Текст книги "Судебные речи известных русских юристов"

Автор книги: Автор Неизвестен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 67 (всего у книги 71 страниц)

Дело Разнатовского

   18 апреля 1867 г. в 10 часов вечера в полицейский участок прибежала Н. А. Разнатовская, жена Н. И. Разнатовского, и сообщила, что в девять часов вечера к ней на квартиру пришел ее муж и выстрелил в нее из револьвера, ранив ее в левое ухо. По прибытии в дом Разнатавской, муж ее, Николай Ильич, сам подал представителям полицейских и следственных властей револьвер, из которого был сделан выстрел. В результате проведенного расследования по делу было установлено следующее.

   Н. И. Разнатовский женился восемь лет назад. Однако с первых же дней у них с женой начались ссоры по самым различным поводам. Чем далее, тем семейные конфликты усиливались и становились более серьезными. В связи с первой беременностью жены у них было особенно много неприятностей, так как жена не хотела ребенка и принимала все меры к изгнанию плода, тогда как Разнатовский очень хотел иметь детей. Все попытки жены изгнать плод остались безуспешными, и ребенок у них родился. Однако при второй беременности все повторилось вновь. Противоречия у них по данному вопросу зашли так далеко, что Разнатовский однажды, будучи в нетрезвом состоянии, избил ее. После этого они некоторое время жили порознь, однако вскоре помирились и снова стали жить вместе. Тем не менее, несмотря на совместное сожительство, ссоры их продолжались. Причем, Разнатовский стал замечать ненормальность отношений жены с другими мужчинами. На его требование объяснить ему это, жена отвечала, что ничего особенного в этих отношениях нет. Такие ответы не рассеивали его подозрения, а, наоборот, усиливали их. Иногда он заставал дома в свое отсутствие то того, то другого мужчину из числа их знакомых. Усиливавшееся чувство ревности навевало мрачное настроение, тоску и вскоре он стал ощущать неудовлетворенность жизнью. Он решил приобрести револьвер, с помощью которого намеревался лишить себя жизни.

   18 апреля 1867 г., будучи сильно выпивши, он зашел к жене, которая его очень плохо приняла и не пожелала с ним даже разговаривать. В порыве гнева Разнатовский схватил ее за руку, вынул револьвер и выстрелил в сторону. Разнатовская сумела вырваться и бросилась, от него бежать. Выстрелив ей вдогонку, Разнатовский ранил ее в ухо, причинив легкое телесное повреждение.

   По делу было допродано более 20 свидетелей. Многие из свидетелей показали, что виновником семейных ссор является Разнатовский, который якобы злоупотреблял спиртными напитками, часто являлся домой пьяным, что и служило поводов к ссорам. Другие же, наоборот, показали, что по натуре Разнатовский человек очень тихий, спокойный, к жене и детям относился ласково и внимательно. Причиной же ненормальных отношений с женой являются частые и беспричинные ее выпады против него. Ряд свидетелей, кроме того, показал, что в свое время он жаловался на нежелание жены иметь детей.

   В результате проведенного расследования Разнатовский был привлечен к ответственности за покушение на убийство жены. Рассматривал дело С. Петербургский окружной суд 14 июня 1868 г.

* * *

   Господа судьи, присяжные заседатели! Несколько часов тому назад, в начале заседания по настоящему делу, во мне внезапно появились опасения за подсудимого, за себя и, скажу более, за вас, господа присяжные заседатели...

   Относительно обвиняемого я боялся, чтобы он, руководимый личным самолюбием и не желая огласки, не скрыл от правосудия тех положительных фактов, говорящих в его пользу, которые должны изменить его положение и ответственность перед законом, строго карающим преступления, подобные подлежащему в данную минуту вашему обсуждению.

   Со своей стороны я опасался каких-либо невольных упущений, а следовательно, и страшной ответственности перед совестью в столь важном деле, в котором должна решиться участь отца семейства и человека с разбитой прошедшей жизнью, насильственно вызванного к преступлению.

   Наконец, относительно вас опасения мои возбуждались возможностью обыкновенного житейского с вашей стороны предубеждения против Разнатовского, которое в связи с массой данных, выставленных и своеобразно освещенных перед вами представителем прокурорской власти, легко могло вызвать обвинение подсудимого.

   Ныне все эти опасения миновали. Судебное следствие, только что законченное, бросило совершенно иной свет на супружеские отношения и выяснило обстоятельства, предшествовавшие и сопровождавшие факт преступления; оно с необыкновенной рельефностью обрисовало перед вами эти два диаметрально противоположных типа – Разнатовского и его супруги, и вместе с тем успокоило меня за будущность, которая ныне в руках ваших, господа присяжные заседатели, следовательно, в руках судей бесспорно беспристрастных, несомненно имеющих в своей среде мужей и отцов семейств, которые станут безбоязненно на ту почву, на какой стоял Разнатовский до и во время совершения преступления, и скажут свое правдивое слово... Смело заявляю, что если бы не столь энергическое обвинение, какое направлено против подсудимого товарищем прокурора, то задача моя, как защитника, была совершенно выполнена одним сопоставлением факта преступления со всем тем, что было показано здесь на суде Высоцким, Макшеевым, Конятовским, Полиектовым, Алюхиным, Ершовой и другими. Но теперь, ввиду выслушанной вами обвинительной речи я сознаю всю недостаточность одного простого сопоставления фактов, и на обязанности моей лежит нечто большее, "а именно – восстановление доброго имени и чести Разнатовского, на которые посягают, а с этой целью я вынужден коснуться таких данных, оглашение которых при других условиях признавал бы неудобным.

   Слишком шатко обвинение Разнатовского по своим основаниям, а между тем слишком сурово по юридическим последствиям, в случае признания вами его виновным. В самом деле, подсудимого обвиняют в покушении на убийство жены; но в чем, в каких действиях обвиняемого обнаружилось это покушение и чем оно доказано? Напрасно для собственного убеждения в действительности того покушения я искал этих доказательств: их не оказалось ни в откровенной беседе с подсудимым, ни в актах предварительного следствия, ни, наконец, в результатах произведенных перед вами допросов, и потому правосудие остается при одном сознании подсудимого, что им сделано несколько выстрелов в жену в раздраженном состоянии с исключительной целью напугать ее. Таким образом, очевидно, приходится обратиться к обвинительной речи товарища прокурора и в заявленных им соображениях отыскивать мотивы обвинения.

   Беглый взгляд на эти мотивы и соображения приводит к заключению, что все обвинение построено на одной только теории вероятностей, на одних умозрениях. Не стану касаться показаний Янушкевича и других лиц, как искаженных перед вами прокурором, а следовательно, и выводов из них, как неправильных. Не стану тратить бесполезно время, которое, быть может, дорого для разрешения вопроса более важного, но остановлюсь только на тех приведенных прокурорским надзорам доводах, которые действительно могут возбудить известное сомнение. Товарищ прокурора видит серьезное основание для обвинения подсудимого в покушении на жизнь жены, во-первых, в попытке со стороны Разнатовского удушить жену в присутствии Ласковского и Боссе, во-вторых, в постоянных словесных угрозах рано или поздно убить ее и, наконец, в обещании лишить жизни, выраженном в письме к ней по поводу негласного развода. Но действительно ли эти доводы настолько прочны, что вырабатывают положительное убеждение в виновности подсудимого в покушении на преступление, которое ему приписывают? Припомните показания тех же Ласковского и Боссе, данные во время производства судебного следствия. Из этих показаний становится ясным, что в выходке Разнатовского проглядывает только одна угроза; в противном случае, то есть если бы в подсудимом было серьезное намерение удушить жену или убить ее подсвечником, неужели его могли остановить от исполнения такого намерения словесные увещания Боссе или Ласковского, которых он считал отчасти виновниками семейного своего несчастья? Что же касается до словесных угроз Разнатовского убить жену, весьма часто заявляемых в кругу родных и близких ему людей, то угрозы эти сделались до того бесцветными, как. вы слышали из показаний свидетелей, что никто не верил в возможность их осуществления, зная добрый и нерешительный характер подсудимого. Да, наконец, и сама Разнатовская не опасалась за свою жизнь и, видимо, не придавала никакого значения поступкам мужа, так как не заботилась об устранении причин, вызывающих эти поступки; напротив того, она осталась верна своему образу жизни, прежде избранному и не сносному для мужа, и с поразительным хладнокровием в письме к нему, только что вам прочитанном, диктует даже условия негласного развода: "Исполняя желание ваше, пишет она, обязываюсь, согласно уговору, в продолжении 5 лет посылать вам тысячу рублей ежегодно, по третям, только не вперед, исключая первого года, в котором обязуюсь выдать вперед только 200 рублей, предупреждая, однако, что только до тех пор не нарушу условия, пока вы не сделаете со своей стороны ни малейшего отступления – не возьмете ни одного из детей без моего согласия и по прошествии 5 лет возобновите паспорт".

   На этом письме Разнатовским сделана была надпись: "Наглость самая подлая. Евгению я беру, паспорт даю на 3 года и считаю нахальством и наглостью писать и обещать прежде одно, а теперь говорить другое. Не хотите ли развода? Только на подобных глупых условиях я не согласен. Если вы не согласитесь, то я пришлю вам паспорт, который вам будет хорош на всю жизнь. Зачем заставляете меня исполнять скорее данное вам во имя отца слово? Хотите – ведите дело судебным порядком".

   Еще менее оснований для изложенного обвинения представляет надпись, сделанная на этом письме, на которую прокурорская власть указывает, как на что-то чудовищное, усматривая в ней не какую-либо игру страстей и проявление чувства ревности, но простое денежное вымогательство; а между тем вся чудовищность заметно опровергается общим смыслом самой надписи.

   Возмущаясь выходкой жены, изменившей одно из главных оснований, при которых подсудимый исключительно соглашается на негласный развод, а именно – чтобы ему отданы были дети, Разнатовский, затем, шутя, упоминает о формальном разводе по суду и, предлагая его жене, объясняет, что этот путь, ввиду известного ее поведения, не будет благоприятен для нее, и затем, убеждая согласиться на его условие – отдать ему хотя бы дочь Евгению, продолжает, что в противном случае он исполнит обещание, данное им во имя отца, которое, по объяснению подсудимого и свидетеля Полиектова, заключалось в том, что Разнатовский хотел начать дело судебным порядком и таким образом, разоблачив перед судом поступки своей жены, выдать ей паспорт, который она, по его мнению, вполне заслуживала...

   Теперь, указавши на отрицательные доказательства невиновности подсудимого, перехожу к доказательствам более положительным, но для этого считаю необходимым напомнить вам о той случайности, благодаря которой Разнатовский попал в квартиру жены.

   Убитый нравственно, томимый ревностью, положительно доказанной судебным следствием, оторванный от семьи, от детей, нежно им любимых, Разнатовский был в положении человека, для которого не существует ни настоящего, ни будущего. Он решается написать жене записку, и поздравляя ее с праздником, напоминает о своем существовании. "Поздравляю с праздником,– писал он,– но помни, что жив еще. Когда умру, тогда – другое дело". В этих немногих строках запечатлелось душевное угнетенное состояние Разнатовского. Далее, вам известно, каким путем обвиняемый пробрался в квартиру своей жены и внезапно очутился в комнате, где она сидела, окруженная Ненавистным ему обычным обществом молодежи. Он заявил, что желает переговорить с ней, и когда получил уклончивый, даже дерзкий ответ, что она не хочет с ним говорить, ему пришла в голову давно задуманная мысль, о которой он заявлял Конятовскому, Полиектову и другим: серьезно напугать жену. В кармане у него был револьвер, который он хотел продать перед тем Брянчанинову. Схватив жену за руку, он мгновенно выхватил пистолет и, направив дуло в сторону, выстрелил, а затем, когда Разнатовская, вырвавшись, побежала, то, уже не помня себя, послал ей вслед еще один выстрел, которым, по всей вероятности, и ранил ее. Справедливость этого рассказа вполне подтверждается следующими фактами. Товарищ прокурора согласился, и все свидетели, опрошенные мною, единогласно подтвердили, что подсудимый отличный стрелок... И вдруг этот Сильвио, нанизывающий пулю на пулю, делает промахи, стреляя в упор в ненавистное ему существо?!– факт, объясняемый одним только нежеланием подсудимого убить жену. Далее, если бы Разнатовский имел когда-либо действительное намерение убить свою жену, то мог бы избрать случай более удобный и по месту, и по времени для совершения этого преступления.

   Из всего сказанного мной, мне кажется, становится ясным, что не представляет никакой вероятности к признанию Разнатовского виновным в покушении на убийство жены.

   Считаю не лишним обратить внимание ваше, господа присяжные заседатели, также и на следующие общие соображения, еще более упрочивающие убеждение в невиновности подсудимого. В случаях, подобных настоящему, в которых заключение о виновности построено на гадательных причинах, состоящих в угрозах, относящихся к давно прошедшему времени, и когда не существует никаких доказательств, что лицо действительно имело намерение совершить известное преступление, следовательно, когда есть одно только сомнение, которое по закону должно быть истолковано в пользу подсудимого, тогда на обязанности вашей лежит ограничиться признанием только факта, действительно очевидного. Таковым в деле Разнатовского является рана, нанесенная подсудимым своей жене в состоянии раздражения, каковая рана признана медицинским освидетельствованием легкою и не имеющей никаких вредных последствий для здоровья Разнатовской. Вот – единственное преступление, в котором есть и нравственные и юридические основания для обвинения подсудимого. Но признавая его виновным в нанесении раны, вы не должны устранять внимания вашего и от поводов, вызвавших такое преступное действие. Увлекаемые одной внешней фактической стороной преступного события, вы не должны забывать, что факты эти имеют своих двигателей и что двигатели эти скрываются обыкновенно в нас самих, в нашей нравственной духовной жизни, в нашем прошедшем и настоящем, что двигатели эти в глазах закона уничтожают иногда все преступное значение самих событий! Посмотрим же, что вызвало в Разнатовском ту преступную решимость, которая поставила его в положение подсудимого? Уничтожаемый и оскорбляемый постоянно своей женой, этой женщиной со строгим спартанским воспитанием, чуждой материнских чувств, этой женщиной с слишком легким взглядом на супружеские отношения, Разнатовский вскоре, по бесхарактерности своей, сам того не замечая, сделался ее ширмой перед обществом, за которой происходили, как вы слышали, все ужасы внесемейного разгула...

   Вытравленные зародыши, избитые до полусмерти и голодные дети, заточенные в темную и душную комнату, толпа молодежи, наполнявшая ежедневно дом, в котором не было места одному только мужу,– вот картины того семейного счастья, ради которых Разнатовский пожертвовал десятью годами молодой, беззаботной, холостой жизни; вот результаты той искренней любви и преданности к нему жены, в которой она клялась ему, будучи его невестой, и которым он, к своему несчастью, слепо и безотчетно поверил...

   Жизнь его, следовательно, была загублена в полном смысле этого слова. Напрасно подсудимый неоднократно покушался на собственную жизнь, напрасно старался он угрозами остановить жену на том скользком пути, по которому она так смело шагала: самоубийство оставалось одним покушением, вследствие постоянного наблюдения за ним преданных ему друзей, а угрозы привели на скамью подсудимых.

   Итак, вы знаете теперь, господа присяжные заседатели, причину совершенного подсудимым преступления, вы достаточно ознакомились с той личностью, над которой вам приходится произнести приговор и о нравственных качествах которой, кроме лиц, давших показания на суде, свидетельствует почти все вологодское дворянство в письме следующего содержания, адресованном на мое имя.

   "Женился Разнатовский,– говорит вологодское дворянство,– едва достигнув совершеннолетия, полюбил жену со всем жаром молодости, и им не руководил расчет. Любя жену, он старался защищать ее в общественном мнении от упреков, которых она заслуживала за жестокое обращение с детьми; но душа его оскорбилась нелюбовью матери к детям, и эта неприязнь так тяжело на него подействовала, что он со слезами на глазах рассказывал нам про своих бедных детей, в особенности же про свою маленькую дочь, Евгению. Тысячи мелких дрязг и несчастная семейная жизнь, тайну которой пишущие не смеют раскрывать, нарушали душевное спокойствие Разнатовского, и давно сдерживаемое, накопившееся горе разразилось в неудержимом порыве. Это было не рассчитано, не умышленно – он был доведен до отчаяния; это был взрыв больной души, заслуживающей самого теплого участия и искреннего сожаления".

   Заканчивая свою защиту, я не нахожу нужным напоминать вам, проникнутым важностью и святостью возложенных на вас обязанностей, о знаменательности этого дела: оно достаточно говорит само за себя; я только прошу вас смотреть на преступление подсудимого не как на преступление, совершенное с холодной обдуманностью и с корыстной целью,– нет: в этом, быть может, грубом, возмущающем вас поступке Разнатовского скрывается протест глубоко оскорбленного человека и мужа, протест против нагло и несправедливо попранного семейного счастья, протест, во имя общественного мнения, против уродливого поведения жены!

   Будьте же справедливы! Выразите после всего вами виденного и слышанного в вашем приговоре, за кем из двух действовавших в этом деле лиц – за Разнатовским или его женой – вы признаете честь и правду? Я убежден, что вы протянете руку подсудимому...

* * *

   Разнатовский был признан виновным в нанесении телесного повреждения без заранее обдуманного намерения и приговорен к аресту на 4 недели.

X. Холев Николай Иосифович

   Холев {В ряде источников его фамилия пишется – Холева.} Николай Иосифович (1858–1899 гг.) родился в г. Керчи Таврической губернии. По окончании в 1877 году курса местной классической гимназии поступил на юридический факультет С.-Петербургского университета. В 1881 году определяется помощником присяжного поверенного при С.-Петербургской судебной палате, а уже через пять лет начинает самостоятельную адвокатскую деятельность.

   Широкую известность Н. И. Холев приобрел не сразу. Лишь через несколько лет ему довелось принять участие в одном из крупных процессов, после которого за ним закрепляется репутация крупного и талантливого судебного оратора.

   Среди своих коллег по профессии Н. И. Холев отличался сравнительной молодостью и отсутствием достаточного жизненного опыта, так необходимого для адвокатской деятельности. Известно, что В. И. Жуковский, С. А. Андреевский, П. А. Александров вступили в присяжные поверенные после долгих лет службы по Министерству юстиции. К. К. Арсеньев до своего первого выступления в суде занимал различные должности в юридических учреждениях и с успехом занимался литературной и общественной деятельностью. В. Д. Спасович, до того как стал профессиональным адвокатом, проявил себя как крупный ученый и педагог. То же характерно и для других известных судебных ораторов. Иначе сложилась судьба Н. И. Холева. Он сразу после университета попадает в присяжные поверенные. Отсутствие жизненного опыта у молодого H И. Холева, безусловно, значительно сказывалось на его адвокатской практике. Однако недостаток жизненного опыта и наблюдений с успехом восполнялись в его речах присущим ему талантом.

   Характерным для Н. И. Холева как адвоката является редкостная добросовестность и исключительное трудолюбие. Он всегда много уделял внимания и времени детальному изучению дела, всех его обстоятельств. Его речи – это плод большого предварительного труда и обстоятельней подготовки к процессу.

   В его речах всегда дается обстоятельный анализ и разбор доказательственного материала; для него не существовало мелочей в обстоятельствах дела. Любой факт, играет ли он очень существенное значение или являющийся второстепенным, не ускользал от него. Вследствие этого речи Холева кажутся несколько суховатыми и излишне детализированными. Однако это нельзя отнести к числу недостатков его ораторского творчества

   Речи Н. И. Холева отличаются стройностью и последовательностью. До тех пор пока он не заканчивал всестороннее рассмотрение одного вопроса, он не переключал своего внимания ни на что иное. Он очень тщательно подбирал слова, характеристики, сравнения и умело, с неменьшей тщательностью расставлял все это по своим местам. Его речи всегда очень убедительны и легко читаются по записям и стенограммам.

   Среди дел, по которым ему приходилось выступать защитником, наиболее крупныгиф были дело об отравлении Н. Максименко я дело о крушении парохода "Владимир".

   Речь его по делу Н. Максименко очень хорошо отражает особенности его ораторского дарования. В ней плавно и последовательно показывается развитие всех событий рассматриваемого дела. Анализ доказательств дан всесторонний, исчерпывающий и обстоятельный. Добросовестность его при подготовке к процессу особенно видна в той части речи, где он разбирает заключения экспертов. В речи нет отступлений по вопросам, не имеющим отношения к делу, отсутствуют в ней красивые фразы, эффектные тирады я пр. Тем не менее она читается с большим интересом и поддается сравнительно легкому анализу. Н. И. Холев вообще не был сторонником насыщения речи яркими красками. Исходя из этого, его современники считали, что ему, как оратору, не присуща эта способность. Однако при чтении его речи по делу о крушении парохода "Владимир" не трудно убедиться в обратном. Здесь можно найти и удачные, очень образные сравнения и поистине художественно-литературное описание отдельных событий и очень красочное воспроизведение обстоятельств дела. Все это дано в строгой пропорции и в меру. Речь Н. И. Холева по делу о крушении парохода "Владимир" значительно дополняет его характеристику как судебного оратора. К сожалению, за отсутствием полного ее текста и достаточно достоверного она не включена в Сборник.

   Н. И. Холев занимался также и литературной работой, однако не систематически и не в таких размерах, как прочие его коллеги. В молодости он принимал участие в издании некоторых провинциальных журналов и газет. Позже в течение нескольких лет состоял секретарем комиссии по собиранию народных юридических обычаев при этнографическом отделении географического общества. Большую же часть своего времени и способностей он с увлечением отдавал профессиональной адвокатской деятельности.