Текст книги "Все реки текут"

Автор книги: Нэнси Като

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 51 страниц)

Ребенком Брентон коллекционировал птичьи яйца, но никогда не брал из гнезда более одного яйца и затевал драку с мальчишками, если те обирали гнездо подчистую. Под кроватью у него был целый ящик птичьих яиц.

– Иногда я забывал их перебирать и выбрасывать протухшие, и тогда мама устраивала мне скандалы.

Сердце Дели преисполнялось любовью к белокурому мальчишке с его коллекцией птичьих яиц. Он и теперь способен проявить нежность к малым существам, этот сильный, смелый парень, который может уложить одним ударом кулака любого строптивого члена команды.

Муж показывал ей такие лесные цветы, которых она раньше не замечала; он ласково трогал их своими большими пальцами, припоминая их названия, а один раз поймал крохотную ящерицу и гладил ее, пока она не сбросила хвост и не убежала; приподняв Дели, он показал ей аккуратные белые яйца в гнезде попугаев, устроенное в дупле.

После полудня она отдыхала два часа в постели, как велел доктор. В остальное время рисовала, писала красками, навещала Бесси и ждала почти с тем же нетерпением, что и муж, начала навигации.

Но вот все приготовления позади. Повышение уровня реки, начавшееся в верховьях, ожидалось в Эчуке не позднее, чем через два дня.

Брентон нанял шкипера и двух помощников для старой баржи; взял он и кочегара. Это был молчаливый человек с лицом, покрытым рубцами и шрамами. Дели боялась его, но Брентон не склонен был судить о характере по лицу – этот человек чудом остался жив, когда взорвался котел; горячая зола, угли, даже куски раскаленного металла обожгли и поранили ему лицо.

Вернулся на корабль Бен. За то время, что они не виделись, он повзрослел и стал держаться чуть-чуть увереннее, но его застенчивые умные глаза были все те же. Бен помог Дели повесить в салоне и каютах ситцевые занавески и охотно исполнял ее поручения.

Механик Чарли был все такой же угрюмый и замкнутый; помощник капитана по-прежнему беззлобно сыпал шутками.

А-Ли вернулся с чемоданом, который он не выпускал из рук, пока не спрятал в какой-то тайник у себя на камбузе.

Кают теперь на всех не хватало. Помощник капитана и механик заняли вдвоем каюту, соседнюю с салоном. Кочегар и Бен поселились в маленькой кормовой каюте. Палубные матросы и шкипер первой баржи вместе со своими помощниками, а также китаец-кок стали спать на барже, укрывшись просмоленным брезентом.

А-Ли, недовольный тем, что его соседи храпят, облюбовал себе место для ночлега на носу корабля, где было устроено нечто вроде кладовой для хранения краски и запасов провизии. Как-то раз помощник капитана, забыв об этом, вломился туда ночью в поисках куска веревки и наступил китайцу на голову, чем тот остался крайне недоволен.

– В душу, в бога мать! – завопил он спросонья. – На этой треклятой лодке человеку и заснуть низзя!

С пароходов, уже поднимавшихся за грузом муки до Ярравонги и Элбури, сообщали, что озера Мойра практически высохли. Владельцы судов не ждали ничего хорошего от этого сезона: в Квинсленде также выпало мало дождей, Дарлинг обмелела.

– Мы тронемся в путь, как только вода поднимется достаточно высоко, чтобы пронести нас через Бич-энд-Папс, – сказал Брентон. – Нам надо достичь устья Дарлинга, прежде чем спадет вода. Если мы застрянем, нам придется стоять на приколе и ждать новых дождей.

Когда они, наконец, отчалили, Дели и подумать не могла, что пройдет почти два года, прежде чем она увидит Эчуку снова.

Перед отбытием она получила письмо от Кевина Ходжа, который возвращался на родину.

«Мне подходят здешние места, – писал он. – Только повидаюсь с родными и вернусь назад, получу надел земли и заживу своим домом; южно-африканская девочка будет ждать меня…»

Дели почти забыла его и была рада, что он больше не держит ее в голове.

15

Они прошли риф Маррамбиджи, более осторожные шкиперы выжидали, желая убедиться в том, что вода продержится. На Кламп Бенд Тедди Эдвардс впервые длинно выругался, правда вполголоса, налегая изо всех сил на ручки большого штурвала.

Он не отрывал глаз от реки, где течение огибало прихотливую излучину, посредине которой торчала большая коряга. Капитан направил судно прямо на эту корягу, и она хрустнула под форштевнем железного дерева, не причинив вреда. Попав во вращающееся колесо, она могла согнуть его металлический остов и вдребезги размолотить деревянные лопасти.

– Ну, давай, старушка! – приговаривал Брентон, выворачивая руль обратно. – Она заваливается вправо, – сказал он помощнику, стоявшему по другую сторону штурвала, чтобы в случае необходимости помочь капитану.

– Похоже, груз неровно лежит, – предположил Джим Пирс.

– Может быть. Надо нам на первой же стоянке посмотреть, где брать дрова.

(Он сказал: «надо НАМ…». Не «надо тебе» и не просто «надо», отметила про себя Дели.) Она тихонько стояла в углу рубки, стараясь не мешать мужу. Наблюдая, как он проводит баржи через излучину, она поняла, почему о нем говорят: «Тедди Эдвардс обещает стать настоящим речным волком».

– Уфф! – он с облегчением перевел дух, видя, что вторая баржа благополучно миновала опасное место, и вытер тыльной стороной запястья пот со лба. – Нас ожидает веселенький пикник, дорогая! Похоже, река хочет показать нам свой норов.

С тех пор как они вышли в плавание, он впервые обратился к жене напрямую. Судно поглощало все его внимание, все силы. Оно оживало под его руками, а он разговаривал с ним, будто с живым существом. Сейчас он смотрел на Дели тем взглядом, который так раздражал ее раньше: голова чуть откинута назад, веки полуопущены. Сердце в ней замерло: она никогда еще так его не любила.

Теперь она видела его за мужским делом. Брентон командовал людьми и судном естественно и умело, без суеты, без высокомерия. Будучи значительно моложе его, она нашла в нем не только мужа, но и своего умершего отца, и погибшего кузена – всех дорогих ей мужчин.

Дожди, поднявшие уровень реки на два фута, уже прошли, и вода начала опускаться. Снова обнажились причудливо скрюченные корни деревьев, растущих на берегу.

Дели радовалась, пускаясь в это долгожданное путешествие по таинственной реке, которую она так давно мечтала открыть для себя и где за каждым поворотом таилось новое, неизведанное. Вид спускающегося уступами берега, оживляемого теплыми чистыми мазками вкрапленного в глину желтого песчаника, действовал на нее умиротворяюще. Те же берега, те же склонившиеся над водой темные деревья, а позади – бескрайние эвкалиптовые леса. Все как под Эчукой.

День был хмурый и скучный. Прохладный ветерок, производимый движением судна, проникал через открытые окна рубки. Но вот впереди по ходу корабля на светло-серых стволах вспыхнули яркие солнечные лучи; темные листья зажглись оливковым и янтарным цветом, тоненькие веточки превратились в алые шелковые нити.

Дели ясно ощутила: она на самом деле вышла в увлекательное путешествие через необжитые районы Австралии, расположенные в верховьях реки Дарлинг, и рядом с ней человек, которого она любит.

Радость переполняла ее сердце и грозила взорвать его, как перегретый котел. От избытка чувств она ухватилась за конец свисающей веревки и потянула. Раздался гудок.

– Стоп! Держи швартовы! – истошно закричал попугай.

Помощник капитана был шокирован ее легкомысленным поступком. Брентон нахмурил брови.

– Никогда не делай этого, Дел! Механик подумает, я выпускаю пар, чтобы притормозить у дровяного склада, и сбросит давление. Или шкипер на барже решит, что это сигнал к завтраку.

– Извини, пожалуйста, – сказала Дели, покраснев. Тем не менее она подняла голову и прислушалась к свободному, раскатистому эху, донесшемуся от берегов, скрытых за дальним поворотом. «Это потому, что я тебя люблю», – чуть не сказала она в свое оправдание. Но там был помощник капитана, он высунулся из окна рубки, чтобы разглядеть верстовое дерево, на котором было помечено расстояние до Олбери.

– Вроде пятерка… – бормотал он про себя. – Попробуй разгляди эти треклятые цифры на таком расстоянии. Каждая складка коры похожа на цифру пять. Ладно, будем считать, что до Олбери 365 речных миль.

Дели прикорнула в своем уголке, тихонько что-то про себя напевая. Она плывет, это главное. Будущее уносит ее все дальше, от одного поворота реки к другому.

Может, движение – только иллюзия, и в действительности движутся берега, а судно стоит на неподвижной реке? Это не имеет никакого значения. Поток жизни может плыть к ней, или уносить ее с собой, ей это все равно. Она раскинула руки, чтобы притянуть, вобрать в себя все впечатления, вплоть до последнего, самого главного акта – акта смерти. Снаружи прозрачные волны бились о берег.

Близ Кундрука были сложены на берегу штабеля толстых эвкалиптовых бревен, кучи кроваво-красных опилок источали немыслимый аромат. Позади себя они увидели дымок из трубы «Успеха», который вышел сразу после них. Дроссельный клапан немедленно открыли и в топку подбросили дров, не жалея. Вскоре они оторвались от «Успеха».

Затем целых семнадцать миль они крутились вокруг острова Кембла, где кенгуру и дикие кабаны с любопытством глазели на них из зарослей тростника. Половину речного русла занимал остров, вследствие чего река сужалась до узкого пролива. Нижние ветки прибрежных деревьев задевали за борта судна, на палубу сыпались листья, веточки, птичьи гнезда.

Помощник капитана отработал шестичасовую смену, и его сменил Бен. Из-за перекоса груза «Филадельфия» стала неповоротливой и огибала излучины неуклюже, точно одурманенный краб.

Бен, тщедушный и неловкий, в съехавших брюках, один лишь раз посмотрел на жену капитана своими застенчивыми черными глазами и больше смотреть не решался. Уши у него вздрагивали, когда он чувствовал на себе взгляд ее синих глаз, таких огромных и ласковых. В ответ на ее дружеское приветствие он выдавил из себя нечто нечленораздельное и уставился на ручку штурвала.

В то утро Брентон сделал в судовом журнале следующую запись:

6 часов вечера: судно перегружено с креном на правый борт и зарывается носом на три дюйма. Перекос делает управление почти невозможным. За мостом Суон-Хилл надо сделать остановку и разместить груз по каргоплану.[15]15
  Каргоплан (мор.) – план размещения груза на судне.


[Закрыть]

В разговоре с командой Брентон не злоупотреблял терминами, однако записи в судовом журнале были выдержаны в строго морских традициях.

Они сделали остановку у Фолкнеровского дровяного склада, где шестифутовые поленья для топки передавались на борт по цепочке грузчиков, вставших на сходнях. Пока перекладывали грузы, Дели решила поискать свежего молока. На голом берегу стоял маленький деревенского типа дом, построенный из дерева и железа.

Костлявая женщина в темном платье, длинном фартуке и чепце вышла к Дели и нехотя налила ей в котелок молока на три пенни.

– Сколько тебе лет? – спросила она, с любопытством разглядывая тоненькую фигурку в розовой батистовой блузке и прямой юбке, схваченной у талии широким поясом, блестящие темные волосы и цветущее лицо.

– Двадцать один.

– А сколько мне дашь?

– Ну… я не знаю, – Дели посмотрела на темное от загара лицо, морщины у рта, на загрубевшие руки, прямые мышиного цвета волосы, выбившиеся из-под чепца, на щербатый рот и в смущении отвела глаза.

– Мне двадцать пять, я старше тебя не четыре года, – сказала фермерша с горькой улыбкой. – По мне этого не скажешь, правда? У меня была тяжелая жизнь. С десяти лет ишачила на коров: до школы подоишь, потом после школы, вечером, когда уже и сидеть-то не можешь от усталости… Ненавижу коров!

Три крепыша от пяти до семи лет, уцепившись за материнскую юбку, исподлобья рассматривали незнакомку.

«Зачем же тогда ты выходила за фермера?» – хотела спросить Дели, но не спросила. У этой женщины не было другого выхода. У нее не было возможности получить образование и профессию, ей оставался только один путь – на ферму. Всю жизнь, до самой смерти она будет привязана к ненавистным ей коровам.

– Иногда я готова вопить от страха, выгоняя коров из болота, кишащего змеями. Река здесь тоже опасная, не могу дождаться, когда дети вырастут, просто не верю, что это будет. Нам никогда не выбраться отсюда, – ее голос звучал безнадежно, однако отчаяния в нем не было, скорее угадывалось даже своеобразное достоинство и гордость.

Дели стало страшно неловко, будто это она была виновата в том, что этой женщине приходится вести беспросветную, серую жизнь. Она устыдилась своих ухоженных рук, своего румянца. Желая хоть чем-то утешить несчастную, она выпалила:

– А я вот больна, мне надо больше отдыхать. Доктор сказал, что здешний климат полезен для больных туберкулезом, и…

Женщина отпрянула от Дели, будто воочию увидела облако зловредных микробов, вылетающих из ее рта.

– Не подходите! Сейчас же домой! – сердито закричала она на детей, – Не смейте приближаться к ней, я кому сказала!

Она подхватила младшую девочку, направлявшуюся к Дели на своих еще нетвердых ножках, пуская пузыри на слюнявых губах.

В ее голосе было столько брезгливости, что Дели была поражена до глубины души.

– Я ведь не прокаженная и не чумная, – крикнула она в их удаляющиеся спины.

Покой души был нарушен. Что, если и Брентон воспринимает ее болезнь похожим образом?

«Успех» должен бы был нагнать их на стоянке, однако о нем не было ни слуху, ни духу. Только спустя долгое время они узнали, что его баржа близ острова Кембла напоролась на корягу и затонула. Много дней понадобилось команде, чтобы спасти грузы и поднять баржу.

За Суон-Хилл характер речного русла изменился. Сказочный поток, протекавший меж девственных лесов, где кричали экзотические птицы, превратился в широкую реку, петляющую меж ровными, поросшими травой равнинами и поливными фермами.

Дели целыми днями торчала в рулевой рубке, считая, что так путешествовать интереснее. Брентон почти не отходил от штурвала, хотя его должны были сменять через шесть часов. Даже еду ему приносили прямо сюда.

Прислушиваясь к лаконичным фразам, коими обменивались капитан и его помощник, Дели узнала о реке много нового. Каждый поворот и, почитай, каждое дерево имели свою историю: столкновения, пожары, пробоины, крушения, гонки, устраиваемые шкиперами.

Ее удивляло, что Брентон всегда знал местонахождение судна, не справляясь с полотняной морской картой, навернутой на валик и хранящейся в его каюте. Каждый поворот и изгиб, каждый риф будто был сфотографирован в его мозгу. В тех местах, где фарватер могла пересечь плоскодонка перевозчика, Брентон, даже не видя ее, давал упреждающий гудок, чтобы лодочник успел затормозить.

Они прошли Тули Бак, экспериментальную насосную станцию Гуднайт и другие места, названия которых звучали для Дели как волшебная музыка: Блэк-Стамп, Вуд-Вуд, Гелосс-Бенд, Тинтиндер, Пьянгил…

Но вот Тедди Эдвардс поставил дроссель на минимальную скорость, установил руль на прямой курс и задумчиво подпер голову своими загорелыми руками.

– В чем дело? – спросила Дели, не видя впереди ничего, кроме безобидного поворота.

– За этим поворотом Бич-энд-Папс,[16]16
  Бич-энд-Папс в буквальном переводе означает: «Волчица с волчатами».


[Закрыть] – сказал Брентон. – Слышишь, как они воют!

16

Перед ними лежал большой остров и несколько маленьких, ни дать ни взять оскалившаяся пасть волчицы и ее волчат. От реки остался лишь узкий пролив, опасный для судоходства. Опытные «речные волки» старались пройти здесь до того, как снизится уровень воды. На самых мелких местах образовывались пенные водовороты, как на водяной мельнице. Слой воды над каменной грядой был всего три фута.

– А наша осадка два фута шесть дюймов, так что проскочим! – невозмутимо сказал капитан. Дав долгий гудок, он повернул штурвал вправо, и «Филадельфия» медленно встала против течения. Обе баржи последовали за ней, пока весь караван не столкнулся с встречным потоком.

Теперь он притормозил ход судна и начал потихоньку спускать баржи через опасную протоку, положив каждую из них в дрейф. При этом матросы травили буксирный канат. Все члены команды, включая кочегара и кока, стали вдоль борта с шестами в руках, готовые в случае необходимости оттолкнуться от глинистых и каменистых берегов.

Когда баржи благополучно притормозили на другую сторону протоки, Брентон отцепил буксиры и начал осторожно спускать судно, задом наперед, на холостом ходу. Команда опасливо смотрела, как «Филадельфию» медленно сносит течением, чуть-чуть наискосок от пролива, ширина которого почти не превышала ширину судна.

В этот самый момент налетел резкий порыв ветра и сдвинул с места надпалубные сооружения. Брентон поставил дроссель на «Полный вперед». Как только лопасти гребных колес захватили воду, судно вздрогнуло и вышло против течения назад, в безопасное место.

Брентон хранил полное спокойствие. По-видимому, ему уже приходилось бывать в подобных переделках на одном из больших озер.

Он вторично спустил судно, медленно, дюйм за дюймом, и снова их завернул ветер. На этот раз кожухом левого колеса задело одного «волчонка». И в третий раз судно опустилось в протоку, точно рак-отшельник, нащупывающий хвостом вход в панцирь; на этот раз стремительное течение пронесло ее без каких-либо повреждений, если не считать доски, вырванной из кожуха колеса.

«Филадельфия» продолжала свой путь вниз по реке с обеими баржами на полной скорости в восемь узлов, которая увеличивалась течением до двенадцати. Опасность была позади и напряжение спало. Теперь можно было не беспокоиться – вплоть до гряды Джеримайя-Ламп и Баундари-Рокс, выше Юстона никаких сюрпризов не ожидалось.

Брентон достал платок и вытер вспотевшие ладони – единственный признак пережитого им напряжения.

Снова пошли лесистые берега, деревья стояли вплотную к воде. Справа внезапно показался Уакул, и река стала шире. Дели не захотела идти отдыхать, потому что они приближались к устью Маррамбиджи. Высокие берега из красного песчаника были увенчаны темными муррейскими соснами.

Холодный ветер натянул облака. Брентон закрыл окна, и в рубке сразу стало тепло и уютно. Он указал Дели на цапель светло-охристой окраски, взлетевших с дерева при приближении судна. Их крылья переливались в свете рефлекторов.

– Смотри, вон они! Вон одна цапля села на дерево, совсем близко от нас. Клюв у нее голубой, а на хвосте длинные белые перья. Это ночные птицы, они кормятся только по ночам, а мы их спугнули.

– Где, где? – спрашивала Дели, не видя. Она уже привыкла к тому, что в состоянии возбуждения он делает ошибки в английском языке и перестала их замечать.

Он бросил штурвал и подошел к ней. Взяв ее голову в свои руки, он повернул ее в нужном направлении, но она не увидела птиц: закрыв глаза и прижавшись лицом к его ладоням, она упивалась магией их прикосновения.

Пара лебедей, тяжело махая черными крыльями с белой каемкой по краям, оторвалась от земли и полетела к плесу. Над рекой тихо пролетела кукабарра.

– Это бесовская птица, – задумчиво произнес помощник капитана. – Каждый раз, когда я слышу их голоса, вижу их на восходе или на закате солнца, я вспоминаю, как они смеялись надо мной, когда я впервые прибыл в Австралию.

– А меня они испугали, когда я их услышала в первый раз, – вспомнила Дели.

– Я тогда был настоящим помми:[17]17
  Помми – англичанин-иммигрант, недавно поселившийся в Австралии.


[Закрыть] темно-синий костюм, твидовая кепочка и все такое. Я сбежал от одного торговца из Аделаиды, подъехал на попутке до Марри-Бридж и пустился пешком в Морган, где, как мне сказали, я смогу купить билет на пароход. Я шел через степь, придерживаясь по возможности берега реки. Была адская жара. Сняв пиджак, я завязал его рукавами вокруг шеи, а жилет выбросил. Мне то и дело встречались на пути пересохшие болота, заросшие колючей травой, где могли быть змеи.

И каждый раз, когда я располагался на отдых в тенистом уголке, эти треклятые птицы начинали дико хохотать. Они попросту издевались надо мной. Никогда в жизни я не слышал такого злобного смеха. «Не страна, а гадюшник!» – подумал я тогда. – Ноги моей здесь больше не будет! (А ноги были стерты в кровь.) И с тех пор я действительно ни разу не ступил ногой на эту землю, если не считать дороги от корабля до пивной.

– Вы не любите эту страну, но реку вы любите?

– Кто вам сказал, что я не люблю страну? Я не хочу жить нигде кроме Австралии, и меньше всего хочу вернуться в эту старую Англию. Это красивая страна, роскошная река, и пусть теперь кто-нибудь посмеет назвать меня помми!

– И я того же мнения! – горячо поддержала его Дели.

– Подходим к устью Биджи, – скупо обронил Брентон.

– Где оно? – Дели бегом пересекла рубку и прижалась носом к правому иллюминатору.

– Да не спеши ты! Никуда оно не денется.

Дели была разочарована. Вот эта невзрачная речка и есть Маррамбиджи, несущая снеговые воды с Кьяндры, где она, Дели, жила ребенком. Оказывается, эта река, судоходная на протяжении половины ее длины, при впадении в Муррей выглядит более чем скромно. Однако ниже устья ее русло расширяется до размеров солидной реки, образуя запутанную водную систему. «Филадельфия» приближалась к тому месту, где основное ложе реки было перерезано узким перешейком, отгораживающим шестимильную заводь, постепенно превратившуюся в довольно мелкий залив, уже почти не связанный с рекой. Через перешеек, ширина которого составляла не более сотни ярдов, переливалась вода.

– Я думаю, пройдем, Джим? – спросил капитан у своего помощника.

– Не стоит рисковать, Тедди. Течение очень уж слабое.

– Но фарватер так засорен, и в нем так мало воды! Попробую!

В дверь постучали. Бен, стоявший на нижней ступеньке трапа, просунул в рубку голову на уровне их колен.

– Механик велел передать вам, сэр, что если вы решились идти через перешеек Уильсона, то лучше убрать скорость.

Тедди Эдвардс высокомерно вскинул голову и взглянул на Бена сверху вниз. Потом он небрежно облокотился на штурвал, удерживая его в одном положении весом собственного тела.

– Так и сказал? Ты не ослышался, Бен? Побудь пока здесь, малыш.

На минуту Брентон оставил штурвал и сошел на палубу. Положив руки на перила, он посмотрел вниз, в направлении перешейка, прикидывая скорость течения. Потом он поднялся в рубку, встал к штурвалу и стиснул челюсти.

В мгновение ока их подхватило потоком; с баржи донесся тревожный крик, судно и обе баржи устремились вперед, задевая левым бортом за берег; левое колесо уже загребало траву и глину. Капитан оглянулся назад в тот момент, когда вторая баржа ударилась о берег и отскочила от него точно мячик.

– А теперь, Бен, мальчик мой, ступай к механику и скажи ему, чтобы он не вмешивался, когда его не просят. Ты видел, как я провел караван на полной скорости?

– Д-да, сэр! – Глаза у Бена готовы были вылезти из орбит. Он исчез.

– Мы сэкономили около шести миль пути, – сказал Брентон.

– А могли потерять и корабль, и грузы общей стоимостью в шестьсот фунтов, – сухо сказал помощник.

Но капитан лишь самодовольно улыбнулся.