Текст книги "Золотые нити"

Автор книги: Наталья Солнцева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 31 страниц)

И теперь ей не хотелось думать, анализировать, разбираться в себе – она просто плыла на волнах своей чувственности, в которую никогда не верила, решив, что природа если чем и обделила ее, то именно этим. Она погружалась в эти волны с какой-то безысходностью, неразрывной для нее с любовью, которой она то ли не знала, то ли знала слишком хорошо.

Это было ее неразрешимой мукой – непрерывность и неразделенность любви с миром, его слезами и его великолепием, его красками, чувствами, снами и явью. Для нее все это сплеталось в мириады нитей: ярких, блестящих, тусклых, сверкающих, темных и светлых, золотых, серебристых, пестрых, унылых, радужных, которые все сходились, в конце концов, в одной точке – и эта точка, куда ведут все пути, все чаяния и надежды, жизнь и смерть, куда приходит все – точка любви. Вход.

Какою бы ни являлась жизнь, что бы ни приносила с собой, то одаривая, то отбирая, исторгая грозы или даря божественное тепло, расцветая или увядая, – всегда где-то над привычным планом бытия, который дышит, борется, верит, предается мечтам, отчаивается или не сдается, торжествует или оплакивает, – всегда над этим извечным океаном страстей человеческих сияет Звезда Любви…

На черном бархате космических далей или на голубом клочке родного неба, с редко бегущими облачками, ночью ли, днем, утром или в сумерках, – всегда она там, неугасимая, одна на всех, перед которой все равны, красавцы и уроды, хорошие и плохие, богатые и бедные…

Бывает, небо закрыто беспросветными темными тучами, когда кажется, что ни один светлый лучик уже никогда не пробьется, – но все равно, выше туч, выше всего на свете, там есть Она – Звезда Любви, сияющая над мирами. И рано или поздно, в конце всех путей и странствий, каждый принесет на ее алтарь свое сердце… Обретая этим все, о чем грезил и к чему тщетно стремился, чего желал и чему не мог найти названия, ради чего претерпевал муки и испивал до дна чашу страданий, узнавал сладкий вкус победы и горечь поражений, владея изобильной роскошью всего созданного и чувствуя себя нищим… «Тайна сия велика есть»…

− Что, есть еще какая-то тайна?

Тина вздрогнула. Неужели она так увлеклась, что думала вслух? Господи, этого только не хватало! Она посмотрела прямо перед собой – нескончаемая вереница машин впереди.

Небо начало снова затягиваться тучками. Очень быстро стало пасмурно и зарядил мелкий, как пыль, дождик.

− По-моему, тайн уже и так больше чем достаточно. – Она вздохнула. – А впрочем, тайн, так же как и денег, никогда не бывает много.

− Высказывание в жанре иронической философии. Приятно, что у вас улучшилось настроение. О, похоже, у кого-то терпение уже лопнуло.

Сиур полуобернулся влево. Сзади, вынырнув из нескончаемого ряда машин, понеслась по встречной полосе темно-зеленая «Волга», увеличивая скорость и визжа резиной по мокрому асфальту. В салоне сидели духовные лица – видны были высокие черные головные уборы, такие же покрывала опускались на плечи.

– Кандидаты на тот свет. – Сиур посмотрел на Тину. – Философия не объясняет, куда люди торопятся до такой степени, что забывают о здравом смысле?

− Конечно, объясняет. Философия все объясняет, только смотря какая. Есть философия рассудочная, холодная и безжизненная. Есть философия огненная. Вы какую предпочитаете?

− Тут, я думаю, каким родился, таким и пригодился. – Он засмеялся. – До сих пор считал себя рассудочным и холодным. Похоже, это моя самая крупная роковая ошибка. А вы, значит, огненную философию исповедуете? Вот уж не подумал бы. Вы опасная женщина. – Он посмотрел прямо ей в глаза. – Тайны для вас обычное дело. К тому же еще и убийства так и сыпятся одно за другим. А так по виду не скажешь – обычная сотрудница городской библиотеки, без вредных привычек.

− Не надо так шутить. – Тина рассердилась.

− Поверьте, что мне не до шуток.

Внезапно обстановка на трассе изменилась: колонна грузовиков свернула на развилке вправо, и движение заметно оживилось. Автомобили прибавили скорость, весело сигналя друг другу; те, кто спешил, стали обгонять зазевавшихся.

Сиур тоже увеличил скорость и выехал на встречную полосу, уклоняясь от ехавших по ней машин, – действительно нужно было торопиться, если он хотел успеть застать Димку и ребят, прежде чем они разъедутся по своим делам. Он достал телефон и попросил Тину набрать номер.

− Ой, смотрите, опять пробка.

− На таком шоссе пробок практически не бывает. Что-то случилось. Может, авария? Мокро, дорога скользкая.

Пока они подъехали, сбавив скорость, полоса уже освободилась. Две машины ГАИ стояли у обочины. Дождик еще накрапывал, но уже из-за туч проглянуло солнце, большие лужи блестели.

С правой стороны дороги, кверху колесами лежала темно-зеленая «Волга», чуть поодаль застыл синий «Москвич» с открытыми дверцами. За рулем «Москвича» сидел залитый кровью водитель – он был мертв.

Тина приподнялась, пытаясь рассмотреть, что с пассажирами «Волги», но так ничего и не увидела.

− Кое-кто уже приехал. Прямо цыганский романс «Мне некуда больше спешить»… Еще и человека загубили. Эх, ребята, не пороли вас в детстве родители!

− Прекратите! Там человек мертвый.

− И, скорее всего, не один. Но есть один положительный момент: по крайней мере, это не из-за вас.

− Вы невыносимы. – Она пыталась сказать это сердито, но неожиданно улыбнулась.

Они ехали по залитой дождем дороге и смеялись, без причины, – просто внезапно спало напряжение. Происшествие на трассе, хотя и трагическое, вернуло им привычную реальность: все было понятно – кто, кого, как и почему. Это даже не показалось им плохой приметой.

В начале девятого они подъехали к Москве.

ГЛАВА 19

– Подождите. Посмотрите, на что это похоже, – Тина, смеясь, пыталась привести в порядок растрепанные ветром волосы.

Городские улицы встретили облачками пуха, – здесь дождя не было, шумели старые липы, звенели трамваи. Многочисленные фирмы и фирмочки, заняли бывшие дворянские особнячки старой Москвы, дав им новую жизнь. Но ничто не смогло нарушить неповторимую атмосферу старинного московского патриархального быта, – никакие перестройки, перемены, – река времени как бы огибала этот волшебный островок русской, одним этим уже необычной жизни…

Недаром Воланд и Азазелло [25]25
  Воланд и Азазелло – герои романа М.Булгакова «Мастер и Маргарита».


[Закрыть] прощались с Землей, глядя на Москву с крыши Пашкова дома. Почему именно Москва? Наверное, есть в этом свой смысл. Москва – «место встречи всадников Апокалипсиса»…

Сиур припарковал машину рядом с блестящей на солнце вишневой иномаркой, открыл правую дверцу и подал Тине руку.

− Зайдем ненадолго, потом я решу, что делать дальше. Здесь я работаю. – Он показал на аккуратный домик с колоннами и свежепобеленными ампирными украшениями.

Клумбы неправильной формы пестрели маргаритками и разными незнакомыми цветами, теплый травяной запах поднимался над аккуратно подстриженными лужайками. Хорошо и легко было ступать по разогретым плиткам ведущей к дому дорожки.

− О, вот и шеф. Здравия желаю! – по-армейски представился обгоняющий их крепко сбитый парень в светлой рубашке с короткими рукавами и в темных очках. – Здравствуйте! – вежливо обратился он к Тине.

Фамильярность исключалась. Кто его знает, что за дама? Намек на неуважение мог обернуться крупными неприятностями. Специфика службы! Парень замедлил шаг, пристраиваясь в ногу с начальством.

− Рад тебя видеть. Дима уже на месте? – Сиур не стал представлять свою спутницу. – Хочу поговорить с вами. Леша вернулся?

− Вернулся, поздно ночью. Привез все, что нужно. А мы с Димоном вчера весь день наводили справки… – Парень вопросительно посмотрел в сторону девушки.

− Можешь говорить.

− Господин Сташков Георгий Алексеевич, женатый, детей нет, – парень оглянулся и понизил голос, – проживает в Братееве. Далеко забрался, там пришлось поколесить немного, «каменные джунгли», черт бы их побрал… Мы с Димоном постояли, посмотрели – вернулся домой вовремя, часов в восемь. Нервный какой-то, крутится, оглядывается, тик у него, что ли? Шеей все время дергает, – парень хихикнул, – курит много, но странно тоже: пару затяжек сделает, сигарету сомнет и бросит… Чудной, одним словом. А так больше ничего не заметили.

− Где работает?

− В «Континент –банке». Ты знаешь, недалеко отсюда. Они недавно себе офис отремонтировали, с бордовыми стеклами, – как раз напротив старых домов, – заросли там, я тебе скажу… мусор всякий, полуразвалившиеся каменные заборы какие-то, доски, бревна. Димон себе брюки порвал «от Кардена», я имел, что слушать. Ему вечером на свидание идти – хотел девушку в ресторан сводить, а тут на тебе.

− Придется возместить убытки, – Сиур рассмеялся. – Что дальше? На работе он был?

− А как же. На обед ходил, там кафе рядом, – ровно в половине первого, вышел, покушал, вернулся. Похоже, ни с кем не встречался. С работы домой. Я тебе уже доложил. Любовницы нет. Азартными играми не увлекается. Да и средств, думаю, для подобных забав не имеет. Скучный мужик. Зануда, сразу видно.

– Это все?

– Кажется. Да, мужик этот, Сташков, недавно попал под машину. Но все вроде обошлось.

− Ладно. Вы мне еще будете нужны сегодня.

За разговором они подошли к чугунной решетке у входа, увитой крупными синими цветами, похожими на колокольчики. Сиур открыл дверь, пропуская Тину. Они шагнули в просторную прохладу вестибюля, блестевшую отделанными под малахит колоннами, гулкое эхо сопровождало их шаги.

− Хорошо, шеф, как скажешь. Ребята свое дело знают, так что все как надо. Тебе опять звонили с одной фирмы, ну ты знаешь…

− Что они хотят?

− Как всегда, немножко нашей работы. Можно было бы… Здесь все как по маслу, делать практически нечего, только под ногами путаемся. А мужики хорошо заплатят.

− Сейчас не получится. Скажи, попозже.

− Понял.

Они подошли к двери, которая в то же мгновение распахнулась, и улыбающийся молодой человек сделал широкий приглашающий жест.

− Ну вы и топаете, прямо как статуя Командора, только не одна. Если бы я был Дон Жуаном, уже бы залез под стол.

− Так мы и поверили. Брюки зашил, Дон Жуан из Крыжополя?

− Вот всегда насмешки, да еще при дамах! Станешь тут с вами женским соблазнителем… Когда нормальные люди сидят в ресторанах, я вынужден лазить по развалинам, собирая все будяки, как шелудивый пес. И где благодарность?! – Дима смешно воздел кверху глаза.

− Лучше бы предложил даме сесть.

Компания шумно устраивалась на крутящихся мягких стульях, посмеиваясь и переглядываясь.

Тине предложили минеральной воды из холодильника. Держа в руках высокий запотевший стакан, она удобно устроилась у окна, думая, что нужно позвонить Людмилочке. Пойдет ли она сегодня на работу? Нужно идти. Посетителей в библиотеке летом много не бывает, но подруга наверное устала, – семья, дети, – да и беспокоится.

Сиур думал о том же. Пока ребята шутили, радуясь, что они видят друг друга живыми и здоровыми, что за окном солнечное лето, что летает тополиный пух, а вечером их ждут девочки, что… Словом, всему тому, чего люди не замечают, позволяя мелким неприятностям и невзгодам красть драгоценные мгновения жизни.

Сиур решил, что Тине, пожалуй, можно пойти в библиотеку. Только не одной.

− Простите, я вам не представил своих друзей. – Мужчины сразу замолчали и с интересом уставились на своего друга. – Это Влад, а это Дима.

Оба встали и шутливо поклонились, невольно переглянувшись. Нотки в голосе шефа сказали им больше, чем слова: женщине нужно оказывать все возможное уважение, и никаких вольностей. Все более чем серьезно.

− Очень рада. А меня зовут Тина. – Она обвела взглядом всех троих, и все трое почувствовали себя словно осененными ее тихой, таинственно-влекущей аурой… Губы чуть улыбались, тени от ресниц дрожали на бледных щеках.

− У нее веснушки. Как же я раньше этого не заметил? – подумал Сиур. –В этой женщине никогда не заметишь все сразу, так она заполняет собой… Детали остаются за кадром.

Вслух он произнес совсем другое.

– Тина работает в библиотеке, и ей сегодня нужно там быть. Влад, я хочу, чтобы ты поехал с ней. Как читатель. Посидишь, повысишь свой интеллектуальный уровень. Сколько можно для вас сеять разумное, доброе, вечное? Пора же когда-нибудь и пожинать!

− Я так понял, что как раз мое время пришло? – Влад улыбнулся, и на его щеках образовались симпатичные ямочки. – Что ж! Посев научный взошел для жатвы народной. Так мы знакомы или нет? – Он спросил это уже серьезно, убирая в стол свои бумаги. – Машину брать?

− Бери машину, только не мою. Вы не знакомы. Ты просто читатель.

− Шеф, я последний раз был в библиотеке в третьем классе. Не помню, что я там читал, по-моему, триллер про Муму. Обливался горькими слезами. Не думаю, чтобы там до сих пор сохранилась моя карточка. К тому же это было в Забайкалье. А мы нынче на других просторах гуляем.

− Возьми с собой паспорт, запишешься, как следует. – Дима захохотал. – Да проси Тургенева, узнаешь хоть, какие должны быть барышни, раз случай представился.

Сиур подошел к Владу, дал ему сотовый телефон и деньги.

– На всякий случай. За девушку отвечаешь головой. Сидите там до конца рабочего дня. В семь часов я позвоню. Если что, знаешь, как действовать.

Он смотрел из окна, как Тина с Владом сели в машину, подождали, когда им откроют ворота, и выехали. В библиотеке не должно быть опасно – много людей, помещение общественное. По опыту он знал, что обеспечение безопасности не должно доходить до маразма. Помещение, люди – неплохое прикрытие, да и Влад хороший профессионал. Можно быть спокойным за девушку до семи часов, а там будет видно.

Людмилочка пришла на работу кое-как причесанная, не выспавшаяся и сердитая. Костик вчера устроил скандал, дети не слушались, пылесос сломался, и вообще… Весь вчерашний вечер она ждала звонка от Тины, сама несколько раз ей звонила, слушая длинные гудки в трубке и отгоняя страшные картины, рисуемые собственным богатым воображением.

Она сидела в своем любимом кресле-качалке, и, что бывало крайне редко, ничего не делала, – просто думала. О Виолетте Францевне, о ее одиноком и странном житье, – муж умер, детей нет, – о ком заботиться? И на чью заботу рассчитывать? В то же время вдова вела себя не как несчастная скучающая дама, обремененная болезнями, но, по-видимому довольная, не утратившая горячего интереса ко всему на свете, полная каких-то планов и надежд, с молодой ясностью во взоре, как будто ожидала увлекательного, насыщенного будущего, не боясь его.

Что вело ее по жизни? Какой-то внутренний огонь, которого не чувствовала в себе Людмилочка? Какое-то прозрение, которое не дано каждому и всякому?

Она раскачивалась, уставившись на ковер, тщетно ища ответов на вопросы, которые ей некому было задавать, кроме самой себя, вновь и вновь двигаясь по одному и тому же кругу…

Звонка от Тины она так и не дождалась.

На работе Людмилочка то и дело отвлекалась, застревая в своих нелегких думах. Как ни крути, выходило, что чего-то главного, важного и основополагающего, какой-то сердцевинки, изюминки, она о жизни так и не знает, так и не уловила.

Интуитивно ощущая, что есть эта сладкая изюминка, этот сюрприз в большом рождественском пироге, она размышляла, почему пирог едят все, а сюрприз попадается кому-то одному. Как судьба выбирает этих людей? По каким признакам? Или это случай? И самое интересное, что представляет собой этот самый сюрприз? Чего желать? Чего просить?

«Просите, и дано вам будет». Людмилочка не была очень верующей, но Библию читала и многие истины постигала не разумом, а сердцем. «Просите…» – неплохо было бы определить, чего ей просить.

Во время этой напряженной работы мысли зазвонил телефон.

Свекровь своим сначала плаксивым, а затем все более раздраженным и недовольным тоном рассказывала, как отстояла полдня в очереди к врачу, как некому о ней позаботиться, сходить в магазин, а тем паче съездить на рынок, купить настоящего меда, какое это неблагодарное занятие растить детей, которые…

− Хорошо, мама, я попрошу Костика…

− Костика? Вы его совсем заездили! – Голос свекрови сорвался на визг. – На кого он стал похож? Вещи висят на нем, как на вешалке! Мой сын, – умница, отличник, – не может заняться повышением своего интек–интел-лектуального уровня, – Возмущение так переполняло ее, что она с трудом выговорила «интеллектуального», – он…– Свекровь замолчала, подыскивая подходящее слово, – Он «обабился»! – наконец, такое слово нашлось. – Он бегает по магазинам, стирает, таскается с детьми, а ведь это такая голова, такой ум!

Я мечтала о том, что мой сын станет ученым, а ему совершенно некогда заниматься наукой – вместо этого он в фартуке! – да-да, в фартуке, моет посуду, как вокзальная официантка, как… – Ей не хватало слов, чтобы выразить весь ужас положения ее сына. – Вот что вы с ним сделали! И теперь еще он должен голодный, уставший, ехать на рынок…

Людмилочка терпеливо выслушивала этот давно привычный монолог «оскорбленной матери». Она могла бы возразить ей, сказать, что ее дражайший Костик все свое свободное время проводит на диване у телевизора, что он тарелку свою не то, что не помоет, а даже не отодвинет.

И когда эта самая грязная тарелка мешает ему читать «Аргументы и факты», то он недовольно брюзжит и злобно посверкивает глазами из-за газетных листов… намекая Людмилочке, что грязные тарелки надо вовремя убирать, и…

Да что там, ни о какой науке никто даже и не думает. Сама способность думать, иметь какие-никакие идеи, видимо, не каждому человеку дана, и ее обожаемый Костик к этим избранным не относится точно.

Много чего она могла бы сказать своей свекрови, но настолько ненужным и неинтересным, пустым показалось ей все, что она могла бы сказать, все, что она слышала и могла услышать в ответ, что единственная фраза, улетевшая по телефонному проводу на другой конец Москвы, огромного загадочного города, была: «Идите к черту, мама…»

Людмилочка положила трубку с чувством глубокого удовлетворения, и тут же забыла о неприятном разговоре. Само по себе это уже было чудом – раньше она долго «перемалывала» бы все сказанное, плакала от обиды и несправедливости, какой-то безысходности в своих родственных, семейных, интимных отношениях…

Да были ли они у нее? Любовь, интимность, сладостное предвкушение, жаркие воспоминания, – существует ли это на самом деле? Или люди выдают мечту за действительность?

Где-то под огромным, толстым слоем скепсиса, ежедневно увеличиваемого жизнью, тлеет неугасимая искорка, готовая в любой момент вспыхнуть… Да, есть, не может не быть. Где-то, когда-то повернется неведомая грань, и тусклый кристалл загорится тысячами высверков, нестерпимо, больно для непривыкших глаз… наполнит священным трепетом измученную душу, словно живая вода, смоет отраву разочарований и несбывшихся надежд…

И в пустыне идет дождь, и распускаются цветы, и на камнях пробиваются зеленые нежные побеги, льды тают, и тают человеческие горести, исчезают в туманах новых пространств… Новые времена приносят новые события, – и мы все, все стоим на этом перекрестке, открытые всем ветрам, и тот, кто ждет, услышит зов…

Тогда нужно решиться и идти. Сомнения и страх, – вот наши собственные кандалы, наша собственная тюрьма.

Людмилочка думала о Тине, об их дружбе, об их сначала детских, а потом девичьих мечтах, о Костике, о детях, о работе, об Альберте Михайловиче, – как он впервые пришел к ним в библиотеку, в своем смешном пенсне, о Сиуре, о Виолетте Францевне… Вот тут она даже привстала с кресла: такое странное чувство то ли тревоги, то ли горького сожаления, то ли то и другое вместе, заставило броситься к телефону и вновь, в который уже раз позвонить Тине, чтобы снова услышать длинные гудки.

Она поплелась на кухню, и там, не отвлекаясь от своих философских раздумий, поставила чайник, заварила крепкий чай, и, сидя на угловом кухонном диванчике, принялась за чаепитие.

Может быть, впервые после замужества она не спешила, не обращала внимания на брюзжание Костика, на нытье детей, на беспорядок в комнатах, – она думала о жизни. Последние события произвели в ней какой-то переворот. Начались изменения, – она не смогла бы ответить, какие.

Что-то произошло и продолжало развиваться самым невероятным образом. Она не знала еще никаких новостей, но чувствовала, что они есть и их будет еще много, как будто она попала прямо в кадр невероятно запутанного и жгуче интересного детектива, когда не можешь дождаться следующей серии, и весь день ходишь в предвкушении заветного часа, когда…

Собака так жалобно скулила, что Людмилочка таки ее вывела, правда совершенно без желания. Она смотрела на темное беззвездное небо, вдыхала пахнущий дождем воздух, и ощущала, что все это происходит с уже другой женщиной, не той, что раньше.

Бессонная ночь кончилась пронзительным звонком будильника. Не стоит и говорить, что на работу она опоздала, а уж прическа…

В то время, как Людмилочка в очередной раз застыла с отсутствующим взглядом, делая записи в карточке читателя, возмущенная тирада которого вывела ее из транса, – в высоких дверях читального зала показалась Тина.