Текст книги "Темный грех (ЛП)"
Автор книги: Нева Олтедж
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 22 страниц)
ГЛАВА 9
– Я вижу ты поменяла дверь.
Я откусываю еще кусочек пиццы и провожаю взглядом Зару, которая смотрит на мою парадную дверь.
– Замок был сломан. Я поменяла дверь несколько недель назад.
– Не проще было бы просто поменять замок?
– Эм… Замок был сломан основательно, часть дерева вокруг него треснуло.
На следующее утро после того, как мой незнакомец привез меня домой, я проснулась с мыслью, что все это мне приснилось. Блестящая новая, сделанная из стали входная дверь доказала, что я ошибалась. А также два ключа, которые я нашла на кухонном столе. Когда я выглянула на балкон, то увидела, как двое парней в спецовках грузят мою старую дверь в кузов пикапа. Дерево вокруг засова было расколото.
– Вчера мне позвонила мать Сальво, – говорит Зара, наливая себе воды. – Она собирается на благотворительный вечер в следующем месяце и хочет, чтобы я сшила для нее платье.
– Что?! – вскрикиваю я. – Это потрясающая новость!
Моя сестра только пожимает плечами.
– Ага. Я сказала ей, что подумаю над этим.
– Ты подумаешь об этом? – Я тянусь через стол и хватаю ее за руку. – О чем тут думать?
– Это не то же самое, что шить платья для тебя и наших друзей, Нера.
– Ещё чего. Ты скажешь "да", создашь для нее великолепное платье, и все будут сходить по нему с ума. Каждая женщина в Семье захочет иметь такое же.
Сальво с детства дружит с Массимо и Элмо. Его семья – одна из самых давних членов бостонской Cosa Nostra. Несколько лет назад он принял должность капо от своего отца и с тех пор ведет переговоры о различных сделках с нашими партнерами. Если его мать явится на вечеринку в платье, созданном моей младшей сестрой, на следующий день перед нашим домом выстроится очередь желающих иметь такой же.
– Да. Папа будет в восторге, – говорит она с сарказмом. – Дочь Нунцио Веронезе работает швеей у женщин, стоящих ниже ее по положению в обществе.
– Но…
– Никаких "но". Я скажу ей, что занята школьными заданиями и не могу этого сделать.
Мои плечи опускаются.
– Ты говорила, что твоя главная мечта – когда-нибудь иметь свой собственный бренд.
– Это всего лишь мечта. – Она встает и начинает собирать грязные тарелки, фактически прекращая разговор на эту тему. – Как продвигаются твои курсы? Ты пропустила обед в воскресенье.
– С курсами все нормально. И я проводила больше времени в ветеринарной клинике, поэтому не смогла прийти.
– Ты ведь больше не виделась с тем мужчиной, не так ли?
Я вздрагиваю, и кусок пиццы застревает у меня в горле.
– Мужчина? – Я кашляю. – Какойй мужчина?
Рука Зары замирает на полпути к пустой коробке из-под пиццы. Ее глаза переходят на мои, и мне кажется, что ее пристальный взгляд сверлит дыры в моем черепе.
– Нера!
Я съеживаюсь. Зара всегда видела меня насквозь. Несмотря на то что она на два года младше, иногда она больше похожа на старшую сестру.
– Возможно? – Я одариваю ее невинной улыбкой. – Послушай, это не то, что ты думаешь. Он просто зашел в клинику, ему нужна была помощь.
– Помощьщь? Какая помощь?
– Ему нужно было наложить несколько швов.
– Он попросил Летицию наложить на него швы? – Она качает головой. – Она же ветеринар, слава богу.
Я сую салфетку в руки и начинаю сворачивать ее.
– Эм… Это сделала не Летиция. А я.
– Ты?
– Было грязно, но он не возражал. А еще я столкнулась с ним, когда гуляла с Данией и девочками. Он… он отвез меня домой.
– Ты села в машину к незнакомому мужчине? Что с тобой не так? Он мог бы…
– Он ничего не сделал, – перебиваю я ее. – Я попросила его высадить меня. Он отвез меня домой, а потом уехал. Вот и все.
Ну, это не совсем вся правда. Еще дверь. И "подарок", который он мне оставил.
– Что ты ухмыляешься? Это серьезно, Нера! Кто он такой? Ты хоть знаешь, как его зовут?
– Я не знаю его имени. Вообще-то, я мало что о нем знаю. – Я бросаю взгляд на новые серые горшки, которые я расставила у балконных дверей. – Он принес мне сельдерей. – Заметив пустое выражение на лице Зары, я поясняю: – Корень сельдерея. И немного пастернака.
– Что?
– Думаю, он подумал, что это петрушка.
Когда в тот день я отправилась в библиотеку за справочником, который был нужен мне для работы, я обнаружила, что на внешней ручке моей новой двери висит куча овощей. Некоторые были пастернаком, но большинство из них сельдерей. Я уставилась на них, недоумевая, какого черта они там делают, пока меня не осенило. Это должна была быть петрушка. Я стояла на пороге и несколько минут смотрела на "подношение", а в груди разгоралось теплое чувство.
– Мужчины, которым нужно извлечь пули из тела и зашить раны, не ходят и не приносят девушкам петрушку, Нера.
– А он ходит. На корнях еще оставалась грязь. Я почти уверена, что он их откуда-то украл. – Я отвожу взгляд от своей новой "травы" и встречаю взгляд сестры. – Ты помнишь все подарки, которые приносил мне Лотарио?
– А при чем тут это?
– Цветы, – говорю я. – Он продолжал приносить мне цветы, хотя я несколько раз говорила ему, что у меня аллергия. Бриллиантовые серьги, которые я никогда не носила, так как уши у меня не проколоты. Тот безумно дорогой кошелек из змеиной кожи, который я вернула, потому что никогда бы не стала носить вещи с натуральной кожей.
– Лотарио пользовался тобой. Не стоит использовать его в качестве примера.
– А как же наши друзья? – спрашиваю я. – Друзья, которые, как мне казалось, хорошо меня знают, всегда соревнуются в том, кто купит самый дорогой подарок на мой день рождения, не удосужившись узнать, что мне на самом деле нравится.
– Это не так.
– Так и есть. И ты это знаешь. Ты и сама это испытала. В прошлом году Дания купила тебе на день рождения часы. И она знает, что ты никогда не носишь украшения, потому что твоя кожа очень чувствительна и не переносит многих вещей. Она выбрала именно эти часы, потому что знала, что все будут говорить о них несколько дней. А не потому, что тебе они нравятся.
Зара отводит взгляд, но я все равно улавливаю слезы в ее глазах.
– Мне нравятся эти часы.
– Я знаю, – шепчу я и беру ее руку в свою. – И я знаю, что тебе нравятся украшения, которые папа постоянно покупает для тебя. Даже если ты хранишь их только в бархатной коробочке на своем туалетном столике.
– Наверное, он забыл. – Она смахивает слезинку и улыбается. – Так… петрушка?
– Точнее… корень сельдерея. – Я фыркаю.
Зара смотрит на меня несколько мгновений, а потом разражается смехом.
– Я и не знала, что у тебя такой необычный вкус на мужчин, сестренка.
– Я тоже. – ухмыляюсь я.
– Но будь осторожна, Нера. И ради всего святого, в следующий раз спроси у него, как его зовут.
Двери лифта открываются.
Я выхожу и направляюсь налево, к офису Крюгера в конце коридора. Двое технарей, которые занимаются наблюдением, слоняются по коридору, перебрасываясь фразами, попивая кофе из своих стаканчиков на вынос, но как только они замечают меня, их обсуждение прекращается. Они прижались к стене и смотрят на меня расширенными глазами, пока я приближаюсь, их внимание переключается между моим лицом и бессознательным мужчиной, которого я несу на плече. Когда я прохожу мимо, мой взгляд устремляется на них. Один из ссыкунов громко глотает кофе, и кофейная чашка выскальзывает из его рук, разбиваясь о бетонный пол с гулким стуком. Как только я прохожу мимо них, две группы бегущих ног топают в противоположном направлении. Я придерживаю лежащего в без сознания парня и вхожу в кабинет Крюгера.
– Я ждал вас в пятницу, – говорит он, не отрывая глаз от ноутбука и делая пометку на блокноте, лежащем сбоку от его стола.
– Кое-что случилось. – Я бросаю обмякшее тело у двери и сажусь на единственный в комнате стул для посетителей.
Крюгер даже не удостаивает меня взглядом, просто продолжает печатать и периодически делать пометки. Он всегда старался выглядеть так, будто его не беспокоит мое присутствие, но мы оба знаем, что это не так. После того как он взял меня к себе, под предлогом зачисления в "программу для трудных подростков", этот человек потратил годы, используя самые зловещие методы, чтобы сформировать из меня идеальную машину для убийства. Я был его первым новобранцем. Или "нулевой пациент" в его безумном проекте, которого с восьми лет лепят, чтобы он стал безжалостным истребителем. Что касается экспериментов, можно сказать, что я превзошел все ожидания.
– И какова природа того, что "случилось", Мазур? – спрашивает он и, наконец, встречает мой взгляд, обведя последнюю строчку на листе бумаги.
– Это не твоя гребаная проблема.
Ручка в его руке ломается пополам.
Я откинулся в кресле и скрестил руки на груди. В детстве я до ужаса боялся "моего спасителя", но потом наступил момент, когда наши роли поменялись местами. Я до сих пор отчетливо помню выражение его лица, когда это произошло.
Я вернулся с задания и бросил на его стол отрубленную голову. Она принадлежала известному террористу, которого военные пытались убить в течение многих лет. Крюгер почти минуту смотрел на окровавленную штуковину, прежде чем собрался с духом и взглянул в мою сторону. Думаю, именно в этот момент он понял, что именно он создал.
Именно тогда я впервые увидел страх в глазах Леннокса Крюгера. Он боялся меня. Мне едва исполнилось семнадцать. Но в его глазах было и что-то еще. Гордость. До этого дня мной никто не гордился. Это было приятно. И все же в тот момент мне захотелось приставить пистолет к его виску и убить его. И в то же время мне хотелось снова увидеть в его глазах гордость. Мои чувства по поводу всего этого сбивали меня с толку.
Не знаю, почему я так и не попытался убить этого ублюдка. Видит Бог, у меня было множество возможностей. Как сейчас, например. Я легко могу прострелить ему голову, прежде чем он доберется до пистолета, который держит пристегнутым под столом. И все же я не хочу тратить его впустую. Может, потому, что мне слишком нравится видеть страх в его глазах. А может, потому, что моя испорченная психика воспринимает этого засранца как самого близкого человека, который когда-либо был мне родителем. И, что еще больше усугубляет ситуацию, я почти уверен, что в своей собственной ненормальной манере он думает обо мне как о своем ребенке.
– Я не хочу, чтобы твои личные дела мешали моему бизнесу, – огрызается он.
– Когда это мои личные дела влияли на твой "бизнес"? Ты ведь помнишь мой гребаный процент выполнения, верно?
Он что-то ворчит и отворачивается.
– Я тебя не расслышал, Крюгер. Какой у меня процент выполнения?
– Сто процентов.
– Именно. Так что не лезь не в свое дело, блядь. – Я киваю в сторону лежащего на полу человека. Кажется, он зашевелился. – Что мне с ним сделать?
– Клиентка передумала. Он ей больше не нужен. Ты можешь отвезти его туда, откуда нашел.
– Обратный путь не был включен в контракт. Будет ли она платить за дополнительную работу?
– Нет.
– Ну, если так… – Я достаю пистолет и стреляю в заложника.
Крюгер смотрит на труп, усеявший пол, и говорит:
– Разберись с телом. – Затем он возвращается к своим записям.
Я игнорирую его приказ и направляюсь прямо к двери. Мой тигренок сегодня работает допоздна. Если мне это удастся, я успею добраться до Бостона как раз вовремя, чтобы проследить за ней до дома. И, возможно, я смогу понаблюдать за ней еще немного.
Прошло больше недели с тех пор, как я в последний раз проверял ее. На моих губах появляется небольшая улыбка. Ей понравилась петрушка. Она посадила его в три серые одинаковые горшки у балконной двери, где она любит заниматься, а не у окна, где растут остальные ее сорняки. Моя петрушка поживает в самом лучшем месте.
– Мазур! – Капитан огрызается. – Тело!
– Отсоси у меня, Крюгер, – говорю я через плечо и хлопаю дверью кабинета.
ГЛАВА 10
Я поднимаю голову и наблюдаю, как моя девочка взбирается по ступенькам пожарной лестницы на крышу своего дома. Под левой рукой у нее, похоже, одеяло, в этой же руке – бутылка, а другой она осторожно держится за перила. Ее темно-русые волосы собраны в беспорядочный пучок на макушке и повязаны красной тканью. Шарф, который я оставил для нее.
Дом, который я использовал в качестве сторожевой башни, на этаж выше ее дома, поэтому я хорошо вижу, как она пересекает ровный, припорошенный снегом асфальт, чтобы присесть на импровизированную скамейку, которую кто-то там установил. Похоже, ей тоже нравится проводить время на крышах. Это у нас общее. Устроившись поудобнее, она оборачивает одеяло вокруг плеч, а затем просто смотрит прямо перед собой.
Что-то случилось. Что-то, что потрясло ее.
За время моих случайных визитов за последние восемь месяцев я успел узнать ее довольно хорошо. Она не пьет кофе, но любит лимонад. Она очень аккуратна, судя по тому, как безупречна ее квартира. Нездоровый режим сна. Она может всю ночь просидеть за ноутбуком, пока на рассвете практически не отключится. На прошлой неделе она практически вырубилась на диване с обмотанным вокруг ноги сетевым шнуром. Хорошо, что я сохранил ключ от новой двери, которую установил. Мне не пришлось взламывать дверь, когда я поднялся, чтобы распутать эту чертову штуку, чтобы она не перекрыла ей кровообращение.
Кроме того, что она каждую пятницу вечером присоединяется к своим подружкам в баре, она, похоже, нечасто выходит в свет. Я скорректировал свой рабочий график таким образом, чтобы быть свободным по вечерам и мог присматривать за ней. Заведения, которые она посещает, довольно скромные – больше похожи на местные пабы – и вряд ли могут вызвать серьезные проблемы, но я не хочу рисковать с ней. Я хочу быть уверен, что она в безопасности. Нет. Это не просто желание. Потребность. Мне нужно знать, что она в безопасности.
Иногда я заглядываю к ней днем. Но до сих пор я не встречал ничего, что можно было бы считать потенциальной угрозой. Большую часть времени она учится дома, лишь изредка выбираясь в библиотеку или на работу в ветеринарную клинику. Без бойфренда. Или домашних животных. Это меня почему-то очень беспокоит. Она изучает кучу всего о животных, так почему же ее дом не переполнен кошками, собаками или другими животными, которых обычно держат в качестве компаньонов?
Тигренок открывает бутылку и делает большой глоток. Она выглядит грустной. Мне это не нравится.
Я отталкиваюсь от перил, намереваясь направиться к ней и узнать, кто сделал ее несчастной, чтобы я мог прикончить этих маленьких засранцев, но останавливаюсь. Я пообещал себе, что буду держаться на расстоянии. Убедиться, что она в безопасности, но сделать это издалека. Затаиваться в темных углах – вот что у меня получается лучше всего. Я не занимаюсь людьми, если это не подразумевает их уничтожения.
Стиснув зубы, я поворачиваюсь и снова смотрю на свою девочку. Она сжимает одеяло на плечах и смотрит себе под ноги, медленно покачивая в руке бутылку.
Желание выяснить, что ее беспокоит, гложет меня изнутри, борясь с моей решимостью оставаться на месте. Но я упрямый ублюдок, поэтому моя решимость побеждает.
На целых пять минут.
Лёгкое покалывание на коже затылка сзади и, спустя несколько мгновений, раздается звук приближающихся шагов. Медленные. В их движении чувствуется преднамеренность.
– Вижу, ты наконец-то решил снова объявится, – говорю я, не отрывая глаз от городского пейзажа. – Прошло два месяца.
Дерево скрипит подо мной, когда мой незнакомец занимает место на другом конце скамьи.
– Я никогда не был далеко, тигренок.
– Ага, следил за мной на расстоянии. Я чувствовала тебя, знаешь ли. – И каждый раз, когда я чувствовала покалывание, связанное исключительно с ним, я надеялась, что он появится, и мы сможем продолжить разговор. Ни о чем. И в то же время, обо всем.
– Это как?
– Говорят же шестое чувство. – Я поднимаю бутылку с вином. – Не хочешь?
– Ты обычно так расслабляешься с незнакомыми мужчинами?
– Не-а. Наверное, ты особенный. – Я поворачиваюсь и впервые встречаюсь с ним взглядом. Он сидит, положив локти на колени, наклонив голову в сторону, и наблюдает за мной. Скамейка, на которой мы сидим, довольно длинная, и между нами как минимум расстояние вытянутой руки. Я бы хотела, чтобы он был ближе, чтобы я могла прижаться к нему. По какой-то причине меня тянет к этому человеку, как мотылька к огню, но манит не блестящий свет. А темнота. Так и хочется заглянуть в то, что скрывается за его серебристым взглядом.
Мне не хватало его мрачного присутствия. Странно, но он – одна из немногих, редких искренних вещей в моей жизни сейчас. Думаю, это многое говорит о моем психическом состоянии. Боже, не надо было идти на свадьбу Ромины. Она была так счастлива. И я завидовала ее счастью, зная, что у меня никогда не будет шанса испытать то, что было у нее, иметь то, что имеет она. От этого я чувствовал себя просто дерьмово.
– Почему ты грустишь? – Его глаза сфокусированы на моих, и я снова поражена абсолютным отсутствием в них каких-либо эмоций.
– Сегодня привезли собаку, которую сбила машина. – Я вздыхаю и оглядываюсь на крыши соседних домов, виднеющиеся на горизонте. – Бедняжка не выжил. Он умер.
– Все умирает, тигренок. Собаки. Кошки. Люди. С момента рождения мы все движемся в одном направлении. Навстречу нашей смерти. Так устроена жизнь.
– Да… – Я делаю еще один глоток вина. Осталось меньше половины бутылки, и я чувствую легкое головокружение. – Должно ли мне от этого стать легче?
– Не знаю. Может быть.
Я фыркаю.
– Хочу дать тебе совет. Если тебя когда-нибудь пригласят выступить с мотивационной речью, откажись.
Подул ветер, запустив несколько прядек мне в лицо. Я закрепляю их за ухом и плотнее закутываюсь в одеяло.
– Тебе холодно?
– Нет, просто хочу спать. Обычно на меня так действует вино. – Держа бутылку в одной руке и сжимая одеяло другой, я скольжу задницей по деревянной скамье, пока не оказываюсь рядом с ним. Он снова пахнет лесом.
– Вижу, ты купил себе новое пальто. Могу я тогда оставить себе ту, что ты оставил?
– Если хочешь. – Его голос звучит хрипловато так близко.
Я закрываю глаза и опускаю голову ему на плечо.
– Что ты делаешь на моей крыше, сталкер?
– Не уверен.
Под нами раздается шум транспорта, убаюкивая меня. Я поворачиваю голову так, что мой нос упирается в рукав его пальто, и вдыхаю его запах. Он напрягается, но не отстраняется.
– Спасибо за сельдерей.
Проходит несколько секунд, прежде чем он снова говорит:
– Это должна была быть петрушка.
– Я догадалась. Ты украл его?
– Я не воровал. – Он поднимает край одеяла и накрывает им мои ноги. – Я оставил деньги в кассе.
– Тогда, наверное, все в порядке. – Я чуть сильнее прислоняюсь к нему. На этот раз он кажется более спокойным из-за моей близости. Проходит мгновение, и он обхватывает меня за спину. Волнение разливается по моим венам от прикосновения его тела к моему. Да, есть одеяло и его пальто, а также остальная одежда, которая служит барьером, но все равно так приятно прижиматься к нему. Я наклоняю голову, пока мой нос не касается его пальто, и тут в мой разум проникает случайная мысль.
– Ты женат?
– Нет.
С моих губ срывается вздох облегчения.
– Одна из моих подруг вышла замуж на прошлой неделе. У нее было самое красивое платье, которое я когда-либо видела – белоснежное, из нежного кружева, с маленькими сверкающими кристаллами по подолу. А жених… На нем был белый костюм. Они выглядели такими счастливыми. Может быть, потому что это была настоящая свадьба.
– А бывают и ненастоящие свадьбы?
– Большинство свадеб в нашей семье ненастоящие, потому что пары женятся по обязанности, а не по любви. Это отстой. – Я зеваю и подношу бутылку к губам, но прежде чем я успеваю сделать еще один глоток, он забирает ее у меня из рук.
– Думаю, с тебя хватит.
– Зануда. – Я протягиваю руку, пытаясь выхватить свое вино. – Можно мне вернуть мою бутылку, пожалуйста?
– Нет. – Раздается отрывистый ответ над моей головой, и через мгновение позади нас что-то разбивается. Наверное, это мое вино. – Ты выглядела красивее невесты.
– И откуда ты это знаешь?
Ответа нет, только ровный звук его дыхания. Я приоткрываю один глаз и вижу, что он наблюдает за мной. Его голова наклонена, наши лица едва ли находятся на расстоянии дюйма.
– Ты был там, не так ли?
– Да. – Он смотрит мне в глаза. Ждет моей реакции.
– Почему?
– Слишком много людей. Слишком много потенциальных угроз. Мне нужно было знать, что ты в безопасности.
– Мне не нужен ангел-хранитель, – шепчу я и поднимаю руку, чтобы провести тыльной стороной пальцев по линии его подбородка. Его дыхание касается моей руки, когда он слегка прижимается к ней.
– Хорошо. Потому что это не то, что ты получила.
– И что же я получила?
Он наклоняет голову, и наши носы почти соприкасаются.
– Демона, тигренок.
На моих губах появляется небольшая улыбка. Я все еще слышу гул проезжающих машин на улице внизу, но движение уже поутихло. Должно быть, уже глубокая ночь. Мой темный защитник отворачивается и смотрит на ночное небо.
На меня нисходит умиротворение, и мои веки тяжелеют. Если я хочу быть продуктивной завтра, то мне следует вернуться в дом и лечь спать, но я не могу заставить себя уйти. Закрыв глаза, я позволила его запаху и близости окутать меня.
– Ты спишь?
– Пытаюсь, – бормочу я.
– Ослаблять бдительность, находясь с незнакомым человеком, опасно.
– Ты собираешься причинить мне боль?
– Никогда.
– Тогда все в порядке. – Я поправляю одеяло и снова закрываю глаза. – К твоему сведению, из тебя получается отличная подушка, демон.
– Это… комплимент?
– Определенно.
Он такой теплый, и, прижимаясь к нему, я словно прислоняюсь к печке. Но даже за пределами этого кокона из тепла тела он заставляет меня чувствовать себя комфортно. Защищенно. И не только в физическом смысле. Я могу не боясь говорить то, что у меня на уме. Не боясь просто быть с ним… собой.
Погружаясь в блаженную дымку, я смутно осознаю, что обычный мир продолжает вращаться. Улицы почти пусты. Вдалеке раздается сирена, нарушающая гул уличного движения.
– У тебя нет домашних животных, – говорит он своим тихим голосом.
– Нет.
– Почему?
– Потому что держать животное в доме – значит держать его в замкнутом пространстве. Почти как в тюрьме. Нет ничего хуже, чем осознавать, что твоя жизнь уместилась в коробке, и какой бы красивой эта коробка ни была, это все равно клетка. Возможно, если у меня будет дом где-нибудь за городом и большой двор, где они смогли бы свободно бродить. Может тогда у меня даже будут лошади. – Я сонно хихикаю, вспоминая комментарий отца об осеменении лошадей. – А что насчет тебя?
– У меня нет мнения о животных.
– У тебя нет своего мнения? – Я фыркнула.
– Нет. Животные – это просто помеха. Существа, которые время от времени попадаются мне на пути. Они меня не интересуют, поэтому я их игнорирую. – Он кладет подбородок мне на макушку, и по позвоночнику пробегает дрожь. – Но, кажется, я становлюсь неравнодушным к кошкам, тигренок.
– А мне кажется, что ты не похож на любителя кошек.
– Я вообще не люблю животных.
– Даже собак? – спрашиваю я, желая знать о нем все до мельчайших подробностей.
– Особенно к собак.
– Знаешь поговорку: "Кто не любит животных, тот не любит и людей"?
– Наверное, поговорка верна. Я не люблю людей.
– Но вот ты сидишь на крыше и болтаешь с одной из них. Пока она дремлет у тебя под боком, надо сказать.
– Да. И она также замерзла. Я отвезу тебя домой. – Он просовывает вторую руку под мои колени и поднимает меня, одеяло и все остальное, а затем встает.
Я обхватываю его за шею и встречаюсь с его бледно-серыми глазами.
– Для человека, который не любит людей, ты, кажется, очень сильно беспокоишься о моем благополучии, – шепчу я.
– Похоже на то.
Когда он несет меня к выходу на крышу, его длинные шаги быстро преодолевают расстояние, я кладу руку ему на затылок и провожу ладонью по длине его косы. Он останавливается так внезапно, что я вскрикиваю.
– Прости. – Я убираю руку. – Мне не следовало этого делать.
Сфокусировав взгляд на двери в здание перед собой, он на мгновение замирает, а затем поворачивает голову ко мне лицом. Я перестаю дышать, совершенно очарованная его глазами, буравящими меня, и ощущением того, что нахожусь в его объятиях.
– Мне не нравится, когда кто-то трогает мои волосы, – говорит он.
Я вздыхаю. Учитывая все те манипуляции, которые я делала на нем, пока латала его, я не ожидала, что его будет волновать, что я прикасаюсь к его волосам.
– Я больше не буду этого делать.
Его глаза опускаются к моим губам и задерживаются там на мгновение. Затем он быстро отводит взгляд.
– Я не против, когда делаешь это ты, тигренок.
Я продолжаю гладить его волосы, пока он несет меня вниз по лестнице, а затем через коридор к двери моей квартиры. Алкоголь почти выветривается из организма и прежняя сонливость исчезает. Я изгоняю из себя возбуждение от того, что снова обнимаю его, чувствую его тепло под своими прикосновениями.
Его глаза напряженно следят за дорогой, а мои прикованы к его лицу, прослеживая каждую четкую линию, пожирая его взглядом. Что он сделает, если я попытаюсь его поцеловать? Поцелует ли меня в ответ? Или уйдет и больше никогда не вернется? Я понятия не имею, как определить это… то, что происходит между нами.
Когда мы доходим до моей двери, он останавливается перед ней, но не отпускает меня. Проходит мгновение. Он продолжает смотреть прямо перед собой, на новую дверь, которую он поставил. И я продолжаю смотреть на него.
Мы оба погружаемся в свои мысли, пока не раздается резкий щелчок, и свет в коридоре выключается, оставляя нас в полной темноте. Я думала, что не могу больше его замечать, но сейчас, в темноте, его присутствие ощущается как нечто огромное. Мягкость его волос под моими пальцами. То, как поднимается и и опускается его грудь. Теплое дыхание, покалывающее кожу моего лица. Стук его сердца совсем рядом с моим ухом. Уже далеко за полночь, и, кроме нашего дыхания, в нашем мире не слышно ни звука.
– Почему тебе не нравится, когда кто-то трогает твои волосы? – шепчу я.
– Это единственное, что принадлежит мне.
Меня пробирает дрожь, вызванная тембром его срывающегося голоса. Кажется, будто сама темнота говорит со мной.
– Почему? – спрашиваю я, едва слышно произнося слова.
– Все остальное принадлежит кому-то другому, тигренок. Мое прошлое. Знания и навыки. Даже мое имя. И я не имею в виду, что это какая-то фигура речи. Ни одно из них не принадлежит мне.
– Я не понимаю..
Он наклоняет голову в сторону, потому что я чувствую, как его подбородок касается моей щеки.
– Я знаю.
– Ты можешь объяснить? Как может имя человека принадлежать кому-то другому.
– Некоторые вещи лучше не знать. – Он наклоняется и медленно опускает мои ноги на пол.
Свет в коридоре, вызванный движением, оживает, и мне приходится моргать, чтобы привыкнуть к внезапной яркости. Незнакомец берет мою руку и, поднеся ее к губам, едва заметно касается ртом моих пальцев. Я все еще пытаюсь отдышаться, когда он отступает назад и встречается со мной взглядом.
– Спи спокойно, тигренок.
Я слежу за ним, пока он идет по коридору, и из-за его огромной фигуры комната выглядит гораздо меньше, чем есть на самом деле. На долю мгновения он останавливается в конце и оглядывается на меня, а затем исчезает за углом.
