Текст книги "Золотые нити"

Автор книги: Наталья Солнцева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 31 страниц)

ГЛАВА 42

Она так и сидела на кухне, погрузившись в приятные размышления, когда раздался телефонный звонок Влада.

И начался кошмар. Киллера в убитом она решительно не опознала. Не он, и все тут. Рассмотреть того, который стрелял, она толком не успела, но этот – точно не он. У того лицо другое: умное и страшное. А это… не то, одним словом.

– Так ведь это покойник, Людмила.

Влад все еще настаивал, хотя чутьем сразу уловил, – не тот человек. Надежды не оправдались. И пошел звонить шефу.

Сил снова пугаться у Людмилочки уже не было, поэтому она решила провести сегодня давно намеченное культурное мероприятие. Вдруг потом убьют, и ничего уже не осуществится? А жить надо прямо сейчас, и получать от жизни удовольствие. Завтрашний день может и не наступить. Пусть это звучит несколько театрально – но иногда жизнь поразительно похожа на театр.

– Сегодня я смогу, наконец, надеть свое новое платье?

Это уже был разговор мужчины и женщины.

– Безусловно, дорогая, – Влад засмеялся. – Раз есть новое платье, то его непременно нужно куда-нибудь надеть, и мы это обеспечим.

Дома она сказала, что сегодня будет субботник в архивах, чем несказанно обрадовала Костика, который теперь сможет целый день проваляться у телевизора, попивая пиво и закусывая сосисками, – прямо на диване. Она так явственно прочитала это у него на лице, что невольно скривилась. Все угрызения совести моментально улетучились, и она с легким сердцем спорхнула по лестнице. Выйдя из подъезда, подставила лицо солнышку, и, размахивая сумочкой, пошла к ожидавшей ее машине.

Жизнь, все-таки, удивительно, непередаваемо хороша! Никогда не знаешь, что ожидает тебя за очередным ее поворотом…

– Заедем, посмотрим, все ли в порядке с квартирой Тины. – Влад догадывался, что шефа в городе нет, и проверить квартиру больше некому.

– Ладно.

Людмилочка была настроена благодушно.

– Оставайся в машине, – сказал он, подъезжая к знакомому уже двору. – И не выходи, пока я не приду.

Он быстро пересек двор, не привлекая ничьего внимания. Только одна маленькая девочка на минутку перестала набирать в ведерко песок, сидя на корточках в полуразломанной песочнице, и проводила его взглядом. Когда он скрылся в подъезде, девчушка снова с увлечением принялась ковырять влажный песок, неуклюже размахивая красным пластмассовым совком.

Влад взбежал по лестнице, остановился у нужной двери. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять: в квартиру кто-то заходил. Он прислушался. Тишина. Ни звука, ни шороха. Подумав немного, неторопливо спустился вниз.

Все та же девочка в песочнице посмотрела, куда он направился.

– В квартире кто-то был.

Он сел за руль и задумался.

– Ты уверен?

Людмилочка немного испугалась. Ужасно обнаружить, что неизвестный или неизвестные могут запросто войти к тебе в квартиру, и чувствовать себя, как дома.

– Может быть…

– Не может. Кто-то туда заходил, совсем недавно. Позвоню Сиуру.

Влад набрал номер – длинные гудки. Он чертыхнулся и повторил набор. Услышав голос шефа, с облегчением вздохнул.

Сиур молча выслушал неприятную новость.

– Ты уверен?

– И ты туда же! Что я, мальчик, что ли? Говорю – в квартиру заходил посторонний, или посторонние. Точно. Я чужого нутром чую.

– Ты смотрел, что внутри?

– Зачем? Там никого нет. Я подумал-подумал, и решил не идти.

– Почему?

– Сам не знаю. – Влад достал зажигалку и закурил. – Вместе с хозяйкой зайдем, посмотрим. Так лучше будет.

– Откуда знаешь, что в квартире уже никого?

– Смеяться будешь. Ну ладно, смейся, положительные эмоции полезны для здоровья. А оно, чует мое сердце, ох как нам еще понадобится!

– И все-таки.

– Чувствую. Подошел, прислушался – пусто там. Человечьим духом не пахнет. – Влад засмеялся. – А не сходить ли нам поразвлечься, а, шеф? Женщины заскучали.

Он подмигнул Людмилочке, которая состроила в ответ недовольную гримаску.

– Понял. В общем, я не против. Ждите нас через час-полтора, сходим посмотрим, что в квартире, а потом решим, где проводить культурную программу.

– Идет. Встретимся у въезда во двор.

Человек в черном несколько раз просыпался и снова засыпал. Сон его был тревожен и чуток. На улице загудел чей-то автомобиль, – сработала сирена. Он долго не мог заснуть после этого. Привычка спать днем вырабатывалась годами. Необходимо было как-то отдыхать, восстанавливаться после ночных бдений. Он любил работать ночами, сливаясь с темнотой, растворяясь в ней. Ночью он чувствовал себя хозяином, а днем – гостем. Нет, если того требовали обстоятельства дела, он прекрасно управлялся и среди бела дня, – но ночью все было восхитительно и волшебно, как в сказке. Ночью мрак окутывал землю, и он чувствовал себя гением мрака, всемогущим и неуловимым.

Он мог подолгу быть бодрым и энергичным без нормального сна, но время от времени приходилось отдавать-таки дань природе человечекого организма и спать. Сегодня он смог себе позволить использовать ночные часы так же, как их использовали все обычные люди. Но… то ли привычка, то ли нервное напряжение не давали успокоиться, забыться…

Снилась Евлалия, манили ее пронзительные глаза из-под черной вуали, – она заламывала тонкие руки, требуя от него чего-то с непонятной настойчивостью… Плотно сдвигались плюшевые половинки занавеса, закрывая от жадных взглядов ее распростертое прекрасное тело… Неистовствовала, вскакивая со своих мест, возбужденная публика, – крики, стенания, свист, плач, сменялись вдруг мертвящей тишиной. И в этой тишине раздавался ее грудной, загадочный смех, переходил в истерику, захлебывался и обрывался внезапно… Охапки цветов, летящие на сцену, сменялись горой цветов на могильной земле, карканьем ворон, сидящих на кладбищенской ограде…

Человек просыпался, весь в холодном поту, тяжело дышал… Веки снова смежались, и снова пленительная улыбка оперной дивы отнимала рассудок, вырывала сердце из груди. Колдовской голос выводил виртуозные рулады, высоко вздымался роскошный бюст, соблазнительно показывалась из-под оперного костюма изящная маленькая ножка в атласной туфельке…

Гвардейский офицер стрелял из пистолета, вспугивая розовогрудых снегирей. Сизый пороховой дымок струился в морозном воздухе, тяжело падал поверженный противник, обильно окрашивая кровью белый снег, бежали секунданты, прядали ушами лошади…

Проснувшись в очередной раз, человек увидел, что уже утро. Солнечные зайчики на стенах и потолке показались нереальными после бредово-горячечного сна. Пошатываясь, он прошел в ванную, долго умывался холодной водой. Легче не становилось. Тупая боль в висках и затылке сводила его с ума.

Он вернулся в комнату и сел в кресло, запрокинув голову. Девушка-стрелок натягивала тетиву, стрела запела и … Господи, так он снова ничего не придумает – будет бесконечно любоваться изгибом ее брови, поворотом плеча, изысканным, как лебедь, луком, который словно прирос к ее рукам…

Он не может допустить, чтобы все повторилось снова – мертвое тело, запах увядающих цветов и расплавленного воска от бесчисленных свечей, сизые цвета траура, черные комки земли, летящие на крышку гроба… Человек застонал, сжимая руками голову, раскачиваясь из стороны в сторону.

– Евлалия, весна моя, этого с тобой больше никогда не случится!..

Он принял решение. Теперь оставалось только как можно лучше все сделать, чтобы и самому не пострадать, и ее спасти.

Человек побрился, переоделся, позавтракал, надел темные очки и вышел из квартиры.

Тина и Сиур ехали в Москву. Мелькали деревянные домики с нарядными наличниками, с геранями на окнах, высокие тополя, толстые липы, молодой дубовый лесок, речка с заросшими камышом берегами. Упруго ложилась под колеса темная асфальтовая лента шоссе.

– Кто-то побывал в твоей квартире.

Сиур только теперь сказал ей об этом, – не хотелось ее расстраивать раньше времени.

Она удивленно на него посмотрела.

– Откуда ты знаешь?

– Влад сказал. Он сегодня заезжал туда. Вот и обнаружил сей факт.

Тина промолчала. Происходящее плохо влияло на ее воображение, – ей уже вообще не хотелось ничего себе представлять… Кто-то входил в ее квартиру. Зачем? Искали Будду? Или ее? Хотели убить?..

Она ощущала себя как бы в двух мирах одновременно – оба дышали опасностью и смертью. Но третий мир – ее и этого мужчины, который смотрит то на дорогу отрешенно, то на нее с жалостью, – был эйфорически прекрасен, вечен, и существовал независимо не только от остальных двух, но и вообще от всего, чего угодно. Он, словно мощный щит, стоял между нею и страхом. Между нею и болью. Между нею и злом.

– Я больше не боюсь.

Сиур подумал, что она, пожалуй, права. Страх еще никого ни от чего не спас.

– Заедем к тебе? Посмотрим, что там делается. Может, что-то пропало?

– Хорошо.

– Потом все вместе съездим куда-нибудь, развеемся. Ты хоть раз бывала в казино? Или в ночном клубе?

– Во-первых, сейчас день. А во-вторых, ночные клубы – это разврат.

Сиур засмеялся. Он представил себе, чтобы эту фразу сказала Вера. Да ни за что в жизни! Она очень тщательно следила за тем, чтобы ни за что не показаться смешной. Ни при каких обстоятельствах, – особенно в обществе. Она могла часами молчать и курить, лишь бы не брякнуть что-либо невпопад. Самое страшное для нее – оценка других. Это было значительно важнее того, что она сама о себе думала. Мнение других – вот истукан, которому она молилась, на алтарь которого она принесла свою жизнь. Бедная смазливая куколка, нарядная и пустая…

Как он мог проводить время с такой женщиной, да еще и чувствовать себя вполне счастливым! Боже мой, да он и близко не приближался к счастью, он не имел о нем ни малейшего понятия, он был… словно инопланетянин!

Сиур усмехнулся своим мыслям и покачал головой.

– Ты что? Над чем ты смеешься? Кто-то запросто заходит в мою квартиру, неизвестно что там делает, – это, конечно, очень смешно. Просто ужасно!

– Ну что ты, разве я позволил бы себе? – Он взял ее руку и поднес к своим губам. – Сейчас приедем, посмотрим и решим, как быть дальше. Не волнуйся. Подумай лучше о том, куда тебе хотелось бы пойти, чтобы это не было… развратом.

Он с трудом сдержал смешок, стараясь сохранить серьезное лицо.

Тина подозрительно на него посмотрела, чувствуя подвох, но не улавливая, в чем именно он состоит. Куда она хотела бы пойти? Как будто это легкий вопрос! Какое она имеет понятие о подобных заведениях?

– Я… не знаю. Пожалуй, я буду полагаться на твой безнадежно испорченный вкус!

– Тогда твой вкус тоже может испортиться, и на кого мне тогда рассчитывать в деле перевоспитания? Как ты полагаешь?

Она фыркнула, потом не выдержала и засмеялась.

– Черт с тобой, – пропадать, так пропадать! Потом отмолим свои грехи.

– Согласен. Грешить с тобой – это мечта всей моей длинной жизни. А ведь она у меня действительно длинная… Вернее, – она у нас с тобой, я предполагаю, гораздо длиннее, чем можно себе представить.

Влад и Людмилочка съездили перекусили и вернулись на место встречи. Девочка все еще играла в песочнице, правда, уже не одна. Толстый карапуз в шортах и панамке составил ей компанию. Две бабушки вели неторопливую беседу на скамейке под раскидистой липой.

– Вот и они.

Влад искоса глянул на светлую машину, остановившуюся чуть позади него.

Все четверо смотрели друг на друга, как будто заново знакомились. В какой-то степени это так и было. Каждый день, приносящий новые события и изменение привычной реальности, делал их другими. Сегодня никто: ни Тина, ни Сиур, ни Влад, ни Людмилочка, – не были точно такими же, как несколько дней назад, даже как вчера. Они менялись – стремительно и необратимо. Этот процесс не поворачивается вспять. Неизвестно, что ожидает их завтра, какие проблемы встанут перед ними, и как они будут их разрешать, – но такими, как прежде, они уже никогда не станут.

Раньше они все были похожи на обычных людей, живущих в неизменяемой действительности, и не подозревающих о том, что мир вокруг них далеко не исчерпывается тем, к чему они привыкли и могут объяснить. Новое понимание – вот что сделало их другими. Каждый из них по-своему, на своем собственном поле боя, очень личном и очень индивидуальном, добыл это понимание. Люди, которые поворачиваются к ветру лицом, ожидая, что он принесет им что-то с собою из звездных странствий, непредсказуемый, как обещание тайны, – рано или поздно получают самый драгоценный дар: дух игры, все более захватывающий, уносящий на своих крыльях в необозримые высоты и неведомые пространства… Туда, где меркнет обыденное, и где не действуют привычные суждения, соглашения и интерпретации.

Этот Дух Игры сделал четверых людей, стоящих в неухоженном старом московском дворе и с новым интересом разглядывающих друг друга, – иными, отличными от проходящих мимо них людей, и от самих себя, какими они были всего несколько дней назад.

Людмилочка, весьма элегантно одетая, с затаенной сумасшедшинкой в глазах; Влад, ощущающий свалившуюся на него ответственность как дар Божий; Сиур и Тина, словно вынырнувшие из глубокого омута на солнечный свет, с оттенком скрываемой страсти на взволнованных лицах…

– Ну что, пошли?

Квартира встретила их затхлым воздухом непроветренного помещения, пыли и застоявшейся в цветочных поддонах воды.

– Постойте здесь.

Сиур прошел по камнатам, заглянул на кухню.

– Как там? – спросил Влад из прихожей.

– Все на месте. Ничего подозрительного не вижу. Проходите сюда, пусть хозяйка посмотрит.

Тина осторожно, стараясь ничего не задевать, ходила по своей квартире со странным чувством подавленности и отчуждения. Как будто после посещения неизвестного, все ее вещи и даже само пространство стали источать флюиды беспокойства и страха. Все вроде стояло на своих местах, все было как всегда… Пыль нигде не тронута. Хотя…

Тина словно почувствовала на себе взгляд, легкое дуновение, еле заметный то ли холодок, то ли жар. Кровь прилила к щекам, когда она обернулась – Евлалия устремила на нее свой томительный взгляд, полный неизбывной тоскливой неудовлетворенности… Портрет стоял немного не так. Тина подошла, подняла его – так и есть. Кто-то сдвигал его с места! Вот след от рамки – он не успел покрыться пылью, как все вокруг.

– Кто-то трогал портрет!

– Ты уверена? – Людмилочка подошла поближе. – Кому он нужен?

– Это ваша мама? Какая странная фотография, – удивился Влад.

– Ну, что вы! Это – известная оперная певица, знаменитая примадонна, Евлалия Кадмина. Она умерла давно. Еще в прошлом веке. Этот портрет вообще не имеет ко мне никакого отношения, – мне его подарил Альберт Михайлович. Он говорил, что я похожа на эту женщину.

Тина вздохнула. Настроение окончательно испортилось.

– Интересная дама, – подтвердил Сиур, – у нее прямо-таки аура порочной чувственности, что-то извращенно-эротическое… А с виду святая, наивная открытость, девичья порывистость. Очень редкое сочетание в женщине. Своенравна, судя по всему, была необычайно.

– Да уж. – Людмилочка улыбнулась. – Вы должны благодарить провидение, что мы не такие. Эта дама показала бы вам, где раки зимуют!

Сиур только теперь понял, чем так притягивал его портрет Евлалии, – сходство с Тиной просто поразительное. В глаза не бросается, потому что прически разные, одежда. Фигура у скандальной певицы, по всему видно, пышная, – а у Тины более тонкая, кость хрупкая, изящная. Но вот в глазах бес и у той, и у другой.

Он снова вспомнил глаза Веры – холодные, и будто стеклянные. Они почти никогда ничего не выражали, кроме примитивных эмоций. Даже в минуты страсти – одно только животное удовольствие.

– Люди слепы, как кроты. Но самое страшное, что они не подозревают об этом, а значит, почти не имеют шансов на прозрение.

Сиур сказал это вслух, а про себя подумал:

– Они смотрят, но не видят; ощущают, но поверхностно, без глубоких, истинных чувств, которые одни только и составляют душистый мед из сердцевинки цветка, за которым стоит лезть на самую крутую вершину, с риском сорваться и разбиться насмерть. Ибо смерть – это еще далеко не самое ужасное.

– Чего это тебя на романтическую философию потянуло? – усмехнулся Влад. – Впрочем, меня тоже что-то в последнее время…

Он смутился и замолчал.

– Что я вижу? Верный товарищ краснеет!… Это надо записать с обязательным указанием точной даты. В последний раз такое с тобой случалось, если не ошибаюсь, – в классе эдак третьем, когда ты схватил за косичку какую-нибудь Леночку, а она стукнула тебя книжкой по голове.

– Черт, ты не ошибся. Я уж думал, что с тех самых незабвенных пор эта способность утрачена мной навсегда.

Влад смотрел то на портрет, то на Тину, и, наконец, вывел свое заключение:

– В самом деле, что-то есть. Не столько видимое, сколько скрытое. Похожи тем, что питает этот огонь во взгляде. Таких женщин рисовал Боттичелли [53]53
  Боттичелли Сандро – итальянский живописец, представитель Раннего Возрождения.


[Закрыть] – изысканный профиль и потупленный взгляд на тускло-золотом фоне. Как бы выплывает из необозримого светящегося пространства, – нежное, тонкое, с просвечивающимися жилками, утонченное лицо, а под ним – вулкан, взрыв, стихия…

– Ты любишь живопись? – спросила Людмилочка, несколько удивленная таким красноречием Влада.

– У меня мама была художница.

– Может быть, кофе сделать? – предложила Тина.

На кухне все чувствовали себя очень уютно и по-домашнему. Про посещение неизвестным квартиры как будто забыли. За кофе обсуждали, куда лучше пойти. Сиур предложил маленький ресторанчик в монастырском стиле, у него даже название было соответствующее – «Трапезная». Далековато, правда, но зато экзотика. И музыка там замечательная, старинная.

ГЛАВА 43

«Я, глянув Красоте в лицо, познал

Любовь, что движет Солнце и светила».

Оскар Уайльд

Место действительно оказалось романтическое – бывшее помещение настоящей монастырской трапезной, с древними толстыми стенами, с узкими окошками, выложенным плитами полом. Низкие сводчатые потолки, кованые светильники на цепях, дубовые столы и стулья, посуда и меню подстать всему остальному, – обстановка необычная, создающая ощущение давнего времени.

– «И таковы великие преданья», – изрекла с важным видом Людмилочка, рассматривая миниатюры романтического содержания, походящие, скорее, на иллюстрации к «Декамерону» [54]54
  «Декамерон» – литературное произведение итальянского писателя-гуманиста Раннего Возрождения Джованни Бокаччо.


[Закрыть], чем на житие святых.

Миниатюры висели невысоко на стене, стилизованной под старинную кладку, и были в темных деревянных рамочках. Толстые свечи освещали небольшое пространство у столика, оставляя в загадочной темноте углы, создавая особое очарование сурового и волнующего прошлого.

– До чего похожи все монастырские строения всех времен и народов! – сказал Сиур.

– Очарованная земля…– задумчиво произнесла Тина, осматриваясь вокруг. Ей вдруг почудились звуки благовеста, лиловый вереск на пустоши, селенье со шпилями церквей, опрятные риги, зеленые луга, прохладный ручей меж осоки… В кустах цветущего боярышника и голубой жимолости высокий рыцарь разговаривает с пышноволосой дамой, почтительно склоняясь перед ней, глядя на нее продолжительным взглядом… Где-то вдалеке тоскливо стонет и кричит коростель…

– Интересно, здесь был мужской или женский монастырь?

Людмилочка бесцеремонно прервала ее воспоминания.

– Кажется, мужской, – ответил Сиур. Он как раз выбирал блюда и делал заказ. Поскольку в мудреных названиях никто толком не разбирался, он взял это на себя. – Надеюсь, всех устроит мой вкус.

– Без проблем, шеф. Я вообще ем все, что угодно.

Женщины промолчали. Обстановка воздействовала на всех по-разному, но дымка романтической, опасной и запретной, роковой любовной игры, растворенная в напряженно-мрачной атмосфере трапезной, окутала каждого.

– А что, монахи могли влюбиться? – не выдержал Влад. – И что они тогда делали?

– То же, что и все, – Людмилочка прыснула со смеху.

Еда оказалась очень необычной и очень вкусной, особенно соленые лисички и фаршированная рыба, все с незнакомыми и оригинальными приправами. Красное и белое вина оказались отменной выдержки и вкуса.

Тина чувствовала себя приятно взволнованной, – ей казалось, что она чудесным образом перенеслась на страницы старинного романа, с погонями, стуком копыт, страхом и любовью, смертельным риском, жаркими ласками, опьяняющей близостью в душных комнатах с низкими расписными потолками, когда конечной платой за все могла оказаться голова на плахе. Но это-то и придавало небывалую остроту переживаниям, каждому прикосновению, каждому трепетному поцелую, под дрожащими в ночном небе звездами и луной, скрывающейся в туманой мгле…

Она не чувствовала себя в безопасности, и вместе с тем, никогда еще ей не было так хорошо.

– Так что же все-таки делали монахи, когда влюблялись? – этот вопрос, видимо, не давал Владу покоя.

– Молча страдали и молились. – Сиур усмехнулся. – Многие считают это подвигом, а я называю это бегством от жизни. Кстати, знаменитый инок Пересвет, который вышел на поединок с Челубеем перед Куликовской битвой, ушел в монастырь из-за несчастной или неразделенной любви.

– Эх, не понимаю я этого! – Влад даже перестал есть. – Представляете себе? Скачешь на лихом коне, ветер свистит в ушах, небо синее-синее, воздух прозрачный, душистый от сочных трав, кольчуга на широкой груди горит на солнце, громадный меч в ножнах приятно холодит бедро, – вокруг ширь необъятная, простор, удаль, силы немереные, кровь молодая кипит, далекая женщина ждет… И все это променять на келью? Видно, я к этой бесшабашной жизни слишком привязан. А может быть, она нам и дана на то, чтоб брать от нее все и полной мерой?

– Давайте танцевать, раз мы пришли развлекаться, – потребовала Людмилочка.

Во время танца Тина увидела, что за окнами уже стемнело. Она была так увлечена своими мыслями, что не замечала ход времени. Или это время остановилось? Как чудесно – полумрак, толстые оплывшие свечи из настоящего воска, запах жареных грибов и мяса, каких-то монастырских трав, дивная музыка… Унисонные низкие басы, без полутонов, выводили примитивную и завораживающую мелодию, переносящую в дикие дали, полные огня и света, до жути знакомые…

Сиур почувствовал ее волнение, прижал к себе сильнее, – его тоже задевала эта древняя, суровая мелодия… Что-то от языческой древней Руси, от скифов, от степной вольницы звучало в резковатой гармонии, многократно отраженной непривычной акустикой помещения. Перехватывало дыхание и замирало под ложечкой, как перед прыжком в неизвестность…

Домой ехали на такси, не замечая разноцветных огней ночной Москвы. Тина закрыла глаза – ей все чудились сполохи огня, звон тяжелых монастырских колоколов, бешеная скачка, мокрые бока лошади, пар из ноздрей, жаркие пуховые перины, парчовые душегреи, уборы из скатного жемчуга, сброшенная на пол кольчуга, длинные черные косы, вышитая рубашка с раскрытым воротом, румянец стыда и страсти, слезы разлуки, крики сторожевого на теремной башне…

Бог знает, что чудилось ей в обычном, скользящем по спящему городу такси, как на стыке времен – где уже не отделишь явь и сон, морок и реальность, предчувствие и ожидание… где все смешалось, переплелось в странный и сладостный клубок, который не распутаешь, не разорвешь…

Сиур назвал таксисту свой адрес, и она не возражала. Ей хотелось плыть и плыть по течению, без цели, без забот, без мыслей…

Асфальт заблестел в свете фар, скользкий и мокрый. Пока они ехали, хлынул мгновенно созревший летний ливень, бурный, свежий. Тина и Сиур успели намокнуть, пробежав несколько шагов до подъезда.

В квартире было тепло, пахло кофейными зернами и печеньем.

– Ты когда-нибудь видел водяные фиалки? – спросила она, выйдя из ванны с полотенцем на голове.

– Тысячу раз, дорогая.

Он приподнял ее от земли и поцеловал.

– Да ну тебя, я серьезно спрашиваю.

– А я очень серьезно отвечаю, – только и делаю, что любуюсь водяными фиалками! – Сиур засмеялся.

Он был счастлив, впервые за свою нелегкую, полную испытаний, разочарований и потерь, жизнь. Он понял, что всегда надо идти вперед с надеждой, не оглядываясь с болью и сожалением на то, что уходит и остается позади. Там, впереди, расцветают деревья и встает розовый рассвет, – а все, что пройдено и пережито, это просто полная чаша жизни, в которой достаточно всего, и через край. И что, пожалуй, он ничего не стал бы менять в этом порядке вещей. Все это его – и он не хотел бы пролить ни капли…

– Знаешь, мне кажется, я знаю, кто убил племянника Альберта Михайловича.

– Что?

Сиур сразу опустил Тину на пол, и уставился на нее. Переход от водяных фиалок к убийству был слишком стремителен. Ну что за женщина!

– Ой… то есть я, конечно, не знаю…

– Так знаешь или не знаешь?

– Видишь ли, – она закусила губу, вспоминая или раздумывая, – когда-то давно я занималась стрельбой из лука.

– И что же?

– Не торопи меня. Когда тот человек, который выстрелил, обернулся и посмотрел на нас, мне показалось… То есть, тогда мне вообще было ни до чего от страха. Но в подсознании где-то отложилось.

– Да что отложилось?

Сиур почувствовал, что сейчас она говорит нечто важное.

– Понимаешь, в его жестах, походке, было что-то знакомое. Как будто я его раньше уже видела, но не часто. А как бы между прочим, иногда.

– А лицо? Его лицо тебе знакомо?

– В том то и дело, что нет. Вернее, не совсем. Лица я его как-то не рассмотрела.

– Как это? Он что, в маске был?

– Ну не в маске, конечно, а только насчет лица я не уверена.

– Так где это было? Где ты его могла видеть?

– Я же тебе рассказываю: когда-то я занималась стрельбой из лука. И он тоже приходил туда.

Это была уже хорошая зацепка. Спортсмена можно вычислить, его многие знают – товарищи, соперники, тренеры, врачи…

– Он тоже стрелял из лука?

– Да. Но только сначала. И, по-моему, он не тренировался, а просто приходил пострелять. Всего пару раз. А потом пропал.

– И ты его больше не видела?

– Видела. То есть, мне несколько раз казалось, что я вижу его то в метро, то недалеко от моего дома. Вдруг в толпе людей мелькнет его лицо, и все. Одно время мне казалось, что он следит за мной. Я Людмилочке рассказала, она надо мной посмеялась. Я и подумала, что это действительно ерунда. А потом такое бывало все реже и реже. Пока вовсе не прекратилось…

– И он ни разу не подошел, не познакомился, не поговорил?

– Нет.

– А почему ты обратила на него внимание? Что-то настораживало?

– Не знаю. Вроде ничего такого. – Тина задумалась, потом покачала головой. – Нет, ничего такого не было. Он просто смотрел как-то странно, как сумасшедший.

– Что это значит? – Сиур обнял ее легонько за плечи. – Вспомни все, что можешь.

– Да нечего вспоминать. Он стрелял себе, я тоже стреляла. Потом он посмотрел на меня, случайно, как мы все друг на друга смотрим, – и как будто его током шарахнуло, – аж отшатнулся весь, в лице изменился. Словно привидение увидел. Точно. Перепугался, или поразился очень. Что-то такое.

– А потом что?

– Ничего. Только иногда я стреляю, и вдруг меня как что обожжет сзади. Повернусь, – он. Сразу глаза опускает или отводит. Или в толпе где-нибудь – то же самое: мурашки побегут по спине, повернусь, – он мелькнул.

– Это все?

Тина думала некоторое время, сдвинув брови. Затем брови разгладились, и лицо прояснилось.

– Все. Больше ничего не было.

Ночью Сиур несколько раз просыпался, то под впечатлением монастырской трапезной, то под впечатлением рассказа Тины. Наконец, он встал и подошел к окну. Дождь кончился, небо очистилось, и вышла полная голубая луна, яркая и четкая.

Если киллер действительно тот человек, про которого рассказала Тина, то он, несомненно, ее узнал. По-видимому, у него появился к ней жгучий интерес. Непонятно, правда, какого рода. В таком случае, встретившись с ней взглядом, он не мог не узнать ее. А раз она видела его около своего дома, значит, адрес ее он знает. Следил. Ему даже вычислять не требуется, все уже известно, – и кто такая, и где живет. Вот это неожиданность!

В квартире, скорее всего, он и побывал. Зачем только? Непонятно. С его квалификацией, без труда мог определить, дома женщина, или нет. Значит, что-то искал. Что?

Сиур открыл створку окна, ему стало жарко. С улицы потянуло свежестью, запахом сырой листвы. Он закурил, напряженно глядя на залитые лунным светом деревья, блестящие лужи внизу. Мысль его неустанно искала решения и не находила…

Зачем приходил киллер? Трогал портрет певицы… Странно. До сих пор он никак не проявил себя. Но ведь и времени прошло всего ничего. Он тоже, наверное, запаниковал поначалу. Что он теперь предпримет? На что решится? Положение у него сложное, – заказчики почему-то сделали попытку расправиться с ним. Он об этом знает.

Вот, еще вопрос вопросов: заказчик, или заказчики, – кто они? Какую цель преследуют?

В который раз уже Сиур вынужден был сказать себе, что он снова далек от разгадки этой странной и страшной игры, в которую оказались вовлечены он, Тина, Влад, Людмилочка, – совершенно против их воли и по непонятной причине.

Он сел и снова прокрутил в памяти все, – смерть Альберта Михайловича, вдовы из подмосковной Тарасовки, Сташкова, который уже однажды чудом избежал гибели, и которому во второй раз повезло меньше. Погибшие люди все, как на подбор, без роду и племени, ничьи и ниоткуда.

В этой игре участвовали не только люди, но и вещи: маленький Будда, мастерски сделанный арбалет, странное письмо с чердака, подвал с плохой репутацией и потайным ходом, ведущим неизвестно куда, и даже, наверное, сам дом – бывший дворянский особнячок в несколько ампирных колонок, с высокими полукруглыми окнами и неизвестной родословной.

Есть и зловещие персонажи – человек с танцующей походкой и непонятным лицом, предположительно водитель джипа; киллер, который почему-то давно интересовался девушкой из стрелкового клуба. Возможны и другие, неизвестные пока участники.

Какая-то связь между отдельными фрагментами угадывалась, но в стройный узор они складываться никак не хотели.

Силовая нить, тянущаяся из глубины веков, из неведомой сердцевины бытия, – через призрачную Атлантиду, загадочный Египет, мрачное средневековье, дикую славянскую вольницу, – вспыхивала картинами судеб, чувств и тайных знаний, непостижимым образом связывая прошлое, настоящее и будущее, втягивая прежних игроков в прежнюю игру. Или эта игра никогда не прекращалась для них, а просто давала некоторую передышку, обусловленную скрытыми магическими обстоятельствами жизни? Сквозь эти обстоятельства они все проходили как во сне, и выплывали из них, словно из пространства забвения, не ведая, где начало, что продолжается, и какой предполагается финал.

Уже под утро, когда из сиреневатого тумана над плоскими крышами многоэтажек стало выплывать красно-желтое солнце, Сиур не выдержал и позвонил Владу.

– Ты на часы хоть изредка смотри, для разнообразия.

Влад едва заснул, и ему показалось, что звонок прозвучал в ту самую минуту, когда спасительный сон только-только открыл для него свои желанные объятия.