Текст книги "За чистое небо (Сборник)"

Автор книги: Автор Неизвестен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 18 страниц)

Самым юным из разведчиков был сержант с медалью "За отвагу", высокий, светловолосый и с какой-то необычной походкой. Знакомство с ним чаще всего начиналось с одних и тех же вопросов:

– Сколько же тебе лет, герой?

– Двадцать, – отвечал без особого энтузиазма сержант, не уточняя, что его день рождения приходится на самый конец декабря.

– Медаль-то за что получил?

– Эшелон с боеприпасами подожгли в Подберезье.

– Эскадрильей штурмовали?

– Нет, вдвоем, лейтенант Синчук и я.

– Это который Синчук? Щупленький такой, с "Красным Знаменем"?

– Щупленький! Скажете тоже! – обиженно отвечает сержант. – Видели бы вы, как он фрицев сбивает, какой стрелок! Такого, как Синчук, поискать.

– Ну, ну, посмотрим, что за ас твой Синчук. А что у тебя с ногой?

– Эрликоны, будь они прокляты!

– Пилотировать не мешает?

– Вы же видите, летаю, – хмурился юный летчик и тут же делал разворот на 180 градусов, иначе говоря, переводил разговор в другое русло.

А произошло вот что.

21 сентября 1942 года лейтенант Василий Синчук и сержант Саша Закревский вылетели на разведку. У обоих за плечами было всего по несколько боевых вылетов, но они уже знали, что далеко не каждый снаряд попадает в цель, и клубки зенитных разрывов, волочившиеся за "ишачками" черной дорогой, уже не вызывали неприятного холодка, как это было в первые дни. Да и некогда было разбираться в своих ощущениях, не об этом будет спрашивать начальник штаба, когда разведчики возвратятся на свой аэродром. Что делается на дорогах, на железнодорожных узлах, – вот о чем пойдет разговор, так что смотреть и смотреть, увертываться от зениток да не прозевать внезапную атаку "фокке-вульфов" или "мессершмиттов".

Миновали Подберезье, прошли над Новгородом. Внизу – руины, пепелища, полуразрушенный кремль с пробитыми насквозь золотыми куполами Софийского собора...

Далеко от Волхова Волга, где родился Саша, еще дальше река Урал родина Синчука, а чувство такое, будто твой родной город разрушен и сожжен.

Повернули на запад. Мрачны лица пилотов, окаймленные белыми полосками подшлемников. Эх, штурмануть бы сейчас по эшелону, подползающему к Батецкой! Но приказ начальника штаба не допускает никаких вольностей: в бой не ввязываться, разве что на обратном пути, когда основное задание будет выполнено.

Оставалось посмотреть Глухую Кересть – разгрузочную станцию немцев на железной дороге Ленинград – Новгород. Вот тут и подвернулась разведчикам подходящая работенка. На станции стоял длиннейший эшелон с двумя паровозами в голове. Железнодорожная насыпь Глухой Керести отличалась необыкновенной белизной: цепочка платформ выделялась на ней, как на бумажной ленте.

Синчук покачал крыльями. Два самолета, описав полукруг, пошли вдоль железнодорожного полотна, чтобы прошить эшелон от хвоста до головы.

Первый заход охрана поезда прозевала. Пикируя вслед за Синчуком, Саша хорошо видел охваченные огнем платформы. Взрывы эрэсов смели маскировку, обнажив круглые башни и длинные стволы танковых пушек. Немного легче стало на душе. "Это вам за Новгород! А второй заход – за Ленинград!"

Истребители развернулись и снова пошли в атаку. Теперь навстречу им неслось множество красных шариков. С платформ били эрликоны. Еще две пары эрэсов обрушились на состав с танками, поддали жару крупнокалиберные пулеметы. Но не везти же боеприпасы обратно! Синчук снова устремился на горящий эшелон.

Вот тогда, в третьей атаке, нашла Сашу немецкая разрывная пуля. Он успел нажать на гашетку и, лишь выходя из пике, почувствовал резкую боль в правой ноге. Перед глазами поплыли красные круги, потонули в тумане циферблаты приборов...

Ему казалось, что он все делает правильно: вышел из атаки, развернулся, летит к Волхову. На самом же деле он летел прямым курсом к противнику, и было непонятно, почему Синчук, обогнав его, показывает разворот в обратную сторону. Но командир есть командир, и надо выполнять то, что приказывает. Саша полетел вслед за Синчуком и, когда под крылом блеснул Волхов, понял, от какой беды спас его товарищ.

Три мушкетера

Койка стояла у окна. Просыпаясь, он видел березу, как бы пришедшую сюда с Волги, от родного дома. Медленно тянулись скучные госпитальные дни. Ноет под гипсом колено, стонут и бредят соседи, духота, запах лекарств, и все та же карта на стене (госпиталь разместился в помещении школы), все та же береза за окном. Ощипали ее осенние ветры, вымочили дожди. Кажется, плачет береза, жалуясь на свою горькую судьбинушку.

– А вот и мы. Привет!

Разведчики! Друзья! Вася Синчук, Володя Гайдов, Коля Зубков. Сверкая орденами, вошли они в палату, больничные халаты развевались за спинами, как плащи мушкетеров. Казалось, сама юность, отважная, боевая, вступила на сосновые половицы в образе трех лейтенантов ВВС.

Синчук, не обходившийся без шутки даже в бою, и Гайдов, хранивший в своей памяти множество одесских куплетов и анекдотов, наполнили заставленную койками палату бодростью и весельем. Поднялись забинтованные головы, посветлели изможденные лица.

– Ну что, Саша, скоро опять оседлаешь своего "ишака"? поинтересовался Синчук, усаживаясь возле койки на белый табурет.

– Не знаю, – с грустью ответил Саша.

– А медицина что?

– Молчит.

– Заговор молчания, – пояснил обстановку Володя.

– Читали, ребята, как фюрера разделали в газете? – спросил кто-то из раненых, шурша "Фронтовой правдой".

– Был бы он в Одессе, я бы его уже похоронил! – мрачно изрек Гайдов.

Потом вспомнили, как Саша однажды разделался с немецким привязным аэростатом. Пронзенная пулеметной очередью "колбаса" лопнула, превратившись в облачко фиолетового дыма. Приземляться пришлось уже в сумерки, и Саша ненароком поддел копну сена, стоявшую у границы аэродрома. "Ну, будет мне теперь от комэска!" – испугался он. Однако суровый командир эскадрильи Иван Климентьевич Каюда, вопреки опасениям, не стал "снимать стружку". Больше того, он похлопал сержанта по спине и – что было уже вовсе невероятно улыбнулся.

Обсуждая это приключение, Синчук сказал, что Саша – первый и единственный пока в действующих ВВС счастливец, которому довелось увидеть улыбку комэска Каюды.

А насчет злосчастной копны Синчук и Гайдов тут же сочинили, дополняя друг друга, байку в духе барона Мюнхгаузена. Будто копна перелетела через Волхов и заклинила немецкую гаубицу, которая как раз в этот момент вела огонь. В результате ствол гаубицы разорвало в клочья, а расчет разметало во все стороны.

– В общем, Сашка, у тебя есть шанс, наряду с "колбасой", причислить к своим трофеям и эту гаубицу, – с самым серьезным видом уверял Гайдов. Подумать только, за один вылет аэростат и гаубица! Не зря товарищ Каюда одарил тебя своей дивной улыбкой.

– Я бы предпочел медаль, – заметил Синчук.

– Э, нет, дорогой товарищ. Улыбка начальства дороже любой награды! выдал очередной афоризм Володя.

Коля Зубков, земляк Саши, по обыкновению помалкивал, улыбался. А когда стали прощаться, он наклонился к Саше и сказал вполголоса:

– Молодец, земляк!

– Да будет тебе! – отмахнулся Саша. – Хорош молодец! Чуть к фрицам не улетел.

– Эй, вы чего там шепчетесь? – громко спросил уже от двери Синчук.

– Тсс, – Володя приложил к губам палец. – Военная тайна. Ты что, не видел, как наш тихоня с блондиночкой переглядывался, которая Сашке микстуру подносила?

Все в палате засмеялись, а Коля залился алой, как утренняя заря, краской.

Синчук – это атака

Полной противоположностью первой была вторая встреча друзей. День выдался ненастный. Ощипанная осенними ветрами береза плакала, роняя на мокрую траву крупные слезы. И Саша, под стать погоде, был в самом мрачном расположении духа.

– Что случилось? – встревожился Синчук.

– Плохи мои дела, ребята, – Саша горестно поник головой, русая прядь свесилась на лицо.

– Рана, что ли, открылась?

– Да нет, в тыл хотят отправить с первым санитарным эшелоном.

– Эка беда! Вылечишься и вернешься.

– Как бы не так. Завезут за тридевять земель, а потом ищи-свищи свой полк.

Товарищи посочувствовали Саше, но что они могла сделать? В бою каждый из них, выручая друга, бесстрашно бросался под пули и снаряды, а против "белых халатов" они бессильны.

Утешали, как могли. Синчук пообещал наведаться к начальству, Володя рассказал, поминутно оглядываясь на дверь, пару одесских анекдотов. Казалось, Саша развеселился. Но когда друзья ушли, он опять загрустил.

Им хорошо смеяться. Они завтра опять полетят за Волхов долбать фрицев, а его повезут через всю страну подальше от фронта. А потом? Что будет потом, когда врачи вылечат ногу? Из запасного полка все пути – на войну, и какое кому дело, что тебе хочется вернуться в свой полк, к друзьям, к суровому Каюде, который хоть и улыбается раз в год по обещанию, а летчика своего не даст в обиду ни в воздухе, ни на земле.

Мыслимо ли потерять такого друга, как Вася Синчук? Кто в полку может сравниться с ним в искусстве воздушного боя, в стрельбе, в штурмовке? Должно быть, таким, как он, на роду написано быть летчиками-истребителями. Кажется, только вчера прилетел в полк с Дальнего Востока, а в бою не уступит бывалым фронтовикам. Храбрец, ничего не скажешь, но храбрецов в полку много, а вот такие виртуозы и снайперы наперечет.

...Хорош "щупленький"! За один день обил четыре фашистских самолета! Да что за один день – за один вылет!

Первая схватка была с "мессершмиттами", которые пытались прорваться к нашим штурмовикам. Отражая атаку, Вася сбил ведущего под ракурсом 4/4. Труднейшая задача. Ты мчишься на противника с фланга, под прямым углом к линии его полета. Надо мгновенно прицелиться и пустить очередь с упреждением, то есть в ту точку неба, где через какие-то доли секунды окажется враг. Синчук решил эту задачу с блеском. Казалось, Ме-109 сам наткнулся на трассу.

На обратном пути Синчук, как бы шутя, расправился с тремя Ф-156. Немцы называли их "шторхами", по-русски аистами. Трехместные, вооруженные пулеметами, они служили для различных перевозок. На свою беду вылетели в этот день "шторхи". Синчук сбил их одного за другим тремя атаками. У всех, кто наблюдал за этим боем, возникло странное ощущение, будто "аистов" вообще не было в небе, будто они растаяли, как мираж.

Синчук – это атака. Он подавляет своей дерзостью и напором. Истребитель в его руках превращается в неуловимого, жалящего насмерть овода.

Нередко немецкие пилоты предпочитают не связываться с "рот тейфель" (так они называют Синчука между собой по радио). Но если бы они увидели "красного дьявола" на земле, в кругу друзей, которые всегда окружают его плотным кольцом, услышали шутки, смех, они ни за что не поверили бы, что этот обаятельный лейтенант, душа общества, и есть тот самый "дьявол", от которого шарахаются с перепугу бронированные, вооруженные до зубов "фокке-вульфы" и "мессершмитты".

Возможно, они поняли бы кое-что, если бы им довелось увидеть пляшущего Синчука. При первых, еще замедленных тактах "Цыганочки" он выходил в круг неторопливо, как бы с ленцой, показывая всем своим видом, что вообще-то ему не очень хочется плясать в данную минуту, но поскольку общество просит... А темп все убыстряется, и в какое-то мгновение Вася превращается в вихрь, за которым едва поспевает баянист.

Соперником Василия в пляске выступает Лева Семиволос, принесший на Волхов с Днепра мягкое "г" и добродушную, чуть скрытую шутку. Кроме Чугуевского авиаучилища Лева умудрился окончить балетную студию, так что по части пляски почти что профессионал, однако и он после очередной "схватки" с Синчуком в изнеможении падает на скамью, приговаривая:

– Замучил, бисов сын, вконец замучил! Нет уж, легче с "фоккером" драться, чем с Синчуком плясать.

В пляске Синчука – безудержная русская удаль, и Саше не раз приходило в голову, что характер его друга ярче всего проявляется, так сказать, в двух стихиях: в воздушном бою и пляске.

Они подружились "с первого взгляда", веселый уралец и застенчивый волжанин, командир и рядовой, мастер стрельбы и пилотажа, сформировавшийся еще в мирное время, и недавний выпускник авиаучилища. У Синчука умные, проницательные, с веселыми искорками глаза. Но самое главное – эти чуточку насмешливые глаза обладают способностью угадывать в угловатых новичках талант летчика-истребителя.

Синчук взял Сашу под свою крепкую добрую руку и сделал все с таким тактом, что Саша не заметил, как привязался к своему наставнику всей душой.

Облачное небо Приволховья стало их учебной аудиторией, наглядными пособиями – самолеты врага. Прикрывая Синчука, повторяя в воздухе его маневры, отличавшиеся необыкновенной законченностью и даже изяществом, наблюдая за его стремительными, как молнии, атаками, Саша учился искусству истребительного боя. Вот Синчук качнул крыльями: "Атакую! За мной!". Заход со стороны солнца или из облаков, решительное пике, грозный поток огня, и "наглядное пособие", дымя и завывая, прощается с небом.

Вскоре Саше пришлось самому показать, чему он научился у Синчука. Находясь в разведке, они обнаружили немецкий корректировщик "Хеншель-126" по прозвищу "каракатица" или "костыль". "Каракатицы" корректировали стрельбу артиллерии, поэтому летчики расправлялись с этими зловредными существами без всякой пощады.

Чтобы не спугнуть разведчика, Синчук сделал большой полукруг в небе и пошел в атаку только тогда, когда солнце оказалось у него за спиной. Он налетел на "каракатицу" сверху. Трассы вонзились в кабину стрелка, который вел встречный огонь, и погасли. Задранный вверх ствол пулемета стрелка как бы обозначал: "Я мертв".

"Хеншелю" оставалось жить не больше минуты, но у Синчука отказали пулеметы. Высунувшаяся из кабины рука в краге указала Саше на врага: "Добей!"

Ему казалось, что он все делает так, как Синчук. Но "хеншель", снижаясь, вихляя из стороны в сторону, удирал во все лопатки, и Саша никак не мог поймать его в прицел. Но вот крестик оптического прицела словно приклеился к серому с прозеленью загривку "каракатицы". Саша нажал на гашетку: "Ура! Победа!" – "хеншель" накренился, клюнул тупым носом и с полукилометровой высоты засвистел к земле.

– Ну, поздравляю с первой победой! – сказал Синчук, когда они возвратились. – Здорово свалил "каракатицу". Молодец.

Саша, сняв шлем, вытер вспотевшее лицо.

– "Каракатица" что. Вот если бы "фоккер" подвернулся.

– Ничего, – рассмеялся Синчук. – Дойдет очередь и до "фоккеров".

Нет, не может Саша расстаться с Синчуком, с Гайдовым и Зубковым, со своей эскадрильей. Где он еще найдет таких друзей? Вместе в бою, вместе в землянке, вместе в столовой, вместе в походном клубе, где играет баян и кружатся в вальсе дамы в гимнастерках и кавалеры в кирзах.

Когда пришел санитарный эшелон, Саша разломал гипс на ноге и был отправлен обратно в прифронтовой госпиталь, что и требовалось. Когда же медики вынесли заключение, что сержант Закревский А. В. не может летать с покалеченной ногой, он попросту обежал в свой полк. Сбив под руководством Синчука еще два самолета, он доказал, что мнение врачей было ошибочным.

Похвальное слово "лавочкину"

В 254-м полку разведчики по-прежнему держались дружной сплоченной семьей. Решили даже в секретном порядке подготовить для новых друзей концерт, включив в программу сольное пение (Гайдов), пляску (Синчук) и баян (Закревский). Но этим планам не суждено было сбыться, так как один из главных солистов – Вася Синчук – ушел из звена.

Уже давно мечтавший о новой, скоростной машине, Синчук обратился к командиру полка подполковнику Косенко с просьбой перевести его на Ла-5 и сразу получил "добро". И вовсе не потому, что фронтовые газеты называли Василия "волховским асом". Бывалый вояка, встречавшийся с немцами еще в Испании, Василий Васильевич Косенко по одной лишь посадке Синчука, когда он, по выражению летчиков, "стриг винтом траву"; определил, что отдельным разведывательным звеном командует прирожденный истребитель.

Синчук получил Ла-5 и, всем на удивление, освоил совершенно незнакомую ему машину в невероятно короткий срок. Уже на третий день после пробного боевого вылета на новом истребителе он меткой очередью из пушек записал на свой счет шестую фашистскую машину.

Новый ведомый Василия Юра Ершов с восторгом рассказывал, как они встретились с двумя "фокке-вульфами", с какой отвагой ринулся в атаку Синчук, как они гнали "вульфов" от станции Сигалово до аэродрома Лезье. Приблизившись к вражеской машине на полсотни метров, Василий открыл огонь из пушек, и пятитонный "фокке-вульф" врезался в землю посредине аэродрома.

– Почему ты его на аэродром свалил? – спросил Синчука Саша. – Зачем было подвергать себя риску? Там зенитки, "фоккера". Надо было прикончить фрица до Лезье.

– Ничего ты не понимаешь, Сашка, – возразил Синчук. – Конечно, я мог разделаться с этим фрицем до аэродрома. Но я хотел сбить его у немцев на виду, чтобы они своими глазами видели, как дерутся русские истребители.

Прошло несколько дней, и снова в землянках летчиков только и разговору, что о Васе Синчуке.

17 мая истребители сопровождали "илов" на штурмовку эшелона в Любаии. Накрыли гитлеровцев за разгрузкой. Штурмовики положили бомбы и снаряды точно. Несколько платформ с пушками и автомашинами охватило огнем. Но Синчук есть Синчук. Он истребитель и должен уничтожать врага всюду, где только ни встретит. Увидел стоящий на земле у деревни Ольховки двухмоторный бомбардировщик Ю-88 и тут же пошел в атаку. Ну, а стрелок он отменный, настоящий снайпер. "Юнкерс" загорелся, а гитлеровцы, которые копошились возле, разбежались.

Летят дальше. Скоро Волхов. Но Юра Ершов радирует, что слева от него корректирует стрельбу артиллерии "каракатица".

– Атакуем! – подает команду Синчук.

Боевой разворот, пике – и "каракатица" рухнула в болото Гажьи Сопки.

Меньше двух недель понадобилось Синчуку, чтобы утвердить за собой славу лучшего и в 254-м полку. 19 мая он был назначен помощником командира полка по воздушно-стрелковой службе. Командующий 14-й воздушной армии Герой Советского Союза генерал Журавлев счел возможным повысить Синчука в должности сразу на две ступени, минуя должность командира эскадрильи.

Тогда же в полку создали группу охотников, в которую вошли самые отважные и опытные летчики. Вожаком этой ударной группы был назначен Синчук.

А разведчики совсем приуныли. Какое же звено, когда их осталось всего три человека? Какой концерт без плясуна?

Между тем Синчук стал потихоньку перетягивать на "лавочкина" Сашу. Юра Ершов был надежным ведомым, но старый друг лучше новых двух. Синчук привык ощущать за спиной биение верного Сашиного сердца. Он понимал также, что на "ишачке" его друг не сможет раскрыть в полной мере свой талант, а в том, что Саша талантлив, что он истребитель "от бога", в этом Синчук не сомневался.

– Переходи на "лавочкина", Саша, – убеждал он. – "Лавочкин" – сила! Я на нем за пять минут шесть тысяч набираю, а "фоккер" на километр меньше. А пушки! Как дашь по фрицу, так мотор вдребезги или крыло – к чертовой матери. На "лавочкине" я царь и бог, одним словом, истребитель. А "ишачок", что ж, он свое отслужил честно. Испания, Халхин-Гол...

– Значит, "ишак", по-твоему, старый драндулет, так, что ли? Нет, Вася, я своего "ишачка" не предам. Помнишь Глухую Кересть? Если бы не мой "двадцать седьмой", лежал бы я сейчас на дне Волхова, как миленький.

– Да какое же это предательство, чудак человек! – горячился Синчук. Скоро на всем фронте ни одного "ишака" не останется, на чем летать-то будешь?

Саша не поддавался, однако он уже сознавал, что Синчук, пожалуй, прав. Как он завидовал Юре Ершову, который теперь летал с Синчуком! Он понимал, что Василий не случайно остановил свой выбор на этом маленьком курносом лейтенанте с глубоким шрамом на щеке (память о севастопольских боях). Когда Юра выруливает на старт, под фонарем видна лишь его макушка. Круглый сирота, воспитывался в детском доме.

Синчук с его чуткостью к людским невзгодам и печалям не мог пройти мимо такой судьбы. Так же, как год назад Сашу, он взял под свою крепкую руку Юру Ершова.

В то же время он не оставлял своих попыток уговорить Сашу. Его удивляло непонятное упорство друга – раньше он не был таким. Синчук не догадывался, что за спиной Саши стоит всеобщий любимец Володя Гайдов. Днем Синчук проводил свою агитацию и, казалось, был близок к цели, а вечером в землянке Володя последовательно и методично разбивал аргументы Синчука.

– Не иди на авантюру, Сашка, – убеждал Гайдов. – Пусть Василий лобызается со своим "лавочкиным" – мы будем верны "ишачкам". Скоростенки нам не хватает – это верно, но зато маневренность! Пока фриц развернется, я ему уже на хвост сяду.

Володя Гайдов сбил пять самолетов, награжден орденом Красного Знамени. На его стороне Коля Зубков – неизменный спутник Гайдова в разведках и воздушных боях. А Коля не только земляк Саши, но и товарищ по Батайскому училищу.

Трудно было Саше разгадать тайные мотивы поведения друзей. Лишь много позже он догадался, что Володя и Коля просто ревновали его к Василию, так же как сам он ревновал Василия к Юре Ершову. Им не хотелось, чтобы Саша уходил из разведывательного звена.

Этот спор за Сашу, продолжавшийся не то в шутку, не то всерьез несколько недель, завершился самым неожиданным и трагическим образом: Володя и Коля погибли в неравном бою с "мессершмиттами".

После похорон друзья пришли на берег Пчевжи, огибавшей аэродром. Стояла необыкновенная тишина, в кустах черемухи пели соловьи.

– У нас сейчас тоже поют соловьи, – сказал после долгого молчания Синчук.

– Теперь я буду на очереди, – глухо откликнулся Саша.

– Что-что?

– Я сказал, что теперь я буду на очереди.

– Не говори так, Саша! Мы еще посчитаемся с ними!

Бой над Передольской

В полдень в жарко натопленную землянку, где отдыхали между боевыми вылетами летчики, вошел своей легкой, стремительной походкой Синчук. Оживленный, как всегда бывало с ним перед вылетом, он остановился, окинул быстрым взглядом летчиков, и, когда его серые, чуточку насмешливые глаза остановились на Саше, сердце юного истребителя вздрогнуло от радостного предчувствия.

– Саша, давай быстрее готовь свою лайбу, пойдем на охоту!

Проговорив эту фразу, Синчук повернулся и исчез так же внезапно, как появился, а Саша, схватив шлемофон и планшет, затягивая на ходу "молнию", кинулся вон из землянки. Наконец-то! Наконец-то ему выпало счастье испытать вновь восторг и упоение, которые всегда охватывали его, когда рядом с ним сражался Синчук.

– Быстрее, быстрее, Величко, ну что ты копаешься, как черепаха! торопил он техника, застегивая карабины парашюта.

– Сейчас, одну секундочку, товарищ лейтенант, – отвечал техник, просовывая руку в лючок позади пилотской кабины.

Заревел самолет Синчука. Еще четыре истребителя подхватили запев флагмана. Позади машин закрутились снежные смерчи, сходясь в огромную белую тучу. Саша вскочил на крыло, с крыла в кабину. Рев его "шестьдесят шестого" слился с могучим ревом пятерки.

Мелькнул белый флаг стартера, два самолета, сверкая красными звездами, помчались по снежной глади аэродрома и взлетели, за ними – еще две пары.

Сильную шестерку выслал 254-й полк 1 февраля 1944 года на прикрытие пехоты и танков, пробивающихся от Новгорода к Луге. Уже одно то, что ее вел помощник командира полка капитан Синчук, говорило о многом. В двадцать три года Василий стал наставником молодых летчиков-истребителей. Его авторитет непререкаем. Он сбил 14 вражеских самолетов, двумя орденами Красного Знамени отмечены его подвиги.

Саша в канун решающей битвы за Ленинград и Новгород освоил Ла-5, стал командиром звена, лейтенантом. К медали "За отвагу" прибавился орден Красного Знамени за таран "фокке-вульфа" над Тортоловым.

Вторую пару составляли заместитель командира полка по политчасти майор Кольцов и лейтенант Серегин.

Михаил Павлович Кольцов, воспитанник Военно-политической академии, был не только политическим наставником в полку, но и отважным, опытным летчиком. Его ведомый Саша Серегин в свои двадцать два хлебнул с избытком превратностей воздушной войны: сам сбивал и его сбивали, раненный в обе руки и ногу, все же посадил самолет.

Ведущим третьей пары был командир первой эскадрильи капитан Виктор Труханов, опытнейший пилот, кавалер двух орденов Красного Знамени, ведомым у него – Юра Ершов.

Не прошло и трех минут после взлета, как шестерка превратилась в пятерку. Одна машина отделилась от группы и пошла на посадку. В спешке Величко забыл закрыть на защелку лючок. В воздухе лючок открылся, и в фюзеляже "лавочкина" загудело и забурлило, как в аэродинамической трубе.

Закрыть лючок – секундное дело. Саша был уверен, что он вновь поднимется в воздух и присоединится к Синчуку, Тем более, что делал уже второй круг, поджидая друга. Но в довершение беды заклинило фонарь. Синчук уже не мог больше ждать.

Огорченный, злой, выбрался Саша из кабины. Надо же, из-за паршивой защелки сорвался боевой вылет с Синчуком. Когда-то теперь доведется снова взлететь с ним в небо? Понурив голову, побрел к землянке командного пункта. Здесь ему сказали, что Синчук уже дерется с большой группой "юнкерсов" и "фокке-вульфов" близ станции Передольская на железной дороге Ленинград Дно.

Услышав гул мотора, Саша вышел из землянки. Кто-то из пятерки уже возвратился. Пилот садился с ходу, не выпуская шасси. У машины был начисто отбит руль поворота. По номеру Саша узнал самолет Труханова. Тревожное предчувствие так и кольнуло сердце. Саша поспешил к посадочной полосе.

– Где остальные? Как там Вася? – спросил он, встретясь с Трухановым.

– Дерутся! "Лапотников" штук тридцать да "фоккерни" – будь здоров!

Вернулся Серегин. Вернулся Ершов. А Синчука с Кольцовым все еще не было. Саша не находил себе места, метался между КП и стартом, расспрашивал вернувшихся летчиков. Но никто не мог ответить ему на вопрос, где же Синчук, что с Кольцовым? Труханова в самом начале боя подбила зенитка, за ним погнались два "вульфа", и он едва ушел от них змейкой. Серегин и Ершов видели, как Синчук сбил "фокке-вульфа", а вслед за тем одного за другим двух "юнкерсов". Но тут подоспела еще одна шестерка "фокке-вульфов". Им удалось отрезать и загнать в облака Ершова и Серегина. Выйдя из облаков, они уже не увидели ни своих самолетов, ни немецких.

"Иду в атаку!" – эта команда была последней, которую услышали по радио Ершов и Серегин.

Прошли сутки, вторые, третьи, а койки Синчука и Кольцова, как были заправлены в предрассветное февральское утро, так и остались несмятыми.

Полк продолжал сражаться. Саша со своим звеном прикрывал поле боя, штурмовал, вел разведку на лужском направлении, дрался с "юнкерсами" и "фокке-вульфами". Но ни в воздухе, ни на земле не покидала его тоска. Глубокий кровоточащий шрам пролег через душу да так и остался там на всю жизнь.

8 февраля в газете 14-й воздушной армии "Бей врага" появилась статья "Врага не считают, а бьют". Ее автором был начальник оперативного отдела 269-й дивизии майор Н. Перышкин. Бой Синчука над Передольской он описал со слов вернувшихся летчиков и по донесениям постов наземного наблюдения. С горечью и гордостью читал и перечитывал эту статью Саша. "Пятерка Ла-5 под командой капитана Синчука прикрывала наземные части в районе боев. Станция наведения радировала: "В воздухе самолеты противника".

Три группы бомбардировщиков типа Ю-87 численностью до 25 машин барражировали над нашими войсками. Капитан Синчук принял решение атаковать фашистских пиратов. Он подал команду:

– Слева от нас самолеты противника. Иду в атаку!

Перестроившись в правый пеленг, истребители пошли за ведущим. Бомбардировщики противника с высоты 150 – 200 метров производили бомбометание. Наши истребители, нарушив боевой порядок врага, начали преследовать фашистских бомбардировщиков,

В этот момент на высоте появились шесть "фокке-вульфов". Два из них сразу атаковали ведущую пару Синчука и Кольцова. На них и обрушился капитан Синчук. В упор он расстрелял и зажег один самолет. Не меняя курса, Синчук сблизился с "юнкерсами" и с дистанции 30 – 50 метров длинной очередью поджег бомбардировщик.

Расстроив боевые порядки бомбардировщиков, наши истребители повернули их вспять.

Синчук снова приблизился на короткую дистанцию и длинной очередью сзади сверху сбил третий самолет. Серегин и Кольцов зажгли и пустили к земле еще один немецкий самолет.

Наши летчики дрались до тех пор, пока в баках оставался бензин.

Несмотря на численное превосходство истребителей противника и внезапное появление группы усиления, наши летчики навязали бой первыми и вели его с нарастающей активностью, направляя главный удар по бомбардировщикам. В этом неравном сражении было сбито пять Ю-87, один ФВ-190 и один Ю-87 подбит. Решающее значение в бою сыграли уменье и железная воля капитана Синчука".

18 апреля 1944 года Василию Синчуку было присвоено посмертно звание Героя Советского Союза. В эти дни 254-й полк сражался на подступах к Пскову. Десятками сбитых немецких самолетов, исковерканных орудий, сожженных автомашин, поврежденных паровозов поминали своего доблестного однополчанина летчики-истребители. Саша Закревский в паре с Викентием Мельниковым вдвоем разогнали две девятки бомбардировщиков Ю-87; четыре "лапотника", пробив носами лед, пошли на дно Псковского озера. Юра Ершов на своем истребителе написал: "За Синчука!" За пять дней он сбил пять фашистских машин. Саша Серегин довел счет до восьми. Эскадрилья Виктора Труханова уничтожила полтора десятка "юнкерсов" и "фокке-вульфов", а всего ко дню награждения Синчука Золотой Звездой полк сбил 110 фашистских боевых самолетов.

В дерзких атаках истребителей ясно прослеживался боевой почерк Василия Синчука.

Но тайна гибели отважного летчика оставалась нераскрытой. Никто не видел, что случилось с Синчуком и Кольцовым в последнюю минуту боя. Иногда летчики попадали к партизанам и возвращались. Но время шло, а Синчук и Кольцов как в воду канули.

И тогда на фронте стали рождаться легенды о Синчуке. Будто бежавший из плена стрелок с "ила" видел Синчука в плену, будто Василий попросил показать, кто его сбил. Привели какого-то невзрачного фрица – не то стрелка с "юнкерса", не то зенитчика. Синчук будто бы свалил его могучим ударом кулака, отказался отвечать на какие бы то ни было вопросы и был расстрелян.

Все помнили, что Вася Синчук был скорее хрупкого, чем богатырского сложения. Силенкой его бог не обидел, однако навряд ли он мог свалить ударом кулака фрица, хотя бы и невзрачного. Но именно такое поведение соответствовало героическому характеру Василия.

Синчук стал знаменем полка, его гордостью, честью.

Обелиск в Уторгоши

Глубоки болота под Уторгошью, и много тайн хранят они в своих угрюмых глубинах. Тьма, зловещая, непроницаемая тьма. Лишь в самые яркие дни лета в бурой толще брезжит неясный коричневый свет, и тогда чей-нибудь внимательный глаз мог бы, вероятно, обнаружить сквозь болотное окно смутные очертания самолета. Он висит в наклонном положении, как бы застыв в своем последнем пике. Под фонарем скорее ощущается, чем видится, голова пилота, склоненная к прицелу, будто он все еще ведет пушечный огонь по врагу.