Текст книги "Бурятские волшебные сказки"

Автор книги: Автор Неизвестен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 14 страниц)

Сюжет о жене-лебеде имеет многочисленные параллели в мировом фольклоре. Что же касается эпизода, когда лебедь возвращается на небо, забрав своих детей (ср. бурятскую сказку), то он, как отмечает Ф. Гейслер в исследовании "Сватовство в мировой литературе", встречается редко. "Если девы (птицы) находят свое одеяние… – пишет он, – то все они без исключения улетают от мужей. Своих детей они оставляют или – что происходит реже – забирают с собой" [31, с 44-45].

В составе бурятских волшебных сказок на оригинальные сюжеты широко представлены произведения, воспевающие подвиги мэргэнов и баторов. Это богатырские сказки о Гэсэре, Алтан Шагае, Харасгай Мэргэне и других героях. Возникновение и формирование таких сказок в известной мере несомненно связано с угасанием улигеров, их жанровой трансформацией (процесс разрушения бурятских у литеров был отмечен в начале XX а Ц.Ж. Жамцарано). Отдельные повествования о баторах стали передаваться в прозе. Происходил процесс постепенного перехода части улигерных сюжетов в сказочный жанр. Но было неверно усматривать в богатырских сказках только переделку улигеров. Есть основания считать, что богатырские повествования – издавна существующая традиционная разновидность бурятских сказок. У них во многом общий с улигерами арсенал художественно-изобразительных приемов и мотивов. Прежде всего это устойчивые эпические формулы, например зачины, указывающие на отдаленность времени, о котором повествуется в произведении; иногда они имеют стихотворную форму (№ 6). В некоторых вариантах говорится, что в те давние времена "Земля была теплая… молочное море с лужицу было, а гора Сумбэр с кочку была, дерево на опушке маленьким было, могучий гуран козленком был" [5, №41].

Из улигеров заимствована эпическая формула с характерным звукоподражанием, напоминающим ржание коня: "Турья-турья, турьялза, слушай, что скажу турьян. Коль с ушами, то внимай, память есть – запоминай" (№ 5).

Подобно улигерным баторам и мэргэнам, сказочным героям коня даруют небесные силы. В духе улигеров гиперболизируются облик героев, размеры богатырского снаряжения (даже трубки у героев величиной с берцовую кость).

Вместе с тем в поэтике эпоса и богатырской сказки есть отчетливо выраженные жанровые различия. Происхождение улигерных баторов нередко связывается с небесными силами, сказочные же герои всегда рождаются на земле. Если в улигерах лук, стрелы и другое снаряжение богатырю чаще всего мастерят небесные дарханы (кузнецы), то сказочному герою их почти всегда делает мать или сестра, а иногда он сам. В течение двадцати лет готовит Харасгай Мэргэн свое снаряжение, в том числе недоуздок из литого серебра, узду из литого золота (№ 7). Сын Хулдая делает себе лук из ребра (звериного), стрелы из прутьев (№ 5).

Многие бурятские сказки в сюжетном и поэтическом плане сходны со сказками двух других монголоязычных народов – калмыков и монголов. По известной концепции Г.Д. Санжеева, близость и сходство сказочных традиций свидетельствуют о существовании в далеком прошлом единого "сказочного ядра" у ранних монгольских племен.

Общность волшебных сказок трех родственных народов проявляется в разработке схожих сюжетов, в характеристиках сказочных образов и персонажей, в присутствии одинаковых чудесных предметов с аналогичными функциями, а также в художественной изобразительности.

Так, в волшебных сказках этих народов основными героями выступают хубуун (бур.), ковун (монг.), кебюн (калм.) в значении «парень, молодец».

Большая роль в сказках отводится образу доброго советчика и дарителя, который непременно изображается белоголовым, белобородым старцем, часто с березовой тростью в руках. Характеристика его также дается в одинаковом оформлении: "Саган толгойтой (hахалтай), хуhан hорьботой убэгэн" (старик с белой головой (бородой), с березовой тростью) (бур.); "Цав цагаан цахалтай вгн" (с белой-белой бородой) (монг.); "Цав цаhн сахалта (толhта) вгн" (старик с белой-белой (головой) бородой) (калм.).

Положительным персонажам противостоят чудовища и злые существа – мангадхай (бур.), мангас (монт.), мангус (калм.), шолмос (бур.), шолмс (монт.), шулм (калм.). Очень близки по названиям, по внешнему облику и характеристике владыки подземного царства, хозяева лесов, вод, гор и им подобные мифические образы, без которых редко обходятся волшебные сказки монгольских народов.

В волшебных сказках бурят, калмыков и монголов отразились некоторые общие этнобытовые особенности. Об этом свидетельствуют эпизоды состязаний сказочных героев, выполняющих трудные задания в борьбе за невесту. Сходно описываются три вида единоборств: национальная борьба (барилдаан), конные скачки (урилдаан) и стрельба из лука (сур харбаан).

У всех трех народов есть сказки с одинаковыми названиями, в которых совпадают имена некоторых героев и персонажей: "Семеро Хожогоров и один Можогор (Тужугор)" – "Долоон Хожогор, нэгэ Можогор" (бур.), "Долоон Хожгр, нэг Можгр" (монт.), "Долан Хожhр, нэг Тужhр" (калм.). То же самое можно сказать о сказках об Арджи Бурджи-хане, о Медвежьем сыне, о Двух братьях (Аха дуу хоёр), о Мальчике-хвостике (hуул хубуун) и др.

Сказки вводят слушателей в неповторимый мир степняка-кочевника. Точно так же, как это было в реальной жизни, сказочные герои разводят "скот пяти видов" (табан хошуу мал) – лошадей, верблюдов, крупный рогатый скот, овец и коз. Первым признаком богатства служит в сказках многочисленность скота, причем у всех монголоязычных народов эта мысль воплощается в сходные поэтические формулы «Северные склоны гор заполняли десять тысяч (голов) скота, – говорится в монгольской сказке, – южные склоны полностью покрыли тысячи тысяч овец» (Араараа дуурэн арван тумэн мал, врр дуурэн уй тумэн мал).

В калмыцкой сказке у Цецн хана "владения безграничны, а табуны коней бесчисленны" (сай курсн отогда, бум курсн адута). Подобные картины рисуются и в бурятских сказках. «Десять тысяч коней паслись широко и привольно, [стадо в] двадцать тысяч овец паслось, изогнувшись [дугой]» (Арбайжа бэлшэхэ арбан мянган адуутай, хотойжо бэлшэхэ хорин мянган хонитой).

В арсенале калмыцких тулъчи, монгольских улгэрчи и бурятских онтохошинов имеется множество вариаций этих родственных формул.

В сказках монгольских народов широко используются такие оригинальные жанры их фольклора, как благопожелания (юрол, йорол, рл), специфические сочетания слов, например парные слова (хошоо угэ), сходные фразеологизмы и тд.

Привязанность степняка-кочевника к домашним животным явилась основой поэтизации коня, верблюда и других животных персонажей в сказках.

Народная фантазия наделила сказочного коня волшебными крыльями, которые способны поднять его в воздух "ниже облачного неба, выше верхушек деревьев" (уултэй тэнгэрээс доогуур, узууртэй модноос дээгуур ниисдэг далавчтай морь). Описание коня и его снаряжения можно причислить к самым поэтичным в сказках монгольских народов. Седла, уздечки, подпруги сказочного коня изготовлены из серебра – литого, чеканного, инкрустированного.

Как и в сказках других монгольских народов, в бурятских текстах фигурируют кони самых разных, можно сказать, причудливых мастей, наделенные сложными поэтическими эпитетами: "быстроногий саврасый" (хурдан хула), «золотисто-рыжий» (алтан зээрдэ), «бархатистый, угольно-черный» (хэлин х хара), "золотисто-соловый'' (алтан шаргал). В калмыцких сказках «золотистый в крапинку» (алтан шар цоохр), «светло-рыжий» (борхон зрд), «чалый» (бууралт), в монгольских – «белый, как заяц» (чандага цагаан) и т.п. Такое многообразие мастей, несомненно, отражает высокий уровень поэтизации коня.

Сюжетный состав волшебных сказок монгольских народов претерпевал изменения. Так, калмыцкие сказки в пору соседства с кавказскими народами обогатились новыми образами, персонажами, мотивами. Бурятские сказки в силу тесной исторической взаимосвязи с другими сибирскими народами, а также с русским народом испытали влияние их сказочных традиций.

В бурятской сказке о Хулмадай Мэргэне центральным мотивом является дежурство сыновей у тела умершего отца. Это мотив представлен в русских сказках типа "Сивка-Бурка". В отличие от бурятских сказок, где, собственно, нет могилы и погребальных сооружений, в русских сказках, согласно исконно народному обычаю, тело отца трех братьев погребено в земле. И три сына по воле отца должны караулить не его тело, как в бурятских сказках, а могилу. В бурятских сказках в подобных эпизодах отразились свои древние обычаи: забивают коня, переламывают лук и стрелы, принадлежавшие умершему, чтобы положить в могилу вместе с их владельцем. Лук, стрелы, конь, вероятно, должны были служить хозяину на "том свете". Таким образом, бурятские сказки отразили характерные этнографические реалии и вместе с тем особенности мировоззрения степняка-кочевника.

* * *

Наряду с чертами, присущими сказкам и других народов, бурятские волшебные сказки имеют свои особенности. Так, из традиционных формул – инициальных, медиальных и финальных – в них представлены только первые две. Финальные формулы в том значении, в каком они употребляются в сказках других народов (намек на вознаграждение сказочнику), у бурят не встречаются. Конец сказки обычно звучит лаконично: «Зажил счастливо» (Ан бун жаргаба) (№ 6, блок 16); «Зажили они, говорят, спокойной счастливой жизнью» (Амар жаргалаа оложо байhан hууhан юм hэн гэлсэгшэ) (№ 5, блок 26).

Зато инициальные и медиальные формулы отмечены разнообразием и красочностью. Начальные обычно указывают на отдаленность времени действия сказки, рисуя картину "возникновения" земли и лакндшафта (примеры приводились нами при характеристике богатырских сказок).

Мотивировка выезда героя на поиск невесты обычно передается развернутой формулой: "Из одной головешки костер не разгорится, из одного человека семья не выйдет" (Ганса сусал гaл болодоггуй, ганса хун хун болодоггуй) (№ 18, блок 2). Иногда онтохошины прибегают к уточнениям географического характера. О Борхон Тулае сказано: «Отправился в лес поохотиться по родному Алтаю» (Алтай дайдаяа абалхамни гэжэ ойдо гараба) (№ 8, блок 1). Наряду с подобными конкретными географическими названиями в сказках указываются чисто условные берега черного и внешнего морей, к которым приурочивается действие.

Сказочно быстрое вырастание героя обычно передается формулой: "…к утру в шкуре барана не вмещаются, через сутки в шкуре овцы не вмещаются" (…эртээр бэри эрьеын арhанда багтахаяа болилойт, хоног бэри хонни арhанда багтахаяа болилойт) (№ 8, блок 2). Перед единоборством соперники обговаривают условия борьбы. «Варианты» предстают в виде стабильных фраз: «Силой больших пальцев померяемся или остриями стрел?» (Эрхэйн эршээр болохомнай гу, али hомоной хурсаар болохомнай гу?) (№ 14, блок 11). Отец невесты обычно спрашивает у жениха: «Чей будешь сын? Куда путь держишь?» (Хэнэй хубуун гээшэбши? Хаа хурхэеэ ябанаш?), на что тот непременно отвечает устойчивым иносказанием: «Сам я ехал дорогой жениха, и кушак мой предназначен для свата» (Бэемни хургэнэй мурр, бэhэмни худайн мурр ябана) (№ 10, блок 14). Имеется в виду обычай, по которому родители жениха и невесты при сватовстве обменивались кушаками. Примечательна своеобразная амбивалентная формула, фиксирующая переход от одного психологического состояния к другому: «…вверх посмотрел – засмеялся, вниз посмотрел – заплакал» (…дээшээ хаража энеэгээд, доошоо хаража уйлаад) (№ 1 блок 8).

Финальная формула в бурятской сказке является завершением сюжета, ее вендом. Такой финал сказки не ставит цели возвратить слушателей в реальный мир, напротив, оставляет их во власти сказочной атмосферы. Отсутствие финальных формул в бурятских сказках, выражающих намек на вознаграждение, надо полагать, говорит об отсутствии у бурят в прошлом профессиональных сказителей. В целом основой поэтики традиционных формул волшебной сказки является свойственная бурятскому стихосложению аллитерация и четко выраженный, ритмически организованный характер. Своеобразию сказочной речи способствуют парные слова (хошоо угэ) с усилительными функциями, устойчивые фразеологические сочетания (в том числе – иносказательного характера): «запечалился-загрустил» (уруу-дуруу боложо) (№ 2), «с почетом-уважением встречала» (хул гap дээрээ байжа) (№ 2), «начались большие сборы» (тух ехээр тухрнэ, мух ехээр мухрнэ) (№ 7). Безостановочное движение выражается формулой «идет да идет, все дальше и дальше удаляется» (яба ябаhаар ябана, ошо ошоhоор ошоно). Выразительна звукозапись, как бы передающая чириканье птичек («шиис» гэхэ шиисгалдай), пищание пичужек («пиис» гэхэ пиисгалдай), ржание коня (турья-турья турьялза) (№ 5), резкий звук хлопнувшей двери («лус» байсар «хаб-яб» хаагаад ороно) (№2).

Художественное совершенство и устойчивость формул позволяют исполнителям свободно переносить их из одной сказки в другую.

Почти в каждом бурятском районе можно и в наши дни встретить одаренных сказочников, олицетворяющих исполнительское искусство онтохошинов.

В фольклористике широко известны богатые сказительские традиции Тункинской долины, где в 20-е гг. M.К. Азадовским были обнаружены замечательные потомственные русские и бурятские сказочники. В их числе был "изумительный мастер" Е.И. Сороковиков-Магай, репертуар которого включал в себя и русские, и бурятские сказки, исполнявшиеся им на двух языках [1, с 88].

О живучести сказочных традиций в Тункинской долине говорят многочисленные тексты, записанные там в 70-80-е гг. от настоящих мастеров сказки – Арабдана Онгорхоева, Санжи Матуева, Долгор Зурбаевой, братьев Бальжана и Дармы Забановых, Доржо Шаракшанова, Долгор Булутовой и др.

Один из наиболее характерных представителей тункинской сказочной традиции – Арабдан Дарьяевич Онгорхоев – потомственный сказочник и замечательный охотник. Такое сочетание весьма распространено в Тункинском крае. В репертуаре А.Д. Онгорхоева преобладают волшебные сказки, одна из которых вошла в данный том (№ 2). Исполнение сказок и улигеров, загадывание загадок и состязания в острословии всегда были обычными в охотничьей среде.

Впервые сказки от А.Д. Онгорхоева записал П.И. Малакшинов (см. коммент. к № 2). Своеобразную триаду составляют его сказки "Парень-сирота" (Уншэн хубуун), «Парень-бедняк» (Угытэй хубуун) и «Гонимый парень» (Илгуулhан хубуун) (РО БИОН, инв. № 2968), выдержанные в едином идейно-художественном стиле. Выбор невинно гонимого паренька в качестве сказочного героя подсказан биографией самого Онгорхоева, росшего сиротой. Исполняя сказку «Семеро молодцев», когда мальчика-сироту, ищущего ночлег, прогоняют прочь, сказочник, обращаясь к слушателям, говорит: «Прогонять сироту, пришедшего с бедой, никогда не надо. Нельзя этого делать!» В другой сцене, когда мстители топят в море злого хана вместе с его дворцом и приближенными, а потом терзаются сомнениями, звучит попутная реплика исполнителя сказки: «Нечего им каяться да греха бояться. Справедливо они поступили. Этот хан еще много зла мог принести невинным людям» (РО БИОН, инв. № 3258).

Подобного рода размышления сказочника вслух, "комментирование" описываемого обращения к слушателям для сказительской манеры А.Д. Онгорхоева естественны и органичны Они и в целом присущи исполнителям сказок.

В типичные сцены трудового сватовства А.Д. Онгорхоев непременно включает такое испытание для женихов, как стрельба из лука. (В этом, несомненно, сказалось то, что сам сказочник был охотником.) Победит самый сильный и самый меткий, поскольку, например, стрела соперников сначала должна пройти сквозь толстые войлочные двери, затем – поразить железные или чугунные преграды и пройти через ушко серебряной иглы.

Свое сказительское мастерство А.Д. Онгорхоев передал детям, внукам, племяннице. Например, внучка Маргарита Онгорхоева знает много сказок из репертуара деда и великолепно их исполняет. Одна из ее сказок ("Женщина с клювом") напечатана в сборнике "Бурятские народные сказки" [5, Ns 13]. Замечательной сказочницей слывет и племянница А.Д. Онгорхоева – Жалма Оширова. Такая преемственность наблюдается и в семьях других тункинских онтохошинов – Санжи Матуева, Долгор Зурбаевой, Дармы и Бальжана Забановых.

Примером сказителя, сочетающего в своем репертуаре сказки различных видов, может служить Доржи Шаракшанов. Одна из его сказок – "Сирота Боро", записанная в 1972 г., вошла в данное издание (№ 22). Д. Шаракшанов – очень живой, подвижный человек, что отразилось на его исполнительской манере. Он исполняет разные сказки, но больше тяготеет к сказке с острыми коллизиями, сатирическими и юмористическими сценами. Эффект сказки усиливается остроумными, меткими комментариями исполнителя.

Богатый сказочный материал за последние два десятилетия записан в Еравнинском районе Бурятии от Рэгзэна Эрдынеева, Жамсо Цыбикова и др. Сказки еравнинских онтохошинов обращают на себя внимание отражением в них таких местных традиций, как интерес к шахматной игре. Мастера-резчики, славившиеся изготовлением шахматных фигур, были здесь известны с давних пор. Это искусство передавалось еравнинцами из поколения в поколение, как и мастерство игры в шахматы. Например, Жамсо Цыбиков, подобно многим другим сказочникам, известен в своем крае как сильный шахматист и мастер по изготовлению шахматных фигур. Поэтому неудивительно, что его сказочные персонажи состязаются в шахматной игре (шатар) и игре в бабк (шагай), причем свое искусство демонстрирует не только мужчина, но, с не меньшим успехом, и женщина, как, например, в сказке «Парень-сирота» (№ 21).

В нашем томе напечатана сказка "Семь старцев" (№ 14), записанная от Дыжита Жамбиевича Сонопова из отдаленного горного района Бурятии – Окинского. Д.Ж. Сонопов был большим знатоком бурятской старины, прославленным мастером серебряных дел (мунгэни дархан), охотником и рыболовом. По свидетельству В.И. Рассадина, записавшего от него в 1977 г. сказки, мифы, предания, это был талантливый рассказчик, с тонким чувством языка и незаурядным умением передавать «в лицах» диалоги сказочных персонажей. «Но прежде, чем приступить к записи сказок, – повествует собиратель, – мы, согласно обычаю, обменивались сказками. Я рассказал ему две карельские сказки по-бурятски. И лишь после этого сказочник принялся рассказывать бурятские сказки, которые я записал».

В 1982 г. в Ононском районе Читинской области впервые были записаны великолепные волшебные сказки. Среди них "Младшая ханша и ее Златогрудый сын" (№ 4), "Храбрый Жэбжэнэй" (Na 18) из репертуара Лхасарана Бальчинова и "Хилгэндэй Мэргэн (J№ 1), "Тугал Масан" (Мг 12) и "Охотник-сказочник" (№ 16) в исполнении Дэмбээнормы Жамбаловой. Бальчинов и Жамбалова – крупные знатоки и исполнители сказок.

Унгинскую сказочную традицию представляет Роман Касанович Торонов (1928 г.р.). Он в совершенстве владеет богатствами родного фольклора. Целая россыпь пословиц, поговорок, других народных фразеологизмов придает речи этого сказочника неподражаемую образность и меткость.

По признанию самого сказителя, с тех пор как помнит себя, он любил слушать сказки и улигеры, которые в родном улусе исполняли сказители. Среди них выделялись мастерством его дядя Осип Доржиевич – брат матери – и старик Монходхо. Но совершенно особую роль в формировании у P.К. Торонова интереса к сказкам и улигерам сыграл Шэрээмхэ Далбаев, известный на его родине сказитель, от которого P.К. Торонов усвоил большую часть своего репертуара. Одна из таких сказок – "Мать и сын" (№ 20). Значительным событием в творческой биографии P.K. Торонова была встреча с улигершином и онтохошином Парамоном Дмитриевым, по настоянию которого молодой Торонов начал исполнять свои сказки. Похвала признанного мастера вселила уверенность в молодого сказителя. Ему присущи умение "играть" сказку, богатая жестикуляция, выразительные модуляции голоса и звукоподражания. Так, где по ходу действия встречаются песни, сказочник исполняет их с большой выразительностью. "Если улигер или сказка войдут в твою душу и затронут сердце, то дальше все идет само собой, словно скакун, скачущий вперед" (Ульгэр онтохон досоошни ороодтибал, саашаа хатарша мориндли ябаад, ябаатъхыма), – говорил он собирателям.

Публикуемые портреты сказочников выполнены художником Т. С. Манжеевым.

Исполнительское искусство народной сказки живо и в бурятских поселениях Монголии, имена онтохошинов, выявленных там во время недавних экспедиций назывались в начале нашей статьи.

Волшебные сказки, как и весь классический фольклор, переживают естественный, необратимый процесс угасания. Тем примечательнее, что в наши дни еще встречаются талантливые знатоки и исполнители сказок. В основном – это люди пожилого возраста. Сейчас слушателями их стали главным образом дети, поэтому народные сказки все более приобретают воспитательное значение.

Интерес к возвышенному и поэтичному миру сказок, произведений героического эпоса, легенд ощущается в современном профессиональном искусстве и литературе Фольклорные сюжеты и образы перевоплощаются в операх, балетах, драматических произведениях. Большим успехом пользуются оперы "Энхэ Булад батор" М.П. Фролова (либретто Н.Г. Балдано), "Чудесный клад" Б.Б. Ямпилова, балеты "Красавица Ангара" Л.К. Книппера и Б.Б. Ямпилова, "Гэсэр" Ж.А. Батуева, комедия "Будамшу" Ц.Г. Шагжина, драма "Бальжин хатан" Д.О. Эрдынеева и др.

Непреходящая ценность народных сказок заключена в том, что они выражают идеалы мирной жизни, взаимопонимания между людьми, их единство в борьбе со злом и несправедливостью, глубокую веру в победу добра.

В настоящее издание включены волшебные сказки (шэдитэ онтохонууд). Отобраны тексты, наиболее полно отражающие их сюжетное богатство и разнообразие, талант и мастерство онтохошинов, специфичность локальных традиций.

Е.В. Баранникова,

С.С. Бардаханова