Текст книги "Смерть по сценарию"

Автор книги: Наталья Андреева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 18 страниц)

– А в тот вечер, когда убили Павла, дядя на даче с вами был?

– Это еще почему вы спрашиваете, Алексей Алексеевич? Если его не было, то что?

– Куда он уезжал?

– Не знаю. Ночью вернулся расстроенный, ничего не стал объяснять, просто лег, и все. Ему, кажется, позвонил кто-то.

– Ас ним можно сейчас поговорить?

– Пойду загляну. Вообще-то этот ваш Михин и так пристал с ножом к горлу: где были да что произошло. Но ничего у него не получилось.

– Читать вам ничего не давал?

– Что читать?

– Записки какие-нибудь.

– О чем?

«Давать или не давать ей продолжение «Смерти…»? Подложила в машину явно не она. Давать, не давать? – мучился Леонидов, пока Надя пошла в кабинет Гончарова. – Она любит и мертвого Павла, и живого дядю, что будет, если прочитает? Конечно, оба были хороши, для девочки все плохое уже кончено, пусть любит своего героя и оберегает покой стареющего ученого мужа. Михин не дал прочитать, не знаю, из каких соображений, а я не стану просто потому… Ну, не стану, и все».

Надя вернулась, пригласила Леонидова с собой в знакомый уже кабинет, где среди раритетов бумажных сидел за письменным столом сам такой же раритет среди людей пятидесятилетний Аркадий Михайлович Гончаров.

– Здравствуйте, молодой человек.

Не так уж и беспомощно выглядел этот профессор: волосы седые, но без лысины, волнистые, очки со стеклами не слишком толстыми, да и живот не очень большой. «Нормальный мужик», – подумал Леонидов и постарался тактично выпроводить Надю из кабинета:

– Надя, а кофе можно у вас попросить?

Она поняла, ушла на кухню, Гончаров отложил свои записи, с которыми занимался, гордо пояснил:

– Вот, пишу дневник. Такое горе, конечно, но потомки должны знать…

– Аркадий Михайлович, вас уже сегодня расспрашивали, следователь из милиции приходил.

– Да? Он не помнит, когда родился Пушкин, молодой человек! Не знает дату рождения величайшего поэта даже сейчас, когда и ребенок, и любой шахтер в забое… – Гончаров даже поперхнулся, оборвал мысль, вытер рот и уже ниже тоном запричитал: – В этот год! Не думал, что до такого доживу. Не слишком удачная личность этот ваш милиционер, я бы не принял у него ни одного зачета.

– Возможно. Наверное, это большой минус, когда милиционер не помнит дату рождения великого поэта Александра Сергеевича Пушкина, но боюсь, все свои зачеты Михин уже сдал.

– А вы?

– Что?

– Помните, когда родился Пушкин?

– Шестого июня.

«Слава богу, что у меня жена преподает литературу». Леонидов впервые сказал Александре спасибо за обзор школьных сочинений, который она любила в домашних условиях проводить, зачитывая вслух некоторые выдержки.

– Тогда я буду с вами разговаривать. Вы тоже милиционер?

– Нет, я ваш друг.

– А! Так вы к Наденьке?

– Нет, сейчас к вам. Вы были на даче у Клишина в тот вечер, когда его убили?

– У Паши? – сразу заметался он. – Никого еще не нашли?

– Кого?

– Этого Сальери

– Почему Сальери?

– А как же? Я просто уверен, что кто-то из зависти решил погубить большой талант и бросил в бокал с вином яд. О, как велик был Пушкин, он гениально все это описал!

– Извините, я немного о другом. Так зачем в тот вечер вы поехали к своему ученику, Аркадий Михайлович?

– Ах, молодой человек! Ну зачем вам?

– Об этом неприятно говорить?

– Ну, почему сразу неприятно? Да, я любил свою жену. Аллочка была вовсе не такая плохая, и она тоже очень любила меня. Мы прекрасно прожили вместе столько лет… Да… Я за нее, естественно, волновался, и, когда какой-то мужчина позвонил и сказал, что моей жене плохо и она лежит на даче у Павла, я поехал, конечно.

– Разве «скорую» вызвать не могли? И вообще, кто это звонил? Вы спросили?

– Спросить, кто звонил? – Он нагнул голову набок, прислушиваясь к этой фразе, как собака, не запоминающая с первого раза нужные команды. – Я подумал, что его послал позвонить ко мне на дачу Павел, и все.

– И поехали очертя голову вечером за своей женой, у которой своя машина?

– Мне сказали, что Аллочка лежит… У нее желудок больной, она так плохо питается, моя Аллочка, и все курит без конца, курит…

– Ну, вы приехали, и что?

– Ее уже не было.

– Полегчало, значит?

– Да, знаете, молодой человек, я так обрадовался, когда узнал, что она в состоянии была уехать сама.

– И вас не расстроило, что вы проехали столько километров?

– Ну и что? Аллочке же было плохо! Однажды она забыла купить свои сигареты, это было ночью, еще в те застойные добрые времена, когда после девяти никто не торговал, не было палаток, круглосуточных магазинов, и я поехал по знакомым, чтобы достать ей сигарет.

– Ночью? С вами все понятно… И вы не ругались, не выясняли отношений?

– С Пашей? – очень искренне удивился Гончаров. – С Пашей выяснять отношения? Да это же был добрейший человек!

Тут Леонидов снова чуть не упал со стула:

– А я другое о Павле Андреевиче слышал.

– Клеветники, завистники! Я же говорю, что его отравил Сальери.

– А вы никогда не критиковали Клишина?

– Ну, я советовал иногда, но очень осторожно. Талант, знате ли, вещь хрупкая, его нельзя ни за что ругать.

– А отношения Павла с вашей женой были вам известны?

– Отношения? Они прекрасно ладили, Аллочка и Паша. Между ними отношения были прекрасные, просто великолепные. Паша нисколько не обиделся, когда Аллочка вышла замуж за меня. Вы знаете, молодой человек, Паша за моей женой когда-то ухаживал, – таинственно понизив голос, подмигнул профессор Алексею. – Ухаживал, да, да. Но Аллочка полюбила меня, мы поженились, а Паша нисколько не обиделся и по-прежнему ко мне приезжал. Какой он был милый и добрый! На свадьбе радовался больше всех, поздравлял очень искренне, и с Аллочкой потом это была замечательная дружба.

«С ума сойти! – подумал Леонидов, выслушав тираду профессора. – Если не прикидывается, то кого к черту он вообще может отравить?»

– А о чем вы говорили в тот вечер, Аркадий Михайлович?

– О последней Пашиной книге, о чем же еще? Он отрывки мне давал читать. Очень странная вещь, я никогда не думал, что моего лучшего ученика потянет на мистику.

– Мистику?

– Ну а как вы еще назовете описание собственной смерти? С чего он взял, что его непременно должны убить?

– А разве его не убили?

– Да? Постойте-постойте, в самом деле! Надо же! Да ведь он так и писал! А я никогда даже не думал, что…

– Последний месяц чем вы занимались?

– Писал новую монографию у себя на даче, начал в конце мая. А что, уже месяц прошел? Какое сегодня число?

– Сегодня похоронили вашу жену.

– Аллу? Да, я написал об этом в своем дневнике…

– В вашем кабинете сегодня нашли снотворное.

– Да, помню. Как странно, сам не знаю, что где лежит, вот и этот пузырек совсем не помню. Нашли, да?

– Вы снотворное употребляете?

– Какие-то таблетки пью. Но это, кажется, почечные. Вернее, у меня почки больные, да и сердце иногда шалит, но снотворное… я не помню, – честно сказал наконец Гончаров.

– Вы сегодня все время находились в кабинете?

– Нет, что вы. Поработать не дали, да… Я сидел со всеми за столом, они странные, да? Разве надо было все это говорить об Алле? Они и меня просили сказать, что-то налили в рюмку. Но разве надо пить? Я совсем ничего потом не помню, а Аллочка… Разве ее нет?

– Я пойду Надю позову.

Леонидов вышел из кабинета. На кухне Надежда в своем длинном траурном платье мыла грязную гору тарелок, стряхивая объедки в мусорное ведро.

– Надя, давайте хоть я помогу.

– Я привыкла, – стандартно ответила она, как отвечала на любые предложения о помощи, наверное, всю свою жизнь. – Поговорили?

– Представляю, что было с Михиным. Он психиатра не пытался вызвать?

– Нет, – улыбнулась Надя. – Если честно, дядя выпил немного за столом, уж больно настойчив был на поминках народ, вашему Михину досталось почти бездыханное тело, а после того как не был сдан зачет по Пушкину, его просто выставили из кабинета. Дядя, еще не совсем трезвый, закричал на всю квартиру: «Завтра все выучите, молодой человек, и придете пересдавать!»

Алексей едва не рассмеялся, представив себе эту сцену.

– А как с вами?

– Я сдал, и со мной поговорили. Скажите, Аркадий Михайлович всегда был такой… ну, странный, или это Алла его довела?

– Можно и так сказать. Дядя долго привыкал многое не замечать в поведении своей жены. Сначала, конечно, пытался отстаивать права, высказывал противоположное ее оценкам мнение, но они были в разных весовых категориях, Алла и дядя. Тетка родилась стервой, а дядя – интеллигентом уже далеко не в первом поколении, а мы с вами из курса истории знаем, кто в таких схватках берет верх. Хорошее воспитание хорошо, пока дело не доходит до драки, потом остается только повесить его себе на грудь, как посмертную медаль, и благородно утопиться. Со временем дядя научился просто не реагировать на Аллины грубости, делать вид, что он их не услышал, думая о своем, и в конце концов вообще переселился в свой собственный внутренний мир – ему так удобнее.

– Он и на самом деле не догадывался о связи Аллы с Клишиным?

– Не знаю. – Она пожала плечами. – И никто не знает, что там дядя себе иногда думает, но разве мог он Павла отравить?

– Ну могла быть какая-то вспышка, прозрение, импульс. Он мог найти у Аллы ампулу с ядом?

– Все, что вы говорите, – бред. Я ни одного слова не скажу против этого беспомощного человека, это жестоко.

– Ну в людях-то вы совершенно не умеете разбираться, кто беспомощный, а кто нет. Кстати, он на самом деле такой больной? Ну, почки, сердце. Выглядит неплохо, я по сочинению Клишина представлял себе этакую старую развалину.

– У дяди уже был один инфаркт. Это из того, что я знаю. Жить больше десяти лет с такой женщиной, как Алла, и остаться здоровым – такого просто не могло быть.

– Ладно, я поеду, пожалуй, раз от помощи моей отказываетесь. Возьмите мою визитку, вдруг захочется позвонить, разумный совет вашей семье не помешает. – Он протянул визитку из тех, которые были отпечатаны всего месяц назад, и то по настоянию и заказу Серебряковой. Алексей отказывался, но когда сунул в портмоне пачку глянцевых бело-зеленых прямоугольничков со своим титулом и телефонами, испытал сладкий приступ тщеславия и желания раздавать их всем, кому нужно и кому не нужно. Надя визитку взяла, внимательно прочитала ее.

– Леонидов Алексей Алексеевич – фирма «Алек– сер», коммерческий директор, телефоны домашний и рабочий. Да, а я действительно не умею разбираться в людях, думала, что вы такой же простой, как и мы с дядей, гражданин, пытающийся ползком пересечь злосчастную черту бедности, а вы, похоже, чуть ли не новый русский? – После этого она снова зажалась, повернулась к Алексею спиной, и он увидел только светлые пушистые волосы в плотном валике на; затылке да тонкую спину в черном.

– Ох как достает меня последнее время эта моя должность, честное слово! Ну нет у меня пока за душой ничего: после первой зарплаты купил машину, залез в долги, теперь почти отдал, покупаю все необходимое для ребенка, который скоро родится, другой ребенок учится в школе, жена учительница, у хозяйки деньги не ворую. Убедил?

– Нет. Какая у вас зарплата?

– А какая у меня жизнь?

Надя вдруг развернулась, и Алексей увидел, что глаза у нее не однородные, все в каких-то крапинках и точках, сейчас эти точки были похожи на кристаллики инея, что ледяным морозным утром проступают на серых ветвях.

– Мой основной принцип – не иметь в друзьях богатых людей. Я ничего им дать не могу, подарки мои на их всякие именины не потянут против тех, что принесут хозяевам такие же обеспеченные друзья, а общение – удовольствие сомнительное.

– Ладно, тогда обратитесь ко мне как к бывшему менту, если что. Не к Михину же идти после того, как с ним тут обошлись сегодня? Не проводите меня?

– Дел много. – Надя кивнула на гору грязной посуды. – Вы просто захлопните дверь, там замок не обязательно изнутри запирать.

– До свидания, Надя.

– Всего хорошего.

Леонидов спустился вниз, немного злой и уставший. Игра в частного сыщика начинала надоедать, скука прошла, осталась только изматывающая усталость. Пока тащился на своих «Жигулях» к дому через всю Москву, решил плюнуть на все и заняться укреплением семейных отношений, которые треснули, как размытый водой фундамент, и начали оседать в глубокую яму, заваливая новенький, еще не окрепший дом.

4

У своего подъезда Алексей обнаружил Соню, она сидела на лавочке и грызла жареный фундук из маленького бумажного пакетика. Соня встала, смяла в шершавый серый ком кулек и решительно метнула его в стоявшую у дверей подъезда урну:

– А врешь, что верный муж. И вид странный, у женщины, что ли, был? С работы уехал еще три часа назад, я звонила.

– Разве там трубку взяли?

– Представь себе, да. Чего у вас там люди до ночи делают?

«Сегодня же чей-то день рождения отмечают, тупица, – вспомнил Алексей, – а я не остался. Завтра поздравлю».

– Соня, а я тебя к себе в гости не приглашал.

– Ну, чашку кофе налей, потом домой отвезешь. Я еще час назад тут была, потом погуляла немного по окрестностям, вернулась, а тебя опять нет. Между прочим, ко мне мужчины приставали. – Она одернула кофточку и пальцем подкрутила пушистую светлую прядь у виска. Вообще, как вдруг заметил Леонидов, они с Надей были внешне очень похожи: обе светловолосые, молоденькие, сероглазые, только разного стиля, потому что Надя не любила привлекать внимания, а Соня только его и искала в глазах окружающих людей.

Леонидов оглядел ее штаны в обтяжку, полупрозрачную трикотажную кофту, модные, похожие сбоку на шпильку и широкие сзади каблуки туфель без задников:

– Хорошо, кофе налью.

– Ну вот, на одно уже уговорила, – засмеялась Соня и пошла в подъезд.

Квартира Леонидова ее явно разочаровала:

– Знаешь, если бы не секретарша, которая отвечает мне по телефону, я бы не поверила, что ты коммерческий директор.

– Сегодня мне уже надоело объясняться по этому поводу. Ну живу и живу, что еще? Отгрохать евроремонт и накупить в собственном магазине со скидкой шедевров бытовой техники? А если мое любимое занятие в свободное время крутить ручку старинной мясорубки? Или ковры выбивать на балконе молотком?

– Ты чего такой злой?

– Устал. Ты неудачное время для визита выбрала.

– Да? Давай я тебе массаж сделаю. – Соня зашла со спины и ловко вцепилась ему в шею, разминая ее и постепенно перебираясь к плечам. – Лучше?

– Лучше будет, если ты отойдешь. – Он стряхнул Сонины руки и пошел на кухню ставить чайник.

Это все происходило уже не с ним: посторонняя двадцатилетняя девушка в их с Сашей квартире, ее руки, массаж, явные намеки на то, что она собирается остаться здесь ночевать. Это было странное ощущение, но Леонидов уже начинал раскручиваться, чувствуя, что его понесло по течению и будет так, как нормально и должно быть в такой ситуации. Это только в плохих фильмах верные мужья выставляют за дверь юных красавиц, вспоминая прелести супружеского счастья, а жизнь гораздо конкретнее и проще, потому что потом всегда можно покаяться, можно и просто скрыть, и это лучше, чем жалеть всю жизнь об утраченной возможности.

Человек слишком быстро привыкает к новым обстоятельствам своей жизни, любят только тела, находящиеся на той же орбите, разлука убивает основу брака – привычку. Кофе кончился быстро, аргументы «против» тоже, и Алексей сам не заметил, как, будучи абсолютно трезвым, оказался с Соней на собственном диване, отвечая на поцелуи и чувствуя, что устал гораздо меньше, чем казалось в машине.

Она почти перестала проявлять инициативу, подождала, пока Алексей ее разденет, потянулась стройным золотистым телом, как молодая породистая кошка, решившая дать собой полюбоваться и поиграть немного красивым конфетным фантиком. Он стал целовать ее туда, где полукружьями вызывающе белела незагоревшая кожа на груди, в эти овалы, похожие на глаза, в которых зрачками сморщились розовые соски. Особого упоения он не чувствовал, просто юная кожа так упруго скользила под руками, а Алексей так долго не спал с женой… Он уже не думал, зачем Соня это делает, просто почувствовал, как сам провалился в глубокую яму с углями, где все вокруг жгло, а сознание плавилось и кипело, и была просто жадность к женщине, уже безразлично какой.

Потом он просто оставил ее, ушел в ванную, долго собирался с силами, чтобы выйти. Наконец, обернул вокруг бедер полотенце и пошел в комнату. Соня лежала на диване, уже лицом вверх, в трусиках и леонидовской рубашке, которую нашла на стуле, и отчаянно делала вид, что ей не так уж и плохо.

– Тебе понравилось? – спросила она.

– Нет.

– А зачем тогда?

– Ты бы без этого не ушла.

– Умный. – Она расстроилась, перестала улыбаться и стала всхлипывать, отвернувшись в подушку: – Почему меня никто не любит? Я все делаю правильно, но у него получалось, а у меня нет. Почему не любят?

– Да что там у тебя случилось? Можно было просто пожаловаться на жизнь, зачем этот постельный цирк устраивать?

Она придвинулась к Алексею, заглянула в лицо:

– Он не хочет на мне жениться.

– Кто?

– Демин.

– Ты из-за несчастной любви, что ли, с ума сходишь?

– Я просто хочу нормально жить. Я красивая?

– Конечно.

– Почему тогда он не женится?

– А ты спрашивала?

– Да.

– Соня, с тобой просто очень трудно. Нельзя говорить все в лоб, ты же девушка, а не прокурор, выдвигающий обвинение. Нельзя быть такой умной и расчетливой. Ну где-то же среди всего этого должна присутствовать душа? Хоть малая ее часть, а, Соня?

– Ты бы женился на мне?

– Неудачно. Я не хочу разводиться со своей женой.

– А если я ей все расскажу?

– Она не поверит.

– И ты будешь ей врать?

– Буду.

– Все вы так. У всех кто-то есть: жена, любимая девушка, просто какая-нибудь дрянь, из-за которой можно в омут броситься. Но за что тогда любят?

– Ты философствовать будешь или кофе налить?

– Сколько времени?

– Половина двенадцатого.

– Я домой поеду.

– Отвезти?

– Не надо мне больше твоей благотворительности.

– Ты сама не знаешь, чего тебе надо, от этого все проблемы. Кончай дурить, тем более строить из себя роковую женщину. Хочешь ехать – я тебя отвезу. Не хочешь – спи тут, на диване.

– Хочу ехать.

– И куда тебя везти? – спросил он уже в машине.

– На улицу Дыбенко, знаешь такую?

– А кто такой Демин? – спросил Алексей, трогая с места.

– Макс? Я про него говорила?

– Он на тебе не женится.

– Я просто не все еще использовала. Он не ты, Макса не пошантажируешь.

– А от меня что надо?

– Ты еще недостаточно завяз.

– Слушай, Соня, кончай эти свои игры. Давай я тебя на работу к себе возьму.

– Боишься? А может, жена все-таки поверит? Если я расскажу, на каких местах у тебя родинки и какой ты в постели с женщиной?

– Зачем ты сунула мне в бардачок сочинение Клишина?

– Может, не я сунула.

– А кто?

– Кто у тебя визитки забывает в машине? И там еще надписано: «Наде». Про Надю твоя жена тоже не поверит?

– Мало ли кого и куда я на своей машине подвожу. Зачем ты взяла визитку?

– Затем. Расскажи мне про эту Надю.

– Это уже смешно.

– А мне нет. Она кто? Красивая?

– Это для тебя главный признак, по которому выбирают любимых женщин?

– Конечно. А что вам, мужикам, еще надо? Павел говорил, что против инстинктов еще никто не мог устоять. Женщины на этот счет крепче, у них есть природный страх, от страха любые инстинкты испарятся. А мужчина думает уже потом.

– Да, это он про себя, конечно, высказался.

– Что ты знаешь? – вцепилась Соня.

– Будто ты не в курсе, откуда у твоего воспитателя был такой богатый опыт, – вывернулся Леонидов.

– Он не со всеми подряд спал.

– Да? Тогда ты его явно перещеголяла.

– Да ты сам мерзавец. Что ж меня не выгнал, если такой хороший?

– А я нормальный мужик, у меня все на месте, сама видела, а подумать я еще успею.

– Хватит, приехали. Мне в этот дом.

– Завтра на дачу поедешь?

– Нет уж. Сам со своей женой объясняйся, я больше не хочу.

– Соня, надеюсь, ты сейчас в себе?

– Вполне. Парочку таких, как ты, мерзавцев могу запросто придушить. Чао. – Она бабахнула дверью.

«Куда она пошла? Этому загадочному Демину сцену устраивать? Или рассказывать об измене, чтобы тот поревновал? И все-таки я сделал то, что она от меня хотела. Надо срочно выпить. Хорош, конечно, но если не выпить, будет еще хуже. Разве мы все в жизни поступки совершаем осмысленно? И разве всегда знаем, почему их совершаем? Но нельзя все время жить, подчиняясь здравой логике и смыслу, иногда проще сделать так, как хочется, и сразу про это забыть». Совесть Леонидова, конечно, мучила, но зато он знал, что на жену теперь голос не сможет повысить очень долго. В конце концов, по-настоящему изменяют не телом, а душой, акт физической близости сам по себе ничего не значит, а если о нем не узнает жена, тем более. Просто в жизни есть определенные правила, по которым принято существовать, одно из них гласит, что любого мужчину, если он остается летом в квартире один, неизменно тянет на подвиги, потому что не воспользоваться моментом грех. Поэтому Леонидов особо и не терзался, он просто сделал как все мужики на его месте и укрепился в мысли, что надо срочно помириться с женой. Жена была своя: родная, теплая, вся такая знакомая и милая, и всегда было понятно, чего она хочет и как к ней можно подлизаться.

По этому поводу на следующий день он вместо короткого обеда заехал на рынок, купил букет роз, кучу разных фруктов, кусок хорошего мяса на шашлыки. Сегодня им как раз выдали конверты с зарплатой, и длинный узкий конверт был такой тугой, плотный, бумажек в нем было пока так много, что Алексей подумал и еще купил Саше духи. Сережке купил большую и яркую надувную игрушку, себе бутылку джина, а еще разного сока. Вечером он довольный поехал в свои Петушки, думая только о том, что в этот раз просто возьмет и приятно проведет свои выходные.