Текст книги "За чистое небо (Сборник)"

Автор книги: Автор Неизвестен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 18 страниц)

Лишь через семь лет после боя над Передольской обнаружили самолет по кончику высунувшегося из мха киля вездесущие деревенские мальчишки Ленька и Венька. Мощный тягач вытянул находку из трясины, которая цепко держала боевую машину, как бы не желая расставаться со своей добычей, и все увидели на облепленном болотной тиной борту поблекшие красную звезду и номер 03.

Открыли фонарь, бережно вынули из кабины сохраненное болотом тело летчика. Он в кожаном шлеме, защитные очки закрывают бледное лицо, как полумаска, в меховых отворотах куртки желтеют пуговки гимнастерки. Расстегнули медную пряжку пояса, осторожно извлекли из почерневшей кобуры пистолет. Под прозрачной пленкой планшета виднелась карта с пометками красным и синим карандашом. В кармане гимнастерки находился бережно обернутый в целлофан партийный билет.

В толпе, окружившей накренившийся на левое крыло самолет, было много женщин. Узнав, что в болоте нашли погибшего летчика, они прибежали сюда с поля – вдовы, чьи мужья не вернулись с войны, матери, все еще ждавшие пропавших без вести сыновей. Слышались сдержанные причитания, прерывистые вздохи.

– Помню, помню, милые вы мои, – говорила пожилая крестьянка, утирая глаза кончиком платка, повязанного до бровей. – Я с детьми в землянке пряталась. Слышим, гудят. Выглянула наружу, а небо аж черное от крестов. И вдруг смешался их строй, бросают бомбы в болото и назад. Я никак не могу уразуметь, что случилось, а ребятишки кричат: "Наши! Мама, смотри, наши!" Верно, появились наши с красными звездами. Да только мало их, в десять раз меньше. А все равно, как налетели они на вражью-то стаю, так и посыпались вороги в болото. Видела я, как один наш с красными звездами двух сбил одного за другим, а потом и сам накренился и стал падать.

Поднимая летчика на повозку, увидели люди в кожаном шлеме круглое отверстие, пробитое пулей.

И стоит теперь в Уторгоши обелиск, а за ним выстроились в ряд, как солдаты в почетном карауле, сосны в зеленых касках.

С Урала прилетел на Волхов Синчук да так и остался здесь, неподалеку от легендарной реки, в которой столько раз отражались красные звезды его боевой машины с номером 03 на темно-зеленом борту.

Говорят, однажды на шоссе, которое пересекает Уторгош с востока на запад, остановилась покрытая дорожной пылью "Победа". Из машины вышел высокий полковник ВВС и, прихрамывая, пошел к обелиску. Дотошные уторгошские мальчишки не преминули, как бы ненароком, повстречаться с приезжим, вполголоса обменивались впечатлениями:

– Шестнадцать наград, вот это да!

– А какие ордена приметил?

– Не...

– Эх ты, елова голова! Четыре Красных Знамени, Отечественная война первой степени и две Красных Звездочки.

– И медаль "За отвагу". Видел?

– А то нет...

Тем временем полковник подошел к обелиску, снял фуражку и долго стоял, склонив светлорусую голову.

Так встретились после войны Герой Советского Союза Василий Прокофьевич Синчук и его фронтовой друг Александр Васильевич Закревский.

Не знал Александр Васильевич, что незадолго до него стоял на том же месте высокий плотный мужчина в сером плаще, стоял, вот так же склонив голову, думая свою думу. Это был бывший замполит 254-го полка Михаил Павлович Кольцов, ныне майор запаса, директор Куйбышевского картонажного комбината, кавалер ордена боевого Красного Знамени и двух орденов "Знак Почета" за отличное выполнение заданий в двух пятилетках.

1 февраля 1944 года в легендарном бою пяти против тридцати семи майор Кольцов был сбит "фокке-вульфами" второй группы, высланной из Сольцов на подмогу растерзанной стае "юнкерсов". Он успел выброситься из горящей машины на парашюте и был взят в плен.

У него обгорело лицо. В деревне Пирогово председатель разогнанного гитлеровцами колхоза Александр Николаевич Исаев сделал летчику перевязку.

В Пирогове помнят, как гордо и мужественно вел себя майор Кольцов. "Вам недолго осталось терпеть, скоро вы будете освобождены", – говорил он крестьянам, когда фашисты вели его через деревню.

Кольцов тоже не видел, как погиб Синчук. Он был уверен, что Василию удалось выйти из боя невредимым, так сильна была его вера в высочайшее боевое мастерство волховского аса. Шальную пулю он не принимал в расчет, а она-то и погубила Синчука.

...Многое вспомнил полковник Закревский, стоя с обнаженной головой у могилы своего фронтового друга. Но не только печаль была в его сердце. Были в нем восторг и преклонение перед мужеством молодого героя,

В. Красько

Бой на вертикалях

Летом 1929 года в деревне Малая Вязема, что в сорока километрах от Москвы, совершил вынужденную посадку самолет. Он пролетел над деревней так низко, что чуть не сбил колесами дымоход крайней избы.

Во дворах и на улицах мгновенно стихли детские голоса. Чубатые головенки задрались кверху, рты раскрылись от удивления.

– Ребята, эроплант! – крикнул кто-то. Мальчишки изо всех сил ринулись к месту посадки крылатой машины.

Впереди бежали закадычные друзья Саша Билюкин и Сережа Морозов.

На лужайке, вытоптанной босоногой мальчишечьей гвардией, гонявшей здесь в лапту, летчик удачно посадил машину. И сейчас, когда ребята приблизились к месту посадки, он стоял рядом с самолетом. Одет он был в кожаное пальто, кожаную шапку, с огромными очками на лбу.

– Здравствуйте, дядя! – хором закричали мальчишки.

– Здравствуйте, ребята! – приветливо улыбнулся пилот. – Вот видите: маленько мы с ним оплошали, пришлось сесть. Ведите в деревню.

В течение трех дней, пока пилот копался в машине, ребята с рассвета и дотемна не отходили от него, стараясь быть полезными в ремонте самолета.

Устранив неисправность, летчик тепло распрощался со своими бескорыстными помощниками, сел в кабину, запустил двигатель, сделал разбег и поднялся в воздух. Самолет улетел, а Сашка и Сережка долго еще стояли в поле и пристально вглядывались в небо, туда, где, превратившись в малюсенькую точку, постепенно исчез "эроплант".

Потом они вдвоем мастерили нехитрые, неказистые модели самолета, мечтая вслух о том, как вырастут большими и тоже полетят. В 1936 году, после окончания неполной средней школы, Саша Билюкин поступил в ФЗУ при Московском авиационном заводе имени Осоавиахима. Одновременно занимался в аэроклубе, делая свои первые шаги в авиации.

В 1939 году он окончил военную школу летчиков имени В. П. Чкалова и получил назначение в Ленинградский военный округ.

Младший лейтенант Александр Билюкин хорошо понимал, что служить в Ленинградском военном округе не только почетно, но и очень ответственно. В частях и соединениях округа с первых дней Октябрьской революции, со времен героической обороны Петрограда сложились славные боевые традиции, следовать которым стало для каждого воина-ленинградца законом.

Несмотря на то что авиация была одним из самых молодых родов войск Советской страны, у нее уже складывалась своя героическая история.

Воздушные бойцы Красной Армии успешно действовали в дни обороны Петрограда от войск Юденича. Летчики-ленинградцы храбро сражались с японскими захватчиками у озера Хасан и на реке Халхин-Гол, воевали с фашистами в небе Испании. Шестеро из семи первых Героев Советского Союза, удостоенных этого высокого звания за спасение челюскинцев, были летчиками Ленинградского военного округа. Экипаж самолета АНТ-25, совершивший в 1937 году беспосадочный перелет из Москвы в США через Северный полюс, возглавлял воспитанник Ленинградской Краснознаменной эскадрильи Валерий Павлович Чкалов.

С первых дней службы в округе Александр Билюкин старался во всем походить на бывалых летчиков, у них учился, перенимал опыт.

К тому времени советские Военно-Воздушные Силы стали пополняться новым истребителем МиГ-3. Вместе с товарищами по оружию Александр настойчиво осваивал новую, самую совершенную по тому времени машину. Энергичный, никогда не унывающий, Саша на вопросы командиров, как он себя чувствует после дня напряженных полетов, не задумываясь, отвечал: "Как молодой бог!"

Его заветная мечта осуществилась: небо действительно стало его "родимым домом".

Когда началась Великая Отечественная война, ему довелось защищать это небо – небо его Родины, небо Ленинграда. Александру было у кого учиться, было с кого брать пример. Он сражался с ненавистным врагом плечом к плечу, крыло к крылу с такими прославленными мастерами воздушных атак, как П. А. Покрышев, Н. И. Глотов, П. А. Пилютов, А. В. Чирков, А. И. Горбачевский.

В первые месяцы войны боевые успехи лейтенанта Александра Билюкина были скромными. Такова участь всех ведомых. Их задача – надежно прикрывать хвост самолета ведущего, прикрывать своего командира, своего боевого товарища. Это были месяцы становления характера, накопления опыта, совершенствования боевого мастерства.

В одном из воздушных боев самолет Билюкина подожгли, и ему пришлось прыгать с парашютом. Не сразу Александр решил оставить пылающий "миг". Хотелось во что бы то ни стало спасти боевого друга. Метался в воздухе, скользил на крыло, но все тщетно. Пришлось прыгать!

Полтора месяца пролежал он в госпитале с ожогом лица и рук.

Наступил день выписки. Не совсем еще окрепшему летчику врачи предоставили небольшой отпуск. Но Александр наотрез отказался.

– Мое место сейчас там – в небе Ленинграда! – сказал он. И уже на второй день после выписки на боевой машине сопровождал транспортные самолеты в город на Неве.

С каждым вылетом закалялась воля, росло мастерство летчика, совершенствовались навыки воздушного бойца.

В 1943 году фронтовая газета опубликовала заметку о Билюкине. Повествуя об одном из воздушных боев, в котором участвовал Александр, военный корреспондент заключил свой рассказ призывом к ленинградским авиаторам бить врага так же храбро, как делает это прославленный летчик-истребитель.

Это была не только высокая оценка боевых качеств воина. Александр хорошо понимал, что она и ко многому обязывала. И не удивительно, что с тех пор его имя не сходило со страниц армейской печати.

В апреле 1943 года установилась ясная солнечная погода. Теперь фашисты не могли действовать внезапно. Они были вынуждены наносить бомбовые удары на рассвете или в сумерках.

...Примерно за час до наступления темноты большая группа Ю-87 под прикрытием "Фокке-Вульфов-190" шла к Ленинграду. Каждая секунда промедления наших истребителей грозила смертельной опасностью мирным жителям.

И секунды эти не были потеряны. Патрулирующие на подходах к городу "миги" капитана Парфенова и старшего лейтенанта Билюкина ринулись в самую гущу "юнкерсов". С первой же атаки советские летчики подожгли ведущий бомбардировщик, а за ним и "фокке-вульф". Боевой строй врага дрогнул, расстроился. "Юнкерсы" стали поспешно освобождаться от бомб, сбрасывать их куда попало. Преследуемые нашими истребителями, они на больших скоростях, со снижением уходили на запад.

В таких схватках Александру Билюкину пришлось участвовать не однажды. На его счету уже было несколько сбитых самолетов. Победы летчика были отмечены орденом Красного Знамени.

Во время вылета 1 августа 1943 года Александр Билюкин возглавлял группу из семи истребителей. Ему и его боевым товарищам удалось перехватить большой отряд фашистских самолетов, пытавшихся пройти незамеченными в сторону города.

В воздухе завязалась жестокая схватка. Советские истребители сбили десять фашистских бомбардировщиков и два повредили, не потеряв при этом ни одной машины. Но узнать эти подробности от самих летчиков было нелегко.

– Ну что тут особенного! – говорил Александр. – Действовали, как положено. Вылетели семеркой на отражение налета бомбардировщиков противника. Встретились. По радио предупредил ведомых и пошел в атаку. В это время старший лейтенант Шевченко передает: "Дерусь с четверкой "фоккеров"". Фашисты подходили не эшелонно, а четверками, поэтому Шевченко и оказался перед четырьмя "фокке-вульфами". Услышав его, я завершил атаку и сбил "фокке-вульфа". Мы с ведомым, старшим сержантом Глагольевым, тут же поспешили на помощь товарищу. Набирая высоту, с ходу сбил еще одного, а мой "щит", Глагольев, отразил атаку новой четверки. То, что фашисты шли четверками, облегчило наши действия. Они по четыре. А нас семь. И мы сразу взяли инициативу в свои руки. Атаковали, стараясь занять более выгодные позиции, особенно по высоте. Борьба шла на вертикалях, на высотах шесть-пять тысяч метров. Вот, пожалуй, и все.

– Но вы упомянули только два самолета – наседал на Билюкина корреспондент военной газеты. – А говорят, вы сбили четыре!

– Верно. Это когда фашист пытался на вираже зайти в хвост самолета Глагольева.

Теперь мне пришлось быть ему "щитом". Резко развернулся, дал пару очередей – фашист и задымил.

– И все? Так просто: пару очередей – и задымил?

– Задымил...

– Ну, а четвертый?

– Четвертого не было.

– А говорят, вы сегодня четыре самолета сбили.

– Так ведь один был еще раньше. Группой мы вылетали во второй половине дня. А когда я утром патрулировал, тоже произошла встреча с противником. Ну, одного и сбил. Да ведь и другие сбивали. Вот, например, капитан Подорский тоже сбил одного "фокке-вульфа".

– Значит, все-таки четыре?

– Выходит, четыре.

В этом интервью весь он, Александр Дмитриевич Билюкин. От других участников схватки стало известно, что когда у него кончились боеприпасы, он не вышел из боя, а стал производить ложные атаки, чтобы отвлечь на себя часть истребителей противника. Замысел Александра удался. Он действительно привлек к себе внимание фашистов и облегчил маневр товарищам. Но отбиваться от врагов было нечем. Вражеский снаряд попал в самолет, его осколками ранило летчика. Все же Билюкину удалось дотянуть до родного аэродрома. Через несколько часов залатанный истребитель и Александр, получивший необходимую медицинскую помощь, снова были в воздухе. За самоотверженные и умелые действия в этом бою Билюкин был награжден орденом Александра Невского.

На счету летчика 418 боевых вылетов. Он стойко защищал небо Ленинграда, потом – небо советского Заполярья. К концу войны на борту его истребителя красовались двадцать две красные звездочки – по числу сбитых вражеских самолетов.

Но на этом не закончилась "небесная" биография замечательного ленинградского летчика. Он и после воины оставался в боевом строю. На самой современной, самой совершенной авиационной технике Герой Советского Союза Александр Дмитриевич Билюкин и его воспитанники – молодые летчики не раз демонстрировали высокое боевое мастерство на воздушных парадах в мирном небе Москвы, восхищая тысячи людей, вызывая у них чувство большой гордости за нашу замечательную страну и ее верных стражей – воинов Советских Вооруженных Сил.

А. Крупин

В небе Севера

Ту-124 шел на высоте 9 тысяч метров. В комфортабельном салоне было тихо. Все пассажиры, а их было немного, человек пятнадцать, молча смотрели в иллюминаторы. И как-то не верилось, что всего лишь час-два назад они вели себя совсем иначе. Они смеялись, и плакали одновременно – эти седые и лысеющие, худые и толстые, высокие и маленькие, одетые в военное и гражданское Григории и Ленечки, Наташеньки и Нины – ветераны северного неба, встретившиеся в Ленинграде накануне Дня Победы для того, чтобы лететь на этом вот "ту" сюда, в суровый край сопок и скал, где в лихую годину войны все они стояли насмерть, выстояли и победили.

Летел вместе с ними и генерал Дмитрюк. Он смотрел на изменившиеся дорогие ему лица боевых товарищей и с теплотой, даже нежностью, думал о незнакомых мальчишках и девчонках – красных следопытах из средней школы.

Начав по инициативе пионервожатой Тамары Григорьевны Зиминой и учительницы начальных классов Инны Александровны Борисовой свой поиск в канун 20-летия Победы, в шестьдесят пятом, они уже к очередному маю совершили настоящий подвиг. Следопыты разыскали 208 летчиков, техников, механиков. В том числе и его, Дмитрюка, служившего тогда, ни мало ни много, за добрый десяток тысяч километров отсюда. Они нашли и взяли шефство почти над всеми семьями погибших его однополчан. Ими было собрано для школьного музея боевой славы более 3000 фотографий военных лет. Всего лишь за один год (это ли не подвиг?!) пионеры написали и разослали во все концы страны 45 000 (!) писем. И поиск продолжается.

На первую встречу ветеранов Шонгуя, тоже, кстати, организованную школьниками, Дмитрюк не попал – дела не пустили. Правда, их у него и сейчас – прорва. Больших, важных, не терпящих отлагательства. Да, собственно, когда их в его беспокойной солдатской жизни не было. Нет, такого он не помнит. Даже в отпуске, а ездил он обычно, будучи с детства заядлым охотником и рыболовом, в какую-нибудь позабытую людьми и богом глухомань, Дмитрюк так никогда и не мог полностью отключиться от всего того, чем он жил ежедневно, начиная с лета далекого тридцать седьмого, в один из дней которого он впервые поднялся в небо на стареньком, дребезжащем планеришке "учебный стандарт".

Да, небо с этого дня стало для Дмитрюка всем. И он всегда служил ему со всей страстью своей души и требовал того же и от тех, с кем разделял его. Потому и не попал в тот раз на Север. Нынче же, получив приглашение ребятишек, Дмитрюк бесповоротно решил: "Еду!" И уже ничто не могло заглушить зова его сердца и памяти.

И вот сейчас он сидел в просторном салоне посвистывающего турбинами Ту-124 и, полуприкрыв глаза, Молча наблюдал за прильнувшими к иллюминаторам своими фронтовыми побратимами. Да, время не пощадило их. Изменились гвардейцы. Впрочем, нет, они все такие же: веселые, боевые. Вон, стоило пожилому мужчине обернуться и, подмигнув по-мальчишески, улыбнуться неповторимой своей улыбкой – и куда девались годы! Рядом сидел прежний Леня Гальченко – весельчак, умница и отчаянной храбрости пилотяга, с которым Дмитрюк не раз хлебал из одного солдатского котелка, укрывался одной шинелью в промозглой, сырой землянке и с кем спровадил на тот свет не одного фашиста из шакальей стаи "мессершмиттов", "фоккеров" и "юнкерсов".

Нет, все тот же его друг – ныне Герой Советского Союза, полковник в отставке Леонид Акимович Гальченко. Не вскружила ему голову слава и не сломал жестокий недуг.

Не поддался времени и Миша Шейнин – бывший сержант. Он в годы войны обеспечивал нормальную работу кислородного оборудования самолетов эскадрильи. Каким его запомнил Дмитрюк на войне – во всем серьезным, обстоятельным и дотошным, таким он был и сейчас. За здорово живешь начальником лаборатории в Академии гражданской авиации, надо полагать, не поставят. Голова! Ах, какую он удобную кислородную маску смастерил для летчиков из громоздкой и тяжеленной "ленд-лизки!" Игрушку! (Всего лишь через год, на очередной встрече шонгуйцев, Дмитрюк с горечью узнает, что Миша Шейнин погиб "при исполнении служебных обязанностей". Солдат Великой Отечественной войны, он и в мирные дни до последнего дыхания оставался солдатом).

Ту-124 качнулся с крыла на крыло, выровнялся и плавно перешел на снижение.

– Братцы-ленинградцы, кажись, подлетаем!

Дмитрюк улыбнулся. Ну, конечно же, это Нина Устинова. Вот уж кого действительно годы не берут! А ведь она и на фронте была самой старшей по возрасту среди своих подруг – девушек из группы вооружения. И недаром с прежним обожанием смотрят на нее гвардии сержант Наташа Савалова и гвардии ефрейтор Машенька Полыгалова. Сейчас Наташа – воспитательница в школе-интернате, а Маша – управляющая банком. Тоже идут по жизни по-фронтовому. Конечно, посеребрились их головы, стали они не единожды бабушками – так от этого никуда не денешься. И все-таки, несмотря ни на что, не стареют их души, не черствеют сердца. Придет время, им – женщинам военных лет – люди воздвигнут памятник за их беспримерный героизм и золотые руки, за беззаветную любовь, невыплаканные до сих пор материнские и вдовьи слезы.

"Ту" качнулся снова, его двигатели перешли на басовитую октаву. Дмитрюк, услышав характерный перестук выпускающихся колесных тележек шасси, впервые за все время пути придвинулся к иллюминатору. И тотчас же невольно вздрогнул. Точно таким же он увидел этот суровый край и тогда, в сорок втором.

...Война застала командира звена младшего лейтенанта Григория Дмитрюка на Дальнем Востоке. На первом его рапорте с просьбой отправить на фронт стояла дата – 22.VI.41-го. На последнем, через который – красным по белому – легло размашистое "Откомандировать в распоряжение..." – был зафиксирован декабрь. А все эти месяцы – напряженная учеба: тактика, воздушные "бои", стрельбы. Заставлять никого не приходилось. Все понимали: чтобы побеждать, надо быть сильней врага. Но вот наконец-то пришел декабрь и прощай Дальний Восток – земля, где родился и вырос.

1 мая 1942 года 145-й истребительный авиационный полк, в котором теперь служил Дмитрюк, завершив переучивание на "киттихауки" и "аэрокобры", перелетел на северный прифронтовой аэродром Шонгуй. Здесь, на заросших жиденьким леском каменистых сопках и топких болотах, все еще лежал снег. Не было снежного покрова лишь у самого моря, и оттого Григорию сверху показалось, что оно темно-свинцовое, мрачное, как бы оторочено черной траурной каймой. И вообще Север ему, коренному дальневосточнику, где сопок, болот и тем более воды тоже не занимать, не понравился. Во всяком случае, в тот первый день Дмитрюк никак на думал, что он потом через всю жизнь пронесет в своем сердце большую любовь и привязанность к этому мужественному краю.

На следующий день, 2 мая, полк приступил к боевым действиям.

Девятку истребителей прикрытия вел комэск капитан Павел Кутахов опытный командир и отличный летчик с орденом Красного Знамени на гимнастерке.

Скоростные бомбардировщики (СБ) – на каждом по тысяче килограммов бомбового груза – держали курс на Луостари. По разведданным, в последние дни там скопилось подозрительно большое количество самолетов. Гитлеровцы явно что-то затевали. Наше командование решило внезапным ударом сорвать замысел врага.

Дмитрюк летел ведомым у штурмана полка майора Шевченко. Таков неписаный закон войны: в первый бой новичок идет рядом с уже познавшим почем фунт ее лиха солдатом. Ссутулившись в тесной для его рослой, крупной фигуры кабине "киттихаука", Григорий чутко следил за ведущим. Так приказал Кутахов.

– Ваша главная задача на сегодня – привязать свои глаза к хвосту командира. Да, да, не посмеивайтесь, Габринец, – именно привязать. Помните: ведомый – "щит" ведущего. Прикрыт ведущий – и на страшны хваленые гитлеровские асы, пусть хоть сразу всем скопом наваливаются. Брошен пропали оба. А если, допустим, еще ты и "отвязался" – всем нам. Я уже не говорю о бомберах: их просто перещелкают как куропаток, – напутствовал Павел Степанович молодежь перед вылетом.

Сплошной линии фронта все из-за тех же сопок и болот здесь, на Севере, не было, и потому группа Кутахова, выбрав одну из "отдушин", проскочила ее без шума. Еще несколько минут звенящей тишины (Кутахов полушутя-полусерьезно обещал вырвать и "скормить собакам" язык всякого, кто "хоть слово пикнет до цели") и вот он – аэродром. Скоростные бомбардировщики немедленно приступили к делу. Дмитрюк вполглаза видел, как внизу разом вздыбилась и вспыхнула "тундра" – чего-чего, а маскировать и камуфлировать немцы умели, – как огонь и железо жгли, рвали, разбрасывали по частям приготовившиеся к старту "юнкерсы", "дорнье" и "хейнкели". Заход стандартный, как учили, разворот на 180 градусов, и еще заход. Для гарантии. А теперь "по газам", и домой. Вслед запоздало с остервенением затявкали эрликоны.

Когда до Шонгуя оставалось рукой подать, Дмитрюк услышал в шлемофоне спокойный, чуть глуховатый голос Кутахова:

– Внимание! Сзади справа "мессеры"!

Дальнейшие события развивались настолько стремительно, что Григорий ни потом, через годы, ни сразу же после посадки так и не мог воспроизвести в памяти всех подробностей начала этого первого в своей жизни воздушного боя. Он четко запомнил лишь, что успел тогда увидеть и даже для чего-то пересчитать – двадцать четыре! – летевших им наперерез на большой скорости "мессершмиттов".

В следующую секунду он рванулся за резко пошедшим на вертикаль "киттихауком" Шевченко. Огромная перегрузка жестко притиснула Дмитрюка к бронеспинке сиденья, он, ничего вокруг не видя и не слыша, теперь делал только одно – изо всех сил старался не оторваться от ведущего.

Но вот Григорий, когда, казалось ему, прошла уже целая вечность, неожиданно для себя обнаружил, что хорошо слышит радио. Оно разноголосо кричало, хрипело, стонало. И он как-то сразу увидел все: и уходивших на север невредимых СБ, и всех своих товарищей, отбивавшихся от двадцати двух "мессеров", и ту пару "худых", что наседала сейчас на них с Шевченко. С этого момента он запомнит до мельчайших деталей все воздушные поединки, что проведет за всю войну.

Бой продолжался. Дмитрюк заградительной трассой отсек от Шевченко сунувшегося было к нему ведущего пары Ме-109. Тот, напоровшись на огонь, переворотом ушел вниз. Через секунду Григорий снова пустил в ход пулеметы по второму фашисту, который почему-то, проскочив его, тоже атаковал штурмана. Трассы прошли мимо. Это сильно обозлило Дмитрюка и потому, когда "мессершмитт" также переворотом отвалил от Шевченко, он, забыв обо всем, бросился за ним.

И настиг его – своего первого "живого" фашиста! Тот, почувствовав погоню и зная, что "мессершмитт" тяжелее "киттихаука", попытался уйти пикированием. Но Дмитрюк был уже рядом. Он понял замысел врага и не спешил с огнем только потому, что хотел бить наверняка. Он шел в сотне метров сзади и выше, выжидая, когда "мессеру" уже некуда будет дальше пикировать и волей-неволей снова придется думать о высоте.

Так оно и вышло. Фашист падал почти до земли. Когда же до нее оставалось всего ничего, он резко, все еще на что-то надеясь, рванулся вверх и в сторону. Но Григорий был готов и к этому. Тонкий "худой" фюзеляж, широкие, с обрубленными консолями крылья "мессершмитта" тотчас же оказались в перекрестии прицела "киттихаука". Все шесть крупнокалиберных пулеметов "заговорили" разом. От плоскостей "мессера" полетели ошметки обшивки. Но он все еще шел, сопротивлялся, стараясь спастись, выжить. Не выжил. Дмитрюк, ни на секунду не выпускавший его из прицела, уловил момент и, чтобы уже попусту не дырявить крылья противника, качнул нос "киттихаука" влево-вправо и одновременно нажал на гашетку. Ме-109 вспыхнул – пули вспороли и зажгли расположенный сразу за спиной пилотского кресла бензиновый бак. Вражеский самолет, перевернувшись, ткнулся в скалистую землю и взорвался.

Через полчаса младший лейтенант Дмитрюк, опустив голову, стоял перед строем полка. Говорил Кутахов:

– ...Ты, видимо, рассчитывал на то, что победителей не судят. Так вот, знай: твоя сегодняшняя победа – чудо. Да, это чудо, что ты – живой и такой вот красивый – стоишь сейчас перед нами. Чудо и то, что жив и здоров Шевченко, которого ты... предал. И для бомберов наших – тоже чудо, что они уцелели.

Комэск замолчал, потом, пройдясь раз-другой вдоль притихшего строя, вдруг неожиданно весело рассмеялся:

– А вообще-то ты его срезал лихо. Видел. С головой срезал. Молодец! Но учти, парень, – Павел Степанович снова стал серьезным, – все учтите: подвиг требует не только большой отваги, но и большой мысли. Воевать нам еще долго, так давайте же воевать с головой, думаючи...

Они пройдут бок о бок через всю войну, всем смертям назло выживут, станут друзьями: Герои Советского Союза – будущий генерал Григорий Дмитрюк и будущий главный маршал авиации главком ВВС Павел Кутахов...

Бои, бои, бои... Жаркие, не на жизнь, а насмерть, схватки велись в небе Севера почти ежедневно. Несмотря на исключительно тяжелые метеорологические условия, Дмитрюк и его товарищи поднимались в воздух по семь, девять и даже по одиннадцать раз за сутки. И если не в каждом вылете, то через один обязательно – бой. И в каждом из них находили свой конец гитлеровские стервятники.

Но война есть война. В этих напряженнейших, как правило, неравных боях, покрыв себя неувядаемой славой и вечной памятью Родины, героической смертью погибнут многие летчики 145-го полка: Иван Бочков, Виктор Миронов, Ефим Кривошеее, Иван Юшинов... Они навсегда остались в Шонгуе.

Весной сорок четвертого года, когда наши наземные войска перешли в наступление, воздушное сражение в небе Севера разгорелось с новой силой. Один из боев той весны оставит на всю жизнь неизгладимый след в сердце Дмитрюка.

...В тот день они двумя звеньями сопровождали группу летевших на штурмовку вражеского аэродрома "илов". Капитан Дмитрюк вел четверку истребителей непосредственного прикрытия, старший лейтенант Габринец со своим звеном шел чуть сзади и выше. Туманная, облачная с утра погода улучшалась буквально на глазах. Григорий и радовался – в нем уже сказывался северянин – низко катившемуся по горизонту неяркому солнцу, и одновременно клял его всеми "святыми", так как знал, что их наверняка где-нибудь перехватят "мессеры". И он, осторожно ощупывая взглядом небо, сейчас хотел лишь одного: чтобы это "где-нибудь" произошло ближе к цели. Чтобы смогли отработать "горбатые".

Шестнадцать форсированных, маневренных, двухпушечных "мессершмиттов" появились тогда, когда Дмитрюк увидел впереди знакомые очертания фашистского аэродрома. Четверка Габринца немедленно бросилась им навстречу и связала боем. Григорий же, с трудом поборов в себе желание сделать то же самое, продолжал вести свое звено рядом со штурмовиками Это было его обязанностью, его неукоснительным долгом – во что бы то ни стало обеспечить безопасность "илов".

На подступах к цели снизу на них выплеснулся шквал огня зенитных эрликонов. Если бы это произошло несколькими секундами раньше, то они бы не прошли. Во всяком случае, прошли бы не все. Но они опередили гитлеровцев. Выскочив на аэродром на высоте бреющего полета, штурмовики с ходу – они знали свое дело (эти не от хорошей жизни прозванные немцами "черной смертью" самолеты) – ударили по стоянкам "юнкерсов" и "мессершмиттов", а истребители Дмитрюка – по зениткам.

Выполнив два захода, все двенадцать благополучно вышли из-под огня.

Григорий был доволен. Он и на этот раз возвращался домой не без личной победы – мимоходом меткой очередью срезал одного из двух успевших все-таки взлететь "мессеров". Это тебе за Ленинград! Теперь его беспокоил лишь Габринец. И вдруг:

– Гриша, жив курилка?

Габринец вынырнул откуда-то снизу и, лихо крутанув победную "бочку", увел свою четверку на обычное место, наверх. "Ну и дьяволенок!" – только и подумал Дмитрюк, проводив самолет друга потеплевшим взглядом. Он по-братски любил этого щуплого русоголового парня за неунывающий нрав, за прямоту и честность в отношениях с товарищами, за храбрость и самоотверженность в бою. Григорий видел, что Габринец тоже тянется к нему. Эта взаимная привязанность, начавшаяся еще в пору их совместной службы на Дальнем Востоке, постепенно переросла в большую мужскую дружбу. И Дмитрюк очень дорожил ею.