Текст книги "Заклятие даоса"

Автор книги: Автор Неизвестен

– Я не получала никаких вестей из дома с тех пор, как ушла. Давай поедем к моим родителям, может, они нас простят. Недаром есть поговорка: «Тигр свирепый пожирает всех, кроме своих детенышей».

– Вернуться, конечно, неплохо, только я с тобой не поеду!

Цинну спросила почему. Третий Чжоу долго молчал и мялся, а потом не выдержал и все рассказал. Получилось, что сам на себя смерть накликал, как та бабочка, которая полетела в огонь. Вот уж поистине:

 
Из-под листьев на ветке цветущей
     злые колючки торчат.
В потемках души человеческой
     может таиться яд.
 

Итак, Цинну захотела узнать у мужа о причине отказа, и Третий Чжоу все выложил: так, мол, и так.

– Не скрою от тебя… Убил я твоих родителей, вот почему и подался сюда. Не могу я туда возвращаться!

– За что ты их? – зарыдала Цинну.

– Ну, будет тебе, будет! Конечно, не стоило мне так поступать, но ведь и ты порешила мальчишку. Да и Чжана ты свела в могилу… Они мертвые, и к жизни их все равно не вернешь!

Цинну замолчала, не находя себе оправдания.

Прошло несколько месяцев.

Однажды Третий Чжоу заболел и слег в постель. Деньги, которые он накопил, кончились.

– У нас не осталось ни риса, ни дров, – сказала как-то Цинну. – Что будем делать? Не брани меня, но я решила снова заняться прежним ремеслом. Помнишь поговорку: «Старое решение мудро, и сейчас о нем вспомнили вновь». Как только ты поправишься, мы решим, что делать дальше!

Выхода не было, и Чжоу пришлось смириться. С этого дня Цинну снова начала «погоню за случаем», как в те времена называлось ее ремесло, и каждый день приносила домой несколько связок монет. Третий Чжоу к этому уже привык и не поднимал старого разговора. Наоборот, если жена приходила без денег, он накидывался на нее с бранью.

– Наверное, спуталась с полюбовником, прилипла к нему! – кричал он. Тогда Цинну снова шла в питейные лавки и просила взаймы у знакомых, кто обычно стоял возле стойки. Все деньги она отдавала мужу. Однажды зимней порою, во время сильного снегопада, Цинну стояла возле питейного заведения, облокотившись на поручни. Вдруг в харчевню вошли четверо и сразу же отправились наверх – видно, выпить. «Кстати пришли, – подумала Цинну. – Здесь я вряд ли дождусь выручки. Вон как снег валит. А приду без денег, он меня отругает! Попробую выпросить у этих гостей!» Она поднялась наверх и раздвинула занавес. Взглянула и обомлела – за столом она увидела слугу из дома инспектора Ли.

– Цинну! – крикнул он. – Вот ты где! Ну и натворила делов!

У женщины от ужаса язык прирос к нёбу.

Власти в Гаою каким-то образом узнали, что беглецы скрываются в Чжэньцзяне, и послали стражников и слугу.

– Где Чжан Линь?

– Заболел и умер… – пролепетала женщина. – Я живу с первым мужем, здесь его повстречала… Этот злодей порешил моих родителей…

Стражники, отставив в сторону чарки, связали Цинну и устремились на постоялый двор, где подняли Третьего Чжоу с постели, скрутили веревками и вместе с Цинну потащили в областную управу. Во время допроса оба сразу признали свою вину. Бумагу об их злодействах отправили ко двору, откуда пришел ответ: Третьего Чжоу за то, что он, позарившись на богатства, убил тестя с тещей, а также Цинну, которая погубила две жизни, – обезглавить на городском торжище. В бумаге говорилось и о безвинной смерти Ци Цина, обстоятельства которой предстояло расследовать особо.

Итак, преступление раскрыли, а за сим последовало и наказание. И вряд ли подобное повторится на улицах и в переулках, ибо глаза людей раскрылись, и они узнали, что кара Неба рано-поздно свершится. Ведь недаром говорят, что три заповеди Кунцзы согласуются с кодексом Сяо Хэ [170]170
  Кодекс Сяо Хэ – свод судебных постановлений, своего рода уголовный кодекс, составленный сановником Сяо Хэ, который служил при ханьском дворе.


[Закрыть], который был записан на свитке длиною в три чи. Это значит, что судебные законы, существующие в нашей жизни, сочетаются с решением духов из темного мира.

 
За добро и за злые деянья
     непременно расплата грядет.
В жизни рано иль поздно
     приходит ее черед.
 

Впоследствии те, кому довелось слышать эту историю, утверждали, что все произошло из-за золотого угря. Вспомним, как конвойный Цзи бросил его в корзину, а угорь вдруг по-человечьи сказал: «Цзи Ань! Если погубишь меня, я изведу тебя со всею твоею семьей!» Так и получилось, что Цзи Ань с женою действительно распростились с жизнью!.. А причем здесь Третий Чжоу, Чжан Линь и Ци Цин? По всей видимости, их судьбы были связаны нитью единой, и потому все они попали в одно судебное дело, которое началось с того самого чудесного угря. Конечно же, конвойному не стоило тащить его домой, когда он догадался о том, что угорь – существо не простое. Как-никак, а ведь он говорил по-человечьи и назвался владыкой Пруда Золотого Сияния. Правда это была или ложь – сказать трудно, но все же нетрудно было сообразить, что сия тварь, как любое злое наваждение, может принести несчастье и накликать смерть. А посему помните все: не наносите вред существам странным и удивительным. Есть стихи, которые могут служить доказательством истинности этих слов:

 
Спас Ли Юань красную змейку,
     и наградой ему – супруга [171]171
  Одна легенда рассказывает, что некий Ли Юань в реке Уцзян спас небольшую красную змею, которая оказалась в действительности маленьким драконом. За это владыка драконов отдал ему в жены свою дочь.


[Закрыть].
За помощь дракону Сунь И получил
     рецепт от любого недуга [172]172
  Сунь И (он же Сунь Сымо), живший при династии Тан, по преданию, спас в Куньминском пруду водяного дракона, за что тот подарил ему три тысячи медицинских рецептов. С их помощью, как гласит легенда, лекарь Сун написал книгу, которую назвал «Тысяча золотых рецептов» («Цяньцзинь фан»).


[Закрыть].
Советуем всем: никогда не губите
     диковинных странных тварей —
Их гибель вам принесет несчастья,
     но всегда зачтется услуга.
 

МОШЕННИК ЧЖАО И ЕГО ДРУЖКИ

Полное название «Четвертый Сун устроил большие неприятности Чжану по прозвищу Жадная Утроба». – Фэн Мэнлун.Гуцзинь сяошо. Повесть № 36.

 
Утекут и вернутся деньги —
     поистине, словно вода.
Не пекись о своем достатке,
     помогай убогим всегда.
 
 
На сад Ши Чуна [173]173
  Ши Чун – знаменитый богач, живший во времена династии Цзинь (III—V вв.). Его имя стало нарицательным, обозначая несказанно богатого человека.


[Закрыть]взгляните:
     он звался Долиной Златой,
А ныне беседки в колючках,
     все заросло травой.
 

Рассказывают, что в годы династии Цзинь [174]174
  Династия Цзинь правила в Китае с 265 по 420 г. Ей предшествовала эпоха феодальной раздробленности – Троецарствие (III в.), а после нее был период, получивший в истории название Южные и Северные Династии (V—VI вв.).


[Закрыть]жил некий Ши Чун, со вторым именем Цзилунь. До того как Ши Чун разбогател и к нему пришла слава, он промышлял на реке рыбной ловлей, добывая рыбу с помощью лука. Как-то в третью стражу [175]175
  Третья стража – с 23 часов до 1 часа.


[Закрыть]он услышал, будто что-то шлепнулось возле борта суденышка.

– Цзилунь, спаси меня, – послышался голос.

Ши Чун, выглянув из-за бамбукового занавеса, увидел старца, стоявшего в воде, залитой лунным светом.

– Что случилось? – удивился Ши Чун. – Из-за чего ты пришел сюда среди ночи?

– Спаси меня! – повторил старец.

Ши Чун велел ему лезть в лодку и вновь спросил, в чем дело.

– Я не простой смертный, а царь драконов и обитаю в верховьях реки, – сказал старец. – Ныне я постарел и одряхлел, и теперь молодой дракон, что живет в низовьях, вызвал меня на поединок. В нескольких схватках я проиграл ему. Да, стар я стал и бессилен и, видно, спокойствия в жизни уж более не найду… Завтра по нашему уговору вновь начнется великая схватка, но я чую, что опять ему уступлю… Я пришел просить у тебя помощи, Цзилунь. В полдень, когда будешь рыбачить, ты заметишь двух больших дерущихся рыб. Впереди буду я, а рыбина, что меня будет преследовать, – мой супостат. Прошу тебя, натяни изо всей силы лук и пусти стрелу во врага моего – молодого дракона. Убей его, и я щедро тебя отблагодарю.

Ши Чун согласился, а старец, простившись, вошел в воду и исчез.

Ши Чун с утра приготовил свой лук и стрелы. И верно, в полдень он заметил двух крупных рыбин, которые мчались одна за другой по реке. Ши Чун натянул тетиву, прицелился и выстрелил. Стрела полетела, как ветер, и пронзила брюхо той, что была позади. Вода вмиг окрасилась кровью, и мертвая рыбина всплыла на поверхность. Ветер сразу же стих, волны улеглись, и все вокруг стало обычным.

Ночью в третью стражу раздался стук о борт лодки. Это пришел старец.

– Благодаря твоей помощи я, наконец, обрел спокойствие, – сказал он. – Слушай меня! Завтра в полдень останови свою лодку у подножия горы Цзяншань [176]176
  Цзяншань, или Чжуншань – невысокая гора в восточных окрестностях Нанкина.


[Закрыть]. Там, под седьмой ивой, что растет на южном берегу, тебя ждет богатство. – И старец исчез.

На следующий день Ши Чун приплыл к горе Цзяншань и поднялся на берег возле ивы. Вдруг видит, из воды вылезают три беса. Они потянули его суденышко куда-то в сторону, а через некоторое время пригнали обратно, нагруженное золотом, серебром, драгоценными каменьями и нефритом. И тут Ши Чун увидел старца, появившегося из воды.

– Если когда-нибудь понадобятся деньги, подгони лодку к этому месту и жди, через какое-то время ты их получишь, – сказал он и, простившись, исчез.

С тех пор Ши Чун много раз подъезжал к берегу, поросшему ивняком, и всякий раз лодка уходила, нагруженная до краев. Очень скоро Ши Чун собрал столько богатств, что им мог бы позавидовать даже императорский двор. Драгоценные безделицы помогли ему добиться расположения многих влиятельных лиц, и вскорости ему пожаловали звание тайвэя. Ши Чун имел, кажется, все что хотел: богатство, почет. Он был на короткой ноге с вельможами двора и государевыми родственниками. В городе он построил себе большой дом, в котором парчовые пологи достигали длины не менее десяти ли. Позади дома разбил сад Цзиньгуюань, что значит Золотая Долина, застроенный беседками и павильонами. За шесть мер крупных жемчужин он купил себе вторую жену Люйчжу, а с нею – наложниц и служанок. Он проводил с ними время с утра и до вечера, жил беззаботно и весело. Такое богатство и роскошь, что его окружали, трудно найти не только среди людей, но даже и на самих небесах.

Однажды Ши Чун устроил пир, пригласив лишь одного человека – Ван Кая, младшего брата вдовствующей императрицы. Когда гость и хозяин изрядно захмелели, Ши Чун позвал Люйчжу и приказал ей прислуживать за ужином. Необыкновенная красота молодой женщины привела гостя в восхищение и вызвала страстное желание. Но пиршество подошло к концу. Ван Кай, поблагодарив за угощение, отправился домой. Ослепленный внезапной страстью к Люйчжу, он сетовал на то, что ему, наверное, больше не доведется увидеть красавицу.

Надо вам знать, что Ван Кай и Ши Чун постоянно хвастались друг перед другом своими богатствами, но Ван Кай был гораздо беднее и в душе завидовал приятелю. В его голове роились недобрые замыслы, как погубить соперника, однако осуществить их ему до сих пор не хватало духу. Как-никак, а Ши Чун непрестанно оказывал ему знаки внимания.

Однажды императрица пригласила Ван Кая на пиршество. В разговоре с сестрой Ван Кай, будто случайно смахнув слезу, удрученно сказал:

– В нашем городе по-настоящему есть лишь один богач, который владеет несметными сокровищами и разными диковинными ценностями. Всякий раз, когда он приглашает меня на пирушку, мы начинаем спорить о том, кто из нас богаче, но у меня нет и сотой доли того, что есть у него. Дорогая сестра, уважь братца – поддержи меня в этом споре. Пожалуйста, выдай мне из казны какую-нибудь диковину, чтобы я смог пристыдить соперника.

Сестра позвала евнуха-хранителя государевой сокровищницы и велела принести самую большую драгоценность – коралл в три чи и восемь цуней высотой, похожий на дерево. Драгоценность отнесли в дом Ван Кая, о чем, кстати сказать, даже не уведомили молодого императора.

Поблагодарив сестру, Ван Кай вернулся домой. Он завесил коралл чехлом из сычуаньской парчи, а на следующий день приказал слугам отнести его в беседку Сада Золотой Долины и накрыть там стол с редкими яствами. Когда все было подготовлено, он послал за Ши Чуном.

– Есть у меня одна драгоценность, которую мне не терпится вам показать, – сказал Ван Кай, когда они успели уже захмелеть. – Только, пожалуйста, не смейтесь!

Слуги сняли парчовый чехол.

Взглянув на диковинный коралл, Ши Чун ухмыльнулся и вдруг ударил по нему палкой. Дерево рассыпалось на куски.

– Что вы сделали! – вскричал насмерть перепуганный Ван Кай. – Это же самая большая драгоценность государственной казны! Вы из зависти разбили драгоценное древо, побоявшись, что больше не сможете тягаться со мной!

– Разве это драгоценность? – рассмеялся Ши Чун. – Стоит ли по ней горевать? – И он повел гостя в дальний конец сада, где стояло больше тридцати коралловых деревьев высотой в семь-восемь чи. Ши Чун отобрал одно из них в три чи и восемь цуней и отдал гостю, чтобы тот вернул его в казну, а второе, более крупное древо он подарил Ван Каю. Посрамленный гость удалился, еще раз убедившись, что всех богатств страны, как видно, не хватит, чтобы сравниться с богатством Ши Чуна. Зависть его вспыхнула с новой силой.

Однажды на приеме у Сына Неба Ван Кай сказал:

– Ваше величество! Некий Ши Чун, имеющий должность тайвэя, владеет богатствами, которые могут поспорить с сокровищами всего нашего государства. И даже я, носящий титул вана [177]177
  В старом Китае «ван» (букв. «государь», «правитель», «князь») – почетный титул, который давался представителям придворной знати, крупным чиновникам-феодалам.


[Закрыть], не в состоянии превзойти богача во всех приятностях жизни. Мне кажется, что, если вовремя не избавиться от этого человека, может случиться все что угодно.

Сын Неба согласился с таким мнением родственника и повелел государевой страже схватить Ши Чуна и бросить в темницу, а все его богатства передать в казну. Ван Кай думал лишь о том, как поскорее заполучить красавицу Люйчжу и сделать ее своей наложницей. Он наказал солдатам окружить дом соперника и задержать женщину. Но Люйчжу решила иначе: «Мой супруг пострадал из-за навета Ван Кая, и я даже не знаю, что с ним сталось. А сейчас негодяй хочет завладеть мною. Нет, я ему не подчинюсь. Лучше умру!»

Так решила красавица и выбросилась из башни, стоявшей в Саду Золотой Долины. Увы! Смерть ее достойна глубокого сожаления! Гибель женщины привела Ван Кая в ярость, которая обрушилась на Ши Чуна. Богача обезглавили на городской площади. Перед казнью Ши Чун со вздохом проговорил:

– Все вы завидовали моим богатствам и зарились на них!

Палач спросил его:

– Если ты знал, что богатства принесут тебе несчастье, почему вовремя не избавился от них?

Ши Чун ничего не ответил и положил голову на плаху.

Поэт Ху Цзэн [178]178
  Ху Цзэн (IX в.) – поэт и политический деятель эпохи Тан.


[Закрыть]писал в своих стихах:

 
С высокой нефритовой башни
     красавица бросилась вниз,
Во дворце династии Цзиней
     навсегда воцарилась печаль.
В Саду Золотой Долины
     деревьям красавицу жаль —
Вослед заходящему солнцу
     качает главой кипарис.
 

Мы рассказали вам о Ши Чуне, богатства которого навлекли на него беду. Он хвастался своими сокровищами, наложницами, пока не встретил на пути соперника – Baн Кая, родного дядю императора. Ну, а сейчас мы поведем рассказ о другом богаче, который старался жить умеренной жизнью, чтобы не попасть впросак. Впрочем, он был очень скуп, и жадность его привела к немалым злоключениям, что послужило поводом для нынешнего, надо сказать, весьма презабавного повествования. Вам интересно узнать, как звали богача? Слушайте: его фамилия Чжан, а имя Фу, но называли его чаще Почтенным Чжаном. А жил он в Восточной столице – Кайфыне, где имел меняльную лавку, доставшуюся ему от предков. Надо сказать, что у этого Чжана была одна слабость, о которой лучше всего сказать стихами:

 
Даже у вошки жилку
     выдернет он под шумок,
Даже с ноги у цапли
     срежет мяса кусок.
 
 
Позолоту со статуи Будды
     соскоблит, не боясь хулы,
Краску с бобов соскребет,
     как они ни малы.
 
 
Лампу заправит мокротой —
     в дело каждый плевок!
Овощи жарит не в масле —
     на смоле, запасенной впрок.
 

Как-то почтенный Чжан высказал четыре своих сокровенных желания:

 
Желание первое: чтобы одежда
     не снашивалась никогда;
Желанье второе: чтоб после обеда
     не убывала еда;
Третьим желанием было:
     найти на дороге клад;
Желанье последнее: чтобы во сне
     с бесовкой блудить иногда.
 

Почтенный Чжан был столь скуп, что боялся истратить лишний вэнь [179]179
  Вэнь – мелкая медная монета в старом Китае.


[Закрыть]. Найдет, бывало, на дороге монетку, принесет домой, потрет-пошлифует – и вот у него уже зеркальце. Отыщет пластинку, подточит с обеих сторон – и вот готовая пилка. Назовет их «мои маленькие», губами причмокнет и положит в шкатулочку. За такую жадность люди определили ему прозвание – Жадная Утроба.

Как-то в полдень Жадная Утроба проголодался и решил закусить. Налил в холодную еду кипятку, пожевал какую-то лепешку – вот и весь обед. В это время два его приказчика у дверей считали выручку. Вдруг возле лавки появился человек в белых, подвязанных веревкой портах. Обнаженные грудь и руки были покрыты татуировкой. В руках он держал бамбуковую плетенку. Покосившись на дверь во внутренние комнаты, где в это время находился хозяин, он приветствовал приказчиков и затянул:

– Помогите страннику, протяните руку помощи!

Поскольку хозяина поблизости не было, приказчики бросили в плетенку нищего две монеты, что Чжан, впрочем, сразу же приметил.

– И это, называется, мои помощники! – Чжан вышел из двери, задернутой матерчатой занавеской. – С какой стати вы дали ему деньги? Посчитайте-ка!.. Если две монеты в день – так за тысячу дней – целых две связки.

С этими словами Жадная Утроба устремился вдогонку за нищим. Выхватив у него плетенку, он выгреб содержимое и, бросив деньги на прилавок, приказал слугам хорошенько вздуть попрошайку, что, к слову сказать, вызвало большое возмущение прохожих. Нищий отчаянно бранился в ответ на тумаки, однако в драку лезть не решался.

– Послушай, брат! – вдруг позвал его кто-то. – Иди-ка сюда, надо поговорить!

Нищий, повернувшись, увидел перед собой старика в платье тюремного стража.

– Приятель, – сказал старик, – с этим Чжаном спорить бесполезно. Нет у него никакого понятия о справедливости! Вот возьми два ляна серебра, купи на них свежей редьки и продавай ее по вэню за мерку. Все-таки дело!

Нищий не заставил себя долго просить, с благодарностью взял серебро и ушел. О нем пока речь не пойдет. А сейчас мы расскажем о старике. Его звали Суном, происходил он из округа Чжэнчжоу, входившего в Фэнпинскую округу. Поскольку он был четвертым в семье, его обычно величали Четвертым Суном. Надо сказать, что этот Сун был человеком непутевым и изрядным проходимцем.

В тот день, о котором сейчас пойдет речь, Сун Четвертый оказался подле Моста Золотых Столбов. Он купил здесь на четыре вэня две лепешки-маньтоу [180]180
  Маньтоу – пресные лепешки, которые готовят на пару, иногда добавляя начинку из овощей или мяса.


[Закрыть]с начинкой, а ночью, в третью стражу, положив их за пазуху, направился к дому богача Чжана. Луна спряталась в облаках, кругом темнота, на дороге ни души. Вытащив какую-то странную снасть, вроде крюка, Сун забросил ее на карниз крыши и стал карабкаться по веревке вверх. Спрыгнув во двор, он увидел галерею, ведущую в жилые комнаты. Где-то сбоку мерцал огонек светильника. Сун прислушался. Из одной комнаты донесся голос женщины:

– Надо же, так поздно, а братца все нет и нет!

«Ясно! – смекнул Сун. – Видно, девка ждет полюбовника».

О том, как выглядела женщина, лучше всего сказать стихами:

 
Уложены черные волосы:
     каждый волос – тугая нить.
Виски ее белые-белые
     с кристаллами можно сравнить.
 
 
Густые темные брови
     изогнулись крутой дугой,
Глянет лукавым взором —
     сразу смутится любой.
 
 
Тонкий маленький носик
     необычно изящен и прям.
Такого румянца не встретишь
     у самых прелестных дам.
 
 
Уста ее нежные-нежные
     волшебный струят аромат.
Тело так ровно и гладко —
     изъяна не сыщет взгляд.
 
 
Словно холмы белоснежные
     груди ее высоки.
Как из нефрита выточены
     две прекрасных руки.
 
 
Гнется тонкая талия,
     грацией взоры маня.
Лук напомнит изгибом
     крошечная ступня.
 

Четвертый Сун, незаметно подкравшись к женщине, закрыл ей лицо рукавом халата.

– Ах, братец! Зачем закрыл мне лицо? – вскричала красотка. – Не пугай меня!

– Тихо! – Сун, крепко держа ее за пояс, достал нож. – Пикнешь – мигом прирежу!

– Пощадите меня, почтенный! – в ужасе вскричала женщина.

– Я пришел сюда по особому делу. Отвечай, какие заслоны надо пройти, чтобы добраться до склада твоего хозяина?

Женщина ответила:

– В десяти шагах от моей комнатки есть глубокая яма, а возле нее сидят два злющих пса. Пройдете мимо – увидите склад. В нем пять сторожей, каждый должен дежурить по два часа. Только сейчас они ничего не охраняют, а выпивают и кидают кости… В складе есть картонный человечек с серебряным шариком в руках, а под человечком лежит шест. Если наступишь на него, шарик сразу упадет и покатится по желобу – прямо к постели хозяина, который, понятно, проснется и поднимет тревогу.

– Ну и дела! – удивился Сун и вдруг сказал: – Взгляни-ка назад, вроде кто-то пришел!

Женщина повернула голову, и в этот момент Сун ударил ее в грудь ножом. Брызнула кровь, и несчастная упала замертво. Сун вышел из комнаты. Прошел несколько шагов, обогнул яму. Послышался лай. Сун достал из-за пазухи лепешку, вложил в нее какое-то зелье, а когда собаки подбежали ближе, бросил на землю. Соблазненные мясным запахом, псы набросились на лепешку, быстро сожрали и тут же околели. Сун направился дальше и вскоре услышал голоса стражей, игравших в кости:

– Единица! Шестерка! – раздавались крики.

Сун вытащил из-под полы кувшин и бросил в него щепоть какого-то снадобья. С помощью огнива он высек искру.

– Ух, какой аромат! – воскликнул кто-то из сторожей, почувствовав сладковатый запах. – Наверное, хозяин постарался. Так поздно, а он решил возжечь благовония!

Скоро от запаха у них головы пошли кругом. Упал один, за ним второй, и вот уже все пятеро лежали бездыханные. Сун подошел ближе. На столе стоял жбан с недопитым вином и закусками: овощи, фрукты. Недолго думая Сун выпил и закусил. Вдруг он заметил, что глаза у стражей странно открыты, однако с губ не слетает ни единого звука. Сун направился к складу. На двери висел здоровенный трехпружинный замок. Мошенник извлек из-за пазухи особый ключ, именуемый «в-ста-руках-помощник», потому что он отмыкал любой запор, будь то самый простой или сложный, самый маленький или большой. Сун вложил отмычку в щель замка, и он тотчас же открылся. Войдя в склад, Сун заметил картонного человечка, державшего серебряный шарик. Стоило снять шарик, и можно было сколько угодно наступать на шест. В сокровищнице Жадной Утробы лежали несметные богатства, добытые нечестным путем. Связав драгоценности в узел, Сун достал кисть, послюнявил и, подойдя к стене, написал такие четыре фразы:

 
Молодец вольный
     в государстве Сун был рожден;
Меж Четырех Морей
     имя свое оставил.
К треножнику [181]181
  Треножник ( дин) символизировал идею власти и могущества. В данном случае «треножник» – намек на богатую и влиятельную семью.


[Закрыть]мира великого
     однажды поднялся он,
На родину слух об этом пришел
     и молодца прославил.
 

Сделав свое дело, Сун выбрался на улицу, а дверь склада оставил открытой. Той же ночью он уехал в Чжэнчжоу, ибо, как он сказал себе: «Нельзя долго любоваться Лянским садом [182]182
  В свое время при правителе династии Лян Сяоване в Кайфыне был разбит прекрасный сад, ставший гордостью города. С тех пор название этого сада нередко ассоциировалось с самим Кайфыном.


[Закрыть], хотя он красоты необыкновенной».

Забрезжил рассвет. Сторожа, очнувшись от злого дурмана, сразу же увидели распахнутую дверь сокровищницы, мертвых псов и убитую женщину. Они бросились к хозяину. Чжан не мешкая поспешил с челобитной в сыскной ямынь. Вскоре последовал приказ правителя области Тэна, повелевающий инспектору Ван Цзуню выяснить обстоятельства кражи. Сыщики, разумеется, сразу заметили надпись на стене. Один из них, некий Чжоу Сюань, или Пятый Чжоу, парень не по годам смышленый и дотошный, сказал:

– Господин инспектор! Эта кража – дело рук Четвертого Суна!

– С чего ты взял?

– А вот вчитайтесь внимательно: «Молодец вольный в государстве Сун был рожден». В ней есть слово «Сун». Из второй следует извлечь цифру «четыре», из третьей – «однажды», и, наконец, в последней фразе есть слово «пришел». Соединив все четыре знака вместе, вы получите фразу: «Сун Четвертый однажды пришел», то есть «заходил сюда».

– Как видно, действительно он, – согласился Ван. – Я много наслышался об этом хитроумном мошеннике из Чжэнчжоу.

Инспектор приказал Пятому Чжоу немедля ехать в Чжэнчжоу на поиски жулика.

Сыщики отправились в путь. Как говорят в таких случаях, они ели, когда испытывали голод, пили, когда их мучила жажда, ночью останавливались на ночлег, а с рассветом – устремлялись вперед. Добравшись до Чжэнчжоу, они выяснили, где проживает мошенник. Оказалось, жил он в маленькой чайной. Служивые вошли внутрь. У очага суетился какой-то старик, как видно, он заваривал чай.

– Эй! – крикнули гости. – Позови Четвертого Суна, пускай выйдет к нам выпить!

– Занемог он нынче, не встает с постели, – ответил старик. – Я схожу ему передам.

Старик направился в дом. Вскоре из двери послышались крики.

– У меня голова раскалывается! – кричал, видно, Сун. – Я тебе велел на три вэня купить отвара, а ты не купил. Никакого толку от тебя нет. Олух! На что ты годишься! Только деньги мои изводишь!

Крики сопровождались ударами. В дверях показался старик с миской в руках.

– Обождите здесь, почтенные! Он мне велел сходить купить отвару. Поест и сразу к вам выйдет!

Старика ждали долго, но он так и не вернулся. Не выходил и Сун. Сыщики направились во внутренние комнаты. Видят – на полу лежит какой-то связанный старец. Спросили его, где Сун.

– Тот, кто вышел к вам с миской, это и был Четвертый Сун, – ответил он. – А я у него служил заварщиком чая.

Служивые остолбенели от неожиданности.

– Ну и ловкач! Как нас провел! —завздыхали они. – А мы и уши развесили!

Они бросились за мошенником в погоню, но того и след простыл. Раздосадованные, сыщики разошлись во все стороны, надеясь выведать место, где затаился прохвост. Но об этом мы пока умолчим и расскажем о Суне. Когда сыщики занимались чаепитием, Четвертый Сун находился в доме и осторожно выглянул из двери. По разговору гостей и их одеянию он тотчас сообразил, что они из столицы и приехали за ним. Вот тогда он поднял крик, а потом, быстро переодевшись в чужое платье, пригнувшись и низко опустив голову, вышел из дома – будто за отваром.

«Куда же мне теперь податься? – подумал Сун, выйдя за ворота. – А что, если пойти к Чжао Чжэну из Пинцзянской области? Как-никак, он мой ученик. В свое время я получил от него письмецо, он сообщал, что живет в уезде Мосянь. Пойду к нему, там и пережду!»

Приняв такое решение, Сун изменил свое обличье – снова нарядился тюремным сторожем, но на всякий случай прикрыл лицо веером. Сделав вид, что он еще и подслеповат, мошенник побрел по дороге, расспрашивая прохожих, как ему добраться до Мосяня. Так он дошел до нужного места и остановился возле небольшой винной лавки, которую можно описать в стихах:

 
Над крышей флажок развевается,
     к небу дымок плывет.
Во дни Великого Мира
     здесь процветает народ.
 
 
Безграничную смелость, отвагу
     рождает в душе вино,
Красотке развеять грусть и тоску
     всегда помогает оно.
 
 
С восхода флажок полощется [183]183
  В старом Китае питейное заведение украшалось флажком, который являлся своего рода вывеской.


[Закрыть]
     там, где ивами берег зарос,
И шест наклонный виднеется
     там, где цветет абрикос [184]184
  Цветы абрикоса, или Деревня цветов абрикоса (Синхуацунь) – образное название питейных заведений. Выражение восходит к строфе из стихотворения известного танского поэта Ду My.


[Закрыть].
 
 
Те, чьи мечты еще не сбылись,
     здесь обретают приют:
Забывая про все неудачи,
     гуляют, песни поют.
 

К этому времени Четвертый Сун успел проголодаться, а поэтому решил закусить и выпить. Хозяин харчевни поставил перед ним вино. Опорожнив две-три чарки, Сун заметил во дворе молодого человека, одетого нарядно и со вкусом. Невольно на ум приходят слова:

 
Повязана лентой высокая шляпа,
     черного шелка халат —
И ученому и военному
     подошел бы такой наряд.
 
 
Полой халата прикрыты
     широкие штаны,
Шелком расшитые туфли
     при каждом шаге видны.
 

– Папаша! Мой тебе поклон! – крикнул он.

Сун, приглядевшись внимательнее, узнал своего ученика Чжао Чжэна.

– Присаживайся, почтенный! – сдержанно проговорил Сун, опасаясь в людном месте раскрывать их отношения.

Перекинувшись с учителем несколькими церемонными фразами, молодой человек сел. Хозяин принес новую чарку, и они выпили.

– Давно не виделись, учитель! – тихо сказал Чжао.

– Что-нибудь обтяпал за это время, брат? – спросил Сун.

– Были дела! Только пустил уже на ветер все, что хапнул, – сказал Чжао Чжэн и спросил: – Учитель, до меня дошли слухи, что в Восточной столице тебе попал в лапу солидный кусок?

– Ерунда! Всего тысяч сорок-пятьдесят… Послушай, куда это ты так вырядился?

– Да вот надумал съездить в столицу, развеяться хочу, а потом в Пинцзян – есть одно дельце!

– Нечего тебе там делать!

– Можно узнать почему?

– Изволь! Сам ты из Чжэцзяна и в столичных делах ничего не смыслишь. Тамошняя братия тебя почти не знает. Куда ты подашься?.. К тому же вокруг города стена, которую зовут «Стеной спящего буйвола», а тянется она на целых сто восемьдесят ли. Место это не для нас – ведь мы с тобой, как говорится, любители травки. Помнишь, поговорку: «Коль попала травка в глотку буйвола, жить ей придется недолго». И вот еще что: в Восточной столице пять тысяч стражников – парни хваткие и глазастые. Да еще сыщики из трех управ.

– Разве это для меня преграда?! Не беспокойся, учитель! Чжао Чжэн не из той породы, чтобы попасться на дурака!

– Ну что же, делай по-своему, если не веришь. Езжай! Но только прежде реши-ка одну задачку… У Чжана, что зовут Жадной Утробой, я стащил узел с ценностями и одеждой, который я кладу себе под голову вместо подушки. Так вот, ты должен выкрасть его. Сделаешь – тогда спокойно отправляйся!

– Пустяк, учитель!

Они потолковали какое-то время, после чего Сун, расплатившись за вино и закуски, повел Чжао Чжэна на постоялый двор, где остановился. Слуга, встретивший их в дверях, при виде нарядного господина приветствовал гостей с особой почтительностью. Сун сразу же направился в комнату.

– Вот узел, – показал он.

Вскоре Чжао Чжэн удалился.

Спустились сумерки.

 
Вечерняя дымка
     затянула горы вдали,
Редкий туман
     стелется у земли.
Яркие звезды зажглись в вышине,
     споря блеском с луной,
Дальние воды, вершины гор
     соперничают голубизной.
Древний храм в чаще лесной —
Колокол глухо
     звучит за высокой стеной.
Вдоль берегов по глади речной
Рыбачьи лодки скользят,
     гаснут на них фонари.
Плачет кукушка среди деревьев,
     окутанных тьмой ночной,
В ароматных цветах прекрасная бабочка
     проспит до самой зари.
 

Итак, на дворе стемнело.

«Этот Чжао – малый хват, – подумал Сун. – Если ему удастся стянуть узел, меня засмеют. Учитель, мол, а опростоволосился!.. Надо пораньше лечь!» И он положил узел у своего изголовья.

Чжи-чжи… Цзы-цзы… – над его головой раздался какой-то странный скрип.

«Что за твари эти мыши! Еще не пробили первую стражу, а они тут как тут. Спасу от них нет – подумал Сун и посмотрел наверх. Со стропил посыпалась пыль. Сун чихнул. Через какое-то время мышиная возня затихла, но тут же сверху послышалось мяуканье… Мяу-мяу… Кошка, видимо, помочилась, и вонючая кошачья жидкость капнула прямехонько в рот. Омерзительная вонь! От всех этих докук Сун долгое время не мог уснуть и вконец извелся. Но вот, наконец, он сомкнул глаза.

Едва забрезжил рассвет, он был уже на ногах и тут же обнаружил, что узел исчез. Сун растерялся.

– Почтенный! – вдруг послышался голос слуги. – К тебе пришел господин, что был намедни вечером.

Четвертый Сун вышел к гостю. Как положено, они поздоровались, и хозяин пригласил ученика в комнату. Чжао Чжэн, прикрыв дверь, вытащил из-за пазухи узел.

– Как тебе удалось стащить? – спросил Сун. – Откуда ты появился? Ведь дверь ночью даже не скрипнула!

– Не буду скрывать, учитель! Взгляни-ка на окно возле твоей постели. Оно было заклеено черной промасленной бумагой, а теперь залеплено обычной писчей. Это неспроста… В общем, я забрался наверх и принялся скрипеть и пищать, как делают мыши. Сверху посыпалась пыль… А на самом деле это было специальное снадобье, из-за которого ты стал чихать. Потом, как ты помнишь, полилась жидкость, то не кошачья была, а моя.