Текст книги "Блюдце, полное секретов. Одиссея «Пинк Флойд»"

Автор книги: Николас Шэффнер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 28 страниц)

Глава 2. Эмбрион

Именно в Лондоне, родном городе Ника Мейсона и Рика Райта, началась история группы ПИНК ФЛОЙД. Три человека, трое флойдовских «рулевых» – Барретт, Уотерс и Гилмор – были родом из Кембриджа, расположенного почти в часе езды на автомобиле или на поезде к северу от столицы Великобритании.

Кембридж с тринадцатого века занимает доминирующее положение в системе английских учебных заведений благодаря известному во всем мире университету. Колледжам Кембриджского университета принадлежит почти вся городская собственность, а его студенты, обслуживающий персонал и преподаватели составляют более одной пятой стотысячного населения. Этот город неповторим своим богатством и утонченностью, а также красотой средневековой архитектуры и природы. Что же касается так называемого «качества жизни», то Кембридж может предложить самое лучшее из того, что может предложить вся Англия.

Центр города – у моста через реку Кэм, от которого и пошло название, – лабиринт узких, извилистых улочек, где можно увидеть старинные церкви и постоялые дворы. Постепенно они уступают место окраинам, застроенным домами из красного кирпича, – таким, как Шерри Хинтон, где вырос Сид Барретт. Там проходит ежегодный фестиваль народной музыки.

Ландшафт меняется – холмистые парки Грантчестер Медоуз, в которых уютно расположились коттеджи в тюдоровском стиле и которые увековечены Роджером Уотерсом в его песне; местность, которую Дейв Гилмор однажды назвал своим домом.

Еще дальше – живые изгороди из буйнорастущей зелени, где триста лет назад располагались ныне осушенные непроходимые топи, населенные, как гласят предания, плетущими паутину чудовищами, издававшими неразборчивые звуки вроде «уммагумма» («ummagumma»). Но, скорее всего, современный турист встретится здесь с многочисленными стадами коров, мирно пасущимися на лужайках. Такая встреча – словно напоминание об обложке альбома ПИНК ФЛОЙД «Atom Heart Mother». Если же добавить капельку собственного воображения, то можно увидеть и черно-зеленое пугало, стоящее посреди поля, засеянного ячменем, которое вдохновляло Сида Барретта во время работы над первым альбомом. Сегодня многие приезжают сюда посмотреть на эти бывшие топи, главным образом, потому, что здесь, под бесконечно унылыми рядами белых крестов покоятся кости тысяч американских военных, погибших во второй мировой войне.

Питер Дженнер, как и Джон Хопкинс, посещал занятия в Кембриджском университете, однако пропасть между «городом» (местными жителями) и «мантиями» (студентами) исключала вероятность их встречи с будущими «основоположниками» новой музыки.

В отличие от других звезд британского рока, кормчие ПИНК ФЛОЙД не могли (или же все-таки могли?) похвастаться своим «рабочим происхождением». Они были выходцами из семей «белых воротничков», их родителей можно было назвать натурами утонченными. Дуг Гилмор – профессор генетики, его жена Сильвия – преподаватель в школе. Позже она работала киноредактором. Макс Барретт был полицейским патологоанатомом, известным также как ведущий специалист страны по проблемам, связанным с детской смертностью. Мэри Уотерс – школьная учительница, принимавшая активное участие в политической жизни города, ее муж в свое время тоже учительствовал, читал лекции по религии и преподавал физкультуру.

Эрик Флетчер Уотерс (Eric Fletcher Waters) погиб в 1944 году в Италии. Отцу Роджера было всего 30 лет, когда он вместе с 40 000 британских солдат пал в бою при неудачной попытке освободить от нацистов плацдарм под Анцио. Его третий сын Джордж Роджер Уотерс (George Roger Waters) родился всего за несколько месяцев до этой трагедии – 9 сентября 1943. Нетрудно догадаться, почему все время работы с ФЛОЙД Уотерс держал себя вызывающе, не говоря уже об антимилитаристском настроении, пронизывающем все его тексты. Пользуясь терминологией самого Уотерса, отсутствие отца «заложило первый – и самый худший – кирпич в его стене».

«Я готов биться об заклад, что не было и дня, – замечает писатель и бывший редактор журнала «Rolling Stone» Тимоти Уайт (Timothy White), – чтобы Роджер Уотерс сознательно или бессознательно не горевал и не скучал по отцу, которого он никогда не знал. Он буквально ненавидел стечение обстоятельств, укравших у него (судя по всему, любящего) родителя».

Любой человек, которому известно содержание альбома и фильма «Стена» («The Wall»), без труда найдет в них подробности из детства настоящего Роджера: вот он случайно обнаружил военную форму отца; вот похоронка с выражением соболезнования от короля Георга VI, которая хранится в одном из ящиков стола его матери; вот он выхаживает умирающего зверька – и вот его заставляют выбросить друга на помойку; вот сборы и поход в среднюю школу, укомплектованную садистами из диккенсовских времен – они лезут из кожи вон, чтобы выколотить из своих несчастных маленьких жертв остатки любого проявления индивидуальности и творческого начала. «Это было ужасно, – вспоминал Уотерс в 1979 году, – они никогда ничем не поощряли детей, не пытались их заинтересовать, им нужно было одно – чтобы мы сидели тихо… Они лупили нас, доводя до нужной кондиции, внушая одну мысль: дети должны попасть в университет и ХОРОШО УСТРОИТЬСЯ».

Все прочие кирпичики в стене в выдающемся произведении Уотерса были выставлены в откровенно карикатурном свете. «Кое-кто из учителей были отличными ребятами», – признает Роджер; его мать-шотландка прививала мальчику «разумный взгляд на мир и на то, что из себя этот мир представляет». Степень этой «разумности», естественно, зависела от возможностей самой матушки. Мэри Уотерс, вероятно, переусердствовала, пытаясь заменить Роджеру отца, но в душе она желала только самого лучшего для своего младшего сына. Она придерживалась и придерживается твердых политических убеждений, причисляя себя к «левым»; в этом смысле сын недалеко ушел от матери – Роджер никогда не высказывался в ИНОМ духе.

В подростковом возрасте Роджер любил возиться с игрушечным оружием и пострелять из настоящего, слушал по ночам приемник, настроенный на частоту американских военных радиостанций, находящихся в Великобритании, или же «Радио Люксембург» (30 лет спустя воспоминания об этом лягут в основу его сольного альбома «Radio K.A.O.S.»). «Первым, к чему я привязался помимо семьи или школы, страдая от одиночества, стало радио», – вспоминал он в 1987 году. «Можно вырасти с ним, идти с ним по жизни или же уйти с ним в далекие дали, радио – в этом смысле очень удобный медиум. Оно не обрушивается на тебя, не загоняет тебя в угол, к тому же можно узнать об идеях других людей гораздо больше, чем по телевидению. По радио у человека нет устойчивого имиджа.

На радиопередачах гораздо легче сконцентрироваться. Смотреть телевизор в темноте невозможно – у него светится экран, и очарование нарушается».

Первыми пластинками, которые купил Уотерс, были записи легенд американского блюза – Лидбелли (Leadbelly), Билли Холидей (Billie Holiday) и Бесси Смит (Bessie Smith). Оттолкнувшись от их творчества, он двинулся в сторону более современного блюза и джаза – «все, кроме рок-н-ролла». Он был, пожалуй, единственным подростком, который не коллекционировал сорокопятки.

Его кембриджские сверстники запомнили Роджера как остроумного и внешне самоуверенного парня. Причем самоуверенного до надменности. Как говорит сам Роджер, он «здорово проводил время» в Кембриджской школе для мальчиков, несмотря на то, что – цитируя заключительный школьный отчет – «Уотерс так никогда и не реализовал свои великолепные потенциальные возможности».

Меньше всего ему нравились воскресные занятия, где он обучался морскому делу, хотя звание старшего матроса этому задаваке и присвоили. Как-то раз подчиненные Роджера взбунтовались – им надоели его чрезмерно командирские замашки, и они поколотили своего «начальничка»… Позже Уотерс решил, что военная дисциплина не для него, сдал свою форму и был разжалован. С позором. И тогда Роджер стал председателем местной молодежной организации «Кампания за ядерное разоружение».

В Кембриджском колледже для мальчиков училось еще несколько человек, будущих коллег Уотерса по музыке. Одним из одноклассников Роджера был Сторм Торгесон (Storm Torgeson) – будущий дизайнер обложек альбомов ФЛОЙД, ставших классикой рок-музыки, сын близкого друга Мэри Уотерс. Двумя классами младше их учился Сид Барретт (Syd Barrett), с которым Сторм подружился сразу же. А еще на два класса ниже учился гитарист последнего состава ФЛОЙД (и Роджера Уотерса) – Тим Ренвик (Tim Renwick), который помнит, как Сид командовал патрулем бойскаутов.

Трудно представить себе этого пророка психоделии с темной стороны луны в форме бойскаута. Роджер Кит Барретт (Roger Keith Barrett), появившийся на свет божий 6 января 1943 года, наслаждался всеми радостями нормального детства. Он рос под присмотром любящих родителей в большом доме на Хилл Роуд, прекраснейшей улице в Шерри Хинтон. Роджер был увлекающимся и способным Добиться успеха учеником, интересы которого были довольно обширны – от загородных прогулок и занятий спортом до драматического искусства и живописи. А рисовал Барретт здорово. Его отец увлекался классической музыкой, и часто Роджер (или Сид, как его прозвали) вместе со своими двумя сестрами и двумя братьями собирались у рояля для вечерних семейных музицирований. Макс поощрял интерес своего младшего сына к музыке и подарил ему банджо, а позднее – по просьбе самого мальчика – гитару.

Однако когда мальчику было 14 лет, эту идиллическую картину разбила вдребезги смерть отца. По мнению Сторма Торгесона, эта травма послужила первопричиной дальнейшего психического расстройства. Пользуясь терминологией Уотерса, так был заложен первый кирпич в стене Сида.

К 1962 году в Кембридже, как и в большинстве английских городов, музыкальная жизнь била ключом, и в лагере «городских», и в стане «мантий» насчитывалось около 100 различных групп. Среди них были и GEOFF МОTT AND THE MOTTOES, в составе которой на только что купленной электрогитаре с самодельным усилителем выступал Сид Барретт. В команде был и другой гитарист – Нобби Кларк (Nobby Clarke), на басу играл Тони Санти (Tony Santi), Клайв Велэм (Clive Welham) сидел за ударными, а настоящая полная фамилия фронтмена и певца была Мотлоу (Motlow). В определенной степени подобная деятельность помогла смягчить боль Сида, потерявшего отца. Неунывающая миссис Барретт поддержала сына, позволив группе репетировать в просторной комнате, бывшей кладовой. В репертуар ансамбля входили стандартные номера из хитпарада, такие, как, например, вещи группы SHADOWS Клиффа Ричарда и (эпизодически) Чака Берри.

Клайв Велэм вспоминает те воскресные послеполуденные сейшена как «потрясающе замечательные дни нашей юности, полные наивности, но заложившие основы всего дальнейшего. Нам нравилось сочинять музыку, создавать нечто новое из нескольких гитарных аккордов и неумелого сопровождения ударных». Там часто появлялся Роджер Уотерс, школьный друг Сида Барретта, приезжавший в Хилл Роуд на своем любимом стареньком мотоцикле AJS. Однако самому Уотерсу еще только предстояло заинтересоваться музыкой всерьез.

Подобно всем кембриджским друзьям Сида, ударник ансамбля заметил у Барретта признаки несомненной гениальности. Вместе с тем он отметил и неуравновешенность психического состояния юного гения. Велэм же считал Барретта в первую очередь «великолепным художником, гораздо более талантливым, чем Барретт-музыкант. Честно говоря, Сид был гитаристом-новичком. Даже когда ФЛОЙД стали знамениты, его игра на гитаре производила сильное впечатление за счет новаторских приемов, а не из-за каких-либо феноменальных музыкальных способностей».

«Я не думал о нем как о потенциальном душевнобольном. Я считал его очень свободным и легким в общении, весьма раскрепощенным, с прекрасным чувством юмора несколько абсурдистского толка (как в популярной британской радиопрограмме «The Goon Show», которую вели комики-абсурдисты Спайк Миллиган (Spike Milligan) и Питер Селлерз (Peter Sellers).

Кульминацией скромной карьеры THE MOTTOES стало выступление на танцевальном вечере в местной школе и на благотворительном представлении в пользу «Кампании за ядерное разоружение» в деловом центре Юнион Селларз. Потом Велэм пошел на «повышение» – устроился в полупрофессиональную команду THE RAMBLERS, а Джефф Мотлоу очутился в рядах THE BOSTON CRABS, одной из первых кембриджских групп, получивших контракт на запись с отделением Columbia фирмы EMI (чуть позже ставшим домом родным для ФЛОЙД) и выпустившей едва не дотянувший до стопроцентного хита сингл «Down in Mexico». Недолго поиграв на басу в THE HOLLERING BLUES, Барретт в одиночку продолжал развлекать друзей на вечеринках исполненными на свой лад композициями Леннона-Маккартни и первыми собственными любопытными опытами в области сочинительства (например «The Effervescent Elephant»).

«Он обычно здорово развлекал нас своей игрой и пением, – говорит Сторм Торгесон, – и был первым, кто действительно «въехал» в творчество БИТЛЗ. В какой-то мере Сид был действительно талантлив, но в этой компании вообще народ подобрался одаренный: писатели, музыканты, художники, люди театра – все они вышли из барреттовского окружения. Конечно, Сид оставался Сидом, и хотя в каждом из нас было что-то свое, особое, ничто не предвещало скорого великого будущего».

«То время, когда тебе 16 или 17, – восхитительно интригующе, и Сид был как бы частичкой этого фантастического веселья. Мы устраивали пикники, ездили на реку, на вечеринки, вместе покуривали травку, смеялись и исполняли музыку. Там были ребята, которых можно было уже тогда назвать довольно серьезно «тронутыми», «съехавшими с катушек», но Сид к ним отношения не имел. Он был из числа обычных ребятишек».

«Еще одним из «своих парней» был «лучший друг» Сторма (о таких говорят «дружок до фоба») по имени Дэвид Гилмор (David Gilmour), родившийся в аккурат на два месяца позже Сида, 6 марта 1943 года. Родители Дейва разительно отличались от матери Уотерса и были снисходительными, добродушными, по словам одного кембриджского приятеля, «людьми богемы, что было в то время довольно модно».

Гилмор – единственный из всех будущих флойдовцев, кто (помимо Барретта) проявлял интерес к музыке в подростковом возрасте. Одним из своих самых ценных приобретений он считал пластинку на 78 оборотов с записью «Rock Around The Clock» в исполнении Билла Хэйли (Bill Haley), хранившуюся у него до тех пор, пока на нее не села прислуга. Свое призвание мальчик почувствовал в тринадцатилетнем возрасте, когда от соседа ему досталась дешевая испанская гитара. И поныне Гилмор с благодарностью вспоминает американского «народника» Пита Сигера (Pete Seeger) – «одного из моих самых любимых исполнителей», чьи доступные руководства, состоявшие из пластинок и нот, попали к нему в руки и позволили овладеть инструментом.

Дейв и Сид сблизились после окончания средней школы. Они решили продолжить обучение в кембриджском колледже искусств и технологии. «Он учился на отделении изящных искусств и занимался живописью, – вспоминает Гилмор. – А я – на гуманитарном отделении, изучал современные языки. Как и многие другие, интересовавшиеся музыкой, мы вываливались на улицу из колледжа в обеденный перерыв и играли всякие песни на гитарах и губных гармониках».

В основном, на этих импровизированных концертах исполнялись композиции, сочиненные британскими музыкантами – БИТЛЗ, например, и их последователями, – это привлекало студентов вроде Сида и Дейва гораздо сильнее, чем Чак Берри или даже THE BEACH BOYS, и пробуждало в них гордость за поп-музыку, родившуюся у них в стране. Подобное было невозможным всего лишь какой-нибудь год или два назад. Когда в центре внимания оказались THE ROLLING STONES, более способный Гилмор помог Барретту «снять» кое-что у Кита Ричардса; они экспериментировали также со слайд-гитарой и эхо-примочками (не говоря уж о гашише). Но, вплоть до недолгого существования ФЛОЙД в виде квинтета в 1968 году, их музыкальное сотрудничество простиралось не далее нескольких акустических сейшенов в кембриджском клубе The Mill и выступлений дуэтом на улицах городов южной Франции. Там двое находившихся на каникулах приятелей постигали все «за» и «против» путешествий автостопом.

В 1963 году Гилмор с бывшим барабанщиком THE MOTTOES Клайвом Велэмом основал новую группу THE RAMBLERS. Дэвид, Клайв и ритм-гитарист Джон Гордон (John Gordon) решили восстановить свою группу и назвались THE JOKERS WILD и «взяли на борт» бас-гитариста THE MOTTOES Тони Санти и мультиинструменталиста Джона Олтема (John Altham), кроме гитары игравшего на клавишных и саксофоне.

Поскольку все пятеро ДЖОКЕРОВ считали себя неплохими певцами, первоначально их фирменным знаком стало пятиголосие – они исполняли песни THE BEACH BOYS и THE FOUR SEASONS. Гилмора часто отмечали как приличного вокалиста, даже во время инструментальных «запилов» на его любимой гитаре Hoffner Club 60. Гилморовским коронным номером считалась композиция Уилсона Пикетта «In The Midnight Hour».

«У Дейва всегда было свое собственное мнение по любому вопросу, – говорит Вэлем. – Но высказывал он его каждый раз весьма изящно. У нас все держалось на демократических принципах. Из всех групп, в которых я работал, даже в более старшем возрасте, эта была одна из наиболее передовых по части организации. В том, что касалось музыкальных вопросов, все были вполне зрелыми людьми. Судя по всему, каждый из них по отдельности отлично знал, что они делают вместе».

Барабанщик вспоминает, что самым большим достижением Гилмора уже тогда было его «чувство ритма. 99 процентов сыгранного им оказывалось верным, за это я и полюбил его игру. Будь то короткий гитарный рифф или расслабленный медленный номер, или что угодно еще – все было чертовски к месту. Включалась какая-то необычная интуиция».

Тем временем доктора Гилмора переманили в Штаты (точнее – в нижний Манхеттен). Он стал одним из многих лучших ученых и преподавателей, в процессе «утечки мозгов» перебравшихся в Америку, которым здесь предложили несравненно большее жалованье, чем на родине (Дейв однажды сказал так: «Роджер потерял своего отца на войне, а я – в Гринвич Виллидж»). Родители всегда поддерживали в Дейве его стремление к независимой жизни, и он сам заботился о себе, живя в маленькой квартирке на Милл-роуд в Центре Кембриджа. «Трудновато ему тогда приходилось, – говорит Велэм. – Пара джинсов и куртка из ослиной кожи – вот и все его состояние».

Гилмор поделился воспоминаниями о том, как с JOKERS WILD oни играли на американских военных базах и как он буквально падал в постель в 4 утра, чтобы в 7 уже отправиться на поиски какой-нибудь подработки – самым выгодным делом для высокого худощавого, привлекательного блондина оказалось позирование в качестве мужчины-натурщика.

Все это, шаг за шагом, капля за каплей, помогало с виду беспечному гитаристу пестовать свою глубоко спрятанную твердость и опеределить для самого себя раз и навсегда стремление преуспеть в музыке, руководствуясь своими собственными понятиями о ней. Эта твердость была в полной мере проявлена Дейвом во время флойдовских гражданских войн десятилетия спустя.

В период с 1964-го по 65-й год вершиной его желаний было заявить о THE JOKERS WILD в масштабах страны, где казались неиссякаемыми награды, осыпавшие с ног до головы поп-исполнителей, которые добились славы на гребне успеха THE BEATLES и THE ROLLING STONES. Благодаря постоянным выступлениям по средам в танцзале Victoria Ballroom, группе удалось довольно прочно закрепиться в Кембридже. Они выступали в качестве «разогрева» на концертах THE ANIMALS и ZOOT MONEY. Вскоре их фордовский автофургон уже совершал регулярные поездки в Лондон, а Гилмор – и в буквальном, и в переносном смысле – частенько сидел в нем за рулем. Как говорят в России, «рулил». На одном из клубных выступлений его заметил сам Брайан Эпштейн (Brian Epstein), однако практический результат этой встречи был равен нулю.

Кроме того, за свой счет они записали пластинку в Лондоне с пятью композициями на одной стороне. Вторая сторона была пустой. Частным образом было отпечатано около ста экземпляров, и эти 100 экземпляров были проданы друзьям в родном городе. Двадцать лет спустя один из этих дисков будет продан на рынке коллекционеров за 4 000 фунтов стерлингов.

Причина, по которой JOKERS WILD или Дейв Гилмор не смогли развернуться в полную силу, – в том, что они играли свои версии уже кем-то обработанных хитов: «Beautiful Delilah» Чака Берри и «Why Do Fools Fall In Love» Фрэнки Лаймона (Frankie Lymon) так, как их исполняли THE KINKS или THE BEACH BOYS, а в аранжированной Манфредом Мэнном ритм-энд-блюзовой композиции «Don't You Ask Me» Гилмор точно так же, как Пол Джонс (Paul Jones), «пилил» на губной гармошке. В репертуар также входили неувядающие номера «Sherry» и «Big Girls Don't Cry» группы THE FOUR SEASONS.

Как бы там ни было, пластинка «вывела» их на молодого продюсера Джонатана Кинга (Jonathan King), имевшего хорошие связи на Decca Records и бывшего автора хита «Everyone's Gone To The Moon». Под руководством Кинга в лондонской Regent Studios на пленке был зафиксирован их предполагаемый дебют на Decca с песней дуэта SAM & DAVE «You Don't Know What I Know» и номером Отиса Реддинга (Otis Redding) «That's How Strong My Love Is». Незадолго до ее появления произошло нечто непредвиденное, настоящий кошмар для английской группы, играющей ритм-энд-блюзовые хиты: оригинальную версию композиции дуэта «открыли» для себя влиятельные пиратские радиостанции Великобритании и как бы «простимулировали» издание на сингле именно ЭТОГО варианта. Таким образом, обработка группы JOKERS WILD была объявлена мертворожденной еще до своего официального появления на свет. Для ДЖОКЕРОВ раз и навсегда исчезла возможность прорваться на вершины. А ведь такая возможность дается судьбой один раз… Музыканты остались не у дел.

Если бы не эта маленькая печальная комедия ошибок, сюжетная линия этой книги могла бы стать совершенно другой. Почти двадцать лет спустя Гилмор признался Велэму, что он убежден: в тех же условиях он все-таки мог добиться с JOKERS WILD такого же успеха, как ПИНК ФЛОЙД. «Но, – при этом быстро добавил он, – это была бы совершенно иная группа».

В то время как Гилмор с JOKERS WILD оставались «героями» для поклонников местной кембриджской сцены вроде Тима Ренвика, Уотерс – а потом и Барретт – отправился на учебу в Лондон, чтобы попытать счастья в качестве архитектора и художника (соответственно). В Политехническом колледже на Риджент-стрит купивший гитару и ставший поклонником THE ROLLING STONES Уотерс случайно встретился с будущими студентами того же факультета – Риком Райтом и Ником Мейсоном, которые снимали квартиру в Хайгейте и хотели организовать свою группу.

Ричард Уильям Райт (Richard William Wright), родившийся в Лондоне 28 июля 1945 года (сын Бриди и Сэдри) попал в Политехнический колледж после подготовительной школы в Хабердэшерз. Там он провел не один день в мучительных раздумьях – на какую же стезю ему ступить. «Тогда, – вспоминает Рик, – преподаватели, готовящие нас к выбору профессии, сказали: «Почему бы тебе не попробовать заняться архитектурой?». К моему удивлению, меня приняли. И слава Богу, ибо там я встретил Ника и Роджера. Но я не хотел быть архитектором. Я мечтал стать музыкантом.

«Моей самой сильной любовью был джаз. Единственный раз в жизни, когда я выстоял очередь за билетами, пришелся на выступление Дюка Эллингтона. В ту пору мне было 17 лет».

В то время по стандартам, принятым в 60-х годах, все музыканты ФЛОЙД считались людьми обеспеченными, а Николас Беркли Мейсон (Niculas Berkerley Mason), родившийся в Бирмингаме 27 января 1945 года, тот и вовсе был богат. Единственный сын в семье – как, впрочем, и Рик Райт (все остальные дети были девочками), – он провел детство в особняке на Дауншир-хилл, одной из наиболее роскошных улиц лондонского фешенебельного района Хэмстэд, где его воспитанием занимались Билл и Сэлли Мейсон. Билл Мейсон был известен как ведущий английский режиссер-документалист, снимавший авто– и мотогонки. Он сам был гонщиком-любителем и страстным коллекционером автомобилей редких марок – два последних увлечения унаследовал Ник Мейсон, с детских лет посещавший с отцом «Клуб старых спортивных автомобилей». К дому Мейсонов часто было трудно подъехать из-за снующих скоростных спортивных машин, в том числе и Lotus Elan и Aston-Martin, к моменту объединения с Райтом и Уотерсом принадлежавших Нику. Среди других трофеев молодого Мейсона – шикарный диплом частной школы Frensham Heights, в которой его до сих пор вспоминают как смутьяна и обманщика поистине мирового класса.

И этот, на первый взгляд, испорченный парень относился к занятиям по архитектуре гораздо серьезнее, чем Райт или даже Уотерс, который доводил преподавателей до белого каления своим недовольством «зубрежкой» в колледже. Роджер к тому же принялся просаживать стипендии (покупая музыкальное оборудование), испытав чрезвычайно серьезное разочарование: он понял, что развитие архитектурного стиля Британии в значительной степени обуславливалось экономическими соображениями, нежели эстетическими принципами.

SIGMA 6 – так называлась первая группа, в состав которой входили Уотерс (соло-гитара), Райт (ритм-гитара) и Мейсон (ударные), причем никто из них толком и не представлял себе, как на этих музыкальных инструментах надо играть. Роджер успел почерпнуть максимум знаний из двух занятий в Лондонском Центре по изучению испанской гитары (London's Spanish Guitar Centre), прежде чем он окончательно возненавидел тупую долбежку гамм. Кроме вышеперечисленных приятелей, в ансамбль также входил Клайв Меткаф (Clive Metcalf), игравший на бас-гитаре, а также вокалисты Джульетта Гейл (Juliette Gale) (с которой очень скоро решил поселиться на одной жилплощади наш герой по имени Райт) и Кит Нобл (Keith Noble). Менеджером стал Кен Чэпмен (Ken Chapman), напечатавший визитки со следующим текстом: «S1GMA 6 – для клубов и вечеринок». Чэпмен осчастливил группу и своим собственным материалом, названным желчным Уотерсом «А доводилось ли Вам лицезреть утреннюю розу?» – на мелодию какой-нибудь прелюдии Петра Ильича Чайковского или что-то в этом роде». Ребята только поддакивали и подыгрывали менеджеру, поскольку он был знаком с Джерри Броном (Gerry Bron) – будущим продюсером URIAH НЕЕР и THE BONZO DOG BAND. СИГМУ 6, однако, Брон отверг.

Расставшись с Чэпменом, SIGMA 6 пережила бурный период смены всяческих названий – от THE T-SET и THE MEGADEATHS до THE ARCHITECTURAL ABDABS или SCREAMING ABDABS, или просто ABDABS. Именно под этим последним названием они дали свою рекламу в студенческом журнале «The Regent Street Poly Magazine», назвавшем ABDABS «энергичной поп-группой, которая надеется заявить о себе как о коллективе, исполняющем ритм-энд-блюз». Уотерс в ответ на вопрос о предпочтительности ритм-энд-блюза ответил так: «Ритмически гораздо проще выразить себя в блюзе. Он не требует наличия опыта, а только понимания основных законов».

К этому времени Уотерс переехал в квартиру в Хайгейте, владельцем которой оказался Майк Леонард (Mike Leonard), преподаватель художественного колледжа Хорнзи, интересовавшийся синтезом музыки и световых шоу. Зная привычку кембриджцев выискивать друг друга в большом городе, не приходится удивляться, что двое учившихся играть на гитарах студентов «завелись» и объединили свои усилия в группе Роджера. Одного из них звали Боб Клоуз (Bob Close). Он был их однокашником по Политеху и опытным джазовым гитаристом, попробовавшим свои силы в группе BLUES ANONYMOUS. Другой – Сид Барретт, получивший стипендию в художественном колледже Кэмбервеля.

«С приходом в состав Боба Клоуза, – вспоминает Уотерс, – у нас появился человек, который действительно владел инструментом. Именно тогда мы и определили, кто на чем будет играть. У меня отобрали соло-гитару, дали ритм, а потом и бас. Я ужасно боялся, что в конце концов меня посадят за барабаны».

Джульетта ушла из группы и благополучно превратилась в миссис Ричард Райт; Меткаф и Нобл дематериализовались, не оставив никаких следов. Рик, между делом, переключился с гитары на клавишные (он к тому же играл и на виолончели, но старался как можно реже показывать это умение на публике), пристрастился к музыке современных композиторов-электронщиков типа Карл-хайнца Штокхаузена (Karlheinz Schtockhausen), а после неотвратимого исключения за неуспеваемость из Политеха недолго проучился в Лондонском музыкальном колледже.

К этой компании и присоединился Барретт. Присоединился и тут же разругался в дым с консервативным Клоузом, который отказывался разделить увлечение настроенных на всякие эксперименты с эффектами «фидбэк» и «эхо» студентов факультета искусств. Клоуз, ко всему прочему, был не в восторге от интереса Сида к восточному мистицизму, всяким сверхъестественным штукам и ЛСД. Боб покинул группу, а Сид стал (кажется, по недосмотру остальных) фронтменом.

Вскоре после этого Барретт обнаружил более удобное жилье в театральном районе Вест-Энд, на Ирлэм Стрит, которое уже «застолбили» несколько знакомых по Кембриджу. В числе этих старателей была и Сюзи Голер-Райт (Susie Gawler-Wright), а ее постоянным другом-приятелем был Питер Уинн Уилсон (Peter Wynn Wilson) – осветитель из Нового Театра. Питер стал одним из очень близких друзей Сида и его коллегой по творчеству. И Питер, и Сюзи родом были из весьма респектабельных семей (один из прадедов дяди Питера был архиепископом Бата и Уэллса).

Однако слово «респектабельный» вряд ли подходило для нелегального издательского бизнеса, развернувшегося на первом этаже под покровительством другого жильца. Дезертировавший из французской армии Жан-Симон Камински (Jean-Simon Kaminsky) перепечатывал обнаженную «классику» из «Олимпия-пресс», дополненную его собственными иллюстрациями. Беспокойная жизнь на Ирлэм Стрит этим не исчерпывалась. Прошло довольно много времени с момента отъезда Сида, Уинна Уилсона и их братьев по контркультуре, и их бывшее жилище превратили в публичный дом.

Сначала Барретт, в отличие от людей, подобных Жану-Симону, казался довольно скромным человеком, которого часто можно было застать в комнате наигрывающим на акустической гитаре. Сюзи вспоминает о нем как о «счастливом, уравновешенном студенте факультета искусств, чувствительном и приятном, полагавшем, что он способен сочинять песни».

Тем не менее, Сиду не давал покоя случай, который (по словам Сторма Торгесона) мог послужить еще одной причиной того, что произошло с музыкантом позже. За два года до появления в жизни БИТЛЗ гуру Махариши многие из кембриджской тусовки, знавшие не понаслышке о ЛСД, серьезно заинтересовались индийским религиозным учением Сант Мат, или Тропой Властителей (Великих Учителей). «Было полно желающих увлечь Сида этой религией», – говорит Сюзи, будучи сама одной из ее приверженцев.