Текст книги "В поисках утраченного"

Автор книги: Николас Дикнер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 13 страниц)

Когда этому прославленному дяде едва ли было четырнадцать лет, он отправился вверх по реке к Монреалю, где нанялся на грузовое судно, направлявшееся на Мадагаскар, и больше его не видели. Семья изредка получала неразборчивые почтовые открытки, отправленные изо всех портов мира, и дедушка Лизандр крепил их кнопками к стенам своего дома. Глубокой зимой, когда северо-восточный ветер метался по побережью, разноцветные марки из Суматры или Гаваны придавали остроту повседневной жизни семейства Дусе и пробуждали ностальгию на территории собственной кухни.

Отъезд дяди Ионы всколыхнул в клане опустошительную волну эмиграции. В течение десяти лет из Тет-а-ла-Балейна исчезли все Дусе. Старики умерли, молодые удрали, остались лишь призраки, старые слухи да прибрежный шаткий дом с одноглазым дедушкой.

Таким образом Джойс была последней Дусе в деревне. Она унаследовала от предков любовь к одиночеству, что наложило на нее отпечаток преждевременной зрелости. Вечно погруженная в свои мысли, она всегда казалась чем-то встревоженной.

Более того, она страдала клаустрофобией, вполне естественной для человека, родившегося в семье, разбросанной по всей Северной Америке. Она задыхалась в тесноте – на кухне, в школе, в деревне, в отцовской семье, – и только пиратские рассказы дедушки Лизандра, его горький чай и шаткий дом, где она снова становилась праправнучкой Эрменеджильда Дусета, приносили ей облегчение. Каждый вечер она требовала рассказать ей историю еще какого-нибудь пирата. Через ту прокуренную кухню прошли все Дусе семи морей вместе с такими пиратами, как Сэмюэл Белами, Эдуард Тич, Фрэнсис Дрейк, Франсуа Л’Олонэ, Бенджамин Хорниголд, Стид Боннэ и Уильям Кидд.

Джойс нравилось думать, что все эти пираты когда-то посещали окрестности Тет-а-ла-Балейна, но дедушка Лизандр поспешил разуверить ее: эти перелетные птицы предпочитали тропический климат. Действительно, большинство из них обитало под жарким солнцем в мифической гавани острова Провиденс.

Название острова сбивало Джойс с толку, ведь каждое лето она проводила на острове Провиденс и никогда не замечала ничего похожего на пиратскую гавань, она видела только старые, крытые дранкой хижины, забитые шумными дядями и кузенами.

Лизандр Дусе объяснял, что к северу от острова Эспаньола в Карибском море есть другой остров Провиденс. На самом деле этот остров находился в центре Багамских островов, но, когда дело доходило до точности, невозможно было требовать слишком многого от дедушки Лизандра, набиравшегося знаний из старых альманахов и рекламных календарей.

Как бы то ни было, пираты превратили свой остров в неприступное убежище, где они никого не боялись. Гавань с двумя узкими выходами было легко защищать, а неповоротливые военные суда не могли войти в нее из-за мелководья. Ни бог, ни король не имели влияния на остров Провиденс, что, сточки зрения Джойс, означало: там не было никаких дядей и кузенов, и, следовательно, это несомненно был совершенно другой остров.

Мало-помалу Джойс укрепилась в честолюбивой мысли, будто именно она является хранительницей семейных традиций. Целыми днями потрошить треску и выполнять домашние задания по естественным наукам? Это казалось ей несовместимым с высоким званием праправнучки Эрменеджильда Дусета. Ее судьба – пиратство, черт побери!

Однако этому новехонькому призванию мешало отсутствие ролевой модели; в семейном альбоме Дусе не было ни одной женщины-пиратки, ни одной властной предводительницы в юбках, пропахших порохом и ямайским ромом. Не было даже завалящей воровки копилок. Даже дедушка Лизандр со всеми своими энциклопедическими познаниями не смог вспомнить никакой пиратки. Пиратство оказалось сугубо мужским занятием. Джойс видела в этом жестокую несправедливость: почему это девушки не могут грабить, рисковать жизнью, прятать сокровища, презирать закон и виселицы?

Так она и жила пленницей безвестной семьи, деревни вдали от дорог, ограничений принадлежности к женскому полу, времени без надежд. Стоя на берегу острова Провиденс, сжимая в руках бинокль, она следила за грузовыми судами, проплывающими по каналу. Теперь они везли не золото и серебро из Вест-Индии, а зерно, сырую нефть и огромные бумажные рулоны, на которых в Нью-Йорке напечатают тысячи километров плохих новостей.

Если бы Эрменеджильд Дусет дотянул до этих дней, то умер бы от неврастении через сорок восемь часов.

В Тет-а-ла-Балейне была только начальная школа, поэтому каждый сентябрь около полутора десятков подростков отправлялись в средние школы в Хавр-Сент-Пьер, Септ-Айлс или Блан-Саблон.

В то утро один из мальчиков вызвал всеобщее восхищение, объявив, что будет водить вертолет, как его дядя Жак. Другой поднял ставки, заявив, что станет главным механиком на ледоколе Де Гросейлье.Третий будет создателем то ли мостов, то ли моторов, ну, как его там… инженером!

Джойс редко принимала участие в подобных обсуждениях. Никаких вопросов никогда не задавали этой странной маленькой кузине, честно говоря, совершенно не заметной. Однако в то утро во внезапном порыве энтузиазма она беспечно открыла рот:

– Я буду пираткой!

Ее слова были встречены ошеломленным молчанием. Все повернулись к Джойс, и она, не дрогнув, встретила их взгляды. Она часто вызывала подобное удивление благодаря, с одной стороны, несоответствию невзрачной внешности и самоуверенности и, с другой стороны, склонности озвучивать идеи, такие странные, такие оторванные от реальности, что оставалось только изумляться, откуда она такая взялась. В любом случае, безусловно, не из Тет-а-ла-Балейна.

Один из ее кузенов, все еще дувшийся из-за нескольких ловких затрещин сковородкой, воспользовался шансом обозвать Джойс бородатой дамой. Другой кузен возразил: Джойс, мол, слишком тощая для пиратки.

– Все пираты мужчины, – авторитетно заявил самый старший кузен. – Вот почему твоя мать тебя бросила. Она хотела мальчика.

– Моя мама умерла! – разозлилась Джойс, хватая кузена за ворот.

– Твоя мать не умерла. Она сбежала! Она живет в Нью-Йорке.

– Нет, в Торонто! – подхватил другой кузен.

– В Ванкувере!

– В Чикаго!

Под летящими со всех сторон снарядами Джойс дрогнула. В этот момент объявили об окончании перемены, и все двинулись к двери. Поколебавшись, Джойс повернула в противоположном направлении. Чувствуя, что наговорили слишком много, мальчишки смотрели, как она направляется к кладбищу.

– Все равно пиратов больше нет, – пробормотал один из них.

Прежде Джойс никогда не ходила на могилу матери.

То, что мать подавилась головой мойвы, казалось ей неоспоримым фактом. И все равно Джойс предпочитала об этом не говорить. Та эффектная асфиксия была неотъемлемой частью семейной мифологии, сплетенной из славных жизней и необычных смертей. Какая польза от матери из плоти и крови, кроме избавления от домашних обязанностей и чужих наставлений? Джойс предпочитала невидимую, легендарную мать, чей образ прекрасно сочетался с Эрменеджильдом Дусетом, почтовыми открытками дяди Ионы и островом Провиденс.

Джойс бродила по кладбищу, читая все эпитафии и находя подтверждение словам дедушки: многие Дусе были здесь похоронены, большинство – до 1970 года. Однако она не нашла ни одного могильного камня с девичьей фамилией матери, и это не предвещало ничего хорошего.

Покинув кладбище, Джойс свернула к берегу.

Когда она вошла в обветшалый дом, Лизандр Дусе как раз ставил на стол дымящийся чайник, будто ожидал внучку. Однако в тот день Джойс не хотела обсуждать ни далеких предков, ни пиратов XVII века; она хотела узнать правду о своей матери.

Лизандр Дусе терпеливо выслушал внучку, но отказался отвечать на множество ее вопросов. Он хорошо знал огненный характер девочки и боялся, что, узнав правду, она почувствует ответственность за события, в коих не виновата. Некоторые дети склонны взваливать весь мир на свои хрупкие плечи.

Джойс не отставала:

– Дедушка, как мне спорить с кузенами, если я даже не могу показать им могильный камень?

Через полчаса мучений Лизандр Дусе наконец признался, что история о голове мойвы – дымовая завеса скандала, о котором никто не посмел рассказать Джойс: ее мать поступила как остальные Дусе – сбежала через несколько месяцев после рождения Джойс, сбежала неожиданно и без разумных объяснений. Она села на корабль, направлявшийся на запад, но никто не знал точной ее цели. Говорили, что она в Монреале или даже в Соединенных Штатах.

Джойс молча выпила свой чай. Это открытие сильно осложнило ситуацию. Как узнать, что случилось на самом деле? Спрашивать родственников бесполезно. В Тет-а-ла-Балейне ответа ей не найти.

Нахмурившись, Джойс задумалась над раздражающим отсутствием дорог на отцовских картах.

Пять лет спустя дедушка Дусе, последний Дусе из Тет-а-ла-Балейна, скончался в страшном приступе кашля. Во второй (и последний) раз Джойс посетила деревенское кладбище.

Джойс продолжала ходить в дом на берегу. Казалось, смерть Лизандра не сильно на нее подействовала. Каждый день она устраивалась за столом – точно в том месте, где нашла тело дедушки, спокойно сидевшего перед своим чайником, – и рассматривала почтовые открытки дяди Ионы, прикнопленные к стенам кухни. Никому не хватило духу потревожить дом, будто всех его обитателей в одночасье скосила чума. Перебирая кучи накопившихся в доме вещей, Джойс спасла свое наследство: старый матросский вещевой мешок, несомненно принадлежавший дедушке ее дедушки.

Вскоре дяди Джойс заколотили двери и окна дома старыми досками.

Дом пережил Лизандра Дусе всего на несколько недель. Его стареющий скелет, пораженный смертельным остеопорозом, стремительно клонился к морю. Казалось, он просто свисает с берега. Высокие сентябрьские приливы нанесли его хрупкому фундаменту решающий удар, и одним субботним утром дом пустился в плавание. Плыл он недолго; вскоре волны растерзали его и разбросали обломки.

Открытки дяди Ионы, изуродованные, облепленные лиловатыми медузами, – вот и все, что вернул прилив.

Джойс услышала о крушении только через три месяца. Вся деревня десятилетиями заключала пари на гибель старого дома, но когда это действительно произошло, внучка Лизандра уже была в Септ-Айлсе, поглощенная своим прибытием в среднюю школу.

Она давно предвкушала эту возможность избавиться от дядюшек, тетушек и кузенов и не брала в расчет отцовскую доброту. Отцу хватило одного телефонного звонка, чтобы устроить ее на новом месте: на пирсе в Хавр-Сент-Пойнте Джойс ждали дядя и тетя, выступившие из малоизвестного родственного закоулка.

Вторжение дальних родственников показалось Джойс громом среди ясного неба. Неужели эта семья неистощима? – удивлялась Джойс, воздевая руки к небу. Неужели придется бежать до самого Владивостока, чтобы выскользнуть из цепких ветвей семейного древа?

Опершись о поручни Нордик-экспресса, Джойс изучала маленькую толпу, съежившуюся под проливным дождем. Она никогда прежде не встречала этих двух новых персонажей; у нее даже не было фотографии, чтобы опознать их. Наконец она заметила дородного мужчину, закутанного в зеленое пончо Не обескураженный штормом, он держал картонку с размытой надписью, в которой можно было разобрать лишь одно слово Джойс.Стоявшая рядом с ним маленькая женщина в желтом плаще в одной руке держала зонтик, а в другой – пластмассовый контейнер фирмы «Таппервер», набитый кленовым фаджем (вареный сахар из кленового сиропа).

Джойс прикинула, что легко могла бы проскользнуть мимо них и исчезнуть незамеченной. Она посмотрела на небо. Шлейф урагана Палома, примчавшегося с Багам, только что достиг северного побережья озера Святого Лаврентия. Дождь и шквальные ветры продлятся еще пару дней.

Неподходящая погода для побега, решила Джойс, сходя по трапу.

Родственники сунули старый синий вещевой мешок дедушки Дусе в багажник, и оранжевый «себербен» покатил в направлении Септ-Айлс.

Жуя кленовый фадж, Джойс рассеянно отвечала на вопросы новообретенной тетушки. (Да, путешествие прошло отлично. Да, она рада приступить к занятиям в средней школе. Да, папа чувствует себя отлично и, кстати, передает привет.)

На самом деле, словно загипнотизированная отражением фонарей в мокром асфальте, Джойс думала только о шоссе 138. Наконец-то она оставила в прошлом отцовские морские карты и направлялась в ненарисованный мир, несомненно кишащий неизвестными опасностями, но и полный бесчисленных дорог, любую из которых она могла выбрать. Позже Джойс поймет, что эта свобода ограничена шоссе 138, однако пока она зачарованно смотрела на скользящие за окном деревушки: Ривьер-а-ла-Шалу, Ривьер-о-Грэн, Манито, Ривьер-Пигу, Матамек и резервация Майотенам.

Если бы за рулем оранжевого «себербена» сидела она, Джойс, то так бы и мчалась до Тадусака, Пойнт-о-Пика, Квебека и до самого Монреаля, где шоссе 138 сворачивает на Шербрук-стрит и вонзается прямо в тайны городского сердца.

Однако руль держали потные ладони ее дяди, а потому машина остановилась в Септ-Айлсе.

Прошло пять лет.

Пятьдесят тысяч школьных дней.

Два миллиона часов правила Крамера, сложносочиненных предложений с придаточными предложениями в функции приложения, Утрехтского мира, молекулярной массы нитрата калия, антиклинальных складок, постоянного ускорения в вакууме, валового национального продукта.

Решительно запершись в своей скорлупе, Джойс ждала следующей остановки.

Когда Джойс исполнилось семнадцать, ей сообщили, что она должна выбрать ремесло, которым придется заниматься до конца ее дней. Таковым, во всяком случае, было мнение и консультанта по профессиональной подготовке в средней школе, мистера Барье. С ревностностью армейского вербовщика он принимал учеников одного за другим в своем кабинете, выкрашенном бежевой краской. Рост, вес, физическое состояние, график личностных характеристик и профессиональных способностей, социальные установки, способности – ученики входили в кабинет, выходили из кабинета, консультант консультировал.

Случай Джойс был сложным. Несмотря на ограниченные навыки общения, неприятие авторитетов и дерзость, она умудрялась безупречно учиться по всем предметам. Поэтому от нее нельзя было просто отмахнуться, и мистер Барье принялся раздраженно расспрашивать: какую пользу обществу она, по ее мнению, могла бы принести? Рано или поздно, но выбирать все равно придется!

Хмурая Джойс отвечала неопределенно. Пять лет в Септ-Айлсе не придали ей уверенности. Не сомневалась она только в двух своих страстях: математике и прогулах уроков. Не надо быть консультантом по профессиональной подготовке, чтобы осознать: перспективы сочетания двух этих дисциплин далеко не многообещающие. Что ждет бездомного математика или безземельного землемера?

Устав от скучного разговора, Джойс в конце концов заявила, что хотела бы стать картографом. Мистер Барье удивленно приподнял брови, но не отважился на комментарии. Выбор сделан, и можно наконец закрыть трудное дело Джойс Кенти.

Звонок на перемену прозвенел как раз в тот момент, когда Джойс покидала кабинет мистера Барье. Десять минут свободы до компьютерного класса мистера Тербинга. Джойс решила подышать свежим воздухом.

В то туманное утро вторника не видно было ни неба, ни линии горизонта. Каждый шаг Джойс отзывался хлюпаньем размокшей земли, едва заметный ветер доносил до школы аромат моря. Джойс пересекла двор, чтобы посмотреть на внешний мир через забор из проволочной сетки, и взглянула на часы. Осталось всего шесть минут свободы.

Она вздохнула.

По ее мнению, уроки мистера Тербинга были частью обширного заговора по намеренному затемнению существа дела. Под его владычеством творческий потенциал компьютерной лаборатории был сведен к функциям сборочного конвейера. Его курс был целиком основан на Лого, компьютерном языке, включавшем движение метафорической черепашки по экрану монитора «Коммодора-64».

Джойс презирала Лого, сборочные конвейеры и авторитарную некомпетентность мистера Тербинга.

Когда звонок объявил о конце перемены, Джойс вскарабкалась на забор, спрыгнула с противоположной стороны и пошла прочь. Трое пацанов, куривших за мусорным контейнером одну самокрутку с марихуаной на всех, равнодушно посмотрели ей вслед.

Конечно, проще было бы удалиться через главный вход, но к чему тратить силы на то, чтобы плыть против течения, если не делать это с шиком?

Большинство водителей грузовиков, проезжавших через Септ-Айлс, заправлялись дизелем и кофеином в ресторане «У Клемана» на бульваре Лор.

На самом деле бульвар Лор был отрезком шоссе 138, и любой транспорт Лоуэр-Норт-Шора никак не мог его миновать. Западный конец бульвара не представлял собой ничего особенного, но если вы подъезжали с востока, преодолев двести километров торфяных болот и редких хвойных деревьев, то глаза разбегались от цепи «Данкин Донатс», «Кентукки Фрайд Чикен», «Макдоналдса» и тому подобных заведений. Ослепленные блеском рекламы автолюбители даже не замечали ресторанчик «У Клемана», но для дальнобойщиков это был оазис, о котором они мечтали долгие сотни километров.

В то утро на огромной стоянке было всего два грузовика. Распахнув дверь ресторана, Джойс окунулась в его уникальную атмосферу: бар с приглушенным освещением, тихая музыка, передаваемая местной радиостанцией, обшивка под дерево, оранжевые виниловые стулья, пластмассовые папоротники. Два бывалых дальнобойщика сидели за стойкой, обмениваясь утренними новостями. Привыкшие разговаривать в общем шуме, они старались не перебивать друг друга, оставляя паузы между репликами.

Джойс устроилась в пределах слышимости (они говорили что-то о большом «крайслере», врезавшемся в ограждение); Франсина с понимающей улыбкой принесла ее обычный заказ: черный кофе и утреннюю газету.

Джойс подмигнула ей и отхлебнула кофе.

Сенсационная новость на первой полосе – падение железного занавеса между Австрией и Венгрией. Без фотографий. И Джойс пришлось без подсказки представлять тысячи жителей ГДР, толпящихся на границе. Еще там было сообщение о дорожной пробке на хайвей 40 и другое – об отставке Джона Тернера.

Через несколько страниц Джойс наткнулась на доклад о последнем сокращении квот на ловлю трески – повод для возмущения дядюшек Джойс на несколько недель. При мысли о том, что ей больше не приходится для них стряпать, Джойс почувствовала прилив радости.

Неожиданно ее внимание привлекла заметка, втиснутая между двумя объявлениями о междугородних перевозках:

«ФБР АРЕСТОВАЛО НЕЗАУРЯДНУЮ ГРАБИТЕЛЬНИЦУ

Чикаго. После многомесячного расследования ФБР арестовало предводительницу крупной банды грабителей.

Вчера ФБР арестовало Лесли Линн Дусет, 35 лет, возглавлявшую самую крупную за последние годы банду грабителей, разоблаченную в США.

Дусет, известная также под кличкой Господи Помилуй, обвиняется в проникновении в компьютерную голосовую почту с целью внедрения в сообщения „информационных строк“. Предполагается, что эти информационные строки позволяли более чем полутора сотням сообщников обмениваться номерами кредитных карт и карт междугородней и международной телефонной связи. ФБР конфисковало списки с несколькими сотнями номеров карт и авторизованных кодов множества корпоративных телефонных систем. Общий убыток от этой жульнической схемы оценивается в полтора миллиона долларов США. Дусет, гражданка Канады, в 1987 году скрылась в США после того, как была приговорена к тюремному заключению за подобные же преступления, совершенные в Канаде. С тех пор она жила в Чикаго со своими двумя детьми».

Чашка с кофе застыла перед губами Джойс. Вселенная медленно завертелась. Звуковой фон распался на искаженные обрывки. Время остановилось. Все в мире стало неважным, кроме нескольких обескураживающих строк внизу страницы 54.

Чуть-чуть оправившись от шока, Джойс огляделась, взглянула на свои часы. Время возобновило ход и даже как будто значительно ускорилось. Дальнобойщики расплатились, бросили на стойку чаевые – монеты звякнули о поддельное дерево – и вышли. Одного ждал Хавр-Сент-Пьер, другого – Монреаль.

Джойс аккуратно вырвала заметку, сунула ее в карман рубашки и отправилась в школу.

На следующий день Джойс появилась у ресторана «У Клемана» в 5.40 утра; еще не рассвело.

Воздух пропитан запахами неэтилированного бензина, дизельного топлива, жира, стекающего с жарящегося бекона. В флюоресцирующем свете кажется, что топливные насосы вибрируют. На западе исчезли последние звезды.

Чуть-чуть посветлело. Моторы дюжины припаркованных грузовиков работают на холостом ходу, слабо поблескивают габаритные огни. Вполне мирная картина. Некоторые водители еще спят в своих кабинах, другие пьют первую чашку кофе у стойки ресторана. Один поднял крышку капота и, зажав в зубах фонарик, проверяет уровень масла.

Джойс уверенно подходит к грузовику. Заметив ее, водитель наводит луч света на ее лицо и рычит:

– Чего тебе?

Не очень обнадеживающее начало. Джойс благоразумно отступает на несколько шагов и на мгновение задумывается, не стоит ли вернуться в кровать – может, простыни еще теплые – и бросить все это.

Она уже готова капитулировать, когда одна деталь останавливает ее: под определенным углом голова дальнобойщика – худое лицо, козлиная бородка, начинающаяся лысина надо лбом кого-то ей напоминает? Ее память быстро перелистывает впечатления, как карточки в библиотечном каталоге. XX век. Политик. Россия. Революция. Козлиная бородка.

С поразительной ясностью Джойс вспоминает, где видела это лицо в первый раз: на одной из почтовых открыток дяди Ионы!

Открытка годами висела в кухне Дусе рядом с календарем Короля Коула. Она пришла из СССР в ноябре 1964 года, но, кроме этого, мало что было известно о ней. Единственные разборчивые слова только на штемпеле: Ленинград – Leningrad – 12.XI.1964. Каждый раз, глядя на эту открытку, Джойс представляла своего дядю Иону в центре снежного бурана, с обледеневшей бородой, спрашивающим озадаченного докера, где можно найти ближайший почтовый ящик.

На обороте открытки алела почтовая марка с портретом Владимира Ленина, похожая на крохотный плакат о розыске преступника и награде в 16 копеек за голову жестокого большевика.

Онемев от изумления, Джойс таращится на суровое лицо дальнобойщика. Она не ошиблась: Владимир Ленин, заблудившийся на автостоянке для грузовиков в Септ-Айлсе без четверти шесть утра.

Джойс улыбается этому анахронизму, затем снова становится серьезной. Если плуту дяде Ионе в четырнадцать лет хватило мужества бродить по ледяным докам Ленинграда, кто может помешать Джойс – такой же Дусе, как Иона, – совершить нечто подобное?

Она делает глубокий вдох и отваживается на шаг к Владимиру Ленину.

– Мне нужно в Монреаль. Можете меня подвезти?