Текст книги "У обелиска (сборник)"

Автор книги: Ник Перумов

Соавторы: Ольга Баумгертнер,Михаил Кликин,Сергей Анисимов,Ирина Черкашина,Юлия Рыженкова,Дарья Зарубина,Наталья Болдырева,Мила Коротич,Надежда Трофимова,Алекс де Клемешье
сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 35 страниц)

– Фридрих, переведи! – зашептал Ульрих. – Фридрих!

Он повернулся и тут же схватил товарища за плечо, затряс. Но Фридрих в ответ издал булькающие звуки. Одна пуля, срикошетив, угодила ему в грудь. На губах проступила кровавая пена, и он стих. Офицеры просидели полчаса, настороженно смотря на свою охрану, но щербатого увели. Другие пленников убить не пытались. После этого, коротко посовещавшись, в земляном полу они вырыли неглубокую могилу.

Сверху послышалась совсем близкая короткая перестрелка. Затем шум от огнемета. Ульриху даже показалось, что сквозь каменные стены до них дошло немного жара и запах огнеметной струи. Кто-то прокричал приказ на немецком – сдаваться и выходить из укрытий. Этот же приказ повторили на чистом польском. В ответ повстанцы на немецком закричали, что у них есть пленные, с которыми они обращались согласно всемирной конвенции, и потребовали такого же обращения.

Группу Ульриха вытолкали из подвала, за ними шли поляки. Но их очень быстро оттеснили от немцев.

– Так вот вы где пропадали, господин Ульрих, – произнес знакомый голос.

Унтер-фельдфебель, зажмурившийся от нестерпимо яркого после подвала солнца, подслеповато посмотрел на говорившего, узнал Эккехарда. Все еще растерянный, Ульрих озирался, не понимая, где находится. Улица, на которой они оказались, была обращена в руины. Где-то совсем рядом бушевал пожар, застилая половину неба черной непроницаемой пеленой. Он даже расслышал треск огня.

– Где мы? – глухо вымолвил он.

Барон окинул взглядом развалины домов.

– Вероятно, там же, где вы попали в плен. Это была улица Пивна.

И протянул ему пистолет.

– Это что?

– Мятежников расстрелять! – приказал Эккехард своим людям и повернулся вновь к Ульриху. – Разве не хотите поучаствовать? Не скажешь по вам, чтобы они соблюдали конвенцию о военнопленных.

– Наверное, трудно это сделать под непрекращающимся артиллерийским обстрелом, – заметил Ульрих.

Эккехард посмотрел на него так, словно ослышался.

– Стреляйте, черт вас побери! Иначе я прикажу поставить вас рядом у стенки как предателя и сочувствующего, – прошипел он Ульриху в лицо.

– Мы соблюдали конвенцию, господин офицер! – закричал с надеждой в голосе самый молодой парнишка, расслышавший их спор.

Его тут же одернул товарищ.

– Молчи. Это же эсэсовец!

– Но наше правительство заключило с вашим командованием…

Эккехард поднял руку и нажал на спусковой крючок. Смотрел он при этом на Ульриха. Взгляд унтер-фельдфебеля метнулся к поляку. Ульрих успел увидеть, как тот медленно оседает с дырой во лбу. Пленники зашумели, но на них направили дула автоматов, и они попятились к стене. Ульрих вытер выступивший на лбу пот, посмотрел на фон Книгге. Сердце ухало, как эхо от взрывов артиллерии, в глазах темнело, липкий страх расползался в груди.

– Упрощу вам задачу. – Эккехард прошелся вдоль поляков, выдернул одного из них за волосы и одним привычным движением заставил опуститься перед Ульрихом на колени. – Вам ведь этот пан тоже не нравится?

Ульрих понял, что перед ним стоит на коленях щербатый.

– Можно это сделаю я, господин штурмбаннфюрер? – вмешался Юрген, бывший особо дружным с Фридрихом.

Но, прежде чем Эккехард ответил, Ульрих поднял пистолет и выстрелил.

– Черт побери, кто вас так учил стрелять? – выругался Эккехард. – И вообще – учили ли? Бастиан, заканчивайте с пленными!

Помощник штурмбаннфюрера отдал приказ, грянули выстрелы. В это время Ульриха выворачивало. Он попал щербатому прямо в лицо. По земле разлетелись остатки зубов, обломки черепа и мозги. Часть попала на сапоги Эккехарда и ботинки Ульриха.

Унтер-фельдфебель пришел в себя, когда они уже шли куда-то. Сначала он увидел под ногами мостовую, почти всю разобранную. Ульрих поднял голову. Большая часть булыжников ушла на укрепление возведенных повсюду баррикад. Улицы были изрыты окопами. По бокам стояли кирпичные скелеты домов. Ульриха, поддерживая под локоть, вел Юрген. С другой стороны шагал Эккехард. Где-то не так далеко продолжали взрываться снаряды.

– Какой сегодня день? – спросил Ульрих.

– Двадцать девятое августа. У нас с вами осталось незаконченное дело, господин унтер-фельдфебель.

Фон Книгге едва заметно улыбнулся. Ульрих не сразу сообразил, о чем идет речь.

– Еще немного, и мы зачистим Старый город и получим доступ к замку. Правда, от него уже мало осталось – постарался «Карл». Взрывать руины будет не так эффектно.

Ульрих обернулся, но ту сторону, где должен был находиться замок, как раз застилало черным дымом.

– Что произошло за это время, господин штурмбаннфюрер? – спросил встревоженно Юрген. – Мы боялись, что поляки победят…

– Это почему?

– Рожи у них были слишком довольные, – ответил Юрген, не заметив холода в голосе Эккехарда, но тот уже смеялся ответу.

– Их слишком мало, чтобы они смогли победить. Еще меньше у них оружия. Кроме того, третьего августа в Варшаву прибыло наше подкрепление. Танки, артиллерия, самолеты, штурмбанн радиоуправляемых машин. Нам передали несколько «Голиафов», хотя я нахожу их довольно бесполезными, и одну группу «Шума»… Прибыли также батальоны и полки коллаборационистов и даже зондерполк «Дирлевангер».

Эккехард поморщился, посмотрел на пораженного Ульриха.

– Я вижу, вы слышали о нем?

– Да…

Ульрих выразительно глянул на Юргена, и тот, поняв, отстал. Барон внимательно смотрел на Ульриха.

– Я знаю, о чем вы думаете, господин унтер-фельдфебель. Точнее, о ком. Если я встречу вашу польку, то просто застрелю ее. Но если она попадет в руки ублюдков зондерполка…

– Вы же не знаете, действительно ли она была на стороне повстанцев!

– Это уже не имеет никакого значения. У нас приказ фюрера стереть этот город с лица земли вместе с его населением.

Ульрих молчал, потрясенный. Месяц назад перед отступлением у батальона Карла был приказ подорвать при отходе только самые значимые здания. А теперь – уничтожить все. Его опять затошнило. Он, сделав несколько глубоких вдохов, сдержал позывы и нашел в себе силы ответить:

– В подобной обстановке я и мои люди будем еще более бесполезными, чем «Голиафы», господин штурм-баннфюрер…

– А я надеялся научить вас стрелять, Ульрих… – За мнимым разочарованием Эккехарда унтер-фельдфебель разобрал угрозу. – Вашим людям приказано забрать пригодное в городе, прежде чем тут будет все взорвано.

– Пригодное? То есть разграбить обычные дома?!

– А вы чем раньше занимались? Вы – вор, Ульрих, с какой стороны на это ни смотри.

Ульрих отвернулся. Как нарочно, на глаза ему попался полузасыпанный от взрывов окоп, торчащая из земляного холма белая женская рука. Взгляд в отчаянии метнулся назад к фон Книгге.

– Помогите мне найти ее и спасти! – попросил Ульрих едва слышно. – Я буду делать для вас что угодно. Убивать, взрывать этот проклятый город, чистить ваши сапоги…

– Сапоги мои есть кому чистить, господин унтер-фельдфебель. С этим прекрасно справляются «верные, храбрые, послушные». И убивают они без колебаний.

Ульрих опустил взгляд – черные сапоги эсэсовца, тщательно вычищенные от крови, блестели на солнце. Мельком глянул в сторону команды Шутцманшафта; люди ее с мрачными, озлобленными лицами замыкали отряд Эккехарда. Нашивки с только что процитированной Экке надписью украшали их рукава.

– Остальное вам так и так придется делать согласно приказу.

– Тогда просто пристрелите меня, господин штурм-баннфюрер, – попросил Ульрих. – Или я сам пущу себе пулю в голову, если ее найдут мертвой.

– Да у вас просто трагедия какая-то, – заметил Экке. – Ваша полька-ведьма приворожила вас так сильно, что хочется свести счеты с жизнью? Что же с вами делать?

Смягчившийся, почти сочувствующий тон эсэсовца подарил Ульриху надежду.

– Хорошо, – сдался Эккехард на очередной умоляющий подслеповатый взгляд Ульриха. – Но вы не будете препятствовать допросу. Да, простите, мне все-таки придется расспросить ее о повстанцах. Не волнуйтесь, это будет только разговор. Я же не зверь, господин Ульрих.

Октябрь, 1944 год

Второго сентября Старый город пал. Ровно через месяц повстанцы капитулировали. Сдавшиеся в плен члены польской армии получили статус военнопленных. Их колонной выводили из города, как и оставшихся жителей. Ульрих стоял на краю дороги, по которой их вели, всматривался в лица, надеясь увидеть знакомое. Но поток варшавян иссякал. В конце плелись совсем изможденные люди. Вскоре дорога опустела. Вокруг не осталось никого. Разрушенный город лишился последнего – своих жителей и одновременно – души.

Унтер-фельдфебель, погрузившись в невеселые мысли, зашагал обратно в Старый город. Он и сам не понял, как нашел обратную дорогу. Вокруг грудами битого кирпича лежали дома. Улиц было не узнать. Да и от них мало что осталось. Ульриху казалось, что он идет по кладбищу. Сражавшиеся повстанцы каждый день несли потери, и вдоль фасадов протянулись бесконечные холмики могил. Непогребенных тоже хватало – последствия расстрелов сдавшихся или попавших в плен. В воздухе плыл мерзостный трупный запах. Но в Старом городе месяц назад Эккехард пригнал команду своих «верных, храбрых, послушных», считая, что в такой обстановке его саперным подразделениям невозможно работать – то есть закладывать мины и методично уничтожать дом за домом. Шумавцы сваливали трупы казненных пленных и погибших во время обстрелов в окопы, забрасывали сверху щебнем от разбитых домов.

«И я тоже послушный… Как глупый пес…» – подумал Ульрих, неожиданно поняв, что, как собака на свист хозяина, он идет на звуки взрывов. Саперные подразделения продолжали выполнять приказ.

Очередной врыв прогрохотал совсем рядом. Дрогнула под ногами земля, с горы щебня покатились обломки кирпича. Ульрих опасливо обогнул ее и остановился как вкопанный. Перед ним оказался дом, в котором он жил до начала восстания. Абсолютно целый. Стекла, конечно, выбиты. Но ни следов разрушений, ни пожара на нем не обнаружилось. Хотя от соседних остались лишь внешние стены. Взволнованный, Ульрих толкнул подъездную дверь, дошел до своей квартиры на первом этаже, отпер дверь нашедшимся в кармане ключом.

Зашел в полутемное помещение и застыл, когда щелкнул предохранитель автомата.

– Спокойно, господин Ульрих, – произнес голос.

Унтер-фельдфебель почти не узнал его – таким слабым он оказался. Вспыхнул керосиновый фонарь, осветив комнату. На его постели лежала Мартуша. Бледная, с перебинтованным плечом. Сквозь бинты сочилась кровь. Вокруг нее сидело трое вооруженных поляков. Измученных и мрачных. В них он узнал людей с ресторанной кухни.

– Что вы здесь делаете?

– Я должна извиниться перед вами, Ульрих…

– Извиниться?

– И я прошу вас… Нет, я умоляю вас – не выдавайте меня и моих людей…

– Но…

– Погодите. Выслушайте меня сперва. Я должна рассказать вам об Эккехарде…

– Значит, вы все-таки его знали? – с негодованием воскликнул Ульрих, в его мозгу возникли старые подозрения.

– Да погодите же вы! – Мартуша приподнялась на подушках, но тут же со стоном опустилась обратно.

Ульрих смолк, встревожившись, подошел ближе. Поляки отвели от него трофейные немецкие автоматы.

– Эккехард самый страшный мой враг. И не только мой – всего человечества.

– Еще скажите, что он дьявол, – пробурчал Ульрих.

Снял свои очки, достал платок и, слеповато прищуриваясь, торопливо протер их от кирпичной пыли, надел обратно.

– Нет. Он – хуже.

– Что может быть хуже?

– Он не имеет никакого отношения к религии. Он – вне ее.

– И кто же он? Вы будете говорить со мной загадками, когда решается ваша судьба?

– Все, что я могу сказать вам, – он не человек.

Ульрих нахмурился, глянул на поляков, молча спрашивая, не бред ли это и не плод ли воображения раненой. Но мужчины кивнули, подтверждая слова Мартуши.

– Допустим, это так. За жестокость и я бы не стал называть штурмбаннфюрера человеком. Но зачем ему понадобились вы?

– У меня хранится один предмет, за которым он охотится. Еще один находился у моей названой сестры. Он убил ее, господин Ульрих. Безжалостно сжег заживо. Я нашла ее пепел в одном из залов замка месяц назад… И меня он тоже едва не поймал…

Рука Мартуши тронула раненое плечо. У Ульриха глаза полезли на лоб и задрожали от волнения руки.

– Что?! Хотите сказать, что это он в вас стрелял?!

– К счастью, я была очень далеко, чтобы получился меткий выстрел, которым так «славится» господин штурмбаннфюрер. Да и мои люди помогли мне укрыться.

– Когда это случилось? – хмуро спросил Ульрих.

Что-то внутри него не давало поверить в услышанное. И хотя барон однажды говорил о том, что пристрелит полячку, потом пообещал Ульриху найти ее и помочь спасти. Внутренний барьер мешал Ульриху поверить Мартуше. Он был уверен, что офицер СС не смог бы нарушить свое обещание. Но если Эккехард не человек… Голова у Ульриха пошла кругом – разум требовал рационального объяснения происходящего.

– Это было два дня назад, – ответила полька. – Он бродит среди руин по ночам. Ищет наш след.

В мыслях Ульриха мелькнул месячной давности разговор с Карлом, где тот рассказывал, как штурм-баннфюрер накануне восстания среди ночи ушел один в замок. Эккехард искал некий тайник. О котором он словно позабыл после событий первого августа. И хотя, освободив Ульриха из плена, Эккехард сказал, что у них есть неоконченное дело, он больше не возвращался к разговору о подрыве замка. Кроме того, в последнее время эсэсовец выглядел невыспавшимся, мрачным и озадаченным. Может быть, он действительно разыскивал ночами среди развалин Мартушу.

Полька наблюдала за унтер-фельдфебелем. Улыбнулась, увидев, что он готов ей верить и слушать дальше.

– Дайте свою руку, Ульрих.

– Вы тоже научились гадать? – спросил он.

– Каролина после смерти завещала свой дар мне.

– Знаете, я чувствую себя больным и немного сумасшедшим, – произнес он и опустился на стул подле кровати.

– Вам не должно быть так сложно поверить в это. В искусстве очень многое связано с религией, мифами…

– Но вы сказали, что Эккехард к религии не имеет отношения. К мифам?

– Не спрашивайте, Ульрих, больше о нем.

– Вы мне задали загадку… А штурмбаннфюрер не так давно пошутил, что вы ведьма и приворожили меня.

Мартуша невольно смутилась. Ульрих заметил, как ее бледные щеки тронул румянец.

– Это правда, – созналась она. – Но вы должны понять меня. Я это делала ради того, чтобы защитить свой народ, спасти этот прекрасный город. Я считала вас одним из врагов – жестоким, безразличным к чужому горю. Я ошибалась в вас, Ульрих, и снова приношу вам свои извинения. У вас тонкая, чувствительная натура, вы понимали красоту Варшавы, и я вижу, что разрушение города вас глубоко потрясло.

– Увы, фройляйн Марта… Оставшись с господином Эккехардом, я тоже почти утратил свои человеческие качества, – произнес Ульрих и вдруг осознал, что так и есть. – Я стал безразличен к уничтожению прекрасного. Я могу убивать, и совесть моя молчит, как и сердце.

– Не поздно все исправить. Дайте же руку. Он не смотрел ее у вас?

– Хотите сказать, что барон тоже умеет читать по линиям судьбу? Так он колдун?

– Наверняка, хотя, надеюсь, гораздо слабее меня, раз предпочитает пользоваться человеческим оружием, – произнесла она, исследуя его ладонь.

– Но почему же вы…

Мартуша невольно рассмеялась, тихо, почти ласково.

– Я могу немногое. Приворожить и излечить болезни с помощью особых трав, несложных заговоров. Поднять боевой дух… Увы, последнее плохо помогло против убийственной силы металла и взрывчатки… Но я сделала все, что было в моих силах…

– Что же умеет господин Эккехард?

– Вы говорили, что он чувствует неприятности. Но дело гораздо хуже. Он сам их источник. Он задержался здесь надолго, и вокруг столько горя, столько смерти… И еще он умеет изменять судьбу. Не давайте ему свою руку ни за что. Иначе погубите себя. Так вы поможете мне, Ульрих?

– Что я должен сделать?

– Пока приютить нас у себя. А когда придет время – выполнить одно маленькое поручение. Не беспокойтесь, вы с ним легко справитесь.

– Но штурмбанн уничтожает Старый город! Что будет с вами? Вы не сможете тут долго укрываться.

– Мне нужно всего два дня, Ульрих! Отвлеките Эккехарда. Переключите его внимание на замок. Мне кажется, у него обязательно должна быть слабость к уничтожению чего-то более масштабного, чем дома простых обывателей. Кроме того, мне удалось наложить на это здание колдовскую защиту. Его никто не видит, снаряды его не повреждают… Увы, моих сил хватает лишь на такое ничтожное колдовство… – заметила она с горечью, но унтер-фельдфебеля это впечатлило. – Так что не тревожьтесь за меня.

– Когда мне можно прийти к вам?

– Послезавтра, утром. Вам нужно будет исполнить мое поручение.

Ульрих поднялся. Мартуша улыбнулась ему, продолжая держать его ладонь в своих руках. Он ощущал ее нежную кожу своей, сильно загрубевшей за последние два месяца. Почувствовал ее легкое, благодарное рукопожатие, от которого в душе сделалось тепло и приятно, как давно уже не было. Он быстро поцеловал ей кончики пальцев, пожелал выздоровления и выбежал из дома, улыбаясь от счастья. Постоял на подъездном крыльце, глубоко вдыхая пропитанный пылью и гарью воздух. Реальность уже через несколько мгновений накатилась на него тяжелой волной, вымыв из души все радостное. Кроваво-кирпичные руины казались незаживающими ранами города, как черные пятна пожаров – ожогами. Пасмурное осеннее небо становилось еще чернее от вздымающихся повсюду столбов дыма. Под ногами вместо булыжной мостовой лежал щебень, хрустевший, как старые кости.

Когда Ульрих добрел до штаба, который расположился в одном из специально сохраненных для расквартирования батальона зданий, он подумал: к лучшему, что он не ощущает душевного подъема, а сделался мрачен, как большинство людей штурмбанна. В комнате, в которой проходили совещания, находились двое. Карл и Эккехард. Причем кузен спал в кресле. Уже несколько дней подряд подполковник пил не просыхая, и все командование на себе полностью тянул фон Книгге.

Штурмбаннфюрер сидел за столом, задумчиво ставя кресты на размеченной квадратами карте. Потом достал кинжал, с раздражением принялся затачивать затупившийся красный карандаш. Бросил короткий взгляд на вошедшего Ульриха. Тому показалось, что его просмотрели под рентгеном. Кожу продрало морозом. Эккехард вернулся к своему занятию.

– Ваш кузен опять напился, – заметил он. – У вас кислое лицо, господин Ульрих. Вы где пропадали? Смотрели на депортируемых из Варшавы? Как вам зрелище?

– Оно чудовищно…

Эккехард пожал на это плечами, изучая заточенный кончик карандаша.

– Высматривали свою польку?

– Наверное, я уже не увижу ее живой…

– Бросьте. Ваша полька давно села на метлу и улетела, сбежав из этого ада.

– Это не смешно, господин штурмбаннфюрер… И вы мне обещали помочь в ее поиске…

– Разумеется. – Эккехард упер в него жесткий взгляд. – Но я также не могу пренебрегать своими обязанностями. Карл пьет, в итоге всем батальоном и дополнительными подразделениями командую я один. Меня мучает чертова бессонница. Командование шлет все новые приказы об ускорении работ. Красная Армия стоит уже почти у самой Вислы. Я жду приказа об отступлении, которого все нет и нет. И ломаю голову над тем, успею ли я вывести отсюда людей без потерь, если внезапно начнется атака. А вы мне тут ноете про какую-то чертову польку!

Эккехард, разозлившись в конце своего монолога, ударил рукой по столу. Только что заточенный карандаш разлетелся в щепки.

– Черт бы вас побрал, Ульрих!

– Я дам вам новый, – спешно произнес унтер-фельдфебель.

Достал свою папку, в которой у него были все документы по замку, вытащил из специального отделения карандаш, передал барону. Тот потрогал грифельный кончик и, ничего не сказав, опустил взгляд на торчащий из папки план Королевского замка, вытянул его оттуда, задумавшись. Ульрих замер.

– Давайте хоть с этим закончим, – произнес Эккехард, хмуро глядя на план.

Унтер-фельдфебель внутренне возликовал. Фон Книгге и без его помощи решил заняться замком.

– Бастиан! – крикнул Эккехард, зовя одного из своих офицеров. – Подполковника окуните в бочку с ледяной водой! Не утопите только. Спиртного больше не давайте. Придет в себя – скажите, что у меня сутки выходной.

Офицер покосился на храпевшего Карла, вопросительно воззрился на барона.

– Скажете ему, что я приказал вам это сделать под угрозой расстрела.

– Будет исполнено, господин штурмбаннфюрер.

– И пусть группа подрывников ждет меня внизу.

– Да, господин штурмбаннфюрер. – Бастиан щелкнул каблуками и ушел.

Замок представлял собой жалкое зрелище. Побывав под ударами артиллерии, он теперь походил на древние руины. Но даже сверхтяжелые снаряды «Карла» не смогли разрушить его. Словно последний солдат Старого города, стойкий, хотя и серьезно раненный, возвышался он над остальными постройками. Все работы, которые вели саперные подразделения штурмбаннфюрера до начала восстания, ограничились высверливанием отверстий под закладку мин. И только сегодня Эккехард приказал установить в штреках несущих стен взрывчатку.

Ближе к вечеру, едва стемнело, Ульрих, Эккехард и несколько его офицеров собрались на небольшом пустыре за замком. Пришел даже Бастиан.

– Оберштурмбаннфюреру так плохо, что ему сейчас нет ни до чего дела, – пояснил он. – Не беспокойтесь, господин Ульрих. Доктор Мюллер вполне успешно лечит вашего кузена.

Он раскрыл принесенный рюкзак и, улыбнувшись, показал содержимое.

– Мой бог, Бастиан, где вы это взяли? – Эккехард выудил пивную бутылку. – Я думал, запасы кончились в июле.

– Конфисковал по вашему приказу у господина подполковника.

– По моему приказу? – Эккехард засмеялся. – Что еще интересного оказалось у господина Карла?

– Только шнапс.

Они открыли бутылки, воздели их как бокалы, прокричав тост за здоровье собравшихся. Долго пили, смакуя, темный пенный бархатистый напиток, растягивая удовольствие.

– Как же хочется домой, – не сдержался кто-то.

Все опасливо глянули на Эккехарда, но тот, сделав вид, что не услышал, поднял руку. Резко опустил, давая сигнал ожидающим саперам.

Громыхнуло так, будто над лежащей в руинах Варшавой разразилась сильнейшая гроза. Саперы заложили специальные пиротехнические пакеты на стенах для усиления эффекта. Замковая громада обрушивалась в ярких вспышках желтого и красного пламени, словно ее падение сопровождалось адским фейерверком. Чувствительно в грудь толкнула взрывная волна, принеся с собой жар, запахи взрывчатки, пороха и вездесущей нынче штукатурной и кирпичной пыли. Офицеры, усталые и измученные, которым хватило бутылки пива, чтобы опьянеть, прыгали и улюлюкали, как мальчишки, которым наконец удалось сбить камнями пирамидку из пустых консервных банок. Лишь Эккехард и Ульрих молча стояли рядом и смотрели, как медленно в ночи догорает пламя над горой щебня. Замка польских королей больше не существовало.