Текст книги "В поисках утраченного"

Автор книги: Николас Дикнер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 13 страниц)

Пигментация

ИЗ ВСЕХ РЫБ, проходящих через руки Джойс в лавке Шанагана, – от крохотной мойвы до голубой макрели, зимнего ската и меч-рыбы, через величественного северного синего тунца – больше всех ей нравится камбала.

Эта непримечательная pleuronectida,не обладающая ни внушительными размерами, ни особой силой, несравненна в искусстве мимикрии. Плоский силуэт и сложная пигментация эпидермиса позволяют ей полностью сливаться с морским дном. Оставаясь неподвижной, она исчезает. Плавая, напоминает облачко песка, потревоженного течением.

У юной камбалы по глазу с каждой стороны головы. Когда камбала подрастает, ее левый глаз мигрирует на север и встречается с правым глазом. После этого, переставая видеть мрачную сторону своей жизни, она может смотреть только вверх, как будто допуская существование поверхности, а над ней – другого мира, неба, облаков, звезд.

В рыбную лавку решительно входит парочка офицеров Королевской канадской конной полиции. Как только Джойс, поглощенная мыслями о камбале, замечает этих двух верзил, ее пульс учащается. Более мощный из пары снимает солнечные очки и по-хозяйски оглядывает лавку.

– Вы еще открыты?

– Собиралась закрываться, – отвечает Джойс с улыбкой образцовой студентки. – Чем я могу вам помочь?

– У вас есть форель?

– Как раз сегодня у нас сниженная цена на филе.

– Я возьму три.

Джойс заворачивает филе, взвешивает покупку и записывает цену на этикетке. Полицейский платит, вновь напяливает солнечные очки и выходит. Напарник следует за ним молчаливой рыбой-лоцманом.

Стоя у окна, Джойс смотрит, как полицейские залезают в свою машину, припаркованнную прямо посреди погрузочной зоны, и чуть-чуть улыбается. Только легкое подрагивание нижней губы выдает ее внутреннее напряжение.

Джойс выключает свет, убирает товар, споласкивает прилавки, не жалея воды. Несколько взмахов швабры, и рыбная лавка готова к новому торговому дню. Затем Джойс распечатывает дневные продажи на кассовом аппарате и, пока бумажная катушка раскручивается, сортирует чеки.

Неожиданно ее внимание привлекает ряд цифр. Джойс с одного взгляда узнает номера кредитных карт большинства постоянных покупателей. Этот номер принадлежит некоему бизнесмену, который приезжает каждый вторник и паркует свой БМВ во втором ряду. Он требует, чтобы его обслужили без очереди, ругает всякого, кто находится в пределах слышимости, и жалуется на внешний вид самых обычных креветок, обвиняя любого, кто имеет несчастье в данный момент стоять за прилавком. Все работники лавки, включая миролюбивейшего Маэло, мечтают настрогать из него маленькие стейки.

Задумавшись, Джойс теребит чек. Хищные искорки загораются в ее глазах. Под очаровательной, покрытой пятнышками шкуркой камбалы скрывается хищник.

Джойс почти готова записать номер карточки, лежащей на ее ладони, долго колеблется, затем передумывает. Она скрепляет чеки и спокойно продолжает вычисления. Денег в кассе больше на $7.56. Джойс складывает все деньги – включая излишек – в банковский конверт, запечатывает его и убирает в сейф.

Активировав кодом охранную сигнализацию, Джойс идет к двери, продолжая считать в уме. На улице ее встречают густые запахи окиси углерода, раскаленного асфальта, гниющих фруктов, сваленных в ящики на окраине рынка Жан-Талон. Джойс делает глубокий вдох и не спеша переходит улицу.

Консьерж широкими плавными движениями полирует стеклянную дверь здания; почему-то он похож на рыбу-чистильщика, присосавшуюся к стенке аквариума. Консьерж прерывает свою работу и приветствует Джойс кивком – знак уважения, заслуженный достойными работающими гражданами.

Плоды самого успешного аспекта камуфляжа Джойс.

Молниеотвод Джим

В продаже ограниченное время, Специальное предложение, пока имеется в наличии, Коллекция осень-зима 1995, Скидка $15 с этим купоном, Сделано в США, Цены действительны неделю с 12 сентября 1995, Товар не резервируется, никаких процентов по кредиту, 15 % скидка на все товары, Класс А, Высшее качество, Распродажа со склада, до 70 % скидка на всю одежду, Грандиозная окончательная распродажа – все по 99 центов.

Все про все – десять сантиметров глянцевой бумаги, высококачественной печати и цветных фотографий, втиснутых в прозрачную целлофановую упаковку. По геологической шкале эти десять сантиметров представляли бы столетия или даже тысячелетия, но в данном случае это всего лишь реклама, брошенная под дверь. Ноа замечает дату пятидневной давности и делает вывод: Маэло где-то отдыхает с прошлой недели.

С рюкзаком за спиной, скатанным спальным мешком под мышкой, бородатый, вонючий, покрытый бесчисленными укусами москитов, Ноа только что вернулся с острова Стивенсон и готов взорваться в любой момент. Он хватает кипу бумаг и, перелистывая их на ходу, направляется к ближайшему мусорному ведру. Его улов – три счета и два адресованных Саре письма, возвращенных почтовыми отделениями Атабаски (T9S1A0) и Керенски (T0A3P0) соответственно. Ноа открывает счета по дороге в гостиную и мимоходом включает телевизор. Новости, репортаж о ситуации в Боснии-Герцеговине. Войска НАТО разбомбили сербские позиции, а сербы в ответ разбомбили Сараево. Ноа пинком затыкает телевизор и валится на диван. После четырех месяцев изоляции он обнаруживает, что мир не изменился. Широко раскинув руки, не развернув счет электрокомпании «Гидро-Квебек», Ноа таращится в потолок. Прошлогодние наводнения оставили следы повсюду. Грибковая колония зелеными атоллами расцвела на штукатурке.

Мысли Ноа сворачивают к южной области Тихого океана. Ему хочется куда-то, но он понятия не имеет куда.

Ноа устало смотрит на наручные часы. С тем же успехом можно принять душ и сходить в университет.

Первый в этом семестре курс Томаса Сен-Лорана – AR-10495 – «Активизм (активное вмешательство правительства в экономику, попытки государственного регулирования экономики) и современная археология», и Ноа в полном одиночестве воюет в лаборатории с заявкой на получение гранта.

В кабинете тихо, если не считать жужжания компьютера и урчания холодильника. Глаза Ноа устремлены на монитор, но пальцы еще не коснулись клавиатуры. Время от времени он нюхает внутреннюю сторону запястья. Мыло не отбило острый смолистый запах острова Стивенсон.

Ноа смотрит на четыре стены в надежде найти предлог, чтобы выйти на свежий воздух. Вдруг вспыхивает нестерпимое желание выпить очень крепкого кофе. На кухне без звука работает крохотный черно-белый телевизор. Помешивая кофе, Ноа познает достоинства революционной бритвы с алоэ вера, подгузника с встроенным индикатором влажности и мусорных мешков космического века. Реклама прерывается четырехчасовым выпуском новостей. Ноа, уже собравшийся было вернуться в кабинет, застывает на месте.

Экран заполняет лицо Томаса Сен-Лорана. Ноа включает звук на полную громкость:

…демонстрация у входа на свалку Майорон в Виль-Сент-Мишель. Более часа демонстранты преграждали работникам вход на свалку…

По экрану тянется длинная вереница грузовиков. На фоне пикирующих чаек Томас Сен-Лоран и десятка два студентов размахивают плакатами, явно созданными на практических занятиях. Камера выхватывает некоторые из лозунгов: «Спасем отходы!», «Мусорная свалка = Наследие»и «НЕТ сжиганию!»

Интересно, думает Ноа, повысит ли рисование лозунгов итоговую оценку за семестр.

…прибывает группа сторонников защиты окружающей среды и сразу же вступает в дискуссию с первой группой демонстрантов…

Помогая себе жестикуляцией, Томас Сен-Лоран с энтузиазмом объясняет тонкости программы своего курса коренастому защитнику окружающей среды с тяжелым плакатом. Митинг продолжается, демонстранты грозят друг другу плакатами. Вспыхивает рукопашный бой. Камера крупным планом выхватывает трех мусорщиков, привалившихся к мусоровозам. Они попыхивают сигаретами и безразлично следят за потасовкой.

…полицейские своевременно вмешиваются и производят девять арестов.

Эффектный тридцатисекундный репортаж заканчивается тем, что пара констеблей суммарной массой 190 килограммов уволакивает героического Томаса Сен-Лорана – с подбитым глазом и окровавленным носом – и запихивает его на заднее сиденье полицейского «круизера». За этой захватывающей картиной немедленно следует реклама анальгетика.

Ноа возвращается домой с упаковкой пива и в состоянии войны со всем проклятым западным миром. Ударом ноги он распахивает дверь, еще в прихожей откупоривает бутылку и, даже не удосужившись снять куртку, собирается сделать первый глоток… телефонный звонок останавливает его на полпути.

– Да?! – рычит он в трубку, как разъяренный монгольский воин.

Ответ на эту краткую прелюдию – долгое озадаченное молчание.

– Ноа? – осторожно спрашивает Арисна.

От напряжения судороги сводят все мышцы Ноа – от внутренних малоберцовых до затылочной. Позвоночник цепенеет. Пальцы сжимают телефонную трубку так, что пластмасса издает мучительный стон. Ноа открывает рот, но не в силах издать ни звука.

– Давно не виделись, – чересчур беззаботно продолжает Арисна.

– Год, – выдавливает Ноа, не узнавая собственный голос.

Кисть правой руки дрожит. Дрожь путешествует к плечу и спускается к коленям. Зубы начинают стучать, кожу покалывает. И теперь он чувствует себя как попавший в аварию автомобиль, кувырком летящий с высокой горы. Ноа пытается взять себя в руки. Тяжелый был день,уговаривает он себя, утирая пот со лба. Сперва возвращение к цивилизации, затем арест Томаса Сен-Лорана и вот возвращение Арисны. Ноа вспоминает о техасском рейнджере, в которого трижды попала молния. Молниеотвод Джим, как его называли, – природная аномалия. Ноа всегда удивлялся, как этот круглолицый, обыкновенный с виду человек пережил три смерти от электрического тока.

– Не хочешь сходить куда-нибудь выпить? – настаивает Арисна.

Воздух щелкает в ухе Ноа. Он следит за пузырьками, выплывающими из только что открытой пивной бутылки.

– Ну, вообще-то я…

– Отлично! – восклицает Арисна. – Я буду тебя ждать!

Ноа не успевает ответить. Арисна называет номер гостиничных апартаментов в центре делового района, и Ноа остается один на один с короткими гудками в телефонной трубке.

Ему кажется, что пахнет горелым.

Пираты – прагматики

ВЕРНУВШИСЬ ДОМОЙ, Джойс осторожно приподнимает крышку оставленной на плите кастрюли, тщательно принюхивается, затем поджигает конфорку и убавляет газ.

Ее квартирка-студия пропиталась запахом моря. Кухонный рабочий стол завален остатками последних трапез: жареная рыба, вареная рыба, рыбный суп, креветочные чипсы. Вокруг раковины громоздятся грязные тарелки, стаканы и кастрюли. Остальная часть комнаты выглядит не лучше. Джойс бредет сквозь хаос, отбрасывая ногой вещи, валяющиеся на полу.

Задняя часть комнаты занята письменным столом, сколоченным из досок со строительной площадки. На этом кустарном предмете обстановки соседствуют два компьютера: Жан Лафит (№ 54) в хорошем рабочем состоянии, несмотря на многочисленные ушибы, и Генри Морган (№ 52) с временно вывернутыми внутренностями. В непосредственной близости от компьютеров валяются электронные останки, отвертки, стопки дискет, груды старых модемов. Пространство под столом забито автоматическим наборным устройством, древним факсом и тремя коробками с печатными платами.

Единственный некомпьютерный предмет здесь – бутылка «Сент-Джеймса». Джойс вытаскивает пробку зубами и наливает себе стакан рома.

К стене прикреплены две газетные вырезки. В первой сообщается о том, что ФБР арестовало Лесли Линн Дусет. Несколько строчек, фотографии нет – пират без лица. Вторая, еще более немногословная, – сообщение о результате судебного процесса: Дусет приговорили к двадцати семи месяцам тюремного заключения и лишили опеки над двумя ее детьми. Сей чрезмерно суровый вердикт, по словам судьи, вынесен в назидание другим.

Эти два клочка желтеющей бумаги исчерпывают освещение в прессе того, что могло бы составить досье Дусет, но по размерам они не больше сообщения о 2348-й собаке, сбитой автомобилем летом 1989 года. В то время, когда компьютерные пираты начинали завладевать воображением общественности – и вниманием американской юридической системы, – Лесли Линн Дусет парадоксальным образом сослали в газетные сообщения, куда-то между разливом нефти в доке 39 нью-йоркской гавани и пожаром на почтовом складе в Нью-Джерси. Очевидно, по мнению помощника редактора, молодая одинокая мать с северной окраины Чикаго несовместима с мифами о пиратах.

Завершение истории остается загадкой. Отсидела ли Лесли в тюрьме все двадцать семь месяцев, была ли выпущена досрочно за хорошее поведение или сбежала через вентиляционную систему? Вернули ли ей права на обоих детей? Запретили ли ей специальным судебным приказом приближаться на десять метров к любому электронному устройству? Работает ли она за минимальную плату в «Бургер Кинг» на бульваре Нортридж?

Джойс салютует Лесли Линн стаканом с ромом, затем достает из-под стола смотанный телефонный провод и выходит на пожарную лестницу. На цыпочках проходит она к соседскому окну и заглядывает в щелочку между шторами. В комнате темно. Дома никого нет.

Сосед водит цистерну нефтяной компании. Каждый понедельник он с рассветом покидает Монреаль, едет в Галифакс и возвращается лишь в субботу ближе к вечеру. 80 процентов времени его квартира необитаема, и Джойс пользуется его отсутствием для модернизациисвоего телефонного оборудования. С помощью руководства по электронным устройствам, найденного в мусорном контейнере компании «Белл Канада», Джойс собрала маленький переходный концентратор и спрятала его в щели между пожарной лестницей и стеной здания. Это умное устройство позволяет ей использовать соседский телефон, не тревожась о телефонных счетах и вмешательстве полиции.

Джойс подсоединяет провод и возвращается в свою квартиру. Она включает Жана Лафита и с безмятежной улыбкой прислушивается к трели модема, сопровождающей подсоединение, – к песне кита, плывущего по городу.

Модем снова умолкает. Соединение установлено, и Eudora сообщает о дневной почте: «У вас 34 новых сообщения. Их загрузка займет некоторое время».

Джойс отодвигает стул, прихлебывает ром и включает радио. В выпуске местных новостей рассказывают о вышедшем из-под контроля митинге на свалке близ Майорона. Работа мусорщиков была прервана почти на час, а затем между демонстрантами вспыхнул спор. Группа разбилась на две фракции и перешла к физическим методам воздействия. Полиция, позволив демонстрантам поколотить друг друга, арестовала девять человек. Причины демонстрации остались невыясненными.

Властный сигнал Eudora возвращает Джойс с небес на землю. Она отставляет стакан и просматривает сообщения. В большинстве случаев ей достаточно заголовка и имени отправителя, чтобы понять суть сообщения: номера кредитных карт отосланы или запрошены. Обычный бизнес.

Джойс открывает базу данных и составляет несколько ответов. Результаты, видимо, ее не устраивают, поскольку она раздраженно надувает губы. Ее запас номеров достиг критического уровня. Она использовала практически все, и было бы неблагоразумно продолжать набеги на финансовые учреждения ради пополнения личных ресурсов.

Джойс высовывается из окна и смотрит на небо. До заката еще около часа. Джойс допивает ром, снова наполняет стакан и начинает раздеваться. Она бросает рабочую одежду в кучу грязного белья, надевает черный комбинезон, черную футболку и старый черный джемпер. Из-под кровати она выуживает пару черных армейских ботинок, карманный фонарик, черные рабочие перчатки и древний темно-синий вещевой мешок дедушки Дусе.

Одеваясь, Джойс разрабатывает план атаки. Она представляет весь центр города, аккуратно разделенный на сектора, зоны и подзоны. На рыбалку не отправляются просто так, лишь бы куда и в любое время. Состав мусора меняется не только от одного закоулка к другому, но и в зависимости от времени года, тенденций на фондовой бирже и внешней политики США.

У Джойс все это сведено в сложную географическую карту, скрывающую огромную массу информации: справки, пароли, организационные схемы, кассовые чеки, копии, адресные книги с именами и телефонными номерами, не говоря уж о жестких дисках, дискетах, магнитных лентах и компакт-дисках. Этот запас данных – основа точных операций, которые – по иронии судьбы – Джойс проводит на компьютерах, спасенных с той же самой свалки.

А когда все соки выжаты до последней капли, кожура выбрасывается в другое мусорное ведро.

Зашнуровывая ботинки, Джойс размышляет, что бы подумал Эрменеджильд Дусет, гроза побережья Новой Англии, если бы увидел, как его прапраправнучка собирается в набег на городские мусорные контейнеры. Наверняка одобрил бы ее. В конце концов, пираты – прагматики.

Приятный аромат рыбы, тмина и лайма наполняет комнату. На плите забулькал суп.

Доза будущего

УЛИЦА. Бродяга в шерстяной шапочке хоккейной команды «Торонто Мэйпл Ливз» толкает тележку из супермаркета с урожаем пустых бутылок.

Ноа со смутной тревогой разглядывает массивную дверь отеля. Полтонны дуба и надраенной меди. Швейцар использует свободную минутку, чтобы вытолкать бродягу с тележкой из поля зрения постояльцев. Ноа тянет на себя дверь и входит в огромный вестибюль. Толстые ковры, копии антикварной мебели, хрустальные люстры. Ноа спрашивает себя, что он здесь делает. Затем он изучает оборотную сторону скомканного чека из бакалеи, где записал номер апартаментов, и поднимается на лифте на последний этаж.

Арисна просит прощения за то, что принимает его в этом безликом пентхаусе, но ей пришлось снять номер в отеле, так как дедушка переехал в Майами.

– Старый лис сменил дипломатию на импорт-экспорт, – сообщает Арисна.

Она наливает «Перрье» Ноа (с тоской вспоминающему оставленную дому упаковку пива) и садится напротив него в пурпурное кресло в стиле Людовика XV.

– Твой голос по телефону звучал странно. Я тебя побеспокоила?

– Нет, – лжет Ноа. – Твой звонок удивил меня, только и всего. Я думал, что ты в Венесуэле.

– Я была там. Только что вернулась.

– Похоже, ты привыкла срываться с места без предупреждения. Ты живешь в Каракасе?

– Нет, я перебралась на остров Маргарита. У дедушки там дом. Однако большую часть времени я провожу в столице.

– Ты еще учишься?

– Не на постоянной основе. В данный момент я работаю над другими проектами. Видишь ли, я собираюсь открыть издательство.

На столе начинает вибрировать мобильный телефон. Арисна извиняется и отвечает по-испански, что-то о контракте, собраниях и процентных отчислениях. Через минуту она, вполне довольная, кладет телефон на стол, делает записи в блокноте, кивает и снова наполняет стакан Ноа.

– Пожалуйста, расскажи мне об этом издательстве, – вежливо говорит Ноа.

– Он называется «Эдиториэл Тортуга».

– Как твоя исследовательская команда?

– Да. Вообще-то я работаю совместно с индейским институтом. Проектов полно. В январе мы выпускаем периодическое издание, выходящее раз в три месяца, по изучению коренного населения. Затем два первых названия из нашего каталога: в марте книга о сапатизме и альтернативной экономике и в начале лета – учебник по доколумбовой истории.

– Ты амбициозна. Думаешь, получится?

– Мы скрестили пальцы. Самая большая наша проблема – распространение. Речь идет об огромных деньгах. На данный момент дедушка оплачивает 75 процентов необходимых расходов.

– Да здравствует импорт-экспорт, – язвительно замечает Ноа и криво улыбается.

– Конечно. Если повезет, на следующий год мы добьемся самоокупаемости.

Их снова прервали: кто-то постучал в дверь. Арисна закатывает глаза. Похоже, она весь день отвечает на телефонные звонки и открывает дверь. Со вздохом Арисна встает и идет к двери. Подобострастный посыльный, стоящий в коридоре по стойке «смирно», вручает ей «срочный факс». Арисна дает ему чаевые, захлопывает дверь, просматривает листок, швыряет его на стол, трет глаза и снова садится напротив Ноа.

– А как твои дела? Все еще работаешь над магистерской диссертацией?

– Теоретически.

– Не чувствую энтузиазма.

– В последнее время мои дела идут не очень хорошо.

– Кажется, ты хотел исследовать мусорные свалки?

– Да, но мне сказали, что комиссия отвергнет мой проект, и я согласился изучать предысторию коренных индейцев. В результате я только что провел четыре убийственных месяца на Лоуэр-Норт-Шоре, ковыряясь в камнях и лишайниках. А как только я вернулся в Монреаль, мой научный руководитель угодил в тюрьму.

– Неужели? – Арисна искренне заинтересована. – В тюрьму?

– Он со своими студентами организовал митинг на свалке Майорон. Пытался помешать разгрузке мусоровозов. Страсти накалились, и полиция сгребла всех…

Не успевает он закончить предложение, как Арисна непонятно почему выбегает в соседнюю комнату. Ноа недоумевает, какой бес в нее вселился. Минуту спустя Арисна возвращается в гостиную и садится. Похоже, она взяла себя в руки.

– Извини, ты говорил о твоем научном руководителе.

– Ну да. Не думаю, что его долго продержат в тюрьме, но, безусловно, его постараются уволить. Проведение митингов со студентами во время занятий не относится к видам деятельности, включенным в коллективное соглашение.

– А как насчет тебя… какие у тебя планы?

– Не знаю. Я как-то растерялся. Я мог бы купить трейлер и вернуться в Саскачеван…

Арисна обрывает его, поднимает указательный палец к губам, призывая к молчанию. Она прислушивается, вскакивает и снова исчезает в соседней комнате. Ноа теперь не сомневается, что в пентхаусе прячется кто-то третий: наблюдатель, телохранитель или соучастник. Только соучастник чего? Тут он вспоминает освободительную антропологию, которую Арисна упоминала прошлым летом, и воображение рисует ему полдюжины партизан, прячущихся под кроватью.

Ноа встает, крадется к двери, надеясь незаметно ускользнуть, но передумывает и решает – просто из вежливости – перед уходом попрощаться с Арисной.

Войдя в спальню, Ноа замирает от неожиданности. Переносная колыбелька, рядом коробка памперсов и сумка с бутылочками и баночками. Склонившись над кроваткой и ласково приговаривая, Арисна присыпает тальком детскую попку. Увидев озадаченное лицо Ноа, она улыбается:

– Это Саймон.

Арисна закрепляет подгузник, застегивает ползунки и, не дав Ноа опомниться, вручает ему ребенка. Застигнутые врасплох археолог и дитя с любопытством разглядывают друг друга. Ноа с трудом представляет Арисну в роли матери, хотя держит в руках неопровержимое доказательство с розовым носиком, двумя ушками, крохотным пенисом, полным набором ручек и ножек и парой глаз, смутно напоминающих ему… кого-то.

Четвертый шок за день: эти глаза он каждое утро видит в зеркале! Глаза индейцев чипевайан, спокойные скептические глаза, унаследованные от Сары, которая немедленно это подтвердила бы, если бы не находилась в трех тысячах километрах отсюда, где-то недалеко от Калгари.

Ноа охватывает дрожь. Встревоженный Саймон моргает, размышляя, не пора ли позвать на помощь.

– Ему три месяца, не так ли? – заикаясь, спрашивает Ноа, сделав необходимые расчеты.

– Три месяца и одна неделя.

– Я… я хочу сказать… Кто отец?

– У Саймона нет отца, – решительно говорит Арисна.

– Нет отца?

– Именно это я и сказала.

Саймон начинает плакать и тянуть ручки к Арисне. Она забирает его и, расстегнув блузку, вынимает прекрасную, набухшую молоком грудь. Сосок исчезает в ротике ребенка. Широко раскрыв глазки, он жадно глотает свою дозу будущего.

Ноа утрамбовывает содержимое своей комнаты в пластик – тридцать кубометров вселенной, распределенных по мусорным мешкам, чья судьба определена этикетками с надписями фломастером: «Мусор», «Переработка», «Армия спасения».

Он позвонил в исследовательский центр и сообщил, что будет отсутствовать «неопределенное время». Тогда же он поинтересовался новостями о судьбе Томаса Сен-Лорана и узнал, что всех его студентов освободили, но выдающемуся профессору археологии придется поостыть в тюрьме еще несколько дней. По всей вероятности, его оштрафуют за нападение, незаконное сборище и сопротивление полиции. И добавят пятьдесят часов добровольных общественных работ.

– Но главная проблема в том, – прошептала секретарша, – что департамент попытается от него избавиться. Некоторые из его коллег годами жаждут расправиться с ним и этого шанса не упустят.

Ноа чувствует, что сейчас не самый удачный момент для бегства, но, в конце концов, что может сделать скромный аспирант, когда банда важных персон жаждет суда Линча? Не придумав ничего лучшего, он посылает три письма. Первое – в студенческие газеты в поддержку Томаса Сен-Лорана. Второе – самому Томасу Сен-Лорану с выражением безусловной моральной поддержки. Третье – Саре с сообщением о смене адреса.

Все случилось так быстро, что Ноа едва успел распаковать рюкзак, привезенный с острова Стивенсон. Он в спешке постирал одежду, вытряхнул из мешка кучу лишайника, выбросил полупустые бутылки репеллента и солнцезащитного лосьона. Измотав чиновников, он умудрился за сорок восемь часов и непомерную плату сделать паспорт. Времени на прививки не осталось, но Арисна, обозвавшая инъекции «умопомешательством гринго», сказала, что он сможет сделать прививки в Каракасе, если это так уж для него важно.

Ноа запихивает пластиковые мешки в угол и удовлетворенно обозревает комнату. Ящики и полки пусты, и осталось лишь подмести пол, чтобы комната стала такой, какой он нашел ее пять лет назад: тридцать кубических метров девственно-пустого пространства. Ноа надевает рюкзак, выходит из комнаты и бесшумно закрывает за собой дверь.

В коридоре он сталкивается с Маэло, который – большое спасибо – отлично провел отпуск.

– Как поживает бабушка Урсула? – спрашивает Ноа.

– Она похоронит нас всех. А ты что с рюкзаком? Только вернулся с Лоуэр-Норт-Шоре?

– Нет, я уезжаю?

– Куда?

– В Венесуэлу.

– В Венесуэлу?! – восклицает шокированный Маэло. – А когда вернешься?

– Может, лет через десять.