Текст книги "Сборник (СИ)"
Автор книги: Наталья Колесова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц)
Грачевы объявились 31го. Ну все логично: еще не отошедшие от вчерашних корпоративов девы бегают по квартире полуодетыми и вчерне накрашенными, на кухне ворчит ответственное блюдо, причитает Ленка: ничего не успеваем! А тут звонит Дима и заявляет: мол, можно на минуточку, с Новым годом поздравить?
– Да заходи уже, – обреченно пригласила Юлька. Так, причешемся, а кимоно переодевать не будем, вполне прилично… Блин, подгорает же!
Звонок.
– Лен, открой!
Спасая мясо, Юлька прислушивалась к звукам в прихожей: здрасьте-здрасьте, с наступающим-с наступающим, проходите, Юля сейчас…
Ленка влетела в кухню с горящими глазами. Завопила шепотом:
– Они принесли шампанское! И фрукты! И конфеты!
ОНИ? Так, понятно, разве мог любящий папа выпустить из виду сыночку в самый канун Нового года? А вдруг тот поддастся очарованию праздника и допустит какую-нибудь оплошность – например, подарит своей непутевой подружке некое… колечко? Уф!
Войдя в гостиную Юлька мгновенно пожалела, что на ней отсутствует супердекольтированное или минимизированное платье. Оба мужчины выглядели так… выглядели, короче. Младшой даже при костюме. А белый свитер шел старшему несказанно. Александр не замедлил отчитаться:
– Мы ненадолго, проездом, только поздравить.
Аккуратно вскрыл шампанское.
– За старый год!
Ленка поверх бокала играла бровями и восхищенно таращила глаза.
– А вы где встречаете?
– Мы с сыном решили в этом году отпраздновать по-семейному: дома, за городом.
…Наряженная елка у порога, белые сугробы, падающий медленный снег, а в доме просторно, тепло, накрытый стол, горит камин, а у камина тебя ждет…
– Мясо!
Юлька поспешно сморгнула представившуюся романтичную рождественскую картинку.
– Что?
– Мясо горит, Юль, ты что, не чувствуешь?
– Тьфу ты! – и правда, она спасла лишь половину – до того взбудоражило ее прибытие старшего Грачева. Выбило из хозяйственной колеи…
На кухне пришлось открыть форточку, чтобы выветрился чад, но мясо выглядело не так уж скверно…
– Ну как?
– Ай! – Юлька подпрыгнула от звука голоса, внезапно раздавшегося за спиной. Развернувшись, хлестнула полотенцем – Ты что сдурел, подкрадываешься?!
Грачев-старший едва успел уклониться.
– Мы уже на ты?
Блин!
– Я думала, это Димка…
– Я так понимаю, он у вас уже здесь бывал?
Юля сладко улыбнулась:
– Как и вы!
Грачев скривился, но – вот странно – смолчал. Подцепил пальцами кусок мяса с противня, прожевал и заметил с удивлением:
– Вкусно…
– А еще борщ хорошо варю! – злорадно сообщила Юля. – И блины пеку. И пироги! Во мне много скрытых талантов!
– А еще больше – открытых, – пробормотал Александр.
Под взглядом его темных глаз Юлька поспешно поправила на груди кимоно. М-да, зря она не оделась во что-нибудь закрытое. Или вообще какие-нибудь доспехи. Со щитом и мечом.
– Послушайте, Юля…
– Ну? – недружелюбно сказала та. Грачев молчал, точно формулируя про себя. Или может, о своем, о девичьем, замечтался?
– Вы очень красивая женщина, – заявил похоронным голосом.
– Неужели наконец заметили?
– Я заметил сразу, поэтому за Димку и встревожился…
Юля подозрительно прищурилась: это что, какой-то новый метод? Грачев отгадал ее мысли.
– Я не ссориться приехал.
– А зачем?
– Ну… принято оставлять все ссоры и проблемы в уходящем году.
– Ой, вы мириться собрались? – восхитилась Юля.
– Н-ну… да.
– И попросить прощения?
– Прощения? За что?
– Ну например, за ваши обвинения там, подозрения? – подсказала Юля.
– Но вы же понимаете, что отчасти вы сами их вызвали?
Юлька всплеснула руками.
– Снова здорова! С вами просто невозможно разговаривать!
Грачев опять перехватил ее руку. Подтвердил, криво улыбаясь:
– Разговаривать – невозможно…
И сделав шаг, прижал Юльку к кухонному столу. Божешьтымой, как он целуется! Это он виноват, что она не сразу его отпихнула. Да если честно, она его вообще не отпихивала – Саша отодвинулся сам, но не раньше, чем в кухню заглянул его сын:
– Юль, а…
Юля подняла глаза как раз вовремя, чтобы увидеть мелькнувшую в проеме спину.
Блин!..
Александр отпустил ее и отступил. На щеках – темный румянец, глаза – с поволокой. И она наверняка выглядит не лучше.
– И что это сейчас было? – вымолвила Юля. Губы все еще покалывало от поцелуя.
– Я вам больше подхожу по возрасту и по темпераменту, чем мой сын! – объявил Грачев без малейших сомнений.
Ах ты ж… Юлька подперла руки в боки. Пропела:
– Так вы отбиваете девушку у собственного сы-ы-ына? Или вы так доказываете себе, что еще о-го-го, лучше молодого парня? Поди регулярно этим занимаетесь? И не стыдно вам?
– Мне – стыдно?! Мне?
Юля воспользовалась тем, что он потерял дар речи – приличной речи.
– Прежде чем скажете мне следующую гадость, напоминаю: вы в моем доме, я вас сюда не приглашала… и тем более не кидалась на вас с поцелуями.
– Не очень-то вы и отбивались! – буркнул Александр, круто поворачиваясь и ретируясь с кухни. По крайней мере, Юли решила, что это бегство. Услышала из прихожей:
– Дим, я тебя подожду внизу! До свидания, Лена…
Да, явно сбежал! Бодрой иноходью… А как он вообще собирается смотреть в глаза своему собственному сыну? Впрочем, и сама Юлька, возвращаясь в гостиную, чувствовала себя неловко. Вроде и не виновата ни в чем… Но Дима спокойно улыбнулся ей, наполняя бокалы.
– А теперь выпьем за Новый год!
Выпили.
– Ну, я пойду.
– Угу.
Парень замешкался в прихожей.
– Юль… Я хотел с тобой поговорить.
– Мясо! – понятливо возвестила Ленка, убегая в кухню.
Юлька напряглась.
– Если это то, что я думаю, это вовсе ничего не знач…
– Знаешь, Юль, ты очень нравишься моему папе.
А? Дима разулыбался – видать, его позабавило выражение ее лица.
– Ты чо-о-о-о? Ты про это, что ли? – Юлька потрясая рукой, указывала в сторону кухни, не в силах придумать название нечаянному поцелую. – Так это он тебя от меня отбивал… то есть меня от тебя… Тьфу, ну ты понял!
– Я не собирался к тебе, знал, что вы сегодня в гости, думал, после Нового года заеду. А он взял и свернул, говорит: надо поздравить нашу потерпевшую!
Сердце подпрыгнуло и начало биться в горле. Не в силах сказать что-то связное из-за странных перемещений сердечной мышцы, Юлька только глазами хлопала.
– Я за него беспокоюсь, – серьезно продолжал парень. – Он весь в работе, с деньгами, женщины вокруг вьются… Я далеко, а он от своей занятости не сумеет отличить порядочную женщину от…
– …хищницы, – машинально закончила Юлька. Где-то она уже это слышала. Вот ведь сумасшедшая семейка!
– А на тебя он просто запал. Я же вижу, не маленький.
– Дим?
– Что?
– А ты случайно сейчас не сводничеством занимаешься?
Парень коварно усмехнулся.
– А что, получается? Ну ладно, до встречи! – Со вкусом чмокнул ее в щеку, крикнул в сторону кухни. – Лена, с наступающим!
– Угу, – сказала Юля, замедленно закрывая дверь. Мимо просвистела деловитая Ленка.
– Ну, больше никто не придет? Давай уже по-быстрому собираться. О, тут еще шампань осталась, давай допьем!
Юля приплелась – смущенная и растерянная. Подружка смотрела на нее хитрым взглядом.
– Ух, какие мужики! Особенно старший!
– Сговорились? – вяло спросила Юля, принимая бокал. Ленка сделала большие глаза:
– О чем? Ну давай выпьем за исполнение желаний?
– Списком что ли?
– Главное желание выбирай, балда! Загадываем молча, про себя! А то не сбудется! – предупредила Лена.
Юля подумала и загадала. Молча.
Вряд ли кто догадается, что это было за желание.
Северный ветер
Она застонала, заслоняя глаза от солнечного света – этот треклятый свет совершенно не хотел считаться с ее жутким похмельем. Кидж-Кайя осторожно села – мозги резко бултыхнулись в черепной коробке. Стараясь не шевелить головой, ищуще протянула руку, вцепилась в горлышко бутылки, как в последнюю надежду. Вина – только чтобы губы обжечь. Кидж-Кайя скосила глаза вправо, на мужчину, лежавшего ничком на кровати, и скривилась – уже от отвращения. Где она только такого отыскала! Впрочем, после трех бутылок, что красавчик, что рыжий кабан вроде этого – едино…
С трудом, с передышками, застегнула штаны и ремни (они даже не удосужились до конца раздеться). На шнуровку ботинок ее уже не хватило и, сунув их под мышку, Кидж-Кайя, сутулясь и жмурясь, выползла в серый рассвет.
Через час все еще босая, мокрая и злая, но уже посвежевшая и протрезвевшая, она добралась до казармы.
– Вот и наша пташка ночная!
Исподлобья стрельнув темным взглядом в Малыша Мартина, она бросила башмаки на пол, прошлепала до стола и, ухватив его кружку, сделала хороший глоток. Малыш смотрел на нее, сонно помаргивая короткими белыми ресницами и лениво пожевывая табачную палочку, но кто хорошо знал Мартина, понял бы, что он сейчас в бешенстве. Кидж-Кайя его знала. Она сделала еще один большой глоток и сказала хрипло:
– Ну?
Малыш Мартин поднял брови.
– Ну? И это все, что ты мне можешь сказать? «Ну»! Сегодня спозаранку ко мне прибежали с «Зеленого Дракона» и обсказали, как покутили вчера мои мальчики. Мои славные дисциплинированные мальчики. Не желаешь узнать, что осталось в «Зеленом Драконе» целым, а?
– Не желаю, – подтвердила Кидж-Кайя.
– Не желаешь? А я тебе скажу – стены там остались целыми. Одни стены. И крыши часть.
– Неужто и крыша осталась? – поразилась Кидж-Кайя.
– Не крыша, а самая малость! И вот слушаю я все это и думаю – не-ет! Не мальчики там мои резвились, совсем не мальчики! А знаешь, кто, Кидж-Кайя, а? Знаешь?
Она благоразумно промолчала.
– То почерк девичий! Женский, знаешь, почерк! Этакий… причудливый. Разве б кому из мальчиков пришло в голову подвесить хозяйку к потолочной балке, чтобы «все могли полюбоваться ее прелестями»? Не спорю, там есть на что поглядеть, не спорю! А затаскивать мерина господина аптекаря на крышу и перекрашивать его в зеленый цвет – и добро бы в зеленый – а то в какую-то болотную… тьфу!.. масть! «Делать с мерина дракона». Что ж ты ему крылья-то свои не дала, а, Кидж-Кайя? Свои славные крылышки?
Она стояла навытяжку, как то и полагается, когда учиняет тебе разнос начальство, но глядела не на господина капитана – в окно смотрела, где солнца не было уже и в помине. На город с моря шли тучи, серые тучи, плотно набитые холодом, ветром, дождями…
Малыш Мартин с минуту смотрел на ее бледный горбоносый профиль. Все считали их любовниками, но если что когда и было – то было и быльем поросло… Поднялся бесшумно, едва не достав головой балки, шагнул к Кидж-Кайе, ухватил пятерней за острый подбородок, повернул к себе.
– Что, Кайя? – спросил негромко. – Что с тобой творится?
Она смотрела на него. Не глаза – предрассветный туман, серый, тоскливый и безнадежный, где заплутать и утонуть – раз плюнуть.
– Не знаю, – Кидж-Кайя вновь перевела взгляд на море и небо. Помолчала. – Может, это все ветер… Северный ветер. Потерпи меня. Еще неделю потерпи.
– Ветер? – Малыш Мартин засопел. – Может, и ветер. А ну как он надолго? Что, если он еще с месяц не сменится? От города тогда что-нибудь останется?
Килж-Кайя дернула твердым плечом. Скрипнула кожа ремней.
– Может быть, – сказала сквозь зубы. – Самая малость.
Малыш вздохнул шумно и ушел на свое место. Сказал оттуда:
– Делом займись. Натаскай новобранцев.
Не были они новобранцами. Кидж-Кайя оценивающе разглядывала троих парней, игравших в «чику» во дворе гарнизона. Играли они увлеченно, азартно, покрикивая и поругиваясь, толкаясь шуточно, но успевали поглядывать и на шагавших мимо солдат и на ведомых на водопой коней и на тренирующихся на плацу ветеранов. Все примерно одного возраста – то есть помладше Кидж-Кайи, но старше юнцов, что обычно нанимаются в гарнизон Города Ветров. Один – чернявый, шустрый, в пестрой безрукавке, расстегнутой на смуглой волосатой груди, с уймой гремящих браслетов на жилистых запястьях, расшитым поясом с пристегнутым скрамаскасом. Бархат запыленных штанов, кожаные вышитые сапоги… Южанин. Второй – помассивнее, стриженный коротко, в куртке и штанах из потертой кожи, широкоскулый и медлительный – похоже, воевал за Карат. Только его ветераны умеют так вязать выгоревший зеленый платок-бандану. Третий – в серой полотняной тунике, перехваченной кожаным шнуром, носил длинные русые, плетеные в косу волосы. Он сидел спиной к Кидж-Кайе, но именно он почувствовал ее взгляд, обернулся, обшаривая глазами двор казармы. Поняв, что обнаружена, Кидж-Кайя вышла на свет и побрела к ним, чуть ли не заплетая ногами и рассеянно поглядывая по сторонам. Еще неизвестно, что хуже – новички, бестолковые и задиристые, или опытные, знающие себе цену бойцы…
Остановилась рядом – троица, глянув, продолжала играть – ну подошел себе солдат, ну смотрит – значит, интересно ему. Скажет чего – ответим, не скажет – сами разговор заведем… Солдат как солдат и форма как форма, и волосы стрижены под шлем – пусть и странно, словно клочками, но, может, так у них здесь принято. Руки на ремне, куртка распахнута и видно, что у пояса ничего, зато из поножи торчит рукоять ножа – хорошего, скажем, ножа, мастера известного. Тут Бено начал медленно вставать, и Джер поймал его взгляд на вышивку на потертой куртке солдата. Перехватило горло – так вот, как оно все, оказывается…
А шустрый Алькад был уже на ногах и говорил весело:
– Доброго утречка, мастер-скрад!
Мастер выдержал паузу, оглядывая новобранцев. Обведенные темными кругами глаза были холодны и равнодушны.
– И вам того же, солдаты. Капитан определил вас ко мне под начало. Представьтесь.
Она слушала и разглядывала их, по давней своей привычке подбирая походящее для них животное… Коренастый Бено с умными карими глазами – медведь. Сухощавый узколицый Джер с длинными жесткими волосами и пристальным взглядом – волк. Алькад-Бен-Али, «можно просто Али», с круглыми блестящими черными глазами и острым профилем – ворон.
Птица…
Она не так уж и промахнулась. Алькад и вправду был родом с юга. Бено и впрямь участвовал в боях за Карат. А Джер оказался пограничником с Черной Чащи.
– Не знаю уж, чего вам наобещали, – сказал мастер-скрад. – Только служба в Городе Ветров не сахар: платят мало, работы по самое не хочу: воры, контрабандисты, пьяные разборки, сейчас еще и оборотней сезон… Капитан, правда, золотой, но на шею себе сесть не даст. Скоро с тоски взвоете.
И с этим пророчеством на обветренных губах повернулся на каблуке тяжелого ботинка. Махнул рукой.
– Жить будете в казарме. На довольствие встали? Кормежка раз в день. Вечером жрите в харчевне. Я живу, – снова взмах загорелой руки в сторону одинокой башни над самым обрывом, – там. Сегодня в восемь дежурство. Вопросы есть?
– Ваше имя, мастер-скрад? – спросил вежливый Бено.
– Кидж-Кайя. В восемь у Северных ворот, – мастер, не прощаясь, широко зашагал к своей башне. Новички переглянулись, взвалили на плечи мешки и потопали искать свободные места в казарме.
– Вот попали так попали! – Алькад в который раз воздел к небу звенящие браслетами смуглые руки.
Бено веселился от души:
– Стыдно признаться в своем Хазрате, что служил в Городе Ветров под началом женщины?
– Признаться? – кричал Алькад. – Служил? Да я и мига не прослужу под ее началом! Вот только капитана дождусь… Это ж за какие заслуги ее мастером сделали? Это ж какой дурак ее скрадом признал?
– А здесь в гарнизоне много женщин, – мечтательно и примирительно произнес Бено. – И у нас в Карате наемницы…
– Это у вас! – фыркнул Алькад. – А вот у нас на юге…
Джер глядел на запад. За облаками садилось солнце, окрашивая их в жиденький розовый цвет.
– Нам повезло.
Алькад поперхнулся на полуслове, уставившись на него с возмущением. Бено тоже глянул недоуменно.
– Вы же так мечтали познакомиться со знаменитым Ловцом оборотней…
– Что?
– Так это она – Ловец?!
Джер оттолкнулся задом от камня Северных во-рот и выпрямился навстречу Кидж-Кайе. В сгущавшемся сумраке ее невысокая фигура была неприметной и бесшумной – точно призрак. Или грабитель.
– Сними свои погремушки, южанин, – сказала Кидж-Кайя, – а то все портовые шлюхи сбегутся – подумают, балаган приехал.
Патрулирование оказалось несложным и даже скучным. Ничего не случалось. Ну отогнали от выпившего моряка шакалят-подростков, ну утихомирили не в меру разошедшихся посетителей корчмы, ну прошлись по пристани, распугивая вышедших на ночную охоту хищников-грабителей…
После полуночи вернулись в корчму – погреться и перекусить. Тут-то к ним и подлетел трясущийся от страха и возбуждения тщедушный человечек.
– Мастер-скрад, мастер-скрад! Я видел, я видел, это она!
Кидж-Кайя лениво отправила в рот кусок пережаренного мяса. Спросила невнятно:
– Она – что? Она – кто?
– Соседка моя, Мэгги! Это она, клянусь, я видел своими собственными глазами! Она превращается в черную кошку, большую… огромную черную кошку и сосет по ночам молоко у моих коров!
– Оборотень? – с интересом спросил Алькад.
Посетители обернулись, прислушиваясь, заворчала хозяйка: «житья нет от этих тварей», а разошедшийся человечек все ярче и ярче описывал, какие глазищи были у чудовища, какие зубы, да какой хвост… Солдаты слушали, поглядывая на мастера. Кидж-Кайя ела. Доев все до крошки, кинула на стол монету и, неспешно натягивая перчатки, кивнула человечку:
– Веди.
Спустя всего час они возвращались из предместья. Алькад то и дело забегал вперед, заглядывая в лицо Кидж-Кайе.
– Ну почему, почему ты решила, что она не оборотень? Он же клялся, что видел все собственными глазами, и не раз! Почему ты поверила ей, а не ему? Ну взяли бы, заперли в серебряной клетке, священника кликнули…
Бено дернул его за рукав – не дело указывать мастеру.
– Она не оборотень, – равнодушно сказала Кидж-Кайя.
– Откуда ты знаешь? – спросил и Джер. Кидж-Кайя глянула коротко. Свет фонаря выхватил из темноты его худое лицо, жесткую складку рта. – Ты же только вошла, посмотрела – и сразу вышла.
– В Сезон Северного Ветра я чую их, – сказала Кидж-Кайя. – Чую, как другие чуют перемену погоды.
– Вот бы мне так, господи! – с неожиданным жаром воскликнул Бено. – Этому можно научиться?
Кидж-Кайя бледно улыбнулась.
– С этим нужно родиться. Что, Ловцом хочешь стать?
– Еще бы не хотеть!
– Но этот… сосед ее, – спросил Алькад. – Он-то что тогда? Или привиделось ему?
– Видать, зуб у него на бабу, – рассеянно сказала Кидж-Кайя. – Ничего, теперь десять раз перекрестится, если что опять покажется…
Еще бы. Джер вспомнил, как она посмотрела, повернулась и вышла, оставив за спиной оцепеневшую от ужаса женщину; как суматошно вцепился в куртку Ловца сосед-наводчик… И как легко вывернувшись, одним плавным, мягким движением Кидж-Кайя отбросила его к стене, скрутила на тощей шее воротник, превращая его в петлю-удавку, и прошипела в задыхающееся лицо:
– Ты… стервь… если еще раз посмеешь обмануть Ловца… я все-таки приду – но за тобой, подонок. За тобой.
* * *
– И когда же он явится?
– Думаю, к рассвету.
Алькад даже зашипел:
– Так какого же дьявола мы залегли здесь с полуночи?
Кидж-Кайя даже не взглянула на него. Бено шутливо толкнул приятеля в бок.
– Служба у тебя такая!
– Вы двое спуститесь вон к тому гроту. Может, он сегодня и не явится. Хотя ночь… – она посмотрела на небо, – …ночь подходящая.
– Для оборотней она, может, и подходящая, – ворчал Алькад, нащупывая спуск ногами. – А нам как бы шею не свернуть.
– Не наследите там, на песке, – сказала вслед Кидж-Кайя.
– Думаешь, он их увидит, в такой-то темноте? – спросил оставшийся с ней Джер.
– Не увидит, так учует.
Она вновь посмотрела наверх. Ветер ненадолго оголил кусок неба, и в ее глазах отразились звезды – они мерцали – и казалось, Кидж-Кайя плакала.
– Разбудишь через час. Следи за приливом.
Она свернулась клубком, накрылась плащом и через мгновение уже спала, дыша тихо и ровно – точно в своей постели, а не на камнях утеса, лишь кое-где покрытых тонким слоем мха. Джер сел поудобнее, стараясь не касаться даже края ее плаща. Прислонился затылком к камню, сквозь полузакрытые веки глядя на подступающий к утесу прилив. Заснуть он не боялся – во всяком случае, не ночью – на то он и был… пограничником.
Кидж-Кайя проснулась сама. Звезд давно не было. Налетавший порывами ветер щедро раздавал мокрые пщечины. Опять зарядил дождь-не дождь – так, морось, мокрое недоразумение. Чертыхнувшись, мастер так резко перегнулась через край утеса, что Джер еле удержался, чтоб не ухватить ее за ремень. Повисев в таком рискованном положении с минуту и, видно, углядев, что ей надо, Кидж-Кайя вновь заползла обратно.
Ветер усиливался. Скала, отдавшая накопленное дневное тепло, начала высасывать его из человеческих тел, и двое, ктаясь в плащи, невольно жались друг к другу.
– Можешь вздремнуть, – сказала Кидж-Кайя.
– Нет, – кратко отозвался Джер, и они умолкли, не столько опасаясь спугнуть оборотня, сколько не желая говорить друг с другом.
Светало. Стихал дождь. Кидж-Кайя длинно зевнула, потянулась и поменяла положение. Ее обтянутые штанами крепкие ягодицы прижались к его паху. Почувствовав мгновенный отклик его тела, она оглянулась, выгнулась, как кошка, и провокационно потерлась – уже намеренно, усмехаясь ему в лицо. Джер отвел взгляд, ненавидя в этот момент ее и себя.
Вдруг Кидж-Кайя замерла – и разом обмякла, растеклась, распласталась на камнях, точно камбала на морском дне – разве чо окраску не сменила. Он перевернулся вслед за ней на живот, вглядываясь в оголившийся после отлива берег.
Даже он увидел не сразу. Камень – огромный, черный, глянцевый, – шевельнулся, выдвигаясь из обегавшей его волны. Зверь – тюлень? – двигался неторопливо, грациозно и плавно, как и подобает морскому существу. Вот он замер, высоко подняв красивую гладкую голову (замерли и люди, боясь, что при малейшем признаке опасности он уйдет в море). Началось превращение. Джер зачарованно смотрел, как гибкое тело словно скручивается в спираль, являя миру вместо атласной черной шкуры нечто белое и гладкое… Он даже не заметил, как исчезла Кидж-Кайя, – очнулся, лишь когда увидел метнувшиеся по берегу тени.
– Сеть!
Сеть наброшена – остатки прекрасного морского существа еще могли порвать ее и вырваться на свободу – но со второй, заговоренной, не справилось ни оно, ни слабое после превращения человеческое тело. Отступившие солдаты наблюдали, как Кидж-Кайя, наклонившись, рассматривает пленника. Ловец выпрямилась. В голосе ее не было триумфа, когда она сказала:
– Какой сюрприз! Господин аптекарь!
Алькад глазел на гайтан, выбившийся из-за глухого воротника куртки Ловца: прочные серебряные звенья с впаянными через равные промежутки черными камнями. Спросил с почтением:
– Амулет от оборотней, да?
Рука Ловца взметнулась – прикрыть гайтан – и опустилась. Кидж-Кайя сказала равнодушно:
– От оборотня, это уж точно, – обвела взглядом стражников. – Камни Матвея Медвежьего, не слыхали?
Взгляд ее задержался на Джере – ему показалось, с каким-то даже вызовом. Он вслед за всеми мотнул головой. Неспешно заправляя гайтан в ворот, Ловец скомандовала:
– Упакуйте-ка господина аптекаря как следует!
Кидж-Кайя стояла, заложив руки за спину, слегка склонив стриженую голову. Новобранцы переминались за ее спиной, поглядывая на темные высокие своды, потрескавшиеся камни стен.
В старом монастыре шел суд над оборотнем.
орый раз оттянул и без того широкий ворот рубахи. Алькаду тоже было не по себе – он то и дело утирал лицо рукавом. Перехватил взгляд друга, пворчал: «Ох, и жарища тут у них!» Бено пожирал взглядом мужчину в серебряной клетке. Был тот грузен, немолод и перепуган до того, что жалость брала. Босые в неуверенно переступали под подолом длинной грубой рубахи, бледно-голубые глаза перебегали от стражников до высоких судей и обратно.
Очередной допрошенный свидетель вышел вон, далеко обходя клетку с господином аптекарем – было ему и жутко и любопытно до той же самой жути. Старшина суда, состоявшего из трех человек (его самого, мрачного священника в сутане и богато одетого горожанина), кивнул стражникам.
– Слушаем уважаемого Ловца. Мастер-скрад, прошу.
Кидж-Кайя вышла вперед, положив руку на Биб-лию, без запинки оттарабанила слова присяги. Джер вновь повел шеей, словно было ему душно: видно, частенько произносит она эту присягу…
Священник, не вставая, подался вперед.
– Разумеете ли вы, мастер, что своими показаниями обрекаете этого… это существо на смерть?
– Разумею, – сказала Кидж-Кайя, и Алькад то ли с восторгом, то ли с тревогой ткнул Джера локтем в бок – так явственно прозвучала издевка в ее хрипловатом голосе. Услышал издевку и священник, потому что, хмурясь, откинулся на спинку высокого стула. – Еще как разумею, святой отец. Только я всегда считала, что казнь этого… человека – лишь очищение его бессмертной души от грешной телесной оболочки. Если есть у оборотня душа. Что об этом говорит святая церковь?
Священник открыл было рот, закрыл и жестом приказал что-то старшине.
– Итак, вы подтверждаете все ранее данные вами показания, мастер? – вступил тот.
– Подтверждаю и клянусь, – сказала женщина. По знаку старшины отступила назад.
– Что с ним будет? – спросил Алькад.
– Сожгут на рассвете, – пробормотал Бено. – Если он раскается в сговоре с врагом рода человеческого, палач подарит ему легкую смерть – даст яд, когда огонь разгорится.
– Легкую… – ворчал Алькад. – Они что, сами яд когда-нибудь пробовали?
После оглашения приговора речитативом стар-шины, (горожанин так и промолчал все время, втянув голову в плечи), священник пообещал бывшему господину аптекарю последнее причастие на рассвете. Оборотень, продолжавший рыскать взглядом по лицам – казалось, он не понимал до конца, что происходит – вдруг завопил, кидаясь на решетку, покрытую серебром.
– Сука! – кричал он. – Сука! Проклятая, подлая сука!
Кидж-Кайя окинула его косым взглядом, словно прикидывая, как будет с ним справляться, если он таки вырвется из клетки. Мотнула стражникам головой.
– На выход!
– Все дело в Северном ветре! – раскрасневшийся Бено размахивал кружкой с пивом. Он уже пару раз плеснул на Алькада, и теперь тот с недовольным видом оттирал рукав своей яркой бархатной куртки – уж очень Бен-Али любил принарядиться.
– В сезон Северного ветра оборотни просто с ума сходят, теряют осторожность, идут на побережье…
– А почему сюда-то? – спросил Алькад.
– Говорят, на севере, за Проливом Туманов, откуда еще никто не возвращался, лежит их земля – Земля Оборотней. Вот их на родину и тянет.
– Если никто не возвращался, откуда кто знает, что там лежит? – резонно возразил Алькад. – А интересно было бы на эту землю взглянуть. Только там, наверное, просто-людей тоже на костре сжигают?
– Ш-ш-ш, – зашипел Бено, оглядываясь. Никто их не слушал. Кабак вовсю обсуждал новость о господине аптекаре. Толковали о трех благородных дамах на сносях, которых он пользовал, и которые скинули от ужаса, узнав о сущности его скрытой. О том, что наверняка он подмешивал отраву лучшим людям города в пилюли от кашля или головной боли – а что от них еще ожидать, нелюдей этих?
Кидж-Кайя взглянула на Алькада с любопытством и щелчком пальцев заказала пива еще. Сказала Бено:
– Много знаешь.
Приняв ее слова как похвалу, Бено довольно блеснул белыми плотными зубами.
– Да уж, насмотрелись мы на оборотней при Карате! Ваши-то рядом с тамошними демонами – просто овечки невинные!
– И ты что, мстить им собираешься? – подал голос молчавший, по обыкновению, Джер.
– Не только, – Бено широко улыбнулся. – Слава и деньги тоже не помешают!
Кидж-Кайя отставила кружку.
– Да, заработать ты сможешь немало! Родные-друзья будут тебе совать выкуп, а враги – взятки, чтобы ты обвинил кого по ложному доносу… Готовь большой кошелек, парень! Ладно, я пошла!
Солдаты смотрели ей вслед. Двигалась Кидж-Кайя хоть и слегка нетвердо, но целеустремленно.
– Куда это наш мастер подалась на ночь глядя? – широко зевнул Алькад. – Ну, кто с утречка пойдет казнь смотреть?
– К оборотню она пошла, – сообщил Бено.
Алькад подавился неоконченным зевком:
– К к-какому еще оборотню?
– Тому самому. По разрешению суда Ловец проводит с оборотнем его последнюю ночь.
– Зачем?
Бено пожал плечами.
– Спроси у нее. Кто пива еще будет?
– Башня Песен?
Задрав голову, Джер рассматривал стены полу-разрушенной башни. Вместо крыши – серые дыры, в которые сочится мелкий нудный холодный дождь. Вдоль закругленной облупившейся внутренней стены идет лестница, напоминающая челюсть с искрошившимися, а кое-где – и выбитыми зубами. Кидж-Кайя с привычной небрежностью начала по ней подниматься.
– Ветры, – говорила она. – Здесь поют ветры. Каждый ветер приходит со своей песней. Хочешь – слушай. Не хочешь – убирайся. Я взяла тебя, потому что ты не болтаешь без умолку, как южанин, и не пристаешь с вопросами об оборотнях, как Бено…
У Джера екнуло сердце – ее нога сорвалась в пустоту. Но Кидж-Кайя выровнялась с почти презрительной небрежностью, пошла дальше, скользя пальцами по обшарпанной стене. Похоже, она совсем не боялась высоты и пустоты, все больше отдалявших ее от такой надежной земли…
Остановилась на последней площадке – дальше идти было просто некуда. Ветер толчком ударил в грудь, заставив попятиться. Кидж-Кайя, раскинув руки, балансировала на самом краю. Джер слышал, как она смеется. Он решил, что не в силах смотреть на крошечную фигуру, точно летящую в изъеденной временем паутине башни… Опустил голову – и немедленно обернулся на звук, раздавшийся за спиной – то ли возглас, то ли оклик. Никого не было. Снова звук – выше, снова. И снова… Звуки налетали с каждым порывом ветра, с ним же и стихали.
Пока не превратились в почти непрерывную музыку – или песню.
Песню Северного ветра.
– Зачем ты ходишь к оборотням перед казнью?
Джер сидел, прислонившись спиной к стене – для надежности. Он все же поднялся следом, бранясь и оскальзываясь. Давя сапогами свой собственный страх.
Кидж-Кайя подала ему кусок хлеба. Джер подержал в руке, есть не стал. Ловец глотнула из фляжки.
– Даю им возможность исповедаться.
Джер хмыкнул.
– То ли ты священник?
Кидж-Кайя криво усмехнулась.
– Я больше, чем священник – я ведь прихожу до него.
Она выпрямила ноги в воздухе, балансируя на заду на самом краешке башенной площадки. Любовалась сапогами – новенькими, только что на заказ сшитыми.
– Сначала они проклинают или умоляют меня. А я задаю один-единственный вопрос и жду ответа. Все отвечают – рано или поздно…
– И каков же вопрос?
– Что такое – быть оборотнем?
Кидж-Кайя глядела на клубящиеся над городом серые облака – или туман. Видно было, в каком районе идет дождь, секущий косыми линиями воздух. На лице ее остывала улыбка.
– Они захлебываются и сбиваются, они боятся не успеть… впервые в жизни, впервые в жизни, рассказать о себе самом – другом. Другому. Они говорят про цвета, про запахи и звуки. Про ветер или течение, которые принимаешь на крыло или плавник. Про агонию добычи – неважно, человека или животного – умирающего в твоих зубах… И вот это, это – настоящее. А не то, что они будут лепетать перед смертью, проклиная или каясь…
