Текст книги "Все реки текут"

Автор книги: Нэнси Като

сообщить о нарушении

Текущая страница: 45 (всего у книги 51 страниц)

28

Город, исчерченный пыльными дорогами, бежавшими от озера, был окружен стеной грушевых деревьев и завезенными в страну кактусами, которые вначале служили дешевыми заборами, но потом разрослись и вышли из-под контроля. Отломанные куски растений пускали корни и цвели на месте падения.

Кролики нашли здесь естественное убежище. Рождаясь и живя в самой середине кактусовых зарослей, они выходили только по ночам. С наступлением сумерек они сотнями слонялись по дорогам и берегам. Их единственными врагами, не считая человека с ружьем, были черные змеи, живущие в заболоченных низинах; много кроликов попадало и под колеса машин.

Мэг любила наблюдать за кроличьими играми в сумерках. Это напоминало ей о Гарри, и так как все случившееся отошло довольно далеко, память о нем была теперь не только мучительной, но и сладкой. Только иногда, когда из освещенного окна вылетала чувствительная песенка, боль – реальная, не выдуманная – становилась такой острой, что она задыхалась.

Мэг не любила плакать, она презирала себя за то, что в последнее время при виде Гарри становилась такой слезливой. Теперь она никогда не плакала, но временами на ее побледневшем лице появлялось странное выражение, которое тревожило Дели.

Мэг со своей стороны никогда не думала о том, чтобы открыться матери. На прогулках она часами думала о Гарри. В последнее время она думала и об отношениях своей матери с мистером Рибурном. И не могла представить, чем это может кончиться.

Героини книг, которые она читала, никогда не выходили замуж, разве что на последней или предпоследней странице. Если случалось иногда, что они выходили замуж в начале книги, то явно за неподходящих мужей, и в конце повествования эта обуза очень своевременно устранялась их смертью. Иногда был женат главный герой и умирала неподходящая жена, но Мэг всегда твердо знала, что конец будет счастливый.

Жена мистера Рибурна была устранена, хоть она и не умерла; но, конечно, Мэг не хотела, чтобы ушел с дороги и ее отец. Все было ужасно сложно. Из-за того, что она была так несчастна, ей хотелось, чтобы у матери все сложилось хорошо.

Существовала какая-то болезненная разобщенность в семье, что приняла их, и, надо сказать, они внесли свою лепту в этот общий дисбаланс; с тремя старыми девами, одной вдовой и единственным союзником-мужчиной – Джеми, – Рибурн жил в удушливой, перенасыщенной женскими эмоциями атмосфере. К этому обществу добавлялись еще ревнивая и капризная Джессамин и две служанки – Фло и Этель с их «ухажерами», приходящими по пятницам к дверям кухни.

Дели много времени проводила с мисс Баретт. К своему облегчению, она ни разу, со времени своего приезда, не оставалась с Аластером наедине. Ее восхищала четкость, с какой велось хозяйство: еда подавалась вовремя и с подобающими церемониями, не то что на пароходе, где ей постоянно приходилось видеть мрачную физиономию кухарки мужского пола или недовольные лица корабельной команды, жалующейся на еду.

Иногда новизна всего увиденного переполняла ее: кружевная скатерть на столе, сверкающее серебро, массивный обеденный сервиз с позолоченным рисунком; Дели вспоминала о том, как ела под тентом на палубе или брала еду прямо с подноса в рулевой рубке, когда не могла отойти от штурвала.

– Однажды, – рассказывала она за завтраком, разбивая белое яичко в серебряной подставке для яиц, – у нас в команде оказался матрос-вегетарианец, он жил на одних только яйцах. И вот, когда мы были в нескольких милях от какого-то поселка, я отправила Гордона на берег за яйцами. На обратном пути он должен был пересечь отмель и встретить пароход через одну-две мили ниже по течению – река там очень сильно петляет, поэтому для него это была пустяковая прогулка. Он купил яйца, но когда выходил через заднюю дверь, то попал в загон для быка. Разъяренный бык прижал его к забору, и Гордону пришлось отбиваться от него корзиной с яйцами. В результате он вернулся на пароход с двумя целыми яйцами и несколькими желтками на лице и в волосах и сказал, что ни за какие деньги не стал бы возвращаться обратно за новой порцией яиц. К счастью, матрос нашел в себе силы посмеяться вместе со всеми и, не жалуясь, продержался весь путь до Ренмарка на двух яйцах. С тех пор Гордон и близко не подходит к фермам.

– Мое яйцо снесла Хариетта, – сказал Джеми. – Я получил его вчера, сразу, как только она его снесла.

– А откуда появляются яйца? – заинтересовалась Джессамин.

– Они… – Джеми взглянул на мисс Баретт, которая твердо сказала:

– Они появляются из яйцевода, специального органа для воспроизводства. Когда Фло будет в следующий раз потрошить курицу, она покажет тебе, как формируются яйца: сначала они мягкие, потом становятся тверже, а около отверстия, которое находится под хвостом у курицы, уже образуется яйцо в твердой скорлупе.

– Урок биологии за завтраком! – фыркнула мисс Алисия Рибурн. – Избавьте нас от подробностей, прошу вас.

– Я считаю, лучше всего отвечать детям на вопросы тогда, когда они у них возникают, – сказала мисс Баретт, надрезая яйцо ножом.

– Действительно, я не думаю… – неопределенно сказала миссис Генри.

Дели так и подмывало сказать: «Тогда и не говорите», но она тоже знала свое место.

Когда ветер стих и стало теплее, Аластер пригласил Дели и Мэг покататься по озеру – он хотел показать им старые гнезда лебедей, спрятанные в камышах недалеко от берега. Лебеди сотнями скользили по озеру; Дели сказала, что они похожи на гондолы.

– И в самом деле похожи, – согласился Рибурн. – Гондолы тоже черные и у них высокий изогнутый нос, такой же, как шея у этих птиц, хотя гондолы не так грациозны, как лебеди, да и форма носа у них напоминает больше квадратный клюв. Шелли считал, что гондолы похожи на мотыльков, которые только что вылупились из куколок.

– Расскажите мне о Венеции и о картинах в Академии, о Флоренции и о полотнах Рафаэля в галерее Питти…

И Рибурн, неторопливо взмахивая веслами, начал рассказывать; каждое его слово об Италии было для Дели как нектар, которым она не могла напиться, а Мэг смотрела вдаль и думала о Гарри: наверное, его корабль остановился сейчас в каком-нибудь необыкновенном средиземноморском порту, где живут прекрасные сеньориты.

– Мой любимый Боттичелли не в Уффици и не во Флоренции, а в маленьком музео в Пьяченце. И Рафаэль в Музео Национале[37]37
  Мистер Рибурн произносит эти слова по-итальянски.


[Закрыть] в Неаполе; он для меня значит больше, чем все другие художники, потому что его работы я увидел прежде других, в нем есть такая умиротворенность, изысканность и… и неизбежность, неизбежность только что распустившегося цветка.

– Как бы мне хотелось увидеть Италию…

– Я… – Он взглянул на Мэг, которая была погружена в мечтания, и снова перевел взгляд на Дели. – Я так хотел бы показать ее тебе, – с чувством сказал он, понизив голос. А потом, помолчав, как о факте само собою разумеющемся, добавил: – Ты бы смогла оценить ее.

– Я знаю, мне бы там все понравилось.

– И ты понравилась бы итальянцам, потому что ты прекрасна и потому что ты – художник. Помню, когда я был студентом, меня пускали в галереи бесплатно и изо всех сил старались мне помочь.

– Да, мне бы понравились итальянцы.

– Любовь к живописи и к музыке они впитывают с молоком матери, – Рибурн говорил уже своим обычным тоном. – Каждый банковский клерк знает и любит прекрасные памятники своего города и разбирается в них. А здесь боготворят мериносного барана, лежащего с поднятой головой,[38]38
  Так изображали животных на геральдических знаках. Мистер Рибурн издевается над тем, какое значение придавали баранам в Австралии.


[Закрыть] на банковском чеке за шерсть.

– Ах, не хулите бедную старую овцу. Шерсть помогла купить многие прекрасные вещи в вашем доме. Если когда-нибудь ей найдут дешевую замену, Австралия окажется в самом плачевном положении.

– Шерсти никогда не будет замены.

– Но ведь есть же искусственный шелк…

– Ничто не может заменить настоящую китайскую парчу. Хотите, я опять одолжу вам бирюзовый халат? Он хранится для вас со времени вашей болезни.

– Нет, спасибо, – сказала Дели, поджав губы. – У меня есть собственный новый бархатный халат.

– Но он же черный! – воскликнула Мэг. – Почему ты не купила халат другого цвета?

– Мне нравится черный бархат.

– Я думаю, такая одежда вполне подходит для нашего мира, – заметил Аластер. – Как сказал Анатоль Франс: «Мир – это трагедия, написанная гениальным поэтом».

– Я не согласна, в нем слишком много беспорядочного, случайного. Настоящий писатель отбирает и располагает события более художественно. Вот почему мы наслаждаемся трагедиями Шекспира – все пороки, вся жестокость реальной жизни приобретают форму и величие благодаря его гениальному интеллекту.

– Вы, как всегда, правы. – Они улыбнулись друг другу и Дели показалось, что он близок ей как никогда. Видя дружеское расположение Мэг, она перестала держаться с Рибурном настороже, расслабилась и, чувствуя на себе его взгляд, наслаждалась; наслаждалась и этой беседой.

«Почему так не может быть всегда?» – Дели расчесывала на ночь перед зеркалом свои длинные волосы и вопрошала свое отражение. Она чувствовала себя такой счастливой, что раздевалась долго-долго, останавливаясь, медля, чтобы улыбнуться себе в зеркале, она улыбнулась даже широкой седой пряди в волосах. Дели только что скользнула в ночную рубашку, когда раздался легкий стук в дверь. Она подхватила свой бархатный халат и набросила его на себя: это средневекового вида одеяние с огромными рукавами и широкими фалдами – единственная ее шикарная вещь – было приобретено под влиянием Аластера, который дал ей почувствовать вкус к роскоши.

Вероятно, мисс Баретт – пришла немного поболтать перед сном, – подумала Дели.

Но это был Аластер в великолепном парчовом халате алого цвета, волосы и борода в беспорядке, как будто он уже ложился в постель и снова встал.

– Аластер! Что…

– Тихо, дорогая, тихо. Ты ведь хотела, чтобы я пришел, не так ли? Я не могу спать, я не могу больше этого выносить – ты под моей крышей, такая желанная, такая любимая… Почему мы должны терять драгоценное время в разных комнатах? Почему? Ты уже моя, во всем моя, кроме этого. И «это» – его тяжелое мужское тело – прижималось к ней все сильнее и сильнее, пока она не ощутила боль ответного, сильного желания. Дели вдруг так ослабела, что, ища поддержки, обвила руками его шею, и, когда ее голова откинулась назад, краешком глаза она уловила их отражение в длинном зеркале – красное и черное, ее руки в бархатных рукавах, словно огромные черные крылья, обвившиеся вокруг Аластера: Мефистофель и младший дьяволенок, черный, как колодец, из которого он появился.

Это так поразило Дели, что она чуть не вскрикнула, но его рот уже приблизился к ее, она ощутила на мгновение теплое дыхание, услышала бессвязные слова… Мощный поток обрушился на нее, подхватил и понес, она почти задохнулась – беспомощная, потерявшая всякую надежду вернуться к берегу. С глубоким вздохом она вручила себя крутящемуся водовороту.

29

– Никто не видел Джессамин?

Миссис Генри вошла в столовую, ее брови изогнулись под углом более острым, чем всегда. Она была в одном из своих блеклых бесформенных платьев, с мягким задрапированным верхом и старомодной широкой юбкой.

Дели в плетеных босоножках, в короткой юбке и кофточке без рукавов чувствовала себя рядом с ней моложе и раскованнее. В это утро она вступила в полном согласии со своей совестью и была спокойна, счастлива и безмятежна.

– Она не приходила сегодня ко мне зашнуровывать свои туфельки, – сказала мисс Баретт. – Делли, ты ее не видела? Чему ты улыбаешься?

– Я? – Дели слегка покраснела. – Разве я улыбаюсь? Я этого не знала. Нет, Джессамин я не видела. Разве она не с Джеми?

– Джеми еще одевается в своей комнате.

– Мэг, ты спишь рядом с ней. Ты не слышала, она не выходила?

– Нет, мама. Я проснулась довольно рано, но Джесси не слышала.

– А вы не спрашивали Аластера? – вмешалась в разговор мисс Рибурн. – Может, он взял ее с собой? Ему пришлось уйти пораньше, чтобы встретить пароход.

– Он еще не вернулся. Думаю, она с ним. Успокоенная миссис Генри положила на тарелку кусочек нежирной ветчины и ломтик поджаренного хлеба. Она начинала полнеть и посадила себя на диету.

Они уже заканчивали завтрак, когда появился Аластер. Сердце у Дели забилось так громко, что ей захотелось убежать из комнаты, чтобы его не услышали. Мисс Рибурн спросила его о Джессамин.

– Нет, со мной ее не было, – сказал Аластер. – Я ушел очень рано, и сегодня ее не видел. По правде сказать, я не спал всю ночь. Ходил вокруг озера и наблюдал восход солнца. Он смотрел на Дели, пока она не задрожала и не опустила глаза.

– Тогда, где же она? – Миссис Генри выглядела теперь еще озабоченнее и беспомощнее, чем раньше. – Она никогда не пропускала завтрак.

– Сейчас мы все пойдем ее искать. Может быть, она где-нибудь в саду, в самом конце. – Мисс Баретт поднялась и пошла вперед, все последовали за ней, только мисс Рибурн осталась кормить Аластера завтраком, а мисс Дженет отлучилась на кухню.

Они побывали у калитки, ведущей на огород, где конский щавель, разросшиеся кусты ревеня, томатов и стелящиеся плети тыквы образовали настоящие джунгли, в которых легко мог спрятаться ребенок.

– Джессамин! – дрожащим голосом позвала миссис Генри.

Напрасно Мэг и Дели искали ее среди кустов, Мэг даже наступила на крапиву и обожгла щиколотку. Вдруг из курятника донеслось сильное квохтанье.

– Я знаю, где она, – сказала мисс Баретт, направляясь в ту сторону.

Джесси действительно была в курятнике. Она пристроилась на корточках за одной из лежащих коробок и старательно вглядывалась в неподвижно сидящую почти над ней курицу с нервно пульсирующей перепонкой в желтом глазу.

Маленькое личико Джессамин было розовым от напряжения, длинные локоны подметали пыльную землю.

– Джессамин! Что ты делаешь? Разве ты не слышала, как мы тебя звали, непослушная ты девочка?

– Слышала. – Джесси на мгновение выпрямилась и бросила на мать негодующий взгляд. – Вы ей мешаете. Хариетта собирается снести яйцо, я хочу посмотреть, откуда оно выйдет.

– Джессамин!

– Все в порядке, миссис Рибурн. – Низкий голос мисс Баретт был решительным и строгим. – Я останусь с ней, пока не появится яйцо. – Она повернулась к Джесси: – Но к завтраку ты его не получишь; яйца уже сварены и стынут на столе. Тебе следовало сказать нам, куда ты идешь.

– Она остановила меня, – она кивнула в сторону матери. Сесили Рибурн вспыхнула.

– Ты оставишь эту грязную курицу и сию же минуту выйдешь отсюда! – воскликнула она и, схватив Джесси, потащила ее из курятника.

Мисс Баретт сжала губы, ее ноздри затрепетали, но пока Джессику, визжащую от злости и унижения, тащили к дому, она не проронила ни слова.

– Я принесу для нее яйцо, – сказала Мэг, устраиваясь в курятнике.

Когда они подошли к дому, мисс Баретт с тихой яростью повернулась к Дели:

– Мать разрушает их нервную систему. Если мистер Рибурн не позволит мне полностью распоряжаться детьми, я ничего не смогу сделать; мне придется уйти.

– О нет, нет, вы не можете уйти! – Дели почувствовала такой же ужас, как тогда, когда она девочкой услышала, как мисс Баретт говорит, что она уходит. – Я думаю, это можно как-то уладить. Почему она такая, как вы думаете? Ей как будто нравится мешать им, постоянно дергать и расстраивать их.

Мисс Баретт пожала плечами.

– Она вымещает на них крушение собственной жизни.

Не то чтобы она намеренно подавляла Джеми; просто она слишком суетится вокруг него. Он не очень болезненный мальчик, по своим постоянным баловством она делает его таким. Ему будет лучше в школе-интернате.

– Она ни за что на это не согласится!

– Во всяком случае, ты могла бы поговорить с мистером Рибурном. Я думаю, он тебя послушает. Мне кажется, он сделает для тебя все, что угодно.

Дели покраснела. Она забыла, что мисс Баретт была очень наблюдательным человеком и очень умным воспитателем.

– Хорошо, я поговорю с ним, – пробормотала она.

– Мистер Рибурн обаятельный мужчина. Но за его обаянием стальная хватка. Я думаю, он найдет подход к миссис Генри.

Дели сказала себе, что у нее есть веский предлог войти вечером в комнату Аластера: ей надо поговорить с ним; реальной необходимости раздеться перед этим разговором у нее не было, но ей нравилось надевать свой средневековый халат, фалды которого касались пола. Она завязала черный бархатный пояс вокруг тонкой талии, прошла по коридору и постучала в его дверь.

Аластер мгновенно втянул ее в комнату и поднял на руки. Прошло несколько минут, прежде чем она могла перевести дыхание и сказать:

– Я хочу поговорить с тобой, я пришла только…

– Ты пришла, и это главное. Нам не нужно разговаривать.

– Я пришла, потому что…

– …потому, что ты захотела прийти. Я так боялся, что напугал или обидел тебя прошлой ночью. Вот почему я не пошел к тебе. Я страстно желал тебя, и поэтому то, что случилось, было как благодатный дождь в засушливую пору, но теперь я хочу, чтобы у меня было время полностью ощутить тебя и оцепить по достоинству, я хочу целовать и ласкать тебя, каждый дюйм твоего тела, моя дорогая, моя любимая девочка.

Аластер говорил правду: в прошлую ночь она была смята диким потоком, но сейчас волна нежности накрыла ее. В радости и спокойствии, она явила Рибурну каждую клеточку своего тела. Она была как цветок, раскрытый солнцу, как земля, распахнувшая себя под теплым дождем: умиротворенная, насытившаяся, счастливая…

В чудесной близости сбившихся простыней, словно в коконе, отторгнувшем от себя весь мир, они проговорили до поздних ночных часов. Аластер впервые заговорил с ней о своей женитьбе, в его голосе слышалась горькая ирония – значит, для него это все еще была больная тема, подумала Дели.

– Она пыталась изменить меня, втиснуть в определенную модель, а я сопротивлялся. И эта испорченная женщина не могла поверить, что кто-нибудь способен ей в чем-нибудь отказать. Я уже был достаточно подавлен женщинами, моими тетками. И сейчас еще Алисия пытается заставить меня жениться на Сесили.

– На миссис Генри?!

– Да, на вдове моего брата. Алисия, кажется, полагает, что это мой долг.

– Как в Ветхом Завете!

– Да, Алисия за крепкие семьи и считает, что Джеми нужен отец. Кроме того, она очень любит мальчика и боится, что Сесили может снова выйти замуж и забрать его.

– Так вот что имела в виду мисс Дженет!

– Когда?

– О, сто лет назад, когда я была больна. Но я же и собиралась поговорить с тобой о Джеми и его матери.

Дели рассказала ему то, о чем ее просила мисс Баретт, и он пообещал поговорить со своей невесткой, хотя предупредил, что едва ли она согласится отпустить Джеми в школу-интернат.

– Конечно, если… если у нее не появится еще какой-нибудь интерес в жизни. Ей действительно нужен муж, и я чувствую, мне придется заняться сватовством.

– Если ты сам на ней не женишься, – сказала Дели, почувствовав укол ревности.

– Напрасные опасения. Да и вряд ли она этого хочет. Немного погодя Дели встала и посмотрела висевшие на стенах картины: одна – репродукция Боттичелли «Прима-вера» и две его собственные: озеро на закате, написанная в импрессионистской манере, – спокойная водная гладь, расцвеченная яркими цветными бликами; и восход солнца над широкой излучиной реки, темные камыши на заднем плане и низкие розовеющие берега на среднем.

– Излучина Гулуа, вверх по течению, за Хиндмаршским островом, – сказал он. Дели вгляделась внимательнее.

– Я никогда не была в Гулуа, но непременно туда доберусь. И тогда буду знать всю реку – от Мойринских озер до устья.

– Не совсем до устья, но достаточно близко к нему.

– Какой широкой, какой мирной становится река в нижнем течении.

– Это потому, что она стареет. Но – к черту разговоры. В постель, быстро в постель!

Когда Дели наконец встала и направилась в свою комнату, она почувствовала, как сильно изменилась: то же, наверное, ощущает бабочка, только что сбросившая с себя старую высохшую оболочку и расправившая дрожащие крылышки навстречу свету и теплу любви.

Но когда дверь комнаты Аластера закрылась за ней, она оледенела. По коридору, неся зажженную свечу, кто-то двигался: свалявшиеся завитки пегих волос над полукружьями бровей, широко расставленные серые глаза, внушительный нос с глубоко вырезанными ноздрями – мисс Рибурн!

Дели отдернула руку от разрисованной круглой китайской ручки и поспешила прочь от изобличающей ее двери. Из всех живущих под этой крышей мисс Алисия Рибурн была последней, с кем она хотела бы поделиться своим секретом.

Когда они оказались на одной прямой, щеки Дели запылали: не может быть, чтобы мисс Рибурн ее не видела! Затем она заметила в тетке Аластера что-то странное. Она шла медленной, нетвердой походкой, небрежно держа подсвечник – горячий воск капал на ковер, оставляя на нем хвост жирных пятен.

Это было так непохоже на ее обычную аккуратность, что Дели удивленно взглянула на нее, а взглянув, удивилась еще больше: ее нос и щеки полыхали ярким румянцем, в другой руке она несла бутылку бренди.

– Вот вышла, чтобы раздобыть че-нибудь, – пробормотала мисс Рибурн с пьяным достоинством. – Я всегда… всегда держу че-нибудь в своей комнате… для медицинских целей. Спокойной ночи.

– Спокойной ночи, – выдохнула Дели. Она бы ни за что в это не поверила, если бы не увидела собственными глазами. Можно еще было допустить, что пьет тайком миссис Генри, но мисс Рибурн!.. Непогрешимая, самоуверенная мисс Рибурн…

Утром Дели внимательно смотрела на нее, ища следы ночного пьянства, но ничего не заметила – у нее даже руки не дрожали, – и Дели начала сомневаться, уж не приснилось ли ей это. Мисс Рибурн со своей стороны, казалось, не обратила внимания на их встречу в ранний утренний час или совершенно о ней забыла.

После завтрака Аластер позвал миссис Генри Рибурн к себе в студию, откуда она появилась с пылающими щеками и следами слез на глазах; бросив злобный взгляд в сторону мисс Баретт, она направилась в свою комнату.

За обедом Дели снова следила за мисс Рибурн и заметила, что она выпила на несколько стаканов вина больше, чем Аластер, и что ее нос и щеки прорезаны сетью маленьких красных прожилок; но она держалась, как всегда, решительно и уверенно. Из этого Дели заключила, что она привыкла к значительному количеству алкоголя и, по-видимому, прикончила у себя в комнате изрядное количество бренди, Чтобы достичь того состояния, в котором она ее увидела.

Но если бренди исчезало из домашних запасов в таких количествах, Аластер должен был это заметить; хотя, если его тетка сама вела хозяйство, она могла выписывать дополнительное количество бутылок, обозначая их, скажем, как уксус или даже лекарство. Следует ли ей предупредить Аластера? Дели не была в этом уверена: несмотря на их физическую и духовную близость, она чувствовала себя в стороне от его повседневной жизни, его дел, отношений с домашними. Она заметила его удивление, когда заговорила о миссис Генри и детях; но тогда она выполняла просьбу ее старого друга, мисс Баретт. А в это глубоко семейное дело вмешиваться ей не хотелось.

Если мисс Рибурн допьется до белой горячки, он сам обо всем узнает, если нет – это ее собственное дело. Дели решила никому ничего не говорить; больше она в таком состоянии мисс Рибурн не видела.

Аластер стал теперь центром ее вселенной, солнцем, вокруг которого вращались ее мысли и чувства. Едва он появлялся в комнате, пусть даже там были другие люди, как радость и удовлетворение охватывали все ее существо. Когда его черные глаза на мгновение ласково останавливались на ней, ей казалось, что она лежит в его крепких объятиях. Ей была невыносима мысль о том, что настанет момент ее возвращения на пароход.

В последний вечер они гуляли по берегу озера, пока не взошла луна. В лунном свете она видела его бледное, страдающее лицо, рот, искаженный горестной гримасой. Впервые он не находил слов, они простились крепким отчаянным объятием у порога дома и разошлись по своим комнатам.

В последнюю ночь Дели захотела, чтобы он любил ее вне стен дома, под звездами. Они лежали на песчаном берегу на ложе из камыша, и, глядя на летние созвездия, разбросанные по небу, она рассеянно думала об Адаме, Брентоне, о Келвине, которого почти забыла, и о первом ребенке – мальчике, рожденном на берегу реки под этими же звездами. Непостижимым, таинственным образом все прожитое слилось сейчас в единый поток, и этот поток был ее жизнью. Здесь, рядом с тихими водами, она чувствовала, как входят в нее любовь и покой, словно звездный свет, струящийся в озеро.