Текст книги "За чистое небо (Сборник)"

Автор книги: Автор Неизвестен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 18 страниц)

Николай слушал эти рассказы, восхищался мужеством боевых друзей, по-хорошему завидовал их смелости и. невольно примерял себя к их подвигу. "А я? Смог бы таранить вражеский самолет?" – думал он. Мечтал о подобном подвиге – и боялся, чтобы в трудную минуту не оплошать, не дрогнуть.

Беспокойство молодого летчика можно понять, Он уже несколько раз вылетал навстречу врагу. В воздухе вел себя смело, но не всегда осмотрительно, не всегда расчетливо. То рано откроет огонь и останется без патронов. То увлечется боем и останется без горючего.

После одного из таких полетов лейтенант Иозица сказал:

– Одной смелостью не возьмешь. Нужны и хитрость и расчетливость. В небе это особенно важно!

Крепко запомнились Николаю эти слова.

И вот наступило 4 июля 1941 года. Тринадцатый день войны. Тринадцатый день жестоких боев. В тот день Николай на своем И-16 совершил уже несколько вылетов. Сейчас, пока техник готовил "ишачка" к очередному вылету, он спрятался в тени от июльской жары, развернул свежий номер "Ленинградской правды".

– О чем пишут? – спросил его сержант.

– О чем? Послушай.

Николай прочел выдержку из статьи, на которой задержалось его внимание. В ней говорилось о том, что враги не раз заносили преступную руку над городом на Неве. Но ни разу великий город революции не склонял своей головы перед ними. Не склонит он ее и сейчас перед фашистами. Беспредельно преданные социалистической Родине, ленинградцы исполнят свой священный долг по защите города Ленина.

– Вот, друг, что пишут о нас, ленинградцах! – сказал Николай.

– Ты же сибиряк.

– Родился в Сибири. А теперь, выходит, и я ленинградец. И, стало быть, это и ко мне относится – насчет священного долга.

Говоря так, Николай и не предполагал, что буквально через полчаса ему придется подтвердить эти слова на деле.

He успел он дочитать газету, как послышался гул. К аэродрому в сопровождении двух истребителей "Мессершмитт-109" приближались восемь бомбардировщиков "Юнкерс-88". А на летном поле был только один самолет "ишачок" Николая. Уже через несколько секунд этот самолет пронесся над аэродромом, стремительно взмыл вверх. Когда вражеские машины стали заходить на бомбежку, Николай приблизился к "юнкерсу", замыкавшему строй, и дал очередь.

Бомбардировщик загорелся. Николай хотел добить его. Но в тот же миг услышал, как по его самолету застучали пули. На него набросились фашистские истребители.

Он резко развернул машину и бросился в атаку. Меткой очередью подбил одного из "мессершмиттов", заставил его выйти из боя. Изменили курс и бомбардировщики.

Теперь над аэродромом оставался только один "мессершмитт".

Николай совершил глубокий вираж. Фашист сделал то же самое. Летчики образовали круг, по которому ходили друг за другом.

Внимательно следя за врагом, Николай все больше приближался к нему.

Но вот фашист вышел из виража и встал на боевой разворот с набором высоты. Советский летчик устремился за ним, Когда гитлеровец развернулся, чтобы начать атаку, Николай бросился ему навстречу. Молниеносно сокращалось расстояние между самолётами. Вот уже осталось не более 200 метров.

"Сейчас врежусь", – подумал Николай. А вслух произнес – это хорошо было слышно на стартовом командном пункте:

– Иду на таран!

Фашист попытался выйти из боя, накренив машину влево. Но не успел. Советский летчик как ножом срезал плоскость "мессершмитта" и тот, кувыркаясь, полетел вниз.

Но и И-16 стал крениться.

Николай тщетно старался вывести самолет из штопора. С каждой секундой машину раскручивало все сильнее. Огромным усилием летчик оторвался от сиденья, выдернул кольцо парашюта. Струя воздуха с силой подхватила шелковый купол, вытащила Николая из кабины.

Все это произошло в нескольких десятках метров oт земли, недалеко от обломков фашистского самолета. Наблюдавшие за боем летчики окружили спустившегося на парашюте товарища.

Николай увидел командира полка, одернул гимнастерку, подтянулся и четко доложил о проведенном бое.

– Правильно действовали, товарищ старшина. Поздравляю с победой!

Николай развел руками, вздохнул и сказал:

– Машину жалко. Загубил "ишачка".

– Да ведь не зря! Дорого он им обошелся.

И командир крепко пожал молодому летчику руку.

Вечером состоялось партийное собрание. На него пригласили всех воинов.

Николай сея среди таких же, как и он, молодых авиаторов, с завистью посматривавших на тех, чью грудь украшали высокие правительственные награды, чьи имена уже были окружены славой.

С докладом выступил командир. Он говорил о боевых делах летчиков, мужественно защищающих небо Ленинграда, о техниках, днем и ночью обеспечивающих вылеты истребителей, о других специалистах, без которых невозможна деятельность авиации. Говорил о вчерашней речи по радио Председателя Государственного Комитета Обороны И. В. Сталина. Партия и правительство призывали советских людей отстаивать каждую пядь родной земли, драться до последней капли крови за родные города и села.

– Так, как сражаются наши герои! – сказал командир и назвал фамилии лучших летчиков полка.

Не думал Николай, что здесь, на собрании его старших товарищей по оружию – коммунистов, он, молодой летчик, будет назвав в одном ряду с другими, более опытными воздушными, бойцами. О нем, как и о Петре Харитонове, Степане Здоровцеве, Михаиле Жукове, говорили все выступавшие. И потом, когда перешли ко второму вопросу повестки дня и принимали в партию командира эскадрильи лейтенанта Виктора Иозицу и младшего лейтенанта Михаила Жукова, снова назвали его имя. Говорили о том, как мужественно воюет комэск, как бьют врага, не жалея сил, не щадя жизни, его подчиненные – комсомольцы Здоровцев, Жуков, Шестаков и самый молодой среди них Николай Тотмин.

Коммунисты единодушно приняли в партию лейтенанта Иозицу и младшего лейтенанта Жукова. Николай искренне радовался за товарищей, которым оказали большое доверие. Поздравляя их, он надеялся, что придет день, когда и его заявление коммунисты полка будут обсуждать вот так же – в перерыве между боевыми вылетами, сидя на пожухлой, выгоревшей траве аэродрома. "Надо только, – думал он, – еще повоевать, проявить настоящее геройство, чтобы ни у кого не возникло ни малейшего сомнения в том, что он достоин чести называться коммунистом".

С того памятного дня прошел месяц.

И вот он идет по городу, где многое связано с именем Владимира Ильича Ленина – вождя Коммунистической партии, основателя Советского государства.

Вот и площадь Пролетарской диктатуры. За нею – Смольный.

Николай не спеша идет к зданию, откуда в эти дни осуществляют руководство обороной Ленинграда.

Смольный все ближе и ближе.

И видятся костры той памятной ночи семнадцатого года, светящиеся огнями окна штаба революции. Со всех концов города шли к Смольному представители заводов и фабрик, революционных частей. На площади стояли броневики. У входа – пулеметы и орудия. У дверей – часовые...

– Вы, товарищ старшина, куда?

Голос часового вернул его к действительности.

– Вот... Вызвали. За наградой!

Строгий, подтянутый часовой понимающе улыбнулся, кивнул головой. Николай вошел в вестибюль. Здесь, у столика, комендант Смольного Гришин, проверив документы, сверив фамилию со списком, направил его в Актовый зал.

В Актовом зале было много военных. Они сидели группами, о чем-то оживленно беседовали. "Видно, однополчане, – подумал Николай. – А из 158-го истребительного только я. Но ничего! Придет время – и еще не один летчик полка получит правительственную награду в этом историческом зале".

На сцену поднялись несколько человек в генеральской форме. Некоторых из них Николай узнал по портретам, фотографиям, которые видел в газетах.

Наступила тишина. И он тотчас почувствовал, как сильнее забилось сердце. Вот ведь! Знал об этой минуте. Ждал ее. А подошла она – и разволновался. "А еще фашиста таранил. Герой!" – совестил себя Николай, но спокойнее от этого не стало.

К трибуне вышел член Военного совета. Раскрыв папку с документами, обратился к притихшему залу.

– Дорогие боевые друзья! – сказал он. – Мне выпала честь по поручению нашего правительства вручить высокие награды страны славным защитникам Ленинграда. Позвольте огласить Указы Президиума Верховного Совета СССР о награждении. Указ от 22 июля 1941 года: "За образцовое выполнение боевых заданий командования на фронте борьбы с германским фашизмом и проявленные при этом отвагу и геройство присвоить звание Героя Советского Союза с вручением ордена Ленина и медали ёЗолотая Звезда"..."

Генерал назвал фамилии – и на сцену по очереди поднялись младший лейтенант Лукьянов и капитан Матвеев.

Когда член Военного совета произнес слова: "Титовка Сергей Алексеевич", – никто не вышел из рядов, никто не поднялся с места. Отважный летчик погиб, стремясь после тарана фашистского самолета спасти свой истребитель. Звание Героя Советского Союза ему присвоили посмертно.

И снова взгляд на документы.

Сердце у Николая словно остановилось. Вот сейчас... Сейчас!..

– Тотмин Николай Яковлевич.

Он не помнил, как вышел на сцену. Не расслышал, что сказал член Военного совета о его подвиге. Только когда у него в одной руке оказалась коробочка с наградами, а другую генерал крепко встряхнул, он пришел себя.

Сознавая торжественность происходящего, он снова тем старшиной Тотминым, которого командир хвалил за хорошую строевую выправку. И четко произнес слова, уже сказанные здесь его товарищами по нелегкому ратному труду, отмеченными такими же высокими наградами:

– Служу Советскому Союзу!

Потом были зачитаны другие Указы. На сцену выходили воины различных родов войск, представители одного боевого братства, славные защитники Ленинграда.

После вручения наград член Военного совета приказал коменданту Смольного показать им комнаты, где в дни Октября и в первые месяцы Советской власти жил и работал Владимир Ильич Ленин.

Так получилось, что из Смольного они шли вместе – герои воздушного тарана, отмеченные одним Указом.

– Уже несколько месяцев не был в Ленинграде, – сказал капитан Матвеев.

– Вы ленинградец? – спросил Саша Лукьянов. Николай опередил капитана.

– Еще бы! Это же о нем написал стихи Александр Прокофьев.

И лукаво взглянув на шагавшего рядом Владимира Ивановича Матвеева, продекламировал:

– "Все мы, все мы нынче ленинградцы, Как и ты, товарищ капитан, Враз решивший: – Драться, так уж драться, Кончились патроны, – На таран!"

– Любите, старшина, стихи? – спросил Матвеев.

– Очень! Хорошая у нас была учительница по литературе. Любила стихи и нас научила их любить. Я даже сам пробовал сочинять.

– Это же здорово! Прочли бы что-нибудь.

– Да нет! Это было раньше. Еще в школе.

– А вы сами откуда?

– Сибиряк. Село Усть-Ярул Красноярского края – моя родина. Хорошие у нас края. Замечательные! Птицы, зверей полным-полно. Бывало, отправимся с отцом в тайгу. Идешь, – душа радуется. Красота вокруг такая, что и не рассказать.

– А я москвич, – сказал Саша Лукьянов.

И задумался, замолчал.

Его настроение передалось Николаю. Нахлынули воспоминания о доме. Вместе со всем пережитым сегодня они еще больше растревожили юношу. Капитан внимательно посмотрел на молодых летчиков. Понимая их состояние, обнял за плечи, сказал:

– Не тужите, друзья. Окончится война, каждый вернется в родные края, встретит родных и любимых. Станет наша земля еще краше, еще богаче. А сейчас главное – разбить врага.

– Верно говорите, товарищ капитан! – воскликнул Саша Лукьянов.

А Николаю очень захотелось прочесть написанные им в день партийного собрания стихи. И он с чувством продекламировал:

– "Вокруг самолета – разрывы снарядов.

И прямо в лицо – огневая пурга.

Но бьем беспощадно коричневых гадов.

Коль вышли патроны, – тараним врага!"

Крепко пожав новым боевым друзьям руки, Николай Тотмин торопливо зашагал в сторону Финляндского вокзала, провожаемый любопытными взглядами ленинградцев, заметивших на груди молодого воина орден Ленина и Золотую Звезду Героя.

Он шел, а в памяти возникали увиденные сегодня в Смольном лица. Мужественные, опаленные знойным июльским ветром, почерневшие от пороховой гари.

Он искренне восхищался подвигами этих воинов, не думая о том, что и сам – из таких же смелых людей, верных солдат Отчизны, которые, не щадя жизни, защищают ее, помогают ей выстоять и победить.

Сейчас он торопился в свою полковую семью, зная, что боевые друзья с нетерпением ждут его возвращения из города, ставшего родным для каждого из них, независимо от того, где человек родился, где проживал до службы в армии. Они ждут его, чтобы поздравить с получением высокой награды, узнать, как живет и борется Ленинград.

Герой Советского Союза старшина Николай Тотмин спешил в родной полк. Защитник ленинградского неба, солдат Советской Отчизны шел навстречу новым подвигам.

И в такт четким шагам из самого сердца рождались новые строки:

Нас Родины слава в бою окрыляет.

Врагу не прорвать краснозвездный гранит.

Нас партии слово в бою вдохновляет.

Нас Ленина имя в бою осенит...

В. Пузейкин

Пока бьется сердце

Более тридцати лет минуло с той поры, как окончилась война. Но и сегодня возникают в моей памяти лица однополчан, не доживших до светлого Дня Победы. И среди них – старший лейтенант Лука Муравицкий.

Он первым среди моих однополчан был удостоен высокого звания Героя Советского Союза.

Встретились мы в сентябре 1941 года. 127-й истребительный авиационный полк, которым я командовал, стоял тогда на одном из аэродромов под Ленинградом.

Это были трудные для города на Неве дни.

Фашисты замкнули вокруг Ленинграда кольцо блокады. Люди, руководившие обороной города, отвечавшие за снабжение войск и населения, за эвакуацию жителей, не связанных непосредственно с военными действиями и производством, принимали все меры к тому, чтобы обеспечить связь Ленинграда с Большой землей.

Многие, конечно, знают, какую огромную роль в снабжении войск Ленинградского фронта и жителей города сыграла знаменитая ледовая Дорога жизни через Ладожское озеро, а после прорыва блокады – и железная дорога, проложенная по берегу Ладоги.

Но в первые дни блокады, до того, как начала действовать Дорога жизни, связь города с Большой землей осуществлялась с помощью авиации – по так называемому "воздушному мосту".

Для обеспечения "воздушного моста", по указанию Государственного Комитета Обороны, были выделены две крупные транспортные авиационные группы самолетов – московская и особая ленинградская. Транспортные самолеты базировались на аэродромах Хвойная и Кушеверы. Прикрывать их действия должна была истребительная авиация.

Именно для этого и перебросили нас с Западного фронта. В состав полка вошла и эскадрилья самолетов И-16 29-го Краснознаменного истребительного авиационного полка.

История этого полка – это, по существу, история советских Военно-Воздушных Сил.

Свою летопись полк вел от первого советского авиационного отряда, созданного в августе 1918 года и начавшего боевые действия на Восточном фронте. В боях против белогвардейцев красные летчики проявили исключительное мужество и храбрость.

В 1925 году отряду, преобразованному в эскадрилью, присвоили имя В. И. Ленина, а в 1928 году в связи с десятилетием за боевые дела в период гражданской войны эскадрилью наградили орденом Красного Знамени.

Накануне Великой Отечественной войны 29-й Краснознаменный истребительный авиационный полк, созданный на базе эскадрильи, охранял дальневосточные рубежи нашей Родины. С первых дней войны он сражался с фашистами на Западном фронте.

И вот в сентябре 1941 года в наш 127-й полк влилась эскадрилья прославленной части. И хотя боевой опыт ее молодых летчиков, как, впрочем, и всех нас, не превышал трех месяцев, на их счету уже был не один сбитый фашистский самолет.

Среди тех, кто в первые дни войны сумел приумножить славу полка, были летчики Юхимович, Попов, Морозов, Хомусько и другие. Но с особенно большим уважением и гордостью здесь произносили имя младшего лейтенанта Луки Захаровича Муравицкого.

Родился он в 1916 году в семье крестьянина-бедняка в белорусской деревне Долгое. По нынешнему административному делению это в Солегорском районе Минской области.

После окончания шести классов сельской школы Лука отправился в Москву. На заводе "Динамо" его приняли учеником токаря. Окончив фабрично-заводское училище, работал мотористом на заводе. После напряженного трудового дня юноша спешил в аэроклуб, где занимался парашютным спортом.

Это были годы бурного развития советской авиации. Как и все советские люди, Лука восхищался подвигом наших летчиков, спасших челюскинцев, мировыми рекордами летчика-испытателя Владимира Коккинаки, замечательным полетом через Северный полюс в Америку В. П. Чкалова и М. М. Громова.

Комсомолец Муравицкий усердно занимается парашютным спортом, без отрыва от производства оканчивает аэроклуб. В 1937 году его зачисляют курсантом школы военных летчиков в Борисоглебске.

– Крепкий парень! – сказал комиссар полка Александр Петрович Проскурин, когда мы знакомились с биографиями и боевой деятельностью прибывших к нам летчиков.

Вот только несколько эпизодов, которые свидетельствовали о волевом, мужественном характере Луки Муравицкого.

8 августа 1941 года Лука Муравицкий участвовал в групповом воздушном бою. Шесть советских истребителей И-16 против двенадцати "юнкерсов" и "мессершмиттов". Советские летчики в этой схватке сбили восемь немецких машин. Две из них уничтожил младший лейтенант Муравицкий.

В конце августа создалась настолько напряженная обстановка, что наши истребители, базировавшиеся на дальнем аэродроме, прилетали для отражения атаки фашистской авиации с некоторым опозданием.

Было принято решение сделать засаду, расположив несколько истребителей у самой линии фронта.

На исходе дня, уже в сумерках, три самолета из звена лейтенанта Морозова приземлились на крохотной площадке буквально под носом противника. А на рассвете, едва гитлеровцы появились над расположением советских войск, наши летчики ринулись наперерез врагу.

За день Морозов, Попов и Муравицкий десять раз поднимались в воздух и сбили четыре бомбардировщика. А скольким воздушным пиратам помешали осуществить прицельное бомбометание!

Еще через несколько дней Муравицкому пришлось охранять от вражеской авиации железнодорожную станцию, через которую осуществлялись снабжение наших войск и эвакуация раненых, гражданского населения и материальных ценностей. Недалеко от станции Лука обнаружил фашистский бомбардировщик "Хейнкель-111". Атакованный советским летчиком, гитлеровец попытался на повышенной скорости со снижением уйти от преследования.

Лука догнал противника и с дистанции 500 метров открыл огонь из пулеметов. Но, видимо, поторопился: все пули прошли мимо цели.

Тем временем самолеты уже оставили позади линию фронта и теперь летели над территорией, занятой фашистскими войсками.

– Не уйдешь, вражина! – крикнул Лука.

Он максимально сблизился с "хейнкелем" и снова нажал на гашетки. Но очереди не последовало. Летчик не заметил, как израсходовал все патроны. Упустить врага? Ни за что!

– Все равно не уйдешь!

Вплотную сблизившись с "хейнкелем", Муравицкий ударил винтом по хвостовому оперению.

Вражеский самолет резко спикировал и исчез в лесу. Рассматривать его было некогда. "Ишачок" также был поврежден. И все же Лука сумел довести самолет до аэродрома.

Окружив машину, техники, летчики с изумлением смотрели на загнутые лопасти винта.

– Вот это да! Это удар! – слышались возгласы. – Как только дотянул!

Это не единственный случай, когда Муравицкому пришлось буквально "дотягивать" до своих войск. Так случилось и во время его последнего боевого вылета.

Хотя было только начало сентября, погода стояла по-настоящему осенняя, дождливая.

В такую погоду летчики звена лейтенанта Хомусько вылетели на разведку места сосредоточения танков, которые гитлеровское командование намеревалось в ближайшее время ввести в бой.

Обстоятельства сложились так, что летчики возвращались порознь.

Муравицкий приехал на машине поздно ночью с забинтованной головой.

– Летели на бреющем полете вдоль дороги, – рассказывал он. – Видимость – хуже некуда. Но танки мы все же разыскали. Стал считать, да сбился очень много их было. Пришлось заходить снова. Насчитал около двухсот. Пошли дальше в тыл. В одной деревне еще добрую сотню машин увидели. Все ясно: готовятся к наступлению. Развернулись на обратный курс. А погода улучшилась. Появились истребители. Увязались за нами. На мой самолет насели трое "мессеров". Одного сбил, от двух других еле отделался. Но тут забили зенитки. У самой кабины разорвался снаряд. Осколки попали в голову и в лицо. Досталось и двигателю! Он забарахлил, а над самой линией фронта заглох. Пришлось идти на вынужденную.

Утром к месту вынужденной посадки выехали авиатехкики. Когда через несколько дней поступил приказ о перебазировании эскадрильи под Ленинград, Лука Муравицкий не оказался "безлошадным". На новый участок фронта он прибыл со своим верным другом И-16.

В сентябре 1941 года 127-й истребительный авиационный полк с включенной в его состав эскадрильей стал сопровождать транспортные самолеты в блокированный Ленинград и из Ленинграда на Большую землю.

Сопровождение транспортных самолетов – задача почетная и очень сложная. Истребители должны не просто отразить все атаки противника, но защитить своих подопечных, довести их до места назначения.

Выполнение этой задачи требовало от наших летчиков большого мужества. В воздухе, над кольцом вражеского окружения, не раз завязывались жестокие бои.

Среди тех, кто открыл счет сбитым фашистским самолетам при защите "воздушного моста", был и Лука Муравицкий.

А произошло это так.

Однажды, когда истребители вылетели на сопровождение, "юнкерсы" атаковали наш аэродром. Советские летчики увидели уходящие после бомбометания вражеские самолеты и бросились вдогонку. Конечно, далеко преследовать гитлеровцев они не могли. Но все же Муравицкий, а вслед за ним и Путяков сбили по одному фашистскому бомбардировщику.

В одном из полетов группу транспортных самолетов Ли-2 истребители прикрывали парами. Лука Муравицкий был ведущим. В районе Новой Ладоги на него и его ведомого напали три "мессершмитта".

Заняв положение между транспортными самолетами и фашистскими истребителями, Лука открыл огонь и меткой очередью сбил один Ме-109. С другим фашистом вел бой ведомый. Третий "мессер", атаковав Муравицкого сзади, огнем из пушки повредил самолет, а летчика ранил в лицо.

Несмотря на ранение, Лука продолжал вести бой и заставил фашиста отступить.

Почти ежедневно летчики полка встречались с вражескими истребителями, вступали с ними в жестокие схватки. Только в сентябре 1941 года было совершено более девятисот боевых вылетов. С такой же интенсивностью работали и в октябре. И если в сентябре обошлось без потерь, то октябрь принес немало огорчений. При отражении нападения вражеской авиации на наши транспортные самолеты погибли командир звена лейтенант А. Хмелинин и младший лейтенант Н. Евтеев. Был ранен старший лейтенант Л. Муравицкий.

Но были у нас свои радости. Радости побед над противником. Радость от сознания того, что мы с каждым днем становились крепче, что день ото дня сильнее становятся наши удары по врагу.

В октябре стало известно, что за отличное выполнение боевых заданий и проявленные при этом мужество и героизм старшему лейтенанту Луке Захаровичу Муравицкому присвоено звание Героя Советского Союза.

Столь высокой награды наш новый однополчанин был удостоен за подвиги, совершенные на Западном фронте. Но и в небе Ленинграда он показал себя настоящим воздушным бойцом. Поэтому, когда 23 октября 1941 года мы услышали радостную для всех нас весть, в полку не было летчика, который не сказал бы:

– Заслуженная награда! Молодец, Лука! Гордимся тобой, радуемся вместе с тобой!

Поздно вечером состоялся митинг. Друзья-однополчане тепло поздравили героя, пожелали ему всего самого хорошего.

Затем выступил "виновник" торжества. Когда батальонный комиссар Проскурин предоставил ему слово, Лука с минуту молча стоял на открытой площадке грузового автомобиля, превращенного в трибуну. Потом взволнованно сказал:

– Спасибо, друзья, за добрые слова в мой адрес. Мне, конечно, очень приятно получить такую награду. Но она не только моя. В небе особенно ощущаешь, как важно, когда рядом с тобой – боевой товарищ, готовый принять на себя удар, чтобы выручить друга. Не раз выручали и меня. Спасибо вам всем за дружбу, за боевую выручку! О себе скажу коротко: Лука Муравицкий не подведет. Пока бьется сердце, видят глаза, а руки могут держать штурвал, буду беспощадно драться с ненавистным врагом!

В конце октября обстановка под Ленинградом крайне осложнилась. Фашистские войска предпринимали отчаянные попытки сломить волю защитников города на Неве. Этим попыткам противостояли стойкость, мужество, отвага советских воинов, их любовь к Родине, ненависть к врагу, стремление выстоять и победить.

Напряжение боев росло на земле и в воздухе. Рос боевой счет летчиков, охранявших "воздушный мост". Но каждая победа доставалась дорогой ценой.

30 ноября 1941 года Лука Муравицкий – в который раз! – поднялся в воздух.

Напрасно ожидали его на родном аэродроме – это был последний вылет нашего боевого товарища, мужественного защитника ленинградского неба.

В полку тяжело переживали утрату. Наши летчики поклялись еще яростнее драться с ненавистным врагом, еще самоотверженнее защищать "воздушный мост" между городом на Неве и Большой землей.

Они сдержали свою клятву. Об их ратной доблести неоднократно упоминалось в приказах командования. Она отмечена многими боевыми наградами. Героями Советского Союза стали летчики-истребители Александр Савченко, Константин Трещев, Федор Химич. Орденом Красного Знамени и наименованием "Варшавский" отмечена боевая доблесть полка.

Идут годы. Многое забывается. Но никогда не изгладятся в нашей памяти подвиги героев Великой Отечественной войны, бесстрашных защитников Родины, их имена. Эти имена знают не только представители старшего поколения, но и люди, родившиеся и выросшие после войны.

Скупы слова надписи на скромном обелиске в городе Всеволожске Ленинградской области: "Старший лейтенант Лука Захарович Муравицкий. 1916 1941".

Биография короткая. А жизнь – яркая, наполненная подвигами во имя Родины.

С. Юхнов

Путь Генерала

Есть в Тосненском районе Ленинградской области молодой город Отрадное. Он вырос там, где соединились поселки Ивановское и Отрадное. На берегу Невы. На том берегу, где еще и сегодня можно найти старую гранату или мину, где земля, изрытая окопами и воронками от тяжелых фугасов, до сих пор не дает хороших всходов, где растут лишь редкая трава и мелкий кустарник. Земля не оправилась от ран. Но вырос здесь красивый город. И в нем большой Дом культуры завода электромеханического оборудования.

В канун Дня Победы здесь состоялся районный праздник.

Когда началось торжественное собрание, ведущий объявил: "Слово предоставляется генерал-майору авиации, Герою Советского Союза Владимиру Александровичу Сандалову".

На трибуну поднялся крепко сбитый пожилой человек в летной форме. И начал рассказывать о том, как вместе со своими боевыми товарищами бомбил врага на подступах к Ленинграду. Генерал называл имена, с волнением говорил о легендарном подвиге Николая Гастелло.

Напомнил, что на Ленинградском фронте этот подвиг повторили Леонид Михайлов, Михаил Шаронов и другие летчики. А потом рассказал о жизни и героической смерти младшего лейтенанта Ивана Черных, лейтенанта Семена Косинова, сержанта Назара Губина – экипажа, повторившего подвиг Николая Гастелло. Это были его питомцы. Погибли они на пороге своего двадцатилетия. Владимир Александрович говорил о том, как бы они могли жить, если бы не война. Как пряма была бы их дорога...

У самого Владимира Сандалова все было сложнее.

Я много слышал и читал о бывших беспризорниках, ставших при Советской власти учителями и учеными, знатными рабочими, руководителями предприятий. Но встречаться с ними не приходилось, и были они для меня героями литературными. И вдруг знакомство с Сандаловым. Как отзвуки далеких лет, звучали для меня слова: "сирота", "беспризорник", "бродяга". Их произносил Владимир Александрович, скупо рассказывая о себе. Шестилетним мальчиком остался он без отца, военного фельдшера. Мать поступила работать, но прокормить сына не могла. И в том же 1912 году отдала его в гатчинский сиротский институт (было такое заведение в тогдашней России).

– Дикие там царили нравы, – вспоминает В. А. Сандалов. – Нас избивали старшие ребята, сурово наказывали воспитатели. Шесть лет провел я в этом "институте". А в 1918 году в связи с голодом в Питере перевели нас сначала в Пермскую губернию, а потом в Пензенскую. Сбежал я. Бродил с такими же беспризорниками по дорогам России, по городам и селам. Ловили. Отправляли в детский дом. Снова бежал. Босой, оборванный, промышлял на вокзалах... Всякое бывало. Но я добирался домой, в Гатчину.

И он добрался. И здесь встретился с одним из комсомольских активистов – Розенблитом. Об этом человеке Владимир Александрович сохранил добрую память на всю жизнь. Благодаря влиянию Розенблита он в 1920 году поступил в школу имени Ленина в Гатчине. Вступил в комсомол, стал общественником, комсоргом школы.

У Сандалова трудное детство, нелегкая юность. Он был деревообделочником на заводе в Сиверской, работал на стекольном заводе "Дружная горка". И всюду он был среди тех, кто ведет за собой. Владимира уважали. Знали, что этот человек не бросит слово на ветер, пообещает сделает. Сумеет увлечь за собой ребят. Вскоре он стал заведующим отделом Детскосельского горкома комсомола, а затем молодого коммуниста направили в совпартшколу.

Владимир прилежно учился, а сам мечтал... об авиации. Однажды слушателям раздали анкеты. Среди других вопросов был и такой: "Кем хочешь стать?" "Только летчиком", – написал слушатель Сандалов.

Мечта исполнилась в 1926 году. Тогда двадцатилетний юноша был зачислен в Ленинградскую военно-теоретическую школу ВВС, а через год его перевели в Оренбургскую школу воздушного боя.

Казалось, все складывается хорошо. Он близок к заветной цели. Уже был в учебном полете. И вдруг... Врачебная комиссия высказала предположение о частичной утрате зрения. Что это? Прощай, мечта? И он никогда не будет летать? Не может такого быть.

– Я "встал на дыбы", – вспоминает генерал, – ходил, доказывал, что здоров, требовал новых проверок. Наконец, меня уложили в госпиталь. Три месяца потерял, но все-таки доказал, что могу быть летчиком.

Ему разрешили продолжать учебу. Но время было упущено. Пришлось усиленно заниматься, догонять группу. Ведь до выпуска оставались месяцы. И он догнал. Встал в общий строй. И в 1929 году, успешно сдав экзамены, получил назначение – младшим летчиком в 55-ю тяжелую бомбардировочную авиаэскадрилью. (Кстати, через 30 лет ему вновь придется проявить свое упорство и трудолюбие. В Академии Генерального штаба Сандалов был единственным слушателем, не имевшим высшего образования.)