Текст книги "Песочный принц в каменном городе (СИ)"

Автор книги: Наталья Ручей

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 13 страниц)

Глава № 10

В кабинет заглянули заинтригованные девчонки, в первом ряду зрителей – Андреевна. Узнав о сути нашего разговора с регионалом, пожали плечами и ушли в другой кабинет.

К обреченности прибавилось одиночество.

Примерно через часик Андреевна вернулась и сказала назидательным тоном:

– Я все понимаю: увольнение, но сегодня придется отработать. Накладные надо делать, иначе завтра отгрузки не будет.

Завтра и меня здесь не будет, но, видимо, я значила меньше для фирмы, чем накладные. Следом за Андреевной в кабинет заглянули девчонки, бросили сухое «пока» и ушли.

Обреченность, одиночество, а на горизонте маячило предательство…

Хотелось плакать, но для жалости не было времени. Я старалась как можно скорее выбить накладные и вернуться домой. Укутаться с ног до головы, включить радио, уснуть – верх счастья. За дверью офиса слышался женский и мужской смех – дальнобойщики развлекались, а так тишина полная.

Неожиданно дверь открылась, и я услышала мужской голос:

– Ты еще здесь?

Голос человека, которого здесь не должно быть. Человека, который приложил руку к тому, чтобы уже завтра здесь не было меня.

Но плакать не стану.

Матвей сел рядом, пододвинул стул ближе ко мне; еще ближе. Я почувствовала его взгляд.

Испытывает? Изучает? В молчании несколько минут. Смотреть не буду. Нет времени, да и к глазам предательски подступили слезы.

Он поднялся, вышел из кабинета, вернулся с двумя чашками кофе, отставил их в сторону, забрал с принтера распечатанные документы и принялся ловко орудовать линейкой и степлером.

Я удивилась, но ничего не сказала. Хочет скорее избавить офис от моего присутствия? Вперед!

– Ты всегда так засиживаешься?

– Раньше – всегда, – бросила я, избегая взгляда.

– И сколько ты за это получала?

Говорит в прошедшем времени. Итак, все, действительно, решено. Жаль, надежда еще трепетала.

– Шесть сотен.

– Когда ты говоришь таким тоном, мне начинает казаться, что это много.

– В любом случае, больше, чем будет.

– Ты так думаешь?

Я не ответила.

Тебя волнует то, что я думаю? Не думаю.

Каламбур, только смешно не было.

Закончив работу, я потушила свет, не смотря на присутствие в кабинете Матвея, спустилась вниз. Пусть пьет свой остывший кофе. Сам сделал – сам пей.

Наверное, медленно спускалась – Матвей успел обогнать меня у выхода. Сел в свою машину, отъехал… Остановился и вышел из нее.

Мы смотрели друг на друга почти впритык – не более двадцати сантиментов. Молча. Долго. Странные мысли кружили в голове. Броситься ему на шею, расплакаться, плюнуть в лицо, обнять, оттолкнуть.

Благодаря ему мне нечем платить за квартиру, придется снова искать работу, а я смотрела в его глаза и думала, что встреться мы раньше и при других обстоятельствах…

Парень с веселыми глазами меня притягивал. Сильно.

Такси мигнуло желтыми шашками, остановилось рядом. Большая редкость для этого района. В ожидании клиента таксист закурил сигарету.

Матвей задержал взгляд на сизом дыме и снова обернулся ко мне.

– А ведь я в тебе не ошибся. Иногда так бывает. Видишь человека минуту, и понимаешь… В общем, понимаешь слишком многое, даже то, о чем не думал.

– День сюрпризов закончился – начался вечер загадок?

Матвей улыбнулся.

– Я специально вернулся.

Он достал из бумажника визитку и протянул мне.

– Там мой номер. Позвонишь?

– Почему нет? Телефон куплю и сразу…

– У тебя нет мобильного?

– Да, есть люди, у которых мобильного нет.

– Почему?

– Кому-то мой телефон был нужнее.

Таксист посигналил, Матвей постучал ему по крыше – тот сделал знак рукой – мол, все нормально, жду.

Зачем ему такси? Только и успела подумать… Матвей достал свой телефон, вытянул сим-карту и протянул телефон мне.

– Теперь точно позвонишь.

Я в удивлении смотрела на его длинные загорелые пальцы и телефон. Не знаю, что удивило больше: загорелые пальцы зимой или новенький современный телефон, который до этого я видела только за стеклянной витриной магазина.

– Только благодарить не надо. Просто позвони.

Просто возьми телефон, просто позвони, может еще что-нибудь тебе сделать просто?

Я удивленно моргнула – телефон оказался у меня в руках. Я согласилась?

– До встречи?

Матвей подтолкнул меня к такси, усадил на заднее сиденье, склонился… Его губы дрогнули – хотел что-то сказать, но вместо этого хлопнул дверью. Машина двинулась с места, замерла. Вместе с таксистом мы недоуменно смотрели на Матвея, ставшего на пути.

– Завтра на работу без опозданий! – крикнул в приоткрытое окно водителя и сунул ему деньги.

– Ага, – усмехнулся таксист, – еще ты меня контролировать будешь.

Матвей отошел в сторону, позволяя такси проехать.

Я обернулась. Он стоял у своей машины, смотрел нам в след и курил. Позже я узнала, что это была его первая сигарета за последние два года.

Тогда же я думала только о том, что меня оставили на работе. И я – не пустое место. Компания потратила деньги на такси и мобильный телефон. О как! Позже я узнала, что и за такси и за телефон Матвей заплатил сам.

Когда зашла в дом, даже привычная картина тетки– кастрюли– голодные мужья не испортили радужного настроения.

– А, явилась, – тут же отреагировала одна из теток.

– Заткнись!

Зря они приняли мое хорошее настроение за слабость.

К моему удивлению, тетка заткнулась, зато вступила вторая:

– Нечего ссориться. И тем более, все равно скоро избавимся друг от друга. Да, выселяют всех. Вот тебе и Новый Год. На новом месте встречать будем.

– Бабка сказала, что на зиму сама сюда переберется. А нас всех – на мусорку! – снова первая.

– Как переберется? – не поверила я. – Здесь же холодно.

– А ей по хрен! У нее обогреватели.

И все же я надеялась, что бабка им соврала. Их выселит, а я останусь, как мне и обещали. Куда же в мороз, снег, да еще под Новый Год? Да и экономить бабуля любит – не будет зря обогреватели гонять, ей на квартиру сыну собрать нужно.

Утром, по дороге на работу, пересеклась во дворе с хозяйкой.

– Наташка, – сказала она, – живете еще три дня, как раз оплата закончится, и съезжайте. И они, и ты.

– Но ведь Новый Год, – пролепетала я.

– Вот именно: новый год, новая жизнь. Хочу отметить праздник без чужих!

Я стояла на остановке, пропуская один трамвай за другим. Ноги не двигались. Не хотели. Снежинки нежно прикасались к лицу и таяли. Прямо как люди – чем красивей, тем холоднее.

В офисе Наташка, завидев меня, радостно взвизгнула, прямо как настоящая подруга, обрадовалась, что не уволили, но услышав, что жить негде, занялась своими делами – как снежная королева.

– Даже не знаю, чего так париться, – перебирая столетние бумаги на столе, сказала она. – Найдешь что-нибудь.

– Или кого-нибудь, – вставила Ленка. – И это – единственный выход.

– Ладно, обсудим вечером в баре, – заметив мое замешательство, снизошла до утешения Наташка.

Леонид Михалыч появился в офисе ближе к пяти. Взъерошенный, вроде бы двое месяц голову не мыл. И недовольный – вроде бы кто-то другой был в этом виноват.

Он вопросительно уставился на меня, моргнул, раз, другой и пригласил зайти в его кабинет.

– О чем вы вчера говорили? – спросил, стоило переступить порог.

– С кем?

– С регионалом.

Особо не общались. Тесты заполняли. Леонид Михалыч кивнул, растерянно пожал плечами, хмыкнул.

– Наш филиал пока оставляют. Не знаю… Генеральный передумал там что-то. Наверное, не так силен и страшен Матвей, как его представляли. Можешь обрадовать девчонок.

Меня пригласили в качестве передатчика?

– Да, – добавил он, – с этого месяца тебе увеличили зарплату. В два раза. Об этом никому.

Другое дело!

– Леонид Михалыч!

– Да тихо ты. Говорю же: никому. Правда, с Матвеем пришлось повоевать – что-то он тебя невзлюбил.

И при этом подарил телефон, заплатил за такси и… И так многозначительно смотрел…

Я отогнала странные мысли. Матвей хотел меня уволить, практически уволил, потом они с Михалычем уехали, директор сумел постоять и за себя, и за коллектив, вот и все. Телефон и такси по-прежнему не поддавались логическому объяснению, но иногда лучше брать, что дают и не задавать лишних вопросов.

Не задавали вопросов и Наташка с Ленкой, когда в баре я вызвалась оплатить по общему счету.

– А теперь подумаем о твоем будущем, – предложила Наташка после первой бутылки пива. – Просто посидим и подумаем.

Минут пять мы молча грызли фисташки.

– Что придумала?

Я пожала плечами и взяла еще фисташку.

– Понятное дело: о плохом не сильно думается. Подсказка: одна ты долго не протянешь. Пора гардероб сменить, да и чуть поправиться не помешает. И вообще, надо начать следить за собой: маникюр, прическа, опять же обувь хорошая, а не твои валенки.

– Ботинки.

– Давно уже не валенки и не ботинки, – констатировала Ленка, – одни шнурки остались.

Праздничное настроение разбилось о скалы реальности. Ну, да, голытьба я, голытьба, но когда-то же это изменится?

– Само ничего в руки не придет, – продолжила Ленка. – Нужен парень. Одессит – понятно. Симпатичный? Возможно. Но при твоих обстоятельствах об этом думаем в последнюю очередь. Ты хоть с кем-то здесь знакома, кроме нас? Предупреждаю: Андреевна не в счет. Это знакомство для тебя бесполезно.

Я вспомнила об Артеме. Впрочем, я о нем никогда не забывала.

– А сколько вы не виделись? – заинтересовалась Наташка.

– Почти три месяца.

– Это много, – грустно заметила Ленка.

– Да, – согласилась Наташка, – но будем надеяться, что не безнадежно. Говори номер телефона.

Я попыталась их отговорить. Да Артем меня даже не вспомнит, и имя мое забыл, и вообще все это глупо. Девчонки не поддавались. Теперь я думаю, что не от дружбы и желания мне помочь, а так – порезвиться.

– Это просто твои комплексы, – настаивала Наташка. – А мы – одесситки. Запомни: надо добиваться того, чего хочешь. Ты ведь хочешь его. Почему он должен достаться другой?

– Потому что другая – одесситка.

– Нет, только потому, что ты себя таковой не считаешь. Одессит – это не паспортные данные, одессит – это пуп вселенной, это звезда. Вот я – звезда! И Ленка – звезда! Надо так себя чувствовать и так позиционировать. Звездой можно быть и в твоих драных галошах. Главное то, что внутри.

И пока я переваривала философию в одном коктейле с пивом, Наташка категорично сказала:

– Звони с моего телефона!

И так категорично, что я даже набрала его номер. Но едва услышав знакомый голос, нажала отбой.

– Ты что?! – возмутились девчонки.

– Все, не хочу я. Забыли.

– Сама поговорю, – сказала Наташка и решительно набрала номер Артема.

Я даже фисташками перестала хрустеть, чтобы лучше слышать.

– Привет, – мягко проворковала Наташка.

– Привет, – отозвался Артем.

– Что делаешь?

– Сплю.

– Один?

– Кто это?

– Не узнал? Это Наташа.

Первый промах: я никогда не называла себя Наташей. Натальей.

– Хм. И чего ты хочешь?

– Встретиться.

– С тобой я встречаться не буду.

– Почему?

– Я тебя не знаю.

– Ты шутишь? Мы познакомились на курсах и даже занимались любовью.

Второй промах: о любви не было и речи.

– Любовью? С тобой? Вряд ли.

– Может, встретимся?

– Я сплю. Пожалуйста, не звони мне больше, – сказал с раздражением и нажал отбой.

Я обвела взглядом застывших девчонок, притихшего за стойкой бармена в красном переднике, троих посетителей за соседним столиком… Столько свидетелей одного унижения… Не перебор ли?

Не захотел встретиться. Забыл. Вычеркнул из жизни.

– Да он просто понял, что это не ты, – сказала Наташка. – Представляешь? Он понял, что я – не ты. Ты бы слышала его голос… Ты ему не безразлична.

– Я слышала все.

– Ты не понимаешь: я уверена, что он думает о тебе. И, мне кажется, расстроился, что это не ты. Блин! Надо было тебе самой звонить! Звони! Звони сейчас! Если стесняешься, мы с Ленкой даже выйдем! Звони!

Я покачала головой – нет, Ленка была на моей стороне.

– Сейчас это глупо. Он сравнит ваши голоса и поймет, что она сидела рядом. Подумает, что разыгрывают. Сейчас звонить нет смысла.

– Что-то я загрустила, – протянула Наташка. – Не удивлюсь, если он тоже тебя любит. Ты бы слышала его голос.

Компания – есть компания, и мы загрустили втроем. Не знаю, о чем думали они, а я – об Артеме. Я испытывала к нему более сильные чувства, чем думала изначально, чем рассчитывала изначально. Люблю?

Внутренний голос, который имел привычку гласить правду, когда его не спрашиваешь, твердил, что от Артема мне нужны только прописка и квартира. Голос врал.

Слышишь, голос? Ты врал!

Хотя, в твоих словах и была правда.

Одесситы боятся приезжих. И правильно делают. Не в обиду, но многие местные расслабились, все им идет в руки само, жизнь складывается, живут у моря, красивейший город – оттого и смех, и шутки, и леность. Привыкли жить просто. А нам, из глубинок, приходится зубами прорывать дорогу. И мы стараемся, иногда от зубов остаются осколки, а бывает, что зубы превращаются в клыки или только отбеливаются. Годам к сорока мы становимся с местными в ряд, но за плечами у нас огромный послужной список и прошлое, и тогда мы тоже начинаем ненавидеть приезжих.

Потому что они идут следом и наступают на пятки уже нам. Новым местным. Будущим коренным.

Мы оттесняем тех, что слабее, а некоторых пытаемся сбросить. Но мы делаем это ради высокой цели.

Говорят, Родина там, где твое сердце. Мое забилось в Одессе.

И словно услышав мои мысли, город сделал шаг мне навстречу.

– У меня здесь родственница живет, – сказала Ленка. – Девяносто лет. Живет одна в двухкомнатной квартире. Может, к ней переедешь? До работы будет ближе в два раза.

Я сделала вид, что сомневаюсь, и она продолжила:

– Подумай. Денег платить… наверное, гривен сто – а так, лишь бы порядок был.

– Типа сиделки?

– Нет, сиделка ей пока не нужна, иначе пришлось бы нам тебе доплачивать. Давай завтра сходим – познакомишься.

Я выжидательно посмотрела на Наташку – та кивнула. Одобрено. Надо будет сразу ехать с вещами, чтобы никто не передумал. Скорей бы в квартиру, уют и ванную!

С Черноморки я уезжала без сожалений. Это район для отдыха, но не для жизни. А вот бабка плакала, говорила, что если что, то она потеснится и примет меня в свою комнату, пока другие будут на ремонте.

Мне хотелось рассмеяться ей в лицо и просить:

– А в постель свою часом не примешь?

Но я проявила тактичность, предусмотрительность и смолчала. Достаточно шока в ее глазах, когда бабка увидела, что за мной приехали на машине. Старенькая иномарка, но вряд ли она разбиралась в них лучше меня, а я делила машины только на «наши» и «нет».

Она даже дотянула мою сумку до машины. Я не возражала – все же исполняю ее новогоднее желание, освобождаю территорию, а за желание и потрудиться в радость.

– Ты уж прости, если что, – увещевала бабка сквозь всхлипы.

Я благосклонно кивнула, села в машину и вычеркнула ее из жизни. Этого не было. Просто страшный сон, который должен развеяться.

Но вышло из огня да в полымя, как говорится.

Новую бабулю звали баба Аня. Увидев нас у себя на пороге, она растерялась, если не испугалась. Хлопала серыми ресницами, сдвигала недовольно брови и постукивала по полу скрюченной палкой. Зайти не предложила.

– Это тебе квартирант, – безапелляционно заявил Ленкин муж, протискиваясь в квартиру. – Все ж веселее будет, и ночью спокойнее. Если подружитесь, когда и за лекарствами сходит. Мы ведь не можем каждый раз наведываться – далековато.

Мы зашли следом за ним.

– У тебя машина, – ворчала старушка, но стучать палкой перестала.

Куда больше отстукивания марша деревянной палкой ее заинтересовала моя кандидатура. Подошла ближе, подняла маленькую головку, впилась выцветшими глазками-бусинками.

– И втихаря все, – вернулась к Диме, – вроде и не живая я уже.

– Бензин подорожал, – не обратив внимания на обвинения, стоял на своем Дима. – И у меня работы много.

– Да-да, с Леночкой по городу кататься.

– И это тоже.

Бабка покудахтала еще про нравы молодежи, сначала громко, потом только себе под нос, заметив, что никто не прислушивается, и повела апартаменты показывать.

Обычная квартира, обставленная по-стариковски, и пахло в ней так же, но… Там была ванная…

– Купаться раз в неделю.

Мысли она, что ли, читает? Бабка-ведунья? Сама-то, небось, и раз в неделю не моется – понятно откуда, такой сильный запах.

– Правда, – добавила бабка милостиво, – в тазике мыться можешь, сколько хочешь, но тоже экономно. У тебя большой тазик?

Я покачала головой.

Тазик лопнул и остался в прошлом.

Мое хорошее настроение тоже.

Мой переезд к бабе Ане стал черной кляксой в моей серой жизни. Никого раньше я не презирала с такой силой. Никто не отвечал мне взаимностью с таким жаром.

Глава № 11

Я не замечала, как пролетают дни, потому что работа мне нравилась, а вот с вечерами сложнее – я стала их ненавидеть.

Баба Аня под любым предлогом держала меня у своей постели, на скрипящем стуле, часа два, как сиделку с обязательной программой развлечения. К ней никто не заходил, а телевизор у нее был маленький, черно-белый, безответный.

– Куда спать так рано? – ворчала она в двенадцать ночи. – Посиди, отлежишь еще свои бока.

Сдерживая зевоту, чтобы не обидеть старушку, я держалась, сколько могла и едва она от усталости прикрывала глаза, сбегала в свою комнату. Конфликтовать не хотелось – только переехала, да и холодно за окном. Вернуться на Черноморку? Напомнить бабке о непредусмотрительно брошенном приглашении вернуться в случае чего?

А если там молдаване еще не выехали? А если бабка посмеется в глаза и скажет, мол, иди откуда пришла? И как ни крути, здесь теплее и безопасней.

Не хочу вспоминать, как прошел Новый Год. Старый больной человек – это очень живучий монстр, который заражает тебя ненавистью ко всему окружающему.

Теперь я ненавидела все, всех, и если раньше общения не хватало, теперь я сама предпочитала отмалчиваться и беречь силы на вечер.

Монстр жаждет развлечений!

Вскоре бабуля стала более требовательной, два часа отсидки у постели казались пренебрежением, три – снисходительным мизером, звонки знакомых по телефону – тратой времени, мое молчание от усталости – вендеттой.

Больше всего ее бесила суббота, когда я пыталась навести порядок. Меня не бывало дома практически целый день, вечера – у ее постели, недвижимо, а бардак в квартире был такой, вроде несколько дней резвилась толпа стриптизеров.

Повсюду крошки, кусочки ваты, разорванные инструкции к лекарствам, зернышки сены, заляпанная плитка на кухне. Возьмусь за тряпку – ворчит, что и так чисто, а если меня что не устраивает, дверь открыта.

Мою посуду – выкрик, что гремит, и обязательно побьется; подметаю – пыль во все стороны – и демонстративный кашель; снимаю паутину – сыпется побелка; стираю – воняет порошок и сильно капает с одежды.

Около полуночи, освободившись от тягостного общества, я любила стоять у окна, смотреть на снег, звезды, свет в окнах и вслушиваться в блаженную тишину.

Ленке я ничего не говорила. Тоже скажет, что всегда могу съехать, а не доводить бабулю до инфаркта. Кстати, такие жалобы в мой адрес от бабули поступали, как оказалось, но Ленка и ее муж отшучивались.

Наверное, жить в одной квартире с мамой Артема было бы куда проще.

Так же считали Наташка с Ленкой, и даже разработали план. Очень простой, позволяющий проверить все раз и навсегда.

В одну из пятниц мы отпросились с работы пораньше и подъехали к офису, где я когда-то просиживала на курсах английского. Притаились на противоположной стороне, на трамвайной остановке, для маскировки и от скуки в ожидании купили по бутылке пива и фисташки.

Сейчас мне кажется смешным – как можно пить пиво на морозе? Почему не коньяк? Не кофе, который так же продавался в киоске?

– Это он? – то и дело переспрашивала Наташка, когда к офису начали подтягиваться мои одногруппники.

Я отрицательно качала головой, и мы снова ждали. Пить пиво не хотелось – я и раньше не была его поклонником, а тем паче, в феврале, когда трусило от холода и страха одновременно.

– Может, он уже не ходит на курсы? – усомнилась Ленка, начав стучать зубами по бутылке.

– Я же говорю: он ее любит, – поддержала Наташка, – я поняла это по голосу. Блин, тебя долго не было, и он тоже решил бросить. Вот увидите: я права.

Если бы Артем не пришел, я бы поверила в Наташкину теорию о любви ко мне, но минут вскоре узнала его фигуру в курящей толпе.

– Он? – разочарованно протянула Ленка.

– Блин, и это из-за него я так замерзла? – с тем же чувством – Наташка.

– Что тебя не устраивает? – сдвинув брови, спросила я.

– Можешь поверить, с той девочкой он вряд ли встречается. Он не для нее.

– Его мама очень хочет видеть рядом одесситку.

– Может хотеть, – буркнула Ленка, – но одесситка его вряд ли захочет. Ничего в нем нет. Только рост. Годам к тридцати огрузнет, расплывется – это видно сразу. Блин, зря мы приехали.

Честно говоря, я тоже так считала. Не потому, что мне Артем уже не нравился. Я жутко комплексовала. Что скажу? Как он воспримет мое появление? Что подумают одногруппники? Наверняка, все уже знают, что мы переспали, он меня бросил, потом я начала названивать и, наконец, явилась сама.

Отступить? Ведь пока он меня не увидел, пока еще они ничего такого обо мне не подумали…

Я машинально сделала шаг в сторону от офиса, от Артема, от одногруппников.

– Но раз уж приехали… – Наташка отобрала у меня бутылку пива и подтолкнула вперед. – Давай дуй к нему.

Ленка молчала, окончательно разочаровавшись в моем вкусе.

– Мы должны видеть только хорошее, – шепнула ей Наташка, и уже громче, мне: – Для нас он не подходит однозначно, и вообще, хочу тебе сказать, ему крупно повезло, что ты по нему сохнешь. Птица мелкого полета. Да какая птица… Мышь. Ноль перспектив. Но у него есть то, что тебе нужно. Квартира. Значит, закрываем глаза на все остальное.

Теперь меня подталкивали уже двое.

Одногруппники зашли в офис, Артем остался курить. Пошлет – уйду, подумала я и решительно направилась в его сторону.

Подошла. Остановилась. Минуту молчала или больше – не помню.

– Привет, – сказала, стараясь казаться беспечной.

– Привет, – отозвался Артем.

И он не казался беспечным. Он был им.

Я бы могла рассказать ему, как одиноко, грустно, холодно без него. Но тишина пугала.

Я бы могла рассказать, что не было ночи, чтобы я не мечтала оказаться с ним рядом. Но тишина угнетала.

Я бы могла рассказать, что веду с ним беседы, когда хочется посоветоваться, и это похоже на бред. Но тишина запечатала губы.

Я, дрожа, смотрела на него и ждала, когда вздернет бровь, насупится, спросит, что я здесь делаю, рассмеется… Уйдет… Когда я останусь совершенно одна и смогу завыть так громко, как давно того хочется…

Но он поступил иначе.

– Теперь я точно знаю, что ты думаешь только о себе, – сказал на выдохе, с надломом, сгреб меня в охапку и уткнулся лицом в волосы.

От него пахло сигаретным дымом и одеколоном с древесными нотками. От него веяло теплом и уверенностью в завтрашнем дне, от него исходила доброта.

Говорить не хотелось, думать – тоже. Рядом. Вдвоем. Наверное, это тоже было счастье. Недолгое.

Я посмотрела на остановку, но девчонок там уже не было.

– Почему ты не звонила? – прошептал мой мальчик. – Почему не оставила телефон? Почему ты ушла?

– Я думала, ты встречаешься с Наташкой.

– Встречаюсь. Моя Наташка – ты. Слышишь?

Я покорно кивнула.

Мы медленно шли по городу, я то и дело заглядывала ему в глаза и счастливо улыбалась. Ради этого стоило пережить пять минут позора при встрече с мамой Артема и даже ей улыбнуться.

Но в сравнении с ней я – никудышная актриса. Мама Артема изобразила бурный восторг, суету, вихрь заботы, как бабочка упорхнула на кухню.

– Располагайся, – шепнул Артем и впервые не сбежал в ванную.

Сидел рядом со мной, держал за руку, не отпустил руку даже тогда, когда подали чай.

– Ты ведь не лева, сынок, – смеясь, сказала мама Артема, – сядь нормально.

Так как Артем не спешил воспользоваться советом, она добавила:

– И Наташе так будет гораздо удобней. Кружка-то с чаем большая, щедрая.

Артем отпустил мою руку, а я вспомнила слова его матери: «продажная», «за чашку чая», и отставив в сторону огромную кружку с надтреснутым боком, сказала:

– Я хочу кофе.

Пока его мать пыталась убить меня взглядом, Артем подскочил.

– Я сам сделаю.

– Я хочу варенье, – добавила я, не сводя глаз с его матери. – И батон.

Сейчас я думаю, что если бы попыталась понять и принять его мать, у нас с Артемом все могло сложиться иначе, а тогда радовалась злости в ее глазах и не смотря на то, что терпеть не могу варенье и белый хлеб – ела.

Жадно, как и положено человеку с помойки, которым она меня считала.

Представляю, каково ей было стелить для меня постель, знать, что я сплю с ее сыном. Я, продажная девка за чашку чая…

Когда мы остались с Артемом вдвоем, он закурил сигарету. Передал мне. Дым на двоих туманил сознание. Я таяла от его взгляда, плыла по реке нежности, тонула в омуте карих глаз, и отказывалась сопротивляться.

Я не хотела, чтобы что-либо изменилось, чтобы что-то разрушило это хрупкое наслаждение, и вдруг…

– Я хочу, чтобы ты вышла за меня замуж.

Не знаю, что при этом чувствуют другие (слышала – радость, восторг), я – отчаяние. Все мои планы, мечты о карьере рушились с бешеной скоростью.

Я увидела себя мамой троих детей, расплывшегося от пива и переедания Артема, его ворчливую мать, отца – которого я, кстати, еще не видела и не представляла, где он, как выглядит, наши вечера на самой обычной дешевой кухне…

И это моя жизнь?

Я пыталась сосредоточиться на кофе и не смотреть в сторону моего мальчика, я пыталась не позволить улетучиться ощущению счастья, мелькнувшего секунду назад.

Я пыталась не смотреть в глаза Артема, когда он присел передо мной, обнял за колени и повторил:

– Хочу, чтобы ты вышла за меня замуж.

Я ужаснулась мысли о бытовухе, словно она уже стояла рядом и постукивала меня тонкими пальцами по спине. Я кожей услышала ее азбуку Морзе.

Артем начнет изменять, я – бегать по квартирам любовниц, потом развод – и я с детьми возвращаюсь в Луганск. Алиментов катастрофически не хватает, дети ходят в обычную школу, на их ногах такие же чахлые ботинки, как у меня, и никаких перспектив в будущем

Им придется идти работать в шахту, я прокляну Одессу и Артема, а он с очередной девицей легко забудет о нашем существовании.

Годам к сорока меня не узнать, прежними останутся только злость, глаза и безысходность.

Вспомнились слова подруг о том, что Артем не подходит для одесситок, что ничего в нем особенного нет. Обычный. Бесперспективный. И рядом со мной? Насовсем?

А принц?

Моим ответом был смех.

Артем поднялся, закурил, долго смотрел в окно, обернулся… Могу поклясться, что в тот момент у него были самые грустные глаза в мире. И самые безысходно-нежные. Беззащитные, как у ребенка.

Мой мальчик…

– Тогда просто переезжай. Слышишь? Я хочу видеть тебя каждый день, хочу прикасаться к тебе, ждать… Я люблю тебя. Никогда никого не любил так сильно.

Как ему объяснить? Как признаться? Поймет ли?

Замуж – это слишком серьезно, я не готова, но и просто переехать к нему не могу. Завтраки, обеды, ужины – все то же самое, только на птичьих правах, и в доме постоянно будут тесниться его родители.

И вообще, признание в любви прозвучало как-то обыденно. На колени не становился, ни тебе подарка, ни кольца, ни цветов. Все за чашку чая. Как и говорила его мать.

– Я заплатила за месяц вперед.

– Что?

– Я заплатила за квартиру за месяц вперед. Я не могу переехать.

Он улыбнулся, отошел к окну, снова закурил.

– Да, это серьезно.

И больше ни слова.

Ночь была необыкновенно нежной. Быть может, так у всех, кто прощается. Кто знает, что каждый шаг – это приближение к финишу, где победителя встречают не толпы фанатов, а пустота.

Мы продолжали встречаться, радоваться друг другу, но к той теме больше не возвращались. Незаметно для себя, о любви теперь говорила только я. Артем улыбался, кивал, повторял словно эхо – не более.

Дни пролетали незаметно, к девяти – десяти вечера я возвращалась с работы, бросала дома сумку, слышала наставления бабки и убегала к моему мальчику.

Кошмары начинались по возвращении – моей радости, счастливых глаз, переполнявших эмоций, не переносили на дух и настраивали против Артема, отчитывали, презирали. Бабуля была более чем старых взглядов, и яд ее слов действовал долго и наверняка.

Идя на встречу с Артемом, я уже знала, что выслушаю от старого полудышащего монстра по возвращении. И начала ненавидеть встречи с Артемом, ненавидеть его за то, что уходит в тепло и к матери, а для меня начинается беспробудный сон унижения, ненавидеть, что ни разу он не спросил, как мне живется.

Его это не интересовало.

Поцелуи, мои признания, его объятия, выходные у него дома, и то на пару часов – не более, пока мама не придет с рынка.

Я начала срываться, злиться, кричать на него, устраивать истерики на пустом месте, придираться. Повод находила с легкостью – за то, что у меня сегодня плохое настроение, за то, что смотрит в сторону блондинки, за то, что продолжает ходить на курсы английского и мы вычеркнули три дня из списка наших свиданий. За то, что не работает, может себе позволить отоспаться, а у меня после ночи с ним круги под глазами и выгляжу я малопривлекательно.

Самый распространенный повод – без повода.

Он не спорил, выслушивал, шел на мировую, ждал с работы, осыпал поцелуями, но я ворчала, что зима и потрескаются губы, что мне холодно и пора домой, что ему нужен кто-то попроще и я убиваю его своим присутствием.

Артем выдержал меня два месяца, а тринадцатого апреля бросил. Я отчетливо помню этот день – солнце, вокруг радостные лица, запах весны, блаженство моря, а он опоздал на час и буднично сказал:

– Я не вижу тебя рядом с собой. У нас нет будущего.

И ушел.

Не помню, как прожила неделю. Ее не было, только слезы. И сквозь влажную пелену – враз подобревшая бабка, ходившая кругами с пирогами и успокоительным.

Я падала в бездну, просыпалась, шла на работу, возвращалась, молча запиралась в комнате – и снова в бездну.

– Ты – дура! – сказала Андреевна, узнав о нашем с Артемом разрыве. – На тебя обратил внимание одессит, а ты носом крутила. Сейчас бы жила в теплой квартире, рожала детей и не бегала мимо кладбища. Еще неизвестно, что здесь может с тобой случиться.

– У тебя хоть работа есть, – утешил и Леонид Михалыч, которому кто-то проболтался. – Это главное. Есть работа – есть и еда, и друзья. Вон Матвея, регионала нашего, уволили, говорят, мечется, а найти ничего не может. Привык к высоким полетам. А мы теперь точно прорвемся.

Что-то екнуло при упоминании Матвея, но я отмахнулась. С азартом окунулась в работу, но она мне быстро наскучила, и я даже стала задумываться, а не подыскать ли что-нибудь интересное, поближе к дому и с большей зарплатой. Потому приезд нового регионального, который, по слухам, хотел нас всех уволить, приняла спокойно.

– Я слышал о вас, – сказал мне регионал без предисловий. – Поговорим?