Текст книги "В поисках утраченного"

Автор книги: Николас Дикнер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 13 страниц)

Томас Сен-Лоран

НОА ТОЛЬКО ЧТО ЗАКОНЧИЛ третий археологический семестр, и ему все труднее поддерживать в себе жажду знаний. На самом деле он успел убедиться в том, что покинул Саскачеван и проехал тысячи километров ради одной из скучнейших наук в мире.

Он всячески демонстрировал, что считает лекции интересными, но, честно говоря, методы раскопок оставляли его равнодушным, на аналитической археологии он засыпал, проблемы терминологии казались ему крайне утомительными, а курс профессора Скотта «Предыстория аборигенных народов» его просто травмировал.

Эдмонд Скотт явился прямиком из XIX века. Злопыхатели даже уверяли, что он лично знал великого индейского вождя Сидящего Быка. С 1969 года в почти пустой аудитории Скотт упорно читал один и тот же курс, иллюстрируя лекцию панорамой алгонкинов, сиу и нутка, как будто обсуждал коллекцию дохлых рыб, плавающих в банках со спиртом.

Этот сухой, равнодушный подход к науке потряс Ноа.

Впервые за долгое время он подумал о старых морщинистых индейцах чипевайан, обитавших в трейлере его матери. С тревожащей четкостью он вспомнил все названия резерваций, сложности своей генеалогии и наиболее деликатные пункты «Индейского акта». Этим приблизительным обрывочным знаниям, благоухающим сеном и моторным маслом, не было места в учебной аудитории.

Ноа боялся, что, изучая курс Эдмонда Скотта, он совершает страшное предательство своего аборигенного происхождения. Он искал совета в различных трудах по этике археологии, но подобный конфликт интересов нигде не упоминался. Придется бороться с угрызениями совести в одиночку.

Ноа уже подумывал бросить университет, когда один приятель посоветовал ему записаться на курс Томаса Сен-Лорана, сказав, что это «именно тот курс, который необходимо было бы изучить, если бы до конца света осталось время только на одну учебную дисциплину».

Естественно, Ноа слышал о Томасе Сен-Лоране, загадочном индивидууме, специализирующемся на археологии мусора. Его послужной список поражал воображение: профессор археологии, имеющий докторскую степень, директор одного из самых престижных исследовательских центров страны, руководитель раскопок на нескольких важных доисторических площадках в Нунавике и автор дюжины книг. При этом его работа на мусорных свалках стала темой бесчисленных статей, трех документальных фильмов и нескольких телерепортажей.

Благодаря мусору Томас Сен-Лоран ярче всех канадских археологов представлен в средствах массовой информации.

Коллеги Сен-Лорана единодушно не одобряли его причудливую специализацию. Его обвиняли в подстрекательстве к мятежу на уже поделенной территории, в третировании коллег сенсационными пресс-релизами и во внедрении в студенческие мозги искаженного образа археологии.

Сам Сен-Лоран не обращал на все это никакого внимания. Он продолжал посещать мусорные свалки и закоулки, писать статьи о постиндустриальной археологии и воспитывать следующее поколение исследователей.

Курс, на который записался Ноа («Порядок и беспорядок: новое толкование оседлости»), начинался с двух главных принципов:

1. Все – мусор.

2. Изучение археологии началось прошлым вечером за ужином.

В последующие месяцы Ноа познакомился со стратиграфией мусорных свалок, историей сбора мусора, экспансией североамериканских пригородов и нефтяной промышленности. Он изучал влияние «Хадсон-Бей компани» («Компании Гудзонского залива») на образ жизни инуитов (самоназвание эскимосов). Он препарировал содержимое мусорных мешков. Он сравнивал колебания индекса канадской экономики TSE 300 с ростом объемов домашнего мусора на окраинах Торонто.

Его взгляд на мир изменился кардинально.

Что объясняет, почему он собрал все свое мужество и, как недостойный сын, боязливо обращающийся за отцовским благословением, пришел к Томасу Сен-Лорану сообщить о своем намерении получить ученую степень магистра археологии под его руководством.

– Великолепно! – восхищается Томас Сен-Лоран. – И над какой же темой вы планируете работать?

– Я думал о сравнении развития дорожной сети и экспансии мусорных свалок в 1970-х годах.

Краткая пауза. Томас Сен-Лоран задумчиво кивает:

– Очень интересный проект, но очень плохая идея. Даже если применить блестящий подход и безупречно логичные методы, оценочная комиссия эту тему не одобрит. Они отвергают все проекты, касающиеся мусорных свалок. Запретная зона.

– Но ваш курс?

– Меня терпят просто потому, что не могут от меня избавиться. Послушайте, у меня есть к вам предложение. Вы интересуетесь предысторией аборигенных народов?

– Простите? – изумляется Ноа.

– Этот университет – консервативное заведение. Чтобы выжить здесь, вам необходима уважаемая специализация. Хотите изучать мусорные свалки? Ну, сначала вам придется получить степень в менее спорной области. Предыстория аборигенов – отличный тренировочный полигон. Кроме того, мне как раз нужен ассистент!

У Ноа начинается головокружение. Уж слишком иронична сложившаяся ситуация.

– Я обожаю предысторию аборигенов, – слышит он собственный голос.

1994

Этаж морских змей

НОА НЕПОДВИЖНО СТОИТ ПЕРЕД ПОЧТОВЫМ ЯЩИКОМ и пристально рассматривает пласты граффити и стикеров на его боках. Панк жив!Вива Запата! Как похудеть на тридцать фунтов за тридцать дней– послания к самому сердцу североамериканской цивилизации. Интересно, что подумают археологи, когда через три тысячи лет раскопают этот почтовый ящик! Поймут ли назначение этого артефакта или решат, что обнаружили алтарь какой-то малоизвестной малочисленной секты?

Спешащие мимо пешеходы задевают Ноа плечами. Неподходящее место для фантазий. Ноа вытирает пот со лба и достает из кармана рубашки три конверта. За последние четыре года он написал матери более пятисот писем; он знает наизусть почтовые коды самых маленьких почтовых отделений между Лесным озером и Уайтхорс. По его расчетам, Сара сейчас должна находиться в окрестностях озера Лессер-Слейв, потому данные три письма адресованы до востребования в Литтл-Смоуки (T0H2Z0), Триэнгл (T0G1E0) и Жан-Кот (T0H2E0).

Ноа бросает письма в почтовый ящик и переходит улицу, пытаясь представить, какая сейчас погода на юге Юкона. Тяжелая стеклянная дверь библиотеки медленно закрывается, и жаркая волна, разбившись о стекло, скоро превращается в прохладу гренландского лета.

Ноа пересекает пустынный вестибюль и подходит к стойке выдачи книг, за которой библиотекарь читает La Route d’Altamont. [10]10
  Роман известной канадской писательницы Габриэллы Рой.


[Закрыть]Около фотокопировальных устройств Ноа натыкается на мужчину с огромной бородой, занятого очень странным делом. Бородач вывернул на пол мусорную корзину и раскладывает на кучки сотни испорченных фотокопий.

– Том Сен-Лоран! – радостно восклицает Ноа. – Что вы делаете?

– Ну, как видите, я анализирую содержимое мусорных корзинок.

– А я думал, что вы уехали в Лорентиды на рыбалку.

– Я был там, – подтверждает профессор. В его глазах мелькает тревога. – Но видите ли, вчера вечером, поджидая, когда клюнет форель, я задумался о бумаге. Вы когда-нибудь задавались вопросом, сколько информации содержится в этих мусорных корзинках? Что фотокопируют люди? Что они выбрасывают и почему? Какую часть отходов, идущих в переработку, составляет чистая бумага?

Профессор машет толстой пачкой бумаги, прошедшей через нутро копировальных агрегатов, но не получивших ни крошки углеполимера.

– Какой увлекательный мусор – девственно-чистая бумага! Более точный термин для неиспользованной бумаги, найденной в мусоре, – «антимусор». И не просто антимусор, но и «антиартефакт» – предмет, не несущий никакой информации.

– То есть вы хотите сказать, что прыгнули в свой джип и вернулись в Монреаль ради занятий антиархеологией в мусорных корзинках?

– Именно так. Просто мне там все наскучило до слез. Рыбалка – не мое призвание… А как насчет вас? Что вы здесь делаете в разгар июля?

– Здесь самое лучшее кондиционирование во всем городе, – говорит Ноа, оставляя Томаса Сен-Лорана его исследованиям и направляясь на пятый этаж.

Как студент-археолог, Ноа должен работать в отделе АИ (американская история) или отделе Г (география и антропология), но он предпочитает покой отдела V (морские науки, путешествия и морские змеи). Даже в самые горячие дни учебных семестров этот закоулок последнего этажа – самая неиспользуемая часть библиотеки. По окончании семестра сюда практически никто не заходит – даже библиотекарь или сторож, – здесь неделями можно не встретить ни одной живой души. Ни навязчивых собеседников, ни любителей совать нос в чужие дела, ни шпионов. Здесь можно таращиться в потолок и мечтать, писать стихи, дремать, положив голову на стол, читать что угодно и как угодно, можно даже снять рубашку.

У Ноа здесь личное убежище – большой стол красного дерева в самом центре зала. Уже несколько месяцев он оставляет здесь свои книги, бумаги, карандаши и очки, словно этот предмет обстановки зарезервирован исключительно для него. Однако сегодня Ноа вдруг обнаруживает девушку, бросившую якорь на эхом самом месте.

Ошеломленный Ноа замирает. Смотрит по сторонам. На этаже никого. Настоящая Сахара, только пустые столы вместо песка. Почему эта девушка решила устроиться именно здесь,а не где-то в другом месте? Ноа неожиданно отмечает появление у себя определенных собственнических территориальных инстинктов, парадоксальное чувство для человека, выросшего в движении со средней скоростью шестьдесят километров в час.

Почему он так привязался к этому столу?

Если бы здесь вдруг оказалась Сара – выпрыгнула бы, как джинн из бутылки, – она просто посоветовала бы ему разделить это пространство с девушкой или собрать свои книжки и колонизировать другой уголок библиотеки. В конце концов, в его распоряжении еще четыре этажа, не считая лестниц и туалетов. Однако Сары здесь нет, и Ноа осторожно подходит к девушке, пытаясь придумать, как бы лучше всего справиться с этой проблемой. Познакомиться? Сбежать? Притвориться, что он ее не замечает? Изобразить раздосадованного интеллектуала? Заявить свои права на эту территорию?

Ноа садится.

Никакой реакции. Стол словно плывет в океане молчания. Ноа ерзает на своем стуле и покашливает. Девушка наконец поднимает глаза, приветствует его легкой улыбкой и немедленно снова углубляется в чтение.

Ладно,успокаивает себя Ноа.

Притворяясь, что сортирует свои бумаги, Ноа изучает новую соседку. У нее длинные черные волосы, чуть миндалевидные глаза, маленькие очочки для чтения. Образцовая студентка. На ее территории разбросаны пухлые тома: «Канадский суверенитет на Крайнем Севере» на французском, «Переселение за Северным полярным кругом» на английском, «Эскимосская культура и международная политика» опять же на французском.Определенно, ни один из посетителей этого этажа совершенно не интересуется морскими змеями.

День проходит не отмеченный никакими событиями. Ноа читает, вернее, Ноа притворяется, что читает, не в силах отвести глаз от оливковых плеч девушки, угловатых запястий, пальцев, неутомимо направляющих ручку справа налево, словно девушка пишет на староитальянском. «Левша!» – радостно думает Ноа.

Где-то перед самым полуднем незнакомка уходит, оставив свои вещи. Ноа следит, как она исчезает за стеллажами, колеблется пару секунд и хватает тетрадку. К его огромному изумлению, все написано по-испански. Ноа не может сдержать улыбку.

Испаноязычная студентка, изучающая Крайний Север в отделе морских наук?

Ну, почему бы и нет?

После этого случая девушка появляется каждое утро с регулярностью астрономического явления. В 8 утра она входит в стеклянные двери библиотеки и садится за компьютер, подключенный к Интернету. Она читает международные новости, уделяя особое внимание Южной Америке и юго-восточному мексиканскому штату Чьяпас и делая записи в маленьком блокноте на пружинках.

В 8.30 она просматривает библиотечный каталог и превращает темы, на которых хочет сосредоточиться в этот день, в библиографические ссылки. Затем она бродит взад-вперед между стеллажами, переходит из одного отдела в другой с быстро растущей грудой книг на руках.

Около 8.45 она входит в отдел V со своими трофеями, сваливает книги на стол, надевает очки, словно водолазный костюм, и погружается в чтение.

Когда через пятнадцать минут появляется Ноа, он видит лишь, если можно так выразиться, бурлящие на поверхности пузырьки. Девушка отрывается от стула, только чтобы поменять книги, размяться или съесть сандвич в подвальном кафетерии.

Этот марафон продолжается до 20.45, когда звенит колокольчик, возвещающий о закрытии библиотеки. Девушка исчезает с поверхности планеты, словно затянутая в бездну, и возвращается в реальный мир на следующее утро с открытием библиотеки.

Промежуток между 9.00 вечера и 8.00 утра – Бермудский треугольник.

Один день сменяет другой. Ноа и девушка все еще сидят за одним большим столом красного дерева. Понемногу границы между их территориями размываются. Их книги перемешиваются, и воцаряется атмосфера безмолвного дружелюбия, сотканная из пауз, шелеста страниц и осторожных взглядов.

Через неделю Ноа считает возможным спросить:

– Так над чем вы работаете?

Девушка отрывается от книги и оглядывается, мигает, как будто делает первый вдох за последние шесть месяцев.

– Переселения в отдаленных регионах Арктики.

Пять акцентов сплетаются в этих пяти словах: надменность буржуазии Каракаса, дифтонгическая речь Монреаля, поспешность Мадрида, гнусавые интонации Нью-Йорка и следы недавнего визита в Чьяпас. Интересно, откуда она?!

– Переселения? – нарочно переспрашивает Ноа, надеясь снова услышать ее неопределимый акцент.

Она медленно потягивается и зевает.

– Название Инукьяк о чем-нибудь вам говорит?

– Это эскимосская деревня на берегу Гудзонова залива, не так ли?

– Вы правы. В 1953 году канадское правительство переселило некоторое количество семей из Инукьяка в две специально созданные деревни: Резольют и Гриз-Фьорд. Около семьдесят пятой параллели. Так далеко на севере, что в декабре солнце уже не восходит.

– Почему их переселили?

– Из-за голода. Во всяком случае, такова официальная причина. В прошлом году корпорация «Макивик» подала жалобу в Королевскую комиссию по аборигенным народам. Они утверждают, что голод был лишь предлогом. Правительство просто хотело укрепить свой суверенитет на Крайнем Севере… В чем дело? Почему вы улыбаетесь?

– Нет-нет, ничего.

– У вас есть свое мнение по этому вопросу?

– Это похоже на депортацию акадийцев, только наоборот.

– У вас забавная точка зрения.

– А вы? Что вы думаете?

– Я считаю эту проблему сложной.

– Что ответила королевская комиссия?

– Вынесла решение в пользу эскимосов, но это абсолютно ничего не значит. Все это дело сильно политизировано. Самые разные королевские комиссии создавались и на юге – отчуждение Мирабель, сокращение снабжения отдаленных регионов, закрытие Шеффервиля… Однако ставки меняются, когда дело доходит до белых.

– В каком смысле меняются?

– Территории традиционного природопользования.

Ноа со скептическим видом складывает руки на груди.

– Минуточку. До появления белых эскимосы перемещались вслед за дичью и в соответствии со сменой времен года. Почти все нынешние деревни постепенно сосредоточились вокруг факторий «Хадсон-Бей компани», то есть до переселения из Инукьяка семьи оставались на одном месте не более двух-трех поколений. Так есть ли смысл говорить о территории традиционного природопользования, если данная территория представляет собой что угодно, но только не это?

– Конечно есть! Территория не измеряется квадратными километрами. Надо брать в расчет предков, последующие поколения, языковые традиции, дороги, проложенные снегоходами, семейные узы, охоту на тюленей и ловлю лосося, лишайники, юридическую борьбу с энергетической компанией «Гидро-Квебек». И превыше всего территория – это проблема идентификации.

Ноа молча кивает. Девушка трет глаза и резко меняет тему разговора:

– А вы что изучаете?

– Археологию.

– Вы интересуетесь коренным населением?

– Вообще-то я интересуюсь мусором, но…

– Мусором? – изумляется девушка. – Почему мусором?

– Это связано с территорией традиционного природопользования.

– Я не вижу связи.

– Как правило, археологи не очень интересуются кочевниками. Чем больше народ путешествует, тем меньше оставляет следов. Археологи предпочитают изучать оседлые цивилизации, которые строят города и производят огромное количество мусора. На свете нет ничего интереснее мусора. Мусор раскрывает все, что остальное пытается спрятать.

– И как в это укладывается территория традиционного природопользования?

– До появления «Хадсон-Бей компани» эскимосы понятия не имели о свалках.

Девушка кивает и одаривает Ноа одобрительной улыбкой.

Девушку зовут Арисна Бургос Мендес, и это все, что Ноа удается из нее вытянуть. Совершенно спокойно беседуя обо всем, связанном с аборигенами, она немедленно обрывает любое обсуждение личного характера. Ее сдержанность возбуждает любопытство Ноа, и он решает применить все методы археолога сиу. Из безобидных разговоров и хитрых вопросов он умудряется набросать примерный портрет.

Арисна родилась в Каракасе. Воспитал ее дедушка, занимающий точно не установленный (но важный) пост в консульстве Венесуэлы в Монреале. Покинув Каракас в очень нежном возрасте, Арисна жила в Нью-Йорке, Париже, Брюсселе, Мадриде и Монреале, в зависимости от дедушкиных назначений. После нескольких лет в Монреале она вернулась в Венесуэлу учиться в Независимом индейском институте, маленьком, малоизвестном университете в Каракасе. Интересуется Арисна исключительно изучением коренного населения и довольно охотно обсуждает движение мексиканских индейцев запатиста, часто трет правую бровь, любит очень сладкий кофе и, похоже, готова питаться исключительно чечевичным салатом.

Заинтригованный загадочным Независимым индейским институтом, Ноа углубляется в собственное расследование. Он рыщет в библиотечных каталогах, прочесывает Интернет, спрашивает Томаса Сен-Лорана – все тщетно. Нигде нет упоминаний об этом таинственном учебном заведении. Ноа предполагает, что университет может быть вымышленным, и однажды утром решается на лобовую атаку:

В.Итак, вы работаете над докторской диссертацией?

О.Нет, не совсем. Мой университет не выдает дипломов.

В.Ну и какую же именно программу вы изучаете?

О.Программ как таковых нет. Студенты учатся по общему учебному плану различной продолжительности. По завершении учебы они присоединяются к одной из исследовательских групп. Я, например, член Г.И.Т.: Группы изучения Тортуги,которую мы называем просто Тортугой.

В.И какова цель ваших исследований?

О.Освободительная антропология.

В.Что это означает?

На последний «В» Ноа не получает удовлетворительного «О». Явно смущенная Арисна бормочет, запинаясь, несколько невероятно смутных предложений о борьбе коренного населения за автономию, внутренней политике Венесуэлы и некоем Густаво Гутьересе, а в конце концов заявляет, что эту концепцию трудно перевести на французский.

Ноа убежден в том, что и на испанском не получит более ясного ответа, а потому не настаивает на переводе. Он ускользает к библиотечным компьютерам и набирает: «антропология + освобождение».Никаких результатов. Он трет подбородок и набирает «Гутьерес», «Густаво».Компьютер немедленно выдает около пятнадцати ссылок, включая «Теология освобождения».Ноа запоминает код по каталогу и бежит к полкам.

Укрывшись в темном углу отдела Б (философия, психология и религия), Ноа листает книгу, не очень-то понимая, что именно ищет. Его воспитали вне малейших представлений о религии. Он не может назвать свою мать ни анимисткой, ни римской католичкой, ни адвентисткой Седьмого дня. В результате он знает о религии столько же, сколько об истории Кавказа XVI века.

В книге Густаво Гутьереса нет никаких упоминаний о борьбе коренного населения за автономию, зато Ноа обнаруживает некоторые неожиданные слова, торчащие, как иголки кактуса: борьба против господства богачей, перманентная культурная революция, преданность революции, роскошь, несправедливость, разрыв с существующим ныне обществом, партизанская война.

Ноа закрывает книгу, еще более озадаченный, чем прежде. Рождается решение: он должен встретиться с Арисной между девятью часами вечера и восемью часами утра, прямо в центре Бермудского треугольника.

Jututo

АРИСНА ПРИХОДИТ С ОПОЗДАНИЕМ, неся под мышкой бутылку дорогого рома. Она явно взволнована предстоящим участием в одном из этих знаменитых jututos,целует Ноа в щеку и еще раз благодарит за приглашение.

– Мне надоело каждый день ужинать с дедушкой, – хмурясь, объясняет она.

С первого же стакана вина образцовая студентка превращается в грозную спорщицу. За несколько секунд, необходимых для очистки креветки, Арисна перехватывает контроль над ситуацией и прекрасно осваивается в семейной неразберихе. Она даже разжигает спор о политическом будущем Карибов. Гости, сидящие за столом, повышают голоса, грозят указательными пальцами и швыряют друг в друга панцирями креветок.

Шум усиливается, когда после распития первой бутылки рома Арисна заводит спор вокруг слова jututo.Много лет оно служило названием этого воскресного сборища, не вызывая ни в ком сомнений, и вдруг стало яблоком раздора. Все в этом слове, начиная с его произношения, кажется противоречивым. Кузен Хавьер утверждает, что в его деревне оно произносится « футуто», кузен Мигель заявляет, что гарифуна Белиза произносят « бутуто», а Арисна объясняет, что в странах Анд предпочитают произносить « путуто».

Оставив в стороне фонетику, гости пытаются прийти к консенсусу по значению слова. Большинство утверждает, что х(/ф/б/п)утуто – труба, сделанная из большой раковины (семейства панцирных моллюсков,уточняет Арисна), однако кузен Хорхе категорически заявляет, что это рог быка, а Педро добавляет, что один из его соседей пользовался бутылкой из-под рома «Бругаль», заранее разбитой пополам, и, если бы присутствующие не бросились останавливать его, продемонстрировал бы сию процедуру.

Откуда возникает вопрос, указывает Арисна, не давая угаснуть пожару дебатов: какова связь между воскресной встречей кузенов и трубой (будь то раковина, рог или донышко бутылки из-под рома)? Кузина Хина клянется, что вышеупомянутая труба когда-то созывала на деревенские собрания – отсюда метонимия, – однако эта информация не приближает спорщиков к согласию, и у jututoпоявляется еще тысяча значений, причем каждый аргумент сопровождается изрядным глотком рома.

После ужина Арисна, явно равнодушная к музыке, танцам и тропическим коктейлям, подаваемым в гостиной, устраивается на кухне. Сидя за столом в компании четырех кузенов и подозрительной бутылки, она рассуждает о политике. Апперкот, короткий прямой удар левой по корпусу, хук – Арисна легко опрокидывает чужие доводы, противопоставляет всестороннейший анализ, делает неожиданные заявления и тут же доказывает противоположное. Как только капитулирует один из кузенов, его место тут же занимает другой, как будто Арисна одна против легиона оппонентов защищает свой титул на боксерском ринге, размеченном скатертью с рыбным узором.

– Послушай, – замечает Маэло, протискиваясь мимо Ноа, – ну и задиристая у тебя подружка! Где ты ее нашел – в школе карате?

– Нет, – расплывается в улыбке Ноа, – в библиотеке, на пятом этаже.

К часу ночи Арисна увиливает от жаркой дискуссии по Организации Американских Штатов, пошатываясь, выходит в гостиную и кладет ладонь на плечо Ноа. Ее голос еще не дрожит, но глаза затуманиваются.

– Все в порядке? – Она старается перекричать музыку.

Он кивает и задает ей тот же вопрос. Прибегнув к вдохновенному языку жестов, она объясняет Ноа, что выпила многовато и в замкнутом пространстве, насыщенном потом, сигарным дымом и оглушительными децибелами бачаты, ее слегка подташнивает.

Ноа ведет ее в свою спальню и закрывает за собой дверь.

Комната, которую четыре года назад Ноа боялся никогда не заполнить, теперь больше похожа на лавку подержанных вещей. Он часто подумывал выбросить все в мусорный контейнер, чтобы снова ощутить восхитительное головокружение тех первых дней, но при каждой попытке натыкался на законы энтропии. Вещество сопротивляется, сражается с пустотой. Каждая безделушка словно доказывает, что выполняет жизненно важную функцию, и если вы все же отважитесь ее выбросить, пустое место немедленно займет другая безделушка эквивалентного объема.

Глядя на забитую вещами комнату, Ноа каждый раз вспоминает мать. Он представляет ее в центре Саскачевана, в полночной прерии, еще более бескрайней, чем Тихий океан. Несколько вещиц, которые он мог бы вынести из этой комнаты, кажутся смехотворными по сравнению с теми огромными пространствами, однако в данный момент эти несколько вещиц мешают хоть где-нибудь присесть.

Арисна оглядывается по сторонам. Единственный стул занят стопкой книг, увенчанной полупустой чашкой кофе и жужжащим на всю мощь вентилятором. Арисна падает на матрас между грудой журналов National Geographie и старым ноутбуком, скидывает босоножки, расстегивает пояс и поглаживает живот.

– Ох-х-х! Все кружится, – бормочет она. – Как ты называешь этот коктейль?

– Мамахуана.

– В бутылке плавают корешки – они галлюциногенные?

– Нет, просто придают дешевому рому привкус джунглей. Маэло говорит, что это старый рецепт индейцев тайно.

Ноа закатывает рукава и начинает расчищать заваленный матрас. Журналы он складывает на лэптоп и пытается запихнуть всю стопку в угол письменного стола. Кучи бумаг, громоздящиеся на другом конце стола, начинают обваливаться, однако Ноа успевает вовремя подхватить их. Он оглядывается по сторонам, надеясь найти хотя бы несколько свободных кубических сантиметров пространства, но находит лишь вопиющий их недостаток.

Ноа ногой открывает дверь встроенного шкафа, обнаруживает на верхней полке между двумя картонными коробками немного места и пытается задвинуть одну из коробок поглубже. Коробка трещит, но не поддается.

Ноа чувствует, что терпит поражение на всех фронтах. Над ним не желает сдвигаться коробка, под локтем постепенно выскальзывает груда бумаг. Позади Арисна борется с «молнией» своих джинсов и бормочет нечто невразумительное о туземных технологиях. Ноа чувствует себя пленником вложенных друг в друга замкнутых пространств: картонной коробки, оказавшейся в шкафу, встроенном в спальню внутри квартиры, забитой доминиканцами, опустошающими бесконечные бутылки с ромом.

Внезапно раздается громкий треск, и коробка вываливает свое содержимое на голову Ноа.

– Дело закрыто, – бормочет Ноа, стряхивая пыль с плеч.

Арисна, зажав рот ладонью, разражается хохотом. Пол у ее ног устлан содержимым коробки.

– Постой-ка. Надо же. Книжка без Обложки. Я столько лет ее не видел.

– О чем она?

– О пиратах, – говорит Ноа, плюхаясь рядом с Арисной на матрас. – Вечная история. Испанцы крадут золото у местных индейцев. Англичане крадут золото у испанцев. Голландцы крадут золото у англичан.

– И каков конец?

– Голландцы терпят кораблекрушение, и золото опускается на морское дно.

Арисна с любопытством просматривает книжку. Впервые Ноа наблюдает ее интерес к чему-то, кроме Индейского акта, бесчисленных договоров, инуитов и «Кризиса Ока».

– Взаимосвязанные события, – объясняет Арисна. – Не забывай, что твоя пиратская история начинается с золота коренных индейцев.

– На чем их участие в этой истории и заканчивается. Индейцы никогда не были великими мореплавателями.

– Неправда! Ты читал «Моби Дик»?

– Пробел в моем образовании.

– Ну, могу тебе сообщить, что в XIX веке успех охоты на китов зависел от ловкости нанятых гарпунеров, а лучшими гарпунерами были туземцы. В «Моби Дике»их трое: один – коренной индеец, второй из Океании, а третий – африканец. Они были самыми уважаемыми членами экипажа и получали самую большую долю прибыли. После капитана, конечно…

Арисна вздыхает, расстегивает еще несколько пуговиц на блузке и обмахивается Книжкой без Обложки. Ноа задается вопросом, сколько пуговиц требуется блузке, чтобы больше не составлять замкнутое пространство.

–  «Моби Дик»был написан в 1851 году. Это был золотой век китового жира. С внедрением ископаемого топлива китовая индустрия была механизирована. В наши дни гарпунеры с «Пекода»были бы низкооплачиваемыми матросами контейнеровоза, зарегистрированного на Багамах или в Либерии.

– Очень похоже на пиратскую историю.

– Не спорю. Можно одолжить твою книжку?

Ноа слегка машет рукой в знак согласия.

За стеной в конце концов затихает приглушенное пульсирование бачаты. Теперь слышен лишь слабый звон посуды и отдельные разговоры. Арисна кладет Книжку без Обложки на пол, медленно вытягивается на матрасе и смотрит на наручные часы.

– Ну что же, – многозначительно замечает она, – я опоздала на последний поезд метро.