Текст книги "За чистое небо (Сборник)"

Автор книги: Автор Неизвестен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 18 страниц)

В те дни в сообщениях Советского Информбюро часто упоминалась Новая Ладога, которая находилась на пути между Большой землей и Ленинградом. Этот район превратился в арену ожесточенных воздушных сражений. Командование Люфтваффе, не добившись успеха в налетах на Ленинград, попыталось прервать движение на коммуникациях, по которым шло снабжение осажденного города.

5 июня в район Новой Ладоги устремилось около ста самолетов. "Юнкерсы" и "хейнкели" шли эшелонами, по несколько десятков машин в каждом. Их сопровождали "мессершмитты" и "фокке-вульфы". Почти со всех аэродромов, расположенных неподалеку от Ладожского озера, были подняты наши истребители для отражения этого налета.

Шестерку Литаврина направили в район Волховстроя. И вовремя. Там Сергей встретил группу из сорока Хе-111, которые шли под прикрытием двадцати Ме-109 и ФВ-190. Гитлеровцы имели многократное преимущество, а победили наши летчики. Шестерка Литаврина сбила семь бомбардировщиков "Хейнкель-111" и один истребитель "Фокке-Вульф-190", не потеряв ни одного самолета. В этом бою вместе с Литавриным отличились старший лейтенант Сысоев, лейтенант Плякин, младшие лейтенанты Макуха и Кулаков.

"Первая атака по вражескому самолету всегда должна быть нашей", постоянно повторял молодым летчикам Литаврин. И его ученики доказали, что уроки для них не прошли даром.

Литаврин учил своих питомцев и другому правилу: взял на прицел противника – не отпускай его, пока не уничтожишь.

За умелое руководство боевыми операциями и личное мужество Сергей Литаврин в июне 1943 года был награжден орденом Александра Невского.

Немало замечательных побед одержали летчики полка, в котором сражался Сергей Литаврин. И вот 7 июля 1943 года авиационному полку присвоено звание "гвардейский". А через день это звание получил и авиационный корпус ПВО, в состав которого входил полк,

13 сентября 1943 года авиакорпусу вручали гвардейское знамя. На одном из фронтовых аэродромов двумя ровными рядами выстроились истребители. Под лучами солнца поблескивали нарисованные на бортах звездочки. Каждая из них означала сбитый вражеский самолет. Пятнадцать звездочек красовалось на борту истребителя Литаврина.

Летчики внимательно слушали выступление члена Военного совета фронта А. А. Жданова, который отметил большие заслуги корпуса ПВО в защите города Ленина и выразил уверенность, что отважные истребители, вооруженные богатым боевым опытом, будут и впредь бесстрашно защищать Родину от фашистских захватчиков.

Затем А. А. Жданов вручил гвардейское знамя командиру авиакорпуса Герою Советского Союза Н. Д. Антонову. Опустившись на колено, Антонов поцеловал край алого шелкового полотнища.

– Принимая боевое гвардейское знамя, – сказал он, – клянемся с честью пронести его через все грозные сражения к полной победе над врагом.

– Клянемся! – повторили гвардейцы, и это слово, как эхо, пронеслось по аэродрому.

А затем для Сергея наступили торжественные минуты. Он вместе с подполковником Георгием Петровым и майором Николаем Молтениновым стоял перед строем. Им, героям воздушных боев в ленинградском небе, боевые друзья оказали честь быть первыми знаменосцами гвардейского знамени корпуса. И три летчика торжественно пронесли знамя перед строем.

Слава о боевых подвигах Сергея Литаврина гремела по всему Ленинградскому фронту. Дошла она и до его родных мест. Жители города Липецка гордились своим земляком, писали ему письма, просили рассказать о боевых делах и фронтовой жизни. Литаврин отвечал. Сергей несколько раз ездил в отпуск домой, где жили его мать и сестра, встречался с земляками. Эти встречи доставляли много приятных минут прославленному летчику.

В начале 1944 года комсомольцы Липецка решили преподнести Литаврину подарок. Об этом они сообщили в телеграмме командованию.

Командир полка вызвал Литаврина.

– Читай, капитан, – подал он ему листок бумаги. Сергей взял телеграмму. И чем дальше читал ее, тем радостнее становилось на душе.

"Комсомольцы и молодежь города Липецка собрали и сдали в фонд обороны 100 000 рублей, – говорилось в телеграмме. – Просим построить на собранные деньги самолет "Липецкий комсомолец" и передать его в часть, командиром которой является наш земляк Герой Советского Союза Сергей Литаврин".

Командир подождал, когда Сергей закончит читать, и сказал:

– Готовься, капитан, получать подарок. Поедешь на родину. Дома побываешь.

И снова родной город. Земляки устроили герою торжественную встречу. Свободного времени не было. Приглашения, встречи, беседы... Сергей побывал на тракторном заводе, построенном в годы войны, у металлургов завода "Свободный сокол", на других промышленных предприятиях, в школах. Рассказывал о том, как защищает Ленинград, как храбро сражаются его боевые друзья – летчики.

А потом был торжественный митинг, посвященный передаче истребителя Сергею Литаврину.

Вручая герою-летчику подарок, жители Липецка выражали уверенность в том, что на этом самолете Литаврин еще сильнее будет бить фашистскую нечисть.

Сергей был глубоко взволнован таким доверием и вниманием. Найдет ли он слова, чтобы выразить свою благодарность? Он тщательно подыскивал их.

– Этот "ястребок" – отличная машина, – сказал Сергей, когда ему предоставили слово. – Обещаю вам, товарищи, воевать на ней так, как подобает гвардейцу. Я и мои друзья выполним ваш наказ...

В полк Литаврин вернулся на новом истребителе Як-9. На борту машины красовались слова: "Герою Советского Союза Литаврину от комсомольцев и молодежи города Липецка".

Друзья устроили ему радостную встречу.

– Товарищ капитан! – обратился к Литаврину техник и хитро прищурился. – Недооформлен истребитель.

– Дооформляй! – понял его Сергей. – Только когда будешь рисовать звезды, оставь побольше свободного места...

– Понял! Все будет в лучшем виде, – заверил техник.

Наступил период временного затишья. Враг был отброшен от южных окраин Ленинграда. Линия фронта отодвинулась к Эстонии, туда же перебазировались и истребительные авиаполки. А полк Литаврина охранял воздушные подступы к Ленинграду. Фашисты особой активности не проявляли. Лишь изредка на больших высотах над Ленинградом появлялись одиночные самолеты-разведчики. Летчики-гвардейцы получили передышку, которая закончилась в июне 1944 года. В это время войска Ленинградского фронта перешли в наступление на Карельском перешейке.

Большие группы наших бомбардировщиков наносили мощные удары по долговременной обороне врага.

Их сопровождение на время стало "профессией" Сергея Литаврина. Правда, к этому времени фашистская авиация уже не господствовала в воздухе. И финские истребители "брустеры" не решались атаковать наши группы, когда они шли в строю и выходили на цель. Разве что лишь при солидном численном превосходстве. Но это бывало редко. "Брустеры" нападали на одиночные самолеты в тот момент, когда те выходили из атаки и еще не успевали занять свое место в строю. Вот здесь и надо было зорко следить, чтобы не прорвались "брустеры".

Сергей неплохо овладевал новой "профессией".

18 июня Литаврин повел свою эскадрилью на сопровождение группы из двадцати семи пикирующих бомбардировщиков Пе-2, которые бомбили вражеские войска в районе Хиитола.

Пикировщики успешно справились с заданием. Оборонительные укрепления противника были перемешаны с землей. Над позициями стлался густой черный дым.

А когда "петляковы" легли на обратный курс, их пытались атаковать 16 "брустеров". Литаврии был начеку. Он быстро разделил эскадрилью на группы, коротко объяснил план действий, а сам стал набирать высоту, чтобы удобнее руководить боем.

Первой в атаку пошла шестерка "брустеров". Она пыталась прорваться к девятке пикировщиков. Путь ей преградили младшие лейтенанты Кротов и Снисаренко. Гвардейцы, действуя дерзко и стремительно, сразу сбили по одному "брустеру".

– Молодцы! – похвалил по радио своих питомцев Литаврин.

И с удовлетворением подумал: "Оперились птенцы, бьют врага по всем правилам современного воздушного боя".

Но вражеские пилоты, хотя и были обескуражены неудачей, не унимались. Они пробовали возобновить атаку и ударить сзади по пикировщикам. Литаврин хотел предупредить Кротова и Снисаренко, но ведомые сами вовремя разгадали замысел врага. Гвардейцы обрушили на фашистские истребители шквал пушечно-пулеметного огня. Спасаясь от него, ведущий атакующей четверки отвернул в сторону. Но Кротов, совершив молниеносный маневр, зашел ему в хвост: от меткой пушечно-пулеметной очереди "брустер" закувыркался и вошел в штопор.

Оставшись без ведущего, пара вражеских истребителей поспешила прекратить атаки и покинула поле боя. А один продолжал атаки. Он пытался с переворота ударить по Пе-2, замыкающему строй. Этот маневр не ускользнул от внимания Литаврина.

– Атакуйте этого ловкача! – приказал он младшему лейтенанту Мезину.

Судьба "брустера" была решена в считанные секунды. Мезин дал длинную очередь и поджег самолет.

Восемь вражеских истребителей – половина группы – навалились на вторую десятку пикировщиков. Атаковали попарно: сверху и снизу. Видимо, рассчитывали растянуть наше прикрытие и прорваться к бомбардировщикам.

Но гвардейцы бдительно следили за врагом. Одну за другой отбили они все атаки. А капитан Малышев и младший лейтенант Архипов сбили по одному "брустеру".

Третью девятку пикировщиков надежно охраняли капитан Сергей Деменков со своим ведомым.

Все наши бомбардировщики благополучно возвратились на аэродром, а враг потерял пять истребителей.

Закончились бои на Карельском перешейке. Техник нарисовал на борту самолета Литаврина девятнадцатую звездочку.

– Эта, наверное, последняя, – сказал летчик.

Хотя война еще не закончилась, но для Сергея и его друзей наступили мирные дни. Враг над Ленинградом больше не появлялся.

За годы войны Сергей Литаврин совершил 462 боевых вылета, участвовал в 90 воздушных боях, сбил 19 вражеских самолетов лично и 5 – в группе, уничтожил 2 аэростата наблюдения.

После окончания Великой Отечественной войны Литаврин, занимая ряд командных должностей, продолжал службу в Военно-Воздушных Силах.

Полковник С. Г. Литаврин трагически погиб в 1959 году.

Память об отважном летчике-истребителе свято хранят и в Ленинграде городе, который он мужественно защищал в годы войны, и в липецком селе Двуречки, и в самом Липецке, где прошли его детство и юношеские годы. Именем героя названа одна из улиц Липецка. В средней школе No 5 на улице Зегеля установлена мемориальная доска, на которой имя Литаврина указано вместе с другими питомцами школы, совершившими в годы войны героические подвиги.

А в селе Двуречки на мемориальной доске фамилия Литаврина написана рядом с фамилиями земляков – командира первой ракетной батареи капитана И. А. Флерова и других героев Великой Отечественной войны.

Л. Волков

Его называли везучим

Он живет теперь в Ленинграде на Московском проспекте, недалеко от парка, названного именем той Победы, в которую он, рядовой труженик войны, внес свою скромную лепту. Владимир Васильевич Титович недавно ушел на заслуженный отдых. Но попробуйте его застать дома, и вас наверняка постигнет неудача. Вот и наша встреча состоялась не вдруг. То у него дела с пионерами, то выступление перед молодежью, уходящей в армию, то он участвует в работе совета ветеранов. Вот уж поистине справедливо говорится, что герои не уходят в запас.

У Титовича хорошая память на людей. Когда-то мы, правда недолго, служили вместе, и он принял меня как старого знакомого. Поэтому, наверное, наша беседа сразу пошла непринужденно и живо. Правда, Владимир Васильевич, как всегда, снова куда-то спешил, и я должен был уложиться в отведенный мне жесткий лимит времени.

Мы сидели за столом, просматривали газетные вырезки, листали объемистые альбомы с фронтовыми фотографиями. Владимир Васильевич по фамилиям и именам называл своих командиров, товарищей, вспоминал, с кем из них и когда довелось ему сражаться бок о бок в жарком небе войны. Я снова отметил про себя, что у него цепкая память.

Впрочем, такие события, конечно, остаются с человеком на всю жизнь, над ними не властно время. Разве можно забыть то, о чем поведал мне за время короткой беседы бывший военный летчик, ветеран Великой Отечественной.

"Драконова труба"

В апрельские дни 1944 года, после жарких наступательных боев советских войск у Чудского и Псковского озер и на реке Великой линия фронта временно стабилизировалась. 872-й авиационный полк базировался тогда под Гдовом и наносил бомбовые удары по оборонительным рубежам и артиллерийским позициям противника. На первый взгляд это были обычные боевые вылеты. Авиаторам на своих бронированных "илах" приходилось бывать и в гораздо более опасных переделках. И все же именно во время этих апрельских вылетов они несли серьезные потери, причем не над полем боя, а при возвращении домой. Фашисты избрали хитрую тактику. Их истребители барражировали в воздухе мелкими группами и, улучив момент, нападали на наши экипажи тогда, когда они меньше всего этого ожидали. От "мессершмиттов" страдали не только штурмовики. Фашисты низко летали над землей, искусно применялись к местности. Однажды Титович и его товарищи видели, как прямо над аэродромом они расстреляли экипаж Пе-2. Сначала летчики думали, что это наши истребители перехватили вражеский бомбовоз. А когда на падающем самолете прояснились красные звезды, и все поняли, что произошло на самом деле, было уже поздно: "мессеры" успели скрыться.

Стало очевидно: для того чтобы успешно развивать боевые действия в воздухе в дальнейшем, надо обязательно разделаться с фашистскими истребителями, разгромить их аэродром. Он, конечно, находился где-то поблизости, в прифронтовой полосе. Но где именно, этого никто не знал.

7 апреля в 872-й полк прилетел на По-2 командир дивизии полковник С. С. Греськов. На аэродроме сразу же был собран весь летный состав. Высокий, крепкого сложения комдив прошел перед строем и, вглядываясь в знакомые лица летчиков, коротко сказал:

– Надо любой ценой найти и заснять вражеский аэродром. Это приказ. Вопросы?

Вопросов не было.

Полковник Греськов повернулся к командиру 872-го полка Кузнецову:

– Я на вас надеюсь, Николай Терентьевич, с этой "трубой" надо кончать. Ну, желаю удачи, – тихо добавил он и, кивнув всем на прощанье, зашагал к своему По-2.

"Трубой", непонятно почему, окрестили то самое драконово гнездо, из которого вылетали на охоту "мессеры".

На войне для командира, наверное, не было ничего труднее, чем выбирать среди подчиненных исполнителя крайне опасного, связанного со смертельным риском задания. Подполковник Кузнецов знал: только скажи сейчас он слово, и весь строй сделает шаг вперед. Но он поступил иначе.

– Слышали, старший лейтенант, какую перед нами поставили задачу? подошел командир полка к Титовичу.

– Слышал, товарищ подполковник, – как можно спокойнее ответил летчик.

– Полетите?

– Я готов.

– Будем считать, что решение принято. Ведомого выбирайте сами... сделал он жест в сторону пилотов.

В полку авторитет Николая Терентьевича Кузнецова был непререкаем. Строгий, взыскательный и справедливый, он хорошо знал свое нелегкое дело, в бою себя не щадил, а подчиненных берег как только мог. Прекрасно разбирался в людях и если кому-то поручал задание, то все в душе соглашались, что именно этот летчик является самой подходящей кандидатурой в данном конкретном случае. Соглашались порой интуитивно и тем не менее соглашались, потому что беспредельно верили в своего командира, полностью полагались на его опыт.

Комэск

– А как вы сами тогда думали, – спросил я Титовича, – почему именно вам Кузнецов отдал предпочтение?

– Об этом тогда думать было некогда, – сказал Владимир Васильевич. – Я только понял, что мне оказано очень большое доверие, и думал о том, как его оправдать.

– Наверное, командир рассчитывал на ваш опыт?

– Не-ет, что вы... У нас в полку были настоящие зубры, с первого дня войны сражались, а я пришел на фронт только в сорок третьем, – поспешил возразить Титович. – Тут дело, пожалуй, вот в чем...

Владимир Васильевич полистал альбом:

– Видите фотографию? Это капитан Николай Белов, наш общий любимец. Чудо-человек. Смелый, умный, красивый. За ним в огонь и в воду – не страшно. Эскадрильей командовал. В сорок третьем после окончания училища я к нему попал. Жарко тогда было под Ленинградом, а я считал себя уже достаточно подготовленным бойцом: машину пилотировать научился вроде неплохо, стрелять тоже умел, чего же еще? Понятное дело, рвался в бой. "Война, брат, сложная штука, сам потом поймешь, – видя, как я петушусь, сказал Белов. – Воевать надо с умом. Так что начинать будем с учебы".

Через несколько дней комэск впервые взял Титович а на аэродром. Молодой летчик шагал рядом с ним и украдкой поглядывал на его ордена. Белов многое успел повидать, и новичок был доволен, что у него такой боевой командир.

Обаятельный, веселый, общительный капитан быстро располагал к себе людей. К нему тянулись еще и потому, что, по рассказам тех, кто вводил Титовича в курс полковой жизни, комэск в бою смел и надежен, как скала; умеет побеждать, сам оставаясь невредимым, никогда не теряет выдержки, любит основательно повозиться с подчиненными, умело, с большим тактом передает им опыт воинского мастерства.

... Погода стояла теплая, по небу плыли легкие облака, и оно казалось Титовичу совсем мирным, таким, каким запомнилось по первым полетам в далеком родном Донбассе. Убаюканный лесной тишиной, Владимир вспомнил, как в две смены работал слесарем на заводе, помогал семье и еще тайком от родителей вместе со своим другом Колей Трипольским бегал на занятия в аэроклуб. Успевал везде, сил на все хватало, и это было радостно сознавать. Однажды он взял мать за руку, подвел к окну и сказал:

– Вот смотри сегодня сюда, – летать буду.

– Как летать? – с удивлением и испугом посмотрела мать на сына. – Вот еще выдумал, страх-то какой.

После полета он сказал ей:

– Небо, мама, удивительное!..

А она слушала его и все приговаривала:

– Ой, сыну, страшно, человек рожден по земле ходить, а в небе боги живут, громы и молнии мечут...

– Человек, мама, и есть самый главный бог, – сказал Владимир. – Он везде хозяин и может любое чудо сотворить.

Титович не думал тогда, что пройдет совсем немного времени и враг придет на нашу землю с самой разрушительной варварской войной, сделает страшным доброе русское небо...

– Вот мы и пришли, – неожиданно прервал мысли Титовича капитан Белов. Он зажмурился и, запрокинув голову, глубоко вдохнул густой аромат трав. По лицу скользнула мягкая улыбка:

– Эх, косой бы сейчас размахнуться!

Капитан повернулся к Титовичу.

– Смотри, лейтенант, отсюда и начинается твоя дорога в небо войны.

Перед ними расстилалась длинная ровная поляна, сплошь усеянная белыми головками ромашек.

– Но где же аэродром? – растерянно спросил Титович, не видя поблизости ни самолетов, ни живой души.

Капитан, видимо, никак не ожидал такого наивного вопроса. Он внимательно посмотрел на Титовича и очень серьезно сказал:

– Ты находишься на фронте и об этом должен думать постоянно. Представляешь, что получилось бы, если вот сейчас сразу пришлось послать тебя разведать аэродром противника? Ты бы стал искать самолетную стоянку, а ее, как видишь, нет... В лесочке машины укрыты! А как же иначе? Война ведь...

Титович смущенно молчал. И долго после этого не мог забыть о своем "конфузе". Стал внимательно ко всему присматриваться, заниматься с удвоенным усердием, стараясь не пропустить ни одного слова, ни одного замечания комэска.

И вот наконец первый боевой вылет. Капитан Белов взял Титовича в свою шестерку, которой предстояло нанести штурмовой удар по противнику в районе Мги. Титович хорошо уяснил задание, но чувствовал себя, как первоклашка, которого впервые вызвали к доске. От волнения в голове был какой-то сумбур.

– Вот что, Титович, – подошел к лейтенанту перед стартом Белов. – Ты сегодня ничего не поймешь... Не смущайся этим и не пытайся что-то делать самостоятельно... Твоя главная забота – крепче держаться ведущего. Делай все, что он будет делать. Увидишь, полетят бомбы, и ты их сбрасывай, начнет ведущий стрелять, и ты открывай огонь. Хорошенько эти запомни.

Титович действительно ничего не понял в том полете. Когда группа штурмовала цели, земля сплошь полыхала пожаром, а в воздухе было тесно от разрывов зенитных снарядов. Разобраться, что к чему в этом хаосе, найти противника и самостоятельно выбрать направление атаки было выше сил новичка. И трудно сказать, как бы он себя вел, если бы не предельно четкая установка командира. Он держался за нее, как держится за руку матери малыш, пробуя свои неокрепшие ножонки. И потому перед опасностью не дрогнул, задание выполнил.

А потом в тот день был второй полет, за ним третий...

Из третьего полета Владимир возвратился один. А случилось вот что. Шестерка "илов", в которой он, как и в предыдущих вылетах, был замыкающим, успешно выполнила два захода. Зенитки свирепствовали вовсю, но "илы", будто заколдованные, оставались неуязвимы. Снаряды, казалось, просто чудом не задевали их. Они в третий раз стремительно пошли в атаку. И вдруг самолет Титовича будто напоролся на невидимую преграду. Резко накренившись и клюнув носом, он беспомощно заскользил вниз. Летчик рванул на себя ручку – никакой отдачи. А земля рядом, рукой подать. Прыгать? Куда? В пекло к врагу? Титович решает бороться до последнего. Так наставлял его Белов. Он тянет ручку обеими руками, жмет до отказа на педаль и старается не смотреть на прибор высоты.

Верный добрый "ил". Он все-таки послушался его и, несмотря на страшные раны, напряг последние силы и... выровнялся.

На аэродроме приземлившийся вскоре вместе с товарищами капитан Белов сразу поспешил к Титовичу. Пять снарядов угодило в самолет новичка. Один из них покалечил и свернул в сторону пушку, другой разворотил правый элерон, третий размочалил руль глубины...

– А ты везучий, – осмотрев машину, произнес Белов. – Точно, везучий. Значит, долго будешь летать.

Комэск весело улыбнулся и спокойно так, будто ничего особенного и не случилось, сказал:

– Давай-ка, Володя, на резервный самолет, у нас ведь еще один вылет...

Вот так с тех пор и пошло о нем в полку: везучий да везучий. Владимиру потом и самому стало казаться, что он в самом деле, наверное, удачливый. Во всяких переделках доводилось бывать – выкручивался, с заданием справлялся и оставался целехоньким.

После этого рассказа Титович, вернувшись к моему вопросу, сказал:

– Вот думаю: командир полка, конечно, знал, что меня считают везучим. Но главное – он понимал, что у меня прекрасный комэск, у которого я был старательным учеником. Знал Кузнецов и то, что мне чаще других приходилось бывать в разведке.

Один против шести

Везенье в обычном понимании – слепая удача в чем-либо и только. Но Титович никогда не полагался на волю случая. Его везение – это незаурядное мастерство, находчивость, отвага, которые он неизменно демонстрировал в каждом из ста сорока трех совершенных им за годы войны вылетов. Именно за это Родина удостоила его звания Героя Советского Союза.

Однажды Титовичу было поручено заснять на пленку вражеские объекты после нанесения по ним массированного удара. В тот день штурмовой удар наносила мощная группа, состоявшая из нескольких полков. Штурмовик Титовича шел последним. Прорвавшись сквозь плотный огонь зениток, "илы" сбросили бомбовый груз и, торопливо развернувшись, направились к дому. Только после этого наступил черед Титовича.

Владимир вывел машину на боевой курс, включил аппаратуру. И в этот самый момент он услышал голос стрелка Волкова:

– Командир, на нас заходит пара истребителей.

– Отбивайся, не жалей патронов, – ответил Титович.

Волков понимал, что при фотографировании самолет должен идти строго по прямой и, следовательно, командир не мог ему помочь маневром. Оставшись с глазу на глаз с двумя фашистскими стервятниками, сержант не дрогнул. Хлесткими очередями он заставил истребителей отвернуть в сторону. Успешно отбил стрелок и вторую атаку. Тем временем Титович закончил фотографирование и, не медля ни секунды, бросил самолет к земле, на спасительную предельно малую высоту.

Обозленные неудачей фашисты продолжали настойчиво наседать на штурмовик. С бреющего полета сержант Волков хорошо просматривал всю заднюю полусферу, внимательно следил за воздухом.

– Вижу еще пару, командир, – голос стрелка оставался ровным.

Волков ничем не выдал волнения, когда сообщил Титовичу, что их уже преследует шесть вражеских истребителей. Он в сердцах чертыхнулся только чуть позже: у него заело пулемет.

Теперь вся надежда на пилота. И он не подвел. Меняя высоту, на предельной скорости прижимаясь к вершинам деревьев и кидаясь из стороны в сторону, штурмовик уходил от атак вражеских истребителей.

Летчик применял маневр в тот самый момент, когда в нацеленных на "ил" вражеских стволах закипал огонь. Не раньше и не позже. И трассы вспарывали воздух там, где уже не было самолета.

Так повторялось множество раз в этом тяжелом изнурительном бою. И только однажды прицельная очередь зацепила штурмовик. Она прошила масляный бак. Горячая липкая жидкость хлынула в кабину.

– Плохо, командир? – опять же удивительно спокойно спросил сержант Волков.

– Течет маленько, – также спокойно ответил Титович.

Они летели над своей территорией. Вражеские истребители, напоровшись на меткий огонь наших зенитчиков, наконец отстали. Но положение экипажа оставалось сложным. Давление масла падало на глазах и приближалось к нулевой отметке, а температура быстро росла. Двигатель мог сдать в любую секунду.

Но он выдержал, не сдал. А точнее, двигатель остановился, когда машина уже коснулась колесами аэродрома. И опять разговор: "везучий Титович, двигатель мог ведь отказать и минутой раньше".

А Титович выбрался из кабины весь залитый маслом. Техник с готовностью подал ему чистую тряпку. Тщательно вытерев лицо, Владимир устало пошутил:

– Как, гожусь теперь в женихи?

Техник посмотрел, не осталось ли где пятен, и вдруг почему-то полез в карман.

– Вот, гляньте-ка на себя, командир, – протянул он видавший виды осколок зеркала.

"Мудрит что-то парень", – подумал Титович, но зеркало взял. Сначала увидел в нем одни большущие глаза. Отвел подальше, повернул голову и тут все понял: на виски будто иней сел.

Ему тогда не было еще и двадцати трех.

Поиск

Все это Титович рассказал для того, чтобы объяснить, почему все-таки именно его выбрал командир полка для разведки фашистского аэродрома, прозванного "драконовой трубой".

Вылет на поиск "трубы" был намечен ближе к вечеру.

Старший лейтенант Титович приковал к себе всеобщее внимание. Сначала его напутствовал сам командир полка. Развернув карту, подполковник Кузнецов обвел карандашом район южнее Печор:

– Аэродром, предположительно, должен быть где-то здесь. Подумай, как лучше выйти сюда, будь осторожней, не выдай себя раньше времени, – сказал он.

Потом Титович вместе с начальником штаба по самым последним разведсведениям пометил на карте все огнеопасные участки в тылу противника и с их учетом наметил маршрут полета, определил его тактический рисунок.

– Вот так и держи, – одобрил замысел летчика начальник штаба и еще раз посоветовал ни в коем случае не приближаться к сильно прикрытым Пскову и Печорам: зенитки "схарчат" сразу.

Продумано и учтено все до самых незначительных на первый взгляд деталей. Пора на старт. Как всегда, перед самым вылетом Владимир старается немного расслабиться, отвлечься от задания. Эти минуты для него, как последний глоток свежего воздуха для опускающегося в забой шахтера, как легкая пробежка для спортсмена, готовящегося к рекордному рывку.

Пилот шагал к самолету неторопливо, беззаботно, потихоньку, что-то насвистывая. Он весь ушел в какие-то обрывочные воспоминания и не заметил, как появился перед ним механик Алексей Шевченко.

– Товарищ командир, машина подготовлена, все в порядке, – доложил специалист.

– Фотоаппараты заряжены, работают надежно, – отрапортовал старший лейтенант Петр Саванович и направился за парашютом.

К уходящим на боевое задание летчикам техники и механики были особенно предупредительны. Они трудились, не зная отдыха, и, неизменно обеспечивая надежную подготовку самолетов и вооружения, помогали товарищам одерживать победы. Но этого им казалось мало: они ведь оставались на земле, а лицом к лицу с врагом встречались летчики. Специалисты, провожая их в бой, свое внимание старались проявить в мелочах: подать планшет, поправить привязные ремни, по-своему напомнить боевым друзьям, что они мысленно в полете вместе с ними. Старший лейтенант Титович испытал сполна на себе заботу техников и механиков.

А Алексей Шевченко на этот раз превзошел самого себя. Он откуда-то достал и незаметно протянул летчику тополиную ветку с упругими крохотными листочками:

– Возьми. Вспомни родные края...

Владимир молча вдохнул смолистый аромат и полез в кабину.

Пара "илов" взлетела точно в расчетное время. После старта она взяла курс на север. Этот крюк был предусмотрен в интересах скрытного пролета линии фронта. Разрабатывая задание, Титович, по данным разведки, нашел совсем неприкрытый участок на западном побережье Псковского озера. Не воспользоваться им было бы просто ошибкой. Впрочем, Титович понимал, что в боевой обстановке возможны всякие неожиданности, противник мог здесь надежно замаскироваться. И все же логика подсказывала: тратить так нерационально силы и ждать где-то случайного пролета самолета, в то время как известны наиболее опасные направления, противник не будет.

Расчет Титовича полностью оправдался. Разведчики, развернувшись на запад, на малой высоте и при полном радиомолчании благополучно проскочили озеро. Затем, оказавшись в тылу противника, развернулись на юг.

Теперь надо быть предельно внимательным. Титович невольно вспомнил урок, когда-то преподанный ему капитаном Беловым на полевом аэродроме под Волховом. В том, что вражеский аэродром надежно спрятан, не приходилось сомневаться. Найти такую цель, да еще не зная ее координаты, дело очень сложное.

Разведчиков обнадеживала отличная видимость и наступавшие сумерки. Перед закатом солнца все предметы на земле четко выделялись длинными тенями.

Поскольку поиск желательно было вести на большой площади, Титович предусмотрительно изменил высоту полета на 700 метров. С этой высоты в любом случае можно было немедленно начать фотографирование.

Летчики буквально цеплялись за каждую кочку. Они миновали Печоры и приближались к тому участку, о котором говорил командир полка. Титович интуитивно чувствовал, что аэродром где-то здесь впереди, но где именно и как удастся его обнаружить? "Смотреть! Смотреть в оба!" – скомандовал он себе, прогоняя холодком заползающую в душу тревогу.