Текст книги "Жертва"

Автор книги: Наташа Купер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 21 страниц)

ГЛАВА 14

Триш сидела на своем любимом стуле в «Эль-Вино» и слушала Фила Редстоуна, покорно принимая на себя всю силу его негодования. Она не удивлялась реакции Редстоуна и ни в чем его не винила, отчего ситуация становилась еще мучительнее. В дополнение ко всему у Триш по-прежнему было такое чувство, будто ей предстоит снять не менее трех слоев собственной кожи. Надо забыть об убийстве Малкольма Чейза, побороть собственные страхи и, наконец, успокоить Редстоуна. В противном случае ей не удастся держать себя в руках столько времени, сколько потребуется, чтобы вытянуть из Фила хоть какую-то полезную информацию.

Триш заказала бутылку дорогого бургундского и наблюдала за тем, как Редстоун опустошил два бокала подряд до того, как она успела приступить к первому. Долив Филу вина, Триш воспользовалась паузой в его гневной филиппике:

– Поверь мне. Фил, я взялась за дело Деборы Гибберт не для того, чтобы доказать твою некомпетентность.

– Разве? Тогда для чего? Я помню, как ты разозлилась на меня два года назад из-за того дела об убийстве ребенка. Ты пытаешься отомстить мне? Я прав?

– Господи! Ну конечно, нет!

«Хотя тогда я и правда здорово на тебя разозлилась, – подумала Триш. – После того как мы вышли из зала суда, я в течение целого часа считала, что если маньяк-педофил убьет еще кого-нибудь, то виноват будешь только ты. Ведь это ты разрушил все доводы обвинения и выпустил убийцу на свободу».

– Я профессионал, – продолжала она. – Я понимаю, в суде случается всякое. В том, что ты делал на том процессе, не было ничего личного. В моих нынешних действиях тоже ничего личного нет.

– То было самое обычное дело, – заявил Редстоун, глотая изумительное, благоухающее малиной вино так, словно это дешевое пойло.

Триш тоже сделала маленький глоток и подождала, пока его вкус – богатый, солнечный и на удивление утонченный – не обволочет всю полость рта и не раскроется полностью.

– Сейчас все по-другому, – продолжал Фил. – Сейчас ты собралась публично выставить меня на посмешище ради того, чтобы поднять свой собственный авторитет.

– Неправда, – сказала Триш, чувствуя себя старой, умудренной опытом тетушкой, которая беседуете бестолковым племянником. – Перестань, Фил. Хватит обвинять меня бог знает в чем. Я преследую совершенно иные цели. Понимаешь, все, кто знал о деле Деборы Гибберт с самого начала, считали твою подзащитную бессердечной стервой, которая мстила старому, больному отцу за какие-то воображаемые детские обиды. Продюсеры фильма хотят разрушить это предубеждение. То, что Малкольм Чейз погиб, делает…

– Ты хочешь сказать, Чейз собирался участвовать в этом твоем цирковом представлении?

Триш с трудом, но проглотила оскорбительный выпад.

– Да, собирался, хотя я не назвала бы это представлением, тем более цирковым. Его смерть очень сильно расстроила Деб, и не только из-за фильма.

Заметив, как Редстоун удивлен – или даже шокирован, – Триш вкратце объяснила ему положение вещей и спросила:

– Ты когда-нибудь с ним встречался?

Фил, все еще очень обеспокоенный, отрицательно покачал головой.

– Ты рассказала об их отношениях полиции?

– Конечно, рассказала.

– Ну и что? Они считают, тут есть какая-то связь?

– Нет. Ко мне отнеслись, как к аффектированной девчонке, которая даром тратит их драгоценное время.

Фил откинулся на спинку стула и, облегченно вздохнув, вытянул ноги.

– Однако я все равно считаю, что связь есть, – сказала Триш и заметила, как на ногах у Редстоуна, под гладкой тканью его черных брюк, напряглись мускулы.

– Понимаю. Это было бы очень выгодно для тебя. – Фил натянуто улыбнулся. – Только я слишком высоко ценю тебя, чтобы предположить, будто ты способна выдвинуть настолько смехотворное предположение всерьез.

– Я очень польщена столь высокой оценкой. Разумеется, я могу ошибаться. В любом случае, прежде чем приступать к съемкам фильма, нам придется найти ответы на огромное количество вопросов.

– Ну неужели ты думаешь, что найдется хоть один телеканал, который захочет купить историю об обычном бытовом убийстве, если в фильме не будет участвовать такая знаменитость, как Малкольм Чейз? Я знаю, Триш, что дела у тебя идут неплохо, но не настолько же.

– Со смертью Чейза история Деборы не стала менее интересной, – холодно ответила Триш, не желая доставить Филу удовольствие и показать, что она поняла его оскорбительный намек. – Ни в чем не повинная женщина сидит в тюрьме и отбывает пожизненный срок за убийство, которого не совершала.

– Ладно, ладно. Задавай свои вопросы. – Фил передернул плечами. – Вряд ли я смогу рассказать тебе хоть что-нибудь полезное.

Триш сделала еще глоток и постаралась на секунду сосредоточиться только на вкусе вина.

– В суде адвокат не обязан доказывать, что его клиент невиновен, поэтому ты ничего доказывать и не стал, – начала Триш.

Фил одобрительно кивнул, словно признавая, что она оказалась сообразительнее, чем он предполагал поначалу. «Высокомерный придурок», – подумала Триш и продолжила:

– Тебе надо было сделать только одно – показать, что обвинение не смогло предоставить доказательства виновности твоей клиентки. Я понимаю, почему ты выбрал именно такую тактику.

– И на том спасибо.

Редстоун внимательно смотрел в свой бокал, и Триш не могла видеть глаз собеседника.

– Однако фильм будет сделан совсем по иному принципу. Он призван подтвердить, что Дебора Гибберт не должна сидеть в тюрьме, поэтому мы попытаемся доказать ее невиновность. В общем, в фильме все будет совсем не так, как в суде.

– Это я понимаю, – сказал Редстоун. – Просто не могу свыкнуться с мыслью, что один из моих коллег по адвокатуре собирается публично критиковать мою работу.

– Если честно, мне бы это тоже не понравилось, – ответила Триш. – Особенно если бы я сама верила в виновность своей клиентки и считала, что она получает по заслугам.

Фил Редстоун хотел было улыбнуться, но как только до него дошел смысл сказанного, улыбку как ветром сдуло. В глазах у Фила вспыхнуло что-то, похожее на искорки, от которых при невнимательности мог заняться целый пожар.

– Я права? – спросила Триш.

На сей раз она решила проявить настойчивость, потому что, во-первых, считала раздражительность Фила проявлением непрофессионализма, а во-вторых, не любила, когда первоклассное вино хлещут, как простую воду.

– Откровенно говоря, я изрядно подзабыл то дело, – ответил Фил с видом беззастенчивого лгуна.

Теперь Триш понимала, почему Дебора так невзлюбила Редстоуна, а Анна так хотела обнародовать и осудить все его ошибки.

– Насколько я припоминаю, – продолжал Фил с преувеличенной важностью, – полиция получила признание в убийстве от другого члена семьи, а моя клиентка дала показания, в которых полно и очень правдоподобно объяснила то, как появилась единственная заслуживающая внимания улика против нее.

– А сам-то ты поверил Деборе? Я имею в виду ее историю с полиэтиленовым пакетом.

– Это не имеет никакого значения.

Искорки в глазах Фила потухли. «Выходит, – подумала Триш, – тебя беспокоит не вопрос о виновности или невиновности Деборы».

– А что насчет таблеток?

– Обвинение не смогло представить никаких доказательств, что моя клиентка давала их жертве. Кстати, ее мать признавалась и в этом. У следствия не было никаких оснований предъявлять обвинение моей клиентке. Абсолютно никаких оснований. В суде не прозвучало ничего, кроме предположений.

Эту маленькую речь Фил произнес с такой чеканной убежденностью, что Триш подумала, уж не повторял ли он ее себе самому в минуты той ужасной душевной слабости, которая может охватить человека часа в три ночи. К адвокатам в такие минуты приходят воспоминания о проигранных делах и пытают их, извлекая из темных уголков сознания все те факты, которые они прятали от самих себя.

– Звучит очень убедительно, – сказала Триш и улыбнулась, чтобы хоть немного задобрить Фила, но он не ответил на улыбку. – Насколько я понимаю, ты потребовал провести повторное вскрытие, прежде чем решил не вызывать свидетелей защиты.

В глазах Редстоуна снова появились искорки. «Ну не мог же он не потребовать повторного вскрытия, – подумала Триш, надеясь, что Анне удастся раздобыть все материалы дела. – А вдруг один из документов потерян? Или уничтожен?»

Фил рассмеялся и взъерошил волосы. Он мог показаться совершенно спокойным, если бы не глаза. Глаза его выдавали. Триш повторила вопрос:

– Ты потребовал сделать повторное вскрытие, Фил? Потребовал или нет?

– Бога ради, Триш! Я понимаю, что ты стараешься ради своего фильма, но не надо перегибать палку. Никто ни разу и не усомнился в том, что старику дали лошадиную дозу лекарства, а потом удушили… Но разумеется, я потребовал, чтобы результаты вскрытия проверили еще раз.

– Отлично.

«Тогда почему он так волнуется?»

– К сожалению, нам не удалось использовать результаты вскрытия в свою пользу. Они снова подтвердили выводы обвинения. Что тут странного?

– Ничего. А что патологоанатом сказал о передозировке антигистаминными препаратами? Могло быть какое-то объяснение, кроме злого умысла?

Редстоун самодовольно улыбнулся и, упорно не глядя на Триш, взял бутылку, чтобы наполнить полупустые бокалы. Триш поняла – Фил знает, что не сможет контролировать свои глаза так же хорошо, как выражение лица, дыхание и руки. Он прекрасно играл свою роль, однако у всякого актера есть слабости, которые его выдают.

– Эта твоя передозировка никогда не казалась мне особенно важной для дела! – воскликнул Редстоун с прежней беспечностью. – Конечно, старику нельзя было давать оба препарата одновременно. Только ведь никто, даже обвинение и их патологоанатом, не утверждал, будто того количества астемизола хватило, чтобы убить человека.

– Похоже, я чего-то недопонимаю, – сказала Триш, сообразив, что Фил совсем недавно перечитывал материалы дела. В противном случае он никогда не вспомнил бы название того непонятно откуда взявшегося лекарства. Значит, он и правда сильно беспокоился. – Я-то думала, именно наличие в организме жертвы астемизола убедило полицию, что произошло убийство.

– Не совсем так, Триш. Просто в данном конкретном эпизоде грань между фактом и предположением почти исчезла. Как я уже сказал, астемизол присутствовал в организме в очень небольшом количестве и не мог причинить серьезного вреда даже в сочетании с передозировкой терфенадина. Однако его хватило, чтобы полиция заподозрила неладное. Следователи предположили, что старику намеренно давали чересчур большую дозу лекарств.

– Вот как?

– Да, именно так. Обвинение предположило, что перед убийством моя клиентка хотела усыпить отца, лишив его возможности сопротивляться или хотя бы поднять шум и разбудить жену. По их версии, Гибберт могла заметить, что один только терфенадин не дает достаточного эффекта, поэтому, решив убить отца, добавила к его обычным таблеткам немного собственного астемизола.

Триш успела прочесть все сказанное Редстоуном в протоколах судебных заседаний, однако ей хотелось услышать, как подаст информацию сам Фил. Она глотнула еще немного вина и после небольшой паузы проговорила:

– Фил, не пойми меня неправильно, но… почему ты не позволил ей дать показания в суде?

– Ты прекрасно знаешь, что доказывать виновность подозреваемого обязана сторона обвинения, а я…

– Это ты можешь сказать газетчикам, – перебила его Триш. – Для телевизионного фильма тоже сойдет, а для меня – нет. Ты испугался, что Деб сломается на перекрестном допросе?

Фил откинулся на спинку стула и издал нечто среднее между вздохом и нервным смешком.

– Триш, поставь себя на мое место. Представь, что ты имеешь дело с клиенткой настолько злобной, как будто она постоянно находится под напряжением в сотню вольт. После каждого вопроса, даже самого невинного, она готова вцепиться тебе в глотку. Кроме того, тебе известно, что незадолго до убийства она устроила скандал в клинике, чуть ли не требуя прикончить своего отца – ну, или избавить его от мучений, кому как больше нравится. Ты знаешь, что полицейские подозревают и недолюбливают ее из-за тех вещей, которые она им наговорила. Ты знаешь, что родная сестра твоей клиентки в своих показаниях рассказала о том, как обвиняемая оскорбляла их отца. Представила? А теперь скажи, рискнула бы ты вызвать свою клиентку на перекрестный допрос с Марком Сейвори и показать судье и присяжным, что она собой представляет?

– Может, и не рискнула бы.

Теперь, когда Редстоун говорил искренне, он нравился Триш гораздо больше, чем прежде. Вдобавок ко всему он не так уж ошибался.

– Ну, а почему ты не вызвал кого-нибудь другого дать показания в ее пользу?

– Кого, например? Эпизод со вставной челюстью и полиэтиленовым пакетом – если он действительно имел место – произошел в спальне ее отца. Единственный человек, который находился в доме в ночь убийства, то есть ее мать, уже мертв. Если бы я вызвал свидетеля давать показания о характере Гибберт, но не вызвал ее саму, то всем стало бы понятно, почему я так поступил. В суде я мог придерживаться одной-единственной тактики – доказывать, что у обвинения нет ни одной убедительной улики против моей клиентки, а полиция не имела никаких оснований не верить признанию ее матери.

– Согласна.

– У них ведь на самом деле не было никаких серьезных доказательств. Ты не можешь этого не признать.

– Не могу, хотя присяжные посчитали иначе. Значит, твой патологоанатом не обнаружил совсем ничего, что говорило бы в пользу защиты?

Редстоун вздохнул.

– Нет. Я хотел найти какое-нибудь свидетельство, что старика задушили подушкой, а не пакетом. Это избавило бы нас от всех проблем, несмотря на утверждение свидетелей, будто мать Гибберт была чересчур слаба физически. К сожалению, повторное вскрытие не смогло показать, чем именно было произведено удушение.

– Тогда почему ты не задал этот вопрос патологоанатому со стороны обвинения?

Редстоун уже начал поднимать к губам бокал, но после слов Триш со стуком поставил его на стол.

– Значит, ты действительно хочешь раскритиковать мою работу. Так я и думал.

Триш почувствовала его ярость – холодную и острую, как лезвие ножа, – и постаралась не терять самообладания, чтобы не ответить тем же.

– Я хочу сказать только одно. Фил. Сейчас, оглядываясь на прошлое, нам обоим понятно – если бы ты спросил у патологоанатома, доказало ли вскрытие, что убитого задушили именно полиэтиленовым пакетом, а не подушкой, это могло здорово помочь твоей клиентке. Если бы ты задал этот вопрос, обвинению пришлось бы признать, что таких доказательств нет.

В глазах Фила снова замелькали знакомые искорки. Выходит, он знал, что прокололся. Вот и отлично. Теперь понятно, почему он приходил в такую ярость при мысли о планируемом телефильме и попытках Деборы и ее барристеров добиться пересмотра дела.

– Не надо учить меня работать, Триш.

Редстоун говорил подчеркнуто вежливо, но в его голосе звучало скрытое пренебрежение, словно Триш была сопливой девчонкой, которая посмела дерзить большому человеку, работавшему в адвокатуре целую вечность и поедавшему таких, как она, на завтрак, обед и ужин. Триш смотрела на него молча.

– На суде я смог добиться от полицейских, которые брали показания у моей клиентки, очень важного признания. Они не могли доказать, что моя клиентка выдумала историю с пакетом, – надменно заявил Фил. – К сожалению, я не смог убедить присяжных, что наша версия событий соответствует действительности. Моей клиентке просто не повезло. Тебе не хуже меня известно, как оно бывает.

– Иногда выигрываем, иногда проигрываем? – спросила Триш, вспомнив замечание Дэйва.

Затем подумала о куче дел, которые ожидали в конторе, о том, как разворчится Дэйв из-за ее постоянного отсутствия в последние несколько дней… Триш почувствовала, как сжимается желудок.

– Вот именно, – сказал Редстоун.

Триш выдавила кривую улыбку. Фил слегка расслабился, однако не настолько, чтобы выглядеть совершенно спокойным.

– Ты согласен принять участие в фильме? – спросила Триш.

– Зачем? Чтобы из меня публично сделали дурака? Разумеется, нет.

– Никто не собирается делать из тебя дурака, – терпеливо принялась вразумлять Фила Триш. – Ты объяснишь, что мог сделать адвокат при тех уликах и свидетельских показаниях, которые имелась против Деб. Расскажешь о версии, которую отстаивала сторона защиты, и объяснишь, почему не позволил Деборе дать показания.

– А кто будет ведущим? Ты?

– Господи, нет, конечно. Кто-нибудь из профессионалов. У меня все равно ничего бы не вышло. Да я и не хочу этого делать. Я здесь просто девочка на побегушках.

«И не уверена, смогу ли когда-нибудь простить Анну за то, что она втянула меня в свою безумную авантюру», – подумала она.

– Не знаю, – сказал Редстоун. – Я не могу сказать наверняка, пока не узнаю, кто будет ведущим, и не прочитаю сценарий.

Однако Триш уже не слушала Фила, потому что в дверном проеме появился Джордж. Она поднялась со стула, жалея, что бургундского в бутылке совсем не осталось. Джордж поцеловал ее, затем пожал руку Редстоуну.

– Не знал, что ты тоже участвуешь в проекте, Джордж, – сказан Фил, заметно растерявшись.

«Ага, – подумала Триш. – Значит, Редстоун получает от Джорджа немало дел, и поэтому боится с ним поссориться. Почему он мне сразу не сказал?»

– Нет, я здесь абсолютно ни при чем, – жизнерадостно откликнулся Джордж. – Я пришел забрать отсюда мою женушку и отвезти ее домой. Пора ей встать у плиты и приготовить мне ужин.

Триш взглянула на озадаченное лицо Редстоуна и с трудом подавила улыбку. Он никогда не видел их с Джорджем вместе и понятия не имел, как они иногда друг над другом подтрунивают. Триш обрадовалась, что Джордж, судя по его поведению, справился со своими утренними страхами. Она закашлялась, пытаясь подавить смех. Редстоун удивленно уставился на нее.

– Прости, – сказала Триш. – Я смеюсь из-за Джорджа. Он иногда любит поиграть в тирана и женоненавистника.

– А она того и гляди начнет нос задирать, – доверительно сказал Джордж. – Приходится периодически напоминать, где находится ее место на иерархической лестнице.

К Редстоуну вернулось прежнее самообладание.

– Я смотрю, вы оба любите играть в довольно странные игры. Ладно. Мне пора идти.

– Спасибо, Фил, что не отказался со мной побеседовать. Да, кстати, пока ты не ушел… Ты просил, чтобы эксперты проверили записи доктора Фоскатта на предмет подчисток или фальсификации?

Редстоун посмотрел на нее, как на мокрицу, выползшую из-под сырых половиц.

– Разумеется, просил. Все документы оказались подлинными, без всяких исправлений или подчисток.

– Жаль… Но в любом случае спасибо.

– На здоровье. Кстати, для Джорджа это вино было бы чересчур хорошим, – сказал он, показав на пустую бутылку бургундского. – У твоего друга, Триш, не очень изысканный вкус.

– Придурок, – буркнула она, когда Редстоун ушел. – Почти все сам выдул, как будто это не вино, а смородиновый сок.

– Какое невероятное свинство! Заказать еще бутылку или лучше пойдем домой?

– Лучше домой.

Когда они шли через мост в сторону Саутуорка, Джордж вдруг сказал:

– Кстати, сегодня я разговаривал с одним человеком из социальной службы Вестминстера…

Триш посмотрела на него с удивлением.

– …и спросил, как идут дела у твоего протеже. По всей вероятности, его отдадут под опеку одной прекрасной супружеской пары, очень опытной. Он не…

– Мой протеже?

Триш растерялась и никак не могла сообразить, о чем идет речь.

– Я о ребенке того умершего наркомана. Помнишь статью в субботних выпусках газет? Ну, очнись же. Двухлетний ребенок. Ты ведь не могла о нем забыть. Ты же так из-за него убивалась, что готова была порвать кого-нибудь в клочья. Я думал, тебе будет интересно узнать о его судьбе.

Триш покачала головой.

– Нет-нет. Конечно, я не забыла. Насколько я понимаю, генетическая экспертиза показала, что он все-таки не внук тех людей?

– Верно. Как бы то ни было, с мальчиком все будет в полном порядке. В Вестминстере отличные социальные службы, и там работают прекрасные люди.

– Спасибо, что не поленился спросить. Джордж, ты у меня такой…

Он наклонился и легонько чмокнул ее в щеку. Триш знала, что может не объяснять ему, как непросто ей пришлось в последние дни, но иногда так хотелось пожаловаться – не столько ради Джорджа, сколько ради самой себя.

– Они не сказали, как у ребенка со здоровьем?

– Наркотической зависимости у него нет, но питался он очень плохо, поэтому проблемы есть. Сказывается нехватка витаминов.

– А мозг?

– Вроде бы в порядке, хотя не исключено, что развиваться мальчик будет медленнее, чем здоровые дети. Через год-два будет видно.

– Несчастный ребенок. Как бы я хотела помочь ему хоть чем-нибудь.

– Я понимаю, только ты все равно ничего не можешь сделать. Не терзай себя, мальчику от этого легче не станет. Кстати, как дела у твоего отца?

– Неплохо. Говорит, в следующий понедельник выходит на работу. По-моему, еще рановато, а он уперся – врач, видите ли, сказал, что с ним все в полном порядке. Заявил, что если будет сидеть дома, то от тоски в петлю полезет. Господи! Совсем забыла…

– Что?

– Я же хотела съездить в больницу, извиниться перед дежурным врачом. Они отпустили Пэдди домой и не сказали мне ни слова, вот я и сорвалась на бедного, ни в чем не повинного доктора, а после убийства Чейза и всего остального забыла… Конечно, это не оправдание. Черт! Я так наорала на бедного парня.

– Не стоит так расстраиваться, Триш. Он наверняка давно привык к тому, что родственники больных срывают на нем злость и дурное настроение. К тому же ты была совершенно права.

Триш посмотрела на него с изумлением.

– Ты была права, – повторил Джордж, заметив ее удивление. – Ты ведь просила врачей сообщать тебе обо всех изменениях в самочувствии отца, оставила им номера всех своих телефонов. Тот факт, что изменения были к лучшему, не давал им права не выполнять собственное обещание. Они обязаны были тебе позвонить.

Триш благодарно обхватила округлую талию Джорджа руками и так и пошла, не отпуская его, несмотря на жару.

Дома Джордж налил себе бокал вина, настоял на том, чтобы Триш поднялась наверх и первой приняла душ, а сам отправился на кухню. Когда зазвонил телефон, она уже успела спуститься вниз – чистая и со свежими силами.

– Триш? Это я, Анна. Я пытаюсь дозвониться до тебя с самого утра, как только узнала про Малкольма.

– Да-да, я знаю. Прости, я была очень занята, чтобы перезванивать.

Триш уселась на диван, поджав под себя ноги. На кухне Джордж готовил ужин, и оттуда доносились аппетитные ароматы, щекотавшие ноздри. Она принюхалась и решила, что пахнет немного лимоном, немного чесноком, рыбой и топленым маслом.

– Я не представляю, что теперь делать с фильмом. – В голосе Анны отчетливо звучали истерические нотки. – Нам обязательно нужен был Малкольм. Без него мы ни за что не сможем продать фильм. Как он мог?..

– Господи, Анна! Его же убили.

– Я знаю, знаю. Конечно, это ужасно и для самого Малкольма, и для его семьи, но мы ведь… Черт подери!

– Триш! – крикнул из кухни Джордж. – Еще пара минут, и все будет готово!

– Анна, у меня мало времени.

– Да, я слышала…

– Ты что, плачешь?

– Нет. Конечно, нет, – ответила Анна и громко всхлипнула.

– Ну, перестань. Говори, что у тебя там стряслось? Господи, неужели вы с Малкольмом…

– Не смеши меня, – перебила Анна и снова всхлипнула. – Просто я обязательно должна сделать этот фильм и продать его. Обязательно, понимаешь?

– Почему? Ну давай, выкладывай!

– Я не хотела говорить тебе, Триш, но это мой последний шанс. Если в следующем месяце я не получу крупную сумму денег, банк затянет у меня на шее петлю. Дело очень срочное. Меня ждет банкротство, понимаешь? Если это случится, я потеряю свой дом. Мне сорок два года, Триш. Я уже никогда не смогу купить себе новый дом. Я не знаю, что со мной будет. Я…

– Анна, послушай…

– Когда я узнала про Дебору и поняла, что она в самом деле невиновна… Я была уверена, что вытянула выигрышный билет. Потом выяснилось, что найти альтернативного убийцу не так-то просто. Редакторы сказали, что историй о несправедливо осужденных и так хватает, и они не купят сюжет, если я не смогу хотя бы предположить, кто был настоящим убийцей, и обосновать свои выводы.

– А твои редакторы не боятся обвинений в диффамации?

– Ну! Так далеко мы еще не заглядывали. Главное, они все время повторяли, что нужна драма, а не нудная лекция по юриспруденции, вот я и старалась, понимаешь? Я правда старалась, как могла. Только я ведь не особенно во всех этих вещах разбираюсь и не умею так здорово, как ты, людей опрашивать. В общем, ничего у меня не получилось. Я перечитывала материалы чертовых судебных заседаний снова и снова и не видела никаких зацепок. В конце концов, я начала думать, что было чистым безумием тратить на этот фильм столько денег и столько времени. Я ведь взяла на него кредит в банке, понимаешь? Малкольм, правда, был на моей стороне, только и он ничем существенным не помог. Вот тогда я и решила обратиться к тебе, Триш.

– Надо было сразу рассказать все как есть.

– Я подумала, что если кто-то и способен найти убийцу и спасти меня, то только ты, Триш. Я была… я была в полном отчаянии.

Вот дьявол! Значит, теперь, помимо собственной безопасности, здоровья отца, проблем своих клиентов, Деборы Гибберт и Кейт, придется беспокоиться и за Анну с ее невеселым будущим. У Триш появилось чувство, будто несчастья преследуют ее, однако на смену мрачным мыслям тут же пришло инстинктивное желание взять все под контроль и объяснить каждому, что и как следует делать.

– Постарайся не впадать в истерику, – сказала она наконец. – Еще не все потеряно. Завтра утром я позвоню Корделии Уотлам и постараюсь как можно скорее встретиться с ней. Кто знает, вдруг выясним что-нибудь полезное. Ты, главное, не падай духом. Конечно, участие Малкольма имело и для Деб, и для фильма большое значение, но на нем свет клином не сошелся. Если мы раздобудем для нашей истории какие-нибудь громкие факты, то твой канал обязательно согласится купить фильм даже без участия такой знаменитости, как Чейз. Я обещаю сделать все возможное.

– Я знаю. Я знаю, Триш, ты будешь драться, как тигрица, и за меня, и за Дебору. Извини, что сразу все не рассказала. Не надо было скрывать насчет банка, просто я боялась признаться, что нахожусь в таком отчаянном положении. Мне всегда казалось, что, когда люди знают о твоих неприятностях, они начинают относиться к тебе, как к человеку второго сорта, и не придают никакого значения твоим словам, и они…

– Анна, перестань. У тебя самая настоящая истерика. Я же сказала, что сделаю все возможное. Я позвоню тебе завтра вечером, а ты пока давай поторопи своих медицинских консультантов. Это очень важно. Ну все. Мне пора идти. Счастливо.

Рыба, запах которой доносился с кухни, оказалась палтусом. Джордж успел нарезать ее на толстые, сочные куски, поджарить, полить растопленным сливочным маслом и посыпать темно-зелеными каперсами. Триш присела у стола и смотрела, как на кусочки рыбы один за другим ложатся изумрудные мазки мелко нарезанной петрушки, а затем ярко-желтые четвертинки лимона.

Триш взглянула на серьезное лицо Джорджа. Он выглядел, как хирург возле операционного стола. От только что пожаренной рыбы поднимался свежий аппетитный аромат. Джордж налил в бокалы вина и холодной газированной воды и пододвинул к Триш огромную темно-зеленую миску с салатом.

Триш отбросила в сторону мысли о Малкольме Чейзе и целой армии людей, которые зависели от нее. Это время принадлежало только ей и Джорджу. Они оба честно заработали свой отдых.

Триш поднесла серебряный нож к палтусу и погрузила лезвие в покрытое тонкими прожилками филе. Сочный кусок удовлетворенно причмокнул и разделился на два.