355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Николас Дикнер » В поисках утраченного » Текст книги (страница 7)
В поисках утраченного
  • Текст добавлен: 26 сентября 2016, 13:09

Текст книги "В поисках утраченного"


Автор книги: Николас Дикнер



сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 13 страниц)

Потоп

ПОНЕДЕЛЬНИК, 3 СЕНТЯБРЯ, семь тридцать утра. Дождь идет впервые за несколько месяцев. Пересохшая земля отказывается впитывать воду, дренажные канавы отплевываются и переполняются.

Ноа представления не имеет о капризах погоды. Он парит над полем где-то в Саскачеване. Жарко, ветер гонит ячменные волны. Через некоторое время Ноа опускается на землю, ныряет в золотистые колоски и просыпается в собственной постели.

Он хлопает по пустому пространству с левой стороны матраса, высовывает голову из-под простыней. Одежда Арисны исчезла вместе с Арисной. Неудивительно. Ни разу с тех пор, как она стала завсегдатаем jututo,ему не удалось проснуться рядом с ней.

Смирившись с судьбой, Ноа начинает выбираться из постели. Когда его ступни касаются пола, он с изумлением обнаруживает на полу десятисантиметровый слой коричневатой воды. Он трет глаза, трясет головой. Ничего не меняется. Мелкие волны бьются о его лодыжки.

Ошеломленный, он идет вброд. В гостиной плавает несколько корюшек, мечтающих об океане; в коридоре вяло дрейфуют три тома «Энциклопедии Кусто»,выпуск «Вестника рыбной торговли»,пара туфель.

В ванной Ноа находит Маэло, переливающего воду в унитаз 250-миллиметровой мерной чашкой.

– Прорвало дренажную трубу? – безразлично спрашивает Ноа.

– Прорвало дренажную трубу, – философски отвечает Маэло.

– Что говорит домовладелец?

– Абонент в настоящее время недоступен.

Ноа с минуту следит за действиями Маэло и понимает, что эти усилия, скорее всего, тщетны. Он покидает ванную комнату, нехотя перекладывает несколько вещей выше ватерлинии, затем решает не утруждаться до окончания потопа. Забравшись на стул, Ноа надевает сухую одежду и держит курс на парадную дверь, предварительно обмотав ноги полиэтиленовыми пакетами из супермаркета.

Покидая квартиру, Ноа сталкивается с почтальоном. Сегодняшняя корреспонденция состоит из двух конвертов, испещренных синими и черными штампами и адресами, расплывшимися в лиловые анемоны. Конечный результат летних почтовых путешествий: его мать не останавливалась в Литтл-Смоуки, а в Жан-Коте нет почтового отделения. Что касается письма в Триэнгл, оно, похоже, исчезло без следа.

Ноа мчится в библиотеку под проливным дождем. Завтра начинается осенний семестр, и вереница промокших студентов тянется к стойке выдачи книг, как жертвы кораблекрушения – к полевому пункту Красного Креста.

На пятом этаже отдел морских наук пуст, как всегда.

Ноа несколько раз обходит стол, глядя на него со все растущим недоверием. Никаких следов Арисны, кроме шаткой стопки книг.

Бездна

Я НА МГНОВЕНИЕ ПОЯВЛЯЮСЬ в этой истории утром понедельника 3 сентября 1994 года. Подробности не имеют значения, и мое вторжение пройдет незамеченным, поскольку его затмит суровый экваториальный шторм, обрушившийся на Монреаль за три недели до положенного срока. За стенами книжного магазина десять миллионов литров воды охлаждают асфальт бульвара Сен-Лоран и шипят, превращаясь в пар.

Налетевший циклон поражает своими масштабами так же, как и предшествующая ему жара. Двумя неделями ранее столбик термометра преодолел отметку 50 градусов Цельсия, абсолютный рекорд, после которого мы перестали следить за температурами, поскольку спирт вырвался из стеклянного плена. Я кручу большими пальцами, смотрю на потоки воды, рисующие морских змей на оконных стеклах, и жду покупателей. Вряд ли я кого-то дождусь, ибо где найти безумцев, готовых рисковать головой в понедельник конца света?

Именно в тот момент и звякает колокольчик над входной дверью, явно пытаясь доказать мне, насколько я не прав. Я немедленно узнаю этот плащ с потемневшими швами и старый синий вещевой матросский мешок. Постоянная покупательница. Она нервно стягивает капюшон и встряхивает коротко стриженными волосами. Я приветствую ее легким взмахом руки. Она отвечает улыбкой.

Я часто пытался познакомиться с этой таинственной покупательницей. Тщетно. Она вежливо улыбается, но не допускает никакой фамильярности. Я даже не знаю ее имени. Должен заметить, что всегда с трудом схожусь с людьми. Наверное, я домосед и слишком замкнутый человек. Ни одна из моих очень не многих подружек никогда не могла понять, почему я довольствуюсь тем, что зарабатываю на жизнь, продавая книги. Рано или поздно они начинали спрашивать себя – и неизбежно меня, – почему я не хочу путешествовать, учиться, делать карьеру, зарабатывать больше денег? На эти вопросы нет простых ответов. Большинство людей явно имеет определенную точку зрения на свободную волю: судьба (не важно, как вы это называете) или существует, или не существует. Не может быть ничего приблизительного, ничего промежуточного. Я нахожу эту гипотезу упрощенной. По моему мнению, судьба как ум, или красота, или группа крови + лимфоциты. У одних людей этого больше, чем у других, я же, например, страдаю дефицитом; я – продавец в книжном магазине, моя жизнь лишена сложностей и собственной сюжетной линии. Моей жизнью управляет притяжение книг. Слабое магнитное поле моей судьбы искажено тысячами судеб, более ярких и более интересных, чем моя собственная. Хотя, вероятно, это не очень привлекательная оценка моей ситуации, но, по крайней мере, меня нельзя обвинить в претенциозности.

Девушка расстегивает плащ, вытирает о свитер очки и направляется к компьютерному отделу. Прежде я никогда не видел, чтобы она интересовалась какими-либо отделами, кроме кулинарии или компьютеров. В первом отделе она покупает самые лучшие издания по рыбам и морепродуктам, во втором тихонько прячет книги под мышкой, за поясом, за спиной. Возможно, она считает компьютеры скверной привычкой. Я давно слежу за ней, но притворяюсь, что ничего не замечаю. Есть воры, с которыми предпочитаешь не терять связи.

Чтобы не мешать ей, я решаю прибраться в Бездне.

Каждый книготорговец лелеет любимое безнадежное дело. Мое включает приведение в порядок темной маленькой кладовки, куда предшественники десятилетиями сваливали не поддающиеся классификации книги (и, опасаясь схода лавины, быстренько захлопывали за собой дверь).

Эти завалы, которые пытались не замечать и разбор которых все время откладывали, стало одной из ипостастей магазина – его подсознанием, его тайным лицом, его отвратительным и хаотичным отстойником – одним словом, Бездной.

Уже четыре года, как я начал посвящать свободное время психоанализу этого невероятного места, что в реальности подразумевает раскапывание прохода сквозь пласты спрессованной бумаги. Дело продвигается медленно, поскольку я могу работать здесь, лишь когда в магазине нет покупателей. Более того, мне приходится ежегодно прерывать работу на три самых жарких месяца – с июня по август, поскольку толстый слой минеральной ваты, изолирующий этот бывший холодильник, делает пребывание в нем нестерпимым.

На двери неизвестный доброжелатель вырезал высокопарное предупреждение: «Оставь надежду всяк сюда входящий».

Затхлый воздух в кладовке пахнет теплой паклей. Я сижу на груде «Народных альманахов»и изучаю окрестности. Территория раскопок точно такая, какой я оставил ее в прошлом мае. Сохранилась даже маленькая желтая закладка, отмечающая стопку книг, над которой я работал. Я смотрю на корешки. Типичные тома, не поддающиеся классификации: «Атлас китов», «Каталог знакомых объектов», «Адресный справочник перспективных поэтов Унгавы».Как только я дотрагиваюсь до этой стопки, мне на голову сваливается связка старых карт из National Geographic.

Я рассматриваю их, потирая макушку. Конечно, я мог бы вложить каждую карту в соответствующий выпуск, но эта операция займет несколько дней – сомнительное использование моего времени, учитывая, что мы продаем National Geographic по двадцать пять центов за штуку, а – несмотря на смехотворную цену – за последние пять лет не продали ни одного журнала.

Я разворачиваю верхнюю карту. Это стереографическая проекция Карибского бассейна, озаглавленная «Миграции гарифуна».Гарифуна? Никогда о них не слышал. Судя по сложной сети путей, начинающихся в Южной Америке и Южной Африке, сходящихся на острове Сент-Винсент и Гренадины, снова поворачивающих к Ямайке и наконец накрывающих Центральную Америку множеством изгибов, петель и тупиков, они были великими путешественниками.

Слышу, как девушка возвращается, – ее выдает скрип половиц. Я появляюсь из Бездны с картой гарифуна в руках.

– Вы нашли все, что искали?

Она качает головой, ее улыбку можно толковать как угодно. Люди недооценивают рентгеновские способности книготорговцев. Я замечаю спрятанное под старым плащом, подмышкой, руководство по программированию С+++. Книжке повезло.

Я уже готов нырнуть обратно в Бездну вместе с картой гарифуна, когда вторая отважная покупательница вырывается из цепких объятий шторма и сталкивается в дверях с моей воришкой. Вновь прибывшая встряхивает зонт, оглядывается и после секундного колебания бросает зонт к стеллажу Микки Спиллейна, а затем решительно направляется ко мне. Ее лицо кажется мне смутно знакомым, но она не постоянная наша покупательница. Бывшая одноклассница? Одна из множества репортеров метеоканала? Незаметная жительница нашего района?

Девушка еле заметно кивает мне и бросает на прилавок нечто, когда-то бывшее книгой.

– Я ищу неповрежденный экземпляр этой книги.

У девушки странный испанский акцент и явно серьезные намерения. Где же я мог ее видеть? Я вытираю ладони о штаны, беру книгу и листаю ее. Обложка безжалостно оторвана, как и часть страниц. Невозможно определить ни название, ни имя автора; необходимая информация исчезла вместе с форзацем. Я кладу книгу на прилавок.

– О чем она?

– Сокровища. Пираты.

– Ну, посмотрите в отделе «Путешествия и приключения». В глубине, справа, около туалета. Идите на звук протекающего крана.

Девушка удаляется в глубь магазина. Я рассеянно изучаю миграции гарифуна, но на самом деле меня беспокоит ее лицо. Кассирша в местном круглосуточном магазине? Случайная знакомая, с которой однажды мы встретились за ужином? Или я проехал с ней пару остановок в автобусе № 55? Продавцу книг приходится помнить так много, и, как сказал бы старый Борхес, неизбежно начинаешь путать, что читал, что видел, а что чувствовал.

Поиски длятся недолго. Минут через десять девушка возвращается к кассе.

– Нашли то, что искали?

– Даже лучше.

Она вываливает на прилавок полдюжины книг, редчайших книг, которые никогда не найдешь в обычном книжном магазине. Я отыскиваю огрызок карандаша и подсчитываю общую стоимость покупки. Девушка с сомнением смотрит на меня краешком глаза и наконец спрашивает:

– Что это висит у вас на шее?

– Компас Никольского.

Она не пытается уточнить и отворачивается к отделу Микки Спиллейна. Я царапаю на квитанции общую сумму и вручаю ей копию:

– Все вместе сто девятнадцать долларов, или, округляя, сто десять.

Я лезу под прилавок и выуживаю большой желтый пакет из обувного магазина. Многие покупатели удивляются тому, что мы используем старые пакеты, однако, по мнению мадам Дюбо, нечего заворачивать букинистические книги в новый пластик.

Девушка достает бумажник и не моргнув глазом платит 110 долларов. Затем она забирает пакет, зонтик, прощается и выходит в шторм. Еще несколько секунд я пытаюсь понять, где видел ее раньше. В местном кафе? На рынке Жан-Талон? На крыльце протестантской церкви? Я пожимаю плечами и уже собираюсь вернуться в Бездну, когда замечаю старую книгу, забытую ею на прилавке.

Я хватаю книгу и выбегаю на улицу под дождь, оглядываюсь, прищурившись. Девушка исчезла. Я стираю ручейки, стекающие по шее, и возвращаюсь в магазин.

Оставшись наедине с книгой, я начинаю ее исследовать подробнее. Пожалуй, она древнее, чем показалось на первый взгляд. Я открываю ее точно посередине и читаю первое же попавшееся на глаза предложение:

Всякий раз, когда пират видит во сне час своей смерти, он думает не о небесах, а о конечном возвращении на остров Провиденс.

Пиратские истории. Очень странно, если вдуматься. С чего вдруг автор решил заняться такой старой, исчерпавшей себя темой? Наверняка эту книгу написал кто-то вроде меня: книжный червь, так и не рискнувший скинуть шлепанцы и ступить в бескрайний мир, но обожающий жизнь пирата, полную опасных странствий и приключений. Я внимательно рассматриваю книжку, однако не нахожу абсолютно никаких следов имени автора. Только старый разрозненный текст, сочиненный неизвестно кем.

Затем я замечаю странную деталь: гарнитура шрифта на первой и последней страницах разная. При ближайшем рассмотрении оказывается, что оформление и ширина полей тоже разные. Я нахожу изъяны в швах, различия в цвете и текстуре страниц. И вдруг на меня снисходит истина. Эта книга на самом деле составлена из кусков нескольких книг, грубо обрезанных и сшитых вместе.

Следуя за причудливой нумерацией страниц, я легко обнаруживаю фрагменты трех книг, сшитых в следующем порядке:

страницы с 27 по 54: очень старая монография об островах сокровищ;

страницы с 71 по 102: псевдоисторический трактат о пиратах Карибского моря;

страницы с 37 по 62: биография Александра Селкирка, высаженного на необитаемый остров.

Этот загадочный сборник в анонимном переплете – или в том, что от него осталось, – три судьбы, когда-то разбросанные по разным библиотекам или даже по разным мусорным свалкам. Из чего возникает вопрос: что за изощренный ум создал подобную смесь и с какой целью?

На этот вопрос ответа нет, и я спрашиваю себя, вернется ли девушка за своей трехглавой книжкой. Если нет, мы вправе считать ее своей собственностью и выставить на продажу. Однако вряд ли удастся продать эту диковинку. В ее нынешнем состоянии она может стоить не больше пятидесяти центов, а отдать книжку за пятьдесят центов просто невозможно. Безответственно.

Я смотрю на книжку с возрастающим интересом, потом аккуратно заворачиваю ее и убираю в свой рюкзак.

Ни градуса в сторону

ПРОБУЖДЕНИЕ НАСТОЛЬКО ВНЕЗАПНОЕ, что я резко сажусь в кровати; затем включаю лампу и яростно тру глаза. В поле зрения проявляется тумбочка с чайником, Трехголовой Книжкой и компасом Никольского. Будильник показывает 2.07 ночи.

Я наконец вспомнил, где видел незнакомку из книжного магазина.

История началась в августе 1992 года. Я пристально следил за развитием «Кризиса Ока», особенно после того, как воины из резервации Канаваке забаррикадировали мост Мерсье меньше чем в десяти минутах от моего родного городка. Время от времени я видел бывших соседей, оскорблявших полицейских или индейцев или тех и других одновременно.

Я заметил эту девушку на заднем плане в нескольких выпусках новостей. Она мелькала среди журналистов в сосновом лесочке в Канесатаке, стараясь не привлекать внимания. Юная, хорошенькая, в рубашке цвета хаки и джинсах. На ней не было пуленепробиваемого жилета, но на шее болталась карточка прессы. Я обратил на нее внимание из-за черных волос, длинных и прямых, оливковой кожи и миндалевидных глаз, как я рассмотрел, невзирая ка расстояние. Она была похожа на индианку, и я постоянно удивлялся, замечая ее среди журналистов и полицейских, а не среди мятежников. Вероятно, аборигены попадались и по другую сторону баррикад – советники, переговорщики, наблюдатели за соблюдением прав человека, – но мне казалось, что эта девушка чувствует себя как рыба, выброшенная из воды.

Сидя в постели, я мысленно перебираю старые образы, пытаясь связать их с визитом неизвестной девушки в наш книжный магазин. Совпадение или невидимые нити связывают внутреннюю политику Канесатаке и старую потрепанную книжку, полную пиратских историй?

В этом-то и беде с необъяснимыми событиями. Вы неизбежно интерпретируете их в свете судьбы, или магии, или правительственных заговоров.

Я смотрю на компас Никольского и трижды осторожно постукиваю по пластику костяшками пальцев, как постукивают по стеклу барометра. Сфера покачивается и упрямо поворачивается к северо-северо-западу. Ни градуса в сторону.

Я выключаю свет и снова пытаюсь заснуть.

1995

Остров Стивенсон

СОЛНЦЕ ВЗОЙДЕТ ТОЛЬКО МИНУТ ЧЕРЕЗ ДВАДЦАТЬ в этом заброшенном уголке Северного полушария. В глубине залива сверкает сгусток электрического света Тет-а-ла-Балейна. Красные и зеленые навигационные огни судна для ловли трески пробираются вверх по каналу, проплывают мимо маяка и исчезают за островом Провиденс.

Ноа с содроганием следит за призрачной громадой айсберга, дрейфующего прочь от берега. В восьмистах морских милях к северу от Монреаля май совсем не похож на весенний месяц, и Ноа задается вопросом: действительно ли этот скалистый промерзший остров лучше отдела V в библиотеке?

Ноа поправляет вязаную шерстяную шапочку и возвращается на место проведения археологических раскопок.

Несмотря на весьма амбициозное название, вся площадка состоит из беспорядочно поставленной четверки старых желтых нейлоновых палаток, сита, подвешенного между тремя аккуратными елочками, нескольких дюжин пластиковых контейнеров различной емкости и отхожего места, оборудованного из теодолитного треножника и старого военного брезента, над которыми возвышается компактный бункер. Прямо за ними, там, где ведутся основные раскопки, усердно трудятся Говард и Эдвард.

В свободное от борьбы за термос с кофе время эти два персонажа раскапывают древнее инуитское захоронение – круг из камней с обглоданным скелетом в центре; скелет лежит в позе, напоминающей эмбриона. Под бесчисленными легкими взмахами крошечных кисточек кости очень медленно освобождаются от гумуса. Тысячу лет назад этот каменный круг положил конец скитаниям старого кочевника. Ветер унес его душу и углерод-14, но скелет не шелохнулся.

Ноа спокойно обходит бункер и направляется ко второму месту раскопок, к коему он и приписан. Эта площадка – нечто вроде доисторического лагеря, и требуется реконструировать личности обитателей и их образ жизни, опираясь на разбросанный вокруг скудный мусор. Очень сложная задача. Легко изучать оседлые народы, здорово наследившие по всей истории, но далекие образы кочевников приходится воссоздавать практически из ничего: крючок из тюленьей косточки, разъеденный кислой почвой, остатки древесного угля, раковины, попадающиеся среди камней.

Веками остров Стивенсон был довольно оживленным перекрестком. Если осторожно поскрести по поверхности, вы обнаружите следы дорсетских охотников на тюленей, бородатых скандинавов, инуитов культуры Туле, баскских китоловов, индейцев племени наскапи и потерпевших кораблекрушение французских моряков – не говоря уже о горстке археологов, две недели не принимавших душ и возбуждающихся при виде крохотного осколка кремня.

Ноа опускается в канаву, становится на колени, ворошит землю совком, собирает крошечные комочки черноватой земли и аккуратно складывает их в пластиковый мешок. Постепенно обнажается кучка золы. Тысячу лет назад на землю упал глиняный кувшин, вероятно опрокинутый шаловливым ребенком. Ноа закрывает глаза. Он готов поклясться, что слышит всплеск древнеинуитских проклятий.

Отмечая положение кучки в полевом дневнике, Ноа слышит крики. Он высовывает голову из канавы и становится свидетелем пограничной стычки между Говардом и Эдвардом. Ситуация накаляется, и вскоре воюющие стороны начинают размахивать оружием. Говард пытается проломить Эдварду череп совком, но Эдвард, увлекавшийся в колледже фехтованием, уклоняется и парирует удар миниатюрными садовыми грабельками, пытаясь загнать Говарда обратно в канаву. Ноа вздыхает, бросает в пластиковый мешок последнюю горсть земли и бредет к бункеру, не обращая внимания на отголоски битвы.

Чтобы войти в этот, как и в любой другой уважающий себя бункер, необходимо пригнуться. Внутри стены загорожены сотнями белых пластиковых мешков, заполненных землей. Создается впечатление убежища времен Первой мировой войны, что в общем-то и имел в виду Томас Сен-Лоран, любовно давая название своей штаб-квартире. Только здесь нет ни снарядов, ни пуль. Пластиковые мешки, как щиты, защищают от течения времени. Пусть снаружи грохочет XX век, но внутри бункера атмосфера застыла примернов 500 году до нашей эры.

Посреди хаоса большой стол на козлах прогнулся под тяжестью ящиков с камнями, глиняными черепками и груд картонных картотечных карточек. Сидящий перед кучкой наконечников стрел Томас Сен-Лоран покрывает руки репеллентом «ДИТ».

– Что это за шум снаружи?

– Ежедневные покушения на убийство.

Ноа берет фломастер, ставит номер на своем мешке с гумусом и добавляет его к защитному валу бункера. Очередной вклад в архитектуру военного времени.

Каждый вечер после ужина работы продолжаются при свете фонаря. За мытьем посуды участники экспедиции обсуждают события дня, затем переписывают свои заметки и классифицируют все, что оказывается под рукой. Холод рано загоняет их в постели, каждого – в собственную палатку.

Устроившись в армейском спальном мешке, зажав подбородком фонарик, Ноа разглядывает карту Карибского моря, приколотую к стене палатки. Это все, что осталось от Книжки без Обложки, исчезнувшей одновременно с Арисной. Уже десять месяцев Ноа не видел ни ту ни другую.

Глядя на клубы пара, вырывающиеся изо рта, Ноа думает о Леонарде, который в этот самый момент перемешивает древнюю пыль на острове Гидра в заливе Сароникос. Ноа кажется, что он попал не на тот остров. Он уже не раз подумывал бросить университет, но, не имея удовлетворительной альтернативы, не мог заставить себя выйти в реальный мир. И вот он здесь, дрожит от холода на ложе из лишайника и разглядывает старую карту Карибского моря.

Свет его фонарика, постепенно слабевший уже некоторое время, мигает и гаснет. Ноа встряхивает фонарик. Тщетно. Ему ничего не остается, кроме как постараться заснуть. Поворачиваясь на бок, он замечает слабый свет, пробивающийся сквозь нейлон палатки. Это свет из бункера. Ноа выползает из спального мешка, одевается и выходит из своей палатки. С моря налетает ледяной ветер. На востоке с двухсекундными интервалами мелькает луч маяка Иль-Мермет.

Кажется, что в бункере еще холоднее. За рабочим столом сидит Томас Сен-Лоран, закутанный в старое лоскутное одеяло поверх трех шерстяных свитеров. В свете бутановой лампы Сен-Лоран, окруженный роем москитов, изучает полевой дневник.

– Ну, ну, – восклицает Сен-Лоран, – еще один страдающий бессонницей!

Из-под бесчисленных шерстяных пластов он вытаскивает фляжку из нержавеющей стали и бросает ее Ноа. Судя по ароматам, витающим в бункере, во фляжке то ли алкоголь, то ли репеллент. Ноа откручивает крышечку и принюхивается:

– Виски?

– Шотландский, – уточняет Том Сен-Лоран, потягиваясь. – «Катти Сарк», если хотите знать точно.

– Желтая бутылка с парусным судном?

– Желтая бутылка с «Катти Сарк». Самое быстроходное парусное судно XIX века. Оно перевозило китайский чай и австралийскую шерсть, теперь стоит в Лондоне, и его трюмы забиты туристами.

Ноа делает глоток и бросает фляжку Томасу Сен-Лорану, который, в свою очередь, тоже делает глоток.

– Я думал, что все парусные суда в конце концов затонули.

– Не этот.

Температура в бункере чуть-чуть повышается. Томас Сен-Лоран закидывает ноги на угол стола, поверх стопки формуляров из министерства культуры.

– Так вы не можете заснуть?

– У меня кошмары. Как будто я всю ночь напролет копаю ямы чайной ложкой.

Ноа смотрит на сотни скопившихся в бункере мешков. В конце лета им придется скрупулезно просеять всю эту землю и выудить мельчайшие черепки, возможно ускользнувшие от их внимания, затем методично засыпать раскоп, сохраняя последовательность слоев. В сентябре на поверхности земли останется самое большее несколько неровностей. На следующий год лишайник снова покроет землю. Через два года на острове Стивенсон не останется никаких следов их пребывания.

– Да, – вздыхает Том Сен-Лоран. – Иногда археологическим раскопкам не хватает романтизма. И подумать только, что в этот самый момент я мог ловить форель в Лорентидах…

– Позвольте напомнить, что прошлым летом вы прервали рыбную ловлю, чтобы покопаться в мусорных корзинах библиотеки.

– Вы правы. Это просто подходящий образ для выражения безмятежности лета. Озеро, форель, москиты.

– Вы никогда не путешествуете?

– Я не люблю путешествовать в одиночестве.

– Мне казалось, что вы женаты, – удивленно сказал Ноа.

– Разведен, естественно. Никто, кроме разведенного мужчины или чокнутого холостяка, не отправился бы на необитаемый остров на Лоуэр-Норт-Шор, чтобы ковыряться в земле. А как насчет вас? У вас есть подружка?

– Нет. Ни подружки, ни семьи. Моя мать живет в трейлере и никогда не остается на одном месте больше двух недель. В это время года она, вероятно, в Банфе. Или Уайтхорсе.

– Ни сестер, ни братьев?

– Нет, насколько мне известно.

– А ваш отец?

– Мой отец? С ним еще хуже, чем с матерью. Он работал на грузовых судах. Не мог усидеть на одном месте. Когда мы в последний раз получили от него известие, он жил на Аляске. Думаю, обосновался на маленьком алеутском острове.

– Странный выбор.

– Не хуже, чем остров Стивенсон.

Наступило недолгое молчание, перемежаемое лишь жужжанием москитов. Оба археолога погрузились в свои думы. Наконец Томас Сен-Лоран делает большой глоток виски и перебрасывает фляжку Ноа.

– Я знаю, о чем вы думаете. Вы хотели написать магистерскую диссертацию по мусорным свалкам и теперь сожалеете о том, что передумали.

– Я не передумал. Вы отказались поддержать мой проект.

– Правда, – признает Сен-Лоран и добавляет в свое оправдание: – Я хотел избавить вас от разочарований. Я мог бы позволить вам набросать черновик проекта. Комиссия отвергла бы его, а вы бы зря потратили три месяца и оказались бы в тупике.

– Не переживайте, – спокойно говорит Ноа, делая еще один глоток виски. – Я ни в чем вас не виню.

Сен-Лоран подает сигнал, что хотел бы вернуть свой виски. И опять отхлебывает из фляжки.

– Я прекрасно вас понимаю. Я тоже чувствую, что оказался не в том месте. Здесь так же скучно, как на рыбалке. Я предпочел бы провести лето на свалке Майороне. Вот это испытание! Вы когда-нибудь пытались получить разрешение на раскопки на свалке? Это настоящий бег с препятствиями. Чиновники не доверяют археологам. Они предпочитают охотников за сокровищами.

– Охотников за сокровищами?

– Фирмы, занимающиеся роскошным мусором. Большинство из них разбирает старые компьютеры и отделяет металл. Они называют это утилизацией.

Сен-Лоран вздыхает, делает маленький глоток виски и отдает фляжку Ноа.

– Дело в том, что утилизация компьютеров зашла в тупик. Из одной тонны печатных плат можно извлечь несколько унций золота, и, чтобы дело приносило прибыль, необходимо перерабатывать огромные объемы сырья. Приходится разделять схемы, процессоры, провода, жесткие диски, корпуса. И в результате вы остаетесь с тоннами токсичного мусора. Здесь нелегко получить прибыль. Слишком многоступенчатый процесс, слишком много опасных отходов. Поэтому вы закрываете глаза на Базельскую конвенцию и экспортируете свой электронный мусор в Азию.

– Базельская конвенция? Что это?

– Разве вы не посещали мой курс «Археология и международная политика»?

– Это было довольно давно.

– Базельская конвенция регулирует трансграничную перевозку и переработку опасных отходов. В теории она запрещает индустриально развитым странам экспортировать свои отходы в страны третьего мира. Договор был ратифицирован в 1985 году, за несколько лет до падения Берлинской стены. Ситуация назрела. Как только упал железный занавес, Западная Европа начала экспортировать свои избыточные отходы в Польшу, Болгарию, на Украину.

– Поверить не могу, что они экспортируют мусор!

– Свалки переполнены. Вы слышали о Фреш-Киллз?

– Это свалка в Нью-Йорке, верно?

–  Главная свалкаНью-Йорка. Двенадцать квадратных километров, годовой прирост более 4 миллионов тонн мусора, ежедневные испарения – 2600 тонн метана. В 1990 году Уильям Ратье хотел побурить на Фреш-Киллз. Он взял в аренду бур и пробурил мусор. На глубине сто футов течение времени замедляется. Ни кислорода, ни бактерий, ни биодеградации. Его команда подняла на поверхность прекрасно сохранившийся кочан салата-латука, датируемый 1984 годом. Он выглядел так, будто его выбросили на помойку несколько дней назад.

Ноа перебрасывает профессору фляжку с виски. Не позволяя отвлечь себя этим алкогольным настольным теннисом, Том Сен-Лоран продолжает лекцию:

– Чтобы совершить путешествие во времени, как тот кочан латука, Ратье пришлось получать разрешения на раскопки, самому добывать бурильную и другие машины, нанимать квалифицированных рабочих и помощников для сортировки артефактов. Ибо министерство культуры не считает затраты на кочан салата-латука эффективными. Для них это просто растение с низким политическим потенциалом.

Сен-Лоран умолкает, мрачно обследует дно фляжки и наконец бормочет:

– Пустая.

Он тянется к ящику, достает непочатую бутылку «Катти Сарк» и пытается наполнить фляжку, однако от выпитого виски его движения стали неуверенными. Он хмурится.

– Я лучше, чем кто-либо другой, понимаю, что с нашими пластиковыми мешками, набитыми гумусом, мы похожи на банду тупиц. Однако истина состоит в том, что мы опережаем наше время. Археология – наука будущего. Каждый старый Ай-би-эм, попадающий на свалку, превращается в артефакт. Артефакты – основные продукты нашей цивилизации. Когда все компьютерные гении станут безработными, нам хватит работы на миллионы лет. В этом фундаментальный парадокс археологии. Наша наука достигнет кульминации в конце света.

Томас Сен-Лоран каким-то чудом завершает транспортировку виски из бутылки во фляжку, не пролив ни капли бесценного напитка. Он надежно завинчивает пробку бутылки, возвращает ее на место и, подняв фляжку, обращается к Ноа:

– А пока самое лучшее лекарство – терпение.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю