Текст книги "Все реки текут"

Автор книги: Нэнси Като

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 51 страниц)

11

Позавтракав, Адам встал из-за стола и бросил хмурый взгляд в просвет между зелеными плюшевыми шторами на окне. Его беспокойные пальцы непроизвольно скручивали золотую бахрому. Свинцовые облака плыли по небу в сторону юга, садовые кусты, перечные деревья и липы приобрели ту пронзительно-зеленую окраску, которая предвещает дождь. Мисс Баретт подошла сзади и мягко отобрала у Адама спутанные кисти. Он вздрогнул от ее прикосновения, отдернул руку и обернулся к Дели:

– Может, спустимся к реке? У нас еще есть время до начала занятий, – он легонько потянул за ленту, сдерживающую поток волос. – Я поставил рыболовные снасти на треску.

Дели вопросительно взглянула на тетю. Эстер кивнула в знак позволения, и дети убежали. Мисс Баретт пошла к себе за учебниками, и супруги остались одни.

– Наш сын становится очень серьезным, тебе не кажется? – вполголоса спросила она.

– В чем же? – не понял Чарльз. – Что ты имеешь в виду, моя дорогая? Я желал бы, чтобы он всерьез заинтересовался делами фермы, тогда у меня было бы кому оставить наследство. Сын не в состоянии помочь мне сметать стог сена, у него начинается сенная лихорадка, а когда надо помочь обработать овец, у него, видите ли, аллергия на препарат!

– Но ведь он учится…

– Правильно! Что еще? У тебя всегда находится оправдание для сына. Теперь ты его балуешь, но когда-нибудь пожалеешь об этом. Он знает, что мать поддержит его во всем, а отца он и знать не хочет. К двадцати годам из него получится отменный шалопай!

– О, моя голова! – застонала Эстер (голова у нее начинала болеть всегда кстати). – Прямо разламывается, и все из-за тебя. Если бы ты хоть раз выслушал меня… Тебе не приходило в голову, что они с Филадельфией могли бы составить хорошую пару? Это так естественно, когда дети растут вместе с ранних лет. На ее деньги он мог бы обосноваться в Мельбурне, если ему того захочется, а на ферме оставить управляющего. То есть я хочу сказать, когда нас с тобой уже не будет… У нее двенадцать тысяч фунтов, да еще проценты нарастут ко времени ее совершеннолетия.

Чарльз изумленно смотрел на жену: такая мысль ни разу не приходила ему в голову.

– Но… Они ведь еще дети! И вообще, брак с кузиной и все такое… я привык видеть в ней только его сестру.

Но Эстер лишь улыбнулась с видом превосходства, так его раздражавшим, и ничего не сказала.

Наступила весна. Кустарник на берегу, припудренный золотистой цветочной пыльцой, наполнял воздух густым пряным ароматом. Вода в реке все прибывала и уже начинала переполнять боковые рукава. Восторженный хор лягушек не смолкал в ночи. Неустрашимая мисс Баретт каждое утро входила в ледяную купель, судорожно раздвигая руками образовавшиеся у берега мелкие колючие льдинки. Дели боялась, как бы у ее обожаемой гувернантки не случились судороги, но та плавала, как ни в чем не бывало.

Она уверяла, что после купания испытывает чудесные ощущения: бодрость в теле, ясность в голове, освеженной холодом; легкое, будто невесомое тело горит на ветру.

Река, наполнившаяся до краев, казалось, стала шире. Пароходы шли теперь почти ежедневно, но от этого их волнующее очарование не уменьшилось. Заслышав глухой шум гребных колес, Дели и Адам со всех ног бежали к реке, чтобы еще издали разобрать название судна. Если он вез почту из города, к их берегу приставала лодка, которая забирала с фермы яйца и молоко для команды. Большая часть судов направлялась вверх, таща против течения караван из нескольких барж. Их оставляли чуть выше озер Морна, у лесозаготовительных пунктов, а потом они своим ходом спускались по течению с грузом круглого леса.

Одним воскресным утром к берегу чуть ниже их дома пристал небольшой заднеколесный пароход. Дети примчались к Эстер с новостями: там был настоящий плавучий магазин, в котором продавалось решительно все – от штопальных игл до капканов на кроликов.

Эстер пришла в полный восторг, доволен остался и торговец. Мука, крахмал, корица, взбивалка для яиц («Новейшая конструкция, мадам, незаменима при выпечке кексов»), кретоновая ткань для штор – у Эстер разбежались глаза.

– Ты, конечно, переплатила ему чертову уйму денег, – брюзжал дядя Чарльз.

– Ничего подобного, я умею торговаться! Уж не хочешь ли ты попрекнуть меня за то, что я истратила малую толику из денег, вырученных за яйца?

– Отнюдь! Можешь их все выбросить в сточную канаву. Но помни, что если экономический спад продлится, у нас не останется и двух пенни. Рынок разваливается прямо на глазах, и скоро нам уже не сыскать покупателей даже в городе. А непомерные запросы заставят меня искать заброшенный прииск и мыть там песок.

Эстер сгребла в охапку все свои покупки и отшвырнула их в сторону. Она не поверила ни единому слову мужа – ему бы только унизить ее! За обедом она то и дело обрывала Чарльза.

Ночью Дели лежала без сна, прислушиваясь к громким голосам, доносящимся из передней комнаты. Ссора то затихала, то разгоралась вновь. Сама по себе эта размолвка была незначительной, однако всем в доме было ясно, что их несогласие имеет более глубокие причины, которые скоро дали себя знать. В кабинете Чарльза появились односпальная кровать и некоторые другие предметы обстановки спальни. Эстер теперь занимала самую большую комнату одна.

С каждой почтой Чарльз становился все мрачнее. Почти все свободное время он проводил за чтением газеты «Риверайн Геральд», доставляемой сразу за неделю. Заглянув через его плечо (дядя Чарльз был одним из тех немногих мужчин, которые не раздражались, если кто-нибудь другой пытался прочесть газетные заголовки в «его» газете), Дели обнаружила, что он внимательнейшим образом изучает одну из статей в рубрике «Финансовый кризис».

Один раз она прочитала такие слова:

«В течение ближайшего месяца шесть ведущих банков страны намереваются принять меры по оздоровлению и укреплению финансов, направленные против паники, охватившей деловые круги. Однако на этот раз паника выходит за обычные рамки. Правительство, отдавая себе отчет в необходимости чрезвычайных мер, закрыло все банки на пять дней, чтобы дать управляющим время на передышку.»

– Значит ли это, дядя, что кто-то не сможет взять деньги со своего счета, даже если они ему очень нужны?

– Да, дорогая. Если бы они этого не сделали, в банках очень скоро не осталось бы и фунта.

12

Вздувшаяся от талых вод река ускорила свой бег; ее поверхность была испещрена воронками, унизана оспинами от воздушных пузырьков. Груженные толстыми эвкалиптовыми бревнами баржи бесшумно скользили вниз по течению под бдительным оком одного из шкиперов, тогда как его напарник в это время отдыхал. Баржи были снабжены аутригерами – дополнительными опорами, мешающими им перевернуться и затонуть. Длинный трос тянулся за кормой вдоль речного русла, направляя нос баржи строго по течению.

Адам и Дели с удивлением заметили двух конных полицейских, скачущих из Эчуки. Они приняли приглашение отзавтракать на ферме. Оказалось, что полиция ищет мертвое тело. В ночное время с баржи свалился за борт человек. Его товарищ в это время спал и проснулся, когда баржа, натолкнувшаяся на косяк рыбы, остановилась. Он вышел из кормового отсека, чтобы узнать, что произошло. Напарника на месте он не нашел.

Час был поздний и шкипер не разглядел в темноте берегов. Однако он запомнил, что в воздухе пахло цветами, значит где-то поблизости был сад. На много миль вокруг ферма была единственным местом, где росли цветы. Полицейские рассчитали, что мертвое тело застряло ниже по течению, у изгиба реки.

Двое суток поисков результата не принесли. Полицейские, разбившие лагерь у излучины, зашли на ферму поужинать. Им оказали радушный прием: они внесли оживление в однообразную жизнь обитателей дома. Младший из них, краснолицый, с нафабренными усами, казалось, был совершенно очарован гувернанткой Дороти Баретт. Пока она играла на пианино, он стоял навытяжку подле нее и переворачивал ноты.

– Он держится так прямо, что вот-вот сломается, когда ему надо наклоняться, – прошептал Адам на ухо Дели.

Ревнуя мисс Баретт ко всем на свете, девочка обратила внимание на то, что гувернантка одарила Адама ласковой улыбкой, тогда как гость не сводил завороженных глаз с крохотных завитков, упавших на ее грациозную шею.

На третий день у излучины вдруг началась беготня. Спешащий Чарльз, заметя детей у садовой калитки, сердито прикрикнул на них, сказав, что им здесь не место. Они убежали в сад. Адам взял Дели за руку и увлек ее вниз, в большой грот, расположенный у самой воды. Спрятавшись там, они начали украдкой наблюдать за происходящим на берегу. Там, на дощатом настиле лежало что-то, похожее на тело мужчины в мокрых рабочих брюках. Застывшее лицо шкипера или то, что от него осталось после пиршества рачков и креветок, было устремлено в ласковое голубое небо…

Эстер не признавала никаких капризов, связанных с едой, и всегда приходила в дурное расположение духа, если приготовленные к обеду блюда не пользовались успехом. Поскольку дети, как и мисс Баретт, не страдали отсутствием аппетита, проблем с меню не было. Однажды вечером после того, как слуги вернулись из охотничьей экспедиции, Эстер решила побаловать домашних праздничным обедом. На закуску был подан салат из крабов.

– Я их есть не буду, – сказал Адам.

– А тебе положить, Дели?

– Спасибо, тетя. Только не крабы!

Чарльз бросил на них проницательный взгляд и поспешно сказал:

– Я тоже, пожалуй, воздержусь от крабов на ночь,[5]5
  Обед в Австралии бывает вечером.


[Закрыть] а то еще приснятся страшные сны. Что там у нас дальше?

Эстер начинала выказывать признаки раздражения. Но когда она позвонила, чтобы подавали следующую смену, на ее лице появилась самодовольная улыбка.

– Сегодня вас ждет сюрприз, – торжественно объявила она.

– Какой?

– Сейчас узнаете.

Слуга внес на красивом блюде большую зажаренную птицу с румяной золотистой корочкой. Чарльз принялся ее разрезать. Дели взглянула на гордый изгиб птичьей груди, созданной природой, чтобы летать. Внезапное сознание преступности того, что они делают, охватило девочку. Во рту у нее пересохло.

– Мне не надо… – сказала она. – Только овощи.

– Как это не надо? – рассердилась тетя. – Кто же отказывается от такого чудного жаркого? Положи ей кусочек белого мяса и крылышко, Чарльз!

– Нет! – отрезала девочка. Лицо ее зарделось.

– Я не стану есть черного лебедя!

Адам удивленно взглянул на кузину, потом перевел взгляд на блюдо с птицей.

– Все считают, что мясо лебедя – деликатес, – возразила хозяйка дома. – Наши слуги подстрелили несколько штук и подвесили разделанные тушки в кладовой. Я приготовила его своими руками, зажарено как раз в меру.

Адам демонстративно откинулся на спинку стула со словами:

– Мне тоже не клади!

Эстер сердито стукнула ложкой, которой раскладывала гарнир.

– Что это на вас нашло сегодня? А ты, отец, чего смотришь? Может, ты и дальше собираешься потакать их капризам?

– Гм! Конечно же, нет… Послушайте, дети, если бы вам не понравилось жаркое на вкус, тогда другое дело. Но ведь вы его даже не попробовали. Давай без глупостей, сын: ножку или крылышко?

– Ни то, ни другое!

– А мне овощи.

– Тогда убирайтесь из-за стола! – вскипела потерявшая терпение Эстер. – Немедленно! Ничего вам не будет, ляжете спать голодными.

Уже из-за двери они услышали, как мисс Баретт примирительно сказала:

– Да вы не волнуйтесь, миссис Джемиесон! Жаркое выглядит так аппетитно! Сейчас мы отдадим ему должное. Великолепная птица!

Дети молча разошлись по своим комнатам.

Лежа в кровати, Дели читала толстый том «Светской хроники» – ежегодник с мелкой печатью и темными гравюрами, когда раздался легкий стук в дверь и в спальню вступила мисс Баретт. Присев на край кровати, гувернантка достала из широкого кармана бутерброд с маслом и кусочек сладкого пирога.

– Нельзя ложиться спать на пустой желудок, – сказала она, протягивая Дели принесенное, и, глядя на девочку, сконфуженную тем, что заставила обожаемую мисс кормить ее в постели, спросила: – А теперь скажи, почему ты отказалась от жаркого?

Дели покраснела и потупилась, но ничего не ответила.

– Мне кажется, я тебя понимаю. Лебеди очень красивые, они летают в небе, и потому есть их кощунственно. Что-то вроде этого, да?

Не поднимая глаз от одеяла, девочка машинально жевала ставший вдруг безвкусным пирог. Ни за какие блага не признается она в том, что думает о лебедях!

– Ясно… – сказала мисс Баретт. – Когда тебе будет столько лет, сколько мне сейчас, ты не будешь столь идеалистична. К концу жизни в нас многое отмирает. – Она встала. – Ну, я пошла, надо отнести контрабанду и другому упрямцу. Он что, самостоятельно взбунтовался, или на тебя глядючи?

– И то, и другое, – пробормотала Дели.

– Доброй ночи, дорогая! Гаси свечу пораньше, – она легонько прикоснулась к щеке девочки своими длинными прохладными пальцами.

Дели свернулась калачиком в своей мягкой постели и задремала. Дверь снова отворилась и негромкий голос тети произнес:

– Ты спишь, дитя?

Дели села в кровати.

– Нет, тетя Эстер.

Вошедшая быстро пересекла комнату. В руках у нее была чашка с блюдцем.

– Я принесла тебе горячее какао и бисквиты. Адам активно растет, нельзя оставлять его без ужина. Я сварила ему какао, а заодно принесла и тебе.

Дели прихлебывала горячий ароматный напиток, вкуснее которого она в жизни ничего не пробовала.

– Ты очень добра, тетя! – сказала она, только сейчас начиная сознавать себя виноватой. – Это из-за меня Адам остался голодным. Ты не должна была мне ничего приносить.

– Я люблю справедливость! – Эстер забрала у девочки чашку и легонько поцеловала ее в лоб. Удивленная этой непривычной лаской, девочка забралась под одеяло. Внутри ее разливалось тепло от выпитого горячего молока, но не только от него.

Стояла поздняя весна, на реке было половодье. По высокой воде плыли древесные стволы и сучья, случалось, проплывали мертвые овцы и даже змеи, пугавшие работавшего на огороде Илию. Даже мисс Баретт прекратила свои купания – теперь это было небезопасно. В затонах собрались большие стаи черных лебедей с выводками еще неоперившихся птенцов.

Преодолевая силу течения, вверх по реке пробирались суда: изящный «Гаро», миниатюрная «Джулия», везущая экскурсантов к озерам Мойра; «Эдвард», «Кэто», «Ланкаширочка» проплывали мимо, загребая воду лопастями колес, рассыпая по вечерам яркие снопы света.

Дели и Адам часами сидели на веранде, любуясь видом проходящих судов. Вот на рощу, стоящую у воды, упал первый луч ярчайшей карбидной лампы, и вскоре деревья уже пылают в потоках света, будто раскаленный добела металл. Сверкая окнами кают, разбрасывая искры из трубы, пароход проплывает мимо, оставляя позади себя завесу густого мрака и чувство тревожного волнения в юных сердцах.

По мере того как весенние ночи становились все более теплыми и тихими, беспокойство Дели возрастало. Откуда-то доносилась песня сверчка, воздух был напоен ароматом цветущего питтоспорума, напоминающим запах цитрусовых; в освещенном луной саду трещала неугомонная сорока и повторяла свою нескончаемую песенку из пяти нот трясогузка, не дающая девочке заснуть. Голос птички был отчетливым и резким, будто звон упавшего на камень стекла. Однажды ночью девочка лежала без сна, прислушиваясь к монотонному пению сверчка, которое и успокаивало ее, и одновременно возбуждало. В такие минуты она забывала даже про свои обычные фантазии. Сверчок будто рассказывал о чем-то очень важном, вечном. Казалось, еще немного – и она поймет…

Наконец, она откинула простыни и подошла к окну. Там, за стеклом лежал таинственный мир, сплетенный из лунного света и теней. Она видела атласные стволы цветущих эвкалиптов с узкими листьями, сверкающими, точно металл. Девочка забралась на подоконник и спрыгнула в сад.

Мягкий песок приятно холодил ей ноги, ночная рубашка с длинными рукавами защищала от ветра. Замирая от сознания собственной смелости, она прошла вдоль затененной стены, миновала увитую жасмином переднюю веранду и окунулась в море чистого голубоватого света.

Луна стояла высоко в безоблачном небе. Наверное, была полночь. Монотонно тянули свою нескончаемую песню сверчки. Дели почувствовала, как жизнь переполняет, захлестывает ее, не находя выхода.

Она вспомнила обнаженную Минну, идущую по залитому солнцем берегу. Внезапно девочке захотелось ощутить на себе действие ночного воздуха, того самого, который тетя Эстер считала вредным для здоровья и не впускала в дом, наглухо закрывая окна.

Дели сбросила с себя рубашку и шагнула в ночь, слившись в танце с собственной тенью. Она была частью этой ночи, невесомая и нереальная, будто туман, будто насыщенный светом воздух. Звезды, едва заметные и крупные, совершали предназначенный им небесный путь.

Опьяненная красотой ночи, Дели не знала, как долго длился ее танец. Вдруг ей пришло в голову: а что, если тетя Эстер смотрит на нее из окна? Девочка поспешно подобрала брошенную на траву рубашку.

Как раз в эту минуту за садовой оградой послышался крик совы. Дели подождала немного, и крик повторился; он долетал с высокого темного дерева. Это был финал, волшебный аккорд, завершивший сказочную симфонию ночи. Девочка выбежала за калитку, бесшумно ступая по дорожке сада босыми ногами, остановилась невдалеке от группы муррейских сосен и прислушалась. В ночной тишине раздался грудной женский смех и приглушенный голос мужчины.

Она вздрогнула. На траве под соснами виднелось что-то неопределенное. Дели различила сверкающие в улыбке ослепительно белые зубы и блестящие глаза. Сомнений быть не могло: девочка узнала смех Минны. Лунный свет упал на желтое платье служанки, оставляющее открытыми ее круглые черные груди. На темной коже с убийственной четкостью различались длинные белые пальцы.

Дели отпрянула назад. Ноги не повиновались ей, сердце колотилось так гулко, что она всерьез опасалась, что те двое услышат его стук. Добравшись до калитки, она влезла в окно и уткнулась пылающим лицом в подушку. Увиденная невзначай черно-белая картина стояла перед ее глазами: девочка была наделена способностью точной визуальной памяти.

В ту ночь она долго ворочалась в постели, не в силах заснуть. За завтраком она избегала смотреть на дядю Чарльза и почти ничего не ела, чем снова вызвала неудовольствие тети Эстер.

13

Примерно через месяц после ночной прогулки при луне Дели как-то утром зашла в прохладное помещение сыроварни и увидела там Минну. Обычно веселая служанка была теперь непривычно угрюма, глаза ее опухли от слез, у рта залегла горькая складка. Помогая снимать сливки с молока, налитого в широкие чаны, девочка догадалась, что Минну навсегда отлучили от дома и никогда больше не пустят в комнаты. Чернокожим служанкам больше не разрешалось жить в их хижинах на заднем дворе, они должны приходить только на день, а ночи проводить в лагере за речкой.

Дели искренне сожалела о случившемся. Она любила Минну и собиралась просить ее позировать в обнаженном виде, чтобы попытаться передать на бумаге это стройное и гибкое тело. Правда, в последнее время ее талия стала заметно полней, похоже, Минна собиралась стать матерью. Девочка испугалась этого предположения. Поразмыслив, она пришла к заключению, что приказ об изгнании Минны исходил от тети Эстер.

Тетя имела вид безвинной страдалицы. Ее тонкие губы были сжаты в скорбную линию, на щеках, покрытых сетью лиловых жилок, проступали, не предвещающие добра, багровые пятна. Она никогда не позволяла себе снисходить до шуток со служанками, как это делал дядя Чарльз, теперь же она с ними почти не говорила.

Даже мулатке Бэлле было велено освободить каморку, что позади кухни, и ночевать за рекой.

Когда принесли почту, Дели позвали в гостиную. Перед дядей лежала развернутая газета. Он теребил усы явно чем-то встревоженный. Ей он сказал немного: конец земельного бума… резкое падение цен… паника. Вкладчики ринулись забирать свои деньги, и мельбурнские банки закрылись.

Дядя показал девочке жирный заголовок «ЭЧУКСКОЕ ОТДЕЛЕНИЕ БАНКА ПРИОСТАНОВИЛО ПЛАТЕЖИ».

– А я думала, что банки – самое надежное место для хранения денег, – удивилась Дели.

– Увы, все так думали, дитя! Надо ехать в город и выяснить на месте, что нам грозит.

В город нужно было ехать еще и для того, чтобы подыскать новую горничную вместо Минны. Чарльз сам правил лошадью. Они ехали мимо песчаных дюн, покрытых ковром из серебристых бессмертников и золотых лютиков. За всю дорогу Чарльз и Эстер не обменялись ни единым словом.

Дели еще не осознала в полной мере все значение случившегося. Они с Адамом ждали в кабриолете, тетя Эстер отправилась в бюро найма прислуги, а Чарльз проник с бокового входа в кабинет управляющего банком. Когда он вышел, Дели все поняла без слов – так мрачно было его лицо.

– Случилось худшее, – сказал он, сочувственно погладив девочку по руке. – Все твои деньги пропали, то есть почти все. Но это дела не меняет.

Она сидела, безучастно глядя на освещенный солнцем шелковистый круп гнедого мерина, на рой мелких черных мух, вьющихся над кучей лежащего на дороге навоза. Спустя годы она будет вспоминать голубое небо, желтый навоз, длинную перспективу лавок на Заячьей улице и голос дяди, сказавший: «Твои деньги пропали». А в тот момент все это показалось девочке нереальным; сначала говорили, что у нее есть деньги в банке, теперь говорят, что их нет, или, вернее, почти нет – осталось не более пятидесяти фунтов. Только когда сообщили об этом тете Эстер, Дели начала понимать, что все теперь должно измениться, хотя, казалось бы тетя произнесла те же слова, что и Чарльз.

– Это не меняет дела, дорогая. Дели удивленно молчала, не понимая.

– Ты – дочь моей родной сестры, и мы не откажем тебе в поддержке. Вот только не знаю, как быть с гувернанткой…

– Послушай, Эстер! Ты могла бы и подождать с этим, – вмешался ее муж.

– Лучше обсудить все сразу, Чарльз! Не думаю, чтобы мы теперь могли позволить себе роскошь держать гувернантку. Ты и сам, наверняка, потерял часть своего капитала, а нам надо содержать горничную, платить ей жалованье. Я подыскала чудную девушку без всяких выкрутасов. Анни пошла собираться в дорогу: мы захватим ее с собой.

– Выходит, мне повезло, что я потратил свои деньги на покупку земли и гидравлического пресса, и не продал последнюю партию шерсти. Я виноват перед тобой, дитя, но мне не хотелось занимать у тебя деньги на нужды фермы. Теперь-то ясно, что это было бы надежнее.

Размеры потери начали очерчиваться в ее сознании. Тетя Эстер не успокоится, пока не уедет мисс Баретт, а значит, придется распрощаться с уроками рисования, с мечтой учиться в художественной школе в Эчуке, не говоря уже о Мельбурне.

На обратном пути ее отвлекли наблюдения за новой горничной. Та сидела напротив, поставив у ног круглую коробку, обитую желтой жестью. Бесцветные, как у козы, глаза были опущены долу, длинный нос уныло свисал вниз, из-под шляпки падали прямые пряди темных волос, собранных на макушке в пучок, мешавший головному убору сидеть как полагается. Анни была сухопарая и костлявая, с неимоверно длинными ступнями ног. И вскоре все обитатели дома смогли убедиться, как бесшумно передвигается она на своих неуклюжих ногах. Адам и Дели прозвали ее Ползучая Анни.

Разучивая гаммы или просто заглядевшись, не в силах оторвать взор от панорамы, разворачивающейся за стеклянной дверью веранды, Дели вдруг начинала кожей ощущать, что она не одна. Обернувшись в испуге, она обнаруживала позади себя горничную, двигающуюся, как бесплотная тень с тряпкой в руках. Никогда нельзя было быть уверенной, действительно ли ее глаза так уж бесстрастны независимо от того, смотрит она в вашу сторону или нет.

Или невзлюбил новую горничную с самого начала. Однажды Дели видела, как он выскочил из своей хижины, размахивая палкой, и погнался за Анни, точно за глупой овцой, а та быстро к дому, стараясь не бежать, чтобы не уронить достоинства.

– Я толечки убрать хотела… прибраться чуток… – твердила она.

– Я тебе покажу приборку! – гремел Или. – Не желаю, чтобы лезли ко мне всякие… с длинными носами и ставили все вверх дном. Женщина хуже ползучей твари, ей только повадку дай!

Когда мисс Баретт узнала о постигшей ее ученицу беде, она сразу же сказала, что может остаться в доме без жалованья. Ей нравится жить на реке, кроме того, судьба девочки для нее небезразлична. Дели имеет способности и может впоследствии продолжить обучение под руководством опытного художника, а пока она, мисс Баретт, будет как прежде обучать ее рисованию и черчению.

– Все бы ничего, но я коплю деньги на заграничное путешествие, – призналась она. – Годы идут, не увидишь, как и состаришься.

– Вы вовсе не старая! – горячо возразила Дели. Мисс Баретт улыбнулась одними уголками глаз.

– Разумеется, я еще не чувствую себя старой, – сказала она, – но время на месте не стоит.

Гувернантка добавила, что подождет давать объявление до Рождества. В любом случае пройдет не меньше шести месяцев, прежде чем она сможет подыскать подходящее место.

На рождественские каникулы она уехала в Мельбурн. Дели и Адам купались в реке (каждый в своем месте), катались на лодке, ловили рыбу, а потом садились на берегу и неотрывно следили за спокойным величавым потоком. Река была их прибежищем. Теперь, когда уровень воды понизился, можно было пройти по обнаженному дну, еще недавно скрытому под водой. Вековые эвкалипты цепко держались за землю скрюченными деревянными пальцами корней, шесть месяцев в году прячущихся в воде.

Тетя Эстер, похоже, задалась целью не давать племяннице ни минуты передышки, поручая ей то одно, то другое. Чтобы избежать этого, девочка забиралась на самую макушку растущей в саду муррейской сосны. Примостившись среди заканчивающихся желтыми шишечками ветвей, она вдыхала их пряный аромат и нежилась в лучах весеннего солнца. Все вокруг дышало миром и покоем. Вселенная сужалась до размеров золотого шара, центром которого была она, Дели.

Однажды они с Адамом сидели на берегу и смотрели на дальнюю излучину реки. С веранды донесся голос тети Эстер, зовущей племянницу.

– Твоя мать, наверное, разлюбила меня после того, как я лишилась своих денег, – сказала девочка.

Адам почувствовал себя неловко.

– Не выдумывай, Дел. Я уверен, что ничего не изменилось.

– Почему же тогда она все время старается занять меня каким-нибудь делом, которое вполне могла бы сделать и Анни. По-моему она не хочет, чтобы мы с тобой бывали вместе.

– Вздор! Я в это не верю.

Дели, однако, ничего не выдумывала. Когда Чарльз с Адамом планировали поездку в город, всегда выходило так, что Дели была нужна дома.

– Я хочу повесить сегодня новые занавески, – говорила в таких случаях тетя Эстер, – а ты поможешь мне пришить кольца.

Или:

– Я собираюсь завтра варить джем, а сегодня надо спуститься в подвал за банками. Анни такая неловкая, она упадет с этой узкой лестницы и перебьет мне все банки.

Дели принуждала себя молчать, оставляя невысказанными пылкие возражения, готовые сорваться с уст. Теперь она была зависимой и должна была отрабатывать свой хлеб. Она садилась и пришивала латунные кольца на кретоновые занавеси до тех пор, пока не заболят пальцы (она очень не любила шить), а воображение рисовало ей маленький кабриолет, петляющий меж вековых деревьев с прямыми, как свечи, стволами; над ними высокое голубое небо, а внизу желто-красный ковер из опавших листьев, складывающихся в затейливый узор.

В другой раз Адам должен был ехать с отцом проверять овечьи стада. Дели очень любила верховую езду, несмотря на то, что ей приходилось довольствоваться либо старым мерином Барни, либо упитанным пони Лео. Девочка рассчитывала присоединиться к ним, захватив с собой все необходимое для ленча на природе, но опять вмешалась Эстер.

– Я должна сегодня обработать уйму абрикосов, – сказала она. – Мне потребуется твоя помощь, Филадельфия.

Волей-неволей пришлось остаться дома, чтобы вырезать двойные кружки из оберточной бумаги, окунать их в молоко и закрывать ими банки с горячим вареньем. Когда этот «пергамент» подсыхал, девочка брала гусиное перо, специально предназначенное для этой цели, выводила чернилами на каждой банке: «Абрикосы-93». Было совсем не обязательно писать «1893», потому что девятнадцатый век шел уже очень давно и никто не мог спутать его ни с каким другим.