Текст книги "Золотые нити"

Автор книги: Наталья Солнцева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 31 страниц)

ГЛАВА 17

Служанка расставляла на столе кушанья – жареное с приправами мясо на серебряном блюде, вареные и свежие овощи, горячий хлеб, пироги, разные сладости. Стол накрывали всегда обильный, хотя обедали почти всегда двое – гость и хозяйка. Обычно оба молчали. Молодая дама разговор не поддерживала, на вопросы отвечала уклончиво, да и то из учтивости.

Она вошла, как всегда, неожиданно, и встала у решетки, протянув к огню руки. Темно-синее платье подчеркивало бледность ее лица, обрамленного пышными волосами, не укладывающимися в прическу. На золотом шитье корсажа заиграли отблески огня. Широкие рукава доставали почти до пола. Чуть повернув голову, дама посмотрела на гостя.

− Я вижу, благородный рыцарь уже почти совсем здоров.

Гость не сразу ответил. Он смотрел на огонь, скрывая волнение, которого никогда не вызывали у него другие женщины, как бы красивы или знатны они не были. В этой же не было, казалось, ни того, ни другого, – зато было что-то, чего он никак не мог определить.

Удовольствием было просто смотреть на нее, слушать ее голос, – можно было часами молчать, лишь бы она была рядом. Она не старалась привлекать к себе, используя обычные женские ухищрения; напротив, они даже были бы смешны в ней, так как ей ничего более не нужно было, кроме ее самой, чтобы вызвать неодолимую тягу. Что-то влекло к ней, влекло неудержимо…

Гость тряхнул головой, отгоняя наваждение. Его, кажется, что-то спросили. Давно он так глупо не выглядел.

− Простите, вы очень красивы, – я слишком увлекся и не расслышал, что вы сказали. Вам очень идет синий цвет. – Он помолчал, словно в раздумье. – Я хотел сказать вам, что видел однажды ночью, как вы…Это вовсе не было бредом или плодом больного воображения. Я действительно это видел, и самое странное, – возможно, я не очень умен, говоря вам об этом, – самое странное, что я как будто не был удивлен тем, что я увидел.

Поверьте, что я много чего повидал, – я путешествовал, наблюдая мир в самых разных его проявлениях, мне наскучило странствовать…Не знаю, что я искал. Сначала я думал, что найду это в книгах. Я приобретал знания, надеясь найти ответы, и не нашел их. Я спрашивал у звезд, и они не дали мне ответа. Тогда я решил найти его, пустившись в дорогу, и вернулся разочарованным.

Никто не мог сказать мне, что я ищу, кроме меня самого. Но я сам не знал этого. Чему бы меня ни учили, мне всегда было мало… Мне всегда казалось, будто я знаю что-то такое, чего никто из людей не знает, но что?..

− Вы хотите, чтобы я вам ответила? – она улыбнулась. – А я сама хотела вас кое о чем спросить. Впрочем, сначала нужно мужчину накормить, а потом приставать с расспросами. Не так ли?

Она жестом пригласила гостя за стол, и стала нарезать мясо. Это получалось у нее не очень ловко, но мило, и было приятно смотреть на то, как она это делает.

− Я готов исполнить это прямо сейчас.

− Что? – она подняла на него свои пронзительные глаза, и он почувствовал, как по телу побежали мурашки.

− Удовлетворить любопытство дамы – первостепенный долг благородного рыцаря, – он еле заметно усмехнулся. – Так что спрашивайте. Буду счастлив, если смогу развлечь вас.

− В самом деле? Тогда я начну. Вы едите мясо?

− Конечно. По-моему, вы имели возможность убедиться в этом. Странный вопрос. Вы, кажется, тоже его едите.

− Да, – она помолчала. – Дедушка с отцом часто брали меня с собой на охоту. Я с детства умею ездить верхом и пользоваться оружием. Люблю стрелять. Но… Как-то мой отец застрелил оленя. Стрела попала ему в шею. Его глаза – большие, выпуклые, черные, полные боли, – долго стояли передо мной. Он как будто плакал. Хотя дедушка мне потом говорил, что животные не плачут. Это могут только люди.

Еще дедушка учил меня, что нельзя проявлять жалость. Жалеть кого-нибудь – значит, отдавать ему свою силу. А силу отдавать нельзя никому.

− Пожалуй, я с этим соглашусь. Вы… живете довольно обособленно. Просто не любите суеты?

Женщина внимательно посмотрела на своего собеседника – под его глазами залегли глубокие синие тени, признаки недавно перенесенной болезни, в прямом взгляде интерес перемешивался с усталостью. Болезнь еще не вполне покинула его тело. Но вскоре ему все равно придется уйти.

− Мы любим всех людей. Но род занятий принуждает нас поселяться вдали от них. К тому же уединение и покой благотворно влияют на здоровье. Разве вам у нас не понравилось? – Она немного помолчала. – К тому же, если быть до конца откровенной, не столько мы избегаем людей, сколько они нас. Дедушка объяснял мне, что люди чувствуют себя неуютно рядом с нами. Им кажется, что мы опасны для них. Они боятся.

− Я думаю, у них есть повод для этого, – рыцарь поставил на стол серебряный бокал с вином и откинулся на спинку стула. – Когда люди решают, что кто-то опасен для них, это всегда имеет под собой почву.

Тот, кто не похож на них, кто не так думает, не так поступает, знает что-то такое, что им неизвестно, обладает чем-то для них недоступным, тот, кто непонятен, – становится опасным. А опасности следует избегать, если ее невозможно уничтожить.

Люди всегда стремятся избавиться от того, что вызывает у них страх, если это им под силу, конечно. В этом смысле вам самим следует остерегаться. Я хорошо знаю людей.

− Они не ведают, что творят. Потом они сожалеют об этом.

− Ну, разумеется, – в его голосе прозвучала изрядная доля иронии. – Это мне отлично известно, – как жажда разрушения и зла овладевает людьми, подобно стихии. Они не в силах остановить это, они накручивают сами себя до экстаза, и не успокаиваются до тех пор, пока ужас содеянного не предстает перед ними во всей своей обнаженной сути.

Когда жестокость совершенного ими, чего они только что требовали, страстно желали, оказывается прямо перед ними – на них находит оторопь. Они не могут смотреть на то, что совершили.

− Люди невежественны. Их умы поражены тяжким недугом. Они достойны сострадания.

− Ваш дедушка был прав, по поводу жалости. Жалость – причина многих бед. Если вы скажете этим людям об их невежестве, они просто не станут слушать вас. Жажда крови ослепляет их.

Они подвержены самому страшному недугу – они рабы всего окружающего. Они ничем не владеют, даже самими собой. Даже своими чувствами. Они подобны листьям, гонимым ветром. Безвольные, безучастные – поднимаются вихрем или валяются под ногами. Стихия управляет ими.

− Однако вы не очень-то любите людей.

− Я вижу то, что есть, и говорю об этом. Я воспринимаю жизнь, как есть, принимая решения на основании этого, – благодаря чему мне до сих пор удавалось сохранить свою жизнь и свою честь. Я помогал многим. – Он провел рукой по волосам, как бы обдумывая свои слова. – Вот вы, собирая целительные травы, не станете же рвать крапиву, зная, что она жжется.

Понимать опасность и принимать соответствующие меры – это правильно. Я вижу, мужчины вашего рода осознавали возможность нападения. Ваше жилище – настоящая крепость. И хитро придуманная – я в этом кое-что смыслю.

Необычный дом. Полный оружия, скрытых ловушек, – но довольно пустынный. Где его обитатели? Никого не осталось в живых? Простите, если вам горько вспоминать об этом, но это не праздное любопытство. Я думаю о вашей безопасности не первый день. Неловко было говорить об этом, пока я сам, полностью беспомощный, зависел от вашего участия и рассчитывал на вашу защиту. Но теперь вы можете располагать мною. Я ваш должник, и хочу, чтобы вы знали, что я в вашем распоряжении в любых обстоятельствах и в любое время.

Хозяйка странного дома смотрела на огонь. Наконец, подняла глаза.

– Благодарю вас. Я действительно сейчас живу одна, но так было не всегда. Корабль, на котором плыли мои родители, разбился о скалы во время бури. Совсем недалеко отсюда. Я тогда была маленькая, и они меня не взяли с собой в длительное морское путешествие. До сих пор не знаю, хорошо это или плохо.

У меня нет ни братьев, ни сестер. Я выросла у дяди и тети. Воспитывал меня дедушка. Он и тетка научили меня всему, что я знаю. Хотя дедушка всегда говорил, что я и так все умею, и что знания у каждого из нас внутри. Потом дедушки не стало. Когда я выросла, он сказал, что завершил все, что должен был сделать здесь, и что теперь он свободен. Больше я его не видела.

− А бабушка? У вас была бабушка?

− Я ее почти не помню. Красавица с черными очень длинными волосами и ярко-синими глазами. Старые слуги рассказывали, что никто не мог смотреть бабушке в глаза. Ее взгляд потом долго преследовал, как бы затмевая весь мир – только ее глаза, сине-голубые, бездонные.

А мне всегда нравилось, когда она смотрела на меня, – как будто тонешь в прозрачной глубине, и не хочется подниматься на поверхность. Ее сила ласкала меня, как теплая морская волна.

Бабушку сожгли на костре, как ведьму. Ей предлагали жизнь в обмен на то, что было известно только ей одной, – она знала что-то важное. Когда ее вели на костер, люди бросали камни, посылали проклятия, они просто неистовствовали, обезумев от собственного страха.

Они все равно ее боялись. Когда бабушка подняла голову и посмотрела на них, они замерли в ужасе и отпрянули. Она не страдала, – ушла до того, как огонь коснулся ее тела. Но люди… О, Господи!

Огромный костер вспыхнул до самого неба, пламя загудело, основание креста сгорело в мгновение ока, и крест, к которому было привязано тело, упал. Один человек, странный человек в плаще, лица которого никто не видел, быстро покинул площадь. Тогда дедушка сказал мне: « Опасайся человека в плаще». Но не разъяснил, кто он, чего ему надо, и как я узнаю его.

− С тех пор вы ничего не слышали об этом человеке и не видели его?

− Скорее нет, чем да… Однажды в лесу мне показалось… Впрочем, это только показалось. Я очень испугалась, сама не знаю, почему. Вернувшись домой, я рассказала об этом дяде. Тогда мы и уехали, в ту же ночь.

Никто ничего не стал мне объяснять; просто собрали все, что можно было, посадили меня на лошадь, – по бокам всадники с факелами, ветер, на небе ни звездочки… – Она повела плечами, как в ознобе. – Страшная ночь. Иногда кажется, что она так никогда и не кончилась. С тех пор мы здесь.

− Вам часто приходится защищаться? – молодой рыцарь встал из-за стола и пересел на длинную резную скамью у огня, покрытую ковром. Невольным движением он положил руку на меч. Инстинкт подсказал ему, что лучше, когда оружие под рукой. Синий камень мерцал в отблесках огня. Витая рукоятка меча тусклым золотом выделялась на пестроте ковра.

− Мы всегда готовы к этому. – Женщина подошла и протянула руку к оружию, которое уже не раз рассматривала. – Вы, я вижу, тоже. Какой необычный у вас меч! Никогда не видела ничего подобного. Теперь я понимаю, почему иногда оружию дают имя, как человеку. Оно переживает своих хозяев, но не свою славу.

−Впервые вижу женщину, которая так говорит об оружии. Нельзя называть имя меча – тогда он теряет свою силу. Это тайное имя.

− Я вовсе и не спрашиваю его имя. Кстати, как имя благородного рыцаря, который гостит у меня в доме, я тоже не спрашиваю. Скорее всего, это тоже тайна! – Молодая дама засмеялась. – Я не увидела ни на щите, ни на доспехах, ни на оружии никаких геральдических отличий. Рыцарь не носит ничьих цветов? Не бьется на ристалищах ни за чью честь и любовь?

− Нет нужды в геральдике. Меня узнают по другим приметам. – Он пристально посмотрел на женщину и усмехнулся. – Мои предки считали, что доблесть мужчины должна быть видна не на щите, а в бою. Ну, в этом я с ними согласен. Любой, кто рискнет обнажить против меня меч, узнает, что мое имя Сиург.

Рыцари Святого Грааля часто давали обет безбрачия, поэтому наш род почти угас, – но вышедшие живыми из поединка со мной расскажут обо мне лучше любых цветов и гербов. Я не ищу легких побед, поэтому и не участвую в ристалищах.

Занимаясь исцелением ран и болезней, я научился ценить жизнь человеческую, и не стану убивать на потеху, тем более, что умею это делать слишком хорошо.

− Теперь я знаю, кто вы. Слава о рыцаре Сиурге дошла даже до нас, в нашем уединении. Значит, вот вы какой, – женщина помолчала в задумчивости, – Рыцарь Грааля, но святым вас не назовешь. – Она взглянула на него своими ясными глазами. – Не спрашиваю, что привело вас в наши края. То, чем вы занимаетесь…

− А вы?

− Что я?

− Чем вы занимаетесь? Думаю, вы не стараетесь сделать это известным? Это так, по поводу святости… Я не люблю святош, я им не верю. Сам не такой, и не требую этого от вас.

− Не требуете? – ее возмущение было скорее напускным, чем искренним. – Прежде, чем что-то требовать, нужно еще иметь на это право.

−Ни у кого из нас нет прав на другого человека. Невозможно чего-нибудь добиться требованиями. Особенно от женщины. – Рыцарь положил меч себе на колени; клинок отсвечивал темным пламенем, такое же пламя, казалось, вспыхнуло в его глазах, когда он посмотрел на хозяйку. – Все, что мужчина хочет получить от женщины, он должен заслужить.

Молодая дама повернулась к собеседнику, в ее взгляде промелькнул интерес, который она, впрочем, тут же притушила. Длинные ресницы отбрасывали глубокие тени, губы чуть улыбались.

– Бывают вещи, которые заслужить не просто. Жизнь, как этот огонь, – она посмотрела на язычки пламени, – вблизи он согревает, вдали от него холодно и неуютно, без него вообще невозможно. Но тот, кто подойдет к огню слишком близко, рискует обжечься, а то и вовсе сгореть.

Человек, в котором жизнь едва теплится, ведет невообразимо унылое существование. Тот же, в котором внутренний огонь нестерпим, может…Впрочем, не стоит об этом. Меня зовут Тинния, – неожиданно, без всякого перехода, добавила она.

− Тинния… Никогда не слышал такого имени, и, тем не менее, готов поклясться, оно мне знакомо. Странные вещи происходят со мной вблизи вас. Я не совсем понимаю, о чем вы говорите, но мне хочется слушать. Есть речи, проникающие прямо в сердце. Темно-синее с золотом, – какое красивое сочетание… – Гость подошел вплотную к женщине.

Она не отстранилась, только прямо посмотрела ему в глаза.

– Вы позволили бы мне носить ваши цвета? – спросил он.

− Есть вещи, которые заслужить не так просто. Я уже говорила это.

− Я понял. Но я могу надеяться?

− Конечно, вы свободный человек. – Она опустила свои густые ресницы. – Но я не даю вам ни малейшего – ни малейшего! – повода думать, будто бы мною вам что-то было обещано. Не было не только никакого обещания, но даже и намека на обещание. Вы уверены, что я понятно объяснила вам, что происходит?

− Вполне. – Синее с золотом…небо и пески… – Он крепко обнял женщину рукой за плечи, медленно приблизил свои губы к ее губам – отблески огня играли на его резко очерченных скулах, бронзовых от солнца и ветра. – Я видел там тебя… – прошептал он ей в самые губы…

Она не успела спросить, где, ее губы приоткрылись; долгий поцелуй унес остатки сознания…Блаженство растеклось по телу, – яд, который отравляет навсегда…

Тинния не легко пришла в себя, когда рыцарь отстранился. Он разжал свои объятия неожиданно, как и все, что он делал, и теперь смотрел на нее, как она выплывает из тумана забытья. Слегка насмешливо. Или ей это показалось? Она вдохнула, собираясь высказать свое возмущение, – и вдруг осознала, что ей хочется, чтобы предыдущее мгновение длилось и длилось. Как будто…Невозможно в это поверить. Она отбросила эту мысль…

− И это рыцари, дающие обет безбрачия! – она села и засмеялась.

− Обет безбрачия, но не целомудрия. Это разные вещи. – Он тоже сел напротив огня, удивляясь, что его волнение никак не уляжется.

− Вы всегда прикидываетесь святым?

− Даже не пытаюсь. Я всегда считал, что маску святости надевают люди, которые прикрывают ею свою несостоятельность, или пороки.

Любовь к жизни, терпимость ко всем ее проявлениям, умение наслаждаться ее дарами, пользоваться всем, что она дает, с радостью и удовольствием, плакать и смеяться от души, пускаться без оглядки в дальние странствия, знакомиться с миром и людьми в нем, – это могут только люди со светлыми помыслами и любовью в сердце. Они могут много ошибаться, но и много сделать. Я бы предпочел такого человека иметь за своей спиной в бою, и я бы не оглядывался.

− Однако вы не жалуете святых.

− Если вы вкладываете в это слово тот же смысл, что и большинство людей, то да, не жалую.

Однажды мальчиком я увидел лилию. Она была такая белоснежная, чистая, полупрозрачная, она сияла и светилась изнутри, как… у меня перехватило дыхание, я долго стоял, зачарованный тем, что эта нежная прелесть – живая, что она имеет тонкий запах, лепестки и сердцевинку, покрытую золотистой пыльцой…И вдруг меня поразило, что такая белая лилия выросла из черной-черной земли, из грязи, из всего, что перемешалось временем и природой…

Смог ли я понятно объяснить, что я почувствовал?.. Земля черная, но лилия из нее вырастает белая. С тех пор я в плену у жизни – ее грязь и ее лилии – это все мое…Без одного, наверное, не бывает другого. Возьмите почву, просейте, отсортируйте, удалите все, что вам кажется лишним и оскорбляющим ваши понятия, отмойте, исправьте, очистите, переберите, – и у вас никогда не вырастет лилия! Никто никогда не увидит ее, не застынет в восхищении, околдованный навеки…

ГЛАВА 18

Перегоревшие дрова в камине все еще рассеивали приятное тепло. Запах свежего дерева, дорогого коньяка и еле уловимый – французской парфюмерии – наполнял комнату, придавая ей тот неповторимый шарм, оттенок чувственного, изысканного, особого уюта, который нельзя объяснить, но можно только ощутить.

Каштанового цвета панели мягко отсвечивали, высокие стаканы блестели золотыми ободками; хрустальный графин стоял на столе, прихотливо изогнутый светильник неярко мерцал, мягкие пледы хорошо пахли настоящей шерстью и еще чем-то, может быть, достатком, надежностью и покоем комфортного, добротного и обеспеченного человеческого жилья.

На всем виднелся отпечаток простого изящества, изысканности и гармонии, которые сами по себе всегда стоят недешево, но которые, кроме денег, требуют еще отменного и экстравагантного вкуса, того особого склада ума, который исключительно редко встречается в людях и именно потому, а возможно и по иным, труднообъяснимым причинам, так притягивает к себе, и который не приобретается – с ним нужно родиться.

Тина медленно переводила взгляд с одного предмета на другой, медленно просыпаясь, и пытаясь сообразить, где она находится и как попала сюда. Откуда-то донеслись запахи жареной ветчины и кофе. Она погладила рукой длинный и мягкий ворс пледа – какая чудесная вещь! – неохотно встала и с удовольствием потянулась.

Видимо, она неудобно лежала – но спала крепко, не меняя положения. Что это ей снилось? Обрывки сна все еще витали в этой комнате: какой-то меч с синим камнем, так странно светящимся, – что это за камень? Может быть, сапфир? Какие-то охотники, убитый олень, костер, ведьма, – о, Боже! Страшный человек в плаще, без лица – она невольно содрогнулась. Человек без лица…

Вдруг повеяло холодом и жутью, как из бездны. В тот же момент всплыли звуки рыцарских рогов, лязг оружия, непонятные идолы в облаках курений, золотое полупрозрачное покрывало, тяжелые складки вишневого бархата, красивый молодой рыцарь, его шепот… Что же это, вот так и сходят с ума?…

Она почти ответила на этот вопрос утвердительно, как в дверном проеме появился мужчина с чашкой кофе в руке. Он посмотрел на нее и улыбнулся.

− О, прошу прощения, не думал, что вы уже встали. Собрался будить. Нам нужно ехать. Завтрак готов.

Он сначала с недоумением, а потом со все возрастающим беспокойством смотрел на девушку: только отменно тренированная реакция помогла ему в один миг поставить чашку на стол и сделать необходимое количество шагов, чтобы не дать ей упасть.

Подхваченная в последний момент сильной рукой, она испуганно вскрикнула – и обморок не состоялся. Глаза ее широко открылись, неожиданно наполнились слезами, неудержимо побежавшими по розовым после сна щекам, сквозь всхлипывания он едва смог разобрать ее причитания.

− Что же это? Что же это такое?.. Почему ? Почему это не сон? Почему это все мне не приснилось? Альберт Михайлович, и эта женщина, они умерли, умерли… Это из-за меня они умерли… Я не знаю, за что, не знаю, почему, но я это чувствую… Я это чувствую – они умерли из-за меня. Но почему? Я ничего не сделала, у меня всегда была обычная жизнь, – детство, школа, учеба, работа… Почему все это происходит? – простонала она, захлебываясь от слез, и вся дрожа.

– Ведь вы, наверное, мне не верите? Вы же не верите? Я бы сама не поверила. Но я говорю правду: я ничего не знаю, я ничего не сделала, я ничего не видела… я понятия не имею, откуда взялся весь этот кошмар!..

Это даже сначала казалось забавным, ну как игра, понимаете? Это было несерьезно, и глупо… Но теперь я боюсь… Я просто боюсь. Я боюсь заходить утром в пустой вестибюль библиотеки. Вы знаете, там темно… Я никогда, никогда не боялась темноты, я вообще ничего не боялась. – Она посмотрела своими нестерпимо пронзительными заплаканными глазами и прошептала, – Я очень, очень боюсь… Мне страшно идти по улице, днем – вы представляете? – все зловещее: и небо, и солнце, и даже тени деревьев… Я боюсь в своей собственной квартире – мне хочется заглядывать под кровати, в шкафы, ванную… и даже после этого мне все равно страшно. Мне страшно смотреть на темные окна. Мне страшно думать… – Она снова заплакала.

Сиур сел на диван и помог сесть ей, он терпеливо выслушивал ее торопливый, прерывающийся шепот, не перебивая и не пытаясь успокаивать. Он знал, что это, накопившееся, должно вылиться, что бесполезно и не нужно останавливать этот поток слез, страха и слов. Пусть он иссякнет, тогда придет опустошение… а потом вернется способность жить и чувствовать, слушать, думать, рассуждать. Но это потом.

− Господи, почему это все мне не снится? Вы знаете, по ночам я как будто живу какой-то другой, странной жизнью… Как будто сон и не сон… Все как наяву – все … по-настоящему, понимаете? – Тина подняла голову и вопросительно посмотрела ему в глаза. – Вы же не думаете, что я сумасшедшая? – Она обхватила голову руками, раскачиваясь из стороны в сторону. – Что произошло? Я не могу разобраться… Я… просто больше не могу! Вы мне поможете? Стыдно признаться, но… я боюсь, что меня… что я…

Сиур внимательно посмотрел на девушку. Она поняла его взгляд по-своему, торопливо возразила:

– Нет! Я действительно все рассказала вам. Собственно, мне и рассказывать-то нечего. Я ничего больше не могу добавить, я… не могу найти этому никакого разумного объяснения. Но я боюсь. Я чувствую, что … я говорю ерунду.

Больше никогда с того момента, как Альберт Михайлович не открыл мне, я не чувствовала ни покоя, ни безопасности. Это ужасно, ощущать себя в западне. Куда бежать? От кого? – Тина несколько успокоилась и перестала плакать. – Вы действительно мне поможете?

− Конечно. Я постараюсь узнать что-нибудь. И со мной вам нечего бояться.

Он снова улыбнулся, хотя на самом деле у него неприятно похолодело в груди: он тоже чувствовал опасность – она витала в воздухе, неведомая, непонятная, невесть откуда взявшаяся, – наполняя окружающее пространство, распространяясь в нем подобно отраве…

– Не беспокойтесь! – он старался, чтобы это прозвучало как можно беззаботнее. – Нам пора возвращаться в город. Нужно поесть. Пойдемте.

За едой они мало разговаривали. Тина ела без аппетита, скорее машинально. Она жевала ветчину, запивала сладким горячим кофе и все время размышляла. Кофе был отличный.

− Очень вкусно. Спасибо.

− Рад, что вам понравилось. Я люблю готовить.

− А я нет.

− Обычно женщины в этом не признаются.

Тина с таким недоумением на него посмотрела, что он засмеялся. Она определенно была необычной. Удивительно естественной, – настолько, что он даже забыл, как это может выглядеть. Оказывается, это очень привлекательно, очень.

Ему было приятно просто видеть ее рядом, знать, что сейчас они сядут в машину и поедут по утренней, мокрой и блестящей после дождя трассе… Она будет сидеть на переднем сиденье, и он сможет видеть ее профиль, сможет взять ее за руку. Эта мысль сделала его счастливым.

− Какой я все-таки дурак!

− Что?

− Не обращайте внимания, – он понял, что подумал о себе вслух. – Это я так. Плохо выспался, наверное.

− Я тоже. – Она помолчала. – А может быть, я вовсе не спала. Ночью я жила другой жизнью. В другом времени. И все это было на самом деле, я знаю. Это было со мной. Вам никогда?.. Впрочем, я опять скажу глупость. Но все же, вам никогда не казалось, что вы чего-то не можете вспомнить, а это очень нужно? Очень-очень нужно! И вот как будто уже… А потом как занавес опускается – и все!

− Я знаю, как это бывает. Странно, что именно с вами я могу говорить об этом. Никогда и никому бы не сказал, а вам могу. Я тоже не очень люблю сны. Они тревожат меня. Наверное, такое случается иногда со всеми людьми.

− Нет.

− Нет?

− Не со всеми. Сновидения обычно сумбурны, беспорядочны, не связаны по смыслу… А мои не такие. Вот сегодня, например, как будто несколько жизней прошли передо мной… Чьи они? Может быть, мои? Как? Откуда? Я проснулась, думая, что и это все – смерть, страх, – мне приснились. Никак не могла понять, где я. И тут вы заходите – и все вспомнилось. Мне захотелось просто исчезнуть отсюда. Куда угодно, лишь бы все это прекратилось.

− В самом деле?

− Я не то хотела сказать. – Она смутилась.

− Вы мало поели, а нам далеко ехать. Собирайтесь.

Они выехали из гаража, и дверь автоматически закрылась. Тина посмотрела на водителя – безукоризненный вид, чисто выбрит, никаких следов почти бессонной ночи, загорелые руки уверенно держат руль… Сиур посмотрел на нее, и она чуть не покраснела. Вдруг он прочитал ее мысли?

− Чудесное утро.

Он кивнул, поправляя зеркальце заднего вида.

Утро после дождя оказалось удивительно ясным: умытая свежая зелень с повисшими капельками влаги, нежаркое солнце, трава в росе, теплые лужи, радостный птичий гомон, густой аромат пропитанной дождем земли. Тина оглядывалась, с интересом рассматривая недостроенные дома, заросшие кустами сирени, боярышника и шиповника.

− Какое странное место. Здесь никто не живет?

− Нет.

− А… Понимаю. Это тайное убежище. Приют холостяка. – Она засмеялась.

− Ну да. Как вы догадались?

− У меня очень тонкий нюх на подобные вещи. Неплохое гнездышко!

− Вам понравилось? – Он оглядывался назад, выезжая на дорогу и стараясь не задеть кучу ржавых бочек, мокрых от воды.

− Не то слово. Все предусмотрено. Можно месяцами выдерживать осаду ревнивых жен.

− Вы непоследовательны: у холостяка нет жен, вернее, жены.

− Действительно. Зачем же вам тогда такое затерянное жилище? Прятаться от кого –нибудь? Вы тайный агент? Преступник? Или… Ну точно, как я сразу не догадалась. Вы – сексуальный маньяк. Заманиваете женщин, потом убиваете, потом… их никогда никто здесь не найдет.

− Множество их трупов зарыто на этом участке. Вы видели строительный хлам? Это маскировка… Вы правы, тут трудно найти. – Он засмеялся. – Почему мне так легко с вами? Курите?

− Иногда. Но сейчас не хочется.

− Тогда и я не буду. – Он положил сигареты обратно в карман. – Хотите дам вам совет? Никому не говорите о том, где мы были. Забудьте это место и этот дом.

− Уже забыла.

− Это единственное место, где нас никто не сможет найти. Во всяком случае, не сразу.

− Я думала, вы шутите. – Тина вздохнула. Ему сразу стало ее жалко.

− Напротив, я серьезен, как никогда. Это будет место наших тайных свиданий. – Его лицо стало напряженным. – На самом деле я не знаю, как будут развиваться события, но нам следует быть осторожными. Игра становится опасной. И это единственное место, которого никто не знает. Почти никто.

Он некоторое время молча вел машину. Мокрый асфальт блестел на утреннем солнце. Дорога была очень скользкой. На повороте, несмотря на небольшую скорость, машину занесло. Сиур с трудом ее выровнял. Повернулся к Тине.

– Вы кого-то интересуете. Это достаточно серьезный интерес, судя по всему. Я верю, что вы сами не знаете, в чем дело. Но нам нужно узнать это, и как можно скорее.

− Смотрите на дорогу.

− Вы боитесь? – Он усмехнулся. – Я хороший водитель. Вам не о чем волноваться. В данном случае у нас проблемы не с этим.

− Смотрите! – Тина повернула голову влево, оглядываясь назад. – Сколько машин.

− Похоже, наши военные решили сделать вылазку на природу. Однако много у них техники.

По левой стороне трассы, слегка впереди них, непонятно откуда внезапно появилось множество военных грузовых автомобилей, с длинными кузовами, крытыми брезентом. Они двигались плотно друг к другу, так что всем остальным оставалось только пристраиваться им в хвост.

Сзади, куда смотрела Тина, уже выстроилось большое количество легковушек. И это при том, что трасса пока не слишком загружена – раннее утро. Интенсивное встречное движение сделало обгон проблематичным.

Сиур обдумывал ситуацию. Если навстречу вылетит по мокрой скользкой полосе автомобиль, он не то что не успеет вклиниться между военными грузовиками, а это просто будет невозможно: они двигались в хвост друг другу с минимальным промежутком. Далеко впереди не видно было даже, где голова колонны.

Он попытался слегка выехать из вереницы машин влево, и еле успел увернуться от встречной «Мазды». Встроившись обратно на свое место, он чертыхнулся про себя.

− Не надо, я боюсь. Мы не успеем. Посмотрите, какая длинная колонна, я даже не вижу, где начало. Дорога скользкая.

− Нам нужно торопиться. – Сиур снова оглянулся назад. Темно-зеленая «Волга» попыталась повторить его маневр, и так же безуспешно.

Он обречено вздохнул, – машины еле ползли, – и включил магнитофон. Раздались тихие звуки сарабанды [24]24
  Сарабанда – старинный испанский танец живого, страстного характера. В оперно-балетных представлениях 17– нач. 18 вв. во Франции и Испании сарабанда превратилась в торжественный и чопорный танец.


[Закрыть], – лютня и гобой, перекликаясь, вели старинную отрывистую мелодию. Через приоткрытые стекла врывался прохладный влажный ветерок, наполняя салон запахами мокрой листвы и асфальта.

Тина испытывала странное наслаждение, – нетерпение и тревожное ожидание сливались с утренней, умытой дождем природой, которая источала великолепие красок – лиловых, белых, ярко и темно-зеленых, дышала ароматами цветущих трав и кустарников, сияла чистым бледноватым небом.

Рядом с ней находился мужчина, который волновал ее. Она испытывала удовольствие от того, как он держал руль, оглядывался назад, смотрел на нее, улыбался, хмурился, посмеивался, поглядывал на часы.

Природное благородное изящество каждого его жеста, каждого поворота головы, мимики лица, та естественная простота, с которой у него все это получалось, и над которой он не задумывался, – говорили ей больше, чем тысячи слов. Давным-давно она сделала его таким в своих мечтах, которые сама же считала несбыточными.

Назад к карточке книги "Золотые нити"