Текст книги "Судебные речи известных русских юристов"

Автор книги: Автор Неизвестен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 48 (всего у книги 71 страниц)

   Я уже заметил, что слизь, вероятно, была, но не в том ошибка, а в том, что суд является разборщиком спора между экспертами и книгой, которой они не читали, которая известна только по отрывку из судебной медицины Бухнера; что хотя суд дает предпочтение экспертам перед книгой, он мог дать предпочтение и книге перед экспертами, и на основании сочинения, хотя и специального, но достоинств которого он оценить не в состоянии, решил научный вопрос, в котором он, очевидно, столь же мало компетентен, как я в вопросах об ассирийском языке. Позвольте пояснить мою мысль примером. Есть в судебной медицине знаменитость, Тардье, написавший десятки сочинений. Он изобрел теорию распознавания задушения по подтечным пятнам под плеврой на легких, которых никогда нет при смерти от утопления. Допустим, что суд преклонился бы перед этим авторитетом. Но все немецкие врачи отвергают вывод Тардье. Следовательно, оказалось бы, что суд подкупило бы и увлекло громкое имя и что он сделал бы громадную ошибку, взявшись не за свое дело судить по вопросу, в котором он-то и не судья и потому, что не судья вызывает экспертов. Я надеюсь, господа судьи, что вы не пойдете по этой опасной стезе, что вы не поверите экспертам Главацкому, Горалевичу, Блюмбергу, и Павловскому и их рубящему, как топор, выводу ввиду противоречий и промахов экспертизы, что вы отдадите предпочтение более трезвому и убедительному выводу моего эксперта, настоящего по этому делу специалиста, и следовательно, заключите, что 23 июля в Караяз приплыл свежий труп женщины, на котором не могло быть никаких знаков внешнего насилия, удавления или задушения, женщины, может быть, утонувшей. Таким образом, одна улика убыла, рассеялась из тех, которые доказывали событие преступления. Все остальные остались, а их, по-видимому, бесчисленное множество, и все до единой надо разобрать. За доводами, почерпнутыми из осмотра тела, идет довод, заимствованный из области механики, или, лучше сказать, гидравлики. Если Н. Андреевская не убита, то утонула в десять часов вечера 22 июля, а если утонула, то в Тифлисе, в саду около своего дома. Но если она утонула в этом месте, труп ее не мог проплыть пространство, отделяющее Тифлис от Караяза, сомнительно даже, могло ли ее тело пройти по мелким местам, во всяком случае не могло не ударяться о дно, не быть ушибленным. А так как труп чист, то она, вероятно, была убита, из Тифлиса увезена сухим путем и пущена в воду где-нибудь поблизости от того места, где ее нашли. Такова вторая улика. Займусь ее разбором.

   Было заявлено при следствии не бог знает каким знатоком, пожалуй, таким же, как Пидуа или "Наташка", что труп непременно идет ко дну, что, попав в яму, он пролежит там дня три, пока разбухнет, и что он должен тащиться по дну, цепляясь за камни и подвергаясь ушибам. Все эти заключения подлежат сильному спору и весьма сомнительны. Коль скоро человек потерял сознание, то он перестал управлять собой и дальнейший его путь в воде зависит от удельного веса его тела. Вес этот больше, если человек захлебнулся, напился воды и вода вытеснила из легких воздух, и меньше, если смотреть без опоения вследствие нервной апоплексии, как в данном случае. Вес больше, когда человек худ, как щепка, и меньше, когда человек плотен, с отложением жира как в настоящем случае. Вот почему труп мог не опуститься в яму, мог попасть в течение прямо из этой ямы у площадки в 4 1/2 аршина, по словам Водопьянова, в 5–по словам Каменогорского, и пойти дальше. Вес человека почти равен весу воды, вес Андреевской вследствие ее полноты и того количества воздуха, которое осталось в легких, мог быть меньше воды, то есть, что тело настолько же было погружено под поверхностью, настолько высовывалось над поверхностью, забирая таким образом чрезвычайно малое количество воды. Плыл же свободно этот труп, когда его остановили, схватив, за ноги, рыбаки; следовательно, по той же самой причине он мог уплыть так и от Михайловского моста. Тут из этого логического кольца выхода нет, разве оспаривать показание рыбаков, но этого не делает даже и обвинение. Оно пришло в голову только Блюмбергу, с его живым воображением.

   Но труп не мог проплыть 43 версты от начала ночи 22 июля до раннего утра 23. Прежде всего я отвергаю эти 43 версты. Они без критики взяты со слов свидетеля Водопьянова, которого я ловлю на первой крупной цифровой неточности и утверждаю, что если он ошибся в длине реки, которую он так досконально будто бы знает, как староста спасательной станции, то почему ему же не ошибиться и в глубине той же реки. Эксперт Ткачев на основании точных измерений определил это расстояние в 33 версты, и сомневаться в этом невозможно. Таким образом, расстояние прочно установлено. Остается определить скорость течения. В сентябре 1876 года при следствии путь этот пройден лодкой ровно в пять с половиной часов, а именно от шести с половиной утра до двенадцати часов. Н. Андреевская, если утонула, то в половине десятого. Нашли ее в Караязе приблизительно через 14 часов, то есть через 840 минут. Если разделить это время на 33 версты и 100 саженей (840 : 16 600), то окажется, что труп проходил версту почти в 25,5 минуты, вдвое медленнее ходьбы человека пешком и езды на лодке. Если рассчитать, какова будет эта скорость в минуту, то выйдет в минуту 19,7 сажени, а в секунду – 0,33 сажени. Это исчисление почти цифра в цифру совпадает с вычислениями, на которые я прошу обратить внимание в записках кавказского технического общества за 1869–1870 годы. В технической беседе Вейсенгофа от 27 сентября 1870 г. передаются результаты исследований Куры в Тифлисе инженерами Белли и Баб в течение четырех лет, от 1862 до 1865 года. По этим исследованиям Кура – река капризная. Она имеет самые низкие воды зимой, не столь низкие летом, весьма большие весной, не столь большие осенью. Колебания между максимумом и минимумом относятся, как 33 к 1. Скорость реки, не имеющей водопадов, на небольших протяжениях в несколько десятков верст почти везде одинакова. Она по вертикальному разрезу воды больше на поверхности, нежели в глубине, но тело плыло по поверхности. Быстрота течения зависит от объема воды, и при объеме воды в кубических саженях 10,93 она равняется 0,378 сажени в секунду. Наибольшая скорость 2 сажени в секунду. Но могут сказать, что летом объем воды, доставляемой в секунду, может быть меньше 10,93 сажени. Едва ли, скорее больше. Я это заключаю из сопоставления по таблице объема воды за 22 июля за все четыре года, 1862–1865. Объем воды бывал в 7,2 сажени, но бывал и в 22,5 сажени, а в среднем в воде 15,13 сажени, а при этом объеме средняя скорость течения 0,45.

   Итак, по техническим данным, основанным на точных вычислениях, труп мог проплыть 22 июля 1876 г. 33 версты до Караяза.

   Но если исчезает препятствие пространства в 43 версты, то существует другое, в так называемых перекатах в Куре. Река течет глубоким руслом до 16 верст. Затем, не доезжая до Караджалара, она делится на три рукава, из которых наиболее глубокий имел в сентябре 1876 года глубины шесть вершков. Потом идет опять разветвление с глубиной в наиболее глубоком из трех рукавов на 4 вершка, причем руководивший экспертизой Водопьянов удостоверяет, что 23 июля 1876 г. вода была еще ниже на 1 1/2 вершка, следовательно, имела 4 1/2 и 27г вершка и, значит, в глубочайшем из рукавов стояла на высоту, равную ширине моей ладони. Ясно, что по такой мели не проплыть никакому трупу, если правду говорит Водопьянов; но говорит ли он правду, в том да будет мне позволено, усомниться. Прежде всего я поторгуюсь об этих 1 1/2 вершках. При осмотре местности занесено в протокол, что Водопьянов признавал разницу уровней воды всего в 1/2 вершка, следовательно, в наиболее мелком месте наиболее глубокого рукава 3 1/2 вершка. В протоколе 9 сентября и в протоколе судебного следователя записано 1 1/2 вершка, вероятно, по ошибке. Во всяком случае разница цифр не объяснена, на нее не обратили никакого внимания. Но я полагал, что при изыскании полной и настоящей истины никак нельзя установить 1 1/2 вершка на том только основании, что против протокола защитник не возражал.

   Почему судил даже и об этих 4 и 3 1/2 вершках Водопьянов? Имел ли он аршин с собой, мерил ли он воду? Нет, он судил по глазомеру, как судил о 43 верстах, и если ошибся на 43 верстах, то мог ошибиться и на 4 вершках. Но если это была ошибка, то никак, уже не в пользу подсудимых, потому что Водопьянов принадлежал к числу увлекавшихся, желавших доказать преступление, как увлекались Цинамзгваров, следователь и весь, можно сказать, Тифлис, то есть все верившие в преступление и подгонявшие к нему факты. А между тем из того же показания можно почерпнуть несколько данных, после которых плохо верится в 4 вершка. Осмотр был произведен таким образом. В лодке сидели следователь, товарищ прокурора, Бураков, Водопьянов, Каменогорский да четыре гребца, итого девять человек. Вес этих людей вместе с весом лодки был не менее 55 пудов. Я очень сомневаюсь, чтобы эта лодка сидела в воде только на 4 вершка, то есть на глубине двух моих ладоней в ширину. Она забирала больше, и глубина реки, так как лодка не села на дне, должна была быть и того еще больше. Правда, что в одном месте лодка цеплялась за камни и они должны были ее перетащить. Но что значит это "перетащить"? Не тащили же Кобиев, Хлодовский и понятые, не высаживались же они, а просто, вероятна, один или два гребца сошли в воду да толкнули и двинули ее своими руками. Притом сам Водопьянов, хотя предполагает, но труп все же мог проплыть. Даже в судебном протоколе сказано, что если труп проплыл, то должен был быть сильно поврежден. А почему поврежден? Потому, что, по идеям Водопьянова, труп тащится по дну, а не плывет поверх воды. Но я отвергаю эту теорию Водопьянова; труп должен был плыть, если он легок, по поверхности, а труп Н. Андреевской был особенно легок, распущенные волосы предохраняли голову, плыл он на спине, но туловище было охраняемо бельем, которое испытало значительные повреждения. Рубашка, приподнятая вверх и державшаяся подмышками, была разорвана на спине на 1/4 вершка. Кальсоны были тоже разорваны по бокам. Быстрота течения, 1/3 сажени в секунду, не такова, чтобы тихо несущееся тело, в особенности предохраненное бельем, должно было терпеть ушибы. Итак, существует полная возможность проплытия трупом пространства от Тифлиса до Караяза в десять часов, а тем более в четырнадцать.

   Но я не отвергаю, что существует и возможность смерти Нины Андреевской от асфиксии, не оставившей насильственных знаков и не отличимой от утопления, перевозки ее тела ниже перекатов Караджаларских и опущения трупа в воду где-нибудь около Кара-Таклы или Ак-Таклы. Вдумаемся в это последнее предположение и укажем на те невероятности, на которые оно наталкивается. Таинственные, неизвестные убийцы, которые вынесли, по предположению суда, труп Нины Андреевской на своих руках и обладали превосходными средствами перевозки, должны были быть озабочены тем, куда девать труп, не подавая вида, что она убита, вселяя убеждение, что она утонула. Из-за чего они провезли труп верст двадцать слишком и спустили его в одном из немногих спусков в Куре, две версты за Таклами, где дорога, прежде чем отойти от Куры, подходит к ней на 80 саженей и где проезжие поят скот? Надобно признаться, что эти люди, которые должны были страшно умно и хитро задумать преступление, страшно глупыми оказались при укрывательстве. Зачем доверять ее труп воде и притом воде такой быстрой, не хранящей доверенной ей поклажи? Платье, сложенное на берегу, заставляло бы предполагать утопление; исследование преступления задерживалось бы ожиданием всплытия трупа; есть трупы даже и в малых реках, которые никогда не всплывают, и между тем труп был бы зарыт в уединенном месте, в какую-нибудь яму, в овраге или между кустами, и не узнали бы о нем не только люди, но и птицы небесные. Если же эти люди, вопреки здравому смыслу, решились бросить труп в реку, как поддельное доказательство не бывшего утопления, то, во-первых, им нельзя было Н. Андреевскую донага не раздеть, оставляя браслеты и медальон, а снять, по крайней мере, белье, так как купанье в белье – даже между женщинами исключение и с этим исключением могли быть знакомы мать, сестра, но едва ли могли быть знакомы недавно приставленная прислуга Шарвашидзе и сам Чхотуа. Во-вторых, из осмотра сухим путем местности видно, что есть спуск в нескольких верстах за Навтлугом, за дачей Тамамшева, у дальней церкви св. Варвары. В протоколе осмотра местности сказано, что спуск крут и есть жилые строения поблизости. Крутизной спуска никого в Тифлисе не испугаешь, а что касается до жилых строений, то их назначение не определено и не указано, как далеки очи от спуска, а притом ночью подвоз трупа к спуску и мимо жилых строений, лишь бы не открытых всю ночь для гуляющих людей, как духаны, совершенно не возможен. Таковы соображения, по которым весьма сомнительно, чтобы труп Н. Андреевской был вывезен и умышленно спущен за Ак-Таклами, за двумя перекатами; а следовательно, и эта вторая улика превращается в дым, в неизвестное, в мечту воображения. Остается третья. Спуск из дома Шарвашидзе был весьма крутой и почти невозможный для ходьбы днем, не только ночью; притом с половины этого спуска сочилась вода родника по тропе, так что платье, а по крайней мере, ботинки сходившей должны быть грязными или хотя бы мокрыми, а они найдены совсем чистыми и сухими. Разберем последнюю из улик, будто бы доказывающих физическую невозможность купанья, а следовательно, и того, что Н. Андреевская утонула.

   Перед открытым окном комнаты в нижнем этаже, занимаемой Андреевскими, есть площадка, по которой идет через обрыв к реке, как обыкновенно на кручах, зигзагами тропинка в форме латинского вывороченного на другую сторону S; длина всей тропинки 5 саженей до воды, но сюда следует включить самую площадку до обрыва; сам обрыв от площадки до поверхности воды в вертикальном направлении 2, мало-мало 2 1/2 сажени, то есть как спуск с крыши одноэтажного небольшого домика. Первый зигзаг, составляющий половину S, идет по твердому и сухому, зеленью поросшему грунту и не особенно крут. Я сходил по нему без всяких затруднений. Говорят, и это записано в протоколе судебного следствия, но весьма неопределенно и глухо. Там записано, что после того, как в дом была помещена больница Красного Креста, сделана выемка, тропа расширена. Не знаю, произошли ли какие-либо перемены в этой части спуска, может быть, слово "выемка" относилось к другой части спуска. Сторож, который водил меня, утверждал, что первая верхняя половина спуска совсем не тронута. Но другой зигзаг, другая часть спуска подвергалась некоторому весьма незначительному исправлению, которое, не изменяя его вида, облегчает работу спускающейся стопы; в нем сделаны насечки горизонтально в виде ступенек. Когда я был в сентябре, да и теперь, никаких камешков не было, но из протокола от 27 февраля видно, что мелкий щебень, оставшийся, вероятно, от насечек, мешал осматривавшим. Теперь по ступенькам сходить удобно, тогда же, не отрицаю, это было трудненько; рискнул ли бы я сходить в мои 50 лет, – не знаю, может быть, не рискнул бы, но во всяком случае я замечу, что трудность есть понятие относительное и что если для нас спуск был бы труден ввиду того, что и плотнее мы и главное менее гибки наши мускулы и кости, то он нипочем для девушки молодой, бойкой, отважной, воспитанной не для салона, но имеющей почти мужской склад ума и сильную волю. Правда, что сход затруднительнее ночью, не вспомним, что это был сад дома, где проживала Нина Андреевская целую неделю и что ночь была хотя и облачная, но лунная, следовательно, дающая полную возможность ориентироваться, как днем. Сходили же по этой тропе вовремя поисков за Ниной, кроме братьев. Чхотуа, Цинамзгваров, полицмейстер Мелик-Бегляров, Исарлов и сам следователь; а Беллик и Сулханов сходили только до половины, до родников. Все они охали и жаловались на боль в спине, некоторые пользовались помощью полицейских на спуске. Тем не менее, я утверждаю, что спуск был возможен и не опасен, что до нижней площадки на скале, в двенадцать шагов длины и пять ширины, с которой был сход в реку, Н. Андреевская могла решиться сойти и исполнить свое намерение, не обладая никакими акробатическими способностями, кроме здоровых и гибких мускулов. Возможность подтверждается и показанием Варвары Тумановой, что в день происшествия Н. Андреевская ходила по спуску и расспрашивала про место, где купаться. Даже и окружной суд не поставил крутизну спуска в шеренгу улик, он зачислил туда только сухие и чистые сапожки. Приходится именно о них и говорить теперь.

   На площадке, у берега, лежали в образцовом порядке, заставляющем верить в купанье либо предполагать весьма тонкое, умное, хладнокровно обдуманное воспроизведение искусственных сборов к купанию, сначала поясок, потом кофточка, на ней платье с грязными пятнами и разорванным подолом, а рядом с платьем пара опорок от ботинок, старых и поношенных, поставленных рядышком, носками к реке, но совершенно сухих. В акте, составленном в четыре с половиной часа утра, значится, что на этих ботинках нет ни малейших следов засохшей грязи. По словам главных свидетелей – Цинамзгварова и Мелик-Беглярова, 22 июля с половины высоты обрыва сочилась вода из родников и воды было больше, нежели теперь, потому что родник обделан кирпичом, после чего вода течет теперь струей, а тогда она, вероятно, стекала сплошной тонкой массой. Бегляров утверждал, что после спуска по тропинке сапоги его были совершенно грязные, но, напротив, те ботинки были совсем красноватые с заметными следами зелени. Цинамзгваров утверждает тоже, что на подошвах были заметны следы травы и зелени. Этот отрицательный признак и был точно луч света, с этой минуты Цинамзгваров уверовал в преступление. Чтобы оценить этот признак по достоинству, отделив его от всяких оттеняющих его субъективных воззрений, нужно принять в соображение: 1) время наблюдений, 2) свойства как грунта, так и стекающейся воды в летнее время, без дождей. Прежде всего я должен заметить, что в Тифлисе, имеющем вообще грунт скалистый, не бывает и не может быть грязи иначе, как после дождя. Ее не бывает и быть не может в скалистом грунте, даже там, где родники; разве грязь эта образуется искусственно, когда, топча ногами на одном и том же месте, разболтают сочащуюся влагу. Я понимаю, что теперь, когда родник выложен кирпичом и превращен в одну струю, то есть в ручеек водо-обильный, многократно проходя по нем толпой, можно его взбаламутить и получить на сапогах сланцевые и иловые следы. Но даже и по этой чистой струе, если идет только один, то он может лишь замочиться, а не загрязниться, тем более в то время, когда вода тонким и широким слоем покрывала скалистый бок обрыва. Что касается до грязных сапог Мелик-Беглярова, то если бы свидетели припомнили, что их им показывал Мелик-Бегляров, я думаю, он мог загрязниться, потому что был на обрыве в особенных обстоятельствах 22 июля, после обоих Чхотуа, Цинамзгварова, Беллика, Сулханова, да мало ли кого, когда на всей скале виднелись следы сапог, следы истоптанные и размазанные. Итак, я полагаю, что не грязь следует искать, не на ней останавливаться, а главным образом иметь в виду сухость или мокроту. Известно, что Тифлис имеет один из самых сухих климатов в мире, в особенности в летнее время, в конце знойного июля, при 30 градусах жары. С восьми с половиной часов до четырех с половиной часов, когда был составлен протокол Кобиевым, прошло семь часов, в течение которых всякие сапоги могли просохнуть. Относительно их мокроты во время, более близкое к происшествию, мы ограничимся только показанием Цинамзгварова и Беглярова. Оба наблюдали поздно и при огненном свете даже не в комнате, а на площадке, где вещи так и лежали до прибытия следователя Кобиева.

   Согласитесь, господа судьи, что эти условия крайне неудобны для исследования цветов. Я по первому показанию Цинамзгварова, данному 30 октября, определяю таким образом время: узнали о происшествии около двенадцати часов, в половине первого; в час ночи поехали вместе с Бегляровым к Варваре Андреевской. Оба видели площадку и сапоги около половины второго, следовательно, опять через четыре часа после происшествия, когда незначительная мокрота могла просохнуть. Но их показания именно такого рода, что если принять их за сущую правду, то надо положительно заключить, что подошвы ботинок были весьма мокры и намочены были именно в роднике. Старые, изношенные опорки от ботинок имеют серо-желтый цвет нежженной охры с тушью, между тем, по Беглярову, подошвы были красноватые, но Цинамзгваров утверждает, что подошвы были красные, а кожа старая неполированная, бывает всегда темно-красная и коричневая, когда ее намочить; что же касается до зелени, то она не объяснима ничем другим, кроме соприкосновения с теми слизистыми водорослями в воде, нити которых всегда заводятся в топкой влаге, на скалистом грунте подле ручейков. Н. Андреевская нигде не была, где бы могла к подошве пристать зелень; зелень сада в конце июля не была сочной, следовательно, если допустить след зелени, а он подтвержден произведенной экспертизой, то от водорослей на нашей колее, а следовательно, в связи с темно-коричневым цветом подошв прямо Доказывается, что Н. Андреевская прошла через родник.

   Замечательно то, что при осмотре обуви Кобиевым в четыре с половиной утра при тех же Цинамзгварове и Мелик-Беглярове признак зелени вовсе в протокол не занесен, из чего я усматриваю, что на глаз его не было видно, что, проходя через столько рук, он стерся, как стереться могли и следы грязи на ботинках, которая, если была, то, конечно, самая неглубокая.. Одним словом, либо пятна зелени были, и они доказывают присутствие родника, а их исчезновение доказывает, что, проходя через много рук, ботинки потеряли все характерные особенности, которые имели, когда стояли на площадке; либо зелени вовсе не было, так что, рассматривая ботинки второпях, при свечке или факеле, Цинамзгваров или Бегляров увидели, чего не было, зелень им померещилась, но в таком случае и показания их о сухости подошв недостоверны; неизвестно, каковы были ботинки; к пяти часам утра они успели окончательно просохнуть. Таким образом, выходит следующее: было обстоятельство столь важное, что его сразу приняли за решительное доказательство преступления. Лица, сделавшие это открытие, сейчас подали обыскивать, арестовывать, строить воздушные замки гипотез для объяснения мотивов, а между тем самого-то обстоятельства не констатировали как следует, не описали, вследствие чего оно и выходит в уголовном отношении никуда не годным, каким-то не то жировым, не то кровяным пятном, из которого самый тщательный химик, анализируя, ничего вывести не в состоянии, а между тем это и есть единственный кирпич, на котором зиждется все здание, вся пирамида обвинения, имеющая, вопреки статике, узкое основание и широкую вершину в самом неустойчивом равновесии.

   После разбора улики, основанной на ботинках, о физической невозможности утопления не может быть и речи. Остаются соображения, заимствованные уже не из области физики и статики, и уже гораздо менее решительно основанные на психологии, на серьезных свойствах ума и характера, которые, по мнению суда6 мешали молодой девушке купаться, на ее привычках, потому что не могла она купаться в белье, не могла она купаться во время регул. Между тем всякие психологические задачи труднее решать, нежели физические, потому что деятельность человека не чисто рефлекторная и как элемент в них входит тот X, который одними называется свободным произволом, а другими – способностью противопоставлять внешним мотивам те неисчислимые сонмы идей и представлений, которые составляют содержание нашего сознания. Как бы то ни было, и эта новая категория улик физико-психологических, бледных, неясных должна быть разобрана и упразднена. Я полагаю, что она упразднится несравненно легче даже, нежели улики, почерпнутые из законов физики и из свойств материи.

   В visum repertum 25 июля 1876 г. есть следующие слова: с_л_и_з_и_с_т_а_я о_б_о_л_о_ч_к_а в_л_а_г_а_л_и_щ_а б_л_е_д_н_а. Никем не замеченный, этот факт имеет громадное значение. Он доказывает, что в момент купанья не только прошла менструация с ее признаками, но прошло последующее после выделения крови выделение белей или, по крайней мере, что после менструации продолжалось только выделение белей, которых следы найдены на правом рукаве рубашки, но которых вовсе не найдено на кальсонах.

   Оно так и должно быть по рассказам прачки. По словам Зуевой, регулы впервые были в гостинице, куда приехала Андреевская, как известно, 29 июня, а так как, по словам Зуевой, регулы бывали через три недели, то они должны были быть ко времени убийства. Они и были действительно. За два или за три дня до убийства, следовательно, 19 или 20 июля, Зуевой дано было белье, в том числе известные женские тряпки, окровавленные, из чего Зуева и заключила, что регулы имели место за пять дней до убийства, то есть около 17 июля; из факта их отдачи я могу заключить, что период регул кончился. Да и спросите любого доктора, могут ли они пять дней продолжаться. Нине так нужно было белье, что, отдав его 19, она ездила 22 к прачке просить о доставке его немедленно; прачка и приняла все белье и с этими тряпками вместе с запиской Нины. И то и другое получила Безирганова, заплатившая за белье 2 руб. 50 коп.

   Настоящая экспертиза единогласно согласилась, что в момент купанья у Нины Андреевской не было уже кровей. Войдите же теперь в положение чистоплотной женщины, у которой только что кончились регулы. У нее должна быть неодолимая физиологическая потребность вымыться, каковы бы ни были серьезные или несерьезные свойства ее ума и характера. Когда является физиологическая потребность, то какой вздор толковать про свойство ума и характера.

   А что, имея надобность выкупаться, она прямо отправилась тайком, никому не сказав, в Куру, это настолько естественно, как то, что когда кто голоден, то отправляется поесть в первый ближайший трактир. В пользу этого предположения говорит не только бойкость и неугомонность ее характера, ее всем известная и всеми удостоверяемая эксцентричность, но и та масса имеющихся в деле доказательств, что она постоянно была занята идеей купанья в Куре, что ее подмывало идти окунуться в струях этой реки. Сюда относятся все разговоры Н. Андреевской с разными лицами о грязной воде в реке Куре и о том, что она бы не решилась купаться. Из отзывов Автандилова, Сулханова и других видно, что она заводила с ними разговоры об этом именно предмете, а если относилась к этой идее отрицательно, скажу, что 9/10 всего числа девушек отнеслись бы на языке отрицательно к самой эксцентричной выходке, например, поехать в маскарад или куда-нибудь на пикник. Не ожидать же от нее, что она скажет: а вот, я так пойду купаться; не ожидать же, что она скажет: я тогда буду купаться.

   Подобного рода заявление было бы граничащей с идиотизмом простотой или более чем кокетством. Ни то, ни другое не было присуще Н. Андреевской.

   С посторонними она заводила только разговоры, не высказывалась, но с близкими она не таилась и не хитрила, как говорит В. Андреевская. Матери она прямо сказала, что попробует раз выкупаться. Вспомните показание на судебном следствии Варвары Тумановой, что в Кисловодске в 1866 году Н. Андреевская купалась в таких местах, где не решился бы купаться и мужчина. Вспомните ее же слова, что В. Андреевская передавала ей после события, следовательно, утром 23 июля, слышанное от прислуги, что 22 июля Нина спускалась к Куре, расспрашивала прислугу и Н. Чхотуа, где мельче, и вы поверите словам обоих Чхотуа, что она выражала им намерение выкупаться. Это совсем на нее похо– же, пойти купаться в десять часов, говорит Туманова.

   Но если она решилась купаться, то, раздеваясь, она должна была скинуть и белье, должна была взять с собой перемену белья, простыню. Так судило общество, так судили даже знакомые, даже родные, например, Кетевана Орбелиани, но знающие жизнь в известном доме лишь по наружности, по входу с переднего крыльца. Если предположить, что убийцы Н. Андреевской хотели сочинить поддельное утопление и расположили для виду платье на площадке в порядке естественного раздевания, то во что бы то ни стало они должны были снять и белье, тем более, что оно оказалось не окровавленным, за исключением тех незначительных крапинок, доказывающих, что оно было грязно, когда его одела Н. Андреевская. Но, господа судьи, судебное исследование имеет свои громкие прерогативы, оно входит с заднего крыльца и наблюдает человека en dИshabille. Таких неожиданностей, противоречащих ходячим понятиям о комфорте в семье, во всяком случае богатой, и тут много. На Нине Андреевской было, несомненно, грубое и сильно заношенное белье, кальсоны, заплатанные и на задних частях, и на коленях. Рубаха испещрена кровяными крапинками, башмаки с покривившимися каблуками весьма не элегантного свойства. Из показания В. Андреевской явствует, – прошу извинения за подробность, но суду не присуще чувство стыдливости, – что Н. Андреевской выливаемо было за окно содержимое ночного горшка. Добавьте незначительность багажа, отдачу всего белья прачке: тогда и явится предположение, что может и не быть губки, может и не быть другой простыни, а был такой расчет, что сняв рубашку и кальсоны, Нина, надев платье, кофту и на босую ногу широкие спорки, доберется до дому таким образом. Во всяком случае, не подлежит ни малейшему сомнению, что в воду она могла пойти только в белье, одетая, во-первых, потому что хотя ночью, но купанье происходит все-таки в Тифлисе, во-вторых, что бойкая девушка, наездница, артистка, читавшая Геккеля и Дарвина и выделявшаяся резкостью своих слов и смелостью поступков, была нечто вроде Карла XII, крайне застенчивая, стыдливая, мечтавшая также остаться на век девицей. Стыдливость ее была столь неслыханно велика, что даже в баню ходила она в рубашке. Старуха-служанка Хончикашвили говорит: "Раз была я в бане с Андреевскими; барышня парилась в рубашке и только потом разделась". Мать, В. Андреевская, удостоверяет, что она всегда мылась в рубашке, и когда ей приходилось снимать рубашку и закутываться в простыню, она даже ей никогда не показывалась в одной рубашке, а выходила совсем одетая. Если родная мать, которая в конце концов уверилась в убийстве, твердила, что Н. Андреевская могла сойти в одних чулках без ботинок, что она могла не снять белье, могла не взять с собой простыни, то по какому же праву и на каком основании мог усомниться в этом суд, менее знающий Н. Андреевскую, чем родная мать. Спущенные чулки ничего не значат, если труп, хотя некоторое время, плыл вперед головой, а не ногами, а неизвестно, как он плыл, когда его изловил Пидуа. Итак, и эти улики пропадают. У средневековых юристов для доказательства убийства требовалось тело убитого, corpus delicti. Здесь есть corpus, но весьма сомнительно, если ли это corpus delicti.