Текст книги "Темный грех (ЛП)"
Автор книги: Нева Олтедж
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 22 страниц)
– Этот человек знает, где ты работаешь.
– Он, наверное, уже забыл обо мне, Зара. Не волнуйся.
Я смеюсь, но на самом деле втайне надеюсь снова встретить своего длинноволосого незнакомца.
Мужчина в желтых шортах и белой футболке движется в пределах круга моего прицела, пока я слежу за ним из винтовки. Вся эта парковая зона является частью владений мистера Бегуна и усиленно охраняется. Кто-то из сотрудников снабдил Крюгера распорядком дня этого парня, но у него не было кода от сигнализации на воротах. Мне пришлось перелезть через стену и пробраться внутрь во время смены охранников в полночь, затем я провел ночь здесь, лежа за кустом и поджидая свою цель.
Бегущий человек на мгновение останавливается, разминается, а затем возобновляет свой круг. Я никогда не пойму стремления бегать трусцой в пять утра как вид отдыха.
Во время моей базовой подготовки в подразделении Z.E.R.O. ежедневно проводились обширные занятия по физической подготовке, о пропуске которых не могло быть и речи. Бег и другие виды кардиотренировок. Тренировочные упражнения и поднятие тяжестей. Лазание по канату. Спарринги с другими новобранцами в ближнем бою, как с голыми руками, так и с различными клинками. Каждый день по четыре часа мы оттачивали свое тело, развивали ловкость и выносливость, чтобы у нас сформировалась мышечная память, необходимая для работы в полевых условиях. Остальные дни мы посвящали военной тактике и обучению владению оружием, включая основы владения различными пистолетами и винтовками, метательным оружием, а также взрывными устройствами и легкой артиллерией. Вторая часть должна была превратить нас в идеальные машины для убийства. Поэтому, я понимаю необходимость тренировки тела, когда за этим стоит конкретная цель. Но не понимаю стремления бегать ради удовольствия.
Бегун остается в моем прицеле, но вместо того, чтобы сосредоточиться на цели, я вспоминаю ту ночь на прошлой неделе. Девушку. Уже, наверное, в сотый раз за последние двадцать четыре часа. На самом деле, если быть честным с самим собой, с того момента, как я вышел из ветеринарной клиники, я постоянно думал о ней. Она предложила мне помощь, не ожидая получить что-то взамен. Это меня озадачивает. Меня приучили ничего ни от кого не ждать, поэтому я не могу понять ее поступков.
А еще я никак не могу выбросить из головы ее образ – серьезную, уверенную в себе, с крошечным Sig P365, прижатым к груди. Молодая. Маленькая. Но смелая и решительная. И чертовски безрассудна. Прямо как тигренок.
Ее красный шарф до сих пор лежит у меня в кармане. Я сказал себе, что взял его с собой, потому что не хотел оставлять свою ДНК на ее рабочем месте, но это, конечно, полная чушь. В той клинике, когда я уходила, было так много моей крови, что количество, впитавшееся в ее аксессуар для волос, было жалким по сравнению с этим и не было бы учтено. Я хотел иметь что-то от нее на память – и украл его. До этого момента я не украл ни одной вещи за всю свою жизнь.
Я должен проведать ее.
Необходимость убедиться, что она в безопасности, поднимается во мне, как приливная волна. Эта необъяснимая, нелепая тяга дурманит мне голову, и как бы ни старался, я не могу избавиться от нее. Вот уже неделю эта мысль преследует меня каждую минуту каждого дня, и я не знаю, как с ней справиться. Я не забочусь о людях. На самом деле большую часть времени я почти не забочусь о себе, так что эта забота о чужом благополучии мне совершенно чужда.
Я собираюсь заглянуть к ней сегодня.
Как только я принимаю это решение, мне становится легче дышать.
Да. Я вернусь в Бостон, как только закончу здесь.
Но дело в том, что я никогда не планировал покидать владения мистера Бегу-Ради-Веселья живым.
В моей работе малейшая ошибка или недосмотр могут означать верную смерть. Я решил, что мне давно пора это сделать. Я никогда не дам Крюгеру, ублюдку, который сделал из меня того, кто я есть, удовлетворения от мысли, что он выиграл эту негласную войну между нами, забрав мою собственную жизнь. Никогда. Но в полевых условиях все совершают ошибки.
Бегун сворачивает влево и направляется по тропинке к небольшому пруду, двое телохранителей следуют в нескольких футах позади. На фонарных столбах вдоль тропинки установлены камеры, но они не направлены на территорию вокруг водоема. Если я выстрелю, когда они вернутся на тропу, люди из службы наблюдения увидят это, и весь комплекс будет оцеплен.
Таков мой план. Всего одна крошечная ошибка – выстрел после того, как моя цель выйдет из зоны видимости камеры, – и я мертв. Если в загробной жизни есть ад, то я уверен, что попаду именно туда. Мне плевать. Я уже в аду, а я еще даже не покинул землю.
Стрелять сейчас, пока они вне зоны видимости камеры? Или подождать, пока они снова окажутся в поле зрения, сделать выстрел и подписать себе смертный приговор? Тигренок или моя смерть?
Если я позволю себя убрать, то не смогу убедиться, что с девушкой все в порядке. Мне нужно убедиться, что она в безопасности, и эта потребность сильнее, чем желание покончить со своим существованием.
Я подношу палец к спусковому крючку, готовый нажать на него. Бегун продолжает бежать вокруг пруда. Его охрана следует за ним, выстроившись как утки в ряд. Направив прицел на одного из телохранителей, я стреляю. Мужчина спотыкается и падает лицом на траву. Другой телохранитель уже достал пистолет и встал перед мистером Скоро-умрет-в-любом-случае, прикрывая его своим телом. Судя по тому, как они стоят, если я выстрелю в шею телохранителя, пуля, скорее всего, пройдет насквозь и попадет в лицо моей цели. Двух зайцев одним выстрелом. Жаль, что в этом контракте есть особое условие – лицо бегуна должно остаться нетронутым.
Я опускаю прицел и посылаю пулю в полет. Пуля попадает в верхнюю часть туловища телохранителя, чуть выше ключицы. Ноги мужчины подгибаются под ним. Я целюсь ему в голову, и пуля попадает между бровей. Мистер Желтые Штаны разворачивается и пытается убежать. Наверняка он уже обмочился, но с его одеждой это будет трудно определить. Я стреляю в обе его ноги.
Моя позиция находится на другом берегу пруда, поэтому мне требуется почти пять минут, чтобы добраться до бегуна. Он воет от боли, катаясь по траве взад-вперед. Я достаю телефон, включаю видеокамеру и приседаю рядом с ним.
– Держи. – Хватаю его за руку и вкладываю телефон в его ладонь. – Вот так. Перед лицом.
– Пожалуйста! – хнычет мужчина и трясет головой. Телефон выскальзывает из его рук.
– У меня нет целого дня. – Я снова вкладываю телефон в его руку. – Держи его перед лицом.
Он продолжает хныкать, но держит телефон поднятым перед собой.
– Вот так. Идеально. – Я достаю нож и прижимаю лезвие к его горлу. – Теперь мне нужно, чтобы ты посмотрел в камеру и сказал: "Я сожалею, что трахнул вашу жену, мистер Дилейни”.
– Я… Я сожалею… – заикается он, а потом начинает плакать. – Кто ты такой? Зачем ты это делаешь?
– Этого нет в сценарии. – Я останавливаю запись, затем снова нажимаю кнопку запуска. – Еще раз. Громко и четко, пожалуйста.
– Я сожалею, что трахнул вашу жену, мистер Дилейни! – кричит он.
– Отлично. – Я киваю и перерезаю ему горло.
Я отправляю видео Крюгеру, затем разворачиваюсь и иду обратно за винтовкой. Чертовы частные контракты и их особые запросы.
* * *
Есть только одна вещь, которую я ненавижу больше, чем людей. Пробки.
Я выбрал непрямой маршрут в Бостон, чтобы избежать забитых дорог, так почему, черт возьми, передо мной выстроилась очередь из автомобилей, блокирующая въезд на эстакаду? Час пик тут ни при чем, потому что машины не двигаются, а некоторые водители уже вышли из своих машин. Посреди дороги собралась толпа. Я выхожу из машины и направляюсь туда, чтобы проверить, что происходит.
– Пожалуйста, не делай этого, – доносится до меня женский голос. – Мы можем это уладить, Джеремайя.
Группа молча стоит и смотрит на мужчину по другую сторону перил моста, который смотрит на дорогу внизу, как будто собирается прыгнуть. Женщина, голос которой я слышал ранее, стоит в нескольких шагах позади него и тараторит что-то о разводе. Я чертовски ненавижу драмы.
Протиснувшись сквозь взгляды, образовавшие полукруг вокруг пары, я подхожу к парню и достаю пистолет.
– Вернись обратно на землю. – Я прижимаю ствол к его виску. – Или я вышибу тебе мозги.
Будущая бывшая жена и еще несколько человек кричат, их крики смешиваются с топотом нескольких десятков ног. Было бы проще просто оттолкнуть парня, но это означает появление копов, возможно, даже перекрытие дороги или что-то в этом роде, а я тороплюсь.
– Сейчас же, Джеремайя, – говорю я.
Потенциальный самоубийца смотрит на меня, его тело содрогается. Он вот-вот поскользнется.
– Я не могу, – заикается он. – Я боюсь.
Конечно, он боится. Он не хочет умирать. Если бы он действительно хотел покончить с собой, он бы уже прыгнул. И он бы не привел свою жену в качестве свидетеля. Гребаный манипулятор. Я убираю пистолет, затем хватаю идиота за шиворот куртки и перетаскиваю его. Он приземляется на задницу рядом с моими ногами.
– Садись в машину и убирайся с глаз моих, – огрызаюсь я.
Жена бросается к парню, когда он поднимается на ноги, и они оба бегут к зеленому пикапу, брошенному посреди дороги. Через несколько мгновений грузовик выезжает на большой скорости, за ним следуют остальные машины, которые преграждали мне путь. Отлично. Я бросаю взгляд на часы и возвращаюсь к своей машине.
Я успеваю доехать до перекрестка возле ветеринарной клиники как раз вовремя и застаю своего тигренка выходящим из здания. Она бросает сумочку на заднее сиденье своего "Фольксвагена", а затем садится за руль. Держась на расстоянии, чтобы между нами была хотя бы одна машина, я следую за ней в восточную часть города. Когда мы подъезжаем к одному из светофоров, мое любопытство берет верх, и я переключаю полосу, останавливаясь прямо рядом с ее машиной. Тонированное окно со стороны пассажира не позволяет ей заглянуть в мою машину, но я вижу ее отчетливо.
Да и мыслить стал яснее.
Когда мы встретились, мой мозг был немного затуманен из-за потери крови, но я заметил, что она симпатичная. Идиот. Она не просто "симпатичная". Нежные черты лица, маленький нос и большие миндалевидные глаза. Округлые, мягкие щеки. Я мог бы смотреть на нее часами. Медово-светлые локоны собраны на макушке, несколько прядей падают на лицо. Я помню запах ее волос, которые были так близко ко мне, когда она наклонялась, чтобы извлечь пулю. Цветочный. Она пахла цветами.
Из динамиков ее машины звучит рок-песня, и она постукивает своими изящными пальчиками по рулю, следуя ритму и подпевая. Получается не совсем правильно, потому что она пропускает почти каждую ноту.
Видишь? С девушкой все в порядке, говорю я себе. А теперь разворачивайся и убирайся отсюда.
Но я не могу.
Я думал, что еще раз увидеть ее, убедиться своими глазами, что с ней все в порядке, будет достаточно.
Но это не так.
Почему? Потому что она была "мила" со мной?
Последний раз, когда кто-то делал мне что-то приятное, было почти пятнадцать лет назад. Именно тогда этот старый ублюдок Феликс пробрался в мою комнату на базе Z.E.R.O. и приставил пистолет к моей голове, сказав, что застрелит меня, если я не дам ему обработать порезы, который Крюгер нанес мне ранее днем. Я бы, наверное, прикончил его на месте, но я все еще был в беспамятстве от того коктейля, который влили в меня перед тем, как капитан Крюгер приступил к своей маленькой пытке. У моего дорогого босса были весьма своеобразные способы наказывать своих новобранцев.
А теперь еще и эта девушка.
Я сказал ей, что никогда в жизни никого не благодарил. Это не только потому, что мне никогда не было за что благодарить, но и потому, что "спасибо" – это просто слово. Один слог без истинного смысла. Как, любовь. Или забота. Пустые слова, которые люди используют, но которые ничего не значат. Как и прощение.
Но я хочу дать ей что-нибудь. Больше, чем поцелуй в руку. На самом деле я никогда раньше никого и ничего не целовал. Мне нечего предложить, поэтому в ту ночь я отдал ей все, что у меня было. Поцелуй руки, которая так бережно обработала мою рану.
Но я также могу обеспечить ей безопасность.
Светофор меняет цвет на зеленый, и я следую за ней в хороший жилой район, где она паркуется перед трехэтажным домом. Я жду, пока она зайдет внутрь, а затем делаю два круга вокруг квартала, чтобы убедиться, что район настолько безопасен, насколько кажется. Сделав это, я останавливаюсь перед закрытым магазином и достаю ноутбук из сумки, которую оставил на пассажирском сиденье.
В левом верхнем углу экрана находится ярлык доступа к конфиденциальной базе данных. Я быстро прохожу четырехфакторную аутентификацию, чтобы войти в систему, и ввожу название улицы в поисковый запрос. Список всех известных преступников и их адреса заполняют страницу. Я сужаю круг поиска до радиуса десяти кварталов вокруг здания, где живет мой тигренок, и внимательно изучаю результаты. У меня уходит почти час, чтобы просмотреть три биографии, которые появляются на экране. Первая – женщина, дважды осужденная за финансовые махинации, поэтому я исключаю ее как потенциальную угрозу. Однако двое других – мужчины с историей нападений и побоев, а один из них был осужден за попытку изнасилования. Я проверяю оба адреса через навигационное приложение, затем беру пистолет и выхожу из машины.
Вся идея второго шанса – одна большая иллюзия. Люди очень редко меняются, если вообще меняются.
И я не позволю потенциальной угрозе жить рядом с моим тигренком.
ГЛАВА 3
26 лет назад
Психиатрический стационар
(Кай – 8 лет)
– Боюсь, с мальчиком мало что можно сделать, капитан Крюгер, – говорит женщина в белом халате, стоя в дверях. – Он не умеет писать и едва читает. Его едва можно считать социализированным. Когда медсестра попыталась его искупать, он оцарапал ей лицо и укусил за руку. Нам пришлось дать ему успокоительное, чтобы мы могли смыть с него кровь.
Мужчина в военной форме заходит в мою комнату.
– Сколько ему лет?
– Мы не уверены, но думаем, что ему около восьми лет, по крайней мере, согласно записям службы защиты детей. Два года назад его нашли голодающим и совершенно заброшенным в пустой квартире. Когда врачи осмотрели его, они решили, что на тот момент ему было не больше шести.
– Родители?
– Неизвестны. Но они нашли разбросанные повсюду шприцы и предположили, что тот, кто о нем заботился, был наркоманом. Вероятно, он умер от передозировки в другом месте. Когда мальчика нашли, он говорил на польском и английском. Последние два года его переводили из одной приемной семьи в другую из-за проблем с поведением.
– Угу. – Мужчина делает еще один шаг ко мне.
Я изучаю его тело с головы до ног, ища что-нибудь, что он мог бы использовать как оружие против меня. Ничего нет, но это не значит, что он не попытается напасть на меня. Я продолжаю стоять в углу, прижавшись спиной к стене, и наблюдаю за ним в поисках малейшего угрожающего движения.
– Вы пытались поместить его вместе с другими детьми?
– Да, сэр. Ничего хорошего из этого не вышло. Другие дети боятся его.
Человек в униформе делает еще один шаг, и вот он уже стоит посреди комнаты.
– Я думал, он здесь самый младший.
– Да. Но он, похоже, самый жестокий. В его записях упоминается инцидент, когда он откусил ухо мальчику и проткнул вилкой другого, когда жил в приемной семье.
– Не думаю, что мальчик выглядит жестоким. Выражал ли он какое-нибудь сожаление по поводу убийства своего приемного родителя?
– Нет.
– Интересно. Известно, что побудило его убить человека? – Еще два шага, и он останавливается прямо передо мной.
– В медицинском заключении указаны многочисленные переломы и другие явные признаки неоднократного жестокого обращения. Однако инцидент произошел из-за того, что его приемный отец побрил мальчика налысо. Эм… Сэр, я не думаю, что вам следует находиться так близко к нему.
Глаза мужчины на мгновение встречаются с моими, затем перемещаются вверх и фокусируются на моей макушке.
– Да. Он действительно проделал паршивую работу.
Он протягивает руку, как будто собирается коснуться моей головы. Я отбрасываю его руку и замахиваюсь на него, пытаясь попасть ему по яйцам. Мужчина отступает назад, уклоняясь от моего кулака, но его губы кривятся в уродливой улыбке. Я бросаюсь на него со всей силы.
Этот ублюдок даже не пытается ударить меня в ответ. Он уклоняется от большинства моих ударов, но мне все же удается один раз ударить его локтем в бок и задеть кулаком подбородок. Когда я пытаюсь запрыгнуть ему на спину, чтобы добраться до шеи, он отпрыгивает назад и отмахивается от меня. Тыльная сторона его ладони врезается мне в лоб. Удар оказывается настолько сильным, что я падаю на пол, а в ушах звенит.
– Мило. – Мужчина поправляет свою армейскую куртку и оглядывается через плечо на женщину в белом халате. – Военные начинают образовательную программу для трудных подростков, и этот мальчик был бы отличным кандидатом. Я забираю его. Документы будут доставлены вам в течение часа.
– О. Я рада, что у него есть всё-таки второй шанс.
– Действительно. – Мужчина встречает мой взгляд, и на этот раз на его лице появляется широкая довольная улыбка. – Я позабочусь о том, чтобы его потенциал не пропал даром.
ГЛАВА 4
– Ты сегодня выглядишь стильно. Бенито, похоже, в тебя влюбился, – говорит Дания, указывая на другой конец караоке-бара.
Я бросаю взгляд через плечо и вижу, что сын одного из капо моего отца потягивает напиток. Он подмигивает мне, как только наши взгляды встречаются.
– Мне это неинтересно, – говорю я, отворачиваясь.
– Он только что написал смс и попросил твой номер. – Дания подталкивает меня ногой. – Он милый.
– Надеюсь, ты не дала ему его.
– Почему?
– Я не хочу иметь ничего общего с парнем, который хочет пригласить меня на свидание только из-за того, кто мой отец. – Я вздыхаю. Это одна из причин, по которой я обычно избегаю мест, принадлежащих членам Cosa Nostra. Такое случается постоянно.
– Не все парни такие, как Лотарио, – шепчет Зара мне на ухо.
– Все парни из Cosa Nostra такие, – шепчу я в ответ.
Статус и положение – самые важные вещи в Cosa Nostra, и как старшая дочь дона, можно сказать, что я – самый желанный приз. В прошлом году я поняла это на собственном опыте.
Лотарио, парень, управляющий одним из казино, подошел ко мне на одной из вечеринок, которые устраивал мой отец, и пригласил на свидание. Я была невероятно взволнована и словно парила на облаке. Ему было двадцать пять. Невероятно красив. У него были безупречные манеры. Лотарио знал, что и как сказать, чтобы девушка почувствовала себя особенной. Мы отправились на свидание в шикарный ресторан, где для нас была зарезервирована отдельная кабинка, скрытая от глаз других посетителей ресторана. Когда мы сели за столик, меня ждал большой букет георгинов. "Чтобы нам не мешали", – сказал он, хотя на самом деле просто не хотел, чтобы кто-то заметил нас вместе.
Мы стали регулярно встречаться, разумеется, тайно. Лотарио боялся, что мой отец может не одобрить наши отношения из-за разницы в возрасте. Он хотел подождать, прежде чем сказать ему об этом. Я согласилась. Я бы согласилась на что угодно – я была такой наивной, а может, просто глупой. Я была ослеплена всем тем вниманием, которое он оказывал мне. Дорогие украшения. Красивые цветочные композиции каждый раз, когда мы виделись. Мне было грустно, что из-за аллергии на пыльцу мне пришлось выбросить их как можно скорее. Я говорила об этом Лотарио, но он настаивал, что я должна быть окружена красивыми вещами. А потом были экстравагантные ужины и его милые комплименты, которые приводили меня в восторг, тем более что я знала, что на самом деле не являюсь красавицей. Моя внешность довольно заурядна. В лучшем случае, наверное, я выглядела бы как "девушка с соседнего двора". Но этот очаровательный и красивый мужчина был влюблен в меня, и это было так приятно. Я чувствовала себя красивой и особенной.
Когда однажды вечером он предложил мне пойти к нему домой, я согласилась. Конечно, же я согласилась. Мне казалось, что я влюблена в него. И то, что он был со мной. Я подарила этому засранцу свою девственность. Это было быстро и больно, но я не возражала. Потом он вышел из комнаты, сказав, что ему нужно кое-что взять внизу.
Не знаю, почему я пошла за ним. Возможно, в глубине души я знала правду. Я нашла его на крыльце, разговаривающим с кем-то по телефону. Он хвастался тем, что наконец-то трахнул дочь Нунцио Веронезе и планирует делать это каждую ночь, пока не забеременеет от меня. Я до сих пор помню его гогот, когда он сказал, что его сделают капо, когда он женится на мне. К тому времени как я собрала свои вещи и выскочила через заднюю дверь, я так сильно плакала, что едва смогла заказать такси.
– Хочешь пойти домой? – Зара спрашивает, отвлекая меня от неприятных мыслей.
Я отмахнулась от болезненных воспоминаний и натянула улыбку.
– После трех часов попыток уговорить тебя выйти? Ни за что.
– Что ж, я не думала, что мне понравится караоке, но это довольно весело. – Она пожимает плечами.
– Конечно, это так, – ухмыляется Дания и шлепает меня по бедру. – И раз уж Нера предложила, она должна пойти первой, показать нам, как это делается.
– Неа. – Я смеюсь и качаю головой. – Ты же знаешь, как хреново я пою.
– Да ладно. Все не так уж плохо. Пошли.
– Ладно. – Я осушаю свой стакан с лимонадом. – Только попробуйте смеяться.
Поставив пустой стакан на стол, я спешу к небольшой приподнятой платформе на другой стороне бара, где парень с микрофоном машет мне рукой.
Как только я подхожу к сцене, он протягивает мне микрофон, и начинаются первые проникновенные ноты "Un-Break My Heart".
– О, Боже. – Я содрогаюсь. Мне нравится музыка, но я не смогла бы попасть в нужную ноту или сыграть мелодию, если бы от этого зависела моя жизнь. Иногда я пою в душе или в машине, но никогда – в комнате, полной людей.
Наблюдая за тем, как слова исчезают на маленьком настенном экране, я начинаю первый куплет. Как и ожидалось, все вокруг разражаются безудержным хохотом. Я продолжаю песню, пока мои глаза блуждают по нашему столику. Дания чуть не падает со своего стула, хихикая как сумасшедшая. Рядом с ней Зара сжимает переносицу, закрывая лицо рукой, а ее плечи неконтролируемо трясутся. Это так неожиданно, что я на мгновение теряю куплет песни. Мне удалось уговорить ее пойти с нами сегодня вечером, только пригрозив что найду первого попавшегося опасного на вид парня и уговорю его позволить мне попрактиковаться на нем в оказании первой помощи.
Быстрый взгляд на экран помогает мне вспомнить слова, и я возобновляю песню, завывая еще громче, чем раньше. Я понимаю, что выставляю себя дурой, но пока это вызывает улыбку на лице моей сестры, мне плевать.
К счастью, песня заканчивается, но я остаюсь на сцене и смотрю на ведущего караоке.
– Еще одну, пожалуйста, – говорю я. – "My Heart Will Go On".
Коллективный вопль заполняет зал, люди смеются и умоляют парня забрать у меня микрофон. Думаю, им надоел мой "талант". Что ж, им придется вытерпеть еще одну песню. Мне нечасто удается увидеть, как веселится моя сестра, поэтому я постараюсь продлить это удовольствие как можно дольше.
Мое второе исполнение еще хуже, чем первое. Одна из девушек, сидящих близко к сцене, закрывает уши руками, в ужасе глядя на меня, но остальная толпа подбадривает меня. Но меня волнует только Зара, и я замечаю, что она прижимает ладонь ко лбу и недоверчиво качает головой. Тем не менее, широкая улыбка украшает ее губы.
Я нахожусь на середине припева, смеюсь во весь голос, пытаюсь попасть в высокие ноты и терплю неудачу, когда по моей спине пробегает легкая дрожь. Такое ощущение, что кто-то только что коснулся кончиком пальца основания моей шеи и медленно провел им вдоль позвоночника. Атавистический инстинкт предупреждает меня о том, что за мной наблюдают. Но в этом нет никакого смысла. Более пятидесяти человек наблюдают за моим идиотским выступлением, а я ничего не чувствовала до этого момента. Я позволяю своему взгляду скользить по комнате, не находя ничего необычного, поэтому, игнорируя странное чувство, я возвращаюсь ко второму куплету.
Ощущение не исчезает даже после того, как я заканчиваю песню. Более того, он становится еще сильнее. Когда я возвращаюсь к нашему столику, это ощущение не покидает меня, словно невидимая сеть из нитей, в которой я каким-то образом запуталась.
Кто-то еще выходит на сцену и начинает петь. Они ничуть не лучше, чем я, а зрители снова аплодируют и смеются. Никто больше не обращает на меня внимания, но я чувствую его, это… что-то. Опасное. Темное. Притаился где-то в тени. Наблюдает за мной.
– Нера? Ты в порядке? – Зара протягивает руку и хватает меня за плечо.
– Что? – Я качаю головой и смеюсь. – Да. Конечно. Ну, как я пела?
– Просто ужасно.
– Эй, помнишь, когда мы учились в школе, учительница попросила нас спеть рождественскую песню для всех родителей? – спрашивает Дания.
– Ты имеешь в виду, когда она так расчувствовалась, что расплакалась в конце выступлениия? – говорю я.
– Не думаю, что причина была в этом, Нера. Я уверена, что это из-за твоего пения.
– Ой, не будь такой злюкой! Мне было восемь! – Я щипаю ее за руку. – Все было не так ужасно.
– Как скажешь.
Дания выходит на сцену следующей, выбирая рок-песню восьмидесятых. На ней симпатичный розовый топ на тонких бретельках и джинсы, которые идеально подходят для непринужденного вечера в караоке-баре. Я, в свою очередь, выбрала платье-карандаш от известного дизайнера и высокие каблуки, которые причиняют боль моим ногам. Зара одета так же, только у ее наряда длинные рукава и длина до щиколотки. Есть определенные неписаные правила, когда твой отец – глава семьи Коза Ностра. Одно из них – нельзя появляться в повседневной одежде на публике. В конце концов, поддержание определенного имиджа крайне важно.
Я никогда по-настоящему не понимала, какое влияние мой отец оказывал на все аспекты моей жизни, пока я не переехала. Иногда я жалею, что вообще уехала из дома. Я знаю, что скоро наступит день, когда мне придется вернуться к этому существованию, и, возможно, было бы легче, если бы я не познакомилась с другой стороной жизни. Альтернативная реальность. Нормальная сторона, где не нужно притворяться кем-то другим, чтобы тебя приняли.
Но сейчас я твердо решила не думать о том, что будет дальше. О случайном человеке, который никогда не узнает меня настоящую, но женится на мне только потому, что так решил дон. Того, кто будет покупать мне бриллиантовые ожерелья и водить в дорогие рестораны, но на самом деле не будет заботиться о том, как я себя чувствую. Тот, кто, скорее всего, будет приносить мне огромные букеты цветов, несмотря на то, что я много раз говорила ему, что от них у меня раздражаются и воспаляются носовые пазухи.
– Громче! Мы тебя не слышим! – Я вскрикиваю, когда Дания начинает припев песни, а затем наклоняюсь ближе к Заре. – Может, в следующий раз ты тоже споешь?
– Может быть…
Я легонько чмокаю сестру в щеку, затем обхватываю ее за плечи и возвращаю свое внимание к нашему другу на сцене. Странно, как два человека, рожденные из одной плоти и крови, могут желать совершенно разных вещей. Моя тихая сестра, которая всегда хочет быть незаметной. И я, желающая, чтобы кто-то наконец увидел во мне ту, кем я являюсь на самом деле, а не чью-то дочь.
Я продолжаю смотреть на сцену, в то время как покалывание продолжает пронизывать мой позвоночник, и почему-то оно уже не кажется неприятным.
Вокруг меня раздаются крики смеха и веселья, когда я скрываюсь в тени, спрятавшись за деревянной колонной у входа в кухню. Мимо проходят официанты, входя и выходя, и некоторые из них бросают на меня взгляды за то, что я загораживаю им дорогу. Обычно я бы что-нибудь сделал с этими взглядами, но сейчас мне не до того, чтобы обращать внимание на что-то еще, кроме моего тигренка, сидящего за угловым столом в другом конце комнаты.
Пока я наблюдаю, она наклоняется и целует в щеку девушку, сидящую слева от нее. У этой девушки волосы темнее, но они с моим тигренком очень похожи. Кузины? Или, может быть, сестры? Я наклоняю голову, и мой взгляд следует за рукой моего тигренка, которая ложится на спину другой девушки. Я пытаюсь понять этот жест. Человеческие взаимоотношения, особенно между людьми, связанными родственными узами, всегда восхищали меня. Наверное, потому что я никогда не понимала их так хорошо. Например, это движение. Это бессознательное действие или намеренное? Предлагает ли она утешение, заверение? А если так, то чем вызвана такая необходимость? Другая девушка кажется мне нормальной.
А вся эта обстановка, когда случайные люди берут этот чертов микрофон и вопят в него, только чтобы остальные могли посмеяться? Какой отвратительный способ скоротать время. Но вот моему тигренку, похоже, это нравится.
Я услышал веселье в ее голосе, когда она пела свою песню. Хотя я не уверен, что это можно назвать пением. То, что вылетало из ее рта, больше походило на крик банши. Это было ужасно и немного больно слушать, но уголки моих губ все равно подрагивали. Она смелая. Нужно быть очень уверенным в себе человеком, чтобы целенаправленно выставить себя на посмешище перед комнатой, полной людей.
Мой взгляд скользит по ее телу, вбирая в себя каждую деталь. Ее волосы закручены в какой-то сложный узел. Стильное платье, в котором она выглядит совершенно иначе, чем девушка в брюках и блузке, за которой я шел домой две недели назад. Туфли на высоченной шпильке под цвет ее платья.
Я наблюдаю за ней больше часа, впитывая каждое ее движение. То, как она смеется. Как она возится со своим бокалом, вращая его в руке. Она поднимается на сцену еще раз. Я не знаю песню, но уверен, что она не должна была так звучать. Она так плохо поет, что это просто чертовски мило. Когда она во второй раз заваливает припев, я начинаю смеяться вместе с остальной толпой. Это странное ощущение, возможно, потому, что я не помню, когда в последний раз смеялся. Когда она направляется в туалет, я следую за ней на расстоянии, а затем снова, когда она возвращается за свой столик.
В конце концов, три девушки коротко переговариваются, после чего берут со стульев свои сумочки и направляются к выходу. Когда они проходят мимо одного из дальних столиков, занимающий его мужчина провожает их взглядом. Ему около пятидесяти, он намного старше остальных посетителей этого заведения. Он продолжает разглядывать моего тигренка, опустив руку под стол к своей промежности, потирая и сжимая выпуклость между ног. Как только девушки доходят до двери, он встает и идет следом за ними. Я отхожу от колонны и направляюсь вслед за извращенцем.
