Текст книги "Блюдце, полное секретов. Одиссея «Пинк Флойд»"

Автор книги: Николас Шэффнер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 28 страниц)

Глава 10. Сияй, безумный бриллиант

Ровно через месяц – 6 апреля 1968 года – после официального сообщения об уходе Сида Барретта из ПИНК ФЛОЙД Питер Дженнер отвел его в студию на Эбби-роуд, желая доказать, что Blackhill не ошиблась, сделав ставку на Сида, а не на остальных музыкантов. Под руководством Дженнера, действительно, был записан материал, которого бы хватило на один соло-альбом. Но композиции (от унылой саги, написанной в манере свободной вариации на тему североамериканских индейцев, «Swan Lee» до бессловесного и лишенного мелодии гитарного заскока «Lanky») были расценены как недоступные для понимания слушателей-потребителей (фоновой трэк «Late Night» был впоследствии использован на «The Madcap Laughs», a «Swan Lee» и «Lanky» двадцать лет спустя появились на сборнике «Opel»). Недовольство EMI было вызвано разбитыми микрофонами и «общим беспорядком», оставшимся после Сида в студии на Эбби-роуд.

Тем временем Сид переехал в квартиру Сторма Торгесона в особняке на Игертон-корт, расположенную напротив станции метро «Южный Кенсингтон». Ему досталась комната, где прежде жил Другой кембриджский друг Найджел Гордон (Nigel Gordon). В группу постоянных посетителей из числа представителей богемы попали Мик Рок, друг Сторма по Королевскому колледжу искусств, будущий компаньон – дизайнер Обри Пауэлл (Aubrew «Po» Powell) и некто Гарри Добсон (Harry Dobson). Мик Рок в то время довольно Романтически воспринимал Барретта и называл его «обреченная летающая сила» – «a doomed flying force».

Дженнер наивно надеялся, что теперь Барретт попал «в надежные руки» Сторма и По. Остальные вспоминают, что жизнь в Игертон-корт была более чем нездоровой. По воспоминаниям писателя Джонатана Мидза (Jonathan Meads), Барретт «представлял собой довольно странное, экзотическое и пользующееся некоторой известностью создание… жившее в квартире с людьми, в определенной степени сбивавшими его с пути истинного как в профессиональном, так и в общежитейском смысле. Я отправился туда, чтобы проведать Гарри, и услышал непонятный шум. Как будто грохотали трубы системы отопления. Я спросил: «Что это?», а Гарри захихикал и ответил: «У Сида неприятное «путешествие». Мы засунули его в шифоньер».

«Я НЕ ПРИПОМНЮ, чтобы мы закрывали Сида в шкафу, – говорит Торгесон, – по мне, так эта история высосана из пальца, может, Джонатан Мидс сам тогда «заторчал»? Мы вообще-то МОГЛИ такое учудить, как могли вытворять всякие легкомысленные и не очень легкомысленные штучки. Там было полно наркоты, так что люди находились в разных стадиях «путешествий» и «исследований». Случалось, что и другие, не только Сид, переставали ориентироваться в пространстве этой квартиры».

«К тому времени, когда Сид туда попал, он зашел уже далеко. Его психическое состояние трудно было назвать стабильным – периоды нормального, осознанного поведения сменялись моментами, когда он совершенно не мог себя контролировать. Тогда я не был сведущ в психологии и справиться с состоянием Барретта был не в силах. Но ненормальность Сида не обязательно выражалась в его поступках. Мы все наслаждались жизнью в период наивысшего расцвета психоделии в Лондоне – то было необычайное время, когда половина людей добрую половину дней и ночей занималась тем, что дружно съезжала с катушек. Мы ВСЕ сходили с ума, каждый по-своему, многие из нас «сдувались», или сваливали, в Индию. Было довольно много примеров неординарного поведения».

«В любом случае, – подчеркивает Торгесон, – если ты вырос с человеком и проводишь с ним кучу времени, едва ли станешь по своей воле называть его «психом». Ты не станешь так поступать, пока у него не пойдет пена изо рта или он не начнет бросаться на людей».

Торгесон отмечает, что Барретт почти дошел до такого состояния, когда в один «ужасный вечер» стал колотить свою подружку мандолиной по голове: «Она лежала, вопя, на полу, а Сид, сидя на ней верхом, лупил девчушку. Нам пришлось оттаскивать Барретта и силой вырывать у него из рук инструмент. Таким был один из многих «отвратительных скандалов», которыми было отмечено завершение отношений Барретта с его подругой».

Бывали вечера, когда тяга Сида к общению толкала его к походам в молодежное общежитие в Холланд-парк – пристанище молодых «торчков» со всего мира. Когда его «путешествия» стали абсолютно неконтролируемыми, он иногда приползал в расположенную поблизости квартиру одного из своих верных бывших коллег. Хотя Роджер Уотерс занимал квартиру этажом выше Джун, она вспоминает, что «Сид никогда не поднимался, чтобы постучать к Роджеру, а всегда звонил мне. Я была по-прежнему все той же Джун, а слово «офис» для него означало нечто правильное и четко организованное – стабильность, зарплату по пятницам. Если нужно было что-то сделать, то звонили именно в офис».

«Он появился в пять утра, измазанный грязью; выглядел совершенно сумасшедшим и стал что-то нести о том, как за ним гналась полиция, и другие люди тоже висели у него «на хвосте». Я пригласила Сида: «Заходи, присядь, хочешь чашку чая или, может, примешь ванну?». «Нет, а зарплата есть?». Он не получал в фирме зарплату в течение года!». Джун пришлось поддерживать Сида, пока она волокла его до такси, чтобы отправить бедолагу на Игертон-корт.

Вечный непоседа, Барретт ни разу надолго не задерживался ни в одной квартире (у него также была привычка злоупотреблять чужим гостеприимством). В следующий раз он переехал к давнему другу ПИНК ФЛОЙД Дагги Филдзу (Duggie Fields). Много лет спустя покажется смешным, что бывшая знаменитость доставал своего соседа по квартире (который станет модным художником) фразами: «Дагги, тебе – 23, а тебя еще никто не знает!». Сид, по словам Дагги, заставлял его «терять дар речи при виде того количества людей, которые наводняли нашу квартиру, и как они относились к тем, кто был в группе… Некоторые сногсшибательные девушки в буквальном смысле слова вешались Сиду на шею».

Однако, по замечанию того же Филдза, Барретта раздирали мучительные противоречия по поводу его славы и привлекательности. «Люди все приходили и приходили, тогда он стал запираться в комнате… Девушки всю ночь напролет колотили в его дверь, а он, запершись, сидел внутри как в ловушке. Он сам в какой-то степени поощрял подобную реакцию, но теперь не знал, как с этим справиться. Он негодовал».

Барреттом овладела навязчивая мысль, что он заканчивает свой век неудачником. Суть проблемы, по словам Дагги, заключалась в том, что «весь мир был у его ног, были все возможности, но он просто не смог сделать правильный выбор. Возникали колоссальные Проблемы, когда Сид пытался заниматься чем-либо длительное время. Барретт был из тех людей, кто меняет свои решения на полпути. Он что-то начинал делать, потом терял мотивировку и принимался удивленно спрашивать, чем же он снимался; а он просто мог идти по улице». Смена настроений у Сида была мгновенной: параноидальное состояние, транс или грусть – за одну минуту, а через мгновение – уже «сияющий, очаровательный и веселый».

Пока Дагги с переменным успехом пытался повлиять на Сида, чтобы тот возобновил занятия живописью, Брайан Моррисон сделал попытку вновь привлечь к нему внимание общественности, вызвав в связи с именем Барретта волну в печати. Несмотря на все усилия Дженнера и Кинга, Сид более не считал их своими менеджерами: ведь делами ПИНК ФЛОЙД заправлял Моррисон – «Морри», а Сид не признавал до конца факт своего «отделения» от группы. Контролировавший издание песен Сида периода ФЛОЙД Брайан Моррисон был счастлив взяться и за его земные дела.

Джонатан Грин (Jonathan Green), работавший тогда в штате недолго просуществовавшего британского издания журнала «Rolling Stone», вспоминает, как его однажды послали проинтервьюировать Барретта в новый офис Моррисона, расположенный в здании NEMS Enterprises – фирмы, основанной покойным менеджером THE BEATLES Брайаном Эпштейном. «Никакого альбома у него не вышло, так что не знаю, почему я этим занимался, – говорит Грин, – я пришел в эту большую белую комнату, а там находился Сид, тоже весь в белом. Было очень уныло: всю встречу Барретт просидел, уставившись в верхний угол и повторял: «Да, чувак… Да… отлично». Моррисон пытался подъехать к Барретту, чтобы тот поделился с читателями «Rolling Stone» своим пониманием религии, но «Волынщик» ничего толкового сказать не мог. Затея провалилась. «Так, так, – пробормотал он отстраненно, – посмотри, видишь людей на потолке?». В конце концов, Грин решил отправить статью в корзину для бумаг.

Тем не менее, в марте 1969 года непредсказуемый Барретт заикнулся в студии на Эбби-роуд о том, что он хочет записать альбом. Слух дошел до ныне покойного Малкольма Джонса (Malcolm Jones) из EMI, бывшего рок-музыканта, которому тогда было слегка за двадцать. На счету Джонса были контракты с DEEP PURPLE и Марком Боланом. Кроме этого, он сумел убедить свое начальство «запустить» механизм специального подразделения EMI, которое занималось бы «прогрессивной музыкой», – Harvest Records (куда перейдут сами ПИНК ФЛОЙД). Будучи большим поклонником того, что сделал Сид с ПИНК ФЛОЙД, Малкольм с энтузиазмом ухватился за идею «приписать» и Барретта к Harvest Records. Он тут же организовал с ним встречу, на которой Барретт предстал располагающим к себе прежним харизматическим Сидом. Несмотря на некоторые опасения, связанные с неудачей идеи записи сольника Барретта, начальство Джонса – Рой Физерстоун (Roy Featherstone) и Рон Уайт (Ron White) посчитали возможным возвращение бывшей звезды ПИНК ФЛОЙД к студийной работе. В конце концов, именно он написал два единственных хита для сингла группы, а его экс-коллеги по группе таким творческим успехом пока похвастаться не могли, занимаясь шлифовкой созревающего альбома «Ummagumma». Тем не менее, Физерстоун и Уайт настояли, чтобы в качестве продюсера был назначен подотчетный им человек. После отказа Нормана Смита сам Джонс, уже продюсировавший лонгплей группы LOVE SCULPTURE, заступил на вахту.

Его энтузиазм удвоился, когда Сид показал ему черновые наброски «Terrapin» и «Clowns And Jugglers», позднее переименованную в «Octopus» и выпущенную на сингле. Текст последней песни навеял идею названия и всего альбома – «The Madcap Laughs» («Сумасброд смеется»). Шефа фирмы Harvest особенно впечатлила «чрезвычайно запоминающаяся песня» «Opel» – импрессионистский «сон на далеком берегу, в оковах серого тумана», перешедший в очень личную и честную исповедь, которая заканчивалась душераздирающим воплем: «Я тону…» («I'm drowning…»). Джонс немедленно зарезервировал студию на Эбби-роуд для нескольких смен звукозаписи с 10 апреля 1969 года.

В самом начале Барретт выглядел жизнерадостным и записал дорожки с партией соло-гитары и вокалом для шести песен, первой из которых по списку была «Opel» (тем не менее, неизвестно почему Сид отказался от включения в альбом, вероятно, самой сильной из всех его постфлойдовских композиций; возможно, песня была СЛИШКОМ хороша для него самого и не соответствовала его неуравновешенному состоянию). На следующей неделе Сид ввел в состав Уилли Уилсона (Willie Wilson) из группы QUIVER и Джерри Ширли (Jerry Shirley) из HUMBLE PIE, чтобы они помогли ему записать «No Man's Land» и «Here I Go».

При записи с басистом и ударником оказалось, что манера игры Сида изменилась и, по словам продюсера, «стала беспорядочной. Он часто переключался с ритм-гитары на соло, заставляя индикаторы зашкаливать, и просил нас сделать дубль за дублем. Дело в том, что идеи били из него ключом, и он хотел записать их все сразу!». Перерыв в записи наступил для Джонса тогда, когда Барретт настоял на том, чтобы потратить целый день на запись с наложением звука зафиксированного дома рычания мотоцикла барреттовского приятеля, что вылилось в 18-минутную грустную мелодию «Rhamadan» в сопровождении конгов.

Более толковая запись с наложением была сделана в начале мая, когда соперники ФЛОЙД по клубу UFO – группа THE SOFT MACHINE, в которую тогда входил клавишник Майк Ратледж (Mike Ratledge), басист Хью Хоппер (Hugh Hopper) и Роберт Уайатт (Robert Wyatt) на ударных, помогла довести до ума «сырые» вещи Сида – «No Good Trying» и «Love You». По словам Уайатта, музыканты МАШИНЫ считали, что они попали на репетицию записи материала нового альбома. «Мы спрашивали: «Сид, а здесь какая тональность?» – а он отвечал: «Да-а» или «Забавно»…».

Группа с большим трудом могла ему подыгрывать, потому что Сид подчеркнул мюзик-холльный характер «Love You» инструментальными сбивками, в которых количество тактов все время скакало. В соответствии с его философией «жить сегодняшним днем», Сид, тем не менее, настаивал на том, что рваный первый дубль был отличным, и не разрешал его перезаписывать (по условиям контракта, имена музыкантов из SOFT MACHINE не могли быть вынесены на обложку пластинки).

К тому времени руководство EMI, которому вся эта затея уже влетела в копеечку, горько раскаивалось в том, что разрешило Сиду начать работу над альбомом, готовым пока только наполовину. Помогавший Барретту во всем Дейв Гилмор, который поддерживал хорошие отношения с ним и после распада и наблюдал за его успехами в студии, проинформировал Джоунса о желании Сида видеть его, Дейва и Роджера Уотерса продюсерами оставшегося материала. Поскольку Малкольм добился своего и привлек Барретта к работе, он не возражал против такого поворота дел, надеясь, что сотрудничество с бывшими коллегами не только создаст для Барретта более комфортную обстановку, но и вдохновит его на написание качественного материала а-ля ФЛОЙД. Гилмору и Уотерсу позволили «поруководить» тремя спешно организованными сменами звукозаписи, выделенными для завершения пластинки. Сведение полностью взял на себя Дейв.

На большинстве этих трэков был записан только голос Сида и акустическая гитара. Только две вещи можно считать «совместными» произведениями Сида и флойдовцев в полном смысле слова: «Octopus» и «Golden Hair». Последняя представляла собой раннюю поэму Джеймса Джойса, переложенную Барреттом на музыку еще в подростковом возрасте. Для включения в «The Madcap Laughs» композицию украсили басом, цимбалами, виброфоном и органом, на котором, по слухам, играл Рик Райт. Но Дейв и Роджер сочли уместным «подорвать» этот образец наведения музыкального глянца, дав правдивую картину вокальных изысканий Сида, который то и дело спотыкался, когда замолкала акустическая гитара. Добавьте сюда его фальстарты и бессвязное бормотание – и слушатель (то ли случайно, то ли по замыслу работавших над диском персонажей) получил хаотично фрагментарный альбом. Впрочем, таково было и состояние самого Барретта.

Выпущенный в первые дни 1970 года «The Madcap Laughs» был встречен довольно благожелательно («Melody Maker» как бы нечаянно назвала его «замечательным альбомом, полным помешательства и сумасшествия»), и, несмотря на то, что радиостанции не крутили песни, в Британии он за 8 недель разошелся тиражом в 6 000 экземпляров. Убедившись в том, что он не забыт своими поклонниками, Сид дал несколько остроумных интервью. Он даже упомянул о ФЛОЙД и о «прогрессе, которого могла бы добиться группа. Но они ничего, ничего не сделали, кроме того, что продолжают делать то же самое. Создание моего альбома – это брошенный мной вызов, т.к. делать мне было больше нечего». И он немедленно начал строить планы по поводу выпуска следующего сольного альбома на EMI и с Дейвом Гилмором.

Второй альбом, названный просто «Barrett» и вышедший в ноябре 1970 года, выигрышно выглядел хотя бы за счет постоянного состава музыкантов и видимости присутствия некоей структуры в музыке. На этот раз обязанности продюсера Дейв Гилмор исполнял на пару с Риком Райтом , так как Уотерс заявил: «Еще раз ЭТОГО мне не пережить!». Коллектив состоял: из Джерри Ширли на ударных, Рик подыгрывал на клавишных, а Дейв (настоявший на том, чтобы Сид сам исполнял все партии соло-гитары) переключился на бас. За исключением веселых (вызывающих воспоминания о первом альбоме ФЛОЙД) «Baby Lemonade» и «Gigolo Aunt», лонгплей «Barrett» здорово пострадал от растущей неспособности Сида исполнять или хотя бы писать песни ясно и понятно.

Гилмор опекал своего старого друга на протяжении всей работы над проектом, каждый раз перед сменой терпеливо просматривая материал вместе с Сидом, а затем объясняя (буквально «переводя» как толмач) его идеи Райту и Ширли. Зачастую Гилмору удавалось добиться от Сида более или менее внятного исполнения сольного куска, на который Райт накладывал звучание других инструментов. Так что если кода величественной «Dominoes» очень напоминает ПИНК ФЛОЙД времен записи саунд-трэка к фильму «More» (1969), то винить в этом нужно, скорее всего, Барретта, который так резко оборвал песню, что Райт и Гилмор были вынуждены сами придумать ее концовку.

При записи этой композиции Барретт так увлекся игрой на гитаре, что Дейв, находясь в состоянии полной прострации, пустил пленку в обратную сторону. При воспроизведении «Dominoes» «задом наперед» Барретт неожиданно вышел из состояния «отключки», выдав, по словам Джерри Ширли, «лучшее соло из сыгранных им за всю жизнь. С первого раза – и ни одной фальшивой ноты». Подобные эпизоды позволяли некоторым знакомым утверждать, что Сид, при всем его бессилии, действительно одержим какими-то необычными психическими силами.

Работа с Барреттом все же «была для Дейва сродни шилу в заднице, – говорит Сторм Торгесон, – Сид не приходил на студию вовремя, он играл не то, забывал тексты – все становилось сплошным кошмаром. Удивительно, как вообще им удалось записать целый альбом».

В самый разгар работы Барретт, действительно, выступил с концертами (вместе с Гилмором и Ширли) – он отыграл «живьем» в двух передачах на Би-Би-Си и даже согласился 6 июня принять участие в лондонском «Extravaganza '70 Music And Fashion Festival», который должен был состояться в зале «Олимпия». Но затем Сид охладел к этой идее, и Дейву и Ширли пришлось уговорами выманивать его на сцену. Барретт быстро отыграл «Terrapin», «Gigolo Aunt» и после «Effervescing Elephant» выдал ударную «Octopus», после чего неожиданно раньше времени оборвал свой первый постфлойдовский концерт.

Четыре года спустя Рик так высказался о барреттовских альбомах: «Трудно представить себе, что кому-то они могли нравиться. По музыке это отвратительно. Многие песни в принципе были замечательными, но невозможно было добиться какого бы то ни было саунда из-за того состояния, в котором находился тогда Сид. По крайней мере, люди поймут, каково ему было, когда он их записывал».

Песни на «The Madcap Laughs» и на «Barrett» схожи по содержанию и структуре с песнями Сида, написанными для ПИНК ФЛОЙД, однако многие средства или приемы, которыми он пользовался при «доводке» материала, являлись плодом безумия Сида: по сравнению с «Волынщиком», они звучат однообразно, вяло, сыро и неуклюже. «Все прокручивается у него в голове, – говорил Ширли, – и самую малую толику своих идей он может объяснить словами… Иногда он может пропеть просто замечательно, а в другой раз – вместо этой же мелодии – совсем другую или ту же, но не в той тональности».

Барреттовский поздний материал все же играет сияющими гранями его неповторимого воображения, или – говоря словами самого Сида – он похож на «горшочки с гречишным медом с мистическим сияющим семенем» и на «выстраданные, горящие магнием, притчи и причитания». Однако видения заметно поблекли: «Холодные железные руки аплодируют представлению клоунов на свежем воздухе» («Cold iron hands clap the party of clowns outside»)… «Легкий, сыроватый туман, мертвец машет нам, возвращаясь в строй» («Light misted fog, the dead waving us back in formation»)… «Разбитый пирс у бурного моря» («A broken pier on a wavy sea»). И слишком часто фантасмагоричность уступает место проникновенным комментариям самого Сида по поводу состояния его разрушающейся психики: «Внутри я чувствую себя таким одиноким и ненастоящим» («Inside me I feel so alone and unreal»)… «Пожалуйста, подними руку… все часы напролет я украшал татуировками мой собственный мозг» («Please lift a hand… I tattooed my brain all the way»).

В то время как нелепо украшавшие внутренний конверт альбома «Barrett» насекомые были позаимствованы с набросков, сделанных Сидом еще в художественном училище, обложку «Сумасброда» выполнили его бывший сосед по квартире Сторм Торгесон и «По» Пауэлл (уже снабдившие бывшую группу Сида двумя обложками), а также Мик Рок (чья карьера фотографа началась, по его собственным словам, после того как он, чисто по-дружески, «пощелкал» Барретта). Троица согласилась запечатлеть Сида в квартире на Earls Court, пол в которой по такому случаю он разукрасил ярко-оранжевыми и фиолетовыми полосами.

Но Торгесон утверждает, что обнаженная восточного типа девушка на заднем плане не случайно попала в объектив. «Все место было пропитано наркотиками, там все этим дышали. Добавьте еще девушку, которая бродила там в одиннадцать утра в чем мать родила. Не то чтобы ЭТО было уж таким удивительным делом или я собираюсь читать какие-то нравоучения, просто все выглядело отнюдь необыденно… НЕОБЫЧНО».

Как всегда, влияние, оказываемое подхалимами на Сида, вкупе с его неумением сказать «нет» оказывали разрушительное действие на любую, самую робкую попытку хоть как-то стабилизировать жизнь в доме. Он начал увлеченно говорить о том, что когда-нибудь женится и поселится где-нибудь в пригороде, примется за изучение медицины и станет врачом, как его покойный отец. На какое-то время его новая подружка Гейла Пиньон (Gayla Pinion) сняла пустующую комнату в квартире Дагги. Вскоре после того как она покинула дом, Барретт разрешил трем своим поклонницам «реквизировать» ее скромную комнатушку. Потом число поклонниц возросло до пяти штук – они всегда были у него под рукой, остервенело боролись друг с другом за право обратить на себя внимание своего идола. Эти же девицы постоянно таскали ему наркотики.

Будучи не в состоянии с ними справиться, Сид уехал к матери в Кембридж, оставив Филдзу инструкции, гласящие, что ТОТ САМ должен избавиться от прилипал. Дело осложнилось тем, что у Барретта проявилась его «темная сторона» – начались вспышки агрессивности, и любой человек, проводящий с ним достаточно много времени, всеми средствами старался как-то избежать или погасить их.

Как бы там ни было, а в 1971 году Сид жил в Кембридже. Несмотря на то, что его сольные пластинки не выходили в Америке до 1974 года, журнал «Rolling Stone» напечатал о нем статью Мика Рока, который перехватил Сида в подвале дома его матери. Рок писал, что Барретт выглядел «бледным, с впалыми щеками, в глазах – выражение непреходящего шока. Он красив той загадочной призрачной красотой, которую обычно приписывают поэтам прошлого».

Как и его собственные песни, Барретт попеременно казался то ярким, то погасшим. Он сообщил Року, что чувствует себя «набитым гитарами и пылью» и, будучи в 25-летнем возрасте, уже боится старости. «Думаю, молодежь должна развлекаться, а у меня вот ничего не получается». Тем не менее, Сид настаивал, что он чувствует себя «совершенно собранным», и добавлял: «Все равно, я – совсем не тот человек, каким вы меня представляете».

В начале 1972 года Твинк, сосед Сида (бывший барабанщик TOMORROW, THE PRETTY THINGS и THE PINK FAIRIES), уговорил его создать новую местную группу под названием STARS. Не считая пары выступлений в кофейнях, первый и единственный концерт нового ансамбля состоялся на Кембриджской зерновой бирже. Они вышли на сцену в «одной связке» с МС5. Барретт, Твинк и басист Джек Манк (Jack Monck) репетировали старый материал Сида, включая флойдовскую «Lucifer Sam» и хиты с его сольных альбомов. Случилось так, что подвели оконечники, и вокал был практически не слышен, у Манка забарахлил усилитель, а Сид каким-то образом умудрился поранить палец и запаниковал.

Среди потрясенных свидетелей находился барабанщик самой первой группы Барретта. «Он выглядел совершенно растерянным, пел, мямля и заикаясь, – вспоминает Клайв Вэлем, – публика аплодировала только из сочувствия, поскольку музыка была неважная, как будто играл кто-то поддатый». Когда Вэлем заглянул в гримерную, Барретт, похоже, даже не вспомнил, кто это такой. Некоторые разгромные публикации в прессе только усилили паранойю Сида, и он никогда больше не играл с Твинком.

Примерно в то же время Барретт навестил свою подругу детства Либби Гордон (Libby Gordon), которая, по словам Сторма Торгесона, «могла бы поведать грустную историю о том, как Сид побывал у нее в гостях. День-другой все шло отлично, а затем однажды утром она застала его с ножницами в саду – он отрезал бутоны у цветов. Вряд ли подобная картина может какого-нибудь очень обрадовать, и Либби вышвырнула Сида из своего дома». Но иногда случалось, что Сумасброд опровергал самые худшие предположения своих старых друзей. Пит Браун был приятно удивлен, когда Сид появился в кембриджском клубе на его поэтических чтениях. «Я договорился встретиться там с Джеком Брюсом (Jack Brace), – вспоминает Браун, – а после выступления мы должны были отправиться к нему домой в Колчестер поработать. Это где-то на расстоянии сорока миль к востоку. Я здорово опоздал, на сцене была какая-то тронутая группа, исполнявшая очень интересный, диковинный джаз. Кто-то там узнал Джека и вручил ему контрабас, на котором он и играл, а гитариста припомнить я никак не мог».

«Потом, во время моего выступления, я произнес: «Я хотел бы Посвятить это стихотворение Сиду Барретту, потому что он – здесь, в Кембридже, и он – один из величайших сочинителей песен в Стране». И тогда находившийся среди публики гитарист из только что отыгравшей группы поднялся и говорит: «Нет, я не великий». Это был ОН. То, что Сид смог выйти на сцену и играть с Джеком Брюсом, было здорово».

В течение следующих двух лет Барретт жил то в Кембридже, то в фешенебельных апартаментах верхнего этажа отеля «Хилтон», расположенного на Парк-лейн. Он вел очень уединенный образ жизни и вообще ничего не делал, в то время как, благодаря слухам и легендам, создавался настоящий барреттовский культ, до сих пор невиданный в рок-н-ролльном мире. В какой-то мере Сид вызывал чувства, схожие с теми, что испытывали поклонники покойного Джима Моррисона. Они подпитывались рассказами о выходках удивительного и харизматического идола контркультуры, который позволил управлять и манипулировать собой (а затем его разрушили) при помощи его собственного искусства и имиджа. Только Сид пока еще не умер.

Созданное в 1972 году «Общество поклонников Сида Барретта» (Syd Barrett Appreciation Society), которое спонсировало издание фэнзина под названием «Terrapin», донесло информацию о нем до таких отдаленных стран, как Бразилия, Израиль и Советский Союз. Даже еженедельные поп-музыкальные газетенки писали о «видениях» Сида с таким пафосом, как будто они были свидетелями посадки НЛО. Более приличествующая моменту дань уважения Барретту была отдана в «New Musical Express» в статье-отчете объемом в 5000 слов о взлете и падении музыканта, написанной Ником Кентом (Nick Kent).

Несмотря на энтузиазм создателей «Terrapin», которые, в основном, ориентировались на публикацию рисунков сидовских фэнов, их стихов и всяких посвященных жизни Барретта кроссвордов-головоломок, из серьезных материалов им удавалось заполучить только старые газетные статьи и тексты песен. Естественно, такой скудный источник информации скоро иссяк. Как признавал в 1976 году в одном из последних (и самом тонком) номеров журнала редактор Джон Стил (John Steele): «Наше общество не может продолжать свою деятельность, если нет ничего нового, о чем можно было бы сообщать. Людям надоедают старые записи, какими бы великолепными они ни были».

Тем не менее, благодаря записи Дэвидом Боуи «See Emily Play» и переизданию двух первых альбомов ПИНК ФЛОЙД под названием «A Nice Pair», в середине 70-х Сид Барретт получал больше денег за счет отчислений авторских гонораров, чем раньше. Устав от жизни в Кембридже, он переехал в Лондон, где Брайан Моррисон снял для него две комнаты в Челси Клойстерс (Chelsea Cloisters) – роскошном доме из красного кирпича вблизи Кингз-роуд.

Один из мифов о Сиде тех дней гласит, что как-то раз он зашел в магазин одежды и, примерив три пары брюк одинакового фасона, но разных размеров, заявил, что все они превосходно на нем сидят. Когда Сид не бродил бесцельно в районе Челси, его можно было найти в близлежащем пабе, потягивающим в одиночестве пивко «Гиннесс» где-нибудь в укромном углу.

В квартире в Челси Клойстерс с постоянно закрытыми и зашторенными окнами Сид, не обращая никакого внимания на сильный неприятный запах, убивал время целый день, пялясь на экран огромного телевизора, подвешенного к потолку, или совершал набеги на холодильник, подчиняясь инстинкту удовлетворения голода. Примерно за год из худощавого человека он превратился в толстяка весом в 200 фунтов. Обрив голову наголо, психоделический Адонис минувших дней завершил свое перевоплощение (кто-то скажет самобичевание). Когда Джон Марш (John Marsh) столкнулся с ним на улице, бывший звездный флойдовец в пестрой гавайской рубашке и штанах-бермудах напомнил ему «Элистера Краули преклонных лет». Другие знакомые называли его еще короче: толстый неряха.

При всех своих закидонах (включая появление один раз в женской одежде а-ля Арнольд Лейн) «мистер Барретт» завоевал расположение персонала дома, раздаривая налево и направо свои гитары, телевизоры, стереосистемы. Одному посыльному он дал на чай несколько сот фунтов стерлингов.

Тем временем у руководства EMI созрел план по извлечению выгоды из культового статуса Сида Барретта (и небывалого успеха альбома «Dark Side Of The Moon» его бывшей группы), переиздав «The Madcap Laughs» и «Barrett» в виде двойника под простым названием «Syd Barrett». Стараясь заполучить свежий портрет музыканта для обложки, Сторм Торгесон с фотокамерой наготове выследил Сида в Челси Клойстерс и «щелкнул» его буквально в дверях. На следующий день Барретт не пустил своего старого приятеля даже на порог.

«Я по-прежнему выполнял работу добросовестно, насколько только мог, – говорит Торгесон, который в итоге придумал трогательный коллаж из старых заметок и фотографий Барретта, – но не очень-то приятно стучаться в дверь и получать в ответ: «Убирайся к черту!». И это благодарность за все то, что я делал для НЕГО».

Питер Дженнер был несколько удачливее, попытавшись в конце 1974 года возобновить творческую деятельность Барретта с помощью выпуска нового соло-материала. Сид, наконец, показался в студии, но с гитарой без струн. После того как набор струн позаимствовали У Фила Мэя (Phil May) из THE PRETTY THINGS, кто-то передал Сиду листок с отпечатанными на машинке текстами его новых песен, которые Дженнер охарактеризовал как «минималистские наброски». К несчастью, тексты были напечатаны красными буквами, и Сид, полагая, что это – счет, в гневе ударил по протянутой к нему руке с листком.