Текст книги "В мишуре и блестках"

Автор книги: Найо Марш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 14 страниц)

– Пожалуйста, оставайтесь там, где находитесь. Надеюсь, я не задержу вас надолго. Вы настаиваете на расследовании инцидента, я предлагаю то же самое. Мисс Тоттенхэм, вам лучше? Хотите выпить?

– Дорогая! Хочешь? – обеспокоился Хилари.

Крессида содрогнулась и покачала головой.

– Отлично, – сказал Аллейн. – Тогда будьте добры, расскажите в деталях, что случилось. Вы проснулись и увидели кота на своей постели?

– Его глаза!И всего в двух дюймах от меня! Он так мерзко урчал и подбирался ко мне. Ко мне!Я чувствовала запах его шерсти. От нее разило соломой.

– Хорошо. Что вы сделали?

– Сделала!Я закричала.

– А потом?

А потом, как выяснилось, последовала кошмарная сцена. На вопль Крессиды кот и отреагировал соответствующе: он безумно заметался по комнате, дико мяукая. Крессида догадалась включить ночник и обнаружила, что кот горящими глазами смотрит на нее из-под скатерти на туалетном столике.

– Кот был черно-белый? – осведомился Хилари. – Или пестрый?

– Какая, черт возьми, разница?

– Никакой, конечно. Просто так поинтересовался.

– Черно-белый.

– Значит, Щеголь, – пробормотал Хилари.

Крессида, пребывавшая на грани истерики, вылезла из кровати, боком пробралась к двери, открыла ее и запустила в Щеголя подушкой. Тот опрометью кинулся вон из комнаты. Крессида, страшно потрясенная стычкой, захлопнула дверь и собралась было лечь опять, но тут что-то мягкое и пушистое коснулось ее ступней и лодыжек.

Она глянула вниз и увидела второго кота, пестрого Прохвоста. Он помахивал хвостом и терся о ее ноги, приглашая познакомиться.

На этот раз Крессида завопила что было мочи и бросилась бежать по коридору, в галерею, где упала в объятья Аллейна, вовсе в ту минуту не склонного к нежностям.

Рассказывая, Крессида, крепко закутавшись в пуховое одеяло, мерно кивала головой, ее фиалковые глаза были широко раскрыты, а зубы то и дело принимались отбивать дробь. Хилари рассеянно и неумело пытался утешить невесту.

– Хорошо, – сказал Аллейн. – У меня к вам два вопроса. Каким образом животные могли пробраться в вашу комнату? Когда вы отправились к Трой, вы оставили дверь открытой?

Крессида не помнила.

– Дорогая, ты же частенько не закрываешь за собой двери, правда? – вставил Хилари.

– Этот извращенец с кухни притащил их сюда. Он ненавидит меня, я знаю.

– Право, Крессида! Не стоит.

– Да, это он сделал! У него зуб на меня. У всех у них. Они ревнуют. Боятся, что я изменю жизнь в доме, и хотят отвадить меня.

– Где, – спросил Аллейн, не дав Хилари возможности пуститься в опровержения, – где сейчас второй кот, Прохвост?

– Он бродил по коридору, – начала Трой, и Крессида тут же забилась в своем пуховом коконе. – Все в порядке, – торопливо продолжила Трой. – Он зашел в мою комнату, и я закрыла дверь.

– Поклянитесь.

– Честное слово.

– Ради бога! – воскликнула миссис Форестер. – Почему ты не отведешь ее спать, Хилари?

– Право, тетя Тру! Впрочем, да, пожалуй.

– Дай ей таблетку. Разумеется, она принимает снотворное. Все молодые принимают. Твоему дяде хватит потрясений. Я возвращаюсь к нему. Если, конечно, – обратилась она к Аллейну, – я вам не нужна.

– Нет, пожалуйста, идите. Надеюсь, с полковником все в порядке. Он расстроился?

– Он проснулся и пробормотал что-то о пожарной машине. Спокойного вам утра, – свирепо закончила миссис Форестер и удалилась.

Только она ушла, как снова раздался сдавленный вопль, на сей раз его издал Хилари. Он стоял у балюстрады и, словно разгневанное божество, указывал перстом на кучу битого фарфора у торшера в холле.

– Проклятье! – взревел Хилари. – Это моя ханьская ваза. Кто, черт побери, разбил мою ханьскую вазу?!

– Ваша ханьская ваза, – мягко произнес Аллейн, – пролетела всего в нескольких дюймах от моей головы.

– То есть? Что это вы тут стоите, сунув руку под пиджак, как Наполеон Бонапарт, и городите бог знает что?

– Я сунул руку под пиджак, потому что эта ваза чуть было ее не сломала. С рукой все нормально, – добавил Аллейн, взглянув на Трой, – действует.

– Лакомый был кусочек, – заметил мистер Смит. – Из зеленой серии. Ты, кажется, купил ее у Эйхельбаума? Жаль.

– Да уж как жаль.

– Страховка есть?

– Естественно. Но сами понимаете, это слабое утешение. И все-таки кто ее разбил? Кто свалил вазу? – Хилари в упор смотрел на свою возлюбленную. – Ты? – грозно осведомился он.

– Нет! – крикнула Крессида. – И не разговаривай со мной в таком тоне. Кот, наверное.

– Кот! И как же он...

– Должен заметить, – вмешался Аллейн, – кот и правда сбежал вниз сразу после падения вазы.

Хилари открыл рот и закрыл. Он посмотрел на Крессиду. Та, вцепившись в край одеяла, не спускала с него злобного взгляда.

– Извини, – смягчился Хилари. – Дорогая, прости меня. Я чуть не рехнулся. Она и в самом деле была сокровищем.

– Я хочу лечь.

– Да-да. Очень хорошо. Я провожу тебя.

Пара удалилась. Крессида, завернутая в одеяло, неуклюже семенила.

– Увы! – произнес мистер Смит. – Что упало, то пропало, – и скорчил печальную гримасу.

– Ваша спальня рядом с ее комнатой, – сказал Аллейн. – Вы слышали какой-нибудь шум?

– Между нами ванная. А она у нее огромная, по высшему разряду. Да, я слышал что-то вроде междусобойчика, но решил, что с ней Хилари и милые бранятся да тешатся.

– Ясно.

– Но когда она заголосила в коридоре, я подумал, что дело нечисто, и вышел. Бог любит вас, – заметил мистер Смит, – правда, случай иначе как идиотским не назовешь. Еще раз спокойной ночи.

– Выходи, хватит притворяться невидимкой, – позвал Аллейн, когда мистер Смит ушел. Трой отделилась от стены и приблизилась к мужу.

– Твоя рука, – сказала она. – Рори, я не вмешиваюсь в твою работу, но что с рукой?

– Дорогая, не начинай, – ответил Аллейн, весьма успешно подражая полковнику. – На ней огромный лиловый синяк, и больше ничего. – И он обнял Трой здоровой рукой.

– Кто же?..

– Я сейчас займусь кошачьей версией, а потом, пропади все пропадом, мы ляжем спать.

– А мне следует удалиться восвояси?

– Пожалуй, любовь моя. Но прежде чем ты уйдешь, я кое о чем тебя расспрошу. Когда ты после праздника, в полночь, выглядывала из окна, ты увидела, как Винсент заворачивает за северозападный угол дома. Он вез тачку, а в ней лежала рождественская елка. Он сбросил елку под окном гардеробной полковника. Ты видела, как он делал это?

– Нет. Там была густая тень. Я видела, как он шел по тропинке. Она довольно широкая, ты знаешь, больше похожа на проселочную дорогу. Пока он шел, его было хорошо видно. Луна ярко светила, и кругом лежал снег. А потом он нырнул в тень, и я только слышала, как он скинул елку. И тут я отошла от окна.

– Ты не видела, как он возвращался?

– Нет. Было холодно, я не стала задерживаться.

– Ярко светила луна, – задумчиво повторил Аллейн. – Из твоего окна видны земляные работы, там, где копают пруд и насыпают холмик?

– Да. Они слева.

– Ты глянула в том направлении?

– Да. Было очень красиво. Вполне сгодилось бы для картины. Великолепные формы.

– А колея, ведущая по снегу вдаль, не украсила пейзаж?

– По крайней мере, я ее не заметила. Снежное поле... Вся местность перед домом была совершенно нетронутой.

– Уверена?

– Абсолютно уверена. Именно это мне больше всего и понравилось.

– И ни колеи, ни следов нигде не было видно?

– Определенно нет. Винсент мотался с тачкой вокруг дома, но следы от нее уже были засыпаны.

– А утром ты выглянула в окно?

– Да, милый, И никаких следов на снегу не было. Кроме того, после нашего телефонного разговора я вышла на улицу и взглянула на скульптуру Найджела. Она была Немножко попорчена погодой, особенно с наветренной стороны, но в общем неплохо сохранилась. Я обошла вокруг дома, встала под окнами гардеробной и взглянула на вчерашний пейзаж с этой точки. Ни признака следов на снегу. Дорожки вокруг дома, двор и подъездная аллея размокли, на них наверняка немало народу помесило грязь. Двор подмели.

– Выходит, ни ночью, ни утром никто не приближался туда, где ведутся земляные работы.

– Если только с противоположной стороны. Но и тогда на холме были бы видны следы.

– И после полуночи снег не шел.

– Нет. Дул северный ветер, и все. Утром небо было по-прежнему безоблачным.

– Да. Ураган начался лишь сегодня вечером. Спасибо, радость моя. А теперь оставь меня. Я недолго.

– Я ничем?..

– Да?

– Видимо, я ничем не могу тебе помочь? Только стоять и с тупым ангельским терпением ждать.

– А вот и нет. Твоя помощь придется как нельзя кстати. Будь добра, принеси мой маленький чемодан, спустись вниз и собери все до единого осколки этого треклятого зеленого сокровища Билл-Тасмана. Постарайся не захватывать всей ладонью. Бери черепки за края, клади в чемоданчик и неси наверх. Я буду здесь. Справишься?

– С блеском.

Когда Трой принялась за работу, Аллейн подошел к столику, на котором стояла ваза. Он глянул вниз и увидел прямо под собой в полумраке верхушку торшера, лужицу света вокруг него, а в лужице – россыпь фарфоровых черепков, голову, плечи и колени Трой. Ее длинные тонкие пальцы осторожно сновали по полу.

Небольшой китайский столик, изящный, но крепкий, стоял у перил галереи. Эбонитовая подставка, на которой покоилась ваза, так и осталась на столике. Судя по ее высоте, основание вазы должно было находиться на уровне перил. Хилари, сообразил Аллейн, хотел, чтобы люди в холле, взглянув вверх, увидели прелестный образец зеленой серии, ненавязчиво приглашающий полюбоваться собой, И Действительно, этим вечером Аллейн любовался вазой, прежде чем она, ударив его, погибла сама.

Он включил все лампы на галерее и с помощью карманного фонарика, одолженного ему Рэйберном, стал самым тщательным образом, дюйм за дюймом, осматривать столик. Трой уже закончила свою работу, выключила свет внизу и поднялась наверх, а Аллейн все еще возился у столика.

– Полагаю, – сказала Трой, – ты ищешь царапины от кошачьих когтей.

– Точно.

– Нашел?

– Пока нет. Ступай, дорогая. Я скоро закончу и принесу чемоданчик.

Когда Аллейн наконец вошел в комнату Трой, часы на конюшенной башне пробили час. По лицу мужа Трой поняла, что лучше не спрашивать, нашел ли он следы когтей Щеголя на китайском столике.

Она ясно видела: не нашел.

4

Аллейн выполнил отданный самому себе приказ проснуться в три. Трой крепко спала. Аллейн на ощупь пробрался в ванную комнату, где побрился и облил голову холодной водой. Он выглянул из окна. Луна зашла за горизонт, но звезды были видны, меж ними пробегали легкие стремительные облака. Ветер дул с прежней силой, но дождь прекратился. Ураган расчистил небо. Морщась от боли, Аллейн натянул несколько свитеров, а в карман сунул матерчатую кепку.

Освещая путь фонариком, он прошел по коридору на галерею и спустился по лестнице. Холл казался огромной черной пещерой, где светились лишь два широко расставленных красных глаза – в каминах все еще тлели угли. Аллейн направился к коридору западного крыла и, свернув налево, добрался до библиотеки.

Библиотека также была погружена во тьму. В нос ударил знакомый запах масляных красок и скипидара. Аллейну на секунду почудилось, что он оказался в студии жены. Интересно, вернули ли Портрет из ссылки на прежнее место?

Аллейн двинулся в глубь комнаты и вдруг замер. Остановил его тот же самый звук, что двумя днями раньше напугал Трой: дверная ручка щелкнула и дверь приоткрылась. Аллейн снова закрыл ее, подтолкнув плечом.

Луч фонарика запрыгал по комнате. Книги, лампы, спинки кресел, картины, украшения возникали из темноты и вновь исчезали. Наконец Аллейн обнаружил рабочий стол, а рядом с ним мольберт Трой.

В рассеянном свете фонарика материализовался Хилари и уставился на нежданного посетителя.

Когда Аллейн подошел поближе, луч, сфокусировавшись, позволил в полной мере оценить живость изображения. Трой никак нельзя было назвать парадной портретисткой. Ее больше интересовала человеческая суть модели, и рабочим материалом для нее служили скорее не элементы внешности, но черты характера, которые она и переносила на полотно.

Каковы же были эти черты? Что увидела Трой?

Прежде всего бросалось в глаза сходство с "симпатичным верблюдом", как определила Хилари сама Трой, – странный и отрешенный вид. Элегантность, утонченность, изрядная доля высокомерия и насмешливости также были должным образом отражены. Но, подчеркнув глубокие складки, идущие от ноздрей к уголкам верблюжьего рта, и сочность губ, Трой, возможно неожиданно для самой себя, раскрыла в Хилари гедониста.

Библиотека была первой комнатой в западном крыле, и окна в ней выходили на три стороны. Из окон слева просматривался большой двор. Аллейн направился к ним. Он помнил, что они занавешены и закрыты ставнями.

Аллейн раздвинул занавески и поднял раму. Ему пришло в голову, что окна играют чуть ли не главную роль в драме, что разворачивалась сейчас в Холбердсе. Он обследовал ставни изнутри. Здесь была подветренная сторона, но ставни легонько дребезжали, пропуская струйки холодного воздуха. Небольшой сквозняк вряд ли мог причинить какой-либо ущерб обстановке, однако Аллейн вернулся к мольберту и передвинул его подальше от окна.

Затем он взялся за механизм, управлявший створками ставень. Створки повернулись и пустили в комнату внешний мир с его шумом и холодом. Аллейн приник к щели. На небе не осталось ни облачка. Звездный свет рассеивал тьму на большом дворе, и Аллейн смог различить, довольно близко от окна, катафалк Найджела. От статуи остался лишь небольшой фрагмент – тонкое, рябое от дождя снежное навершие.

Аллейн надел кепку, натянул высокий воротник свитера на рот и уши, поудобнее уселся на подоконнике и выключил фонарик.

Время пошло, подумал Аллейн и вспомнил о Фоксе и его бригаде: не случилось ли с ними чего в пути? Сейчас бы очень пригодилась радиосвязь. Помощники могут явиться в самый неподходящий момент. Впрочем, по большому счету уже все равно.

Во сколько встают слуги в Холбердсе? Около шести? Неужто он ошибся, промахнулся, свалял дурака? И теперь, устроив засаду, прождет впустую, как нередко бывает в его работе?

В конце концов, его версия, если ее вообще можно было назвать версией, основывалась на единственном косвенном и весьма легковесном доказательстве. Не версия, а скорее догадка. И он мог бы проверить ее, как только она пришла ему в голову. Но проверять пришлось бы долго и утомительно, Аллейн предпочел открытую схватку, неожиданный выпад.

Он перебрал в уме все сведения, добытые по крупинкам от Трой, гостей, Хилари и прислуги. Что касается мотива, подумал Аллейн, то тут и черт ногу сломит. Но само преступление вырисовывалось довольно четко. Однако какими доказательствами он располагает? Набор идиотских выходок, которые можно расценить как угрозы. Исчезновение. Человек в парике. Волос от парика и кровь, возможно, того человека на кочерге. Золотистый ошметок на молодой ели. Дурацкая попытка взломать замок сундучка. Клин между оконными рамами. Разбитая ваза неимоверной ценности и его левое предплечье, ноющее от боли. Свалка во дворе мистера Смита в бытность его старьевщиком вряд ли являла собой более диковинную смесь.

Аллейн поежился, поднял воротник пиджака и снова уставился в щель между створками ставень. От ледяного колючего ветра у него слезились глаза.

В общей сложности Аллейн провел немало лет в той изнуряющей неподвижности, что на языке полицейских зовется "сидением в засаде". Дабы физический дискомфорт и скука не взяли верх над зоркостью глаз и остротой восприятия, Аллейн выработал собственные приемы самодисциплины. Роясь в памяти, он отыскивал строчки, обрывки фраз своего любимого автора, Шекспира, которые имели какое-либо, пусть самое причудливое, отношение к расследованию. Например: "О горе мне! Каким слепцом я стал из-за любви, как исказился свет в моих глазах", или "Безумные убийцы, с безумством внимая, верят ему", а также "Прочь, подкупленный гонец". Последняя цитата всегда приходилась очень кстати, когда какой-нибудь продажный свидетель подводил полицию.

От развлечения с фразами он незаметно перешел к припоминанию сонетов. И вот, когда, утирая слезы и опасаясь пошевелить рукой, мгновенно отзывавшейся дикой болью, Аллейн начал читать про себя "Растрата духа – такова цена желаний...", он вдруг увидел, как во дворе мелькнул слабый огонек.

Огонек путешествовал по двору вприпрыжку, а потом запорхал, словно мотылек, над сокровенным творением Найджела – катафалком.

"Ну вот, – подумал Аллейн, – дождались".

На долю секунды лучик света попал ему прямо в лицо, и Аллейну невольно почудилось, что его присутствие раскрыто. Огонек снова вернулся к первоначальному объекту, чтобы затем медленно переместиться на приближавшуюся группу людей, словно сошедших со старинной жанровой картины, почерневшей от времени. Две фигуры шли согнувшись, волоча что-то тяжелое по снегу.

Волокли они сани. Луч сфокусировался на земле перед катафалком, и в пятне света возникли руки в перчатках и ноги в тяжелых ботинках, толкавшие и пинавшие большие приземистые сани.

Аллейн переменил положение. Он присел на корточки на подоконнике, снял крючки со ставень, но придерживал их рукой сомкнутыми, оставив довольно широкую щель для наблюдения.

Мужчин было трое. Ветер по-прежнему гулял по двору, воя и ухая, но Аллейн смог различить голоса. Фонарь, видимо, не без труда установили сбоку от упаковочной клети, служившей основой надгробия. В луче света мелькнула фигура мужчины с длинной лопатой в руках.

Две пары рук ухватились за крышку упаковочной клети. "Подымай", – раздалась команда.

Аллейн отпустил ставни. Подхваченные ветром, они распахнулись и ударились о стену дома. Аллейн перескочил через подоконник и зажег фонарик.

Свет ударил прямо в лица Котеночку, Мервину и Винсенту, стоявшему по другую сторону ящика.

– Рановато вы принялись за работу, – произнес Аллейн.

В ответ он не услышал ни звука, не заметил ни жеста. Посреди бушующей непогоды люди стояли немы и неподвижны, словно внезапно окоченели от холода.

– Винс, – послышался тенорок Котеночка, – попросил нас подсобить. Убрать тут.

Снова тишина.

– Точно, – наконец выдавил Винсент.

– Он уж ни на что не годится, сэр, – сказал Мервин. – Испорчен. Бурей.

– А что же Найджел вам не помогает? – осведомился Аллейн.

– Мы не хотели его расстраивать, – объяснил Мервин. – Он легко расстраивается.

Им приходилось говорить очень громко, чтобы перекричать бурю. Аллейн, выслушивая нелепые объяснения слуг, двинулся в обход группы у катафалка, пока не наткнулся на какую-то преграду, оказавшуюся одной из колонн, подпиравших навес над парадным крыльцом. Аллейн вспомнил, что, когда ребята Рэйберна подбирали свою амуницию с крыльца, у входа горела праздничная гирлянда, украшавшая колонны.

Держа троицу в луче света, словно под прицелом, Аллейн протянул руку к последней колонне и ощупал ее. Затем попятился и поискал выключатель на стене дома. Слуги слегка пошевелились, следя за его действиями, скашивая глаза и все теснее придвигаясь друг к другу.

– Почему, – крикнул Аллейн, – вы не дождались, пока рассветет?

Мужчины заговорили разом, наперебой, выдавая отрывочную и противоречивую информацию: Хилари терпеть не может беспорядка, Найджел чрезвычайно озабочен судьбой статуи. Очень скоро запас отговорок иссяк.

– Ладно, – сказал Винсент, – потащили. – И руки в перчатках снова взялись за клеть.

Аллейн нашел выключатель. Внезапно крыльцо и двор оказались залитыми светом, как во время рождественского праздника. Представление театра теней с мелькающими огнями и черными силуэтами окончилось. Сцена прояснилась: трое тепло одетых мужчин стояли вокруг упаковочной клети и свирепо взирали на четвертого.

– Прежде чем вы ее уберете, я хотел бы заглянуть внутрь, – сказал Аллейн.

– Там ничего нет, – пронзительным голосом объявил Котеночек.

Его перебил Винсент:

– Она заколочена. Заглянуть нельзя.

– Это всего-навсего старая упаковочная клеть, сэр, – пояснил Мервин. – В ней пианино привезли. А сейчас она набита всяким ненужным мусором.

– Прекрасно, – отозвался Аллейн. – Я хочу на него взглянуть, если позволите.

Он подошел ближе. Трое мужчин сбились в кучку перед клетью. "Боже! – подумал Аллейн. – Какие же они безнадежно жалкие и убогие".

Он понимал, что каждый из них тщетно ищет защиты у других. Они желали бы сплотиться, перестать существовать по отдельности, слиться в единое целое.

– Так не пойдет, – сказал Аллейн. – Вы только навредите себе, если станете придерживаться такой линии. Я должен заглянуть в ящик.

– Мы вам не позволим, – заговорил Котеночек, словно перепуганный ребенок, отчаянно пытающийся сопротивляться. – Трое на одного. Поберегитесь.

– Послушайте, сэр, – добавил Мервин, – не стоит.Как бы чего не вышло. Не стоит.

– Накликаете беду, – подхватил Винсент. Видно было, как он дрожит. – Лучше не надо. Не связывайтесь с нами. – Его голос взметнулся вверх, и он взвизгнул: – Предупреждаю! Слышите, я предупредил вас!

– Винс! – одернул товарища Котеночек. – Заткнись.

Аллейн подошел к ним, и они разом согнули колени, сгорбили спины, словно пародируя изготовившихся к бою борцов.

– Самое худшее, что вы можете сейчас сделать, – предупредил Аллейн, – это наброситься на меня. Подумайте!

– О боже! – простонал Котеночек. – Боже, боже, боже.

– А теперь расступитесь. Если вы ударите меня или не подчинитесь, вы лишь ухудшите свое положение. Вы должны понимать это. Ну!

Винсент почти незаметно взмахнул лопатой. Аллейн сделал три прыжка вперед и нагнулся. Лопата просвистела у него над головой и воткнулась в боковину упаковочной клети.

Винсент, разинув рот и прикрывая его ладонью, уставился на Аллейна.

– Дьявол побери, а вы шустрый малый!

– К счастью для тебя, – кивнул Аллейн. – Ты полный идиот, парень. Зачем ты множишь свои беды? А теперь разойдитесь, все. Давайте назад.

– Винси! – ошарашенно воскликнул Котеночек. – Ты мог снести ему башку!

– Нервишки сдали.

– Ладно, – скомандовал Мервин. – Делайте, как он говорит. Чего уж там. Они расступились.

Клеть не была заколочена. Боковая стенка снизу крепилась петлями, а сверху – крючками. Железо примерзло к дереву, Аллейн же мог орудовать только одной рукой. Со словами "больше без глупостей" он выдернул древко из лопаты и бросил его на землю перед собой.

Когда он осилил первые два крючка, боковина немного приоткрылась и оставшийся крючок вдавило в доску. Аллейн ударил по нему основанием ладони. Крючок дрогнул и отлетел.

Боковая стенка пошла вниз. Аллейн отступил назад, и она рухнула на плиты, которыми был вымощен двор.

Молт кубарем выкатился из клети, перевернулся на спину и уставил на Аллейна незрячий взгляд.

Глава 9

ПОСМЕРТНОЕ ЗАКЛЮЧЕНИЕ

1

Гротескное явление мертвого Молта придало живости остальным участникам событий.

Всего несколько секунд слуги пребывали в оцепенении, а затем рванули прочь со двора и пропали в ночи.

Аллейн успел пробежать лишь десяток ярдов вдогонку, как они на той же сумасшедшей скорости вернулись обратно, словно персонажи из буффонады. Для пущего сходства теперь они утопали в ярком электрическом свете, словно в лучах прожекторов. Источник света приближался. Беглецы обернулись, протестующе жестикулируя, прикрывая глаза и стараясь спрятаться за спины друг друга.

Освещаемое пространство постепенно сужалось, луч становился все ярче, и наконец во двор въехала полицейская машина. Винсент повернулся и кинулся прямиком в объятия Аллейна. Его сотоварищи замешкались, потом бросились бежать, но были схвачены четырьмя могучими парнями, с замечательным проворством выскочившими из притормозившей машины.

Это были сержанты уголовного розыска дактилоскопист Бейли, фотограф Томпсон, инспектор Фокс и шофер.

– Эй, ребята! – прогудел Фокс, самый могучий из четверых. – К чему такая спешка?

Котеночек разрыдался.

– Ладно, ладно, – буркнул Аллейн. – Хватит, замолкните. Куда вы рванули? Прямиком в Вейл? Доброе утро, Фокс.

– Доброе, мистер Аллейн. Похоже, вы тут без нас не скучали.

– Как видите.

– Что будем делать с этими ребятами?

– Хороший вопрос! Они вели себя просто отвратительно.

– Мы ничего не сделали. Мы его и пальцем не тронули, – провыл Котеночек. – Это ошибка, ужасная ошибка.

Аллейн, чью руку столь грубо потревожил Винсент, мотнул головой в сторону упаковочной клети.

– Там, – сказал он.

– Ну-ну! – обрадовался Фокс. – Тело, да?

– Тело.

– Значит, пропавший нашелся?

– Нашелся.

– Предъявим им обвинение?

– Ради бога, – отрывисто отвечал Аллейн, – Сначала отведите их в дом. Входить придется через окно. Я пойду первым и включу свет. Этих отвести на служебную половину. И всем соблюдать тишину. Не стоит поднимать на ноги весь дом. Повар... как вас там?.. Котеночек, помилосердствуйте и заткнитесь.

– А как насчет всего остального? – осведомился Фокс.

– Не подгоняйте меня. Прежде чем тело унесут, его должен осмотреть врач. Бейли, Томпсон!

– Сэр?

– Быстро за работу. Отпечатки пальцев. Внутри и снаружи клети. На санях. Все поверхности. И тело, разумеется. По полной программе.

Аллейн подошел к телу и склонился над ним. Окоченевшее, искривленное, оно лежало на спине. Голова была неестественно вывернута, одна рука поднята, глаза и рот открыты. На скуле, одутловатой щеке и поперек верхней губы уродливо синели давнишние шрамы.

Но под бородой, усами и париком их все равно не было бы видно, подумал Аллейн, так что к расследованию их не пришьешь.

Пустив в ход здоровую руку, он вытащил из-под пиджака Молта пустую полупинтовую фляжку и понюхал. Виски. Из кармана жилета вынул ключ. Более ничего не обнаружив, Аллейн отвернулся от тела и глянул на Винсента и его сообщников.

– Пойдете на цыпочках, – велел он. – И только попробуйте дернуться.

Слуги согласно закивали.

– Хорошо. Вы, – обратился Аллейн к шоферу, – пойдете с нами. Вы, – к Бейли и Томпсону, – займитесь здесь. Я позвоню врачу. Когда закончите, получите дальнейшие указания. Где вторая машина, Фокс?

– Прокол. Скоро будут.

– Бейли, когда они приедут, поставьте их у входных дверей. Нельзя, чтоб здесь топтались обитатели дома, прежде чем вы закруглитесь. Скоро шесть. Идемте, Фокс. И вы, ребятки, тоже.

Аллейн возглавил шествие: через окно библиотеки, вниз по коридору, через холл к двери, обитой зеленым сукном, и в гостиную для прислуги. Мальчик, разжигавший камин, ошалел, увидев процессию. Аллейн послал его к Катберту с любезной просьбой зайти в гостиную для прислуги.

– Найджел встал? – спросил Аллейн.

Мальчик, тараща глаза, кивнул и пробормотал, что Найджел сейчас в кладовке готовит подносы с утренним чаем.

– Скажи ему, что мы пробудем некоторое время в этой комнате и не хотим, чтобы нас беспокоили. Понял? Отлично. Будь хорошим мальчиком, подбрось угля в камин и исчезни.

Когда паренек ушел, Аллейн позвонил Рэйберну из помещения для прислуги, рассказал о находке и попросил прислать врача как можно скорее. Затем он вернулся в гостиную, кивнул шоферу, и тот занял пост перед дверью.

Мервин, Котеночек и Винсент, мокрые, угрюмые и дрожащие, стояли, сгрудившись, посреди комнаты. Котеночек утирал широкое пухлое лицо и то и дело всхлипывал, как ребенок.

– Начнем, – сказал Аллейн. – Полагаю, вы трое знаете, что натворили? Вы пытались помешать полицейским при исполнении обязанностей, что является чрезвычайно серьезным проступком.

Слуги хором запротестовали.

– Умолкните, – оборвал их Аллейн, – и перестаньте твердить, что не вы его прикончили. Никто и Не говорит, что вы. Пока вас можно обвинить лишь в соучастии после совершения преступления, если вы понимаете, что это значит.

– Естественно, – произнес Мервин, стараясь держаться с достоинством. – Укрывательство.

– Точно. А сейчас я хочу изложить мою точку зрения на причины вашего кретинского поведения. Ради бога, встаньте к камину. Я не желаю ораторствовать под аккомпанемент кастаньет.

Слуги приблизились к огню. Лужи, образовавшиеся вокруг их ботинок, вскоре начали попахивать и дымиться. Внешне трое мужчин сильно отличались друг от друга: тучный, расплывшийся Котеночек; похожий на хорька Винсент, с задубевшей кожей от постоянного пребывания в силу профессии на свежем воздухе; и Мервин, с синеющей щетиной, черноволосый и очень бледный. Они ни на кого не смотрели и напряженно ждали.

Аллейн засунул ноющую руку поглубже за пазуху и присел на край стола. Фокс откашлялся, достал блокнот и стушевался.

– Если я ошибусь, – продолжал Аллейн, – самое разумное, что вы можете сделать, это поправить меня, невзирая на последствия. Я говорю серьезно, и в ваших интересах мне верить. Итак, вернемся к рождественской елке. Праздник. Вечер кончается. Около полуночи вы, – он взглянул на Винсента, – повезли на тачке разобранную елку к развалинам теплицы под западным крылом. Вы сбросили дерево под окном гардеробной полковника Форестера, рядом с растущей молодой елью. Правильно?

Винсент беззвучно пошевелил губами.

– Вы кое-что обнаружили там – тело Молта, лежавшее у подножия ели. Могу лишь догадываться о вашей непосредственной реакции. Не знаю, сколь тщательно вы осмотрели труп, но думаю, достаточно внимательно, чтобы убедиться, что Молта убили. Вас обуял страх. И тогда или позже, посоветовавшись с вашими товарищами...

Винсент непроизвольно дернулся, словно собираясь заговорить, но сдержался.

– Понятно, – сказал Аллейн. – Значит, вы вернулись в дом и поведали Катберту и этим двоим о находке. Так?

Винсент облизал пересохшие губы и произнес:

– Кто говорит, что так оно и было? Я ни под чем не подписывался. Имейте в виду, я тут не плету историй, но откуда вам знать, как оно было? Ведь все должно быть по правилам. Люди делают заявления о том, что видели, разве нет?

– Разумеется. Но с заявлениями пока можно подождать, не к спеху.

– Люди делают заявления властям. Напрямую.

– А разве мистер Билл-Тасман в данном случае не власть?

– Заявляют кому следует. Если. Если.Сечете? Я не говорю...

– Думаю, мы все поняли, что вы хотели сказать, но у нас нет времени для дискуссий, посему, с вашего позволения, вернемся к тому, что вы были обязанысказать, но не сказали. Предположим, что вы вернулись в дом и доложили о находке Катберту. А также этим двоим. Но не Найджелу, поскольку у последнего реакции не всегда предсказуемые. Предположим, что вы четверо пришли к единому решению. Под домом лежит тело человека, которого вы все на дух не переносили и которому угрожали, не стесняясь в выражениях, непосредственно утром того дня. А вечером этого человека, похоже, кто-то пришил. Вы почувствовали, что оказались в весьма двусмысленной ситуации. По нескольким причинам. Во-первых, прошлые судимости. Во-вторых, странные происшествия, случившиеся в последние несколько дней: ловушки, анонимные записки, мыло в ячменной воде и прочее. Все инциденты несли явный отпечаток ваших прежних привычек.

– Мы никогда... – начал Мервин.