаба РККА, которого упорно не хотят признавать видные военачальники Красной Армии, вышедшие из Первой конной.

К чести Тухачевского, он сам понял всю пикантность ситуации, и подал рапорт об освобождении с занимаемого поста. Решение состоялось в мае 1928 года. Ворошилов с Буденным настояли, чтобы и духу ненавистного им «красавчика-дворянчика» в Москве не осталось. Тухачевского заодно отстранили и от научной работы в Военной академии имени Фрунзе, где он руководил кафедрой стратегии.

Снятого начальника штаба РККА направили в Ленинград командовать округом. Не затих. Время от времени бомбардировал наркомат прожектами о военных реформах, об увеличении численности армии, оснащении ее танками, авиацией и артиллерией. Ворошилов бесился, получив очередное послание. Потом нашел оригинальное решение: посылал предложения Тухачевского на рассмотрение штаба, который он недавно возглавлял. Штаб, зная отношение наркома к автору записок, давал уничтожающие заключения. Злорадствуя, Клим тут же пересылал их Сталину: вот, мол, что за птица этот Тухачевский. Позер и авантюрист. Разве может дышащая на ладан экономика страны вытянуть его сумасбродные планы? Скажи, Коба, свое веское слово, а то он, мерзавец, мое мнение ни в грош не ставит.

В марте тридцатого Сталин уважил просьбу Клима, дал свое заключение. «План» Тухачевского – результат модного увлечения «левой» фразой, результат увлечения бумажным, канцелярским максимализмом. Анализ заменен «игрой в цифири», а марксистская перспектива роста Красной Армии – фантастикой. «Осуществить» такой «план» – значит наверняка загубить и хозяйство страны, и армию. Это было бы хуже всякой контрреволюции.

Клим, конечно, хитрющий лис. Заготовил на основании его, Сталина, оценки ответ на предложения Тухачевского, но отправлять не стал, попридержал. И огласил на заседании Реввоенсовета СССР. Тухачевский сидел ни жив, ни мертв. Бывшие конармейцы злорадно ухмылялись.

Тухачевский не выдержал экзекуции. Сразу же после заседания РВС передал Сталину обидчивое письмо: оглашение Ворошиловым сталинского отзыва совершенно исключает возможность вынесения на широкое обсуждение вопросов, касающихся проблем развития нашей обороноспособности. Поскольку после этой постыдной сцены его положение в данных вопросах стало крайне ложным.

Уже на следующий год стало ясно, что Тухачевский был прав. Его предвидение развития международной обстановки оказалось более точным, чем это выглядело у Ворошилова. Климу пришлось высказать в глаза, что он хороший танцор и певец, но специалист в области военного строительства никудышный. Обиженный нарком брякнул в сердцах:

– Ну и ставь этого красавчика-дворянчика на мое место.

– Пожалуй, ты прав, Клим. Только мы назначим его твоим заместителем и начальником вооружения.

Клим поперхнулся куском индейки.

Можно представить, как он встретил вернувшегося из Ленинграда Тухачевского. Буквально за три месяца Академия им. Фрунзе сварганила учебное пособие по итогам советско-польской войны двадцатого года. Конечно, Тухачевский тогда позорно провалил Варшавскую операцию, но отмечать его назначение на пост замнаркома обороны таким подарком чересчур жестоко. Мстительный Клим лично проследил, чтобы действия Тухачевского во время командования Западным фронтом расценивались как авантюристические. Собственно, так оно и было, но сказано не ко времени.

Против Тухачевского началась такая травля, что Сталину по-человечески стало жаль его. В тридцатом чуть не привлекли по очень крупному делу, условно названному «Весна». Тогда арестовали более трех тысяч офицеров и генералов – бывших военспецов. На Тухачевского дали показания Какурин и Троицкий – преподаватели военной академии, где он читал лекции по стратегии. Менжинский доставил протоколы допросов, настаивал на аресте: Михаил Николаевич против колхозов, против ЦК, против большевистских темпов развития индустрии. Сталин тогда распорядился привезти профессоров из тюрьмы прямо к нему. Доставили. Увидели Тухачевского, побледнели. «Мы решили провести очную ставку», – медленно произнес Сталин. Кто же тогда еще был? Ага, Клим и Орджоникидзе. Тухачевский держался молодцом, отбился. Профессоров повезли обратно в тюрьму, Тухачевского отпустили домой. Спросили у Гамарника, Якира и Дубового: Тухачевский – враг? Может, его арестовать надо? Нет, отвечают, не надо, это какое-то недоразумение. Послушался их, зачеркнул это дело. Теперь оказывается, что двое военных, показавших на Тухачевского, показывали правильно…

Помнится, в тридцать втором, кажется, в январе, ну да, конечно, в январе, Тухачевский обратился к нему с письмом, в котором ставил вопрос о прекращении травли со стороны Ворошилова и его дружков. Напомнил весну тридцатого. Сталин тогда отмолчался, но в мае, осерчав в очередной раз на недалекого Клима и не видя вокруг себя ни одной светлой головы среди военных, кроме этого красавчика-дворянчика, обратился к нему с письмом, в котором признал ошибочность своей оценки его предложений и даже попросил извинения за нанесенную незаслуженную обиду.

Кстати, где-то должна быть машинописная копия того письма. Сталин поднялся, подошел к сейфу, закамуфлированному под дубовую панель кабинета, открыл ключом дверцу. Нужную папку нашел сразу. Раскрыл.

«В своем письме на имя т. Ворошилова, как известно, я присоединился в основном к выводам нашего штаба и высказался о Вашей «записке» резко отрицательно, признав ее плодом «канцелярского максимализма», результатом «игры в цифры» и т. п. Так было дело два года назад. Ныне, спустя два года, когда некоторые неясные вопросы стали для меня более ясными, я должен признать, что моя оценка была слишком резкой, а выводы моего письма – не во всем правильными…»

Наблюдая за возней, которую вели под ковром военные, он старался быть объективным, никому не отдавая предпочтения. Послушался Клима, несправедливо обошелся с Тухачевским. И вот, исправляет досадный промах.

«Мне кажется, что мое письмо на имя т. Ворошилова не было столь резким по тону, и оно было бы свободно от некоторых неправильных выводов в отношении Вас, если бы я перенес тогда спор на эту новую базу. Но я не сделал этого, так как, очевидно, проблема не была еще достаточно ясна для меня. Не ругайте меня, что я взялся исправить недочеты своего письма с некоторым опозданием. С ком. приветом И. Сталин».