Текст книги "Все реки текут"
Автор книги: Нэнси Като
сообщить о нарушении
Текущая страница: 31 (всего у книги 51 страниц)
36
Фермерская усадьба на скале совсем не походила на заросшее низкими эвкалиптами место, где жила своей страшной, беспросветной жизнью миссис Слоуп. Речная вода, которая поднималась по трубе вверх, орошала землю. Зеленел фруктовый сад, и в доме, построенном из местного известняка, было прохладно и уютно.
Жена фермера, узнав о положении Дели, предложила на время родов забрать у нее детей.
У самой миссис Мелвилл дети уже выросли и разъехались из дома, с родителями остался только один сын – Гарри. Он вместе с отцом работал в оранжерее, выкашивал на поле люцерну, ухаживал за коровами.
Старший сын, Джим, женившись, уехал жить в поселок Уайкери, где была ирригационная станция.
Дом стоял в глубине, и от него вниз спускалась дорога, по которой можно было выйти к застрявшему пароходу. Высокая неровная стена из желтого камня служила природной лестницей, соединявшей ферму с рекой. От нее к дому вели вырубленные в скале ступени.
Мистер Мелвилл предпочитал спускаться по трубе. Рискуя сломать себе шею, он перебирался через гребень скалы и, ухватившись за трубу, в считанные секунды оказывался у воды рядом с насосом. Отсюда по узкой дорожке, можно было дойти до небольшого укрытия, где мистер Мелвилл хранил свою лодку.
Миссис Мелвилл очень обрадовалась, что поблизости появилась еще одна женщина, и, хотя побаивалась лазить по каменным ступеням, все же спускалась к пароходу, а Дели вместе со старшими мальчиками приходилось провожать ее наверх.
Малышка Мэг – веселая, яркая, общительная, просто покорила миссис Мелвилл. У Мэг, как и у нее, были темные глаза и брови, на щеках – румянец, вот только волосы у миссис Мелвилл уже тронула седина.
– Какое счастье – четверо детей, – сказала она Дели. – Я и сейчас с удовольствием понянчилась бы.
– С ними же столько хлопот, – не поверила та. В последнее время хлопот у нее и впрямь хватало: и приданое к рождению ребенка приготовить, и себе новых сорочек нашить, станешь кормить грудью, их часто менять придется.
– Это от того, что условия у вас неважные, – заметила миссис Мелвилл. – Вы, верно, очень устали от такой жизни: теснота кругом, спать на койках приходится. Должно быть, это крайне неудобно.
– Вовсе нет, – возразила Дели, глядя, как миссис Мелвилл наполняет чайник водой и несет его на плиту. – Мне на корабле нравится. Я бы сейчас и не согласилась в доме жить. Мне только одного не хватает.
– Чего же?
– Крана с проточной водой.
– А у вас разве крана нет? Вы что, воду из реки ведрами носите?
– Не всегда. Если мотор работает, насос воду автоматически в большой бак гонит, тогда ею и в ванной можно пользоваться. На камбузе, Брентон считает, кран ни к чему. Вечно будет открыт, только воду зря расходовать.
– Ну хорошо. А как же вы с готовкой справляетесь? Готовите, наверное, все-таки на камбузе?
– Да, конечно. Я тут уже освоилась. Готовлю по кулинарным книжкам, да коков с пароходов спрашиваю. Из меня, может, повариха неплохая бы получилась, только руки дырявые: то яйца побью, то муку рассыплю.
– Да все опять же потому, что тесно у вас, – сказала Миссис Мелвилл. – И что бы вы ни говорили, вы меня не переубедите. – Она обвела довольным взглядом свою большую чисто прибранную кухню. – Хозяйке нужен простор.
– Мне не нужен, – упрямо возразила Дели. – Чем больше площадь, тем больше уборки. На судне все рядом, все под рукой. В своем доме женщина только и делает, что моет и оттирает полы, окна, веранды, крыльцо. Столько времени впустую уходит: только помыл, смотришь, уже опять грязно, снова мыть пора.
– Ну, не знаю, – миссис Мелвилл растерянно улыбнулась. – Я как-то об этом не думала. Но всю жизнь провести на колесах Я бы не хотела, это точно. – Она плеснула кипятка в заварочный чайник.
– А я так мучаюсь, что мы стоим на месте.
– Как бы там ни было, не отступала миссис Мелвилл, – думаю вам все же следует убедить мужа подыскать себе работу на берегу или хотя бы вас поселить в каком-нибудь домике на берегу. Пока он плавает, вы поживете там с детьми. Все-таки пятеро детей – это не шутка.
– Нет уж, – сказала Дели, – я и просить не буду, мы привыкли ко всему.
Дели никак не могла отделаться от мысли, что миссис Мелвилл сгоряча предложила забрать у нее детей на целых две недели. Просто она забыла, что это такое четверо детей, старшему из которых едва исполнилось восемь. Но, конечно же, ее помощь сейчас очень кстати. С Брентоном в его теперешнем состоянии, да еще когда на борту полно ящиков с виски, детей оставлять просто страшно.
На острове, возле которого застряла «Филадельфия», было полно кроликов, попадались даже зайцы, так что свежего мяса хватало.
Брентон отпустил механика и помощника, и когда Дели, отправив детей к миссис Мелвилл, легла в больницу, он в полном одиночестве уселся на койку и хмуро уставился в одну точку. Уже наступила зима, а дождя все нет и неизвестно, когда будет. Придется теперь вечно торчать в этой грязи – судно без присмотра не оставишь.
Мистер Мелвилл отвез Дели в Уайкери в роддом на своем грузовике. Машина на скорости преодолела песчаные наносы и помчалась по сухому каменистому руслу, и Дели изрядно растрясло.
С родами Дели справилась прекрасно. И не потому, что имела богатый опыт. Впервые она поняла, что знает, как рожать. Туземки передают это знание юным девушкам своего племени еще до того, как их первого малыша примет в свое лоно чистая, простерилизованная самой природой постель из листьев эвкалипта. Дели шла к этому знанию сама, шла мучительно долго, через страдания и боль.
Каждые последующие роды приближали ее к древнему знанию, простому и очевидному. Сопротивление боли лишь усугубляет ее, нужно принять ее, слиться с нею, встречать каждый новый ее виток как еще один миг, приближающий развязку. Отдать себя на волю природных сил, обернуться маленьким камешком, который лежит на дне полноводной стремительной реки.
Она не противилась боли, уступила ей, и боль вмиг ослабела. «Хорошо, кроха! Толкай! Борись! Еще немножко, и ты увидишь свет!» – шептала она, неосознанно вторя песням древних лубра, которыми те подбадривали нарождающихся младенцев: «Вперед! Твоя тетушка уже ждет тебя. Вперед! Посмотри, какой сегодня чудесный день…».
Сестра на секунду поднесла ребенка к ее глазам. Дели увидела мокрые черные волосы, глаза-щелочки. «Как китайская кукла-голыш», – подумала Дели, засыпая.
Весь следующий день она ждала, что ей принесут кормить девочку. Но день склонился к закату, а она так и не увидела своей малышки.
И вдруг ее осенила страшная догадка. С девочкой что-то не в порядке. Ночью ей показали только личико…
– Где мой ребенок? – спросила она, когда дежурная сестра подошла к ней во время вечернего обхода. – Почему мне его не приносят?
– Завтра принесут, – спокойным ровным голосом ответила та. – У вас ведь все равно молока еще нет. Дадим ей сегодня отдохнуть, появление на свет для малыша – дело довольно утомительное.
– А что? – Дели подозрительно посмотрела на сестру. – Ведь роды прошли нормально. Даже легко, разве не так?
– Безусловно. Должна вам сказать, милая, вы идеальная роженица. – Голос сестры потеплел. – Всем бы так справляться с родами.
– У меня опыт большой.
У Дели отлегло от сердца. Здесь она уже своя. Давно ли ушла отсюда вместе с Мэг? И вот еще малышка! Вскоре ей предстоит многое увидеть и узнать о девочке. А пока пусть спокойно поспит. В ней еще живет надежда…
На следующее утро, когда Дели, наконец, принесли ребенка, он бодрствовал. Тупо глядел на мать крошечными, со странным разрезом, глазами, и Дели, держа сверток в руках, с замиранием сердца разглядывала дочь. Девочка не проявила никакого интереса к материнской груди, и Дели только с помощью сестры удалось заставить ее немного пососать.
Сестра вышла, и Дели принялась внимательно рассматривать ребенка. Нос пуговкой, бесформенный рот, неестественно маленькие, низко расположенные, почти полностью прижатые к черепу уши. Да и сам череп абсолютно неправильной формы. Сплюснутый, а не вытянутый, как у всех.
Трясущимися пальцами она развернула одеяльце и положила голенького ребенка на подушку. Ручки и ножки были в порядке, может, только немного коротковаты. Но форма головы и глаза, которых почти не было видно из-за толстого сборчатого слоя кожи, напомнили ей странного, отталкивающего вида мальчика в усадьбе, заросшей низкорослыми эвкалиптами. Она вновь увидела крошечные, хитрые глазки, услышала голос, резкий, совсем не похожий на человеческий.
«Доктор говорит, такое может случиться с кем угодно», – сказала тогда миссис Слоуп.
Но когда вернулась сестра и положила ребенка в стоящую рядом детскую кроватку, Дели ни словом не обмолвилась о своем открытии.
Некоторое время спустя, в палату вошел доктор. Глядя на его круглое румяное лицо, на котором лукаво улыбались глаза, Дели приободрилась. Еще со времени болезни Мэг между ними сложились добрые дружеские отношения.
– Как ребенок, доктор, все в порядке? – быстро спросила Дели, приподнимаясь на кровати, едва доктор закончил ее осматривать.
– Разумеется, – добродушно отозвался тот и отвернувшись от Дели, стал вынимать из кроватки туго спеленутый сверток. – Они все в первые два дня кажутся странными, ты и сама прекрасно знаешь.
– Да, конечно. Но голова… Она такой необычной формы…
– Гм-м. Роды – штука нелегкая. Возможно, голова и приплюснулась немного. Так часто бывает. Через несколько дней все будет в порядке.
– Но ведь она легко родилась, и потом, она такая маленькая, всего семь фунтов.
– Не забивайте голову чепухой, моя дорогая. Кормящим матерям волноваться противопоказано. Вы же не хотите, чтобы ваш ребенок нервничал из-за своей матери?
Он поднес ребенка к окну, и, стоя спиной к Дели, принялся исследовать его череп, внимательно осматривая и прощупывая все жилки. Дели, не отрывая глаз, следила за ним. Доктор поднял крошечный кулачок и, разжав пальчики, осмотрел ладошку, вытянул ребенку ножки, расправил крохотные пальчики. Ребенок зевнул, и взглянул на небо.
Закончив осмотр, он повернулся, собираясь положить ребенка в кроватку и, хотя он стоял против света, Дели почудилось, что на его лице отразилась печаль. Но она тотчас исчезла, – доктор натянул привычную маску веселого, добродушного человека.
– Ну, вот, надеюсь, знаете поговорку: «Накорми его от пуза и дай поспать». Молока хватает? Думаю, с кормлением проблем не будет, вы в отличном состоянии. Через десять дней пойдете домой.
Губы Дели беззвучно шевельнулись. «Она нормальная? – вертелось у нее на языке. – Или будет расти умственно отсталой?» Но слова застряли в горле, и Дели ничего не спросила.
Доктор приветливо помахал ей от двери и вышел.
Дели легла, натянув на голову простыню. Ужас и отчаяние парализовали ее. Она знала, знала наверняка, словно доктор только что открыл ей правду.
Внезапно, словно очнувшись, она скинула простыню и, не поднимаясь, протянула руки к детской кроватке, с усилием вытащила ребенка.
Вновь развернула одеяльце и внимательно посмотрела на крохотного человечка. Ножки вполне нормальные, но большие пальцы несколько отстоят от остальных, короткие пальцы рук не назовешь артистическими, ногти почти квадратной формы, большой палец загнут внутрь. Но больше всего ее волновала голова: короткий, словно скошенный, череп, уродливые уши. Пока она еще ребенок, с этим можно смириться, но ведь это будущая девушка, женщина…
Дели приложила девочку к груди и, когда та начала сосать, отвернулась лицом к стене.
Старшая сестра упорно не хотела согласиться с тем, что у ребенка Дели есть отклонения от нормы, хотя видела, что дочка не приносит матери радости. В то время как другие женщины буквально заласкивали своих детей, осыпая их несчетными поцелуями, так, что порой не давали младенцам уснуть и их приходилось урезонивать, эта вынимала девочку из кроватки только на время кормления и пока та ела, отворачивала лицо к стене или смотрела в окно.
Во второй раз с доктором Дели увиделась лишь перед самой выпиской (почти все дни, что Дели провела в больнице, он был в отлучке – ездил по срочному вызову в далекое северное селение). Вместе с доктором в палату вошла старшая сестра. Лицо ее было серьезно.
– Я очень сожалею, миссис Эдвардс, но мы должны поставить вас в известность. Дело в том, что ваш ребенок нуждается в специальном лечении.
– Я знаю, сестра. Если разрешите, я хотела бы поговорить с доктором наедине.
Сестра обиженно поджала губы и, не говоря ни слова, удалилась, высоко подняв голову, которую венчала ослепительно белая шапочка.
Доктор нахмурился и беспомощно развел руками.
– Думаю, вы понимаете, что я хочу вам сказать.
– Да, – обреченно кивнула Дели. – Моя дочь слабоумная. И на всю жизнь останется такой. Она всегда будет уродиной, и чем старше, тем хуже. Я только хочу знать, почему. Мой первый ребенок родился мертвым, но он был удивительно красив, чудесно сложен. А этой… этой позволено жить. Почему?
Доктор пожал плечами.
– Кто знает почему? Никакой закономерности тут нет. Мы даже клинических причин не знаем. На первый взгляд, и причин-то никаких нет, считается, что это может быть вызвано осложнениями беременности – нарушением функций щитовидной железы матери, эмоциональным стрессом, туберкулезом, но точно мы и сами не знаем. Известно только, что чем старше мать, тем больше вероятность такого случая. Вам сколько – тридцать четыре?
– Почти тридцать пять. Но я знаю похожий случай. На реке живет женщина с таким ребенком. Она его родила совсем еще девочкой.
– У вашей девочки, похоже, кретинизм. Явная патология в железах. Но проявится это не раньше, чем через полгода. Иногда это вылечивается. Но здесь – типичный случай. Обезьяньи складки на лице, крючковатый палец, неправильная форма черепа и ног – боюсь, медицина тут бессильна.
– Бессильна! – повторила Дели и тут же мысленно возразила: «Не может быть, чтобы ничего нельзя сделать».
37
Дели лежала в каюте на койке и смотрела, как на потолке пляшут солнечные блики. Прыг-скок, будто скачет ребенок, девочка – веселая, полная жизни…
Она застонала и уткнулась лицом в подушку. Возле нее в маленькой кроватке, тихо шевеля ручонками, лежал младенец. Может, он тоже видит яркие пятна, бегающие по потолку?
Она в отчаянии стиснула руками подушку. Почему, почему так немилостива, бессмысленно жестока судьба? Ее первый ребенок умер, не сделав ни единого вдоха. А эта – ненужная, непрошенная, дышит, смотрит, растет… До конца своей жизни она обречена видеть перед собой уродину. Бедная миссис Слоуп. Теперь Дели хорошо понимает ее. И у дочери «не все дома», и внук такой же, как ее новорожденная.
Дели оторвала голову от подушки, и заглянула в кроватку. Лицо ее стало непроницаемым, словно на него надели маску. Она поднялась и вышла на палубу, где Брентон возился с силками.
– Брентон, ты не съездишь утром на ферму к миссис Мелвилл? Пусть она оставит у себя детей еще на несколько дней, ладно? Мы договорились, что завтра заберем их, но, я думаю, она не будет против.
– Ладно, с чего это ты вдруг?
– Просто… просто я еще не очень хорошо себя чувствую. И ребенок тоже…
– По-моему, она в порядке, живенькая. Хотя, конечно, красавицей ее не назовешь. Не в папу.
– Так ты съездишь?
– Я же сказал: съезжу.
Утром он поймал крупного кролика, и Дели потушила его к обеду под белым соусом.
– Из тебя скоро классная стряпуха получится, – проговорил Брентон, жадно вгрызаясь во второй кусок кролика. – А сама-то что не ешь? Случилось чего?
– Я же сказала, плохо себя чувствую. И потом я ни на минуту не забываю, – она запнулась и, разозлившись, выкрикнула: – Что ты все выспрашиваешь? Прекрати.
Брентон удивленно посмотрел на жену и положил вилку на стол.
– Ты и впрямь не в себе. Конечно, иди полежи, если хочешь. Я закончу с силками и сам все здесь помою.
– Ладно, помой. А я пойду… немного погуляю, чтобы лучше спать.
– Смотри, на змею наступишь.
– А я лодку возьму, по лагуне покатаюсь.
Она сама спустилась вниз и влезла в лодку – ту самую, в которой Брентон катал ее в ту памятную ночь много лет назад; здесь он впервые поцеловал ее, когда они, никого не замечая вокруг, медленно плыли по реке. Как непрочны человеческие отношения, как легко и неизбежно рвутся нити, связывающие людей.
Теперь она по-иному воспринимала смерть Адама. Для нее он навсегда остался молодым, красивым, влюбленным. Жизнь не огрубит его черты, не сделает равнодушным.
Дели взяла весла и направила лодку в конец лагуны. Грести в илистой жиже было совсем не так приятно, как в бегущем потоке воды. Дели любила плыть вверх по течению. Выплыв на середину реки, она убирала весла и лодка, подхваченная течением, медленно начинала скользить назад. В такие минуты будто сам становишься частью непрерывного потока.
Дели перестала грести, и лодка остановилась, слегка покачиваясь на легком ветру.
Квакали лягушки, с поднятых весел мерно капала вода. Время вдруг остановило свой бег, замерло вместе с Дели, застывшей в лодке над недвижной водой.
Но память, усыпленная на миг, внезапно, словно очнувшись, вернула ее к прежним мыслям.
Она сбежала от дочери, но жизнь не остановилась. И ее младенец в эти минуты продолжает дышать и расти. Это неправильно, несправедливо. Нужно набраться мужества и сделать так, чтобы все было по справедливости и разумно. Сделать ради детей, ради этого же несчастного ребенка. Не нужно уговаривать себя. Жалость, рассуждения про святость человеческой жизни – ложь.
Она решительно опустила весла на воду, разбив отражение кусочка звездного неба. В небе был разлит холодный голубой свет и видны были лишь самые яркие звезды, совсем немного.
Дели подплыла к корме, взялась за веревку – привязать лодку и вдруг похолодела от ужаса. В тусклом свете сумеречного неба она разглядела на веревке красное пятно. Слабо вскрикнув, она выпустила из рук веревку, и тут увидела еще два пятна, красневших на носу лодки. Кровь! Она посмотрела на свои руки и, не найдя объяснения только что виденным пятнам, вне себя от ужаса поспешно поднялась на борт. Брентон спокойно спал на верхней койке.
Стояло чудесное солнечное утро. Она шла по длинному песчаному берегу, подходившему к самой воде, как вдруг увидела, что недалеко от кромки воды кто-то роет в песке яму, а потом засыпает ее, образуя на месте ямы холмик. Она направилась туда и шла целую вечность.
Приблизившись, наконец, к песчаному холмику, она увидела в нем небольшое отверстие и с любопытством заглянула внутрь. В яме лежал ребенок, мальчик лет десяти, с гладкими светлыми волосами, глаза его были закрыты, и она вдруг догадалась, что это могила.
Но рыли ее вовсе не для этого ребенка. Казалось, мальчик мирно спит. Кожа его была чиста, на щеках играл легкий румянец, а волосы блестели на солнце. Надо поскорее разбудить его! Она сделала шаг, и от ее движения песок струйкой посыпался в яму, коснулся обнаженной руки мальчика.
Веки дрогнули, с трудом поднялись. Под веками, выеденные червями, белели пустые глазницы.
Закричав, она хотела убежать, но ноги завязли в песке, и не двигались.
Когда Брентон разбудил ее, склонившись над койкой, она еще продолжала кричать.
Теперь она лишь грезила, следя за тем, чтобы не уснуть, боясь, что вернется страшный сон. И успокоилась, только когда на потолке заиграли солнечные зайчики.
Она знала, что ребенок из сна – ее первый сын, зарытый глубоко в песке на берегу реки возле Торумбарри.
В этом году ему исполнилось бы… десять? Нет, уже одиннадцать.
Дели встала и, наклонив ведро, плеснула на воспаленные глаза холодной водой. Увидев веревку, привязанную к ведру, она вдруг вспомнила. Сжимаясь от страха, она пошла на корму и подтянула кверху лодку. На веревке и на носу лодки алели яркие пятна. Под банкой стояла маленькая жестянка с красной краской, которой Брентон, похоже, красил поплавки. Дели чуть не расхохоталась вслух над своими страхами. Внезапно в ней проснулись мужество и решительность. Она готова была выполнить то, что задумала.
– Дели, я ухожу.
Дели мыла посуду и ничего не ответила. Младенец, выкупанный и накормленный с привычной заботой, спал в своей кроватке. Дели вдруг вспомнилась ночь, когда она впервые осталась у Брентона пить чай. Тогда ей одной пришлось перемывать посуду. Брентон и пальцем не пошевелил, чтобы помочь ей. Странно, память все время возвращает ее к тому кусочку ее жизни. Случайно ли? Верно, есть в этом своя закономерность. События того времени нерасторжимо связаны с днем сегодняшним. А этот день ей суждено будет помнить вечно.
– Тебе с фермы ничего не нужно?
– Нет. Детям передай, что я их люблю. Хотя с пустыми руками тебя все равно не отпустят. Миссис Мелвилл наверняка яиц даст, сливок.
– А если она про ребенка спросит?
– Ну… Скажешь: все в порядке.
Брентон тяжело спрыгнул в лодку, сильно качнув се, приладил весла и, не начиная грести, поднял их над водой, проверил, хорошо ли закреплены в уключинах. Дели была, как на иголках. Сколько можно возиться? Скорее бы уехал!
Может, от того, что мысли постоянно уносили ее в прошлое, Дели вдруг заметила, как изменился Брентон. Она вдруг разом увидела его расплывшуюся фигуру, красное одутловатое лицо, седые вьющиеся волосы, некогда отливавшие золотом; увидела свои огрубевшие от работы руки с коричневыми пятнами на тыльной стороне. «Что делает с нами время! – подумала она. – Уходя, оно ведет нас за собой к старости – медленно, незаметно и неизбежно».
Дели домыла посуду, аккуратно расставила ее на полках, подмела камбуз, поминутно заглядывая в иллюминатор: далеко ли отъехал муж. Увидев, что он, остановившись у скалы, привязывает лодку к валуну, поднялась в каюту. Ребенок крепко спал. Недолго пробыв в каюте, она спустилась вниз, на нижнюю палубу. Брентон приближался к каменной лестнице. Дели снова пошла наверх и тут же спустилась. Ей было не по себе. Стиснув руки, она вновь поднялась по ступеням в каюту. Сердце готово было выскочить из груди. Вот оно, Господи! Наконец-то!
Ребенок перевернулся лицом вниз и лежал абсолютно неподвижно. Он уже умел держать головку, но совсем недолго, мышцы шеи еще совсем слабенькие. А подушка – толстая и мягкая.
Дели повернулась и бросилась вон из каюты. Она сбежала по ступенькам на палубу, промчалась мимо рулевого колеса и, перебравшись по сходням через заболоченное место, выбежала на остров. До этого она не отваживалась забираться в глубь острова – здесь было полно ядовитых змей, – но сегодня, не разбирая дороги, спотыкаясь о коряги и отбрасывая царапающие руки ветви, убегала все дальше и дальше от реки. Убегала, чтобы не слышать, хотя не сомневалась: из каюты больше не донесется ни звука.
Остров был длинный, но узкий. Вскоре она пробежала его весь и очутилась возле канала, на месте которого образовалось грязное месиво. В одном месте вода еще не просохла, и Дели, пройдя краем этой большой лужи, вышла к тому месту, неподалеку от которого стояла «Филадельфия». Отсюда открывался вид на скалы, но парохода видно не было.
Она присела и приготовилась ждать, когда лодка Брентона отделится от скалы. Ноги и руки саднило, но, не выдержав в неподвижном ожидании и нескольких минут, она поднялась и пошла через весь остров обратно к пароходу. Ею владело безумное желание подняться в каюту и еще раз взглянуть на ребенка.
Она остановилась возле кустарника, росшего почти напротив того места, где стоял пароход, и вскоре до нее донеслись скрип уключин и шлепанье весел. Она бросилась на землю и притаилась за кустом. Что-то прошелестело возле ее ног. Змея? Ящерица? Она едва ли обратила внимание, вся превратившись в слух. Почудилось или в самом деле плачет младенец? Во второй раз ей с этим не справиться…
И тут она услышала крик, а за ним – встревоженный голос мужа. Брентон искал ее.
– Дели! Дели, где ты?
– Я здесь. На острове. Я хотела…
– Скорее, иди сюда. Как ты могла оставить его одного?
– Кого?
– Ребенка же. Он, кажется, мертвый. Должно быть, перевернулся лицом вниз и задохнулся.
– Ты уверен?
Брентон окинул взглядом ее бледное лицо, расцарапанные руки, растрепавшиеся волосы.
– Что тебя дернуло выйти на берег? Я вернулся, смотрю, она лежит перевернутая, лицом в подушку.
Дели поспешно взбежала по ступенькам. Брентон переложил ребенка на койку и тот лежал неподвижно, навсегда закрыв свои странные глаза. В крошечной груди не слышно дыхания, не бьется на темечке жилка.
Дели упала возле койки на колени и облегченно разрыдалась…
Слегка оправившись, Дели отправила мужа в Уайкери за доктором. Брентон хотел забрать ребенка с собой, но Дели не согласилась. Она должна сама увидеться с доктором.
Едва затих скрип уключин, Дели умылась, тщательно привела в порядок волосы и надела свое любимое сиреневое поплиновое платье.
Она успокоилась, мысли были ясными и четкими. Не нужно показывать, что она убита горем или слишком волнуется из-за того, что произошло. Доктор знает, что эта смерть для нее – как камень с души.
Она села на койку, положила ребенка на колени и задумчиво посмотрела ему в лицо. Впервые в жизни она спокойно восприняла смерть. Она ничего не чувствовала, было только интересно, продолжают ли еще расти крохотные ноготки и этот пушок на маленькой головке?
Что происходит, когда перестает биться сердце и замирает дыхание?
А раз можно вернуть человеку дыхание, как это иногда случается, например, когда кого-нибудь выловят из реки, значит, не правы те, кто утверждает, что душа человека отлетает в момент его смерти? Душа, разум – все это не что иное, как энергия, обычное тепло.
А в этом крохотном тельце разуму не нашлось места. Значит, в нем не было и души? Но именно смерть делает жизнь загадочной. Личность хрупкая, сложная, тонкая вдруг в одно мгновение перестает существовать.
Но сила жизни остается, она нерушима как энергия, воля, движение, ритм, Бог, что угодно.
Дели наблюдала, как по стене и потолку движутся в своем ритмическом танце блики. Эта сила живет и здесь, в этом слабом, мерцающем свете далекой звезды, и в крошечной прозрачной личинке, которая ползет по илистому дну реки; жила она и в этом подобии человека, кусочке ее собственной плоти.
Почему об умершем говорят: «Он ушел», «Он отошел»? Правильнее сказать: «Она вышла», «Она покинула его», «Он лишился силы жизни».
Она еще сидела, погруженная в свои мысли, держа на коленях мертвого ребенка, когда спустя два часа появился Брентон и приехавший с ним доктор. Она слышала, как они идут по палубе, поднимаются наверх, но не встала им навстречу – ноги не слушались ее. «Я тоже лишилась силы жизни, – пронеслось у нее в голове. – Я мертва». И в тот же миг ощутила, как в жилах потекла кровь, а ноги и руки болезненно заныли. «Это была не смерть, не агония, а возвращение к жизни», – подумала она.
Брентон, нагнув голову в проеме низкой двери, вошел в каюту. Следом, прижимая к груди чемоданчик, показался доктор.
Еще не глядя на ребенка, он сжал холодную руку Дели, пытливо взглянул ей в лицо.
– Вы бы напоили миссис Эдвардс чем-нибудь горячим. – Обычно веселый голос доктора звучал подавленно. – У нее руки как лед.
– Да, сейчас. – Брентон, казалось, обрадовался предлогу уйти.
– А вы ложитесь, возьмите пару одеял, закутайтесь как следует, – приказал он Дели.
Взяв у нее из рук мертвого ребенка, он положил его поверх одеяльца на тумбочку.
– Я… я себя нормально чувствую.
– Вам холодно, это вполне естественно после такого потрясения.
Он развернул ребенка и принялся осматривать его.
– Гм-м, да… несомненная асфиксия. Ваш муж нашел ее повернутой вниз лицом, как я понял?
– Да.
– Сколько вы отсутствовали?
– Не знаю, какое-то время.
– И когда вы уходили, все было в порядке? Молчание.
– Когда вы уходили, она дышала нормально?
– Да.
– И зачем матери подкладывают младенцам мягкие подушки? Ведь это опасно.
Зрачки Дели так расширились, что глаза на бледном лице казались черными. Дели натянула одеяло до самого подбородка и, не мигая, смотрела на доктора. Он повернулся к ней спиной, обернул младенца пеленкой.
– Не знаю, говорил ли я вам, миссис Эдвардс, но, может, мои слова несколько облегчат ваши страдания. Дети с таким заболеванием редко доживают до пяти лет, а до взрослого состояния дорастает только половина. У вашей дочери все равно почти не было шансов выжить.
– Да? – почти выдохнула Дели.
– Такие дети очень чувствительны к легочным инфекциям, туберкулезу, а с вашей историей болезни…
Он подошел к окну каюты и оглядел остров: чахлые деревца, колючие заросли кустарника.
– Вы часто гуляете по острову, миссис Эдвардс? Вид у него довольно непривлекательный.
– Обычно я езжу на лодке, но сегодня Брентон забрал ее, и я подумала… – Она внезапно замолчала.
Доктор повернулся, и на Дели глянули умные, проницательные глаза.
Но Дели уже поняла: он знает. Слова застряли у нее в горле. В этот нескончаемый миг тишины перед ее глазами пронеслась картина ареста, обвинение в убийстве, осуждение на казнь, замененное потом пожизненным заключением.
– Ну, ладно, я должен подписать заключение о смерти. Причина смерти: асфиксия. Вам не нужно будет отдавать ребенка на вскрытие, я укажу, что смерть наступила в результате несчастного случая в то время, когда ребенок был оставлен без присмотра.
– Спасибо, доктор. – Но ее огромные глаза сказали больше, чем язык.
В комнату с чашкой горячего какао вошел Брентон и, передав чашку Дели, пригласил доктора в кают-компанию на стаканчик виски. Брентон принес Дели завернутую в полотенце бутылку с горячей водой и, прикладывая ее к ледяным ногам, Дели отвела взгляд от крошечного тельца под пеленкой. Маленькими глотками она выпила какао и провалилась в глубокий неодолимый сон.
