Текст книги "Жертва"
Автор книги: Наташа Купер
Жанр:
Прочие детективы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 21 страниц)
Наташа Купер
«Жертва»
ПРОЛОГ
Деб начинала беспокоиться. Мэнди дышала гораздо медленнее обычного, на лице выступили капли пота. Хорошо хоть пот был теплый, а не холодный и липкий, как при агонии. На памяти Деб подобное происходило с Мэнди уже дважды, и всякий раз она принимала очередную дозу сразу же, как только могла до нее добраться.
Деб вытерла лицо девушки уголком простыни и оглянулась на дверь: четыре дюйма твердой стали, закрытые на запор до половины седьмого утра. Деб взобралась на верхнюю койку, чтобы приоткрыть окно и впустить в камеру побольше воздуха. От усилия заныли суставы рук и хрустнули колени, а ведь Деб всего сорок семь – рановато превращаться в развалину.
Под весом Деб двухъярусная кровать закачалась. Мэнди никак не отреагировала. Обычно она спала очень чутко, и, чтобы разбудить ее, Деб достаточно было повернуться с боку на бок или глубоко вздохнуть. Сейчас она с радостью услышала бы поток забористой брани, который обычно следовал за таким пробуждением.
Деб толкнула створку окна, однако та даже не сдвинулась с места. Тогда она просунула ладонь в узкую щель и поняла, что открывать окно не имеет никакого смысла. Ветра не было. Уличный воздух лизнул руку – горячий и влажный, как грязный язык.
Деб ступила на пол и осмотрелась по сторонам. Открыла воду и спускала ее в нержавеющий умывальник до тех пор, пока та не стала холоднее. Затем смочила полотенце Мэнди и выжала его почти досуха. Запах хлора раздражал Деб горло, руки уже ничего не ощущали. За последние дни она стала такой же грубой, как ее чувства и выражения, которые здесь употребляли.
Она снова вытерла Мэнди лицо и откинула с нее простыню. В лунном свете казалось, что по-детски худенькое тело девушки обтянуто второй кожей – светящейся и прозрачной, как пластиковая оболочка. Деб опять вспомнила о Кейт и с помощью выжатого полотенца стала обтирать тело Мэнди сильными, быстрыми движениями, невольно скопированными из какого-то старого фильма.
Руки Мэнди, вялые и отяжелевшие, бессильно падали на матрас, как только Деб отпускала их. Обеспокоенная, она ущипнула девушку за чувствительный участок кожи под предплечьем. Никакой реакции. Не зная точно, что она обнаружит, Деб приподняла Мэнди одно веко и увидела крохотный зрачок. Дыхание девушки стало сиплым и еще более замедленным.
«Наверняка передозировка, – подумала Деб, обмахивая лицо Мэнди влажным полотенцем. – Господи, неужели опять? Прошу тебя, пожалуйста. Только не это».
Вчера днем к Мэнди приходил посетитель, а значит, она вполне могла разжиться достаточным количеством героина, чтобы довести себя до такого состояния. Наверное, ее друг ухитрился пронести наркотик в тюрьму и передать его Мэнди под столом так, 8 что надзиратель ничего не заметил.
Деб взглянула на часы. Прошло всего четыре часа с тех пор, как она последний раз вызывала Вонючку Бетти, а та наорала на нее, обозвав истеричкой и велев не тратить зря чужое время. Даже после того как Деб провела здесь три года, она терпеть не могла вступать в конфликт с кем-либо из надзирателей, а Бетти была худшей из всех. Она обожала наблюдать за тем, как заключенные ссорятся и дерутся, и делала все, чтобы стравить их. Однако сейчас только она могла помочь Мэнди.
Деб подскочила к двери и начала барабанить в нее кулаками. В этом их крыле звонков не было, поэтому оставалось только стучать и кричать. Деб делала и то и другое, пока не охрипла и не отбила себе все ладони. На ее стук и крики никто не откликнулся. Она прислонилась раскалывающейся от боли головой к холодному металлу и стала ждать, когда в двери откроется маленькое окошко и Вонючка Бетти заглянет в камеру.
– Что стряслось, Дебора? – спросила она в прошлый раз. – Очередная истерика? Ты что, опять думала о дочерях? Мой тебе совет – не пытайся заменить их молодыми сокамерницами. Не поможет.
– Я не думала о дочерях, – перебила Деб, потому что иначе Вонючка говорила бы и говорила, пока не довела ее до белого каления.
– Забудь о детях, Дебора. Посмотри правде в лицо. Теперь твое место здесь и только здесь. Не забывай этого, если не хочешь отравить жизнь всем и каждому.
– Разве она и так не отравлена?
– Нет, если вести себя благоразумно. Большинство из приговоренных к пожизненному берутся за ум и живут спокойно. К тому времени как ты получишь досрочное освобождение – если вообще его получишь, – дочери не захотят иметь с тобой ничего общего. Так что забудь о них прямо сейчас, не откладывая. Не трать время зря. Не думай о том, как ты виновата перед ними.
«Я знаю, знаю, знаю, – мысленно повторяла Деб. – Она снова пытается меня завести. Я ни в чем не виновата. Я не виновата, что попала сюда. У девочек есть Адам. Он прекрасный отец. С ними все будет в порядке. Главное, чтобы они никому, кроме него, не доверяли. Господи, лишь бы с Кейт ничего не случилось».
– Помогите! – снова закричала она. – Пожалуйста, помогите!
Деб стучала в дверь изо всех сил, но звук получался глухой и слабый. Она посмотрела на руки и заметила, что на ребрах ладоней – между мизинцем и запястьем – появляются кровоподтеки. Кожа горела огнем, мышцы под ней болезненно пульсировали.
Деб оглянулась на Мэнди и опять стала колотить в дверь, не обращая внимания на боль, которая отдавалась в пальцы и кисти рук.
– Мать честная, да заткнись же ты наконец! – прокричал кто-то хриплым голосом.
– Что там такое?
– Деб орет. Спятила, наверное.
– Ну так пускай ей пасть заткнут. Спать охота.
– Помогите! – закричала Деб. – Позовите сюда кого-нибудь! Мэнди плохо! Совсем плохо! Может, с сердцем что-то, или с почками, или с головой. Ей нужен врач. Скорее!
Послышался негромкий металлический скрежет, и Деб всем телом почувствовала вибрацию – в замке несколько раз повернули ключ. Она устало оторвалась от двери, и та сразу же раскрылась.
– Что тут происходит? – громогласно поинтересовалась Вонючка Бетти, как будто она не стояла все это время под дверью, молча наслаждаясь беспомощностью Деб. – Ты все крыло перебудила, глупая девчонка.
Деб, ничего не ответив, прислонилась к стене и показала на нижнюю полку двухъярусной кровати.
– Не трогай ее, – сказала Бетти. – Сейчас доктора позову.
У Деб подогнулись колени. Она сползла вниз по стене, чувствуя, как задирается ночная рубашка, и села на корточки. От крашеной кирпичной кладки шла прохлада, она успокаивала, пока Деб вдруг не подумала, сколько несчастий успели впитать эти стены – сколько несчастий, ненависти и злобы.
«Пожалуйста, только не дай ей умереть, – беззвучно взмолилась Деб. – Что угодно, лишь бы она не умерла. Лишь бы не умерла и она».
ГЛАВА 1
Аппараты жужжали и гудели вокруг Триш, точно околоплодные воды, а она сидела и наблюдала за отцом. За окнами ярко светило солнце, и к небу поднимались выхлопные газы автомобилей. В больничной палате, за закрытыми жалюзи, было сумрачно и прохладно. Медсестры переходили от одной кровати к другой, успокаивая больных и проверяя, всели в порядке; подошвы тихо поскрипывали на виниловом полу.
Каждая кровать в палате напоминала отдельный остров, окруженный рифами из медицинской аппаратуры. Пэдди Магуайр по-прежнему спал. Его круглое лицо было гораздо бледнее обычного, а черная щетина на подбородке и щеках отросла почти на четверть дюйма. Триш давно следовало догадаться, что его былой румянец предвещал сердечный приступ – точно так же, как огромные порции бекона с яйцами, курение и целые потоки сливок, которыми он поливал каждый пудинг. Она, однако, не придавала этому никакого значения. У нее всегда находилась масса других, гораздо более важных дел.
Пэдди слегка шевельнулся под простыней и приподнял черные брови, будто видел сон. Триш не знала, снится ли что-нибудь человеку, когда он на грани между жизнью и смертью; она надеялась, что лицо Пэдди искажено не страхом. Его голова резко дернулась в одну сторону, потом в другую… Триш позвала медсестру. Та успокаивающе кивнула и подошла проверить приборы.
На лице Пэдди появилось облегчение. Триш опустилась на стул и снова принялась наблюдать. Сон, по всей видимости, закончился, и теперь Пэдди лежал спокойно, погруженный в нормальное для его состояния беспамятство.
Он бросил их с матерью, когда Триш ходила в начальную школу. Она много лет с ним не разговаривала. Позднее, уже будучи взрослой, решила встретиться с отцом и, вопреки предубеждению, нашла в нем много привлекательного – его всегда уместные остроты, проницательные замечания о священных коровах всех видов и сортов, вспышки гнева, чаще всего вызванные несправедливостью, – такие нередко случались и у самой Триш.
Ей нравилось упрямство отца, его нежелание вести себя так, как считают правильным остальные. Она старалась не думать о том, что это значило для них с матерью.
Теперь ее очаровывал ирландский акцент Пэдди, и его блестящие глаза, и интеллект, редко выставляемый напоказ. Обычно люди видели ее отца добродушным весельчаком, не замечая острого как бритва ума и способности, когда нужно, держать рот на замке. Триш никогда не думала, что он окажется именно таким.
Пэдди отличался от всех ее знакомых, прошлых и настоящих. Он был ее отцом. Как ни странно, Триш стала им гордиться.
Однако сейчас он лежал на больничной кровати после сердечного приступа, а Триш так и не сказала ему, что она чувствует. Шестьдесят два года. На двадцать пять лет больше, чем Триш. Когда Пэдди бросил их, он был моложе, чем сейчас она, его дочь.
«Он не может умереть, – подумала Триш. – Только не сейчас. Не раньше, чем мы хоть немного наверстаем упущенное».
Аппараты мерно гудели и жужжали, а Триш сидела и ждала хоть какого-то знака, что Пэдди легче. Она почувствовала, как на плечо легла чья-то рука, и подняла голову, ожидая увидеть медсестру.
Рядом с Триш, улыбаясь, стояла ее мать. Триш улыбнулась в ответ. Она всегда восхищалась удивительной храбростью и неизменной добротой Мэг, но никак не рассчитывала встретить ее здесь. Одно дело, когда к постели серьезно больного человека приходит его единственная дочь, и совсем другое, когда то же самое делает бывшая жена, давным-давно брошенная ради пустоголовой вертихвостки из машинописного бюро.
– Я сменю тебя, Триш.
Мэг говорила не шепотом, но достаточно тихо, чтобы не потревожить остальных пациентов в палате. Она работала в приемной у врача и знала все о больницах и о том, как следует себя вести рядом с умирающими.
– Все нормально. Я…
– Нет, Триш. Он здесь в надежных руках, а у тебя много работы. В конторе без тебя с ума сойдут, а отцу не будет легче, если ты ради него загубишь карьеру.
Триш почувствовала, что улыбка на ее лице становится шире.
– Вот так-то лучше, – сказала Мэг. – Теперь иди. Давай-давай, быстро. Бернард попозже заедет за мной, отвезет домой.
Триш тихо сложила бумаги в портфель, закрыла его так, чтобы не щелкнули замки, и встала. Мэг поцеловала ее; подгоняя к выходу, похлопала пониже спины. Триш направилась к дверям и уже в самом проеме обернулась через плечо – увидеть, как Мэг наклоняется над бывшим мужем и убирает с его лба волосы. На лице матери было столько нежности, что Триш остановилась и развернулась целиком, чтобы понаблюдать.
Мэг подняла голову. Глаза ее стали более знакомыми: озорными и одновременно самоуверенными. Она кивнула дочери и одними губами произнесла: «Марш отсюда».
На улице Триш остановилась, глубоко вдохнула и снова стала энергичным, успешным адвокатом, а не переживающей, неуверенной в себе дочерью, которая боится, что отец так и умрет, почти незнакомый ей, и они никогда не поговорят как следует и не ответят на вопросы друг друга.
Почувствовав себя увереннее, Триш достала из сумки мобильный телефон и прочитала оставленные сообщения.
Первое было от Дэйва, ее секретаря. Он просил Триш немедленно вернуться в контору и выслушать обстоятельства срочного дела. Они обязаны взяться за него, если хотят защитить ребенка от дурного обращения со стороны одного из родителей.
Триш стиснула зубы.
Второе сообщение оказалось гораздо приятнее. Триш просила перезвонить Хедер Бонвелл, которая недавно получила назначение в Верховный суд. В прошлом Триш не раз работала под руководством Хедер и искренне ею восхищалась.
Звонила и Анна Грейлинг, давняя подруга, которая владела независимой продюсерской компанией и работала для телевидения. Следом опять шел звонок от Дэйва, умолявшего срочно перезвонить.
Триш набрала его номер по пути к автомобилю. Дэйв принялся описывать дело, и у нее чуть не разболелись уши. Родители ребенка – слишком хорошо обеспеченные и образованные, чтобы иметь хоть какое-то оправдание своему поведению, – использовали своего четырехлетнего сына, чтобы отомстить друг другу за неудавшийся брак. После развода ребенок остался жить с отцом, потому что мать часто ездила в срочные командировки за границу и явно не хотела обременять себя ответственностью за сына. Сейчас она потеряла работу и решила вернуть ребенка себе, чтобы потешить уязвленное самолюбие – по крайней мере так считал адвокат мужа.
– А что ребенок? – спросила Триш, открывая дверцу автомобиля. – Ему четыре года. Достаточно, чтобы выбрать, с кем он предпочитает остаться. Что он говорит?
– Говорит, что хочет жить с отцом. Однако мать утверждает, будто его угрозами заставили говорить так. Когда ей сказали, что мальчик совсем не кажется напуганным, она заявила, что якобы его чем-то подкупили. Или заморочили голову. В общем, им срочно нужна консультация. Ты берешься или нет? Суд назначен наследующий четверг.
– Ладно. Я возвращаюсь в контору. На дорогах, похоже, полно пробок. Подъеду, когда смогу.
– Отлично. Как дела у твоего отца?
«Ну надо же, вспомнил все-таки», – подумала Триш, а вслух ответила:
– Врачи говорят, он держится. Спасибо, Дэйв. Увидимся.
Выключив телефон, Триш бросила его на соседнее сиденье, выехала со стоянки и влилась в бурлящий поток машин и автобусов. «Придет день, и мы им всем покажем, – подумала она. – Придет день, и с неба хлынет дождь из алмазов и белых трюфелей, которые будут падать на наши поднятые кверху лица. Когда-нибудь придет такой день».
Движение на дороге снова застопорилось, и она набрала номер Хедер Бонвелл. Та, как выяснилось, хотела, чтобы Триш претендовала на звание королевского адвоката.
– Да брось, – тут же сказала Триш. – Какой из меня королевский адвокат!
– Тебе тридцать семь, – ответила Хедер. – Прецедента еще не случалось, но нам до сих пор требуется гораздо больше женщин-адвокатов, чем есть сейчас. Твои доходы приближаются к той отметке, после которой они становятся почти автоматическими и не требуют особых усилий. Кроме того, у тебя отличная репутация. Подумай о моем предложении.
– Оно очень лестное, – сказала Триш, – но, по-моему, пока слишком рано. Я не хочу подать заявку и получить отказ.
– Только не откладывай в долгий ящик. Кстати, ты придешь на следующий обед в клуб?
– Обязательно приду. С огромным удовольствием.
Триш до сих пор тайно гордилась, вспоминая, что ей предложили вступить в привилегированный женский клуб. У клуба не было ни председателя, ни устава, ни определенных целей, однако для женщин-юристов он стал самым значительным в Лондоне источником работы.
Череда автомобилей продвинулась метров на пятьдесят и снова встала. Удачный момент, чтобы позвонить Анне Грейлинг.
– Триш, дорогая!
Голос Анны звучал на удивление жизнерадостно. Интересно, что ей понадобилось на сей раз?
– Ты просто ангел, что перезвонила так быстро! Как у тебя дела?
– Отлично. – Триш решила не говорить об отце, пока не станет ясно, в какое русло повернет разговор. – Что стряслось?
– Мы не могли бы встретиться? У меня есть для тебя потрясающее предложение.
– Что за предложение? Обрисуй хотя бы в двух словах. У меня сейчас полно работы.
– Оно не срочное, но мне бы хотелось взяться за него побыстрее. Понимаешь… Дело довольно сложное. Если у тебя найдется минутка, я опишу его в самых общих чертах.
– Минутка найдется. Я застряла в пробке.
– Слава Богу, что на свете есть мобильные телефоны, верно? Ну так вот… Я сейчас занята одним фильмом – что-то вроде «Сурового правосудия» – о женщине, которая отбывает пожизненный срок за убийство отца. Мне нужен консультант.
– Я уже не занимаюсь уголовными преступлениями.
– Но раньше-то занималась. Да и дело не в самом преступлении. Я хочу рассказать о том, как в семье происходит конфликт, и все в жизни людей идет наперекос, происходят ужасные события. Двое умирают, третьего приговаривают к пожизненному заключению, а четвертый живет с каким-то странным чувством злорадного ликования.
Последовала небольшая пауза, и из трубки вновь зазвучал вкрадчивый голос Анны:
– Ну как? Интересно?
– Пожалуй, любопытно.
Триш говорила осторожно и потому довольно холодно, но Анну это нисколько не смутило.
– Ты отлично разбираешься в подобных семейных проблемах, и они всегда тебя интересовали. Я подумала, ты с удовольствием займешься этим делом, а заодно поможешь невиновной женщине выйти из тюрьмы.
Триш никогда прежде не участвовала в создании фильма и не справилась с любопытством:
– Как зовут ту женщину?
– Дебора Гибберт. Помнишь? Дебору осудили на основании нескольких улик и показаний, которые дала ее собственная сестра.
– Эвтаназия, если не ошибаюсь.
– Не совсем. Будь то эвтаназия, бедняжка Деб вполне могла бы получить условное наказание за непредумышленное убийство.
– Тогда что она сделала? И как?
– Она ничего не делала. В том-то все и дело. Последнее время она жила у родителей, помогала матери присматривать за больным отцом – и однажды утром нашла его мертвым.
Анна замолчала, как будто ожидая вопроса, но Триш ничего не сказала.
– Она помогала матери как могла, хотя и не очень часто, потому что у нее самой четверо детей, муж, а тогда еще была и работа на неполный день.
– Удивительно, как у нее вообще время на отца оставалось.
– Она очень добрая женщина, Триш. Из тех, которые помогают всем и каждому, разрываются на части, ничего толком не успевают и в конце концов с ужасом сознают, что самые близкие и дорогие люди их терпеть не могут.
Триш встречалась пару раз с подобными особами и всегда сочувствовала жертвам их любви и заботы.
– Каков способ убийства?
– Обвинение заявило, будто она дала отцу лошадиную дозу антигистаминного препарата, а когда старик заснул, надела ему на голову полиэтиленовый пакет.
– Честно говоря, больше смахивает на самоубийство. Люди часто пытаются покончить с собой при помощи полиэтиленовых пакетов.
На другом конце провода раздалось сдавленное хихиканье, и Триш удивленно приподняла брови. Непохоже, чтобы несправедливость приговора и судебные ошибки беспокоили Анну всерьез.
– Странная штука, – сказала та, пытаясь справиться со смехом, – но пакет обнаружили не на голове у старика. Следователи достали его из корзины для бумаг, а та корзина вообще в другой комнате стояла, представляешь?
– Вот черт!
Триш поняла, почему Анна смеялась. Комедия какая-то получается. Черная, но все-таки комедия.
– Такие-то дела. Хуже того, на внешней стороне пакета нашли ее отпечатки пальцев, а на внутренней – слюну старика. Хотя Дебора объясняет это по-своему.
Упоминание об остатках слюны на пакете оживило всю картину, и убийство уже не казалось Триш черной комедией. Она подумала о панике, которую испытал старик в последние секунды своей жизни. Успел ли он проснуться? Видел ли сквозь тонкую пленку лицо убийцы?
– Ну и как твоя подруга объясняет наличие слюны и отпечатков?
– Сейчас некогда рассказывать, но, когда слушаешь саму Дебору, выходит очень убедительно. По крайней мере я ей поверила. Если ты согласишься нам помочь, то сможешь съездить пару раз к Деб в тюрьму, и она сама тебе все растолкует.
Триш вдруг поняла, почему случай казался ей таким знакомым.
– Слушай, а я ведь вспомнила и само дело, и адвоката, который представлял твою Деб. Фил Редстоун. Он отлично работает.
– Ну, тут он явно оплошал.
– Думаю, это все-таки была эвтаназия, – промолвила Триш, не обращая никакого внимания на горький тон Анны. – Наверное, кто-то хотел избавить старого человека от мучений и унижения.
– Может, и так. – Анна заговорила медленнее обычного, будто ее мучили какие-то сомнения. – Редстоун строил защиту на том, что мать Деборы созналась в убийстве сразу после того, как доктор отказался подписать свидетельство о смерти. Она заявила полиции, будто задушила мужа, потому что не могла видеть, как он страдает.
– Ну вот, так я и знала.
– Проблема в том, что двое других полицейских обыскивали дом и нашли полиэтиленовый пакет – как раз когда мать Деборы рассказывала, как она убивала мужа подушкой.
– Ах, вот оно что. Жалко.
Триш держала телефон в нескольких сантиметрах от уха, надеясь, что так ее мозг не закипит… Или что там обычно происходит от этих мобильников?
– Вот-вот, – быстро проговорила Анна. – Кроме того, все родственники и знакомые заявили, что мать Деб просто физически была не в состоянии кого-то задушить. К тому же она плохо удерживала равновесие – ходила и стояла только с тросточкой.
– Значит, полиция предположила, будто мать призналась в убийстве, чтобы уберечь дочь, так?
По крайней мере мобильник не повлиял на способности Триш делать логические выводы. И то хорошо.
– Вот именно, – откликнулась Анна. – Я читала материалы судебных заседаний и все время думала, что это признание сильнее всего навредило Деборе. Понимаешь? Если ей не верила собственная мать, то что уж там говорить об остальных… Потом умерла и сама мать, и теперь вообще ни в чем не разобраться.
– Как умерла? Когда? Почему?
– Еще до того как дело передали в суд. Упала, сломала бедро и из больницы так и не вышла.
«Значит, все-таки не самоубийство, – подумала Триш. – Тогда, может, старика и правда убила дочь».
Судя по ее опыту, основная часть пожилых людей, которые убивают супруга или супругу, позднее кончали жизнь самоубийством – или по крайней мере пытались это сделать. Полицейские называли их «Дарби и Джоан». [2]2
Название клубов для людей пенсионного возраста в Великобритании.
[Закрыть]Такие случаи происходили на удивление часто. Как правило, один из любящих супругов становился чересчур болен и слаб, а второй страдал от того, что ничем не в силах помочь. Более грустных последствий старости Триш не знала.
– Поэтому, – продолжала Анна, – на стороне Деборы не было ни одного свидетеля. За обвинение выступали ее злобная сестричка и доктор. Сестра рассказала, как Деб ненавидела их отца, а врач заявил, будто она требовала окончить мучения старика.
– Хм. Если они говорили правду, то твоя подруга предстает не в лучшем свете. Кто-нибудь оспаривал заявления доктора и сестры?
– Перестань, пожалуйста, называть ее «твоя подруга» с таким сарказмом. Да, их показания были очень невыгодны для Деб, но они оба говорили неправду.
– Ладно. Честно говоря, я удивляюсь, что судья вообще позволил адвокату рассказать о признании матери. Непонятно, почему присяжные все-таки объявили Дебору виновной.
– Она просто не вызвала у них доверия. Она резкая и скрытная. Такая никогда не позволила бы какому-нибудь самодовольному самцу помыкать собой и не стала бы играть в его игры. Ты ведь знаешь, как обыватели ненавидят сильных женщин. Они считали Деб виновной и не поверили бы никаким свидетельствам в ее пользу.
Триш невольно улыбнулась. Глядя сквозь мутное ветровое стекло, она почти видела лицо собеседницы. С тех пор как Анна выставила из дома неверного и финансово несостоятельного супруга, она делала все возможное, чтобы помочь несчастным, запуганным мужьями женщинам. Анна твердо верила, что все они имеют полное право давать волю гневу, а не душить его в слезах и психосоматических расстройствах. Она считала, что нельзя в надежде на счастье жертвовать независимостью и тем самым полностью разрушать себя. Дело Деборы Гибберт казалось созданным специально для Анны. Триш предпочитала отстаивать права детей и обычно не тратила время и силы на что-то другое.
– Анна, слушай, пробка потихоньку рассасывается. Мне надо ехать. Давай я тебе позднее перезвоню. Может, встретимся сегодня вечером?
– Ладно, Триш, только…
– Все, мне пора, извини.
– Деб ни в чем не виновата. Я уверена. Она не убивала отца. Она не из тех, кто способен на убийство.
– Поговорим позднее, – уже гораздо мягче проговорила Триш.
За годы адвокатской практики она встречала массу людей, полностью уверенных в том, что их друзья или родственники не способны на жестокое преступление. Триш удивлялась, как, узнав правду, бедняги не теряли способности верить людям. Она сама никому и никогда слепо не доверяла. Итак, что она знала о деле Деборы Гибберт?
