Текст книги "Третий выстрел"

Автор книги: Никколо Амманити

Соавторы: Джорджо Фалетти,Андреа Камиллери,Карло Лукарелли,Массимо Карлотто,Манзини Антонио,Джанкарло де Катальдо,Диего де Сильва,Сандроне Дациери,Марчелло Фоис
сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 19 страниц)

XXIII

С набережной Витас угнал лимузин с табличкой «Дипломатический корпус». Достав из кармана своего огромного пальто металлический прут, он без труда вскрыл замок и, навалившись всем телом на черную коробку под рулем, точным, привычным движением сдвинул ее с места. Раздалось хриплое «псс!», словно спустило колесо.

– Противоугонное отключено, – объяснил он. Потом тем же металлическим прутом включил зажигание. – Ну, залезай!

Адриана послушно уселась рядом с водителем, а Мама Ирина дисциплинированно устроилась сзади. Витас уверенно повел машину в темноте, держа высокую скорость, но внимательно следя за знаками.

– Кто его знает, надо быть поосторожнее. Хотя вряд ли кто остановит машину дипкорпуса, пока не подняли тревогу.

Адриана осторожно спросила, уж не вором ли он был в Литве.

– Вором? – вскинулся Витас. – Я был полицейским, правда, служил в русской полиции. И когда Литва получила независимость, меня вышвырнули как паршивую собаку… Но я, по счастью, успел поймать многих преступников и кое-чему научился!

Следя за дорогой, он объяснил, что знает место, где собираются выходцы из Югославии. Правда, этот бар у черта на куличках, но он надеется его найти, потому что однажды там был, а чувство ориентации в пространстве у него редкостное. Адриана глядела на него с восхищением, но ее одолевали сомнения.

– Надо было спросить у Джанджильберто, он-то, конечно…

– Он-то, конечно, сообщник югослава! Ну и чепуху ты несешь! Кто, ты думаешь, подослал к тебе югослава? Твой приятель Джанджильберто, кто же еще?

– Мне не верится, Витас. Он… ему были нужны деньги, согласна, но он не злодей. Он бы никогда не сделал зла ребенку. Вот тот тип – настоящее животное…

– Ой-ой, как ты защищаешь своего Джанджильберто! И после всего, что он тебе сделал, ты еще в него влюблена?

– Ни в кого я не влюблена!

– Ну, это никогда не поздно!

Но эта игривая перепалка двух влюбленных быстро закончилась. Витас свернул с главной дороги – с улицы Салариа? А может, Адреатина? А может, это уже за чертой города? Похоже, она так и не успела узнать свой благословенный город и без этого бродяги никогда бы не увидела вызывающих содрогание окраин. А он уверенно колесил по едва освещенным переулкам, где горел только каждый пятый фонарь и все тонуло во мраке. Бараки стояли островками, скроенными на один манер, с закрытыми дверями магазинов и вытоптанными клумбами. Повсюду молодежь гоняла мяч или заводила мотоциклы.

– Гляди, – с горечью сказал Витас, – и это Италия! Больше похоже на Россию или Болгарию в период «железного занавеса»… да, тут я чувствую запах дома…

– Здесь мы уже проезжали, – робко вмешалась Адриана.

Витас резко затормозил, и Мама Ирина, выведенная из дремы неожиданным рывком, заворчала.

– А ведь ты права, – почти с отчаянием сказал литовец. – Узнаю это место…. Бар Маймоне где-то недалеко, только не могу вспомнить…

– Может, вон там, где огни? – с надеждой ободрила его Адриана.

– Посмотрим, – согласился Витас, немного подумав. – Может, и здесь ты права!

XXIV

Славянин вылез из «мерседеса» и с хитрой усмешкой пошел навстречу Джанджильберто. Какая-то собака залаяла на луну, выглянувшую из-за облаков. Лунный свет падал на газометр на заброшенной строительной площадке.

– Привет, итальянец! Ты принес сам знаешь что?

– Где мальчишка?

– В надежном месте.

– Приведи его, и я отдам деньги.

– Сначала покажи деньги, потом пойдем за ним!

Джанджильберто снял с плеча компьютерную сумку:

– Они здесь.

Он медленно пошел на Славянина, но тот тряхнул головой:

– Стой, итальянец. Брось сумку сюда и отойди на два шага… Вот так, молодец!

Сумка оказалась у ног Славянина, и, чтобы ее поднять, ему пришлось наклониться. На короткий миг он потерял бдительность. Джанджильберто резким движением вытащил из кармана пистолет и бросился на Славянина. Но тот был настоящим профессионалом: одно легкое движение бедра – и Джанджильберто пролетел мимо. Правая рука Славянина режущим ударом обрушилась ему на затылок. Джанджильберто оказался на земле, пистолет выпал из руки. Славянин подобрал пистолет, шмыгнул носом и фыркнул с горечью:

– Ну и скажи, что с тобой сделать, итальянец?

Джанджильберто попытался подняться, но Славянин ударом ноги уложил его на землю.

– Давай договоримся, а? – рискнул Джанджильберто.

Славянин сплюнул на землю и проверил пистолет, блеснувший в лунном свете.

– Ух ты, «беретта»… ну и итальянец! Да она бьет, как пушка!

– У меня дома еще есть деньги… Ладно, Славянин, не дури… Мы же друзья!

– Да что ты? Мы уже стали друзьями? Не ты ли говорил, что мне не друг? Ха! Значит, я тебя не понял… значит, жаль, но ты был прав. У меня нет друзей. Пока, итальянец!

Славянин наклонился над Джанджильберто и выстрелил.

XXV

Бар Маймоне был сконструирован по принципу игрушки «Лего», которую собирал ребенок по чертежу, нарисованному на ладошке. По существу, это был большой барак с покосившимися столбами, затерянный в пустошах безликих пригородов. Адриану Витас запер в машине под охраной Мамы Ирины: время от времени какая-нибудь гнусная рожа, между двумя кружками пива, норовила заглянуть в окно, но грозный оскал собачьих зубов быстро отбивал охоту подходить. Закурив сигарету, Адриана клялась себе, что если ей удастся выйти живой из этой передряги и вернуть Карло матери, то она изменит свою жизнь навсегда. Она останется с Витасом. Они найдут скромную работу, нарожают детишек и построят дом, достойный называться домом. И она все ему о себе расскажет, ничего не утаит, даже самое ужасное и постыдное. И найдет способ оформить ему постоянный вид на жительство. Может, для этого даже выйдет за него замуж. Впервые после стольких лет Адриана начала вдруг молиться, а ведь Бог был ей совсем чужим. Да поможет Он ей найти мальчика и вернуться на истинный путь, да поможет Он ей стать лучше.

– Сядь назад, – приказал Витас, быстро влезая в машину.

С ним пришел низенький, сухопарый парень, которого он представил как Мирко. Мирко поклонился с улыбкой, и стало заметно, что у него нет половины зубов. Адриана скользнула на заднее сиденье, Витас снова завел двигатель железным прутом, Мирко, сидя рядом с ним, показал ему еле заметную дорогу в поле. Мама Ирина положила морду на колени Адриане, и она тихонько ее поглаживала.

– Красивая у тебя женщина, русский, – сказал Мирко.

– Я не русский, а женщина к этой истории отношения не имеет! – прошипел Витас, нахмурившись.

– Да я просто так сказал, – стал оправдываться Мирко.

– Молчи и следи за дорогой! – приказал Витас.

Мирко втянул голову в плечи и начал что-то тихо напевать. Дорога кончилась у подножия холма, и машина с натугой поползла вверх. За холмом оказалась железная дорога, над ней мост, а возле моста сгрудились почти невидимые в темноте домики.

– Здесь, – сказал Мирко.

Витас погасил фары и на самой малой скорости подъехал к домикам. Потом обернулся к Мирко:

– Здесь не меньше сотни домов. Какой из них?

– Не помню. У Славянина здесь магазин. Ищите!

Витас сжал кулаки, и вены у него на шее угрожающе налились. Мирко засмеялся нехорошим смехом:

– Может быть, если твоя женщина будет со мной поласковее, я вспомню получше…

Витас коротко и резко ударил его в подбородок, голова парня мотнулась к стеклу, и он захныкал. Мама Ирина залаяла.

– Ну-ка, вылезайте! – приказал Витас Адриане и Маме Ирине.

– Но он угонит машину! – запротестовала Адриана.

– А у нас уговор: он мне – Славянина, я ему – машину. Ну, пошли!

Не успели они выйти, как Мирко уже умчался, со ссадиной на подбородке, но в новой машине.

– Но как же мы теперь его найдем? – спросила Адриана.

Витас порылся в кармане куртки, вытащил шарфик Карло и помахал им перед носом Мамы Ирины:

– Мальчик, Ирина. Его надо найти. Ищи!

Мама Ирина, казалось, кивнула, все поняв, потянула носом и решительно двинулась вперед. Хвост ее быстро-быстро завилял.

XXVI

Сколько времени прошло? Лаура положила трубку, и сердце у нее оборвалось. В редакции журнала ей сказали, что Джанджильберто уже с неделю не подавал признаков жизни. Его сотовый не отвечал. Мысль, которую она гнала от себя, постепенно прокладывала дорогу в мозгу. Лаура снова взялась за трубку и набрала номер 113. Долго гудели длинные гудки, потом трубку сняли, но при первых же звуках голоса полицейского она бросила трубку. Ее остановила мысль о Карло. Надо еще подождать. На кухне она накапала себе в чашку двадцать капель транквилизатора и залпом выпила. Потом побрела в комнату сына, взяла плюшевого мишку и, обняв его, улеглась на кроватке Карло, широко раскрыв глаза.

XXVII

Домики оказались полуразвалившимися бараками, вокруг никого не было, если не считать кучки бродяг, гревшихся у костра и передававших по кругу бутылку дрянного вина. Адриана прижалась к Витасу, все внимание которого было поглощено тем, чтобы отшвыривать ногами разбуженных Мамой Ириной крыс. Собака уверенно шла по следу. Они очутились перед деревянной, заколоченной крест-накрест дверью. Мама Ирина залаяла и отказалась идти дальше.

– Иди за мной след в след, – шепнул Витас. – Славянин опасен. У себя он отстреливал людей, был… как это… снайпером. Я пошел…

Чтобы открыть дверь, понадобилось два сильных удара. На третьем доски соскочили, и дверь со скрипом открылась. Мама Ирина, как выпущенная из пращи, метнулась в темноту. Витас за ней. Никто на него не бросился, никто не выстрелил. Витас провел рукой по стене и нащупал выключатель. Помещение осветилось тусклым светом. Это была аккуратная, почти шикарная комната, повсюду стояли ящики с ликерами, телевизорами, персональными компьютерами. Похоже, Славянин приторговывал краденым. Мама Ирина заскребла когтями возле люка в полу. Витас откинул люк и спустился вниз.

– Адриана! Я его нашел!

Адриана заглянула в люк. Витас поднял ребенка, передал ей и вылез. Карло спал. Он был очень бледен, дыхание еле слышно.

– Скорее всего ему дали какой-то наркотик… Быстро, надо его вынести отсюда!

Они выбежали из дома. Витас нес Карло на плече, и для такого великана ноша была не тяжелой. Адриана и Мама Ирина еле за ним поспевали. Скорее, скорее, нельзя возвращаться по заброшенной дороге обратно к бару, где Славянин как у себя дома. Возможность только одна: по мосту перейти железнодорожный путь, поймать машину и наконец отвезти Карло домой. Свежий ночной воздух благотворно подействовал на мальчика, и он со слабым стоном проснулся. Первым, что он увидел, было улыбающееся лицо Адрианы, а внизу, за спиной великана, крутящийся хвост Мамы Ирины. Карло решил, что он спит и видит сон, наполовину хороший, наполовину плохой, но ясно, что все беды уже позади. Он крепко вцепился в сильную спину Витаса, а литовец стал говорить ему, что после такой переделки он стал мужчиной, что теперь он совсем взрослый… И только они подошли к середине моста, как на другом конце замаячила фигура с компьютерной сумкой через плечо и с пистолетом в руке. Славянин.

– Ну и ну, вот так прелестная семейка!

Адриана потом вспоминала, что все было как вспышка молнии. Мама Ирина залаяла и бросилась вперед. Славянин потерял равновесие, хотел ее ударить, но промахнулся. Витас посадил Карло на брусчатку моста и закричал Адриане:

– Возьми его и уходи!

Она схватила все еще полусонного Карло и потащила к другому краю моста, к свободе… Славянин пришел в себя и отбросил ударом ноги Маму Ирину, но Витас уже навалился на него: сто килограммов живого веса подмяли под себя Славянина и притиснули его к балюстраде моста. Мама Ирина снова бросилась в атаку. Но Славянин был не из тех, кто легко сдается. Следующий удар поразил Витаса в низ живота, и он согнулся и взвыл от боли. Маму Ирину отбросил в сторону сильный удар кулака, она, пролетев по воздуху, ударилась о землю и затихла, оглушенная падением. Витас остался без прикрытия, и теперь Славянин на него навалился, схватив за горло, и великан обмяк, а Славянин, приподняв его за плечи, подтащил к балюстраде и стал выталкивать с моста вниз. И сбросил бы, если бы Адриана сзади не прыгнула на него и не вцепилась ему в глотку ногтями с такой дикой яростью, что Славянин растерялся. Тогда Адриана схватилась за ремень сумки, все еще висевшей у него на плече, обвила его вокруг шеи Славянина и начала тянуть и давить. Славянин невольно ослабил хватку, повернулся к Адриане и рукой отбросил ее прочь. Она упала, но Витас выиграл несколько драгоценных секунд. Он обхватил Славянина за талию, тот потерял равновесие, и Витас что было силы отпихнул его. Славянин перелетел через балюстраду и наверняка упал бы вниз, если бы Витас не удержал его за ремень сумки и не стал тянуть наверх, чтобы помочь ему выбраться, но рука Славянина не выдержала, пальцы соскользнули, и он с воплем полетел с моста, с высоты десяти-пятнадцати метров. Все еще сжимая ремень сумки, запыхавшись от борьбы, Витас обернулся. Адриана сидела на брусчатке, дрожа всем телом, и смеялась и плакала одновременно. Мама Ирина тихонько скулила, а Карло ее ласково гладил.

– Будем надеяться, что она ничего себе не сломала, – тихо сказал мальчик и прибавил серьезно, изо всех сил стараясь не заплакать: – Отвезите меня, пожалуйста, домой.

XXVIII

Сказка кончилась для каждого по-своему.

Карло вернулся домой в час ночи в сопровождении Бефаны, которая оставила его на пороге, поцеловала напоследок, а рядом положила компьютерную сумку с оборванным ремнем и со ста тысячами евро внутри.

Лаура долго плакала и обещала стать хорошей матерью. А Карло отчаянно хотелось рассказать о своих приключениях и завести собственного щенка и еще не сомневаться, что после каникул ни один школьный хулиган его не узнает: они увидят совсем другого человека, сильного и надежного, с которым придется считаться.

А по залитой лунным светом улице старого Рима рука об руку шли навстречу своему будущему двое счастливых людей, а рядом, размахивая хвостом, трусила слегка потрепанная в бою мудрая собака.

(пер. О. Егоровой.)

Карло Лукарелли
Третий выстрел

Среди ночи она поднялась, чтобы снять с себя лифчик. Марко что-то недовольно забормотал во сне, и она, приподняв одеяло, выскользнула из постели, чтобы засунуть руки под майку и расстегнуть застежку. Что-то было не так, и, снова вытянувшись и ощутив подушку под головой, она уставилась на отсвет огонька радиобудильника на потолке. Губы, пересохшие со сна, сами сложились в слова: «Я знаю, в чем дело». Она снова села на постели, уже не обращая внимания на Марко, который на этот раз проснулся и спросил: «Ты чего?» – но тут же опять заснул. «Ничего», – прошептала она одними губами, подумав при этом: «Я поняла, в чем дело», встала, вышла в гостиную и уселась на диван, протянув босые ноги на подушку. Подперев ладонью щеку, она принялась нервно покусывать ее изнутри, словно хотела прогрызть дырку.

Она поняла, в чем дело.

Вернувшись в спальню, она достала из кармана куртки, брошенной на спинку стула, блокнот и еще полежала, на этот раз с закрытыми глазами, прижав блокнот к животу.

Она так и не заснула, но немного успокоилась, когда наконец положила блокнот на комод и прикоснулась к нему рукой, словно это прикосновение придало ей силы и помогло не передумать.

– Ты что, не выспалась? Кто бы мог подумать, что Маркино… с виду такой спокойный…

– Иди ты в жопу! Все вы спокойные. И я не то что не выспалась, я вообще не спала. И Марко тут ни при чем.

Обычно она не грубила. То есть ему не грубила. Они были знакомы бог знает сколько времени, с тех пор, как она еще курсанткой-новичком явилась в Болонью. Форма на ней тогда была с иголочки, наглажена – ну прямо как с обложки журнала «Женщины в полиции». И теперь, после пяти лет за рулем, когда пиджак на ее спине вытерся хуже куртки таксиста, когда ей удалось дослужиться до начальника патруля, она по праву могла рассчитывать на толику почтения с его стороны, даром что он был начальник. И она всегда эту толику имела. Он опустил взгляд на листок, который она положила перед ним на письменный стол, пригвоздив его пальчиком с лакированным ногтем.

Он отодвинул листок подальше от глаз, ибо не желал складывать оружие перед временем и окулистом.

Квестура Болоньи. Отдел Воланти. «Я, нижеподписавшаяся ассистент Д'Анджело Лара…»

– Ну и что? Я уже читал твою служебную записку и отправил ее магистрату.

– Она неправильная. То есть… она неполная.

– В каком смысле?

– В том смысле, что все на самом деле было по-другому, а не как я написала.

– В каком смысле?

Ей ужасно хотелось снова прикусить щеку и погрызть ее, потому что надо было подумать. И еще больше хотелось высказаться, потому что боялась сказать: «Нет, ничего, извини» – и уйти ни с чем.

Однако заговорил он:

– Давай по порядку. Такого-то и такого-то числа, то есть позавчера, в ноль часов тридцать две минуты, какой-то мужчина позвонил в сто тридцатое и заявил, что слышал выстрелы на улице Эмилии Поненте у дома такого-то. Вы с агентом Джулиано поехали туда и обнаружили разбитую витрину ювелирного магазина и двух албанцев на земле. Мертвых. На месте преступления вас ожидал инспектор Гарелло, который предъявил вам свое удостоверение за номером таким-то и сообщил, что стрелял он. Возвращаясь из кино, он увидел, как двое албанцев бьют витрину. Он назвался и приказал им прекратить, но один из них вытащил пистолет и выстрелил в его сторону. Тогда Гарелло, не будь дурак, занял выгодную позицию, приготовил оружие к бою и – бах, бах – и они лежат. Я правильно излагаю?

Не говоря ни слова, Лара затрясла головой. Трудно было говорить с перекошенным лицом и губами на сторону: она кусала щеку.

– Джулиано тоже все подписал и засвидетельствовал. Есть также свидетельские показания человека, который позвонил в сто тридцатое, синьора такого-то, карабинера на пенсии, где сказано: «Я услышал один за другим три хлопка, которые, благодаря моему опыту службы в карабинерах, я квалифицировал как выстрелы. Кроме того, заявляю, что два выстрела были громче, видимо, калибр оружия крупнее, а один тише, видимо, калибр мельче». Он так и сказал: «два „тум-тум“ и один „так“». Если не ошибаюсь, ты сама так написала. Я правильно излагаю?

Щека прокушена. Лара сглотнула, ощутив во рту сладковатый привкус крови.

– Почти.

– Сама так написала.

– Да, но я написала не все. Я не спала всю ночь и думала. Свидетель, тот карабинер, сказал не совсем так.

– «Тум-тум, так». Два выстрела Гарелло из калибра девять-двадцать один и выстрел албанца из калибра шесть-тридцать пять. Все верно.

– Нет.

– Два «тум-тум» и один «так».

– Нет, два «тум-тум», а потом один «так».

Ну вот и сказала. Лара тронула ранку на щеке кончиком языка и ощутила укол, как бывает, когда лизнешь батарейку. На лице комиссара не отразилось ни понимания, ни растерянности.

– Албанец стреляет – Гарелло отвечает: «так, тум-тум». А здесь наоборот: «тум-тум, так».

Растерянности на лице комиссара снова не отразилось. Отразилась скука, более того – отвращение.

– Первое, – сказал он, – предположим, что карабинер ошибся. Второе: предположим, что ошиблась ты. Третье, – он отогнул кончик пальца наружу, словно хотел отломать, – примем как гипотезу, просто как гипотезу, что Гарелло там проходил, увидел, как бьют витрину, закричал: «Стой, полиция!» – и вытащил пистолет. Не хватало еще, чтобы ты, вот так же проходя, вытащила, к примеру, мотыгу. Ну, ведь так?

Лара кивнула, снова скривившись, только в другую сторону: в сторону непрокушенной щеки.

– Тогда примем как гипотезу, но только как гипотезу, что те двое обернулись, все побросали, может, у них и был пистолет, может, Гарелло имел при себе калибр шесть-тридцать пять. Внештатный, конечно, но мало ли что бывает… И тогда (гипотеза, только гипотеза) он стреляет первым, да и кто бы не выстрелил, а потом, чтобы уж наверняка, делает контрольный выстрел в мертвого албанца.

Он откинулся на спинку кресла, положив руки на подлокотники. Казалось, он спокоен, но только казалось.

– Ты же знаешь, кто такой Гарелло?

Лара кивнула.

– И мы отправим под суд такого, как Гарелло, из-за этих албанских засранцев?

Лара застыла, потом затрясла головой.

Комиссар улыбнулся. Теперь он, похоже, действительно успокоился.

– Оставим все как есть. Если магистрат сочтет, что в деле что-то не так, приложим максимум усилий, если же нет – ну и ладно. И перестань рожи корчить и терзать щеку. Ты такая симпатяга… Смотри дырку прогрызешь.

Лара вполне могла бы быть красавицей, если бы не считала себя дурнушкой. Больно уж длинная и худая, говорила она, и в каком-то смысле была права. Но когда она, высокая, светловолосая, очень коротко стриженная, надевала синий форменный пиджак с белой портупеей, казалось бы подходивший больше агенту полиции, чем хорошенькой женщине, при первом взгляде на нее все оборачивались. А при втором, заметив, что она сутулится и горбит плечи, чтобы скрыть маленькую грудь, а длинные негнущиеся руки болтаются вдоль боков, на нее переставали обращать внимание, разжаловав из каланчи в дубину. На самом деле Лара не была ни такой уж длинной, ни такой уж худой: атлетически стройная, упругая, как мячик, с широкими плечами, длинными ногами и маленькой грудью. А лицо было милым, и серо-стальные глаза из-под форменного берета светились добротой. Симпатяга, говорил комиссар. И вправду симпатяга.

Агент Джулиано Паскуале был в нее влюблен. Он относился к тем немногим, кто имел мужество взглянуть на нее еще и в третий раз. К тем же относился и Марко, только он взглянул раньше.

– Ты слушаешь или нет?

Нет. Паскуале почти никогда ее не слушал. Особенно когда вел машину. Он весь собирался и сосредоточенно смотрел на дорогу, потому что знал, что рассеян и если не будет мысленно себе говорить: «Притормози, смотри на знак, глаза на „стоп“», то может проскочить перекресток. И когда за руль просилась она, хотя ей, как начальнику патруля, можно было самой и не водить машину, он смотрел на нее во все глаза, но не слушал. Ему нравилось, как двигались ее губы, когда она говорила, как опускалась нижняя губа, чуть-чуть смещаясь вправо. Ее хотелось целовать, а не слушать.

– Я говорю, в профсоюз.

– В какой профсоюз?

– В наш. Я говорю, может, поговорить об этом в профсоюзе.

– Об этой истории с Гарелло? Ты спятила. Ты же знаешь, кто такой Гарелло. И потом, он сам в профсоюзе.

Лара поджала губы. Паскуале не видел ее, потому что на этот раз вел он, но хорошо себе представил, как она поджимает губы. Он сколько раз видел. Нижняя губа наползает на верхнюю. Очень это по-детски у нее получалось.

– Если бы я влипла, и влипла сильно, – сказала Лара, – ты бы на меня донес?

– Нет! – слишком быстро и громко ответил Паскуале и добавил уже тише: – Даже в профсоюз.

– Потому что на товарищей не доносят?

– Нет. То есть не только… Просто я тебя уважаю.

Сложила губы одна на другую – и молчок. Паскуале рискнул обернуться и мельком взглянуть на нее. Нет, губы не сложены. Палец на щеке, которую собирается кусать.

Лара думала. Думала о том, что с уважением относилась к Гарелло. Да его все уважали, старшего инспектора Гарелло. Последний раз ему торжественно объявили благодарность в День полиции, да и других поощрений у него было не счесть. На стене в отделе по борьбе с наркотиками красовалось фото, на котором он стоял у стола, заваленного конфискованным героином. И такое же фото висело в кабинете начальника. А на снимке в коридоре он наполовину высовывался из окна автомобиля, а рядом с ним сидел в наручниках особо опасный преступник. Лицо полицейского закрывала маска, но все знали, что это Гарелло, потому что он был самым толстым. Лара подумала: ладно.

– Ладно.

– Что – ладно? – Выходит, иногда Паскуале ее слушал.

– Ладно – в смысле хватит. Дело закрыто. Это противно, но меня не касается. Не мое дело.

– Молодец.

– Дай я поведу.

Паскуале вылез, поменялся с ней местами. И в этот момент запищало радио:

– Пятый, пятый, вызывает сто тридцатый.

Паскуале сделал попытку снова сесть за руль, но Лара покачала головой. Он по мобильнику связался со сто тридцатым. В районе овощного рынка было замечено какое-то подозрительное движение. Может, конечно, ерунда, но надо заглянуть на всякий случай.

– Мы тут неподалеку. Сейчас приедем.

Улица Карраччи, налево, еще налево, прямо, прямо. Это была просторная площадка, где недавно снесли социальный центр. Еще виднелись остатки старых стен, а рядом уже начинали возводить новые. Было темно, фонарь на другой стороне улицы не горел.

– Ничего не вижу, – сказал Паскуале.

– Там кто-то есть, – откликнулась Лара, – что-то белеет.

В следующий миг лобовое стекло взорвалось. То есть это Ларе показалось, что оно взорвалось, потому что с ее стороны оно все раскололось, покрывшись паутиной мелких трещинок, напоминавших мозаику. Она быстро крутанула руль, автомобиль вскочил на тротуар, и Паскуале упал на нее. Он был какой-то слишком уж мягкий, липкий и горячий, голова его скользнула вниз, ей на руки, которые она все еще держала на руле. Когда она убрала руки, он ткнулся головой ей в тяжелые, непослушные ноги.

Лара увидела три дырки в лобовом стекле, увидела, что весь рукав пиджака у нее красный и спина у Паскуале тоже вся красная. Тогда она распахнула дверцу, выскочила из машины и на четвереньках забежала за нее, выхватив пистолет и нацелившись в темноту.

Никого, ни тени, ни шороха.

Лара подождала. Потом она говорила, что хотела убедиться, что действительно никого нет, а на самом деле она ждала, чтобы унялась дрожь. Она поднялась, только когда заметила, что кровь затекла из рукава на руку и рука начала замерзать. Она обошла машину и заглянула в открытую дверцу.

Паскуале лежал, уткнувшись лицом в водительское кресло. Она попыталась его поднять, но он был очень тяжелый, и ей удалось только повернуть его на бок, и он так и застыл в нелепой позе.

Одна дырка была у него в груди, другая в шее, а лица вообще не было.

Лара выпустила его из рук, отпрыгнула назад, и ее начало рвать.

Будь Лара потверже характером, она бы сразу же снова попросилась за руль, прямо так, с пластырем на носу, расцарапанном осколками ветрового стекла, и с легкой дрожью в руках. Но Лара твердостью не отличалась и все три дня отдыха, рекомендованные врачом после перенесенного шока, просидела дома. Более того, она взяла еще два выходных и укатила с Марко на море, к его родне, у которой был пансион в Римини. Сидя на пляже, зарывшись ногами в холодный зимний песок, она раздумывала, не попроситься ли подальше от патрульного руля в офис, где поспокойнее. Гибелью агента Паскуале Джулиано занимался мобильный отряд сыскной полиции, и комиссар сказал ей, что у них есть уже рабочая версия. Стройка входила в территорию Яри Албанца, известного сутенера и торговца наркотиками, и кто их знает, какое дельце у них из-за вас сорвалось, почему они так на вас отреагировали, но, будь уверена, мы этих ублюдков поймаем. Больше Лара ничего знать не хотела. Не потому, что ее не волновала смерть Джулиано, а потому, что она не хотела об этом думать, она от этого отстранялась. Даже на похороны не пошла. Потом, рано или поздно, все это вспыхнет в памяти и она снова увидит мертвое лицо, залившее кровью ее форменные брюки, которые она выбросила, даже не попытавшись отстирать. Потом, рано или поздно, но не сейчас. А сейчас она сидела на пляже и сыпала на босые ноги струйку сероватого песка, зажатого в кулаке, и песок относило влажным и соленым морским ветерком.

Все было не так, не так, она знала.

Что-то, и она прекрасно понимала что, заставляло ее думать совсем о другом: надо переходить в офис, возобновить учебу в университете, поменять работу. Надо узаконить отношения с Марко, обзавестись домом, родить ребенка. И привыкнуть наконец заниматься любовью без лифчика, а то она ни с кем еще, ни с Марко, ни с кем другим, его не снимала. Думать о чем угодно, только не об этом. Лара знала о чем, но думать не хотела. Хотела жить спокойно. Не ее это дело. И нечего встревать.

Но она прекрасно понимала, что все было не так.

Поднявшись с песка, она отряхнула ноги, подняла спортивные тапочки и зашагала по бетонной дорожке, делившей пляж пополам.

Он впервые увидел Лару в штатском, без форменного пиджака, и подумал, что так она выглядит даже не такой уж дылдой, как на первый взгляд. Да она просто хорошенькая, просто симпатяга. И грудка есть, гляди-ка. Надо с ней поласковее, по-отечески. Кто ее знает, что она еще вытворит.

– Эй, и где ж ты прятала всю эту красу? Надо перевести тебя в опера́, штатское тебе гораздо больше идет. И почему ты здесь? У тебя же еще день отпуска.

Лара куснула внутренний уголок губы. Совсем чуть-чуть, но это помогло. Она и без того не знала, как начать, а тут еще комиссар глядел на нее с этой идиотской улыбкой, и она совсем смутилась. Другая девчонка на ее месте надела бы не джинсы, а юбку и короткую маечку, чтоб живот было видно, а не эту, с высоким воротником, которая от стирки так села, что все сиськи торчат, вот комиссар и пялится. Но прежде чем она ему все скажет, она должна кое-что услышать от него.

Она заставила себя выпрямиться и выставить грудь вперед, при этом надеясь, что комиссар не заметит, что она это сделала нарочно.

– Так вот, насчет Гарелло, – сказала она.

Комиссар нахмурился и сразу перестал пялиться.

– Так вот, я поняла, что все это ерунда, и я, наверное, ошиблась, и не мое это дело, и вообще… я просто хотела спросить: вы кому-нибудь об этом рассказывали?

– Я? Нет, конечно.

– Ну, там, магистрату или в квестуре…

– Я же сказал: нет.

– А Гарелло?

– Еще чего? С чего бы я стал ему рассказывать?

Он ответил сразу, и тон его не изменился, но что-то в глазах блеснуло, дрогнуло, какая-то искорка все-таки пробежала.

– Конечно нет… ну разве что… чтобы узнать подробнее, как было дело, и не чувствовать себя потом дураком…

Лара знала эту искорку. Хоть она и не отличалась твердостью характера, она, как-никак, пять лет крутила патрульную баранку и научилась распознавать, когда человек врет, а когда нет. Будь то хоть сенегалец, хоть цыганенок, хоть наркоман, хоть просто горожанин… хоть комиссар.

– Нет, успокойся, Гарелло я ничего не сказал.

На этот раз искорки не было, но она проскакивает не всякий раз. Только в первый, и надо уметь ее разглядеть.

Лара уселась за письменный стол и закинула ногу на ногу так, словно на ней была мини-юбка. На этот раз совсем не нарочно, даже не думая, но так изящно, что комиссар снова покосился на стройные ноги в чуть выцветших джинсах.

– Вы все рассказали Гарелло.

Комиссар ничего не ответил.

– Комиссар, вы все рассказали Гарелло.

Комиссар отвел глаза. Потом прищурился и пристально уставился на Лару:

– Слушай, Лара. Я знаю тебя вот уже три года, с тех пор как взял руководство отделом, и мы каждый день видимся на службе. Ты молодчина, нет слов, и все у тебя тип-топ, но мы общаемся на уровне «добрый день – добрый вечер – пока». В общем, мы коллеги. Я начальник, ты подчиненная, просто коллеги – и все. А с Гарелло мы вместе воевали с мафией в Калабрии. И с тех пор как встретились здесь, в Болонье, мы много времени проводим вместе: вместе ужинаем, вместе что-то делаем. Он мне не просто коллега, он мне друг. И ясно, что когда какая-нибудь доставала – молодчина, все тип-топ, но доставала – сообщает мне сведения, которые могут ему повредить, я его предупрежу, и он точно так же предупредит меня. Разве ты не предупреждала Джулиано, когда я тебе что-нибудь про него говорил?