Текст книги "Спенсервиль"

Автор книги: Нельсон Демилль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 37 страниц)

– Ты можешь помочь тем, что присоединишься к нам.

– Если бы я мог, я бы присоединился. Но я уезжаю.

В ответ никто не произнес ни слова.

– Послушайте, ребята, – сказал Кит, – вы мне нравитесь, и я вам верю. И к тому же мне может понадобиться ваша помощь. Готовы выслушать долгую историю?

Оба кивнули.

– Так вот, я вернулся в Спенсервиль, чтобы начать все сначала и посмотреть, способен ли я на это. Однако оказалось, что это невозможно. Начать сначала нельзя, но можно начать все заново. Да, что-то я все вокруг да около… Ну, ладно: я люблю Энни и…

– Так я и знала! – Гейл даже хлопнула рукой по столу. – Ну, Джеффри, а я тебе что говорила?!

– Это я тебе говорил.

– Можно мне продолжить? Мне и так непросто все это рассказывать. Так вот, мы с ней переписывались все эти двадцать лет…

– Нет, мне это нравится! Скажи, а она тебя любит?

– Гейл, помолчи, – сказал Джеффри.

– Так вот, дальше: да, любит, и мы собираемся с ней сбежать. Вот и вся история.

– Черта с два вся! – воскликнула Гейл. – А вы с ней пока еще не?..

– Это не существенно… нет, пока нет…

– Врешь! Нет, я так и знала! Видишь? Вот почему она была тогда словно на седьмом небе. Она еще спрашивала, не говорила ли я с тобой в последнее время. Потрясающе! Наконец-то эта свинья, ее муж, получит по заслугам! Ой, Кит, я за вас так счастлива! – Гейл вскочила и расцеловала Кита, который уже ожидал чего-то подобного, а Джеффри радостно пожал ему руку.

– Ну что ж, – произнес начавший уже терять терпение Кит, – вот я и ответил на многие ваши вопросы; и к тому же я считал, что должен объяснить, почему я не могу пойти на…

– Послушай, ты и так делаешь больше всех, – перебил его Джеффри, – ты крадешь у него жену.

– Ну, не совсем уж краду…

– Я всегда знал, что ты с ней обязательно сойдешься снова, – сказал Джеффри. – И когда вы уезжаете?

– Этого я не могу сказать. Но скоро.

– Чем мы можем помочь?

– Для начала, не упоминайте ни о чем ни в одном телефонном разговоре. Боюсь, что и мой, и ваш телефоны могут прослушиваться.

– Да, вполне может быть. Еще что?

– Деньги вы привезли, еды мне на несколько ближайших дней вроде бы хватит. Ну, что еще?.. Гейл, ты не могла бы послушать, о чем в эти дни станут говорить в городском совете и около?

– Я это и так всегда делаю. И у меня есть осведомитель в полиции – коп.

– Это хорошо. Но и ему доверяться тоже не стоит.

– Когда заходит речь о революции, мы доверяем только самим себе.

– Молодцы, соображаете, – одобрительно кивнул Кит.

– Значит, ты намерен не высовываться до того самого момента, когда… как это называется, если женщина замужем – тайный побег?

– За неимением более точного понятия, да. Я оставлю вам ключ от дома, посмотрите тогда, чтобы тут все было в порядке.

– Нет проблем.

– А где вы с ней этим занимались? – спросила Гейл. – Сколько раз? И как вам это удалось?

– Мы с ней в этом деле старые профессионалы, еще со школы, – ответил Кит и, сменив тему, продолжал: – Но ее муж вообще привык подозревать всех и вся, а на меня он окрысился особо – за то, что я сюда вернулся. На той неделе он приезжал сюда, и мы тут с ним поговорили. Но он ничего не знает. Он дал мне неделю, чтобы я убрался из города; срок кончается в пятницу, но я к этому времени еще не уеду. Он может объявиться тут снова – тогда я попрошу его дать мне еще несколько дней: так проще, чем убивать его, и к тому же я обещал этого не делать.

Кит увидел, что последняя его фраза по-настоящему поразила Портеров.

– Это серьезное дело, – пояснил он. – Не игра. Бакстер на грани помешательства. Будьте осторожны. И если вам нужно оружие, мое предложение остается в силе.

Все помолчали немного, потом Джеффри задумчиво произнес:

– Да, действительно серьезное. Не возражаете, если я закурю?

– Валяй.

Джеффри достал из нагрудного кармана рубашки кисет и бумагу и свернул сигарету. Потом чиркнул спичкой и предложил зажженную сигарету Киту – тот отказался, затем Гейл, которая тоже отказалась. Джеффри пожал плечами, откинулся на спинку стула и затянулся сам.

– Как ты думаешь, Энни ничего не угрожает? – спросила Гейл.

– По-моему, нет. Но у меня возникает какое-то смутное ощущение, что люди вокруг начинают что-то чувствовать, о чем-то догадываться; как будто те силы, что связывают мою ферму и Вильямс-стрит, действуют и на них тоже. Отгоняй дым, Джеффри, – улыбнулся Кит, – а то я уже начинаю заговариваться.

– Да нет, я понимаю, – сказала Гейл. – Видишь, даже мы вычислили, что что-то назревает. А кто еще, кроме Бакстера, что-то почуял?

– Самые разные люди. Пасторы, чьи-то сестры, всякие милые старушки. Может быть, у меня на этой почве психоз, но я боюсь, как бы Бакстер не вышел на что-то конкретное. Поэтому я вас прошу, ребята: не говорите и не делайте ничего, что могло бы возбудить какие угодно подозрения. Не высовывайтесь сами до конца этой недели. Договорились?

– Ладно.

– Если мой план сорвется, мне может понадобиться ваша помощь.

– Всегда в твоем распоряжении.

– Спасибо. Джеффри, кто бы из нас мог раньше подумать, что мы снова встретимся, будем вот так ужинать?

Джеффри затянулся и задумчиво посмотрел на него.

– Время залечило многие раны, Кит. Я рад, что мы дожили до того возраста, когда смогли поумнеть.

– Если сейчас начнутся клятвы в мужской дружбе, – заявила Гейл, – то я лучше пойду посижу на крыльце.

– Видишь, она уже боится, – сказал Джеффри, обращаясь к Киту. – Вот почему тебе нужна женщина, Кит: чтобы установить равновесие в нашей возрождающейся дружбе… ну, и вообще. Слушай, а куда вы с ней поедете? Может быть, мы могли бы как-нибудь вчетвером поужинать?

– Обязательно. Я дам тебе знать.

– Нам будет тебя не хватать, Кит, – проговорила Гейл. – У нас тут не так уж много друзей.

– Станет больше, если вам удастся свалить шефа полиции Бакстера.

– Не думаю. Впрочем, кто знает. А ты еще сюда когда-нибудь вернешься?

– Мне бы хотелось. Но это зависит от того, что станет с Бакстером.

– Да, верно, – согласился Джеффри. – Я бы пока не советовал вам покупать себе дом где-нибудь на Вильямс-стрит. – Он рассмеялся. – Слушай, вот бы посмотреть на рожу этого придурка, когда он придет домой и обнаружит на холодильнике записку, что вы удрали. – Джеффри зашелся от хохота и даже хлопнул несколько раз по столу.

Кит встал.

– Пошли посидим на крыльце. Пусть все тут так и остается.

Они долго сидели на крыльце, молча любуясь закатом. Наконец Гейл проговорила:

– Какая это все-таки замечательная вещь, Кит.

– Что?

– Любовь. Ты посмотри: с самого колледжа, через войну, через все трудности, через десятилетия, через такие расстояния, через все, что обрушила на вас жизнь… Если бы я была сентиментальной, я бы сейчас расплакалась.

Глава двадцать вторая

В четверг утром Кит проснулся, чувствуя себя довольно паршиво и не понимая, почему у него такое скверное самочувствие. Постепенно, однако, эпизод за эпизодом он вспомнил, что накануне к ужину приезжали Портеры, что потом они открыли еще бутылку виски, – и тут-то он и сообразил, отчего у него так болит голова, а заодно вспомнил, что они отмечали.

Кит встал с постели, подошел к окну и открыл его – в комнату ворвался холодный воздух. Начинающийся день обещал быть солнечным – хорошо для кукурузы, хотя не помешал бы и добрый дождь, пока еще не началась уборка.

Как был в белье, он вышел в холл, направляясь в ванную, и наткнулся на Джеффри, тоже облаченного лишь в одно белье.

– Что-то мне нехорошо, – пожаловался Джеффри.

– Ты что, ночевал тут?

– Нет, я прямо так, в белье, приехал забрать мусор, который мы вчера оставили.

– А Гейл где?

– Уехала организовать что-нибудь нам на завтрак. Ты куда шел, в ванную?

– Нет, иди, умывайся. – Кит взял из ванной свой халат и спустился на кухню. Тут он сполоснул над раковиной лицо, отыскал в буфете аспирин и проглотил две таблетки, потом поставил на плиту кофейник.

К задней двери подъехала машина – в кухню вошла Гейл, неся сумку с продуктами.

– Как самочувствие? – поинтересовалась она.

– Ничего. – Кит сел за стол, а Гейл достала из сумки бутылку апельсинового сока и три сдобных кукурузных булочки.

– За мной сюда от самого города ехала полицейская машина, – сообщила она.

Кит кивнул.

– Теперь они знают, что мы связаны друг с другом, так что вы тоже попали в их черный список.

– Я там была еще раньше, чем ты. – Гейл тоже села за стол и налила им по стакану сока.

– И за что они к тебе прицепились? – спросил Кит, отпивая из стакана сок.

– Это я к ним прицепилась. Я остановилась, вышла из машины, подошла к ним, представилась как член городского совета и сказала, чтобы они уматывали, а то я перепишу их личные номера.

– Ты себя ведешь прямо как большое начальство, Гейл. Ты должна была кричать, что нарушаются твои гражданские права.

– Тогда бы они просто не поняли, о чем это я говорю. Единственное, чем их можно запугать, так это возможностью того, что у них отнимут их личные знаки и пушки.

– Да, здешние копы все испорчены. Босс у них скверный.

Гейл посидела молча, потом сказала:

– Знаешь, там, на шоссе, я по-настоящему испугалась.

– Знаю. Вот почему я хотел решить эту проблему прежде, чем уехать отсюда, но потом пообещал, что не стану.

– Я понимаю. Можно мне тебя спросить… ты когда-нибудь делал это?.. Я хочу сказать… ну, во Вьетнаме, наверное…

Кит задумался над ее вопросом. Да, он убивал во Вьетнаме, но там это было в бою. В первые же годы его работы в разведке ему в самом прямом смысле слова было дано разрешение на убийства, но, прежде чем ему выдали пистолет с глушителем, Киту вдолбили правило: убивать можно только в двух случаях – в бою и в порядке самообороны. Однако в Америке такие права есть у каждого. То разрешение, которое дали Киту, простиралось значительно дальше, в темную область превентивных акций: ему дозволялось убивать, даже если он всего лишь только чувствовал угрозу себе. И даже в еще более неясные сферы: он имел право убивать ради предотвращения или устранения какой-то более серьезной опасности, в чем бы она ни заключалась. Кит считал, например, что Клифф Бакстер представлял собой именно такую опасность; но родители мистера Бакстера или его дети могли бы и не согласиться с этой оценкой. Подобные вещи всегда очень конкретны, тут не может быть общих правил – к тому же Киту никогда не приходилось принимать такое решение самостоятельно, а если его принимали другие, то исполнителем выступал не он. Здесь, в Спенсервиле, он был предоставлен самому себе: не было ни привычных правил и ограничений, ни тех, у кого можно было бы попросить совета.

– Ты подумал о том, что, пока Бакстер жив, вы никогда не будете в безопасности? – спросила Гейл.

– По-моему, у него не так уж хорошо работают мозги. Мы просто постараемся держаться от него подальше.

– А ты не думал, что он может попробовать отыграться… ну, скажем, на родственниках Энни?

– Что ты хочешь сказать, Гейл? Мне всегда казалось, что ты пацифистка.

– Это Джеффри пацифист. А если бы кто-то угрожал мне или жизни моих родных и друзей, я бы убила такого человека.

– Чем? Морковкой?

– Не смейся, я серьезно. Слушай, мне страшно, я чувствую, что нам грозит опасность, и заведомо знаю, что не могу обратиться в полицию. Я бы взяла эту твою винтовку.

– Хорошо. Сейчас принесу. – Он встал, но тут они услышали, что сверху спускается Джеффри.

– Потом положим ко мне в багажник, – сказала Гейл Киту.

– Что положим в багажник? – спросил Джеффри, входя на кухню.

– Коробки из-под того, что мы привезли, – ответила Гейл.

– Верно. – Джеффри уселся за стол, и они принялись за завтрак.

– Чертовски здорово мы вчера посидели, – проговорил Джеффри. – Очень рад, что наконец-то мы отпраздновали объявление о помолвке неких Лондри и Прентис.

– Вы никогда не задавались вопросом, какой была бы наша жизнь, если бы не война и все те прошлые потрясения? – спросил Кит.

– Да, я думал об этом, – ответил Джеффри. – Полагаю, что серой и скучной. Как сейчас. Мне кажется, мы получили уникальный жизненный опыт. Конечно, многие пострадали, у многих рухнули все их жизненные планы, но большинство из нас от этого только выиграли. Мы в результате всего этого стали лучше. Те студенты, что у меня были в последние годы, – добавил он, – это же сплошная тоска: думают только о себе, эгоистичны, нерешительны, характера никакого. Господи, Кит, ты бы их принял за чистой воды республиканцев, а они все считали себя бунтарями. Представляешь? Бунтари неизвестно во имя чего.

– Ну вот, из-за тебя он опять завелся, – проворчала Гейл.

– Помнишь Билла Марлона? – Кит посмотрел на Джеффри.

– Конечно. Придурковатый такой. Всегда хотел всем угодить, всем быть другом. Я тут видел его несколько раз. Старался держаться с ним помягче – просто в память о прошлом, но он конченый человек.

– А я случайно столкнулся с ним «У Джона».

– Господи, Лондри, да я бы туда поссать не зашел!

– А меня как-то обуяла ностальгия.

– Ну, так сходил бы на танцы. А чего это ты вдруг о нем спросил?

– Знаешь, когда я вижу таких людей, то иногда говорю про себя: «Благодарю тебя, Боже, что на его месте не я».

– Если бы Бог действительно существовал и отличался милосердием, то таких людей не было бы вовсе, – заметила Гейл.

– Ну вот, теперь ты ее завел, – усмехнулся Джеффри. – Я понимаю, Кит, что ты хочешь сказать; но мне кажется, что билли марлоны во всем мире и во все времена кончают одинаково. Это другие люди, не такие, как мы.

– Как сказать.

– Конечно, мы тоже раздолбаи, но все-таки хоть на что-то способны. Мы ведь вырвались отсюда, Кит, – ты, я и еще несколько человек. В наших семьях не было ни состояния, как у Бакстеров, ни какой-то культурной традиции и образования, как у Прентисов. Твой отец был простым фермером, мой – рабочим на железной дороге. И шестидесятые годы нас с тобой не сломали – они нам позволили вырваться из привычной среды, из привычной социальной структуры. А кроме того, – добавил он, – мы славно потрахались. Знаешь, я как-то прикинул, и у меня получилось, что все мои родственники, начиная где-нибудь с 1945 года, вместе взятые не трахались столько, сколько я один. Мне кажется, только во время Второй мировой войны так трахались; но не до, и не после.

– Это что, одна из твоих накатанных лекций? – улыбнулся Кит.

– Если хочешь, да.

– Ну что ж, у нас действительно были в жизни особые моменты. Но, как ты сам когда-то сказал, мы тогда совершили немало дерьмовых поступков. Ты, например, прислал мне то гнусное письмо. Нет, я не обижаюсь. Я получал тогда такие же письма от совершенно незнакомых мне людей. Все мы в то время без конца говорили о любви, о любви и только о любви, а многие наши поступки диктовались ненавистью. И мои тоже, – добавил он. – Когда я получил то твое письмо, мне в самом прямом смысле слова хотелось убить тебя. И я бы это сделал, если бы ты оказался где-нибудь поблизости.

– Ну что я могу сказать… Мы были молоды. Происходили бури на Солнце, Марс и Юпитер выстроились на небе в одну линию, или как там это называется, цены на «травку» упали, и мы вели себя как раздолбаи и стебанутые. А если бы всего этого не было, то сидели бы мы с тобой вчера вечером «У Джона», материли бы низкие цены на сельскохозяйственную продукцию и низкую зарплату на железной дороге, а Билли Марлон, возможно, если бы он не попал тогда во Вьетнам, стал бы хозяином этого бара и членом городского совета. Господи, не знаю я, что еще могло бы быть. – Джеффри откусил булку и продолжил: – Что-то из того, кем мы стали, было заложено в наших генах, что-то в нашей культуре, что-то было предопределено расположением звезд, а какая-то часть – нашими собственными поступками. И у тебя, и у меня, и у Клиффа Бакстера, и у Энни Прентис, и у Билли Марлона. Мы ведь все родились в один год и даже в одном роддоме. Не знаю, нет у меня никаких ответов.

– И у меня тоже нет. Знаешь, я хочу попросить тебя еще об одном одолжении. После того как я уеду, посмотри, нельзя ли чем-то помочь Марлону. Он живет на ферме Каули. Может быть, его можно как-то устроить в госпиталь для ветеранов войны.

– Обязательно. Добрая ты душа.

– Только не забудь.

– Наверное, у тебя сейчас полное раздвоение чувств, – проговорила Гейл. – Только приехал, и опять уезжаешь из дому, пускаешься в полную неизвестность, начинаешь новую жизнь с новым человеком. Что ты сейчас сильнее чувствуешь: радостное возбуждение или страхи и опасения?

– Да всего понемногу.

Они кончили завтракать, и Гейл спросила, нет ли у Кита лишней зубной щетки.

– Должна быть. Сейчас поищу. Пойдем наверх.

Они поднялись наверх и вошли в комнату Кита. Он открыл гардероб.

Гейл увидела висевшие там форму, кортик, пуленепробиваемый жилет, прочие принадлежности той профессии, которая требовала такого особого снаряжения.

– Чем же ты все-таки занимался? – спросила она.

– Всякой всячиной. – Он достал из шкафа свою М-16. – Последние двадцать пять лет главным образом тем, что воевал с коммунистами. И мне, и им это занятие осточертело практически одновременно.

– Ты хоть испытывал от этого какое-то удовлетворение?

– Под конец примерно такое же, как и ты от твоей работы. Вот, смотри: эта штука называется «переключатель вида огня». Сейчас стоит на предохранителе. Переводишь сюда – и можно стрелять. Достаточно только нажимать на спусковой крючок. Каждый следующий патрон подается автоматически, затвор взводится тоже автоматически. Это магазин. Вмещает двадцать патронов. Когда расстреляешь весь магазин, нажимаешь вот эту защелку, и он выскакивает. После этого вставляешь новый магазин, вот так, чтобы раздался щелчок, потом передергиваешь эту рукоятку назад, чтобы дослать патрон в патронник, и можно снова стрелять в автоматическом режиме. – Кит протянул ей винтовку.

– Какая она легкая! – удивилась Гейл.

– Да, и отдача у нее не сильная.

Гейл попробовала снарядить магазин, вставить его, дослать патрон в патронник, потом прицелилась.

– Ничего сложного, – сказала она.

– Совершенно верно. Она рассчитана на таких, как Билли Марлон. Простая, легкая, прицеливание элементарное, и здорово бьет. Все, что от тебя требуется, это решимость нажать на спуск.

– Насчет последнего я не уверена.

– Тогда нечего ее и брать.

– Нет, я все-таки возьму.

– Ладно. Вот для нее чехол. В этих боковых карманах четыре полностью снаряженных магазина, а в этом – оптический прицел, но он тебе не понадобится: им пользуются только для стрельбы на большую дистанцию. Не думаю, что тебе действительно придется ввязываться в перестрелку с полицией Спенсервиля, но, имея такую штуку под кроватью, спать ты будешь спокойнее. Годится?

– Годится, – кивнула Гейл. – Я сейчас пойду отопру багажник, а потом уведу Джеффри на прогулку. – Она спустилась вниз, и через несколько минут, за которые он успел переодеться, Кит из окна увидел их уже возле амбара. Тогда он тоже спустился, вышел через заднюю дверь и положил в багажник, рядом с пустыми коробками, чехол с винтовкой. После чего закрыл багажник, вернулся в дом и налил себе еще чашку кофе.

Вскоре вернулись и Гейл с Джеффри.

– Как все-таки у тебя тут хорошо, – сказала Гейл. Они еще немного поболтали о каких-то пустяках, потом Гейл проговорила: – Ну что ж… пора ехать. – Она обняла Кита и поцеловала его. – Удачи тебе, Кит. Позвони или напиши.

– Напишу. А вы пока обратитесь в какую-нибудь охранную фирму в Толидо – пусть они проверят ваш телефон, и купите себе аппарат в машину.

– Хорошая мысль. – Джеффри пожал ему руку. – Слушай, если тебе перед отъездом еще что-нибудь понадобится, не звони, а прямо заезжай.

– По-моему, у меня все готово. Ключ от дома – в мастерской, под верстаком.

– Не беспокойся. Мы тут приглядим, пока ты не вернешься.

– Спасибо вам за все. И удачи с революцией.

Они снова обнялись, после чего Портеры уехали. Кит долго смотрел им вслед, почти уверенный в том, что увидит их снова, когда наступят лучшие времена.

Часов около десяти утра Кит, стоя на лестнице, занимался тем, что менял проржавевшие петли на воротах сеновала. От работы на воздухе в голове у него прояснилось, и он чувствовал себя лучше.

Услышав шуршание шин по гравию, он обернулся и увидел, что по дороге к его дому едет серый «форд-таурус», за которым тянулся длинный след пыли.

Кит понятия не имел, кто бы это мог быть; впрочем, возможно, это была Энни. А может быть, и нет. Он едва успел спуститься с лестницы, сунуть лежавший сверху на ящике с инструментом «глок» за пояс и накинуть рубашку, чтобы прикрыть оружие. Кит направился к дому; в этот момент машина остановилась и со стороны водителя открылась дверца.

Из машины выбрался мужчина примерно того же возраста и роста, что и Кит, со светлыми, песочного цвета волосами и в голубом костюме; он огляделся, увидел Кита и помахал ему рукой.

– Привет! Это ферма Лондри?

Кит продолжал идти, человек двинулся ему навстречу.

– Славные у вас тут места, сынок, – проговорил он. – Просторно. Хочу все это у вас купить или просто выгнать вас отсюда. Попахали, и хватит: мне скотину пасти надо.

– Здесь Огайо, Чарли. – Кит подошел к приезжему вплотную. – Тут не принято так разговаривать.

– А я думал, Канзас. Ну, как ты тут, черт возьми?

Они обменялись рукопожатием, потом полуобнялись и похлопали друг друга по спине.

Чарли Эйдер, вашингтонец и сотрудник Совета национальной безопасности, был до недавнего времени непосредственным начальником Кита по гражданской линии и даже ходил у него в добрых друзьях. Интересно, что его сюда привело, подумал Кит и решил, что, по-видимому, какие-то служебные обязанности: получить подпись Кита на каком-нибудь документе или же просто самому воочию убедиться, действительно ли Кит проживает по тому адресу, который он им сообщил, как он тут живет, ну и все такое. Однако в глубине души Кит чувствовал, что Чарли приехал не за этим.

– Как дела, Кит? – спросил Чарли Эйдер.

– Были отлично, пока тебя не увидел. Что стряслось?

– Просто заехал по дороге, поздороваться.

– Ну, здравствуй.

– Ты здесь и родился? – Чарли осмотрелся по сторонам.

– Угу.

– И как тут жилось в детстве, хорошо?

– Хорошо.

– А у вас тут ураганы бывают?

– Не реже раза в неделю. К одному ты чуть-чуть опоздал. Но после обеда, если задержишься, будет второй.

Эйдер улыбнулся и спросил:

– Так значит, устроился?

– Устроился.

– И сколько же стоит такое местечко?

– Не знаю… четыреста акров земли, дом, постройки, кое-какое оборудование… тысяч четыреста, наверное.

– Серьезно?! Неплохо. Но около Вашингтона, в Вирджинии такие одиночные фермы идут за миллион.

Вряд ли Чарли Эйдер приехал в округ Спенсер, чтобы обсуждать цены на землю, подумал Кит.

– Ты что, только прилетел? – поинтересовался он.

– Да, самым ранним утренним рейсом до Колумбуса, а там взял напрокат машину. Проехался с удовольствием. И нашел тебя без труда. Вся полиция знает, где ты живешь.

– У нас тут все друг друга знают.

– Я так и понял. А ты хорошо загорел, – заметил Эйдер. – И немного похудел.

– Много работы по ферме, и все на воздухе.

– Да, я вижу. – Эйдер потянулся, разминаясь. – Слушай, может быть, пройдемся немного? А то я долго в самолете сидел, а потом еще и за рулем.

– Пойдем. Покажу тебе, что у нас тут есть.

Они обошли ферму, и Чарли изображал живейший интерес ко всему, что видел, а Кит делал вид, будто ему доставляет огромное удовольствие показывать свои владения.

– И это все твое? – спросил Чарли.

– Нет. Моих родителей.

– Значит, получишь в наследство?

– У меня есть брат и сестра, а в нашем округе нет правила, чтобы ферма переходила по старшинству, так что со временем придется нам что-то решать.

– Иными словами, если кто-то из вас захочет тут фермерствовать, ему придется откупиться от двух других.

– Иногда бывает и так. Раньше-то уж точно так было. А теперь наследники чаще всего продают ферму какой-нибудь крупной компании, делят деньги и разбегаются.

– Плохо. Вот потому-то и гибнут семейные фермы. Да еще из-за налогов на собственность.

– Если ферма остается семейной, никакого налога на собственность платить не нужно.

– Правда?! Что ж, хоть что-то эти идиоты в конгрессе решили правильно.

– Да, перечень добрых дел у них невелик.

Они вышли в поле и побрели между рядами кукурузы.

– Значит, вот откуда берутся кукурузные хлопья, которые я ем, – проговорил Чарли.

– Только если ты корова. Это кормовая кукуруза. Ее скармливают скоту, скот жиреет, его забивают и делают гамбургеры.

– Ты хочешь сказать, ее нельзя есть?

– Человеку идет столовая кукуруза, сладкая. Фермеры сеют ее немного, для себя; но ее обычно убирают вручную, примерно в августе.

– Век живи, век учись. И ты все это сам посеял?

– Нет, Чарли, это сеяли в мае. А я сюда приехал в августе. Не может же кукуруза так вымахать за два месяца, как ты думаешь?

– Понятия не имею. Так значит, это все не твое?

– Земля моя. Сдана в аренду. По контракту.

– Понял. А чем с тобой расплачиваются, урожаем или деньгами?

– Деньгами. – Кит подвел своего спутника к подножию индейского кургана, и они поднялись наверх.

С вершины кургана Чарли оглядел простиравшиеся вокруг поля.

– Вот это и есть родина, Кит. Та самая, которую мы защищали все эти годы.

– От моря и до моря.

– Ты не скучаешь по работе?

– Нет.

Чарли достал из пиджака пачку сигарет.

– Можно тут курить?

– Почему же нет?

Он выпустил вверх струю дыма и показал рукой куда-то вдаль.

– А это что за кукуруза?

– Это соевые бобы.

– Те, из которых делают соевый соус?

– Они самые. Тут неподалеку есть перерабатывающий завод, принадлежит японцам.

– Ты хочешь сказать, японцы и сюда добрались?

– А почему нет? Не могут же они перетащить эти поля к себе в Японию.

Чарли задумчиво покачал головой, потом проговорил:

– Н-да… страшновато становится.

– Не надо быть ксенофобом.

– Это само приходит, с нашей работой. – Он еще несколько раз затянулся, потом произнес: – Кит, тебя зовут назад.

Кит это уже и сам успел понять.

– Забудь об этом, – ответил он.

– Меня послали, чтобы я тебя привез.

– Меня уволили. Так что возвращайся и скажи им, что меня нет.

– Не надо меня мучить, Кит. Полет был скверный, все время трясло. Мне было сказано без тебя не возвращаться.

– Чарли, нельзя сперва уволить человека, а потом заявлять ему: «Мы передумали».

– Они могут заявлять все, что им заблагорассудится. Но меня просили принести тебе извинения за все причиненные беспокойства. Они торопились, не продумали должным образом то, как разворачивается ситуация на Востоке. Ты понимаешь, что имеется в виду. Так ты согласен принять их извинения?

– Разумеется. И до свидания. Во сколько у тебя рейс?

– Тебе предлагают гражданский контракт на пять лет. Будешь получать, что положено, плюс полную пенсию, и под конец заимеешь тридцать лет выслуги.

– Нет.

– И повышение. В воинском звании. Станешь генерал-майором. Как вам это нравится, полковник?

– Раньше надо было повышать.

– Работа в Белом доме, Кит. На очень заметной должности. Можешь стать следующим Александром Хейгом.[27]27
  Александр Хейг – генерал, бывший главком войск НАТО в Европе в 70-е годы, государственный секретарь в администрации президента Р.Рейгана в 1981–1982 гг. На этом посту отличился нервной неустойчивостью и стремлением весьма расширительно трактовать свои полномочия. После покушения на Р.Рейгана сделал ряд заявлений, давших основание обвинить его в попытке фактически возложить на себя обязанности президента. Был уволен, после чего исчез с политического горизонта.


[Закрыть] Он ведь считал себя самим президентом; но у того места, которое предлагают тебе, такие возможности, что ты и в самом деле сможешь выставить свою кандидатуру на пост президента. Этого ждали от Хейга. Страна созрела для того, чтобы снова избрать в президенты генерала. Я недавно прочел результаты одного секретного опроса общественного мнения на этот счет. Подумай об этом.

– Ну, хорошо. Дай мне секунду подумать… Нет.

– Президентом хочет стать каждый.

– Лично я хочу стать фермером.

– Вот именно! Народу это понравится. Высокий, красивый, честный парень от сохи. Ты знаешь историю Цинцинната?

– Я же сам тебе ее и рассказывал.

– Верно. Так вот, ты снова нужен своей стране. Кончай разгребать навоз и вставай на защиту.

Метафора показалась Киту какой-то двусмысленной, и он ответил:

– Знаешь, если бы я стал президентом, то самым первым делом уволил бы тебя.

– Как это мелко, Кит! Совсем не по-государственному.

– Чарли, не трать напрасно свое и мое время. Мне это уже начинает надоедать.

– Я трачу не напрасно. Ну хорошо, не будь президентом. Но после такой работы в Белом доме ты сможешь вернуться сюда, избраться от своего штата в конгресс и жить потом в Вашингтоне. Что может быть лучше! Сделаешь что-то полезное и своей стране, и своему округу. – Эйдер бросил окурок на землю и растер его ботинком. – Пойдем еще погуляем немного.

Они снова двинулись между рядов кукурузы.

– Послушай, Кит, президент вбил себе в голову, что ты ему нужен в его команде. И это обязывает тебя ответить ему. Так что, даже если ты не хочешь принимать это предложение, ты все-таки должен встретиться с президентом с глазу на глаз и лично послать его подальше.

– Но он же меня послал письменно.

– Это ведь не он сделал.

– Какая разница, кто! Если кто-то сделал глупость, то это уже не моя проблема. И ты сам знаешь, что я прав.

– Опасно быть правым, когда в неправых оказывается правительство.

Кит остановился.

– Это что, угроза?

– Нет. Просто добрый совет, дружище.

Они двинулись дальше.

– Как ты думаешь, ровно через год тебе здесь все еще будет по-прежнему нравиться? – проговорил Чарли.

– Если не будет, я отсюда уеду.

– Послушай, Кит, до сих пор ты, конечно, мог бы сидеть здесь и гнить, считать, что ты нассал на всех, кто остался там, в Вашингтоне, и, возможно, даже чувствовать себя при всем этом вполне счастливым. Но теперь, после того как я привез тебе искренние извинения и это предложение, ты уже не сможешь больше жить в мире с самим собой. Так что я испортил тебе не только сегодняшний день, но и весь твой отдых на пенсии. Теперь перед тобой совершенно новая ситуация.

– Тут сейчас для меня новая ситуация. Только тут. А все, что осталось там – это старая ситуация. Знаешь, поначалу я злился, но потом перестал. Вы, ребята, оказали мне большую услугу. И заставить меня вернуться вы не можете, так что кончай пудрить мне мозги.

– Н-ну… знаешь, ты ведь пока еще в армии. Конечно, форму тебе за последние лет пятнадцать не доводилось надевать ни разу, но ты, как-никак, полковник запаса, а президент – твой главнокомандующий.

– Расскажи это моему адвокату.

– Президент в определенных обстоятельствах может тебя призвать, освободив от выполнения любых других твоих обязательств, ну, и так далее. И именно такие обстоятельства сейчас и сложились, дружище.

– Не надо, со мной это не сработает.

– Ну ладно, тогда попробую иначе. Не подставляй меня. Поехали вместе со мной в Вашингтон, и там ты им скажешь, что Эйдер уговаривал тебя, как мог, но ты приехал исключительно только ради того, чтобы прямо сказать им: пусть от тебя отстанут. Хорошо? Я знаю, сам ты именно так бы и поступил. Ты им совершенно ничего не должен, кроме одного: лично послать их куда подальше. А вот мне ты кое-чем обязан, однако единственное, о чем я тебя прошу – это поехать сейчас со мной в Вашингтон. Тогда меня снимут с крючка, а ты получишь возможность высказать все, что думаешь. По-моему, это честно, а?