355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Николас Дикнер » В поисках утраченного » Текст книги (страница 10)
В поисках утраченного
  • Текст добавлен: 26 сентября 2016, 13:09

Текст книги "В поисках утраченного"


Автор книги: Николас Дикнер



сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 13 страниц)

Мария Либр

НОА И САЙМОН, в сандалетах на босу ногу, с полотенцами на шее, выбегают из дома. Покидая сад, они сталкиваются с почтальоном. Придя в себя, старик поправляет кепку, очки и передает Ноа конверт.

Это его письмо Саре, адресованное до востребования в Релай и возвращенное с пометкой: «Такое почтовое отделение не существует».

Ноа пожимает плечами и бежит дальше. Саймон, уже в добрых десяти метрах впереди, кричит ему «Давай! Быстрее!»На углу они впрыгивают в старый небесно-синий автобус, направляющийся в Хуангриего.

За пределами Ла-Асунсьона автобусный маршрут пересекает воздушный коридор аэропорта Сантьяго-Марино. Воздух сотрясается от мощного гула. Саймон высовывает голову из окна как раз в тот момент, когда над горным склоном медленно проплывает белое брюхо «боинга». Самолет набирает высоту, поворачивает к материку и исчезает в солнечных лучах, а битком набитый автобус, грохоча стальными боками, продолжает свой путь вниз к берегу моря.

Простые удовольствия автобусной поездки.

Волны пыли и цветочной пыльцы перекатываются внутрь через открытое окно. Водитель апатично крутит руль, непрерывно нажимая на кнопки радиоприемника. Сквозь скрежет пробиваются обрывки cumbia [12]12
  Афро-кубинская музыка.


[Закрыть]
и рекламы моющего средства. Трижды на каждом километре автобус подбирает или высаживает пассажиров. Перед каждой остановкой тормоза стонут так, словно через пару метров отдадут богу душу. А когда автобус снова трогается с места, наступает очередь трансмиссии издавать предсмертный скрежет. Между двумя этими угрозами автобус катится без особых проблем с помощью – необходимо это отметить – горного склона.

После бесконечных крутых поворотов дорога вырывается на уровень моря и мчится прямо к воде. Каждый раз Ноа надеется, что автобус не остановится, а поплывет к горизонту.

При подъезде к Хуангриего дома встречаются реже. Придорожная полоса заполнена суденышками, рыболовными снастями, шаткими хижинами, и наконец появляется пляж Мария Либр. Скрежет тормозов, стон трансмиссии… Ноа и Саймон оказываются лицом к лицу с бескрайним океаном.

Саймон мчится через дорогу, через строй кокосовых пальм, вылетает на пляж, сбрасывая на ходу одежду, и нагишом, очертя голову бросается в прибой.

Ноа, ухмыляясь, раскатывает бамбуковый коврик точно в центре пляжа, откуда хорошо видно мальчика. Он просто зачарован огромным потоком энергии, бьющим из этого маленького Homo sapiens.Каждую минуту Саймон выскакивает из воды с новым сокровищем: золотой монетой, изумрудом, статуэткой из слоновой кости. Ноа встречает артефакты радостными криками и запихивает находки в старый пластиковый мешок – их импровизированный сейф, – который вскоре переполняется мокрыми камнями, осколками блестящего стекла и раковинами, тут и там сотрясаемыми рвущимися на свободу рачками-отшельниками.

До приезда на остров Маргарита Ноа никогда не бывал на пляжах, и это запоздалое открытие ошеломляет его. Пристально глядя на море, он снова испытывает головокружение, знакомое по огромным равнинам Саскачевана. Монотонный рев волн напоминает ветер в ячменных полях и приводит Ноа в состояние, благоприятное для сочинения безумных историй, которые он вечером расскажет Саймону.

Картина была бы совершенной, если бы не присутствие Бабушки,старой яхты, много лет назад брошенной у дороги и неуклонно разрушающейся. Иллюминаторы выломаны, корпус разваливается под тяжестью ржавчины. В нижней части кормы еще можно различить по остаткам краски название корабля (Бабушка)и порт приписки (Такспан, Мексика).Установленная на самодельные морские салазки, яхта напоминает зловещую болотную птицу, притаившуюся среди кокосовых пальм.

Ноа настороженно и со странной тревогой поглядывает на Бабушку.Старая яхта навевает мысли о прибывающих морем нелегальных эмигрантах, и он невольно представляет семью кубинских беженцев, которых когда-то унесло от Майами-Бич на этой старой ветхой посудине. Интересно, как бы сложилась его жизнь, если бы он вырос на лодке, а не в трейлере.

Ближе к вечеру в дальнем конце залива солнце неожиданно, без всякого предупреждения катится в море.

Прикрыв глаза ладонью, Ноа изучает небо. Вдали от берега Тринидада горизонт подозрительно темнеет. Высоко над территориальными водами собирается огромная дождевая туча. Правда, пока видны только легкие перистые облака, крохотные частички льда, плавающие в десяти тысячах метрах над уровнем моря.

Ноа снимает рубашку и ныряет за Саймоном, поскольку возникает реальная угроза, что у мальчика вырастут жабры и он навсегда останется в океане. С дразнящей беспечностью Ноа сажает маленького мятежника на плечо, выносит на сушу и, не обращая внимания на протесты, энергично растирает полотенцем. Эта сцена повторяется каждый раз, когда они приезжают на пляж. Саймон кажется прототипом нового человеческого подвида, полуземного, полуводяного. Но может быть, это просто нормальное поведение островитянина?

Они одеваются, тщетно пытаются вытряхнуть песок из одежды и, поглощая сандвичи с чоризо, [13]13
  Чоризо – сырокопченая колбаса.


[Закрыть]
сделанные для них Марией, бегут, чтобы не упустить старый небесно-синий автобус, возвращающийся в Ла-Асунсьон.

Когда они приближаются к дороге, Ноа оглядывается и бросает последний взгляд на кокосовые пальмы. Бабушкана салазках, одинокая и грозная, похоже, наблюдает за ними.

Колониальные архивы

ШОССЕ 627, САСКАЧЕВАН.

По обе стороны дороги тянутся кукурузные поля, бесконечные, как Тихий океан. Ничто не прерывает горизонтального совершенства огромной равнины, разве что крохотный силуэт на юго-западе.

С первого взгляда он напоминает слона на подпорках с пагодой на спине. Силуэт постепенно растет, становится отчетливее, пока, наконец, не различается Бабушка,пересекающая прерию на железных салазках, словно в сюрреалистическом бродячем зверинце Сальватора Дали. Она приближается по диагонали, не обращая внимания на рельеф полей, прорезая в кукурузе широкую просеку. При каждом рывке раздается звенящий стон и с ветхого корпуса слетают огромные хлопья ржавчины.

Яхта пересекает шоссе 627 и исчезает на северо-северо-западе.

Ноа резко садится в постели с широко раскрытыми глазами и утирает пот со лба.

На часах пять утра, температура в комнате приближается к 30 градусам по Цельсию. Вряд ли ему теперь удастся заснуть.

Ноа включает прикроватную лампочку, с ворчанием потирает глаза, ищет на тумбочке книжку, но находит лишь одолженный Арисной экземпляр «Моби Дика»со страницами с загнутыми уголками. Он несколько раз пытался читать эту устрашающую книжку, но тщетно; Герман Мелвилл навевает на него скуку. Если подумать, не лучший ли это способ вернуть сон? Книжка раскрывается сама по себе на главе 44. Ноа бегло просматривает несколько абзацев, но образ Бабушкивсе еще тяжким грузом лежит на его груди.

Ноа бесшумно встает и выходит в коридор.

В соседней комнате крепко спит Саймон, раскинув ручки и ножки, как маленькая морская звезда. Стоя в дверях, Ноа размышляет над детским сном, не потревоженным никакими фантомами.

Ноа закрывает дверь и выходит на патио ждать рассвета.

За четыре года ссылки на острове Маргарита Ноа подружился лишь с одним человеком: Бернардо Баесом, секретарем, хранителем и директором колониальных архивов Ла-Асунсьона – архивов, состоящих из не более нескольких дюжин ящиков, запихнутых в забытую всеми каморку здания муниципалитета.

В подростковом возрасте у Бернардо была великая мечта. Он хотел стать специалистом по морской археологии и жить на Средиземноморском побережье. Каждую ночь, погружаясь в бирюзовые воды своего наваждения, он находил обломки финикийских кораблей, александрийских сфинксов, затонувшие амфоры. В 1993 году он уезжал изучать историю в Каракас, то был первый этап центробежного путешествия, которое – теоретически – должно было уводить его все дальше и дальше от родного острова.

Он наслаждался свободой в столице два года, пока его отец не утонул во время ловли рыбы. Бернардо вернулся домой на похороны и решил остаться на несколько недель, чтобы помочь матери, которая непреклонно отказывалась покидать Маргариту. Предполагалось, что договоренность временная. Затем она переросла из временной в промежуточную, из промежуточной в постоянную, и теперь, четыре года спустя, Бернардо все еще бултыхается в засасывающей рутине пропитанного солнцем острова. Он нехотя работает в колониальных архивах – малооплачиваемая синекура, чуть приличнее, чем продажа ожерелий из морских раковин туристам. Никто никогда не приходит ковыряться в архивах, кроме старого Салисара Рамиреса, тихого столетнего специалиста по генеалогии, которого чуть ли не через день запирают на ночь в каморке.

Нет нужды говорить, что Бернардо каждое утро радуется Ноа, как спасителю.

Приятели закатывают рукава, садятся за огромный письменный стол и играют в шашки. С начала рабочего дня до закрытия они часами лениво передвигают шашки, попивают слишком сладкий растворимый кофе и обсуждают морскую археологию, венесуэльскую политику и местные сплетни. Ноа поправляет французский Бернардо, а тот в свою очередь поправляет испанский Ноа.

Бернардо, единственный на всем острове, знает правду о Ноа, и это знание обязывает его опровергать любые местные слухи. Если ему задают вопросы, он уверяет, что Ноа денно и нощно трудится над докторской диссертацией по гарифуна. Дружба иногда гораздо важнее правды.

Когда Ноа доверился Бернардо, тот от души посмеялся:

– Если бы люди только знали, что в действительностинаходится в архивах!

Действительно, большинство интересных документов превратилось в пепел в 1816 году во время Войны за независимость. От подлинных архивов не осталось ничего, кроме связок генеалогических записей с вкраплениями документов, относящихся к основанию церквей, гибели неизвестных судов, и земельных реестров, вперемешку валяющихся примерно в трех десятках картонных ящиков и издающих в очень влажные дни неистребимый запах дыма.

Именно это зловоние копоти царит в каморке, когда там ровно в девять утра появляются Ноа и Саймон.

Саймон входит первым, ужасно довольный, хотя, если серьезно поразмыслить, день в архиве не идет ни в какое сравнение с днем, проведенным на пляже. Потирая ручки, Саймон пересекает помещение и с уверенностью постоянного посетителя открывает один из шкафчиков, достает цветные карандаши и пачку белой бумаги. Удовлетворенный количеством необходимых принадлежностей, он садится в конце стола и начинает рисовать.

В этот момент, волоча ноги, появляется явно невыспавшийся Ноа. Он замирает на пороге, принюхивается и бормочет:

– Похоже, пойдет дождь.

– Разве ты не читал газеты? – отзывается Бернардо, выходя из туалетной комнаты с экземпляром Ultimas Noticias. [14]14
  Чилийский таблоид.


[Закрыть]
– По прогнозу, бури на всю неделю.

– Carajo, [15]15
  Слово аргентинского происхождения, которое само по себе не несет смысловой нагрузки; irse a carajo – переводится как «иди ко всем чертям».


[Закрыть]
– выражает свое недовольство Ноа после долгого зевка. – Воняет старым древесным углем.

Затем он приподнимает голову и меняет мнение:

– Эй, похоже, что и растворимым кофе!

– Могу предложить двойной, очень сладкий.

– Ну, если ты настаиваешь.

Пока Бернардо готовит отвратительный напиток, Ноа смотрит, как Саймон расправляется со своими карандашами. На соседнем столике поджидают шахматная доска и шашки – все готово к обычному дню. В дальнем конце помещения Салисар Рамирес пыхтит, как паровоз, над каким-то пухлым реестром. Похоже, он много дней не вставал со своего стула, и Ноа удивляется, не проводит ли он в архиве и ночи.

– Итак, muchaho! [16]16
  Парень (исп.).


[Закрыть]
– произносит Бернардо, протягивая Ноа дымящуюся чашку. – Готов проиграть свою первую за день партию?

Ноа безразлично пожимает плечами.

– Кажется, ты не в очень хорошей форме, – говорит Бернардо, расставляя на доске шашки.

– Бессонница.

– Опять кошмары?

– Снова Бабушка.

Бернардо жестом предлагает начать игру. Ноа отхлебывает кофе, садится и рассеянно делает первый ход. Бернардо контратакует с противоположного угла.

– Итак, Арисна в Каракасе?

– Как ты догадался?

– Из-за кошмаров.

Указательный палец Ноа замирает на шашке, которую он собирается передвинуть.

– Не понял.

– Разве ты не заметил, – объясняет Бернардо, не отрывая глаз от доски, – что Бабушкаснится тебе, только когда Арисна уезжает?

Мгновение Ноа пытается найти ответ, который прервал бы цепь вопросов, но сказать ему нечего – Бернардо прав.

– Как поживает твоя мать? – наконец спрашивает он, передвигая шашку.

– Спасибо, прекрасно, а твоя?

– Понятия не имею.

– Где она сейчас?

– Думаю, где-то около Медисин-Хат. Мы всегда проводили декабрь в южной Альберте.

В глубине комнаты специалист по генеалогии с трудом переворачивает страницы реестра. От этой процедуры поднимается столько пыли, что старик периодически исчезает в пылевом облаке, и можно было бы подумать, что он исчезает насовсем, если бы не постоянный кашель и пыхтение. Бернардо бросает в ту сторону раздраженный взгляд и передвигает шашку, бормоча под нос.

– Чем он все-таки занимается? – спрашивает Ноа. – Я годами смотрю, как он перелистывает одни и те же документы.

– Дон Салисар? Он почти выжил из ума. У него самые разные теории насчет браков, рождений… la herencia. [17]17
  Наследственность (исп.).


[Закрыть]

– Наследственности?

– Он верит, что если объединить все семейства Маргариты в одно генеалогическое древо, то можно предсказать будущее острова.

– Понимаю.

Облако пыли вокруг старика разрастается и превращается в настоящую дождевую тучу. Очевидно, сведения из старых реестров не подтверждают великую теорию. Ноа озабоченно смотрит на Саймона. Мальчик перевернул лист бумаги рисунком вниз и, вооружившись серым фломастером, воспроизводит Великий ураган 1780 года.

– Ты в ближайшее время планируешь вернуться в Каракас? – спрашивает Ноа.

Бернардо колеблется, изучает последний ход противника, угрожающий его левому флангу.

– Не знаю. Может, в следующем году.

– Ты говорил это в прошлом году.

– Все, что касается моей матери, не просто. Как только я собираюсь уехать, она грозится заболеть. Или просит меня остаться еще на год. Или объявляет голодовку. Или пытается женить меня на Глэдис, дочери соседа.

Наступает неловкая пауза. Бернардо небрежно съедает одну из шашек Ноа.

– Надо было вернуться в Каракас сразу после похорон отца. Теперь ситуация с каждым днем осложняется. Я не смогу уехать, пока жива моя мать, а она точно доживет до ста лет. И если так будет продолжаться, кончится тем, что я начну желать ее смерти.

Бернардо поднимает глаза в ужасе от того, что сказал эти последние слова вслух. Его взгляд падает на дона Салисара, все еще поглощенного своим реестром.

– Я надеюсь уехать до того, как достигну этой точки, – шепчет он.

Ноа задает себе вопрос, что означают слова Бернардо «уеду до того, как доживу до состояния дона Салисара» или «уеду до того, как генеалогические предсказания дона Салисара подтвердятся». Однако он решает промолчать, и игра продолжается в неловкой тишине.

Час спустя Ноа и Саймон покидают колониальный архив с рулонами рисунков под мышками. Когда они выходят на улицу, падают первые капли дождя.

Все направления сразу

ДОЖДЬ ИДЕТ УЖЕ ТРИ ДНЯ. С самого утра я надеюсь на вторжение какого-нибудь необычного посетителя: вооруженного сандиниста, Синей Бороды или просто грабителя букинистических лавок. Но пока еще никто не вошел в эту дверь, и я провел весь день в грезах, закутавшись в старое шерстяное одеяло.

Я потягиваюсь и, моргая, гляжу на часы. Без пяти пять. Я решаю закрыть магазин немедленно, и к черту правила. Как раз когда я собираюсь подняться, звякает дверной колокольчик и на мгновение дверь распахивается в бурю. Как только туман рассеивается, я узнаю мою любимую книжную воришку, одетую в плащ с потемневшими швами и джинсы, промокшие выше коленей.

Она приветствует меня кивком, роняет на коврик у двери матросский мешок и, не успеваю я сказать ни слова, исчезает между двумя стеллажами.

Эта сцена разыгрывается так быстро, что если бы не матросский мешок и растекающаяся вокруг него лужа, я подумал бы, что сплю. Я потираю глаза и выглядываю в окно. Ни один продавец книг в здравом рассудке не работал бы сверхурочно в такую мерзкую погоду. Я выскальзываю из одеяла и иду в кулинарный отдел. Девушки там нет. Я вытягиваю шею и заглядываю в компьютерный отдел. И там ее нет. Я чешу затылок. Что-то в этом мире не так.

Я нахожу девушку в глубине магазина около туалета перед разделом путешествий. Стараясь не торопить ее, я спрашиваю, не нужна ли ей помощь. Она равнодушно благодарит меня и дает понять, что справится сама.

– Уже почти пять часов. Я собираюсь закрывать магазин.

– Да? – Она смотрит на свои часы. – Я не заметила, как пролетело время.

– Нет проблем. Вы нашли то, что искали?

– Не совсем. Я искала путеводитель.

Я жду, когда она уточнит страну – острова Фиджи, Япония, Мадагаскар, – но она молчит. Фраза закончилась так резко, будто направление не имеет ни малейшего значения. Я не переспрашиваю и делаю вид, будто совершенно естественно покупать просто любой путеводитель, готовясь в путешествие просто куда угодно.

К несчастью, объясняю я ей, в нашем магазине очень мало путеводителей вообще. Конечно, у нас есть отдел путешествий – как без него? – но, если уж совсем честно, большинство путеводителей я уношу домой, как только они попадают в магазин. У нас у всех есть свои маленькие навязчивые идеи.

Девушка явно расстроена. Я неустрашимо предлагаю одолжить ей путеводитель из своей личной коллекции. (Я искусно подчеркиваю слово одолжить,но она не реагирует.)

– Я скоро уезжаю, – говорит она после короткой паузы, явно колеблясь. – У меня не будет времени вернуть его вам.

– Ну, тогда возьмите его с собой. Книги должны путешествовать. Отдадите, когда вернетесь, или можете прислать его мне по почте, в конверте с экзотическими марками.

– Я не знаю… Не хочу причинять вам неудобства.

– Нет-нет. Я настаиваю! Только скажите, какой путеводитель вы ищете. Я принесу дюжину завтра утром. Вам останется только заглянуть сюда и сделать свой выбор. Вас это устроит?

– Завтра будет слишком поздно. Мы не могли бы встретиться сегодня вечером?

Ей удалось захватить меня врасплох. Я соглашаюсь и царапаю адрес на обороте визитки книжного магазина.

– Это в Маленькой Италии, прямо напротив парка Данте…

– Я знаю этот район. Скажем, около семи?

Я согласно киваю. Она с улыбкой убирает карточку в карман и, не проронив больше ни слова, направляется к двери. Когда она уже выходит, я прихожу в себя и спрашиваю, как ее зовут.

– Джойс, – отвечает она после секундного колебания.

В следующее мгновение она исчезает в циклоне. Окаменев у двери, я таращусь на танцующий колокольчик. Часы показывают 5.03. Я выделываю замысловатое па и решаю закрыть магазин. Подсчитывать нечего – преимущество дней, когда нет продаж, – так что мне остается лишь спрятать ящик кассового аппарата за десятитомной «Энциклопедией морских катастроф».

Серовато-коричневая стена ливня скрывает бульвар Сен-Лоран. Все, что падает на землю, безжалостно уносится к реке: газеты, перчатки, шапки, пакеты из забегаловок, скомканные пластиковые мешки, пляшущие в потоках с пузырями и похожие на медуз. Не видно ни одного автомобиля, ни одного пешехода.

Кажется, что грядет конец света.

Домой я прихожу похожим на утопленника, которого полиция Квебека только что вытащила из озера. Я снимаю туфли, поспешно стягиваю носки и, не включая свет, пересекаю гостиную. Впотьмах я спотыкаюсь о решетку калорифера, которую собираюсь привинтить уже два месяца, подворачиваю ногу и падаю на пол. Решетка скользит по дощатому полу, с лязгом подскакивает и исчезает в темноте.

Как раз в этот момент раздается стук. Я ковыляю к двери и открываю ее.

Джойс. На час раньше назначенного времени. Она бросает в прихожей старый матросский мешок и, дрожа, вешает на крючок плащ.

– Я слишком рано?

– Вовсе нет, – говорю я, потирая мизинец на ноге. – Вы выглядите так, будто только что обогнули мыс Горн в картонной коробке. Я могу предложить вам сухой свитер.

– Нет, спасибо.

– Хотите выпить чего-нибудь горячего?

– Это было бы отлично.

Я ковыляю на кухню. Пока я ставлю на плиту чайник, Джойс швыряет свои сапоги в угол прихожей и входит в гостиную.

– Осторожнее – там дырка в полу.

Предупреждение излишне. Она нашла выключатель. Из темноты выплывают морские змеи и рогатые киты с бьющими из ноздрей фонтанами.

Джойс с изумлением рассматривает факсимиле морской карты 1675 года с полями, разукрашенными изображениями картушек [18]18
  Картушка – подвижная часть магнитного компаса, состоящая из поплавка и диска с градусными делениями. (Примеч. ред.)


[Закрыть]
компасов и мифических чудовищ. Она поправляет очки и подходит поближе к карте, явно заинтригованная окрестностями острова Испаньола. Отмеряя чайные листья, я слежу за ней.

Как странно видеть эту девушку в моей гостиной. Я не знаю о ней ничего, кроме ее склонности красть руководства по программированию. В маленьких очках и с короткой стрижкой она смотрится довольно безвредной, но вполне может оказаться опасной бандиткой в бегах. Может, подустав от мелкого воровства, она ограбила шесть банков подряд. В таком случае в ее старом матросском мешке, вероятно, лежит ружье длиной с гарпун и куча пропитанных кровью банкнотов.

Я уже почти слышу стрельбу, но пронзительный свист прерывает полет моей фантазии. Мотая головой, я снимаю чайник с плиты и вытягиваю шею, чтобы заглянуть в гостиную.

– Путеводители в маленьком ящике за вашей спиной.

Когда я выхожу из кухни с дымящимся заварным чайничком с черным китайским чаем улунг, Джойс перебирает мои путеводители.

– Вы много путешествовали, – говорит она, не отрывая глаз от коробки.

– Я? Никогда не выезжал из Монреаля. Мое самое долгое путешествие – когда я покидал Шатоге.

– Тогда зачем все эти путеводители?

– Их собирала моя мать. После ее смерти я сохранил коллекцию.

– Ваша мать любила путешествовать?

– Нет. В действительности это очень странно, поскольку она работала в турагентстве. Она могла бесплатно объездить весь мир, но предпочитала проводить лето на заднем дворе, запасшись грудой книг и погрузив ноги в мелкий пластмассовый бассейн. В конечном счете, я думаю, она любила путеводители больше путешествий.

Я наливаю чай. Струйка окутана облачком пара. Джойс обнимает чашку ладонями, чтобы согреться, и садится на диван, поджав ноги по-турецки.

– Чай… – шепчет она, вдыхая аромат. Странная напряженность тут же покидает ее тело. Она вдруг кажется усталой. Я замечаю, как она слегка горбится, вижу темные круги под глазами.

– В детстве я каждый день после школы навещала своего дедушку. У него был чайник династии Мин из сине-белого фарфора с длинной трещиной, а внутри совершенно красный. Мы пили горький чай, и он рассказывал мне истории о пиратах.

Она зевает. Умолкает. Ее глаза, припухшие от усталости, становятся все меньше.

– О каких пиратах? – спрашиваю я, надеясь на продолжение.

– Всяких. Думаю, он узнал свои истории из старого матросского сборника. Но в основном он рассказывал о наших предках. Похоже, мой прапрапрадедушка был знаменитым акадийским пиратом. Я так и не смогла найти этому никаких подтверждений. Дедушка столько рассказывал, что в конце концов я захотела стать пиратом. Мои кузены говорили, что женщин-пиратов не бывает, но чем больше они это говорили, тем больше я хотела доказать, что они ошибаются. Иногда в детских головах возникают странные идеи.

– Вовсе нет. Между прочим, женщины-пираты действительно были: две из них – в экипаже Калико Ракема.

– Рыжий Ракем?! – восклицает она со смехом. – А вы не путаете с историей Тантана?

– Эрже всегда рисовал правдивые истории. Настоящий Рыжий Ракем жил на Багамах в XVIII веке. Его имя – Джек Ракем, а прозвище – Калико Ракем. Он был весьма заурядным пиратом, и через несколько лет англичане его повесили.

Джойс вскидывает голову, явно заинтересованная:

– Дедушка никогда мне о нем не рассказывал. А кто были те две женщины?

– Я забыл их имена. Одну из них звали Бонни Как-ее-там.

– Бонни Паркер? – шутит Джойс.

– Не помню. Но они были довольно хорошо известны. По легенде, только они защищали корабль, когда англичане взяли его на абордаж. Остальные члены экипажа были мертвецки пьяны и прятались в трюме.

– Как романтично!

– Если вам интересно, у меня есть книжка об этом.

И я точно знаю, что это за книжка – Трехголовая Книга, забытая покупательницей в магазине в 1994 году.

Подходя к шкафу, я понимаю, что давно не видел ту книжку. Я замечаю несколько книг без обложек – я люблю книги с нелегкой судьбой. Я хватаю первую, но это всего лишь потрепанный экземпляр «Книги узлов»Эшлея. Вынимая вторую книгу, я решил было, что удача мне улыбнулась, но это – издание 1945 года книги Дамаса Потвена («Сен-Лоран и его острова»).Третья – дешевый экземпляр « Робинзона Крузо»,а четвертая – фрагмент «Японской экспедиции»Мэтью Перри.

Перебрав всю свою библиотеку, я прихожу к выводу, что потерял книгу – страшнейшее преступление, превращающее меня в позор Гильдии книготорговцев. Придется обойтись обычным путеводителем по Багамам.

– Вы нашли ее? – спрашивает Джойс, подливая себе чаю.

– Нет, – отвечаю я, краснея. – Но поскольку Джек Ракем базировался на острове Провиденс, упоминание о нем должно быть в истории Багам.

– Остров Провиденс к северу от Гаити?

– Нет, – объясняю я, просматривая оглавление. – Это тот остров, где находится Нассау. Вообще-то в наши дни он называется Нью-Провиденс.

Я листаю страницы в поисках исторического раздела. Джойс придвинулась поближе и пристально смотрит на меня.

– Что это у вас на шее?

– Компас Никольского.

– Что? – Она протягивает руку к компасу.

Не знаю почему, но я доверяю этой девушке. Я откладываю путеводитель по Багамам и осторожно развязываю веревку, однако делаю это довольно неловко, и компас выскальзывает из моих пальцев. Я еще не осознаю, что происходит, вернее, что сейчас произойдет, и тупо слежу за медленным падением компаса. Внешняя пластмассовая сфера с треском лопается; центральная, освобожденная от оболочки, падает на пол, отскакивает, пролетает между ногами Джойс, кружится по гостиной, указывая на все направления сразу, и скатывается в зияющую пасть вентиляционной трубы в центре комнаты.

Я бросаюсь на колени у отверстия и успеваю услышать все более слабые звуки ударов сферы о металлические стены трубы. Наконец компас проваливается в пропасть и затихает.

Калорифер будто дожидался именно этого сигнала. Он включается и выплевывает струю обжигающего воздуха прямо мне в лицо.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю