Текст книги "Колодец Ангелов (СИ)"
Автор книги: Ника Ракитина
Соавторы: Наталия Медянская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц)
Калистратов тоскливо вздохнул и собрался, было, поискать другое место, как незнакомка вдруг обернулась и, смерив юношу быстрым взглядом, махнула рукой.
– Присаживайтесь, молодой человек. Сдается мне, у вас здесь свидание назначено, ежели вы уже второй раз за фикус заглядываете.
– Э… нет, – Антя кашлянул. – Просто…
Женщина коротко кивнула и передвинулась на другой конец скамьи:
– Неважно. Если желаете, я потеснюсь.
Калистратову вовсе не улыбалось делить с кем-то свое одиночество, но он, неожиданно послушавшись, протиснулся за фикус, и устроился рядом с незнакомкой. Может, потому что властно прозвучавший низкий голос остро напомнил Антону его первую учительницу?
– Уезжаете? – женщина кивнула на рюкзак, который юноша как раз пристраивал на скамью.
– Нет. Откровенно говоря, я тут просто так, – неожиданно признался Антя, отчего-то не смущаясь, что может показаться странным. В конце концов, что ему мнение постороннего человека?
Женщина мягко улыбнулась и, повернувшись к соседу в профиль, с задумчивым видом уставилась на раскинувшуюся городскую панораму.
– Понимаю. Я тоже сюда часто прихожу. Просто посидеть, подумать. Люблю Нижний. Особенно после того, как городничий наконец-то внял гласу разума и возобновил водные рейсы через Волгу. Вы любите кататься на трамвайчиках?
– Не знаю, никогда не пробовал, – пожал плечами Калистратов. – Вообще-то я не местный, учусь просто. Третий год.
– И где? – живо поинтересовалась незнакомка.
– Гуманитарная академия.
И с тихой гордостью добавил:
– Я пианист.
– Серьезно, – тетка покивала. – Я когда-то училась играть на клавесине, но вышло так, что со временем в моей семье с музыкой сложились напряженные отношения. Поэтому пришлось выбрать литературу.
– Вы – учительница, – довольно заявил Антя, подтверждая первое впечатление, на что женщина яростно замотала головой.
– Что вы, господин пианист! Я б и часу не выдержала в детском обществе, они и так страшно шумные, а уж когда собираются в стаи…
И она заразительно расхохоталась, а отсмеявшись, внезапно погрустнела:
– Я, знаете ли, книжки пишу. И наивно полагаю, что у меня получается.
Тошка вопросительно поднял бровь и внутренне съежился. Ещё на первом курсе судьба свела его с девочкой-писательницей, и воспоминания о том недолгом знакомстве до сих пор не хуже лимона сводили Антины скулы. Томочка Белая (настоящего имени Антя не знал до сих пор) отличалась стилистическим кретинизмом, непоколебимой уверенностью в собственной гениальности, а к дружбе подходила исключительно по принципу «Ты мне бета, или кто?» Калистратов вовремя разглядел в девице монстра и тихо слинял из общества фанатов Томусика, прикинувшись зубрилой. Белая этого ему не простила.
Юноша с опаской покосился на тетку, но та, кажется, зачитывать отрывки из собственных шедевров не собиралась.
– Вот только сегодня я получила ответ из «Синей птицы». Знаете, что написал мне тамошний редактор господин Кулаков? Что у него в последнее время осеннее настроение и, следовательно, в ближайшем будущем издательство накладывает вето на все произведения юмористической серии. Чушь!
Женщина фыркнула, а после, покосившись на Антю, вздохнула.
– Хотя, вам это вряд ли интересно, простите.
– Нет, что вы, – повинился за кислую мину Калистратов, – мы литературу тоже изучаем, а я даже играю в студенческом театре.
– Как забавно! – незнакомка откинулась на спинку скамьи и, убрав со лба непослушную челку, усмехнулась. – Наверное, принца?
– П… почему? – слегка обалдел Калистратов.
– А внешность у вас такая. Подходящая.
– Спасибо, конечно, – Тошка почувствовал, как у него заалели уши, – но на этот раз я играю рыцаря. Святого Георгия… драконоборца, в общем.
Женщина тихонько хихикнула, а потом вдруг посерьезнела и подозрительно прищурилась:
– А что, собственно, за пьеса?
– «Имброльо», – чувствуя себя неуютно под пристальным взглядом карих глаз, Тошка колупнул рюкзак, – так и называется.
– Вот леший, – ругнулась тетка и обреченно махнула рукой куда-то в сторону Волжской глади, – и тут попёрли…
– В смысле? – не понял Калистратов.
– Это моя пьеса, – буркнула соседка по скамейке и печально подперла кулаком щеку.
– Так вы Котова? – вытаращил глаза Калистратов. – Ольга Котова?
– Для вас Ольга Рикардовна, – строго поправила его писательница, а потом махнула рукой, – ай, все пустое. Мир – склеп, люди – призраки, а про белошвеек я вообще умолчу.
Антя взволнованно сглотнул.
– Да вы-то что переживаете? Вас же любят, ваши книжки даже наш декан читает, а он знаете какой?
– Какой?
– Сложный.
Котова фыркнула:
– Потому и читает небось? Зато Кулаков против. А вы вот сами? Скажите, господин пианист, вам-то мои книжки нравятся?
– Ага, – соврал Антон и, чтобы скрыть смущение, принялся яростно расшнуровывать рюкзак, откуда под ноги тотчас вывалилась упаковка нежно-фиолетовой туалетной бумаги.
– Я щас.
Калистратов принялся рыться в залежах пакетиков и свертков, выкладывая Катькино богатство на скамейку и, в конце концов, извлек на свет пару золотистых апельсинов.
– Вот, возьмите, – искренне сказал он и сунул фрукт в руку заинтересованно следившей за манипуляциями Котовой.
– Прелестная вещица, – писательница кивнула в сторону маленькой керамической лиски, держащей в лапах кусок сыра. – Спасибо.
– Это не моё, – облегченно улыбнулся Антон, радуясь, что можно перевести разговор в менее опасное русло. – Это моя сокурсница собирает, Катерина.
– Мило, – рассеяно кивнула женщина и принялась чистить апельсин. – Она ваша подружка?
– Э… в каком-то смысле да, но не так, чтобы… – Антя смутился. – Она не моя девушка, в общем.
А потом с тоской вспомнил, как мягко красят солнечные отблески бледные щеки Арсены, и зачем-то ляпнул:
– Мне с ними вообще не везет.
– Странно, – Ольга Рикардовна сунула в рот оранжевую дольку и зажмурилась, – вы симпатичный. Как вас зовут, кстати?
– Антон. Так, похоже, этого недостаточно, – горько сказал Калистратов и с надеждой уставился на собеседницу. – А вот скажите, что бы вы сделали, если б вам, допустим, понравился человек, а с наоборот неизвестно?
– Наверное, я бы просто спросила, – пожала плечами Котова.
– А если спросить страшно?
– Знаете, Антон, лучше всегда знать наверняка, на что вы можете рассчитывать. И бояться здесь, по-моему, неразумно. Ну, скажет вам девушка, что вы ей не по нраву, так не сидите в тоске-печали, докажите обратное! Сразите дракона, сверните горы, посвятите ей музыку, наконец!
– А если она другого любит?
– Это она вам сама сказала?
– Нет, но…
– Тогда не стоит заранее ничего выдумывать. Пригласите ее хотя бы в кино для начала.
– Если бы было всё так просто…
Калистратов вздохнул и стал упаковывать рюкзак.
– Она сейчас больна.
– Это не страшно, выздоровеет.
– Знаете… – Тошка помялся, а потом все же озвучил Катькину догадку, – кажется, она игроманка. И, самое противное, я не знаю, как ей помочь.
Калистратов ожидал чего угодно – охов-ахов, сочувствующих взглядов, похлопываний по плечу, но не того, что собеседница снова рассмеется – молодо и заразительно.
– Господин пианист, вы разговариваете с человеком, у которого и семья, и друзья – чокнутые игроманы. И, смею вас заверить, что не всё так страшно, как в народе говорят.
– Но… – Антон растерянно посмотрел в глаза Котовой, – ведь существуют даже отделения реабилитации…
– Неуравновешенные личности были всегда и везде. И если у человека изначально в голове непорядок, игра тут вовсе ни при чем. Такой и дома у камина свихнуться может. Знаете что? – писательница заговорщицки подмигнула Тошке, и тому на мгновение показалось, что в глубине ее зрачков радостно подпрыгнули огненные чертики. – Я вас приглашаю в гости. Познакомитесь с моим мужем, он администратор «Территорий». Вот пусть вам покажет и расскажет всё про игры, глядишь, лучше поймете свою возлюбленную.
Антя похлопал ресницами. О «Территориях» – глобальной ролевой игре в волшебном антураже – не наслышан был только глухой. Ну и слепой. Рекламные билборды то и дело попадались на улицах города, а фирменные аксессуары для виртуальных путешествий по этим локациям можно было найти в каждом уважающем себя компьютерном магазине. И хоть Калистратов не был поклонником суматошных ролевушек, идея познакомиться с человеком, регулирующим игру, показалась привлекательной. Задушив в зародыше дурацкую мысль об опасности соваться в логово маньяков-игроманов, Тошка кивнул:
– Вообще-то интересное предложение.
– Замечательно! – Котова явно обрадовалась и принялась диктовать адрес.
– Вот ты где!
Калистратов чуть не подпрыгнул от неожиданности и, обернувшись, увидел, как из-за фикуса выходит худенькая белокурая девушка в светлом плащике с мелкой цветочной россыпью; вся такая воздушная и легкая, что только дунь – разлетится одуванчиком.
– Добрый день, – вежливо поздоровалась незнакомка, обратив на Антю огромные серые глаза, и тому ярко представилось, что еще мгновение, и девушка сделает какой-нибудь старомодный книксен.
– Я тебя уже четверть часа у багажного отделения жду, – нежным голоском обратилась блондинка к Котовой.
– Ох, прости, заболталась, – повинилась писательница, поспешно поднимаясь, и коротко представила:
– Знакомьтесь. Антон. Лиля.
– Очень приятно, – Калистратов осторожно пожал тонкие пальчики небесного создания, а Котова деловито поинтересовалась:
– Груз в порядке?
– Уже отправили в офис, вместе с накладными, а я тебя искать пошла.
– Извините, Антон, неотложные дела, – коротко улыбнулась Ольга Рикардовна юноше. – Вы непременно заходите, только звякните предварительно.
И обе дамы поспешно удалились, переговариваясь о каких-то шлемах с повышенной защитой от излучения. Антя проводил их заинтересованным взглядом. Интересно, эта беленькая дочь Котовой? Или просто коллега? Чудная, ей только гольфиков с помпонами не хватает да мишутки в руках. А она грузами занимается…
Продолжая размышлять, Антя стал медленно чистить апельсин, наслаждаясь резким запахом, городской панорамой и предвкушением того, как он поведет Арсену в кино. Жить определенно стало веселее.
Глава 7
В доме резко пахло ландышами, пахло с порога, так что Кир с трудом подавил в себе атавистичное желание, отчихавшись, вытереть нос рукавом.
– Юлечка-а! Твой суслик пришел! – проорал он на всю Ивановскую и стиснул губы, чтобы не ржать. – А что это у нас так приятно пахнет?! Твои любимые духи?!
«Лучше бы картошки пожарила».
Юлечка себя ждать не заставила. Протанцевала в прихожую, вытирая полотенечком тонкие пальчики, вся такая стройненькая, на воздусях, не то русалка, не то феечка с распущенными по плечам крашенными рыжими волосами. Вот так взять на ладошку и любоваться, как Наполеон – храмом святой Аннушки.
Юлечка цепко ухватила Кира за ветровку на груди и приникла, извиваясь, всем телом требуя контрольного поцелуя, выдавая между вздохами меццо-сопрано:
– Ты не суслик, ты медведь! Ты – ляпёрд!
– Ля… кто-о?
Кирилл не выдержал и затрясся от смеха, зажимая кулаками рот.
– Ой, Кирик, что с тобой? – Юлечка запрыгала, обмахивая Марцелева полотенцем. – Ты простудился? Тебе плохо?
– Аллергия… на цветы, – прохрипел он, отворачиваясь и радуясь, что в прихожей полутемно и наивная Юлечка просто не врубится, что он ржет самым наглым образом.
– А это не цветы. Это я туалетную бумагу купила с ароматом ландышей! – расцвела она. – Двадцать четыре рулона и совсем дешево!
Кир закивал, плотоядно воображая, как скормит уничтожителю бумаг все эти рулоны. Или нет, сожжет в камине, сверху поставив огромный цветной Юлечкин портрет. Нарочно распечатает, как в старину. Ни бумаги, ни картриджа на такое не жалко.
А впрочем, Юлечка была вполне невинным цветком. Иногда даже полезным. Нельзя же в его возрасте обходиться без любовницы. Воздержание вредит здоровью. А еще Юлечка любила мыть посуду. И с пылесосом вполне себе управлялась. Со всех сторон полезный человечек.
Не то чтобы сыскарь не мог позволить себе полностью автоматизированный дом. Вполне мог и даже позволил. Но иногда так приятно, когда навстречу тебе спешит не только кошка.
– Кстати, а Херчик где?
Вообще-то официально кота звали Херувим Маврикий и еще пятнадцать имен из официальной родословной, которые Кирилл и не пробовал запомнить. В благостном настроении называя кота Мин Херц, а в плохом – когда полосатый красавец устраивал очередную бяку – просто Хером. Так вот, обычно эта десятикилограммовая тушка узнавала о приходе хозяина неисповедимым кошачьим инстинктом и бомбой летела в прихожую, норовя почесаться об колени и уронить на коврик. Был, правда, один случай, когда Херувим устроил засаду под обувной полкой и там застрял.
Марцелев наклонился, подозрительно выглядывая под полкой круглые, желтые кошачьи глаза. Юлечка икнула.
– Он… арестован!
– В смысле?
– Он…
И девушка пала сыскарю на грудь, изливая животрепещущую историю, как кот пробрался на спаренный балкон соседки и там слопал целую кастрюлю японских пельменей-гёдзе, был застукан на двух последних и заперт в этой самой кастрюле, потому что задрых и не был способен оказать сопротивление.
– Она его камнем придавила, которым малосольные огурцы… – икала Юлечка, орошая слезами рубаху Марцелева. – То есть, крышку…
– Понял! – Кирилл выскочил на балкон, прикрытый силовым полем и похожий на оранжерею с цикламенами, орхидеями, разноцветной гортензией и плющом. Среди уютных кущ стояли желтый пластиковый столик и два кресла. Здесь Кир с Юлечкой пили послеобеденный кофе – когда, разумеется, Марцелев попадал к обеду. От соседской половины балкон отделяла легкая решетка из пластиковых продольных реечек, прикрепленных к шнурам. Кир шагнул к ней, раздвинул плющ, растянул эти реечки и заглянул на соседский балкон. Тот на райские кущи походил меньше всего, зато на нем имелись полки и тумбочки с вареньями и соленьями, таз, облезлый табурет и свернутая надувная лодка. Рядом с этой лодкой стоял котел полуметровой вышины, крышку которого венчал гранитный голыш. Похоже, это и была тюрьма для кота.
Сыскарь полез за мобильником, чтобы снять силовое поле. Придется растениям немного позакаляться.
– Ты туда полезешь? – испуганно пискнула Юлечка.
– А есть варианты?
– Но… тут высоко… И…
Девушка панически боялась соседки. Та имела виды на Кирилла, и наличие соперницы приводило ее в амок.
Стоило Марцелеву вселиться в квартиру, как соседка стала проявлять к нему повышенное внимание, то появляясь неглиже на балконе, то одаривая яблоками и огурцами, которые таскала с дачи кошелками. Звали соседку, кстати, Мачка Татьяна Рашидовна. «Мачка» по-чешски «кошка», и Кирилл шутил, что всю жизнь его окружают коты.
Подношения сыскарь брал какое-то время, но в трепетные отношения со знойной женщиной вступать не торопился. Не привлекали его девяносто кило живого и весьма развесистого веса, блеклые патлы и обрюзгшее лицо.
То, что Танечка дура, Кир догадывался с самого начала. Но что она дура деятельная и стервозная, готовая отравить жизнь любому несогласному с ней человеку, понял не сразу. А когда понял – перестал пускать Кошенцию на порог. А уж с появлением Юлечки отношения обострились донельзя. И если бы соседка еще и подала Киру яблоко, в том было бы стрихнина килограмма два.
– Я быстро. Туда и обратно! – похлопал девушку по предплечью Кирилл.
– Не смейте сюда влезать! – соседка объявилась на балконе, пальцем подтыкая круглые очки в роговой оправе. Волосенки растрепал весенний ветер, лицо полыхало то ли от возмущения, то ли от первого загара. – Я буду жаловаться в полицию!
– Я сам полиция, – громыхнул Марцелев. – Между прочим, элита!
Соседка выразительно фыркнула:
– Элита! Вы банальный охотник за полтергейстами!
– Та-ак, – набычился Кирилл. – Давайте договоримся. У моего Херувима родословная длинней, чем у английской королевы. Падаванский полосатый из облака Оорта, уникальный экземпляр. У него нервы.
– У кота нервы, а у меня нет?! – завопила толстуха. – Он сожрал уникальные японские пельмени. Можно сказать, испортил мою личную жизнь!
– Я могу оплатить вам обед! Только без меня.
– И прекрасно! – Татьяна движением идущей на эшафот Маши Стюарт вскинула голову. – Не желаю иметь дело с человеком, у кого такая… такая… сожительница!
– Какая? – ощущая могучую поддержку, подпрыгнула за спиной сыскаря Юлечка.
– Пошлая девица! Она осмелилась посоветовать мне диетолога и визажиста! И… И…
Разговор на повышенных тонах разбудил кота. Тот услышал голос обожаемого хозяина и вскинулся в кастрюле, крышка отскочила, камень полетел Татьяне на ногу. А кот рванулся между планками к Марцелеву. И застрял. Соседка, увернувшись от камня, попыталась схватить животное. Херувимчик оттолкнулся задними лапами от ее могучей груди, оставив на ней восемь глубоких царапин, и пал в объятия Кирилла.
– Йодом надо смазать! И зеленкой! – стала подавать советы добросердечная Юлечка.
– Б..! – отозвалась соседка, позабыв о маске интеллигентности, и позорно покинула балкон. Должно быть, пошла лепить пластыри на грудь и лелеять планы мести.
– Мин Херц, – заметил Марцелев строго, взвешивая котище на руках. – Вы непристойно обожрамшись. И Юля сейчас сделает вам клизму с травами.
– Мр-р-ррррр, – провозгласил кот.
Обед прошел в мирной дружественной обстановке. Когда Кир с Юлечкой уже приступали с чайными ложечками к десерту «Женское счастье» – банан среди пары кивин, обильно сбрызнутый взбитыми сливками, – браслет на руке Марцелева взорвался ревом боевой трубы. Юлечка подпрыгнула и уронила ложечку на колени.
Сыскарь принял вызов, и над плоским экраном всплыла голографическая мордаха подчиненного Вити Комарова, вплоть до бритой макушки сияющая неземным светом.
– Они были, шеф! Я помурыжил их для порядку, а потом пустил.
– Надеюсь, Арсена не пострадала?
– Обижаете, шеф! Этот Калистратов с ней, как с писаной торбой, носится. И доктор Крутиков… И что они в ней нашли?
– Виктор, ближе к телу!
Подчиненный осклабился, все так же сияя.
– Вам запись на служебный или на домашний слать?
– И туда, и туда, – протянул Марцелев, глядя, как Херчик подлизывает сливки с пола. – А хлеба можно совсем не давать.
– Какого хлеба?
– Ты, Витя, не суетись. Было что-то действительно важное?
– Было, шеф, было! – крупный рот Виктора расплылся чуть ли не до ушей. – И Арсена, и Калистратов упомянули некоего Лобова, они оба его знают и твердят, что он ранен.
Кир дернул ногой, отпугивая кота.
– Та-ак… Тебя сменили уже? Проверь, не проходил ли по нашим сводкам этот некто Лобов, морги, больницы, смежников подключи… И Прынцем плотненько займись: биография, настроения, связи…
– Порочащие?
– Любые, Витя, любые. Сдается мне, этот овощ из тех, о ком народ сказал: в тихом омуте черти водятся. Чуяла моя печенка, что не все так просто с Калистратовым.
– И моя, шеф! Может, они бы и больше сказали, только их Крутиков выпер.
– Холера!
Кир так дернул рукой с браслетом, что изображение поплыло.
– Но я им сказал, когда мое дежурство, они снова будут.
– Молоток. Кстати, как там девушка?
– Знатная! Вы бы видели ее ножки, шеф! А все остальное! – словно блин, маслился Витя.
– То есть, из «гроба» ее уже выпустили?
– Из гроба, шеф? – Комаров перестал сиять.
– Ну, из реанимационной ванны.
– А, вы об Арсене.
Марцелев хмыкнул себе под нос.
– Ты там Леденцовой особо не увлекайся, она у нас проходит по делу. Или даже двум.
– Ясно, шеф! Арсену из ванны выпустили. Крутиков сказал, как только она окрепнет физически, ее переведут этажом ниже, к душелюбам и душеведам.
Витя понизил голос.
– По мне, он и сам не вполне нормален.
– Гениям можно. Что еще говорило наше светило?
Комаров хмыкнул.
– Говорил об амнезии и смещенной памяти.
– Может, замещенной?
– Ага. Это когда от аварии или сильного стресса настоящие воспоминания замещаются ложными. И что душевные раны лечатся долго.
– Ого!
– А как она все же попала в тот холл, шеф? – полюбопытствовал Комаров.
– А неизвестно. Эксперты на все сто убеждены, что Арсена там просто возникла. Потому дело и подкинули нам.
– Инквизитор звучит гордо!
– Комаров, разговорчики в строю!
Витя хмыкнул и отключился. Но спокойно доесть десерт и выгулять Херувима Марцелеву не дали. Мелодичным звонком возвестила о себе Майечка Гедройц, секретарша торговой сети «Леди Годзилла». Именно из их бутика таинственным образом пропал стильный сиреневый плащик: не исключено, тот самый, который Кирилл видел вчера на вешалке девицы Леденцовой.
Марцелев вздохнул и указательным пальцем надавил «принять». Директриса «Годзиллы» госпожа Лермонт была дамой упорной, даже упертой, и лучше уж ответить секретарше, чем рисковать нарваться на нее саму. Запасы иронии у Кира неиссякаемые, но иногда так хочется тишины и покоя… А после соседки поцапаться еще и с клиенткой будет уже чересчур.
Он оглянулся. Херувимчик благостно дрых, а Юлечка до сих пор пребывала в ванной.
Голографическое изображение секретарши сыщику улыбнулось, Майечка, несмотря на отсутствие результата в розыске плаща, Киру благоволила. И затараторила так, что он едва разбирал слова:
– У нас опять покража. То есть, пропажа. Гликерия Патриковна рвет и мечет. Ой, – Майя хихикнула, – по-моему, у нее на неровной почве климакс разыгрался.
– Что естественно – то не климакс, – заметил Кир веско. – Сейчас буду.
И отсоединился от хихикающей в ладошку секретарши.
Начиная поиски таинственным образом пропавшего из «Леди Годзиллы» сиреневого плащика, поинтересовался Кир странным названием бутика. И его немедленно и охотно посвятили в азы «черного» пиара и «партизанского» маркетинга. Достаточно допустить ошибку в названии, и тут же сбегутся ревнители русского языка исправлять и указывать, а заодно и ознакомятся с ассортиментом. И прикупят чего – нибудь. А уж сочетание несочетаемых вещей привлекает, как… варенье пчел. Тем более, когда из чудовища консультанты и дизайнеры обещают сделать леди. И делают. Директрису сети бутиков взять, например… Натуральная «Годзилла» под два метра ростом, с фигурой борца сумо, железной рукой правящая подданными… И при этом безупречный вкус и знание дела. Род свой Гликерия Патриковна вела от Томаса Лермонта из Элькердуна, чем страшно гордилась и охотно всем рассказывала. В очень прозрачных намеках на благородных предков проскальзывали также святой Патрик и поэт Лермонтов, успевший побезобразничать на Кавказе…
В свой первый визит сыскарь, утонув в мягком кожаном кресле, снизу вверх созерцал монументальную бабищу в пиджаке и юбке из шотландки. На лацкане поблескивал изумрудный клевер о четырех лепестках. Блузка была безупречно белой. А выю отягощали бусы из жадеита и яшмы. На особе чуть посубтильнее они смотрелись бы, как булыжники, а тут – в самый раз.
Директриса истолковала взгляд Марцелева превратно.
– Вы извращенец, молодой человек?
Он растянул губы в холодной усмешке:
– Я – инквизитор!
Так они оценили друг друга и, можно сказать, подружились. Но сиреневый плащик продолжал висеть на совести Кирилла несмываемым пятном.
У «Леди Годзиллы» была целая сеть салонов и бутиков по Нижнему, а офис располагался в старинном купеческом особняке, отделенном от универмага березовой рощицей. Особняк был солидный, о двух этажах: цоколь из бутового камня и бревенчатая настройка из лиственницы – практически вечная. На таких лиственничных сваях построена Венеция. Окна обрамляли резные наличники, высокое крыльцо вело к солидной двери с солидной же вывеской сбоку: золотые буквы на темно-зеленом поле. Миновав холл и коридор, отделанные под старину, Кир поднялся по лестнице с резными перилами и вошел в приемную.
Секретарша Майечка с улыбкой приняла поцелуй в щечку, веточку фрезии и контрольную шоколадку и с намеком зыркнула на двери.
Кир шутливо перекрестился:
– Не поминайте лихом. Я пошел.
Директриса прохаживалась по просторному кабинету, как львица по клетке, только что хвостом себя по бокам не хлестала. Она бросила Марцелеву суровое «Здрасьте», позволила поцеловать руку и уселась за стол размером со стадион, указав Кириллу на хлипкое офисное креслице. Кир немедленно крутанулся в нем, вытянув вдоль стола длинные ноги.
– Вы, конечно, понимаете, что мы живем не при коммунизме, – начала директор «Годзиллы». Сыскарь кивнул. Директриса согласно склонила к полированной поверхности стола башню прически, и Кир все гадал, как долго эта башня уцелеет при подобных телотрясениях. Хотя… если взять побольше шпилек и лака для волос…
– Вот и хорошо. Тогда вы, конечно, понимаете, что наши работники вложили в комплект бездну творчества и труда и хотят достойной награды за свой труд.
Сыскарь снова кивнул. И потер ладонью рот и подбородок, чтобы скрыть так и лезущую усмешку.
– Если вы устали, – ледяным тоном заметила собеседница, неверно истолковывая жест, – то можем отложить наш разговор до завтра.
Марцелев скрещенными пальцами обхватил колено:
– Нет, что вы, продолжайте…
– Итак, достойной награды за свой труд. И морального удовлетворения. Как раз сейчас в городе находится с гастролями певец Дориан… э… – дама полистала календарь на столе и продолжила с придыханием, – Кристиан Грэй.
Кир задумался, не сводя с директрисы глаз: если этот артист так тебе нравится, что ж ты имя-то его запомнить не можешь?
– И на собрании нашего творческого трудового коллектива было решено назвать комплект белья в его честь и приурочить первые продажи к премьере. И что?
Марцелев выжидательно подался вперед: и что?
– Буквально накануне наша гордость исчезает! Она даже не была выставлена в торговый зал!
– Тогда кто-то из своих.
– Да как вы можете! – запунцовела дама. – Это исключено! Мы собирались, мы уже и коробку, и ленты… в тон.
– Место преступления я могу осмотреть?
Директрису словно остановили на скаку. Она долго, одышливо тянула в себя воздух, а потом нажала кнопку селектора:
– Майя, кофе.
– Иду, Гликерия Патриковна.
Секретарша процокала каблучками, направляя перед собой летучий поднос с сервизом. Кофе латте, тростниковый сахар, бело-розовый зефир, цветные мармеладки; упитанные мишки из шоколада… Подмигнула сыскарю.
– Пейте, – указала на поднос директриса. – Майя, вызовите Эмму Даниловну. Пусть покажет господину Марцелеву склад.
Воображение мигом нарисовало Кириллу сутулую особь в затрапезном халате и шлепках, с серым хвостиком стянутых резинкой волос, мышью, бледной молью скользящую по мрачным складским проходам. И ошиблось. Эмма Даниловна оказалась яркой, резкой красавицей с восточными чертами смуглого лица и копной вьющихся, густых смоляных волос. Подчеркнутые алой помадой полные губы, жгучие карие глаза с ресницами врастопырку, алый лак на ногтях ухоженных пальцев; черное платьице под Коко Шанель и умопомрачительный бюст. Сыскарь сглотнул и подумал, что эта дама ассоциируется у него с женой Сальвадора Дали. Так и хотелось засветить на большом рекламном дисплее над столом: «Гала – праздник каждый день!»
Да и склад ничуть не походил на продукт воображения. Светлый, маленький, исключительно чистый, с умиротворяющим жужжанием грузовых роботов и лифтов, урчанием кондиционеров и холодильника. Ряды полок до потолка; пирамиды коробок и ящиков; блеск упаковок, то приглушенные, то яркие тона. Диссонансом этому были похоронные лица сидящих за накрытым столом людей и музыка: рокот ударников и завывающий тенор не в лад, исходящий из уст дергающегося в конвульсиях на экране певца. Изображение было несколько растянуто, но через пару секунд до Марцелева дошло, что это все-таки мужчина.
«Ах, я не такая,
почти святая,
внутри прекрасна! А-а!
Ну а пока мы
тут ждем трамвая,
любить согласна! А-а!
Страстно!»
– Последний хит из альбома «Моя любовь крылата», – печально пояснил субтильный юноша с волосами, отброшенными за худую спину и свисающими ниже сиденья табурета. Половина волос была черной, вторая – соломенной.
– Это Максик, наш дизайнер, – представила Эмма, бурно дыша Кириллу в плечо. Максик кивнул, тряхнув гривой. – Это он разработал стиль белья «брокколи».
– Угу. Переплетенные ленты и кружева на тканевой основе с вкраплением люминофорных нитей…
– Раньше из-за состава ткани оно могло быть только белым, – поведала Эмма с придыханием. – Но благодаря нашему Максику обрело цвет. Он не только дизайнер, он текстильный гений.
– Максик гений. А вы следователь? – пухлая светлокожая блондинка одарила сыскаря недоверчивым взглядом из – под челки. Волосы у нее были такие же густые и длинные, как у дизайнера, только ярко-рыжие, «венецианские». Да и фигурка, плотно обтянутая полосатым джемпером, тянула на каноны рубенсовских богинь.
– Я инквизитор, Марцелев Кирилл Юрьевич, – он пожал протянутую боком ладонь.
– Лозовая Марфа Тимофеевна.
– Наша белошвейка.
– Программист швейного оборудования, – уточнила пухлая.
– Но «Кристиана Грэя» она шила, как в старину, ручная работа.
Марфа сдавленно икнула и прикрылась ладошкой.
Эмма вытянула для Марцелева из-под стола свободный табурет. Стол, как уже заметил сыскарь, был накрыт к чаепитию с поистине купеческим размахом. Круглый самовар с начищенными медными боками, тонкостенная гжельская посуда, покрытый изобильными кремовыми розами початый торт. Кир не удержался, уцепил розу мизинцем и отправил в рот. Вытер пальцы салфеткой с мережкой.
– Что празднуем?
– Творческий успех отмеча… ли, – Марфа опять икнула.
– Мы хотели соответствовать гению, – уставившись в недопитую чашку, буркнул Макс.
– Кристиан Грэй в нашем городе! – подхватила Эмма Даниловна. – Это событие поистине вселенского масштаба.
– Билеты за месяц до концерта были раскуплены.
– Понимаете, – Лозовая прижала ладони к пухлой груди. – Он был в творческом кризисе. Он скитался по галактике от планеты к планете, как…
– Идиот, – пробормотал Кирилл, краем глаза следя за кривляющимся мужиком на экране и подозревая, что это и есть тот самый Грэй.
– Да, метеор.
– Его девушка бросила, – Максик запустил длинные пальцы в контрастные волосы. – Он переживал. Для мира искусства его уход со сцены был бы невосполнимой потерей. И когда он вернулся… мы посовещались… мы захотели…
– Белье мужское или женское? – спросил Марцелев деловито.
– Женское, – Марфа намотала прядь на палец. – Когда найдется та, что исцелит разбитое сердце, он смог бы…
И захлюпала, роняя слезы в чай.
– Тише, гражданочка, – похлопал ее по предплечью Кирилл. – Откуда оно пропало?
– Вон оттуда, – Эмма указала на полуоткрытую коробку на столе у стены. Под коробкой, шурша от сквозняка, трепыхались и поблескивали груды упаковочной бумаги; свисали кружевные капроновые ленты. Бледно-сиреневые. Определенно знакомый цвет. – Мы хотели взглянуть еще раз. Насладиться. А… а там…
– Во сколько это случилось?
– В четыре!
– В начале пятого, – не сошлись в показаниях Максик с Лозовой.
– Отмотайте по записи, – подала дельный совет кареглазая Эмма. – Крыся тогда как раз вот эту пел:
